Когда жить уже не хочется...

На душе как-то паршиво, жить совершенно не хочется. Безразличие накатывает с новой силой. Понимаю, что самоубийство — не выход. Но и сил жить — просто нет. Как же я ото всего устала. Но больше всего хочется получить стремление к жизни.

Открываю глаза и вижу пасмурное небо, какой-то лес, золотистое поле, словно погружённое всё в безрадостный сумрак. Делаю глубокий вдох и поражаюсь чистоте воздуха и запахам конского навоза, а также разнотравья. В спину нещадно впивается что-то твёрдое.

— Мама, мамочка! — раздаётся звонкий голосок рядом. Меня теребит кто-то за руку. Я опускаю взгляд и вижу маленькое лохматое чумазое существо, отдалённо похожее на девочку лет пяти. — Мамочка, я кушать хочу, — просит она, умоляюще глядя на меня своими голубыми глазками.

Невольно от жалости сжимается сердце. Спина продолжает ныть, и я стараюсь чуть пошевелиться.

— Мамочка, у меня животик болит, — раздаётся второй чуть хриплый голосок с другого бока.

На этот раз я вижу мальчика чуть младше девочки, тоже лохматого и чумазого, с такими же голубыми глазками и очень похожего на свою сестрёнку.

Слёзы сами наворачиваются на глаза. Я прижимаю два маленьких комочка к себе, и чувствую, как они в ответ тоже меня обнимают и гладят. Нежность разливается вкупе с любовью к этим существам в моей душе, я понимаю, что хочу жить, жить ради них. И понимаю, что деток надо накормить — они давно не ели.

— Я что-нибудь придумаю, мои дорогие, — отстраняюсь от них, стараясь увидеть понимание в их глазках. Они согласно кивают.

Осматриваю окрестности: за полем где-то вдалеке виднеется дымок. Нам надо туда, к людям.

— Вы можете идти? — спрашиваю их.

— Да! — бодро говорит сынишка. А дочурка молча кивает и цепляется за мою руку, тоже готовая к путешествию. Мои малыши! Как же я люблю вас! Я стараюсь подняться на ноги, что удаётся далеко не сразу.

А потом мы, пошатываясь, все втроём идём в нужную сторону.

* * *

*

На деле это оказался трактир. Было боязно туда соваться, в виду сложившегося места разврата, но выхода другого я не видела. Мы шли несколько километров, при том, что силёнок у деток почти не было. Их я оставила на конюшне, от которой даже не веяло слишком уж навозом, а ощущались запахи свежего сена, и велела не высовываться малышам, ведь от этого зависит их благополучие, а иначе их в лучшем случае выпорют, а в худшем — даже не знаю, что сделают. Сама же пошла устраиваться на работу.

Внутри царил полумрак, хотя в общем зале было несколько окон. Было жарко и душно, летали мухи, ведь двери были настежь открыты. Сразу у входа был огромный зал, столов на двадцать, с длинными лавками, умещающих не меньше восьми человек за каждый стол.

И никакого украшения общего зала. Голые стены, голые полы, разве что пока ещё относительно чистые и мокрые, ведь их намывала какая-то довольно симпатичная девушка. Я спросила у неё, как найти хозяина. Она скривилась, когда я прошла на-цыпочках по свежевымытому полу, оставляя за собой пятна грязи. Блин! Так я наживу себе врага. Но сейчас не это было важно.

Хозяин оказался тучным мужчиной лет сорока, он брезгливо окинул меня взглядом, и, велев сперва отмыться,

предложил мне место подавальщицы. Поначалу всё шло хорошо, уставала разве что сильно, ведь приходилось не только разносить еду посетителям, но и полы мыть, и посуду, и ещё по мелочи — прибрать за клиентами, перестелить постель и прочее-прочее-прочее, что я старалась успевать делать сразу, пока новые не пожаловали, чтобы не зажали где-то в углу.

Платили едой, зато малыши не были голодны. Сынишка перестал жаловаться на животик. Деткам тоже иногда приносила работу — они перебирали крупу, чем существенно облегчали мне жизнь, ведь сидеть ещё и ночами я бы просто не смогла.

А однажды один клиент долго на меня смотрел. Нет, не плотоядным взглядом, но изучающе.

— Вы что-то ещё хотели заказать? — спросила его.

— Да, подходи через час ко мне в третью горницу.

По спине пробежался холодок, но я кивнула. Выбирать особо было не из чего. Это не жизнь, а лишь существование. Я так долго не протяну. Кормят плохо, а за работу за любую хватаюсь. А ведь большую часть еды я отдаю деткам. Они интересуются, кушаю ли сама. Кушаю — объедки, что успеваю похватать перед мытьём посуды, хотя хозяин большую часть отдаёт свиньям — для них не жалко. Но малышам же этого не скажешь, а то ведь от себя оторвут заработанный мною хлеб. А приносить им объедки я не решаюсь, всё же после кого-то есть... разве что совсем нетронутые куски мяса или зелени, ведь не одним же хлебом питаться, хотя такое бывает очень редко.

Поэтому вечером, отдав им сегодняшнюю плату и велев сидеть тихо, я отправилась с последней порцией еды для клиента наверх, где жили постояльцы. Осторожно постучалась в третью горенку.

Почти сразу дверь отворилась, словно меня поджидали.

Страшно. Уже жалела, что пришла. Но отступать поздно. Нужно хотя бы выслушать предложение. Глубоко вдохнула, собираясь с мыслями и стараясь отогнать тревогу.

— У меня деловое предложение. Присаживайтесь! — сказал мужчина с сединою в волосах, показывая на стул возле стола, на который поставил керосиновую лампу. Он выглядел солидно, и не было алчного блеска в глазах. Значит, не в похоти дело. Это малость успокаивало.

Горенка была обычной, как и все остальные. На удивление — чистой. А ведь клиенты разные попадаются, многие просто ведут себя как свиньи или даже мебель ломают. Не говоря уж о том, что к некоторым подавальщицам пристаёт всякое отребье. Хотя они не всегда против, ведь частенько чаевые перепадают, а за некоторых так дерутся даже. Тут я всегда радовалась, что фигура у меня не выделяющаяся — худая да груди нет. И лицо простое, разве что голубые глаза, правда, бледнее, чем у малышни.

Я послушалась.

— Знаю, моё предложение непристойное, но я хорошо заплачу.

— Я слушаю.

Внутри всё же сидит червячок сомнения.

— Понимаете, мой хозяин очень несчастный человек. Не так давно он потерял горячо любимую супругу и детей, — мужчина замолчал, как бы собираясь с мыслями. А меня сейчас волновало лишь одно — сколько заплатят, смогу ли я вырваться из этой нищеты и покроют ли расходы покупку собственного дома, чтобы дети могли жить в своём доме и спать в своих постелях. Судьба чужого мужика меня не волновала, совершенно. А мужчина меж тем продолжил: — В общем, я давно приглядываю ему женщину. В вас что-то такое есть. Не могу объяснить, что именно.

Стало немного неприятно. Неужели нашёлся первый клиент на моё тело? Но я подавила желание тут же развернуться и уйти.

— Я похожа на неё? — он ведь на это намекает.

— Нет, совершенно нет. И не назвал бы вас красавицей. Я не могу это объяснить, но что-то в вас есть, что притягивает взгляд.

— И что именно вы хотите? Чтобы я легла в постель к вашему хозяину?

— Это тоже, но не только.

— Что же ещё?

— Ему нужно вернуть стремление к жизни. Конечно, это не сразу. Дело в том, что он завтра приедет. Ваше первое задание — сделать так, чтобы он соблазнился вашими прелестями.

Я усмехнулась про себя, ага, прелестями. Какими именно? Кожей да костями? Возможно, кому-то и такие нравятся, вот только не клиентам этого трактира. Но, похоже, кто-то так не считает.

— За это плачу золотой. Если дело выгорит, поговорим о следующем задании.

С одной стороны продавать себя — это явный перебор.Но вспоминались мои малыши. Выбора нет. Золотой мне даже за год не заработать, если за хлеб брать деньгами. Но я не могла этого сделать — лишить малышей последней еды. А тут золотой дадут лишь за одну ночь. Да за него можно купить дом, правда, ещё надо будет на что-то жить.

Единственное, что меня останавливало — вдруг его хозяин — жирный тип, от которого меня мутить будет. Что тогда? Просто переспать с первым встречным — это не казалось чем-то неординарным, хотя и было не свойственно мне.

— Я попробую, но деньги вперёд.

— Тогда лишь половину.

— Хорошо, — без раздумий ответила я. — Надеюсь, что я могу отказаться в любое мгновение, — решила всё же обговорить этот вариант. Хотя сомневалась, что на моё условие согласятся.

Он кивнул, мол, аванс останется при мне в любом случае. Это хорошо.

Мужчина достал из кармана кошель со звонкими монетами и бросил на стол. Я его тут же схватила, открыла, и, убедившись, что монеты нужного достоинства, и правда — серебро, и по количеству где-то около пятидесяти, кивнула, убирая деньги под передник.

— Тут половина. Серебром. А это — на мелкие расходы. Купить наряд там или ещё что... — он протянул маленький кошелёчек.

Всё это время он наблюдал. Я открыла вторую подачку, увидела медяки под завязку. Прикинула, что можно за них купить. Если за буханку хлеба дают один медяк, наверное, многое могу приобрести.

— А вы не так просты, как кажетесь, — усмехнулся он в усы. Интересно, что он заметил?

— Вам же именно это и нужно.

— Что правда, то правда.

Я встала и направилась к выходу. Деньги нужно спрятать, носить при себе такую сумму очень опасно. Что же мне теперь делать? Ох, зря я согласилась. Теперь пути назад не будет. У самой двери я замерла. Или всё же отказаться? Ведь ещё не поздно? Но тут же вспомнились голодные любящие взгляды малышей. Нет, я не могу повернуть назад. В любом случае, никто не заставляет меня спать с клиентом, аванс останется у меня. Хотя, а вдруг обвинят в воровстве... Ох, опасно это. Но я молча вышла из горницы, успев сунуть в тайный карман платья второй кошелёк.

* * *

*

Времени на подготовку было мало. Что такое всего день, когда работа никуда не девается. Да и где тут раздобыть новое платье, если трактир стоит на отшибе. Да, где-то недалеко есть деревня, нива ведь есть, а значит, и люди. Но слышала от моих коллег, что таких, как мы — не любят, считая нас продажными девками. Будто от хорошей жизни мы здесь работаем. Пару девчонок попали сюда по дурости, когда их парни соблазнили, а потом отказались жениться да и шумиху подняли, мол, уже не невинная девица. А такой позор с семьи так просто не смоешь. И даже когда они покинули отчий дом, стараясь выжить, ведь семья отказалась от них, не сразу нашли это место. И хоть плата тут была жалкой, но они зарабатывали своим телом. И даже у проходящих мимо купцов могли приобретать обновки какие-то, и даже украшения.

Я подошла к одной из девушек, с которой иногда общалась.

— Марусь, помоги разжиться чистой одеждой, — попросила я тихо.

Она хмыкнула. Конечно, девочки считали меня замарашкой, которой впору не подавать еду клиентам, а лишь полы мыть да посуду. Серая мышка.

— Неужели тобой заинтересовался кто-то?

— Да, — не стала скрывать.

— А что мне за это будет?

Жалости здесь нет у людей, да и дружбой не пахнет. Во всяком случае у тех, кто тут работает. Они во всём ищут выгоду.

— Медяк, — нехотя ответила я. Не стоит афишировать, что у меня есть большая сумма.

— И сколько тебе платят?

— Десять медяков, как соблазню постояльца.

Это была маленькая сумма. Девочкам платили раз в пять больше, правда, больше половины отбирал хозяин. Но ведь на меня только нищий мог клюнуть, разве нет? Иначе Маруся заподозрит неладное и постарается отбить клиента. А я не могу допустить этого. Да и негоже показывать себя выше других.

— Ладно, — нехотя согласилась коллега. — Есть у меня одно платье, чистое, которое не жалко.

* * *

*

Деньги я сразу припрятала, вынув лишь пять монеток. Этого было сверх нужды. Я не могла так много тратить за один день. Да и девчонки говорили, что клиенты платят уже по факту, а не до. Так что уже то, что у меня были какие-то деньги на расходы, могло привлечь внимание. Поэтому я пообещала Марусе заплатить уже после того, как со мной расплатится постоялец. А деньги взяла на всякий случай, вдруг какой купец проездом попадётся, у которого можно будет что-то приобрести. И правда, был один торгаш, который зашёл в трактир лишь для того, чтобы подкрепиться. И когда уже уезжал, я подошла к нему, чтобы спросить о его товарах. Он заломил огромную сумму в четыре медяка за платье. Я обречённо опустила взгляд. Это было слишком много.

— Дорого? Да это я со скидкой, как постоянному покупателю назвал цену. А так продаю и по 20 медяков.

— Полотно у вас есть? Сколько за аршин даёте?

— За медяк могу четыре аршина отмерить.

— Хорошо. Возьму за медяк. А иголки с нитками у вас есть?

Он окинул меня взглядом.

— Дам в подарок.

— Благодарю.

Мне-таки отмерили кусок полотна, я расплатилась. На себя потратить я просто не могла. У детей уже до дыр протёрлась одежда. Да и скоро холодать начнёт, лето заканчивается.

А потом, когда мужик уже собрался уезжать, я спросила о шерстяной ткани. Он кивнул, но сказал, что она дороже. Я совсем погрустнела. Что же делать? Потратить ещё три медяка? Не на себя, а на детей. Тем паче, если после выполнения заказа я всё же решу сбежать. Как знать, когда попадётся возможность приобрести что-то для них. И я отдала три, оставив лишь один для того, чтобы расплатиться с Марусей. А весь вечер я шила, сидя у открытого очага, в пустом огромном зале-столовой. Из-за этого совсем не выспалась. Тратить свечи нам не разрешалось. А печь всё равно топили. Как закончила шить, отправилась к детишкам. Едва нашла их, ведь они вели себя тише мышек, и найти, не подавая им знак, чтобы вышли, было сложно. Какие же они сообразительные. Ещё бы научить их читать. Я знала, что умела, вот только не видела здесь ни одной книги. Да и буквы увидела лишь сегодня, когда купец достал записную книжку, куда стал вписывать заработанное.

Детей пришлось разбудить, чтобы они надели обновки. А после уж в тепле уснули. Сама же отправилась на речку помыться да постирать свои вещи, ведь теперь было во что переодеться. Главное — не испачкать Марусино платье. Боюсь представить, сколько она за него запросит, если придётся выкупать.

* * *

*

Целый день я клевала носом. Хозяин сердился, ворчал, но не выгонял. Одежду я надела свою, она была влажной, но поняв, что я выданное мне платье не только испачкаю, но и провоняю потом, решила не рисковать. К вечеру хозяин, скрипя зубами всё же расплатился. Я отнесла детям хлеб. Детки при мне поужинали и половину хлеба припрятали на завтрак. После чего отправились спать. Я всё же их сперва потискала, стараясь зарядиться их любовью, которая придавала мне сил и свою нерастраченную нежность им подарить. А после пошла мыть посуду. И уже как трактир закрылся, взяла себе ведро воды и пошла в конюшню, где спала, обтираться. Хотя бы так. Вчерашнего клиента я видела сегодня в столовой, он сказал, что его хозяин будет в четвёртой горнице.

Переодевшись, волосы, что были мне до пояса дымчатого цвета, расчесала и решила не переплетать, правда, собрала в гульку и надела платок, в котором всегда ходила. Девушки же щеголяли непокрытыми головами с длинными косами, хотя, как мне казалось, это было неправильно, правда, я не понимала, почему. Но я ни слова никому не сказала. Зачем наживать врагов?

Я взяла в кухне заказанный ужин и понесла в нужную горенку. Было страшно. Каждый шаг давался тяжело, словно к ногам по гире было привязано. У нужной горницы я остановилась. Глубоко вздохнула, набираясь храбрости. Это всего лишь интим, разовый, ни к чему не обязывающий. Да и я уже не девственница, всё же двое детей имеется. Пусть я ничего и не помню из своего прошлого, но жить как-то надо. Правда, я не задумывалась о вопросе безопасности. Что будет, если подцеплю какую заразу? А если залечу? Будто мне двоих мало. Плохо. Блин! И что делать?

