Когда жить уже не хочется...

Яся кивнула.

— Это игра такая. Цель игры — незаметно добраться до перекрёстка, чтобы вас никто не видел. Если выиграете, получите подарок.

Мы вместе выскользнули из комнаты, я пошла через парадный вход, к ожидающей меня карете.

Глупость? Возможно. Но чутьё подсказывает, что я поступаю верно.

Угрызениями совести я не мучилась. Всё же Аглая в накладе не осталась. А чистилка и мельничка и дальше будет приносить доход. Что до мясорубки, договор я успела заключить с Аглаей на новые документы, по которым мне отходила часть прибыли и где было указано моё новое имя как изобретателя.

Я села в карету. Сама же была на нервах. Всё ли удастся у деток? Пока мы не доехали до перекрёстка, я всё поглядывала в окошко.

— Мы кого-то ждём? — спросил учитель.

— Да, моих малышей. Мы уезжаем, с вами.

От такой новости лицо учителя перекосило. Не ожидал? Что его так задело? Что я подслушала разговор или всё остальное?

На перекрёстке я попросила остановить карету и принялась ждать, то и дело поглядывая на улицу. Внутри меня росло беспокойство. Я выскользнула на улицу, собираясь исполнить обещание, данное детям — подарок. Купила у одной бабушки два петушка, которые очень нравились детям. А потом зашла в кондитерскую и купила пастилы — довольно дорогое удовольствие, но сейчас мелочиться не стоило. Им больше нравились вот эти простые сладости, чем изысканные блюда у Аглаи, хотя последние были мне не по карману, и я покупала их очень редко.

— Неужели поджог — дело рук ваших малышей? — спросил учитель, когда я села в карету.

— Нет! — слишком резко сказала я. — Но вину наверняка на дочь повесят.

— Понимаю.

Мы ждали полчаса, а их всё не было. Учитель же сидел, закрыв глаза, словно дремал. Устал ждать?

А я уже готова была бежать обратно к Аглае и проверять, что случилось.

— Успокойтесь! — перехватил меня учитель, когда я собиралась открыть карету. И тут я увидела их. Они бежали в том тряпье, которое я им шила в прошлом году. Уже порядком перепачканные. Я настояла на том, чтобы его надели, а не одежду, которой снабдила нас хозяйка.

Учитель приоткрыл сам дверцу, впуская малышей внутрь.

Я их тут же заключила их в объятия. Боже, как я переволновалась! Ноги не держали, и я плюхнулась на сиденье.

Мы тронулись. А я всё ещё не могла поверить, что всё позади. Хотя, не всё, мы ведь ещё не уехали. Что если нас будут искать?

— Пока вас не хватятся, — сказал Богдан Михайлович. — Ты ведь у меня на деловой встрече.

Я кивнула, и правда, наверняка хозяйка слышала. А если нет?

— Слышала, — словно узнав мои сомнения, подтвердил учитель.

Я немного успокоилась. Закрыла глаза, стараясь унять бешеную скачку своего внутреннего двигателя.

Малыши так и прижимались ко мне. Сердечки стучали часто-часто. А потом успокоились, но так ко мне и прижимались.

Когда сама успокоилась, вдруг поняла, что мы как-то слишком долго едем. Обычно дорога до завода занимала около получаса.

Малыши спали! Вот это да? Почему? Это было подозрительно.

— Умаялись, — сказал учитель спокойно.

Я выглянула в окошко, заподозрив неладное. Кругом были одни деревья. Точно, мы уже даже из города выехали. Я подозрительно уставилась на учителя.

— Планы поменялись. Я решил не тратить заработанное преимущество во времени, — спокойно пояснил он, не отрываясь от чтения своей книги.

Малыши, оперевшись на меня с двух боков, мирно сопели. Может, и правда, порядок. Я просто переволновалась.

— Думаю, нам стоит поговорить, — сказал он, откладывая книгу.

Я кивнула.

— На ночь мы остановимся на постоялом дворе. Я возьму одну комнату на всех нас, чтобы не вызывать подозрение. Мы — семья. Путешествуем.

