Лето выбора

Нужно вырваться из дворца?

И великая княжна переодевается в платье служанки и удирает через потайную калитку. Или лезет в потайной ход, в котором уж лет сорок ни единой живой души не было.

Нужно...

Илье иногда казалось, что если бы Гошке луна с неба понадобилась, так Анна бы полезла и отодрала. Она жива.

А он — женат.

Скрыть этот факт никак не выйдет, это даже не смешно. И ребенок. У них с Маргошей будет ребенок, может, даже уже есть... и как это воспримет Анна? Скажет, что Илья без нее не скучал, кто бы сомневался.

А это что!?

Императрица собирается выйти замуж...

Илья обхватил голову руками и тихо застонал. Сам, сам все прогадил, сам спустил свою жизнь в нужник, сам... Анна для него потеряна навек. Она человек болезненно честный и прямой.

Никогда Анна не станет изменять мужу. Для нее это попросту немыслимо, чудовищно, нереально... она же слово дала! Разве можно его нарушить?

Вот бросить все, уйти, а потом уже может быть... это другое. Но и так Анна никогда не поступит. Илья ее знал. Ответственность у нее тоже была болезненная. Положиться 'на авось' для Анны было невозможно. Она все проверит, все проконтролирует, продумает, а уж потом будет принимать решение. Но никогда не поставит свои интересы вперед интересов Русины.

Или сына...

Был бы жив Гошка, можно было бы... ладно! Хоть близким человеком остаться. Побывать рядом с ней, поговорить иногда, руки коснуться... о большем-то можно и не мечтать.

Но сына нет.

В тот вечер Илья нажрался так, что не проспался до следующего вечера. И очень жалел, что не сдох.

Мужчине было больно. Очень больно. И винить за это было некого.

Все сам, все сам...

Оставалось только в сражение. Только в буре он обретет покой. Так что приказ выступать в сторону Хормельской волости он приял с восторгом.

Ида, свободные Герцогства.

Армандо был уже научен горьким опытом, а потому не стал ломиться в дверь.

Сидел и ждал. В экипаже, напротив...

Сидел час, сидел два... потом встревожился. В это время Ида уже выходила со своей мерзкой шавкой... отравить его, что ли? А потом утешить тору?

Надо обдумать этот вопрос.

Но сейчас-то они где?!

Даже если с Идой что-то... шавку все равно должны были вывести! Что происходит!?

Тор Рессаль плюнул на все, вылез из экипажа и пошел стучать в дверь. Дверь долго себя ждать не заставила и распахнулась, едва не попав тору по лбу. На пороге возникла тетка, с которой Армандо уже сталкивался. Этакая 'Брунгильда', кровь с молоком. Не пройдешь...

Она уперла руки в бока и хмуро поинтересовалась:

— Чего угодно, тор?

— Мне угодно повидать тору Иду.

— А ее нет.

— ЧТО!?

Армандо почувствовал себя, как обиженный ребенок. Вот, перед тобой в вазочке лежала конфета. Большая, вкусная, ты на нее облизывался, вокруг ходил, и тут кто-то приходит, и уносит вкусняшку у тебя из-под носа! Люди добрые, да что ж это делается-то!? Где в мире справедливость!?

Жама Эльза презрительно поджала губы. На нее все эти хлюстячьи ужимки не действовали. Вот еще не хватало хозяйке такого... с-счастья! От слова 'счассс'!

— Тора уехала.

— А когда приедет?

— Не сказала.

— Но дом она не продала?

Жама Эльза пожала плечами.

— Она думает.

Что дом не продан, Армандо мог уточнить в две минуты. Но... вдруг он решит, что тора Ида уехала надолго? Есть же шансы!

— Думает... уехать насовсем?

Жама Эльза подняла бровь. А что бы не заработать на этом... паразите?

Армандо понял все правильно, хоть и паразит. И в карман передника Эльзы скользнула золотая монета. Женщина сделала вид, что смягчилась.

— Хозяйка говорила, что очень уж от вас устала. Хотела съездить куда в другое место, развеяться...