За дверью послышалась возня и ругань. А потом звон битой посуды. Развернуться, уйти, пока не поздно?

Я сделала шаг назад. И тут дверь открылась. Из неё вышел тот самый тип, что меня нанял.

— О, хорошо, что ты здесь. Иди! — и он приоткрыл дверь и подтолкнул меня внутрь.

— Я сказал оставить меня в покое! — раздался раздражённый чуть хриплый голос. На постели, под канделябром полулежал молодой мужчина и читал книгу.

С виду вроде ничего.

— Куда поставить поднос?

— Сам съешь! — резко ответил он, не отрываясь от чтива. Я на дрожащих ногах прошла к столу. Окинула поднос голодным взглядом. Он ведь велел мне съесть. Пусть и думает, что это всего лишь его слуга или поверенный. Я ведь с утра ничего не ела. Сегодня клиенты были особенно голодные и подбирать за ними было нечего. Сглотнула слюну. Осторожно взяла с подноса ломоть хлеба, повернувшись к клиенту и следя за его реакцией. Съела. Ничего. Взяла второй. На подносе была ещё луковица и ароматное мясное рагу. Лук мне сейчас нельзя, запах ведь может отбить желание приближаться ко мне. Живот довольно заурчал, требуя ещё. И я, ложка за ложкой, всё съела. Облизала губы. Обтёрла их влажной рукой, ведь салфеток здесь не было. На подносе был ещё узвар. Выпила глоток за глотком, наслаждаясь настоящим вкусом без красителей и вкусовых добавок. Впервые попробовала местный компот. До того обходясь водой, ведь допивать за постояльцами я не решалась.

Всё хорошо и вкусно, но, блин, зря я столько съела. Я, конечно, насытилась, но как я собираюсь на полный желудок выполнять условия сделки?

Вновь взглянула на усатого короткостриженого мужчину. Сейчас была мода на усы, во всяком случае у клиентов. Хозяин трактира носил бороду. В полусумраке определить возраст точно было сложно. Но я бы не дала ему больше тридцати-тридцати пяти. Не здоровяк, но и не худой. Плечи совершенно обычные. Черты лица сложно было увидеть, ведь я была далеко. Но вцелом довольно симпатичный. Это несколько утешало. И что мне делать? Как соблазнить его?

Если честно, мне было страшно. И то, что сейчас он не обращает на меня внимание, это даже радовало. Но я помнила условия сделки. Да, я могла сейчас уйти, но тогда вторую половину денег мне не видать. И что же делать? Я сглотнула. Подошла к кровати. И медленно сняла одолженное платье, под которым ничего не было. Сняла с головы платок, распустила волосы. И медленно полезла в постель. Вот только все мои усилия были напрасны. Мужчина вообще не оторвался от книжки. Глаза бегали по строчкам, но вокруг он ничего не видел. И я поняла, он в мире книги. Что ж это за книга такая интересная, от которой невозможно оторваться?

Вспомнилось, как сама до трёх ночи зачитывалась книгами, и жутко злилась, когда меня вырывали из мира, в котором я находилась. Нет, я бы не хотела оказаться на его месте. На обложке, к сожалению, не было надписей. А я так устала за целый день. Думаю, что ничего страшного не случится, если я часок посплю в мягкой постельке. Я влезла под одеяло и так уютно стало, что сон тут же одолел меня.

Проснулась я от того, что ко мне кто-то прикоснулся. Тут же распахнула глаза, вспоминая, где нахожусь. На постели было движение, кто-то явно укладывался. Свет канделябр уже не давал, то ли свечи догорели, то ли их загасили. Неужели всё же мужчина дочитал книгу? Ко мне вновь прикоснулись, толкнув вбок. А потом ещё раз. На этот раз уже рукой, исследуя. Я лежала, боясь пошевелиться и ожидая дальнейших действий. Сердце усилило свой бег. А потом осторожными движениями его рука коснулась груди. И тут же замерла, а потом мужчина сел.

— Это как понимать?

Я зажмурила глаза. Блин! Как мне реагировать? Притвориться спящей? Но ведь дыхание у меня уже явно не то.

Мужчина встал, собираясь одеться и устроить разборки со своим подчинённым, в нём клокотала злость, это было заметно по его учащённому дыханию и резким движениям. Он надевал штаны. Мне нужно что-то сделать. Иначе, не увижу вторую часть платы. Я выскользнула из-под одеяла и перегородила клиенту путь.

— Отойди!

— Нет!

— Убирайся!

— Нет!

В темноте его глаза метали молнии, отражая лунные блики, что лежали на полу.

Он сделал шаг в сторону, и я — тоже. Он отступил, а потом сделал выпад в другую сторону. Я повторила.

— Уйди!

— Мне не заплатят.

— Я заплачу больше.

— Плата вперёд! — я протянула руку.

Он долго стоял на месте, сверля меня взглядом.

— Сколько?

— Золотой!

Он присвистнул.

— Дороги нынче шлюхи.

А я залепила пощёчину. Просто рефлекторно.

Зря я это сделала, ох, зря!

Его реакция не заставила ждать. Он схватил меня и прижал к стене.

— Что ты себе позволяешь! — шипел он.

Но я лишь с вызовом глядела на него.

— Ты первый начал!

И внезапно он поцеловал меня. Страстно. Никогда ещё никто так не целовал. Точно знала. Хватка ослабла, а потом и вовсе отпустил, вот только его руки скользили уже по моим щекам, шее. Поначалу я растерялась, а потом, вспомнив, что терять клиента не стоит, робко ответила на поцелуй.

Он отстранился, всё так же тяжело дыша. Сейчас мы стояли оба на полу, и разница в росте у нас была незначительной. Да, я и раньше замечала, что не низка, выше всех девчат, но сейчас мои глаза были совсем чуточку ниже его.

— Дерзкая! — прошептал он.

— Так где мой золотой?

— А может, мне не платить? Твои ж услуги уже оплатили, почему б мне не воспользоваться ими.

— Оплатят лишь после завершения сделки.

Внезапно меня отпустили. Сразу вдруг стало холодно и отчего-то одиноко. Что на меня нашло? Неужели я хочу этой близости? Секс на одну ночь?

Мужчина ушёл в ту сторону постели, где одевался. Стал рыться в карманах. А потом бросил мне монету. Я, на удивление, поймала. Сверлила его взглядом какое-то время, после чего пошла к одежде прятать заработанную деньгу. К сожалению, проверить золото или нет сейчас не выйдет.

Он стоял и чего-то ждал. А я собиралась уже одеться, но передумала. Откинула волосы за спину и посмотрела на мужчину.

— Ты не против, если я тут посплю до утра?

— Что?

— Глухой, что ли?

И я демонстративно прошествовала к постели. А что, тут уютненько. Может, впервые в этой жизни высплюсь.

Клиент опешил от такой наглости.

— Надеюсь, ты не в обиде, что я съела твой ужин, ты ж сам приказал, — я сладко зевнула, поворачиваясь к нему спиной. — Надеюсь, завтра узнаю, что ж ты там так увлечённо читал, — прошептала я, уже засыпая.

На этот раз меня разбудило солнышко. Я сладко потянулась и только сейчас обнаружила, что меня что-то держит. Спустила одеяло, чтобы посмотреть и обнаружила на груди чью-то руку. И только тут вспомнила, что ночью вытворяла. Обалдеть! Похоже, пора отсюда смываться, пока не поздно.

Выскользнула из его захвата, удостоверилась, что он спит. Окинула его быстрым взглядом. А он красив. Тёмные волосы, торчащие во все стороны придавали некоторое обаяние. Лицо было безмятежным, что невольно вспомнились мои малыши. Они когда спят — тоже такие милые, нет серьёзности с которой они уже в свой ранний возраст подходят к жизни. Захотелось провести по его лицу рукой, прикоснуться к волосам.

Блин, что со мной такое? Я тут между прочим деньги зарабатываю. Интересно, а если я тому, кто меня нанял, скажу, что всё было, меня запалят? Признается ли клиент, что у нас ничего не было? Вряд ли. На лице появилась ухмылка.

Взгляд случайно скользнул на тумбу, что стояла по сторону мужчины. Книга!

И я не устояла перед соблазном. Обогнула постель и взяла книгу. Развернула. Ого!

Жюль Вернъ "Отъ Земли до Луны. Вокругъ Луны". Обалдеть. Дореволюционный русский! Такие книги стоят целое состояние! Тысячи рублей. Рубли? Блин, куда я попала? Книга была издана в 1868 году. Интересно, который сейчас? Поначалу читать было сложно, хотя все слова понятны. Но потом я так увлеклась, что забыла про всё на свете.

Грелка за спиной заворочалась, выдёргивая меня из реальности книги. Блин!

Я положила книгу, всунув туда закладку в виде какой-то записки. И отправилась бегом одеваться. Хозяин по головке не погладит за опоздание.

Быстро натянув платье и собрав волосы под платок, я бегом выбежала из горницы. А там меня встретил работодатель. Ну вот, попала!

Страх холодной жабой забрался внутрь меня. Я закрыла глаза, стараясь унять чувства. Всё хорошо. Я ведь выполнила условия сделки.

Мужик перегородил мне путь. Потом заглянул в горницу, кивнул своим мыслям, а после протянул мне монету.

— Поговорим? — шепнул он приглашая в соседний номер. — Извините, я опаздываю. Как-нибудь в другой раз.

И я выскользнула со второго этажа.

Быстро отправилась на конюшню, переоделась в свою будничную рубаху, забрав из этой деньги. Оставила лишь медяк в самом одолженном платье. Нужно занести Марусе. И когда клала платье поняла, что пора отсюда линять. Да так чётко, что вот прямо сейчас.

Вернулась на конюшню, разбудила своих малышей и, пока народ ещё спал, собралась удирать. Вот только далеко ли убегу на своих двоих. Детки долго не протянут. Окинула взглядом округу. Увидала телегу с сеном.

— Давайте, быстренько забирайтесь внутрь, — шепнула им, а сама вернулась в трактир за своей заначкой.

Сердце учащённо билось. Но мне было не до него. Только бы успеть!

На конюшне заржали лошади.

Блин, блин, блин!

Я стремглав помчалась обратно, успев всё же забрать заработанное и подвернувшуюся буханку хлеба, за которую оставила медяк.

И стоило зарыться в сено, как послышались голоса.

— Я тороплюсь. Сколько ещё должен ждать завтрак и пока запряжёте лошадей? — услышала чей-то низкий голос.

— Сейчас всё будет! — а это хозяин распинался.

Было страшно пошевелиться. Малыши стали шуршать.

— Тс, — прошептала я.

— Мамочка, — дочурка. — Мне страшно.

— Тихо, маленькая, всё будет хорошо.

— Мамочка, — начал хныкать сынуля.

— Тихо, — зашипела уже я. — Вот моя рука.

И протянула каждому по руке. Они нащупали и успокоились.

Только бы никто не заметил шевеления сена и наш шёпот!

Не знаю, сколько мы так простояли, пока наконец-то не стали двигаться. На дворе слышался отборный мат хозяина, который ругался на меня и куда я запропастилась. А потом Марусин голос, что мол, девка обслуживает клиента.

И тут вспомнила, что положила её платье не на видное место, а в её небольшой сундук. Ну что ж, это к лучшему.

— Сколько ей обещали? — спросил хозяин.

— Десять медяков.

— Не слишком ли мало. Как-то я недооценил её. Получается и на неё спрос есть!

Зараза! Платит нам гроши, и жаждет поживиться. Ведь что такое плата в один медяк? Если он чужими руками загребает с каждого обслуженного в постели клиента. А за что? За крышу над головой? У девчонок хоть ещё был одна комнатка на всех. А меня вообще на конюшне разместили. Гад!

Во мне клокотала злость и обида. Но сейчас я ничего не могла сделать. Только бы убраться восвояси вовремя. Чего этот постоялец тянет резину?

И лишь когда мы тронулись, я вздохнула облегчённо и поняла, как была напряжена всё это время.

Теперь следовало подумать, что делать дальше. Всё же я нищенка с двумя детьми. Пусть вдова. Надо придумать мне имя, чтобы не выбивалось из эпохи. И вопрос в следующем, если я явлюсь куда-то, не знамо пока куда, чтобы купить жильё, не получится ли так, что подумают, что я эти деньги украла. Тогда как быть, если я не могу их потратить? И где их хранить? Вряд ли здесь есть банки. А даже если и есть, то кому доверить деньги, я ж не знаю. Из того, что я узнала, тут есть дворяне и нищие слои общества. Пусть уже вроде крепостное право отменено, хотя не факт, что это повсеместно. И как быть? Наняться к кому-то? Но где хорошо платят? Что я помню об этой эпохе? Вроде промышленность начала развиваться бешеными скачками. Но я вряд ли потяну работать на заводе. Крестьянский труд тоже не по мне. Что же делать? Ладно, подумаю на месте. Главное, детишек пока приодела. И на первое время медяков хватит. А вот два золотых, что заработала, придётся прятать хорошо. Плохо, что не одна монетка, а много серебра. Куда мне его подевать? Вложить может? Опять же, куда?

Ладно, пока главное не паниковать. Пока справлялась и дальше найду выход. Тем более, что есть ради чего жить. Жаль только, что не дочитала книгу. Жюля Верна я любила с детства и перечитала всё, что у нас дома было. К сожалению, в школьной библиотеке его не было, лишь отрывки в хрестоматии. О, кажется, я что-то из школьных лет вспомнила.

* * *

**

Мы приехали в большой город. Где сено было продано, вместе с телегой. Мы потихоньку выбрались из неё. Куда податься? И самое главное, как избавиться от денег? Ведь это не три монеты, и они звенят при каждом шаге. А ещё я поняла, что местные разговаривают несколько иначе, чем у меня дома. "Дело" говорилось как "диело", "мне" как "мние". И другие слова. И самое главное, что я тоже так говорила, словно была одной из них. Но как такое может быть? Раньше это не резало слух, а сейчас вдруг, вспомнив о своём прошлом, я ощутила разницу в произношении.

Или может я нахожусь в теле, которое сохранило какую-то память? Это, кстати, довольно логично. Не могла же я с телом перенестись. Или могла?

— Мамочка, я есть хочу, — заладила старую песню Ярина. Я долгое время не знала, как её называть. Обходилась ласкательными имена, пока однажды не подслушала шептание моих деток. И братик называл её Яриной.

— Мамочка, а я тебя сильно-сильно люблю! — прошептал Дар, прижимаясь к моей ноге.

— И я вас люблю, мои хорошие. Пойдём покушаем куда-нибудь?

Детки согласно кивнули. Ориентировались мы на запахи. Вот только они привели нас не на постоялый двор, а в терем. Ну вот! Но детки слюну глотают. Я обошла двор с собаками, которые зарычали при нашем появлении, вот только задом попрятались, поджав хвосты. Что происходит? Я воззрилась на малышей, но они вели себя как ни в чём не бывало. Подозрительно.

Обойдя дом с чёрного хода, я постучала в неприметную дверцу.

Отворила мне добротная баба.

— Здравствуйте, — я поклонилась до земли. Вроде бы так в эту эпоху приветствовали друг друга. Детки нехотя последовали моему примеру.

— Здравы будьте. Чем могу помочь? — спросила встречающая, правда, не стала бить челом.

— Скажите, а у вас работы какой не найдётся?

Она окинула меня изучающим взглядом.

— Да что ты умеешь?

Неужели моя фигура говорит о том, что я ни на что не способна. А и правда, что я умею? Шить немного, полы мыть, посуду... Да уж. Я ведь даже не помню, чем в прошлой жизни занималась.

Однозначно надо изучить мои знания. В какой хотя бы отрасли были мои увлечения. И были ли они вообще.

— Мамочка, я кушать хочу, — начала вновь Ярина. Уверена, она это специально. И вроде бы тихо, но женщина расслышала.

— Пойдёмте, я накормлю вас, — сжалилась женщина.

Нас провели скромным коридором в кухню. Где на печи-плите что-то готовилось. Ну, печь была не обычная, русская, а скорее плита, в которую дрова следовало кидать.

Нас усадили за длинный стол и налили в миску щей. На вкус были не очень, но поскольку мы давно ничего не кушали, а детки первое вообще не ели с момента моего появления здесь, хлебали все за обе щеки. Кухарка, а это была именно она, заценила это. И после подсунула нам пироги с яблоками. Вкусно. Но я свои два припрятала. Наверняка Дар и Рина проголодаются скоро.