Я кивнула. Он прав — если меня будут искать, то скорее всего саму или с детьми. Вряд ли путешествующая семья вызовет подозрения.

— Но вы должны понимать, что придётся не просто представляться семьёй, придётся играть её. Вы — моя жена, и я буду проявлять вам знаки внимания. С детьми тоже придётся переговорить. Я кивнула. Он прав.

— Ваши документы, Зинаида, — попросил он.

Я ему дала. Он стал над ними колдовать. Ну, не в прямом смысле, а что-то смотреть, потом вылил какую-то жидкость на бумаги, а потом стал дописывать своей чернильной ручкой. Потом дал надписи подсохнуть. Мне было любопытно, но сопящие крохи не позволяли пошевелиться. Документы же он не вернул обратно мне, а убрал во внутренний карман своего пиджака.

Я сглотнула. Что он там поправил? И чем это чревато?

— Называйте меня Даном, но на ВЫ на людях.

От такого предложения я покраснела, ведь даже мысленно называла его по имени отчеству. Он мне казался старше лет на десять-пятнадцать, но если Аглая строила ему глазки, быть может он её возраста. Лет на двадцать старше? В глазах и правда мудрость и усталость ощущаются.

— Ваше имя прежнее, — продолжал он наставления. — Только придётся переодеться. Дети должны называть меня батюшка. Только опять же, негоже в таком виде появляться. Мы заедем по пути в один из городков, приобретём вам всё необходимое.

Я молча кивала, соглашаясь.

Через три часа мы-таки заехали в город. Магазины там ещё работали, но выбор был не ахти. Мне велено было сидеть в карете и не высовываться. Дети всё ещё спали.

Потом Богдан Михайлович всё же пришёл с покупками.

— Как проснутся, их надо будет сразу переодеть, потому что приедем на постоялый двор мы среди ночи, и будет уже темно.

Объяснять мне было не нужно. Переодеваться будет неудобно, а светить их лохмотьями не стоило.

Учитель принёс ещё и покушать. Так что мы с ним молча поели, а то, что детям оставили, накрыли тёплыми вещами, которые обнаружились в лавке под его сиденьем.

— Что читаете? — поинтересовалась я, когда мы тронулись.

— Дюма в оригинале.

— И как?

— Знаете, стиль очень напоминает Пушкина. Вот что-то в этом есть, не могу объяснить, что. В переводе уже не то.

А я грустно вздохнула. Не осилить мне иностранные языки. Местные дети учат их с детства от носителя языка.

— А вы что любите? — поинтересовался он.

— Фантастику. Жюля Верна, Беляева.

И тут прикусила язык. Какой, блин, Беляев?! Это ж советский фантаст. Даже если он и родился в девятнадцатом веке, жил-то при коммунизме. А значит, он наверняка даже не родился ещё.

— Беляев? Скульптор? Не слыхал, чтобы он вообще что-то написал.

А я не знала, как скрыть своё смущение. Ну вот, теперь меня в лгунишки запишут.

Но продолжать разговор учитель не стал.

— Давайте потренируемся обращаться друг к другу.

Я подняла на него взгляд.

— Зинаида, позвольте вашу руку, моя дражайшая супруга.

Знаю, что это всего лишь игра. Вот только отчего же сердце начинает стучать сильнее?

— Дан, мне прямо неловко как-то, — ответила я. — Вы вгоняете меня в краску.

Мы ещё перекинулись несколькими такими любезными фразами, после чего Яся заворочалась.

— Мамочка? — подняла она головку, глядя на меня. — А это кто? — она посмотрела на учителя.

— Это твой батюшка.

— Что? — сон с лица ребёнка тут же сдуло. Она уставилась на учителя и они стали сверлить друг друга взглядом. Ради такого дела он даже отложил книгу.

— Это понарошку, так надо, — попыталась я смягчить недоумение малышки. Но она глядела лишь на него. Потом лицо всё же разгладилось.

— Зачем?

— Ясенька, мы сбежали из того дома.

— Мама, мы вновь будем на конюшне жить? — вдруг спросила она. А у меня невольно сжалось сердце. Она помнит. И как целый день голодали, и всё остальное.

— Нет, не будете. Будем снимать комнаты, — сказал Богдан Михайлович.