— А куда?

Жама Эльза пожала плечами.

Опять же, узнать, куда тора Ида брала билет было невозможно. Жама Эльза лично его покупала. До именных билетов оставались еще годы и десятилетия, так что с этой стороны за Иду можно было не волноваться.

Жама еще раз выразительно потерла пальцы. Испачкались, наверное...

Армандо опять все понял. И после еще трех золотых жама Эльза призналась.

— Хозяйка меня посылала на вокзал. Взять билет до Ламермура.

А что до Ламермура она не доедет, сойдя на полпути, ну кто об этом узнает? Получилось чуточку дороже, но безопаснее.

Армандо воодушевился.

Ламермур?

Там-то птичка от него никуда не скроется!

Мысль, что ему могли солгать, даже не пришла в красивую голову. Он же заплатил! Разве ему могут солгать, за его-то деньги?!

Жама Эльза проводила его насмешливым взглядом.

И пожелала, чтобы он не возвращался. И подольше, подольше... пусть найдет себе в Ламермуре какую-нибудь девку и забудет обо всем! Или с семьей будет разбираться. Или...

Да пусть хоть на крышу ратуши залезет и петухом кукарекает! Лишь бы ее хозяйке на дороге больше не попадался! Не нужен ей такой...

Ей нужен защитник и опора, а не эта свистушка в штанах, так-то!

Яна, Русина.

Валежный в гневе был страшен.

Он не орал, не топал ногами, не угрожал всех расстрелять и повесить, что останется. Но глаза у него были...

Народу оставалось только разбегаться. Кто успел.

Алоиз Зарайский разбежаться не мог. А хотелось, так хотелось...Но куда там!

Компания была тесная и непринужденная. Генерал Валежный, тор Изюмский, жом Зарайский. И лично ее величество. Валежный попытался, было, намекнуть, что некоторые сцены не для дамских глаз, услышал пару предложений из 'курса экстренного допроса в походно-полевых условиях', и как-то сбледнул с лица. Потом поинтересовался, кто именно говорил о таком рядом с императрицей.

Услышал сакраментальное: 'освобожденцы' и успокоился.

Действительно, эти могли и ерша засунуть. Именно туда. Или еще чего похуже! А уж облить керосином и поджечь... да именно ТАМ облить!

Запросто!

Хотя оппоненты тоже не стеснялись. Аргументация с обеих сторон шла такая, что святая инквизиция бы за голову схватилась. Или спешно помчалась опыт перенимать. На гражданской войне не бывает беленьких и черненьких, обе стороны одинаково серы. И страшны.

Так что...

Потрошить жома Зарайского было необходимо. Но может, попробовать сначала не калечить? Пока...

Если не будет запираться.

Но проводить беседу в подвале Валежному это не помешало.

Зарайский храбрился изо всех сил. И ругал себя последними словами.

Дурак!

Какой же он дурак!

Неужели обычная женщина смогла бы проехать в такую пору через половину Русины? Да никогда! А он расслабился, понадеялся, дурак! Баба же!

На что она может быть способна?!

Тьфу!

Вот и получил. Спасибо, не убила. Или — жаль, что не добила? Меньше бы помучился?

Зависело от того, что ему хотят предложить и что желают услышать. Закладывать жом Зарайский собирался всех. Не одному ж пропадать? Это даже и не комильфо как-то...

Первым начал разговор Валежный.

— Ваше императорское величество, может, все же его повесить? Сразу?

— Повесить всегда успеем, — сыграла доброго следователя Яна. И тут же разрушила это впечатление. — Сначала поспрашиваем. Потом пытать будем, чтобы убедиться, что негодяй все рассказал. А потом и повесим.

— Ваше императорское величество, с мертвого пользы мало. А вот живой он может пригодиться, — вступился тор Изюмский. — Вдруг какая польза будет? Докажет жом, что он полезный, так и убивать не будем? Сразу-то?

— Он, кажется, говорил, что тор, — 'вспомнила' Яна.

Валежному она пересказала все. И разговор, и обстоятельства похищения. И мужчина взвился.