Женщина же мой жест заметила.

— Так что ты умеешь делать?

— Я работала в трактире подавальщией, посуду мыла, полы.

После слова " трактир" женщина напряглась. Понятно, думает, что продавала себя.

— Хозяин платил мне по буханке хлеба в день, а потом решил, что можно срубить с меня побольше, если подложить под постояльца. Мы и сбежали.

Лицо женщины разгладилось. Я ведь правду сказала, почти.

— А муж?

— Я вдова.

Детки помалкивали, за что была им признательна.

— Понятно. Ладно, я замолвлю за тебя словечко перед хозяйкой, — буркнула она недовольно, но я знала, что она добрая, в отличие от тех же моих коллег по трактиру.

Пока кухарка ходила, я, к тому времени уже откушавшая, увидела на столе вымытые овощи. Взяла нож и стала их чистить. Блин, неудобно-то как. Вот бы чистилка была для овощей, с зубчиками. Вот только реально ли здесь такое сделать? Какой уровень промышленности, да и кузнечного дела? Детки сидели рядом и наблюдали за мной молча.

— Мама, а тебе помочь можно? — осторожно спросила Ярина.

— Ясь, а ты сможешь? — с сомнением поглядела на малышку. Можно ли её к ножу допускать?

Попробовала остроту лезвия. Осмотрела кухню на наличие досок и других столовых предметов. Так, ножи имеются, в том числе и с закруглённым кончиком. Вот только на что резать овощи?

— Я попробую, — сказала дочурка.

— А мне? — подал голосок Дар.

Я улыбнулась. Мои милые любимые детки.

Тут вернулась кухарка. Окинула нас любопытным взглядом.

— Извините, я не знала, на что нужны овощи. Поэтому не решилась резать.

— А можно по-разному резать? — спросила она.

— Ну да, соломкой, кубиками, например.

— Покажешь?

Ну, я и показала. Она кивнула.

— Всё зависит от того, что собираетесь готовить. Обычно все овощи режутся одинаково, хотя возможны варианты.

Так же и лук. Можно кольцами, можно соломкой или мелко. Прежде чем начать резать лук я его ополоснула, как и нож, ну и резала то и дело смачивая нож в миске с холодной водой, чтобы глаза не слезились от какого-то вещества, содержащегося в овоще.

Кухарка молча наблюдала за мной, а потом кивнула своим мыслям.

— С тобой хочет переговорить хозяйка лично, пойдём, я тебе проведу, — потом она окинула взглядом моих деток и сказала уже им: — Ничего не красть! Сидеть спокойно и ничего не трогать!

Меня провели широкими коридорами с коврами, правда, плохо освещёнными, поэтому разглядеть толком обстановку было сложно, в один из богато обставленных кабинетов, в котором сидела за столом хозяйка и что-то писала. Такую обстановку я видела в музеях, и она была чуть ли не штучной ручной работы. Дорогие вазы, вычурные лавки, с красивой резьбой. На стенах были обои с замысловатым рисунком, висели картины. Наверняка оригиналы, которые сейчас стоят целое состояние. Ну, то есть, в этом времени тоже, наверняка, не мало. Один стол чего стоит. Резьба с какими-то сюжетами. Красота!

— Кто вы? — спросила хозяйка, всё это время рассматривающая меня.

— Что вы имеете в виду?

— Вы имеете вкус. И пусть ваша одежда говорит об обратном, но лишения бывают разные.

— Если честно, я не помню, кто я. Когда я очнулась, меня теребили двое малышей, которые называли меня мамой и были очень голодны. Единственное, что знаю, что за этих детей я готова в огонь и в воду.

— Как вас звать?

— Я не знаю. Я представлялась Фёклой. Но зовите меня Зиной.

— Зиной? — удивлённо вскинула брови хозяйка.

— Не знаю, что-то знакомое есть в этом имени. Зинаида. Возможно звали кого-то из моих родственников. А может и меня.

— Хорошо, Зинаида. Что вы умеете делать?

— Я не знаю. Ну, то есть, я умею немного шить, возможно вязать, читать, писать, считать. Не знаю, правда, насколько глубоки мои познания в тех или иных науках.

— Петь? Танцевать?

Я пожала плечами. Даже если и умею, вряд ли это придётся по душе этим людям. Всё же не та эпоха.

— Иностранные языки?

— Очень плохо английский, — я поморщилась, во всяком случае, разговаривать я на нём не могу. А школьный уровень здесь вряд ли пригодится. А вот училась ли я дальше — пока не могу вспомнить.

— Рисование?

Кивнула.

— Этикет?

— Не знаю. Сомневаюсь.

— История, литература?

— Литература, — подумалось, что мои знания истории слишком могли не соответствовать нынешнему времени.

— География?

Я согласно кивнула.

— Слово Божье?

Я постаралась припомнить, что могли давать в этой эпохе по этому предмету. Не могло ведь сильно отличаться от нашего.

— Какие-то познания у меня однозначно есть.

— Ну что могу сказать, вы однозначно дворянского происхождения. Приведите детей, пожалуйста.

Одарив женщину внимательным взглядом, я встала и молча последовала обратно в кухню. Жестом позвала малышей и повела в кабинет. Но хозяйка уже ждала меня на выходе.

— Пойдём! — позвала она.

И мы отправились в другую просторную комнату с партами, где сидели две девочки лет 6-7 и учитель что-то рассказывал им у доски.

— Учиться хочешь? — спросила хозяйка Ярину.

Та кивнула.

— Тогда иди! — и подтолкнула её в спину.

Учитель одарил брезгливым взглядом мою малышку и отвернулся к доске.

— Учить девочку наравне с моими! — это был приказ хозяйки. — Узнаю, что относитесь к ней плохо, — уволю вас и найду другого учителя.

— О, как я могу расплатиться с вами за вашу доброту, — спросила я у хозяйки, когда она пристроила и сынишку к своим младшим сыновьям на конюшню, где их обучали уже сидеть верхом.

— Об оплате пока рано думать. Я хочу сперва вас проверить.

И мы отправились в учебный класс, только уже двух старших сыновей. Там была своя библиотека. Вот её-то мне и показали. Ну а после меня начали тестировать учителя. Точнее не так, меня посадили за парту с детьми хозяйки, ну и опрашивали по пройденному материалу их и меня заодно. Как после отметила хозяйка, мои знания несколько выбивались из привычных. У меня было образование скорее мужское, нежели женское, арифметика шла хорошо, как и другие точные науки. Ну и рисование, черчение. А вот иностранные языки я не знала совершенно. Да и рукоделие моё было отвратительным.

— И что мне с вами делать? — разводила хозяйка руками вечером того же дня.

— А можно мне бумагу и... — хотела сказать карандаш. Но я ведь не знала, когда его изобрели. А чем рисовали тогда? На том уроке рисования мне выдали мелки. Но мелками точность не передашь. На черчении были циркули, всякие линейки, транспортиры, грифель там тоже был, значит, карандаши точно есть.

— Ручку, карандаш?

— Карандаш, пожалуйста.

Она уступила своё рабочее место за столом. И я принялась рисовать, пока помнила, что хотела. Нарисовала от руки, без линеек, простенькую картофелечистку. Захочет ли хозяйка возиться с изобретением, которое нужно лишь для низших слоёв общества. Ведь организовать производство не так просто, а получить патент на него — ещё сложнее. Я задумалась. В принципе сталь должны уже не просто лить, но и прокатные станки должны быть. Выгодно, наверное, что-то для предприятий выпускать. Машины уже какие-то есть, бумагопрядильни, сушильни и даже центрифуги.

(прим.авт. Бумагопрядильня*(Толковый словарь Ушакова) — Фабрика хлопчатобумажной пряжи.; ж. устар. Бумагопрядильная мастерская. )

— Это что такое? — вывела меня из раздумий барыня, вытаскивая листок из-под моих рук, заметив, что я уже не рисую.

— Овощечистка.

Хозяйка рассматривала рисунок с разных ракурсов. Я вынесла отдельно лезвие, ну и нарисовала его в разных проекциях, опять же, пока на глазок. Овощечистка была самой простой, которая просто вставлялась в рукоятку, подобная обычному ножу, просто с оттопыренной частью лезвия.

— Ладно, ты тут если надо, рисуй, — она дала мне стопку бумаги. — А я пойду сделаю нужные распоряжения. Книги тоже можешь брать, если захочешь почитать. Ну и карандаши вот тут, в верхнем ящике.

— Благодарю, — я была искренне ей признательна.

Не знаю, как далеко пойдёт мой рисунок и сможет ли воплотиться в жизнь хотя бы в единственном экземпляре. Не мешало бы вспомнить что-то ещё. Но что?

Чем мы пользуемся на той же кухне? Терками разными, кухонными комбайнами, мельничками. Вот насчёт мельнички я задумалась. Хорошая вещь и удобная. Попробовать?

И я нарисовала, на этот раз тоже схематично, потому что желания чертёж по всем правилам делать не было. Да и помимо муторности процесса, там ведь все расчёты нужны, расстояния, и масштаб. А я не знала всех пропорций. Поэтому пока только так. Вот если всё же будет экспериментальный образец, можно будет составить чертёжи.

Пока рисовала, вспомнила про мясорубку. Вот она точно может на предприятии использоваться. Архимедов винт ведь используется для подъёма воды, а тут почти то же самое, только в другой плоскости. Да и помнится макароны у нас были такого же диаметра, что и пули. Хотя, это скорее миф, но думаю, что доля истины и тут была.

Нарисовала ещё и её, а потом притомилась. Хватит. Такими темпами, я раньше времени и посудомойку и стиралку изобрету. Хотя... как знать, мы влияем на прошлое или оно на нас, всё зациклено, вспомнить того же "Терминатора".

В кабинете была своя библиотека, на которую я раньше особого внимания не обратила. Теперь же любопытство взяло верх.

Садоводство, животноводство, сельскохозяйственная техника. Я открыла последнюю книгу и стала листать. Интересно. Пока всё было механическое, или с помощью лошади. Но ведь паровые машины изобрели ещё в конце восемнадцатого века, почему же не сделают самоходный плуг?

Так, это уже не ко мне, в двигателях я точно ничего не понимаю. Да и сильно не стоит вмешиваться в ход истории. А то все достижения отниму у наших учёных.

Вернулась хозяйка уже ближе к полудню.

— Ну, могу тебя обрадовать и огорчить. — Тогда сперва огорчите.

Она улыбнулась.

— Человека, который может помочь с твоим образованием, нет в городе. И не известно, когда появится. Поэтому с этим пока помочь не могу.

Я кивнула. Это слишком как-то для барыни, помогать мне. Какую выгоду она преследует? Конечно, все мои рисунки если воплотятся в жизнь, то своё имя я светить не буду, отдам всю славу ей или кому она захочет из своей семьи. Но этого, как мне кажется, не достаточно, чтобы скомпенсировать моё проживание и образование детей. Но обижать женщину своим отказом тоже не хотелось. Я не знаю, какие тут порядки, вдруг наживу себе врага.

— А хорошая новость?

— Мы сделаем первую партию твоих чисток. Посмотрим, будет ли спрос, какие затраты на производство и прочее. Мой плотник сделает ручки, как лезвие будет готово.

— Благодарю, — я попробовала отвесить реверанс.

— Твои манеры никуда не годятся. Будем над этим работать. Будешь брать с моими дочерьми уроки этикета, ну и за столом вместе со всеми присутствовать.

Получив мой кивок, она поинтересовалась нет ли проблеска в воспоминаниях.

— К сожалению, — грустно опустила глаза я. — Но я тут нарисовала ещё пару механических устройств. Возможно, хоть что-то пригодится.

— Хорошо, я погляжу, — она села на своё место. Глубоко вздохнула.

— Вот это точно пока не осуществимо, пока мой знакомый не глянет, — она отложила листок с мясорубкой. — Это ведь металл сложного литья и нужны заготовки. Он в этом специалист, а других здесь нет. Всё же у нас тут не столица и конкуренции нет.

Мельничку она рассматривала очень внимательно. Потом расспрашивала что это и для чего.

— Ладно, как мастер освободится, я покажу ему эту вещь. Если опытные образцы будут удачны, мне нужны будут чертежи.

— Я всё сделаю.

— Это чтобы получить привелегии, — пояснила она. Это патент тут так называется?

Потом мы отправились на обед, после которого хозяйка велела мне принять ванну с детьми.

— Я пришлю служанку.

— Не стоит, мы сами.

— Вот тут будет ваша комната. Надеюсь, что ты не против, что пока я на вас троих выделяю лишь одно помещение и одну кровать.

А я аж расстрогалась.

Всё, идите, отдыхайте, подойдёте к ужину. Можете в саду погулять, я распоряжусь насчёт одежды.

Завтра в восемь подъём, завтрак и занятия для всех вас. Пока будете восполнять пробелы в образовании молодых девушек.

* * *

*

А дальше пошла учёба, которая была почти круглые сутки. За учебной партой была одна, за столом — другая, встречи с хозяйкой и то носили образовательный характер. Она вознамерилась сделать из меня леди. А леди должна знать и уметь всё! В том числе мне были выданы книги, которые следовало изучить вдоль и поперёк. И экзаменовка была постоянно.

Как я узнала, хозяйка была вдовой. И когда муж умер, ей не сладко пришлось. Всё же одна с шестью малышами. Но она крутилась, экономила, знала, где можно срубить медяк, а где и серебряную монету. Я как-то заговорила о том, чем могу быть полезна.

— Учись пока, а там — будет видно.

— Но вы ведь и детей моих обучаете. А это немало стоит. А я ведь даже съеденный хлеб отплатить не могу.

Но хозяйка слышать ничего не захотела. Велела добросовестно учиться. И если по всем предметам у меня были хорошие оценки, то иностранные языки просто не давались. Да, со временем я научилась понимать гувернантку, какие-то общие фразы, но не более того. Ярина и Дар меня опережали и часто переводили смысл сказанного. Хозяйка разводила руками, но не посещать уроки мне не разрешалось. Поэтому хочешь-не хочешь, а иди на занятия. Несколько раз мы выбирались в город. Причём покупала всё барыня, сама выбирала продукты и мне рассказывала, как это делать. Я же конспектировала некоторые советы и вносила расходы. С арифметикой тут был тоже напряг. Алгебру, геометрию я знала, но задачи, где надо было подсчитать что-то в местных деньгах или нормах веса — вызывали затруднения. Я так поняла, это была целая наука, которой даже хозяйка владела.

В свободное время я читала. Мы собирались вечерами, мне выдавали книгу, которую надлежало читать вслух. Детская ли, приключенческая или Божье слово. Велись и беседы. А ещё мы ходили в храм. Это было обязательно. Как говаривала хозяйка,никого не волнует, веришь ли ты в Бога, но ты обязан соблюдать хотя бы видимость этого. Это было сложно. Лицемерить в вере, в исповеди. И это было тоже искусством, которое не давалось мне.

Во многом мне учёба нравилась.

А потом в один из дней у нас появился гость. Щёголь, другого слова я подобрать не смогла. Вежливый, учтивый. Он к нам зачастил. Причём видела я его чаще, чем хотела бы, и тут меня спасало лишь то, что уроки никто не отменял.

Сероглазый, тёмно-русый, с модной стрижкой на французский манер, небольшой трёхдневной щетиной.

И хоть внешне он был хорош, но мои дети его невзлюбили.

Я их спрашивала, что им не нравится, а они лишь говорили, что не нравится и всё.

— Мама, он тебе не подходит, — шептала Ярина, когда мы уже ложились спать.

— Мамочка, а как выглядит наш отец? — как-то спросил меня Дар.

И что я могла сказать? Лгать не хотелось.

И я решила придумать.

— У него глаза... — я задумалась, какой бы цвет мне бы понравился? Однозначно не зелёный. Не знаю, почему, но цвет такой болотистый вызывал отвращение.

— Глаза голубые, как глубокое небо в безоблачный день, — сказала Ярина.

А я замерла. Неужели, она помнит? Или сочиняет?

— У него щекотнючие усы, — сказал Дар.

Это ж надо, такое слово придумал!

— Светло-русые волосы, — продолжила доченька.