Я прижала дочку к себе.

— Иди ко мне, Ярина, — сказал учитель спокойно. Что он задумал?

Девочка спокойно встала и пересела к нему.

— Я тебе один секрет покажу. Только никому ни слова, — тихо сказал он и приподнял книжку, словно загораживая от меня что-то.

А потом они тихо-тихо шептались, и что-то он ей показывал, но я не видела. Вот только глаза Яси удивлённо расширялись. Мне стало любопытно, но Дар ещё спал. И я старалась не шевелиться. Хотя, может, пора его будить, а то потом уже стемнеет.

Спустя минут пятнадцать, дочка нашла общий язык с учителем. И они весело уже смеялись. Потом она переоделась. И была вполне довольна новым платьем.

— Буди Дара, — сказал Дан.

И я стала тихонечко его гладить, целовать. Мужчина же глядя на нас улыбался. Когда же сынуля проснулся, ситуация повторилась. Вот только я уже не успела ничего сказать, Яся ему на ухо что-то прошептала, и он тут же пересел напротив меня и потребовал и ему тайну открыть. Дочка хотела приобщиться к ним, но Богдан Михайлович покачал головой. Мол, эта тайна только для Дара. Ты знаешь один секрет, а он — другой. Девочка чуть расстроилась, но не сильно.

Мы все вместе поужинали и Яся осталась с учителем, сама читала вслух сказку, под свет керосиновой лампы, а я подумала про зажигалку. Кремень кремнем, но зажигалка круче. Керосин ведь есть, почему не использовать совместно кремень с керосином?

Дар сел ко мне на лавку и прижался, слушая сказку. Малыши то и дело задавали наводящие вопросы или хохотали, когда Богдан что-то смешное рассказывал. И я вдруг поняла, что он будет хорошим отцом. Его дети уже приняли. И как я им скажу, что у них теперь будет другой? А будет ли? Я ведь удрала. Найдёт ли он нас? Как всё сложно!

* * *

*

— Зиночка, просыпайся, — раздался знакомый ласковый голос где-то рядом.

А, что, где? Подскочила я, и только тут осознала, что на мне малыш спит. Чуть не уронила его. Темно, ни зги не видно.

— Приехали, милая, — прошептал тот же знакомый голос.

— Дан? Уже? — вспомнила о своей роли в предстоящем спектакле.

— Я возьму Ясю, отдай кучеру Дара.

Он отворил дверцу кареты. Нас встречал мужчина с керосиновым фонарём, освещая путь от кареты к входной двери, за которой было темно.

— Сударь.

Богдан Михайлович спустился с "дочкой", а я за ним. Кучер хотел забрать сына, но я не стала тревожить маленького, следуя за "мужем". Нас провели тёмными помещениями по лестнице на второй этаж и открыли дверь номера.

— Благодарю, — сказал "муж". — Оформляться будем сейчас?

— Что вы, сударь, завтра, как встанете.

— Хорошо. Подайте, пожалуйста, утром завтрак на четверых сюда.

— Да, как скажете, — пресмыкался перед нами хозяин постоялого двора. — И ещё одна комната будет для моего кучера?

— Да, я всё сделаю. Отдыхайте.

На этом "муж" закрыл дверь, поставил на стол керосиновую лампу, хоть как-то освещая комнату. Она оказалась довольно просторной, с большой двуспальной кроватью и диваном.

Детей уложили на кровать.

— Ложись с ними, а я на софе устроюсь.

— Уверен? — я впервые обратилась к нему на ТЫ.

Как же непривычно так обращаться к учителю.

Я легла прям в одежде. Не буду ж я раздеваться при нём! Очень скоро он загасил свет. И тоже лёг.

А я долго не могла уснуть. Хотелось поговорить. Обо всём. Что нас дальше ждёт? И что предлагает Богдан Михайлович.

— Ты не спишь, — тихо сказал он. — Иди ко мне.

Нормально? А что дальше? Ночь любви, ни к чему не обязывающая?

Если честно, при мысли об этом тело бросило в жар. Но ведь наш брак не настоящий.