Хотя с чего бы?

Одно дело — воевать. Другое — охранять. Силовик и телохранитель, это не одна профессия, это очень разные специальности.

Воевать — оно как? На врага, вперед, в атаку...

Телохранитель же должен и заметить опасность для принципала, и прикрыть его, может, даже и своим телом, если понадобится. Это другая выучка, другие навыки. И вообще, разделение бы по специальностям.

Спецназ там, антитеррористическое отделение, телохранители... а то — что?

Жандармы одни зашиваются?

И тех грязью закидали и заплевали? Самое обидное — за что? За то, что псы режима? Ну так у них работа такая. Или за то, что каждый пламенный революционер от них по зубам получал? И все равно — работа! Небось, как во власть пролезли, так тоже себе полицию завели? То-то и оно...

Так что генерал слегка полютовал, влепил всем уснувшим по десять нарядов вне очереди на чистке нужников, и успокоился. Действительно...

Даже собак учат, что из чужих рук ничего брать нельзя.

А людей учить не надо? Они, типа, умнее? Ну-ну...

Весь гнев Валежного вылился на бедолагу Алоиза. Что выразилось в лишней дюжине пинков и паре-тройке падений.

— Предлагаю сначала выяснить, кто именно послал сего жома по моему следу, — предложила Яна. — а уж потом...

— и кто же? — тор Изюмский был сама доброта.

Алоиз поежился.

Принцип 'двух следователей' он понимал и не слишком обманывался возможной добротой, но... как-то оно иначе воспринимается, когда под следствием именно ты.

А чего ему скрывать?

— Лионессцы. Есть там такой, тор Дрейл. И тор Вэлрайо.

— Ясненько, — хмыкнула Яна, подумав, что она правильно ориентировала Дмитрия, даже не зная всех обстоятельств. Но... — Подробности?

Подробности Зарайский выложил. И кто, и сколько, и за что именно. И на Яну косился... странно. Правду сказать, не воспринималась Яна, как императрица.

Вот в другой обстановке, может быть... а тут?

Сидит девчонка, верхом на стуле, облокотившись на спинку, с простой прической, в брюках и рубашке, хоть и из хорошего полотна, но все же — мужская одежда, два украшения — серьги в ушах, простые золотые капельки, еще с Зараево остались, еще от той Анны, и кольцо на пальце. Ни тебе драгоценностей, ни шика, ни лоска, ни краски, ни платья, ни фрейлин... собственно, ничего!

Зато револьвер висит на поясе.

И судя по тому, как он висит... его не раз применяли.

Зарайский закончил ответ и не удержался.

— Ваше императорское величество, револьвер у вас — заряжен?

Своего рода провокация. Он еще и успокоился слегка, пока рассказывал, и прощупывать почву начал...

— Вопросы здесь задаем мы, — надавил голосом Валежный.

Яна хмыкнула. Достала из кобуры револьвер, прокрутила его на пальце, не хуже иного ковбоя, убрала обратно.

— Ради вас я стены портить не буду. Могу вам попасть по выбору куда захотите. Только чтобы пуля в мясе застряла, а то ремонтируй потом подвал.

Звучало это совершенно серьезно. Алоиз сбледнул, сглотнул и решил не задавать глупых вопросов. Потому как нож он у императрицы тоже видел. Ножны четко выделялись под тонкой рубашкой, на руке. И клинок тонкий, острый... отлично вонзится хоть между ребер, хоть в ухо...

Стилет, скорее.

— Вы ехали через Звенигород? — уточнил тор Изюмский.

— Я бывал там.

— Подробности? — оживились мужчины.

На подробности Зарайский тоже не поскупился. Знал он неожиданно многое. Укрепления, пулеметы, отряды...

Просто так столицу будет не взять. Это понимала Яна, это понимал Валежный. И сколько человеческих жизней придется положить? Сколько людей не вернется в свои дома, ради символа победы? Кто владеет столицей, тот владеет Русиной. Но...

Какой ценой это оплатит страна?