— Он высокий, что когда он брал меня руки, я мог дотянуться до неба! — сказал сынуля.

Неужто и впрямь такой здоровый? Или просто маленькому Дару так показалось?

— Ладно, малыши, спать, хватит болтать!

— Мамочка, а мы встретимся во сне с батюшкой? — зевая спросила Яся.

— Если ты этого хочешь, обязательно встретишься.

— А ты?

— И я...

Я погладила их по головкам. Они лежали в моих объятиях. И тихонько запела им колыбельную. Ту, что сама всплыла в моём сознании.

А снился мне отчего-то безумный учёный, в очочках и жутко так хохотал, лохмалый и заросший, с бородой во все стороны. Я проснулась среди ночи и долго потом не могла уснуть. Глядела на потолок и думала, кто это вообще мог быть. Неужто кто-то из моей прошлой жизни. Которой? Двадцать первого века или середины девятнадцатого? Жила ли я в этом мире до того, как очнулась? И как вообще я тут очутилась?

А на утро меня пригласила хозяйка.

— Здравствуйте, сударыня.

— Доброе утро, Зинаида. Давай сразу к делу. Вопрос первый: тебе нравится Виктор Борисович?

Я нахмурила брови, стараясь вспомнить кто это такой.

— Это тот щеголь, что ходит к нам в последнее время? — спросила я.

Хозяйка закатила глаза и кивнула.

— Он не нравится моим детям.

— А тебе?

— Какая разница?

— Не детям с ним жить.

А я уставилась на неё непонимающе. Это как же не жить? Если меня сватают, то дети в любом случае будут жить с нами, разве нет? Моё недоумение хозяйка поняла.

— Есть разные варианты. Например, отправить учить в пансион или гимназию.

— Нет. Он мне не нравится, — и хотя я лукавила, отвечая так, но для меня это был неприемлемый вариант. С детьми расстаться — ни за что! Во всяком случае, пока не вырастут.

— А вы что, уже хотите от меня избавиться? Я понимаю, что для вас я приношу лишь одни расходы и трудности, но прошу, не надо меня отдавать замуж.

— Ну что ты, милая, всё хорошо. Не переживай! — от её слов легче не стало, даже наоборот.

— Я заплачу, у меня есть кое-какие сбережения.

— Мне не нужны деньги! — резко сказала она.

— Тогда я буду учиться ещё усерднее, чтобы в будущем была возможность расплатиться с вами, — в отчаянии зашептала я.

— Успокойся, Зинаида! — она подошла ко мне и встряхнула за плечи. — Слышишь, я не собираюсь отдавать тебя замуж. Во всяком случае за этого. Разве что ты сама бы захотела.

Я помотала головой.

— Вот и славненько. Просто он мне даже деньги предлагал, только бы ты за него вышла. Я решила сперва узнать твоё мнение.

— Зачем я ему? Я ведь не красавица! И состояния у меня нет.

— Ты ошибаешься, ты очень красива, по-своему. И манеры у тебя хорошие, если ты держишь себя в руках.

— Тогда зачем я вам? Столько суеты, столько расходов?

— А если я просто хочу помочь тебе? Неужели не веришь в доброту?

И что мне ответить?

— Я не видела в этой жизни доброты, кроме вашего дома. Да и то, не ото всех.

— Кто-то относится к тебе плохо? — взгляд хозяйки посуровел. — Кто?

Я опустила взгляд.

— Всё хорошо, — тихо сказала я.

— Скажи мне, ты ведь мне должна.

— Это скользит во взглядах. Я же не слепая. Ваши дочери мне завидуют, вы уделяете нам больше внимания, чем своим детям. И их учитель танцев, весьма недвусмысленно на меня глядит. То во взгляде злость, то плотоядные ухмылки. Да и иногда прижимает меня к себе не так, как положено по этикету.

— Я разберусь.

— Не надо. Я не хочу прослыть ябедой. Но я могу вас попросить о чём-то? Знаю, это перебор с моей стороны, но всё же...

— Да.

— А вы можете больше внимания уделять своим детям. Не нам всем, когда я читаю, а все слушают, а только вы и они. А лучше если вы будете находить время для каждого из них, отмечая их особенности и личные успехи.

Хозяйка одарила меня странным взглядом, а я совсем сникла. Зря я это сказала. Но я не умею льстить. Лучше промолчу. Но ведь она заслуживает правды. И ведь со стороны виднее. Хотя, это не моё дело. Но она ведь хотела правды, поэтому я просто не могла промолчать.

Женщина отошла к окну.

— Ты права, Зина, ох как права. Я и правда их упускаю. У меня была дочка, старшая. Она бы сейчас была твоего возраста и, возможно, я бы уже была бабушкой. Но я тогда была увлечена тем, что пыталась произвести на мужа впечатление, а он волочился за каждой юбкой. И я её упустила. Я до сих пор не могу себе простить. А когда ты появилась, такая худенькая и тощая, ты мне напомнила её.

— Что тогда случилось? — я подошла сзади и приобняла за плечи, стараясь выразить поддержку. Не знаю, обнималась ли я раньше, но знаю из прошлой жизни, что всегда мне этого не хватало, вот таких дружеских объятий, хотелось чувствовать, что ты кому-то не безразличен.

— Она влюбилась в своего учителя. А ведь ей всего восемь было! — она замолчала. Я знала — борется со слезами. — А потом её нашли мёртвой. Сказали, что это был несчастный случай. Она просто подскользнулась на лестнице. Я тогда была тяжела второй дочкой. И я чуть её не потеряла тогда. У меня ведь перед этим было несколько мёртвых детей.

А я обошла её сбоку и обняла. По-настоящему.

— Простите, — а что я ещё могла сказать? Я ведь наговорила тут гадостей. Как я могла усомниться в этой добрейшей женщине.

Она отстранилась и вытерла слёзы.

— Ты права. Я найду для каждого время.

— Извините за бестактный вопрос.

— Договаривай.

— А ваш муж...

— Когда родился Влад, у нас с деньгами было совсем худо. Дом был заложен, потому что муж влез в карточные долги. Стоял вопрос о нашем переселении. И тогда он сбежал. А потом его нашли мёртвым, на дне реки. Он утопился. А может, помогли ему. Пришлось продать дом, и начать всё сначала. Мне тогда помог один человек. За что я ему всегда останусь признательна. Он помог начать новое дело. Знаешь, я даже какое-то время неровно к нему дышала. Вот только он всегда держался на расстоянии, не давая даже повода усомниться в его намерениях.

Больше откровенничать хозяйка не стала и отослала меня. Сама же отправилась по каким-то своим делам, получив от лакея письмо.

На утро она вызвала к себе в кабинет и дала опытные образцы, которые следовало опробовать и удачные модели начертить. И мы с кухаркой на пару зависли на кухне. А потом она позвала ещё и своих знакомых — молодых девушек, которые новшество оценили и готовы были расхватать.

— Так, девчата, не так быстро. В очередь! И сперва мне надо зарисовать.

Я отобрала наиболее удачные образцы и пошла делать чертежи. Встретилась с хозяйкой в коридоре.

— Я вижу, пользуется спросом, особенно у молодёжи. Пожалуй, стоит самой попробовать.

— Вам показать? — оживилась я. Ведь, как я поняла, хозяйка, чтобы быть рачительной, должна во всём разбираться сама и в том числе уметь готовить.

— Иди, черти. Потом покажешь. А я пока переговорю с девчатами.

Я пошла, но за поворотом осталась. Захотелось послушать.

— Так, милые девушки. Я смотрю вы очень хотите приобрести чистилку. Так вот, каждой из вас я могу подарить её, но при условии, что вы обязательно покажете пяти своим знакомым и дадите им попробовать её в деле.

Я улыбнулась. Сарафанное радио, бесплатная реклама. Здорово придумано. Интересно, во сколько обойдётся моё псевдо-изобретение. И будет ли иметь прибыль? Мне очень хотелось чтобы успех всё же был. Даже если прибыли не будет, хотя плохо, если не будет. Всё же хоть как-то отблагодарить ту, что мне и моим малышам помогает, хочется.

* * *

*

Успех и правда был. И на мельнички тоже. Доступность народа прельщала. А хозяйка заодно продавала какие-то свои товары. Устраивала акции при покупке старых товаров новинка бесплатно или наоборот. В общем, в накладе она не осталась. Я же дорабатывала чистилки, делала из них ещё и шинковки или ножи для чистки рыбы, удобные точилки для ножей. А вот с резалками дело шло сложнее. Для той же картошки. Сталь делали любую, в том числе и тонкую, для ножей. Но запихнуть лезвия в деревянное основание, а сверху ещё стакан сделать — это оказалось не столь просто. А потом я сделала миксер-мельничку. Вместо электрического двигателя ручка, которую надо было крутить, как на мясорубке.

К нам приходили в гости разные молодые люди, в основном свободные в своих отношениях, на меня не все обращали внимание, но были и такие. Если честно, романтики тоже хотелось, но я боялась отношений. Это было связано с зеленоглазым, из моей прошлой жизни. Я так и не вспомнила, кем он был, но он однозначно разбил мне сердце.

Хозяйка стала больше общаться со своими детьми, а со мной больше общалась по работе. Да-да, я теперь была её личным изобретателем, и она даже хотела платить мне деньги, но я отказалась.

— Но ведь тебе нужны деньги на личные расходы, какие-то платья, например.

— Мне ничего не надо. Того, что вы дали — вполне достаточно.

— Так и будешь ходить в обносках?

— Я не брезгую.

— Но ведь ты девушка, ну ладно, женщина. Должна стремиться быть красивой.

— Пока нет того человека, ради которого я хочу быть женственной. А для учёбы и похода в город мне вполне хватает того, что есть.

Хозяйка лишь демонстративно закатила глаза.

— Но ты обещаешь мне сказать, когда тебе кто-то понравится?

Я потупила глазки.

— Ладно, ступай.

* * *

*

К этому разговору больше не возвращались.

Как-то раз меня вызвала хозяйка и велела собираться в город. Запрягли открытую коляску, в которой были лишь мы вдвоём.

И потащила она меня в парикмахерскую.

— Извини, милая, но сделаем тебе модную стрижку.

— Я не хочу.

— Ну, сейчас я твоего мнения спрашивать не буду, уж извини.

Просто развернуться и уйти — я не могла.

В итоге меня подстригли до плеч. А потом потащили по магазинам. Хозяйка сама выбирала наряды, а мне велела их примерять. Вот только наряды были мужскими.

— Это что, новое веяние моды? — спросила я, недоумённо вышагивая перед ней в брюках.

— Нет.

Объяснила она лишь дома.

— Вернулся мой знакомый и готов учить талантливого ученика. Вот только женщину он к себе близко не допустит, да и сейчас не те времена, когда могут давать мужскую специальность слабому полу. Теперь ты у нас будешь молодым парнем. И тут сгодится твоё нежелание выглядеть женственно. И хоть черты лица у тебя не мужские, но за молодого парня сойдёшь.

Волосы собрали мне в низкий хвост, грудь несильно перетянули, потому как особо нечего было перетягивать. С размером груди у меня не вышло.

И вот я поражалась настырным ухажёрам. Что они во мне нашли?

Но теперь мне надлежит стать мужчиной. А как же манеры? Я ведь не знаю, как ведут себя мужчины.

— Насчёт манер — не заморачивайся, — увидев моё замешательство шепнула хозяйка. — Он не заметит. Ты главное, не спорь с ним. Ученику следует молча слушать и следовать указаниям учителя.

— Хорошо, — кивнула я, глядя на себя в зеркало. А что — и правда, молодой парень. Безусый, но тут молодёжь как раз бреется, а вот люди уже постарше могут и бороду носить.

Накинула на себя пиджак.

— Я готова!

* * *

*

Встреча с учителем меня выбила из колеи. Это было лохматое чудовище! Я понимала, что учёные безумны, но чтобы настолько не следить за своей внешностью — было выше моих сил. Первое, что безумно захотелось — развернуться и уйти, или претвориться мебелью. Меня оставили ждать в коридоре на заводе, где работал тот самый учёный. Тут было жарко. Неужели вентиляторы не изобрели? Должны были. Тогда в чём дело? Почему хотя бы на заводе не поставить их? Я сняла пиджак. Да и в рубашке было жарко. Да ещё и брюках.

— Зиновий, иди сюда, — из кабинета выглянула хозяйка, приглашая внутрь.

Отступать было поздно.

Вот только мне реально стало дурно. Я стала тяжело дышать. Блин!

— Что с вами? Вам плохо? — участливо спросил безумный учёный.

— Есть немного, — скромно ответила я.

— Тогда пойдёмте на свежий воздух!

Он подхватил меня под руку и повёл на выход. Несколько лестничных пролётов промелькнули быстро, словно я раз, и очутилась внизу, спустившись на лифте, даже ощущение было такое же, когда дух захватывает. Внизу было лучше, но всё равно жарко от печей. И меня вывели на улицу, оставили в прохладе тени дерева. Ветер шевелил листочки и овевал моё вспотевшее лицо. Солнышко светило, и улыбка сама невольно вырвалась, когда я в просвет взглянула на небесную лазурь.

— Знаю, тут жарко, — сказал учёный, обращая на себя моё внимание.

— Почему не сделаете воздуходувную машину? — ляпнула не подумав я. Забыла, что не с равным себе разговариваю, а с учителем, где надо и подольстить и высказать уважение.

А вот мужчина озадаченно почесал давно нечёсаную голову. Сколько лет он не мылся? Что было странно — мерзкого запаха пота я не ощущала, да и одеколона или духов, хотя и находился мужчина достаточно близко.

Он стал ходить передо мной взад и вперёд и усиленно мыслил.

— А вы мне нравитесь, Зиновий! — наконец выдал он. — Пожалуй, я подумаю над вашим предложением, но сперва надо решить вопрос с вами. Жару вы плохо переносите. Плохо, ну да ладно. Тогда пока будет теория, и пожалуй, мы можем перенести занятия в этот дом, — и он указал на двухэтажный простенький каменный домик, сложенный из красного, хотя, несколько удлинённого кирпича, чем по нашим нормам.

Мужчина достал из кармана ключ и отпер замок входной двери. Ни скрипа, ни звуков щелчков. Словно и не механический тот, а электронный. Да и то, у электронных слышится звук открываемого затвора. Любопытно! Надо будет после взглянуть, как устроен.

Внутри было даже холодно, по сравнению с летней жарой на улице или духотой на заводе. И темно. И явно других людей здесь нет. Но веяло запахом сырости. Тут же подул не весть откуда появившийся ветерок и стало свежо, но вовсе не сыро. Чудеса!

Прошли мы в какой-то достаточно светлый кабинет на первом этаже, с огромным окном во всю стену, правда начинающимся от пояса с широким подоконником, заставленным зелёными комнатными растениями, не выше аршина.

Это было так странно, совершенно не вписывалось в обстановку. И тут воздух был теплее, но в то же время не жарче, чем на улице.

Но если он тут спроектировал нормальную вентиляцию, почему на заводе не сделает?

Везде было много скрученных из бумаги трубочек и перевязанных ленточками, находящихся в стеллаже вдоль всей левой от двери стены. Каждая ячейка которого была подписана каким-то шифром. Чертежи?

Ещё рядом с окном стояла чертёжная доска, пока пустая. А на столе были расстелены другие чертежи. Я взглянула мельком на них, но так и не поняла, что это за устройство такое. Какие-то металлические детали.

— Как вы себя чувствуете? — поинтересовался учёный.

— Уже лучше, благодарю.

— Это была большая ошибка тащить вас сразу на завод. Ребята уже привыкли, а вы — нет. А я жары не замечаю, — виновато сказал он. — Я прошу прощения за свою невнимательность, — он так и стоял у двери, лишь прикрыв её за собой. — Меня звать Богдан Михайлович. А вас?

— Зиновий, — представилась, как только что обозвала меня хозяйка. С трудом поборола желание сказать Зина.

— А по отчеству?

— Просто Зиновий.

— Хорошо, Зиновий. Значит так: будете приходить сюда к девяти утра, ну и часов до пяти-шести работать. Одежду придётся вам подобрать полегче. Я, конечно, могу вас оставить тут наедине с книгами, но ведь без объяснений вы вряд ли разберётесь. Поэтому предлагаю вам завести записную книжку, с которой будете ходить за мной. Станете моей тенью. Туда записываете вопросы, которые возникают по ходу того, что вы слышите и вам не понятно. И когда я не буду занят, вы мне их задаёте. Ясно?