— Поговорим, но чтоб без свидетелей, — продолжил он, заметив моё замешательство.

Я вздохнула и вылезла из-под покрывала. Потом взяла стул и поставила как бортик к кровати, на случай, если малыши поползут. Под нею стоял ночной горшок.

Я осторожно встала и пошла в сторону, где должна быть софа.

Мою руку, выставленную вперёд, поймал учитель и подвинулся, как бы освобождая мне место.

— Ложись, — предложил он. — Раздеться не хочешь? Я помогу. Неудобно ведь на пуговицах спать.

И что ему сказать? Что я боюсь остаться в нижнем белье перед ним?

— Да, пожалуйста, если можно, — так же тихо сказала я, сев к нему спиной.

Он довольно быстро справился с пуговками, предназначенных для служанок. А может мужа?

— Ты молчишь. Обиделась?

Я помотала головой, но ведь в темноте он не увидел моего жеста.

— Нет, — я встала и теперь уже легко сняла платье, оставаясь в нижней сорочке. Повесила платье на спинку стула. Потом легла на освобождённое место.

— Ты не хочешь объясниться? Я тебе доверилась, рассказывала всё. А ты не мог хотя бы заранее предупредить, что уезжаешь? — вдруг меня прорвало. Неужели я обиделась? Вот так дела!

— Я не планировал уезжать. Так сложились обстоятельства.

— Почему?

— Аглая недвусмысленно приставала. А ещё она стала ревновать меня к тебе. При том, что она не знает, что я знаю, что ты девушка. Я боялся, что она тебе навредит или твоим детям.

— Хочешь сказать, что защищал меня, решив бросить тут одну?

— Ну, ты не одна. Ты ведь держишь между нами расстояние, значит, есть у тебя кто-то. Ты ясно дала понять, что мне ничего не светит.

Я прикусила губу. А ведь он прав. Вот только я всё равно не хочу, чтобы он уезжал.

— И что дальше? Куда мы едем?

— У меня есть имение в неделе пути отсюда.

— А при чём тут я?

— Ни при чём. Ты ведь сама навязалась. Хочешь, поехали со мной? Или могу тебя высадить в каком-то городе.

— А что ты имел в виду под "поехать с тобой"?

Он ведь не намекает на содержанку или любовницу.

— Ты ведь знаешь, как я отношусь к тебе. Хочешь, можем наш союз оформить официально. Я не против.

— А что с бумагами? Ты там что-то правил.

— Да.

— Что?

— Твою фамилию на свою.

— Значит, документы поддельные и теперь точно это может выявиться. И ты не оставил мне выбора? У меня ведь других теперь нет.

— Оформим развод да и всё.

— Хочешь сказать, что бумаги настоящие?

— Да.

Но ведь в этом времени разводы не давали. И браки заключались кажется только в церкви. Разве нет?

— Что ты ко мне чувствуешь, Зинуся? — он склонился надо мною. Так близко, что я ощущала его дыхание на своих губах. А сердце готово было выпрыгнуть из груди.

И он меня внезапно поцеловал. Щетина вовсе не кололась, а была приятной и не мешала целоваться. А ещё он так нежно казался моих губ, что у меня кружилась голова от этих чувств. Мужчина. Рядом. Настоящий. И мне безумно нравится. Что же я делаю? Зачем отвечаю на его поцелуй?

Боже, как мне остановить это безумие?

Он отстранился.

— Что мы творим? — спросила я. Но не уверена, что хочу, чтобы он прерывался.

Его рука заскользила по моему телу сквозь сорочку, а потом по ногам, приподнимая её. Дыхание моё вовсе сбилось.

Нет, я так не могу, ведь есть тот, кто принял меня в свой род.

Но мои губы были накрыты очередным поцелуем и сопротивляться расхотелось. Все мысли выветрились из головы.

Он ласкал меня сквозь сорочку, а я желала его. Он задрал подол и потянулся к панталонам. А мне вспомнился другой мужчина:

"-Ты понимаешь, что второй раз я тебе уйти просто не дам... "

И так обидно стало. Но ведь дал уйти. Почему? Почему ты меня кинул?

"Ты станешь моей. Только моей," — вновь слышу его голос.