— Нам бы пятую колонну, — мечтательно протянула Яна.

— Пятую колонну? — не понял Валежный.

Яна вздохнула.

Ну да, в этом мире данное выражение не употребили. Не родился пока еще генерал Франко. И не сказал свою знаменитую фразу про Мадрид, мол, мы пойдем четырьмя колоннами, а пятая ударит изнутри... точнее Яна не помнила. Но смысл был этот.

Пришлось объяснять.

— Это сберегло бы нам время и силы, — согласился Валежный. — Пламенный власть не отдаст, вцепился когтями и клыками...

Яна кивнула.

Пропаганда у врага работала на полную мощность. Кого загоняли добровольно, кого добровольно-принудительно. Но войско росло. Цена таких вояк копеечная, но мясом завалить врага всяко сойдет.

А для Яны и эти парни были бесценны!

Каждый, каждый погибший в гражданской войне — это еще минус одни рабочие руки, минус один отец для детей, минус один воин в будущем...

Понятно, когда внешний враг развязывает войну в чужой стране. И радуется, подглядывая в окошко. Ему чего? Враг сам себя уничтожает, это хорошо.

Но Яне-то Русина нужна...

То есть не нужна, но...

Жалко, Хелла всех сожри!

Жалко, понимаете?!

За цифрами стоят живые люди. Может, у мужчин как-то получается от этого абстрагироваться, а вот Яна не умела. Не могла...

Жом Зарайский поглядывал с надеждой. И Яна махнула рукой.

— Тор генерал, пока убивать не будем?

— Пока поживет, — согласился Валежный. — Сейчас вас, жом, развяжут. И дадут бумагу и карандаш. Запишите подробно все, что вспомните. Потом мы с вами еще поговорим. Подробнее.

Зарайский помрачнел.

Кажется, где-то он уже наврал. Но не жалеть же афериста?

Вот еще не хватало!

Русина, Хормельская волость.

Такого не ожидал никто.

Илья отдал приказ — не жалеть никого. Убивать всех, кто сопротивляется. Разве что детей оставлять в живых.

Боль и обида требовали выхода.

И заполыхали села и хутора Хормельской волости. Черным жирным пламенем понеслись в небо костры от горящих домов.

Илья не церемонился.

Что могут противопоставить регулярной армии отряды 'счастливчиков'? Ну... могут.

Но не слишком многое. С дисциплиной у них проблема, с вооружением, с конями... Илья не стеснялся в средствах. Да так, что даже видавшие виды вояки отводили глаза. Кое-что и для них было слишком.

Ладно — захватить село. Но поля-то зачем вытаптывать? Избы поджигать? Демонстративно вешать всех мужчин от пятнадцати до пятидесяти? Отдавать баб на забаву?

Есть вещи, которые не одобряют даже свои.

Но Илье все было безразлично.

Ему было больно, понимаете, больно! Его Анна! Его любовь!!!

За это предстояло кому-то заплатить. И плевать Илье было на Маргошу, которая ждала от него весточки. На всех плевать. А Яна даже и не думала о нем.

Может, настоящая Анна и написала бы.

Ну хоть повидаться. Хоть про сына сказать. Но Яна автоматически перенесла на Алексеева свое отношение к Цветаеву. Почему-то решила, что ему тоже не нужен ребенок, хоть это и было неправдой. И даже Валлежному ни слова не говорила.

А тот и не напоминал — еще не хватало!

Молчать и молчать. А то еще захочет императрица чего-нибудь не того, а Алексеев... да ладно еще, что женат! И познатнее жены огурцами травились, к примеру. Или там, с горы падали.

Но ведь и в императоры Алексеев не годится. Решительно. Так что — молчим, от греха.

А Илья лютовал и зверствовал. И долго такое положение дел продолжаться не могло.

* * *

— Ой, горюшко! Ой, лышенько!

Валька голосила от души. И немудрено было...

То племянник! А то вся семья, считай! Стариков выкинули, отца и братьев вырубили, над сестрами-невестками надругались. Детей и тех не пожалели. Двоих конем стоптали.