— Да.

— Отлично. Тогда начнём! Изучите эти чертежи, Аглая сказала, что вы разбираетесь в чертежах.

Аглая — это моя хозяйка? Блин, я уже полгода у неё живу, а до сих пор не знала, как её звать. Все госпожой называют, ну а дети — матушкой.

Я кивнула.

— Дальше. В них есть ошибки. Во всяком случае то, что есть, даёт постоянный сбой. Если найдёте что не так, вам плюс. Можете пользоваться литературой, — он кивнул на другую стену, где были тематически расставлены книги за стеклом книжного шкафа, опчть же во всю стену и до потолка, который здесь был метра три. Я подняла взгляд, понимая, что не заберусь наверх.

— Лесница где-то на первом ярусе, в каком-то из помещений. Мне некогда искать, сами найдёте, если понадобится. Так, едем дальше.

Тут собрана хорошая рабочая библиотека. В общем, разбирайтесь. Вопросы есть?

Хотелось спросить про обед. Меня на него отпустят или как? Но не решилась задать. Блин, я ведь обходилась почти без еды раньше, живя впроголодь. И сейчас проживу. Оно того стоит. Богдан Михайлович уже не казался безумцем. Да, лохмат и непричёсан, но одни глаза — чего стоят! Голубые, почти синие, я таких ещё не видела, и очень проницательные. И одет нормально, не выглядит неопрятным. Хотя и просто в комбинезоне со множеством карманов, но без рубашки, как рабочий, а не хозяин предприятия.

— Ладно, если вопросов нет, то я побежал. Меня долго не было, дел навалилось много. В случае чего — найти меня сможете на заводе. Спросите у ребят.

На этом мы и расстались. А я принялась изучать чертежи, чтобы понять, что это вообще за устройство такое. Копалась в справочниках, рисовала в перспективе устройство, только без инженерной точности. Ну и пыталась заставить станок работать в моём воображении. Лишь к концу дня я разобралась, и, таки, нашла, что не хватает одного звена, которое и нарисовала.

В глазах уже рябило.

— Ну, как успехи? — спросил знакомый голос. А я вздрогнула.

— Кажется, я нашла в чём беда, — и только тут поняла, что сморозила глупость. Блин, я ведь мужчина, а говорю, как девушка.

Вот только учитель, похоже, не заметил. Тут же обошёл стол с моей стороны и стал рассматривать рисунок.

— Почему рисуете, а не чертите.

— Это долго и муторно. Точность, которая мне не нужна. Это нужно ведь для инженеров и тех, кто воплощает чертёж в жизнь. А для того, чтобы понять работу устройства — тратить время на соблюдение точности жалко.

Но Богдан Михайлович уже не обращал на меня внимания, он был в моих рисунках.

— О... вы молодец! — сказал он, когда разобрался во всём. — Вы правы. Так, на сегодня свободны. Завтра в девять.

— Благодарю.

— Не стоит!

— Знаете, я забыл спросить, как вы смотрите на то, чтобы обедать вместе с рабочими. Их тут кормят всех одинаково, я могу распорядиться и на ваш счёт.

— Благодарю, буду признате...лен, — успела вовремя выправиться я.

— Тогда до завтра.

— До встречи!

И я поняла, что на меня больше не обращают внимание. Схватила свой пиджак и отправилась восвояси.

Что до еды, я была не придирчива, и лучше уж так, чем совсем без обеда. Поэтому мне было приятно, что хотя бы учитель вспомнил обо мне.

* * *

*

Еда на заводе оказалась очень вкусной, хотя и без кулинарных шедевров. Каша с мясом да похлёбка, кстати, на мясном бульоне, с картофелем, морковью и зеленью. Всё для людей. Я следовала тенью за учителем, кроме моментов, когда он ходил на завод. А жизнь у него была насыщенная. Встречи с людьми, заключение договоров, проверки отчётов за период его отсутствия. Он прошёлся по всем отделам и по нескольким своим цехам. И частенько, когда мы были наедине, рассказывал куда мы едем и за чем, на что мне стоит обратить внимание. Богдан Михайлович был не только специалистом по металлам, но и инженером, руководителем и бог знает ещё кем. Он разбирался в стольких темах, что у меня невольно возникало чувство гордости, что я учусь у такого человека.

И его внешний вид уже нисколько меня не заботил, а седина в волосах наоборот придавала солидности. Интересно, сколько ему лет? Борода ведь старит. Хотя морщинок не видно. Лет тридцать? Или больше?

В одном из цехов он заставил стать меня к станку, и самой выточить несколько деталей, показал как это работает, а ещё мы с ним собирали тот самый станок, в котором я искала поломку. К тому моменту, как мы до него добрались, он уже заказал недостающие детали. И когда он всё успевает?

— Извини, что тебе приходится учиться вот так, на ходу, — иногда просил он прощения.

— Это сложно, особенно без конспектирований и наглядных рисунков. Поэтому я стараюсь компенсировать практикой.

— Да я не в обиде, мне всё нравится. В классе сидеть скучно.

— Правда? — его глаза загорелись озорным блеском. — Тогда ты не против, если я буду чаще вывозить тебя в цехи. Понимаю, что на завод невозможно, пока я не решу проблему вентиляции. Но я над ней работаю. На заводе тебе было бы интереснее. Там ведь можно увидеть прямое взаимодействие самих металлов.

— Конечно не против!

И он улыбнулся. Так искренне, что у меня невольно защемило сердце. И душа словно приоткрылась, впуская в себя новые чувства.

Училась я на ходу. Обычно он мне давал какую-то тематику, и в этот день у нас была теория и практика именно по ней. Записывать за ним я не успевала, ведь он не надиктовывал, но он ждал понимания и если его не было, начинал объяснять то, что я не поняла. В обед мы находились обычно возле завода, где кушали со всеми. Точнее Богдан Михайлович вообще, как потом выяснилось, не обедал, но я, как узнала об этом, подбила его на трапезу с рабочими, мол это сплотит его с людьми. Действительно, за обедом были разговоры между рабочими и начальством, и такие мгновения сближали. Многие шутили и смеялись, снимая напряжение. Ну а после обеда, который длился час, мы запирались в том самом домике, где мне отвели рабочее место, и занимались пару часов чисто чертежами, ведь были заказы, разработки и прочее-прочее-прочее.

Время летело быстро, как мне казалось, времена года сменяли друг друга с бешеной скоростью. И не успела я оглянуться, как наступила зима. Теперь все ездили на санях и в крытых повозках, в которых была печка-буржуйка.

Кстати, я тут заметила одну особенность, что обходились без кнопок и это было так не удобно. Но своему учителю я ничего не сказала, лишь в записную книжку внесла запись о том, что надо не забыть.

— Я тут ещё одну идею придумала, — заговорила я дома, после ужина с Аглаей.

— Да?

— Вам должно понравиться. Точнее две идеи. Одна — скрепка, она из проволоки делается. А вторая — кнопка. Это уже больше для Богдана Михайловича.

И я нарисовала обе вещи, ну и сразу в нескольких вариантах.

— Отличные идеи. И, должно быть, рассчитаны уже на людей с деньгами.

Я кивнула. Действительно, бедным слоям населения они были за ненадобностью.

— Я хотела ещё поговорить с тобой о твоей мясорубке.

— Готова слушать.

— Идея довольно оригинальна, и действительно заслуживает внимания. Я переговорила с Богданом, он говорит, что её можно использовать для разных нужд, в том числе и промышленном масштабе. Поэтому пробный экземпляр ты получишь на днях, я буду ждать чертежи, чтобы получить привилегии.

— Да-да, конечно, — загорелась я.

— Да, и ещё, мы с тобой подпишем договор, с которого ты будешь получать половину моей прибыли. Вторая половина будет у Богдана, поскольку он вызвался воплощать идею в жизнь и будет заниматься поставками.

— Но... — хотела возразить я, правда, скорее для проформы. Я была не против реального заработка, ведь как знать, что будет потом, как благодушие Аглаи закончится. Стоило подумать о собственном доме, который я так и не приобрела. Я уже подумывала осесть в этом городке. Но пока я училась, не хотелось туда-сюда мотаться.

— Хочешь большую часть?

— Нет, что вы. Это много, как мне кажется.

— Привелегии я получу для тебя.

— Нет. Пусть на вас будут зарегистрированы.

— Я против.

— Вы столько для меня сделали, мне во век не расплатиться.

— Хорошо, — быстро согласилась хозяйка, но в её глазах засветился огонёк. — Кстати, как тебе Богдан? Он замечательный! — с некоторым придыханием сказала она.

И только тут я поняла, что он действительно замечательный, вот только это тот, кого любит хозяйка. И мой восторг тут же поугас. Не могу перейти ей дорогу. Она не заслужила.

— Да, хороший человек, — тихо сказала я. — Если это всё, я пойду к своим малышам. Очень по ним соскучилась, — постаралась незаметно сменить тему разговора.

— Иди, милая.

Дома я сразу, как приходила, принимала в уже приготовленную слугами ванную, а после, переодевшись в женское платье и причесавшись и сделав женственную причёску, шла ужинать. Ну и тут я уже вела себя как леди, и, если честно, отрывалась. Манеры были в удовольствие, ведь тут я была женщиной, а не мужчиной. А вот речь у меня изменилась, ведь я переделывала себя, стараясь выражаться неопределённо и в настоящем или будущем времени, ведь прошлом имеется род. И Аглая видела это и кривила губы, но нарушением манер это не было, поэтому никто замечания не делал.

С того разговора с хозяйкой, когда я поняла, к кому она испытывает чувства, я решила охладить свой пыл, и сердце запереть за замок, а ключ хорошенько спрятать. Ещё не хватало влюбиться.

С Богданом Михайловичем у нас были отношения учитель-ученик, хотя общались мы на равных, но так и на ВЫ.

И он всё же мне нравился, очень. И что странно, я не смущалась, мы много общались.

— Это ведь ты мясорубку придумал, — как-то сказал он.

Придумала — громко сказано. Я покраснела.

— А чистилки случаем не ты?

Я удивлённо подняла бровь. Он что ими пользуется?

— Сейчас Аглая раскрутила свой магазинчик за счёт новинок. А поскольку ты у неё живёшь, вывод сам собой напрашивается, — пояснил он, заметив моё замешательство.

— Я очень многим обязан Аглае, — сказала я.

— Понятно. Что до мясорубки, она сказала?

— 25 процентов мне, столько же ей. Остальное — вам.

— Я хочу свою долю тоже поделить между тобой и мной.

— Не надо. Я ведь не плачу за учёбу.

— Странный ты. И молодой. Есть какие-то идеалы. Это хорошо, но надо заботиться о своём будущем и думать не только сегодняшним днём. Ладно, поговорим после, как прибыль начнёт приносить, — это впервые, когда он сказал мне ты, и он нашёл тот ключик от сердца, который я старательно прятала.

Нет, нет, и ещё раз нет! Не надо, прошу, я не могу в него влюбиться! Но он улыбнулся своей очаровательной улыбкой. И я с трудом совладала с собой. Не думать об этом. Только не думать.

* * *

*

Первые продажи мясорубок пошли ещё до Нового года. Только мясорубки были промышленные. А на потребительские принимали заказы заранее. И народ шёл, оплачивал, в основном мужчины — хотели сделать жёнам подарок к празднику. Вопросы доставки решались отдельно. По предварительному заказу всем доставляли бесплатно. Ну а тот товар, что бросили на прилавки за десять дней до Нового года, тут же смели, как и другие, тем самым даря солидную выручку для Аглаи. Причём она цены подняла, что в накладе точно не осталась ни с мясорубками, ни с чем другим.

Ну а мне Аглая выдала первые деньги. Золотых около сотни. А я не знала, куда их деть. В банке хранить было опасно, как-то я этой системе не доверяла. Да и вложить не знала, куда. А дома под матрасом, где прислуга постель перестилает — ну уж нет. В итоге спрятала в одном из потайных мест, обнаруженных мною при простукивании стен моей комнаты. Думаю, даже сама Аглая не знала про них, хотя сложно было предположить, что она может о чём-то не ведать на своей территории.

Учёба была почти до самого торжества. Аглая, в честь хорошего дохода, устраивала бал-маскарад. Меня тоже пригласила. Звала меня по магазинам, но я отказалась, было некогда и мне совсем не хотелось идти на бал, где наверняка будут мужчины. Поскольку действо было ночью, детям отдельно устроили праздник заранее, и в девять вечера отправили всех спать. Ну а в десять начали прибывать гости.

Я очень нервничала. Мне только ухажёров и не хватает сейчас. Одевалась на бал я в покоях самой хозяйки, ведь малышня уже спала — не хотелось её беспокоить, а то ведь будут совать свой нос во взрослую жизнь, а я не хотела, чтобы кто-то мог их увести. Тут, скорее всего, не нужны чужие дети, но мало ли. Маньяков, думаю, и в прошлом хватает.

Окинула себя в зеркало. Слишком красива была сейчас, и я это сама заметила. Не без помощи хозяйки. С подведенными глазами, нарумяненными щеками, в платье, которое мне Аглая подарила в честь торжества. Волосы уложили красивыми локонами вокруг головы.

— Аглая, я не хочу идти.

— Иди, тебе понравится.

— Я не умею танцевать.

— Не правда, ты уже давно умеешь.

— Я забуду все движения.

— Хватит нервничать. Просто иди и получай удовольствие от жизни.

Ага, легко говорить.

Голубое пышное платье с корсетом выгодно подчёркивало цвет моих глаз. Вот только толку от корсета не было, я и так была худая, как меня ни пытались откормить, но во всяком случае, не кожа да кости, как в самом начале нашего с Аглаей знакомства. Хотя в корсете некое подобие груди появилось, вот только меня это нисколько не радовало. Неужели моя внешность никогда не была для меня главной, или не было человека, ради которого я хотела бы выглядеть бесподобно? Но ведь сейчас такой человек есть, только я не могу быть с ним. Из-за этого у меня настроение ни к чёрту?

Мы вышли с хозяйкой вместе и разделились. Она была без маски, как хозяйка вечера. И принимала гостей, приветствуя каждого. И зачем мне макияж, если я в маске?

Я же заскользила между каких-то пар, стараясь не попадаться на глаза одиноким кавалерам.

Мне было неуютно. Да, бал, танцы и всё такое, но настроение ухудшалось с каждым мгновением. Возможно, это было связано как-то с моим прошлым. Тогда тоже был какой-то праздник, на котором мне разбили сердце. Не хочу тут быть!

Вошёл очередной гость, я встретилась с ним взглядом. Кого-то он мне напомнил, но я не помнила кого, просто шмыгнула в сад, накинув шубку.

Шла по прочищенным от снега тропинкам, но мороз пробирался сквозь тонкую подошву туфель. Ноги то и дело скользили. И я несколько раз чуть не упала.

Вокруг была относительная тишина, потому что двери в особняк хозяйки закрыли, чтобы не впускать холодный воздух внутрь. Снег красиво искрился золотом в свете газовых фонарей. Красиво! Вот только холодно! Но освежает, и дышится полной грудью.

— Какие люди! — услышала я голос поблизости, и на этот раз однозначно полетела на пятую точку. Вот только меня подхватили буквально в сантиметре от земли.

— Благодарю! Кто вы? — спросила я, глядя из горизонтального положения на его лицо, скрытое под маской. Однозначно знакомые черты лица, усы, гладко-выбритый подбородок.

— Что-то в прошлый раз тебя не интересовал этот вопрос.

— Прошлый раз?

Вот только договорить мне не дали, накрыв губы поцелуем. Очень страстным поцелуем. И только тут я поняла, с кем целуюсь. И самое главное, что мне это нравилось. Мамочки!

Я залепила ему пощёчину, поздно осознав, что он ведь может разжать объятия. Но он удержал.

— Горячая штучка!— и рывком поднял меня на ноги. — Пойдём! — и он потянул меня внутрь.

— Я не хочу на бал.

— Вот и славно. Я тоже.

Он был одет в шубу, значит, тогда заметил меня, когда входил, и кинулся следом. Но как он узнал? Мы ведь виделись тогда в темноте, пусть и освещённой лунным светом.

Высокий, стройный, ну, если учитывать толщину шубы. И без головного убора. Под маской лицо особо не рассмотришь. Его руки были мозолисты, и крепко держали меня, но при этом не больно.

Меня провели через другой вход, а потом заколками куда-то. Если честно, я в этом крыле даже ни разу не была. Это было крыло для гостей. Но я так замёрзла, тут хотя бы было чуточку теплее.

Я слишком поздно осознала, куда он меня ведёт. И не успела оглянуться, как за ним щёлкнул замок. В помещении приглушённо горел с потрескиванием камин, от которого веяло теплом. И только тут я поняла, как замёрзла. Он снял маску, скинул шубу прямо на пол, подвинул кресло к камину и усадил меня в него, а после снял с моих ног туфли. Что он себе позволяет? Я хотела возмутиться, но не успела.

Он стал растирать мне пальцы стоп, которые я уже не ощущала.

После он выскользнул из помещения.

Пока его не было, я рассмотрела покои. Просто отделанные деревом, но при этом веяло уютом, наверное за счёт ковра под ногами, мягкого такого и ворсистого. Неподалёку стояло ещё кресло, и записной стол со стульями. А также имела кровать под балдахином. На стенах висели какие-то картины, которые в сумраке не были видны.

Я услышала позади себя звук открываемой двери и ощутила ворвавшийся прохладный воздух. Дверь вновь закрылась. А я подняла ноги на кресло, спрятав их в юбку. Мой старый знакомый вернулся с самоваром и чашками.

Напоив меня горячим чаем, он немного успокоился.

— Согрелась?

Я кивнула.

— Не ожидал тебя здесь увидеть.

— Я не думала идти, в последний момент уговорили.

Он внимательно смотрел в сторону моей груди, чем вызывал сильное волнение и смущения. Озабоченный!

— Раздевайся!

— Нет! Забудь про то, что у нас было в той горнице. Ничего больше не будет!

— Ладно, как хочешь! — он удивлённо приподнял бровь и в один миг оказался рядом, просто разорвал лиф платья.

Я была в шоке. Хотела вцепиться ему в короткие волосы, но он ловко подхватил меня на руки и отнёс в постель, где снял нижнюю рубашку.

— Да что ты себе позволяешь! Я буду жаловаться!

— Можешь кричать, всё равно никто не услышит!

А ведь правда, не видела я никого в коридорах этого крыла. А за звуком бала точно криков не услышат.

Мужчина разделся, и юркнул под одеяло. А потом стал растирать мне руки, прижал к себе.

И только сейчас я поняла, что меня колотит озноб. Блин, что со мной? Наверняка от волнения! Он был рядом, тесно прижимался к моему дрожащему телу. Заколки были вынуты из моих волос, как и остатки белья сняты.

Я рядом с мужчиной. Блин! Но он совершенно не проявлял никаких поползновений в сторону интима.

Мы лежали молча довольно долго. Я уже даже успела успокоиться, поняв, что мне ничего не угрожает. А поговорить было не о чем, или просто мысли разбегались.

— Согрелась? — спросил он, выводя меня из дрёмы.

И что мне сказать? Если скажу правду, вдруг он тут же отстранится от меня.

А мне отчего-то так захотелось почувствовать себя любимой. И я поцеловала его. Неуверенно, осторожно. Он ответил на поцелуй. А потом оказался сверху. Это волновало. На мне лежит обнажённый мужчина. И между нами ничего нет. Отстранился, заглянул в глаза.

— Ты понимаешь, что второй раз я тебе уйти просто не дам?

Это он намекает на то, как я сбежала от него из трактира?

— В смысле?

— Если мы сейчас будем миловаться, то ты станешь моей. Только моей.

Странно, но такая мысль не пугала. Даже наоборот, казалась очень притягательной. Я смотрела в глубину его глаз. Странных глаз. Казалось, в них бушевало пламя. Камина? А вот цвет в ночном сумраке различить было невозможно.

— У меня дети. И они ко мне не просто прилагаются. Я их очень люблю. И всегда будут со мной, пока не вырастут и не обретут свои семьи. Это неотъемлемая часть меня, — отчего-то я ляпнула единственную отмазку, что взбрела в голову.

Сейчас ведь уйдёт. Кому нужны чужие дети. Или все эти слова пусты. Переспит и всё.

А он глядел мне, казалось, в самую душу, без тени улыбки на лице. Хочу ли я правда этого? Я ведь даже не люблю его. И не знаю, что он за человек, кроме того, что любит читать. Блин, да я даже не знаю, как его зовут!

— Хорошо. Я принимаю тебя и твоих детей в свой род! — произнёс он и поцеловал меня, жарко, очень жарко, словно был огнём выжигающим меня изнутри.

"Не сопротивляйся, просто прими," — услышала я чей-то голос в своём сознании.

И я приняла, позволила огню поглотить себя. Он уже не жёгся, а тепло согревал.

Мужчина отстранился от меня и мне стало холодно.

— Одевайся, пойдём, — сказал он вставая.

— Куда?

— Ты мне покажешь их.

Сомневаться в том, кого он имеет в виду под "их" не приходилось. Точно о детях говорит. Неужели не поверил?

Света от камина было достаточно для освещения помещения, я нашла нижнее бельё и оделась. А потом вспомнила про платье. Он ведь порвал его. Как мне надевать такое?

— На, надень вот это, — и он достал из шкафа простое бархатное тёмное платье, явно не бальное.

Оно надевалось через голову, и можно было обойтись без служанки.

Надев платье, я хотела взять свои туфельки, вот только мне протянули полуботинки.

Мужчина уже стоял полностью одетым. То-то он разочаруется, когда увидит настоящих малышей. И поймёт, что попал! Откажется от своих слов?

— Обещай не подглядывать, — сказала я, не желая светить своей комнатой. Было странно, но я чувствовала себя легко и непринуждённо, а ещё игриво.

Он позволил завязать себе глаза своим шарфом, после чего обнял меня одной рукой и позволил вести. Странно, но я не боялась. Мне впервые за всё время было спокойно. А этот поход ко мне напоминал приключение.

Я старалась не попадаться слугам на глаза, ведя своего мужчину. Он ведь теперь мой. Муж? От этой мысли меня бросило в жар.

Но отчего-то я ощущала, что поступаю правильно, что так и должно быть.

Мы крадучись добрались к нужным покоям, стараясь не попадаться на глаза слугам. Я тихонько отворила дверь, пропуская мужчину внутрь.

Блин, надо спросить, как его звать. Неудобно даже про себя называть его мужчина.

Лишь возле постели я позволила ему снять шарф, что был намотан на его глаза.

Он долго смотрел на мирно сопящих малышей, освещаемых светом камина. А потом молча глядел на меня. И я не понимала, что он сейчас испытывает. Разочарование? Но этого не видно в его взгляде. Не ожидал? Удивление? Да, точно.

— Иди сюда, — позвал он меня наконец.

Я всё это время боялась, что он откажется от своих слов и просто уйдёт. Обнял меня за талию.

— Хорошо. Я принимаю тебя и их в свой род, — тихо сказал он, после чего прикоснулся ко лбу каждого губами. Вначале к моему, потом, не отпуская моей руки, склонился к детям. Поцеловал Ярину, а потом и Дара.

— Пожалуй, мне пора, — внезапно отстранился он.

Я непонимающе на него смотрела.

— Поговорим после. Меня не было на этом балу. Ты поняла?

Я кивнула. Говорит загадками.

Он подошёл ко мне и поцеловал в губы, а потом просто ушёл, тихо закрыв за собой дверь.

А я даже не знала, как реагировать на всё это. Только сердце ускорило свой бег, и я до сих пор ощущала нежное прикосновение его губ, и понимала, что он меня любит. От этого осознания так тепло становилось на душе. Я сняла платье и обувь и легла в постель. И мечтала я лишь об одном — его поцелуях.

* * *

*

Он так и не пришёл, я проворочалась всю ночь и так и не уснула. А на утро я вдруг осознала, что попала, причём конкретно. И дело было не в моём вчерашнем безрассудстве. А в том, что разорванное платье осталось в тех покоях. И Аглая точно будет знать, где я была и с кем. В принципе, тут мне, конечно, влетит по первое число, что я переспала с первым встречным. Но это цветочки, ведь я вдова, а не девственная девушка, так что всё не так страшно. Вспомнилась фраза моего "мужа", что его здесь не было. Ага, как же...

Я встала и пошла одеваться в мужской костюм, когда обнаружила в шкафу своё вчерашнее голубое бальное платье. Проверила его: ни следа того, что оно было порвано. Но как это вообще возможно? Глюки? И не было меня вообще на балу? Внизу стояли вчерашние бальные туфельки, на которых лежала моя маска. И никаких следов того простого платья или полусапожек. Привиделось?

"Я схожу с ума, какая досада," — вспомнились слова из известного мультика о Карлсоне.

А ещё вдруг поняла, что если приду в его покои, то никаких следов его пребывания не обнаружу. И что это, плод моего воображения? Почему же тогда эти мечты о незнакомце из трактира, а не об учителе? Может, потому что он был свободен на момент нашего знакомства? А ещё у него была трагедия, гибель жены и детей. Я подсознательно желала встать на место погибшей? Бр, какие мысли. Я не хочу занимать ничьё место, хочу своё собственное, чтобы меня любили за мои заслуги и такой, какая я есть, а не сравнивали с другой.

В любом случае, нужно жить дальше. И я только сейчас, взглянув на малышей, поняла, что жить тут не выход. Да, мне пока удобно, но никогда за женщин не держались в этом мире родители. Будь я настоящей дочерью Аглаи, она бы выдала меня замуж за подходящего кандидата, устроив мою жизнь. И вряд ли б она спрашивала мнение дочери.

И я поняла, что сморозила глупость, когда отказывалась от патента и той доли, что мне предлагал учитель. Ведь у меня есть дети. Дети!!! О которых нужно заботиться. И даже если мне ничего не нужно, то им нужно, и многое. Помимо дома и еды, одежды, им нужно образование. Благосклонность Аглаи не может длиться вечность. Зря я отказалась от зарплаты. Блин, и как теперь быть? Поговорить с учителем? Но есть одна проблема, у меня нет имени и фамилии, и документов. На кого он будет отчислять прибыль? Расплачиваться наличностью и заключив договор на словах?

Я решила всё же поговорить с учителем.

За завтраком хозяйка была хмурой.

— Что-то случилось?

— Ты не пришла на бал. Я ведь так старалась.

— Я была на балу, только мне стало плохо от такого большого скопления народа, и я ушла, пока меня никто не заметил.

— Правда? — её взгляд чуточку стал теплее.

А мне подумалось, что с меня хватит этой опеки и попыток спровадить меня замуж. Но стоял вопрос документов. По этому поводу обращаться к Аглае не хотелось. Но к кому ещё? Разве что к учителю.

Я чувствовала себя не очень хорошо. Паника всё готова была вырваться из-под контроля.

Я с трудом доела завтрак, не получив никакого удовольствия от пищи. Обняла малышей, шепнув, что я их очень сильно люблю, и поспешила в уже запряженные сани.

— Мамочка! — уже в дверях меня настиг голос Ярины.

— Да, милая? — я повернулась и присела, стараясь быть на одном уровне с её глазками.

— Мне сегодня батюшка снился. Он сказал, что мы скоро будем вместе.

А у меня сжалось сердце. Я ведь не спрашивала, что с нами случилось, почему мы не вместе. А вдруг я замужем? У меня есть муж, настоящий. Что тогда? Или это просто сон, а вдруг он мёртв? Вроде когда покойники снятся — это не к добру, особенно если они зовут за собою. Что если мои малыши погибнут? Разве я смогу это пережить?

— Всё хорошо, милая, я знаю, ты тоскуешь по отцу.

И я крепко-крепко её обняла. Плевать на приличия! Хозяйка осуждала проявление чувств на людях. Но это мои малыши и им нужна моя любовь, как воздух, как и мне их.

Сынульку, который высунул свой нос из-за угла, я подозвала жестом к себе и тоже обняла.

— Ладно, малыши, пора за учёбу, и маме надо учиться.

— Но ведь ходить в мужском платье — не прилично! — и это мне дочь говорит?

— Иногда по-другому не получается, Ясь.

На этом мы расстались, я лишь потрепала их по золотистым волосам.

Ожидание встречи с учителем отзывалось неким волнением в груди. Что со мной такое?

Я поздоровалась с ним, всё таким же расстрёпанным, а он махнул рукой, мол, занят. А когда освободился и позвал к себе, вдруг посмотрел на меня удивлённо.

— Ты — девушка?

Что? Но как он... узнал? Опустила взгляд на грудь. Вроде перетянута. Подняла нерешительно взгляд, ища во взгляде осуждение, которого не нашла. Лишь удивление. И вдруг смутилась. Опустила глаза. Отчего-то так стыдно стало, что его обманывала.

— Мы можем поговорить наедине? — нерешительно начала я.

— Пойдём в дом.

Мы прошли в одно из пустых помещений, в котором обнаружился диван. И когда успели поставить? Вроде на той неделе не было.

— Я слушаю. Только правду.

Я грустно вздохнула и начала рассказ с момента как очнулась в этом мире и ничего не помнила. Отчего-то даже рассказала про ночь с незнакомцем, разве что о вчерашних событиях не поведала.

Учитель молча слушал, иногда кивал. А мне нужно было выговориться.

— Значит, говоришь тебя Зинаидой звать?

— Я не знаю, но срослась уже с этим именем.

— Я сделаю тебе документы, — сказал он спокойно, словно речь об очередном проекте. — И надеюсь, что на этот раз ты не откажешься от выручки.

— Нет.

— Хорошо. Как звать детей?

— Ярина и Дар.

— Хорошо, на них тоже будут документы, как и свидетельство о смерти твоего мужа.

А я вдруг бросилась в его объятия, не зная, как отблагодарить. Он же меня прижал к себе одной рукой, а второй погладил по голове и вдруг распустил мои волосы.

А у меня невольно сжалось сердце. И захотелось плакать. Что если прошлая ночь не сон? Что если я вышла замуж, пусть лишь на словах, но в этом времени слова приравнивались к чести. Поспешила?

Я оттолкнула учителя.

— Я не могу.

— Но ведь я тебе нравлюсь, я же вижу.

— Есть ещё кое-что. Это очень личное, я не хочу об этом говорить.

— Правда? — он смотрел на меня серьёзно. — Ты с кем-то была в эту ночь?

— Простите, учитель, — я вырвалась из его объятий.

Но теперь вдруг явно осознала, что есть ещё человек, который принял меня такой, какая есть, и я просто не могу его предать. Сейчас это не казалось уже сном, всё было так реально. Он заботился обо мне. И он сказал, что я буду его. Спросил, действительно ли я хочу этого. И я согласилась. И он хотел, чтобы никто не знал, что мы провели эту ночь вместе.

— Так вы мне поможете? — спросила я, стараясь сгладить неловкость.

— Да, конечно, — ответил растерянный Богдан Михайлович.

— Что мне делать?

— Иди нарисуй чертежи по готовым деталям.

И я облегчённо вздохнула, значит, не гонит.

Но вот следующий месяц стал напрягать меня. Я ловила на себе довольно недвусмысленные взгляды учителя и сама держалась из последних сил. Документы он мне принёс через неделю после договора. Я по-прежнему ходила к нему в мужской одежде, но, по-моему, его это ещё больше заводило. И я старалась спрятаться за работой, всё реже находясь с ним в разъездах.

И спустя два месяца он привёл меня опять в то помещение "откровений", как я прозвала ту комнату с диваном.

— Поговорим?

Я сглотнула. Мне не нравилась идея остаться с ним наедине, в запертой комнате. Я чувствовала себя загнанной дичью.

— Почему ты меня боишься?

А я заметалась, не зная, что сказать.

— Ты стала меня избегать? Почему? Я тебе разонравился, как человек?

— Вы бросаете на меня слишком откровенные взгляды. Это меня пугает.

— Да? Прости. Только из-за этого? Тогда это больше не повторится.

— Есть ещё кое-что? — я повернулась к нему, не зная, как сказать. — Вы мне нравились, правда, но есть человек, который всё ещё любит вас и ждёт.

— Ты об Аглае?

Я кивнула.

— Она всего лишь друг. Я давно показал ей это.

— Да, она говорила. Но это не значит, что она вас разлюбила.

Он задумался. А потом на лице скользнула шальная улыбка, от которой моё сердце ускорило свой бег. Боже, что же делать? Я по-прежнему не равнодушна к Богдану Михайловичу.

На этом разговор быстро иссяк, и меня отправили выполнять одно из заданий.

А вот дома у Аглаи меня ждал сюрприз. Ну, как ждал, просто на ужин к нам пожаловал один господин. И это не по мою душу, явно. А по чью? По хозяйкину. Неужели к этому руку приложил учитель? Хитрый плут!

Вот только я не даю ли тем самым ему надежду?

Пусть мужа я и не видела с новогодней ночи, но что был — уже не сомневалась. Я отчего-то стала тосковать по тому незнакомцу, по его теплу, его мозолистым рукам. А ещё ложась спать, я мечтала о его ласках.

Представляла трактир, нашу перепалку, поцелуй, и как он решил продолжить начатое, повалил меня на постель и... В общем, овладел мною. И ту праздничную ночь, когда мы были вновь в чём мать родила, так близко, что хотелось расставить ноги и схватить его, зарыться пальчиками в его волосы, и целовать, безумно, горячо.

В такие моменты я горела, я желала, я не могла спать. А сама себя удовлетворить тоже не хотела, словно это было бы предательство по отношению к нему. А после таких бессонных ночей я раздражённая шла учиться. И учёба вновь приносила удовольствие, учитель вновь увлекал меня разговорами и больше никаких таких взглядов.

Если честно, мне этого так не хватало. Просто иметь друга и учителя. Мы болтали обо всём на свете, и время пролетало мгновенно.

* * *

*

Однажды я вернулась домой чуть по-раньше — сердце было не на месте, поэтому я отпросилась у Богдана Михайловича — и застала Ярину всю в слезах, встречающую меня у входа.

— Что милая? — сердце ухнуло в пятки. Неужели что с Даром?

Она бросилась ко мне на руки.

— Мамочка!

— Где Дар?

— Я его загасила, еле успела, я так испугалась. Знаю, батюшка запрещал использовать способности на людях, но меня обижали девочки, и я терпела, держа обиду и злость под контролем. Но он почуял неладное, и прибежал.

— Где он?

Дочка руководила мною, а я шла, уже зная, где он прячется.

Навстречу вышла Аглая, перепуганная, увидев меня, принялась бормотать она:

— Свечка внезапно вспыхнула, огонь перекинулся на занавески... — шептала себе под нос она, как бы оправдываясь. — И зачем учителю понадобилось открывать окно, ума не приложу.

Но я не обращала на неё внимание, прошмыгнула мимо и отправилась в столовую, где под столом прятался Дар.

— Дар, иди ко мне! — позвала его.

Но он не услышал. Тогда я забралась сама под стол, благо мужская одежда упрощала сие действо.

Под столом сжавшись в комочек лежал малыш. Я его прижала к себе, проверяя тело на повреждения. Стала целовать его щёчки, ручки, нежно гладить.

— Дар, миленький, мой лапушек, всё уже хорошо. Всё обошлось, слышишь, — успокаивала я его и себя заодно, не позволяя думать о том, что случилось. Узнаю, позже.

* * *

*

Малыши меня озадачили. В принципе, я догадывалась по обрывкам фраз Яси, но поверить в это до конца не могла. Когда же выбралась из-под стола с Даром, а потом увидела расстроенную дочурку, обняла и её и увела их в нашу комнату.

— Рассказывай, — велела дочке, когда мы остались одни.

Она помялась, словно ощущая вину, потом всё же заговорила.

— Как ты знаешь, у нас есть способности. Я управляю водой, а Дар — огнём. Когда мы ещё жили с батюшкой, он учил нас управлять своими силами и подчинять. Пока не случился тот пожар.

— Какой пожар? — что ж там у них случилось?

— Кто-то поджёг наш дом. А Дар пытался подчинить пламя. Вот только ему это оказалось не под силу. Ты звала его, вместе со мною, и тогда я вырвалась и побежала к нему. Пламя жгло, и стена воды мало чем могла помочь. А вслед за мною и ты кинулась. Вот только Дар не смог обуздать пламя. И хотя его оно не трогало, а я была под защитой воды, ты загорелась, — девочка замолчала, в её глазах стояли слёзы.

— И я погибла?

Яся кивнула.

— А дальше?

— Мы выбрались из дома, только жизнь потеряла смысл. Мы брели куда глаза глядят, и всё тебя звали. А потом однажды, когда уже идти не было сил, мы попробовали слить нашу силу, и вновь позвать тебя. И ты пришла.

— Значит, это вы меня сюда призвали.

— Да, мамочка. Прости, нельзя вызывать мёртвых. Мы нарушили одну из главных заповедей.

— Хочешь сказать, что я та же? Та же внешность, одежда?

— Нет. Ты другая. Но мы же видим, что это ты. Прости, ты уже пошла на перерождение, а мы тебя вызвали.

— Всё хорошо, малыши. Я не сержусь, — я обняла обоих. — Наоборот, очень рада оказаться здесь рядом с вами.

— Правда? — удивлённо спросила Яся.

— Правда-правда. Но ты должна понимать, что я теперь другая. У меня другая внешность, другой характер, другое имя.

— Да, мамочка, я знаю. Тебя теперь Зиной звать.

— Да, милая.

Дар же уснул у меня на ручках. И пусть ему года четыре, но сейчас он казался таким крохой. Бедненький, что ему довелось пережить.

— Значит, Дар почуял неладное и прибежал тебя спасать?

— Да. Но он не заходил в класс. Он хотел поджечь волосы девчонки от горящей свечки, а в итоге не рассчитал силу, ну и вспыхнула занавеска. А я не смогла загасить. Я не знаю, что случилось, но словно на моей силе был блок, и когда только Дар бросился внутрь, в огонь, мне удалось загасить пламя и вывести его.

Странно, почему детки не могли активировать свои силы? Долго ими не пользовались? Или это было какое-то истощение после моего призыва? А потом просто не могли разблокировать? И в случаем с Даром дело понятно, он испугался за сестрёнку, а страх тоже может пробудить силы. А вот с Яриной дело обстояло сложнее.

А почему я поверила им? Да наверное потому что уже ничему не удивлялась. Вот только настораживал незнакомец из трактира. Помнится, у него погибла жена и дети. А потом, когда увидел детей, он очень удивился. Я списала это на то, что он не верил мне до конца, хотя и это может быть, но что если он увидел собственных детей? Я конечно, не могла поверить в такое совпадение, но что если это так? Яся потом с утра говорила, что видела отца во сне. А потом это странное происшествие с платьем. Что если он всё же волшебник? Я ведь всегда верила в магию. Что есть что-то такое, необъяснимое, не спроста же люди выдумали сказки о волшебниках, разных видах магии. Значит, что-то такое было. И пусть я не видела в действии их силы, но Яся никогда не лгала. Да, Дар мог бы приукрасить что-то или не так понять, но Яся мыслила не на пять лет, а на все семь или восемь.

Но теперь я точно поняла, что пора отсюда уходить. Если силы у них неподконтрольны, лучше жить отдельно, пока не пострадал кто-то. Не говоря уж о том, что я не знаю, что будет, если о их способностях узнают. Народ больно верующий, как бы не сожгли на костре за колдовство. Блин! Это ж надо было так угораздить меня!

И что теперь делать? Спросить Аглаю, где можно приобрести дом? Но к ней обращаться отчего-то не хотелось. А учитель сделал для меня слишком многое. Вновь просить его об одолжении? Что же делать?

— Ярина, присмотри за братиком. Мне надо переговорить с Аглаей, — я положила его на постель. — И постарайся утихомирить и свою силу и его, чтобы подобное не повторилось. Ну и чтобы никто не узнал о ваших способностях. Ты понимаешь, что это может быть опасно?

— Да, я знаю, мамочка.

— Хорошо. Ещё такой вопрос: как давно издеваются над тобой девочки?

Дочка потупила глазки.

— Значит, давно. Почему не сказала?

— Ябедничать плохо.

— Да, плохо, но пообещай впредь всегда говорить мне такие вещи. Давай договоримся, что друг от друга у нас не будет тайн.

Увидев согласие в её глазках, я ещё раз обняла маленькое сокровище.

* * *

**

Я тихонько выскользнула из своей комнаты и отправилась к Аглае. Надеясь ту найти в кабинете, я подошла к нужной двери и собиралась постучать, когда услышала там возню.

Блин! Злоумышленник какой?

— Почему ты не хочешь ответить на мои чувства, — услышала я сдавленные рыдания.

— Аглая, ты мне не безразлична, но как друг.

— Но ведь и друзья могут уживаться как семья. Разве нет?

— Я собираюсь уехать. Ты ведь знаешь, я тут не могу находиться.

— А как же наши разработки?

— Завод по-прежнему будет работать и брать новые заказы.

— Но почему ты не останешься? Тебе не нравится твой ученик?

Значит, акт доброй воли — попытка заинтересовать учителя остаться здесь?

— Он уже вполне самостоятельный. Может открыть собственное дело. Всё, что мог, я ему дал.

Странно, почему учитель не скажет ей, что знает, что она подсунула ему не ученика, а ученицу? Может, чтобы не ревновала?

— Хочешь оставить его вместо себя? — мне кажется или кто-то уже успокоился? А может слёзы были наиграны?

— Не знаю, надо у него сперва спросить. В принципе парень молод, вот только не стремится быть знаменитым.

— Тебе-то что? Разве это нам не на руку?

Послышался тяжкий вздох, словно вздыхал старик, уставший от жизни.

— Ладно, я уезжаю, пришёл попрощаться.

— И ты не взглянешь на повреждения?

— Какие повреждения?

— Пожар. Странно, что весь класс не выгорел.

— У вас случился пожар? — удивился учитель. — Показывай!

Я едва успела на носочках убежать за поворот, чтобы не столкнуться с хозяйкой и её гостем. Блин, если он уезжает, то мне вообще не к кому обратиться. Может, напроситься с ним? Забрать свои сбережения, деньги и уехать с детьми?

Остаться в этом городе, где из знакомых только Аглая, мне уже не казалось хорошей идеей.

Но тут вспомнился муж. Что если он приедет сюда, за нами, а нас здесь не будет?

Блин, что же делать?

Двое прошли мимо меня, в сторону, где учились дети.

С одной стороны я понимала, сто пора уматывать отсюда, а может даже прямо сейчас забирать свои вещи и детей и просто уезжать. Но с другой — любопытство брало верх. Что увидит Богдан Михайлович, он ведь учёный и разбирается не только в металле, хотя и работает только с ним.

И я мышкой проследовала за ними. По пути попалась служанка, и я повернула в сторону лестницы, а потом перед ней спустилась словно бы со стороны классной комнаты, которая была на втором этаже.

— Здравствуйте, — поздоровалась она.

— Добрый вечер. А ты не видела Дара? Что-то я найти его не могу?

Я блефовала, вроде никто не видел как я обоих детей вела в наши покои.

— Не знаю, — пожала плечами она.

Я поблагодарила её, и прошла пару шагов вперёд до поворота, дождалась пока она уйдёт и прошмыгнула обратно на лестницу.

Тихонько прокралась к классной комнате и, удостоверившись, что в коридоре — никого, прошла к нужному месту.

В классе были окна не только со стороны улицы, но и со стороны коридора. Я осторожно выглянула — учитель рассматривал обуглившиеся остатки штор и потолок.

— Говоришь, никто не тушил?

— Учитель вывел детей и решил погеройствовать, приказав слугам принести ведро воды. Это оказалось действенно, и пламя удалось загасить.

С моего наблюдательного места было видно, как с потолка стекали капли воды. Значит, Яся использовала принесённую воду, чтобы направить в нужное место?

— Ну что ж, молодец, учитель, — сказал Богдан Михайлович, — боюсь предположить, что бы было, если б пожар не затушили.

— Ты отремонтируешь потемневшие панели?

— Нет.

— Но почему?

— Я уезжаю. И планы менять не намерен. Найди плотника, цвет он подберёт.

— А резьба?

— Закажи у плотников.

— Но ведь это твой проект.

— И что? Это было десять лет назад. У меня и чертежей не осталось. К тому же это не работа архитектора, уж извини, и я давно специализируюсь на другом.

Учитель лукавил, он хранил все свои чертежи, причём, судя по их номерам, даже двадцатилетней давности. Сколько ж ему лет? Не хочет иметь дел с Аглаей? Но почему, если они давние друзья?

— Богдан!

— Аглая, я всё сказал. Я тут задержался только из-за талантливого ученика, а приезжал проверить дела, — тут он замолчал. Бросил взгляд на потолок. Только бы ничего такого подозрительного не заметил! Но он продолжил: — И вообще, средь бела дня использовать свечи, не перебор ли?

— Хочешь сказать, что кто-то притащил свечи на урок? И поджог умышленный?

Блин, все палки ведь падут на моих детей. Даже если её дочери виноваты, она ведь никогда этого не признает. Ведь мать всегда будет горой за своих детей.

— Я это вижу так: источник огня стоял на подоконнике, рядом с занавесками. Ветер подул и вспыхнула занавеска. Вот только кто его туда поставил? Возможно дети, ведь это возле парт. Возможно, они не понимали, что делают. В любом случае, пожар имел место. В общем, проведи с ними беседу. И с учителями и слугами. Такая беспечность непростительна.

И он направился к выходу. Я тихонько попыталась улизнуть, но меня всё ж заметил учитель.

— Зиновий! — окрикнул он. — Мне надо с вами поговорить.

Я уже почти спустилась с лестницы. Блин! Что он заподозрил?

— У меня для вас отличное предложение, — сказал он. — Думаю, вы не сможете отказаться. Поедемте со мной, обсудим детали.

А я заметалась. Что делать? Детей оставлять одних? Это казалось мне ошибкой.

— Кто-то пострадал? — спросил он шёпотом.

Я помотала головой.

— Возьмите документы, — сказал он громко. — Я буду ждать вас на дворе.

А я побежала к себе. Документы? Прекрасно! И сбережения! И детей!

Я разбудила Дара, он был сонным, поэтому пришлось самой его одевать. А Яся одевалась сама по моей указке.

— Малыши, вы сможете незаметно выбраться из дома и выйти на улицу?

Яся кивнула.

— Это игра такая. Цель игры — незаметно добраться до перекрёстка, чтобы вас никто не видел. Если выиграете, получите подарок.

Мы вместе выскользнули из комнаты, я пошла через парадный вход, к ожидающей меня карете.

Глупость? Возможно. Но чутьё подсказывает, что я поступаю верно.

Угрызениями совести я не мучилась. Всё же Аглая в накладе не осталась. А чистилка и мельничка и дальше будет приносить доход. Что до мясорубки, договор я успела заключить с Аглаей на новые документы, по которым мне отходила часть прибыли и где было указано моё новое имя как изобретателя.

Я села в карету. Сама же была на нервах. Всё ли удастся у деток? Пока мы не доехали до перекрёстка, я всё поглядывала в окошко.

— Мы кого-то ждём? — спросил учитель.

— Да, моих малышей. Мы уезжаем, с вами.

От такой новости лицо учителя перекосило. Не ожидал? Что его так задело? Что я подслушала разговор или всё остальное?

На перекрёстке я попросила остановить карету и принялась ждать, то и дело поглядывая на улицу. Внутри меня росло беспокойство. Я выскользнула на улицу, собираясь исполнить обещание, данное детям — подарок. Купила у одной бабушки два петушка, которые очень нравились детям. А потом зашла в кондитерскую и купила пастилы — довольно дорогое удовольствие, но сейчас мелочиться не стоило. Им больше нравились вот эти простые сладости, чем изысканные блюда у Аглаи, хотя последние были мне не по карману, и я покупала их очень редко.

— Неужели поджог — дело рук ваших малышей? — спросил учитель, когда я села в карету.

— Нет! — слишком резко сказала я. — Но вину наверняка на дочь повесят.

— Понимаю.

Мы ждали полчаса, а их всё не было. Учитель же сидел, закрыв глаза, словно дремал. Устал ждать?

А я уже готова была бежать обратно к Аглае и проверять, что случилось.

— Успокойтесь! — перехватил меня учитель, когда я собиралась открыть карету. И тут я увидела их. Они бежали в том тряпье, которое я им шила в прошлом году. Уже порядком перепачканные. Я настояла на том, чтобы его надели, а не одежду, которой снабдила нас хозяйка.

Учитель приоткрыл сам дверцу, впуская малышей внутрь.

Я их тут же заключила их в объятия. Боже, как я переволновалась! Ноги не держали, и я плюхнулась на сиденье.

Мы тронулись. А я всё ещё не могла поверить, что всё позади. Хотя, не всё, мы ведь ещё не уехали. Что если нас будут искать?

— Пока вас не хватятся, — сказал Богдан Михайлович. — Ты ведь у меня на деловой встрече.

Я кивнула, и правда, наверняка хозяйка слышала. А если нет?

— Слышала, — словно узнав мои сомнения, подтвердил учитель.

Я немного успокоилась. Закрыла глаза, стараясь унять бешеную скачку своего внутреннего двигателя.

Малыши так и прижимались ко мне. Сердечки стучали часто-часто. А потом успокоились, но так ко мне и прижимались.

Когда сама успокоилась, вдруг поняла, что мы как-то слишком долго едем. Обычно дорога до завода занимала около получаса.

Малыши спали! Вот это да? Почему? Это было подозрительно.

— Умаялись, — сказал учитель спокойно.

Я выглянула в окошко, заподозрив неладное. Кругом были одни деревья. Точно, мы уже даже из города выехали. Я подозрительно уставилась на учителя.

— Планы поменялись. Я решил не тратить заработанное преимущество во времени, — спокойно пояснил он, не отрываясь от чтения своей книги.

Малыши, оперевшись на меня с двух боков, мирно сопели. Может, и правда, порядок. Я просто переволновалась.

— Думаю, нам стоит поговорить, — сказал он, откладывая книгу.

Я кивнула.

— На ночь мы остановимся на постоялом дворе. Я возьму одну комнату на всех нас, чтобы не вызывать подозрение. Мы — семья. Путешествуем.

Я кивнула. Он прав — если меня будут искать, то скорее всего саму или с детьми. Вряд ли путешествующая семья вызовет подозрения.

— Но вы должны понимать, что придётся не просто представляться семьёй, придётся играть её. Вы — моя жена, и я буду проявлять вам знаки внимания. С детьми тоже придётся переговорить. Я кивнула. Он прав.

— Ваши документы, Зинаида, — попросил он.

Я ему дала. Он стал над ними колдовать. Ну, не в прямом смысле, а что-то смотреть, потом вылил какую-то жидкость на бумаги, а потом стал дописывать своей чернильной ручкой. Потом дал надписи подсохнуть. Мне было любопытно, но сопящие крохи не позволяли пошевелиться. Документы же он не вернул обратно мне, а убрал во внутренний карман своего пиджака.

Я сглотнула. Что он там поправил? И чем это чревато?

— Называйте меня Даном, но на ВЫ на людях.

От такого предложения я покраснела, ведь даже мысленно называла его по имени отчеству. Он мне казался старше лет на десять-пятнадцать, но если Аглая строила ему глазки, быть может он её возраста. Лет на двадцать старше? В глазах и правда мудрость и усталость ощущаются.

— Ваше имя прежнее, — продолжал он наставления. — Только придётся переодеться. Дети должны называть меня батюшка. Только опять же, негоже в таком виде появляться. Мы заедем по пути в один из городков, приобретём вам всё необходимое.

Я молча кивала, соглашаясь.

Через три часа мы-таки заехали в город. Магазины там ещё работали, но выбор был не ахти. Мне велено было сидеть в карете и не высовываться. Дети всё ещё спали.

Потом Богдан Михайлович всё же пришёл с покупками.

— Как проснутся, их надо будет сразу переодеть, потому что приедем на постоялый двор мы среди ночи, и будет уже темно.

Объяснять мне было не нужно. Переодеваться будет неудобно, а светить их лохмотьями не стоило.

Учитель принёс ещё и покушать. Так что мы с ним молча поели, а то, что детям оставили, накрыли тёплыми вещами, которые обнаружились в лавке под его сиденьем.

— Что читаете? — поинтересовалась я, когда мы тронулись.

— Дюма в оригинале.

— И как?

— Знаете, стиль очень напоминает Пушкина. Вот что-то в этом есть, не могу объяснить, что. В переводе уже не то.

А я грустно вздохнула. Не осилить мне иностранные языки. Местные дети учат их с детства от носителя языка.

— А вы что любите? — поинтересовался он.

— Фантастику. Жюля Верна, Беляева.

И тут прикусила язык. Какой, блин, Беляев?! Это ж советский фантаст. Даже если он и родился в девятнадцатом веке, жил-то при коммунизме. А значит, он наверняка даже не родился ещё.

— Беляев? Скульптор? Не слыхал, чтобы он вообще что-то написал.

А я не знала, как скрыть своё смущение. Ну вот, теперь меня в лгунишки запишут.

Но продолжать разговор учитель не стал.

— Давайте потренируемся обращаться друг к другу.

Я подняла на него взгляд.

— Зинаида, позвольте вашу руку, моя дражайшая супруга.

Знаю, что это всего лишь игра. Вот только отчего же сердце начинает стучать сильнее?

— Дан, мне прямо неловко как-то, — ответила я. — Вы вгоняете меня в краску.

Мы ещё перекинулись несколькими такими любезными фразами, после чего Яся заворочалась.

— Мамочка? — подняла она головку, глядя на меня. — А это кто? — она посмотрела на учителя.

— Это твой батюшка.

— Что? — сон с лица ребёнка тут же сдуло. Она уставилась на учителя и они стали сверлить друг друга взглядом. Ради такого дела он даже отложил книгу.

— Это понарошку, так надо, — попыталась я смягчить недоумение малышки. Но она глядела лишь на него. Потом лицо всё же разгладилось.

— Зачем?

— Ясенька, мы сбежали из того дома.

— Мама, мы вновь будем на конюшне жить? — вдруг спросила она. А у меня невольно сжалось сердце. Она помнит. И как целый день голодали, и всё остальное.

— Нет, не будете. Будем снимать комнаты, — сказал Богдан Михайлович.

Я прижала дочку к себе.

— Иди ко мне, Ярина, — сказал учитель спокойно. Что он задумал?

Девочка спокойно встала и пересела к нему.

— Я тебе один секрет покажу. Только никому ни слова, — тихо сказал он и приподнял книжку, словно загораживая от меня что-то.

А потом они тихо-тихо шептались, и что-то он ей показывал, но я не видела. Вот только глаза Яси удивлённо расширялись. Мне стало любопытно, но Дар ещё спал. И я старалась не шевелиться. Хотя, может, пора его будить, а то потом уже стемнеет.

Спустя минут пятнадцать, дочка нашла общий язык с учителем. И они весело уже смеялись. Потом она переоделась. И была вполне довольна новым платьем.

— Буди Дара, — сказал Дан.

И я стала тихонечко его гладить, целовать. Мужчина же глядя на нас улыбался. Когда же сынуля проснулся, ситуация повторилась. Вот только я уже не успела ничего сказать, Яся ему на ухо что-то прошептала, и он тут же пересел напротив меня и потребовал и ему тайну открыть. Дочка хотела приобщиться к ним, но Богдан Михайлович покачал головой. Мол, эта тайна только для Дара. Ты знаешь один секрет, а он — другой. Девочка чуть расстроилась, но не сильно.

Мы все вместе поужинали и Яся осталась с учителем, сама читала вслух сказку, под свет керосиновой лампы, а я подумала про зажигалку. Кремень кремнем, но зажигалка круче. Керосин ведь есть, почему не использовать совместно кремень с керосином?

Дар сел ко мне на лавку и прижался, слушая сказку. Малыши то и дело задавали наводящие вопросы или хохотали, когда Богдан что-то смешное рассказывал. И я вдруг поняла, что он будет хорошим отцом. Его дети уже приняли. И как я им скажу, что у них теперь будет другой? А будет ли? Я ведь удрала. Найдёт ли он нас? Как всё сложно!

* * *

*

— Зиночка, просыпайся, — раздался знакомый ласковый голос где-то рядом.

А, что, где? Подскочила я, и только тут осознала, что на мне малыш спит. Чуть не уронила его. Темно, ни зги не видно.

— Приехали, милая, — прошептал тот же знакомый голос.

— Дан? Уже? — вспомнила о своей роли в предстоящем спектакле.

— Я возьму Ясю, отдай кучеру Дара.

Он отворил дверцу кареты. Нас встречал мужчина с керосиновым фонарём, освещая путь от кареты к входной двери, за которой было темно.

— Сударь.

Богдан Михайлович спустился с "дочкой", а я за ним. Кучер хотел забрать сына, но я не стала тревожить маленького, следуя за "мужем". Нас провели тёмными помещениями по лестнице на второй этаж и открыли дверь номера.

— Благодарю, — сказал "муж". — Оформляться будем сейчас?

— Что вы, сударь, завтра, как встанете.

— Хорошо. Подайте, пожалуйста, утром завтрак на четверых сюда.

— Да, как скажете, — пресмыкался перед нами хозяин постоялого двора. — И ещё одна комната будет для моего кучера?

— Да, я всё сделаю. Отдыхайте.

На этом "муж" закрыл дверь, поставил на стол керосиновую лампу, хоть как-то освещая комнату. Она оказалась довольно просторной, с большой двуспальной кроватью и диваном.

Детей уложили на кровать.

— Ложись с ними, а я на софе устроюсь.

— Уверен? — я впервые обратилась к нему на ТЫ.

Как же непривычно так обращаться к учителю.

Я легла прям в одежде. Не буду ж я раздеваться при нём! Очень скоро он загасил свет. И тоже лёг.

А я долго не могла уснуть. Хотелось поговорить. Обо всём. Что нас дальше ждёт? И что предлагает Богдан Михайлович.

— Ты не спишь, — тихо сказал он. — Иди ко мне.

Нормально? А что дальше? Ночь любви, ни к чему не обязывающая?

Если честно, при мысли об этом тело бросило в жар. Но ведь наш брак не настоящий.

— Поговорим, но чтоб без свидетелей, — продолжил он, заметив моё замешательство.

Я вздохнула и вылезла из-под покрывала. Потом взяла стул и поставила как бортик к кровати, на случай, если малыши поползут. Под нею стоял ночной горшок.

Я осторожно встала и пошла в сторону, где должна быть софа.

Мою руку, выставленную вперёд, поймал учитель и подвинулся, как бы освобождая мне место.

— Ложись, — предложил он. — Раздеться не хочешь? Я помогу. Неудобно ведь на пуговицах спать.

И что ему сказать? Что я боюсь остаться в нижнем белье перед ним?

— Да, пожалуйста, если можно, — так же тихо сказала я, сев к нему спиной.

Он довольно быстро справился с пуговками, предназначенных для служанок. А может мужа?

— Ты молчишь. Обиделась?

Я помотала головой, но ведь в темноте он не увидел моего жеста.

— Нет, — я встала и теперь уже легко сняла платье, оставаясь в нижней сорочке. Повесила платье на спинку стула. Потом легла на освобождённое место.

— Ты не хочешь объясниться? Я тебе доверилась, рассказывала всё. А ты не мог хотя бы заранее предупредить, что уезжаешь? — вдруг меня прорвало. Неужели я обиделась? Вот так дела!

— Я не планировал уезжать. Так сложились обстоятельства.

— Почему?

— Аглая недвусмысленно приставала. А ещё она стала ревновать меня к тебе. При том, что она не знает, что я знаю, что ты девушка. Я боялся, что она тебе навредит или твоим детям.

— Хочешь сказать, что защищал меня, решив бросить тут одну?

— Ну, ты не одна. Ты ведь держишь между нами расстояние, значит, есть у тебя кто-то. Ты ясно дала понять, что мне ничего не светит.

Я прикусила губу. А ведь он прав. Вот только я всё равно не хочу, чтобы он уезжал.

— И что дальше? Куда мы едем?

— У меня есть имение в неделе пути отсюда.

— А при чём тут я?

— Ни при чём. Ты ведь сама навязалась. Хочешь, поехали со мной? Или могу тебя высадить в каком-то городе.

— А что ты имел в виду под "поехать с тобой"?

Он ведь не намекает на содержанку или любовницу.

— Ты ведь знаешь, как я отношусь к тебе. Хочешь, можем наш союз оформить официально. Я не против.

— А что с бумагами? Ты там что-то правил.

— Да.

— Что?

— Твою фамилию на свою.

— Значит, документы поддельные и теперь точно это может выявиться. И ты не оставил мне выбора? У меня ведь других теперь нет.

— Оформим развод да и всё.

— Хочешь сказать, что бумаги настоящие?

— Да.

Но ведь в этом времени разводы не давали. И браки заключались кажется только в церкви. Разве нет?

— Что ты ко мне чувствуешь, Зинуся? — он склонился надо мною. Так близко, что я ощущала его дыхание на своих губах. А сердце готово было выпрыгнуть из груди.

И он меня внезапно поцеловал. Щетина вовсе не кололась, а была приятной и не мешала целоваться. А ещё он так нежно казался моих губ, что у меня кружилась голова от этих чувств. Мужчина. Рядом. Настоящий. И мне безумно нравится. Что же я делаю? Зачем отвечаю на его поцелуй?

Боже, как мне остановить это безумие?

Он отстранился.

— Что мы творим? — спросила я. Но не уверена, что хочу, чтобы он прерывался.

Его рука заскользила по моему телу сквозь сорочку, а потом по ногам, приподнимая её. Дыхание моё вовсе сбилось.

Нет, я так не могу, ведь есть тот, кто принял меня в свой род.

Но мои губы были накрыты очередным поцелуем и сопротивляться расхотелось. Все мысли выветрились из головы.

Он ласкал меня сквозь сорочку, а я желала его. Он задрал подол и потянулся к панталонам. А мне вспомнился другой мужчина:

"-Ты понимаешь, что второй раз я тебе уйти просто не дам... "

И так обидно стало. Но ведь дал уйти. Почему? Почему ты меня кинул?

"Ты станешь моей. Только моей," — вновь слышу его голос.

По моим щекам текли слёзы. Я не могу.

Учитель отстранился.

— Зинуся?

— Я не могу, прости.

— Но я ведь тебе не безразличен, я же вижу. Я люблю тебя.

"Только моей!"

— Ты мне тоже нравишься, очень. Но я вспоминаю другого. Прости. Я просто не могу.

Я оттолкнула его. Нашла в темноте платье и кое-как натянула его, не застёгивая на спине.

— Ты куда?

— Присмотри за малышами, пожалуйста, — в моём голосе звучало отчаяние. — Мне нужно развеяться.

И я выскользнула из номера.

И уже на дворе, глядя на звёзды, я разрыдалась. И хоть было прохладно, и холод проникал в спину, но я не обращала внимание.

— Почему? Почему ты не сдержал своего слова? Ты обещал, что никуда не отпустишь! — в отчаянии кричала я. — Ты бросил нас!

Было так больно в душе.

Его присутствие я ощутила как тепло позади меня и повернулась. А он заключил в объятия. А я залепила ему пощёчину.

— Ты нас бросил! Бросил меня в объятия другому! Зачем ты так со мной? Что я тебе такого сделала?

— Тихо, любимая, тихо! — шептал он.

А я приготовилась отвесить ещё одну оплеуху.

Вот только он руку перехватил и впился в губы. А я вспыхнула, как свечка и драться расхотелось.

— Кто ты? — отстранилась с большим усилием, так не хотелось прерываться.

— Тот, кто своей жизни не представляет без тебя, — и вновь жаркий поцелуй.

— Кто ты?

— Тот, кто любит тебя больше жизни, — и вновь безумное прикосновение губ, сводящее с ума.

— Кто ты? — я едва услышала собственные слова.

— Твой муж.

— Я была с другим. Целовалась с ним, готова была отдаться, — я не могла этого не сказать.

— Но ведь не отдалась.

— Ты меня испытываешь! Зачем? Неужели не понимаешь, что мне больно?

— Прости, любимая, я мучил и себя тоже.

И он вновь поцеловал. Безумно, впуская в меня свой жар. И я больше не могла сопротивляться. Ноги уже не держали, и он подхватил меня на руки. А потом понёс куда-то. В какое-то помещение. Внутри пахло сеном. Сеновал? Поставил меня на ноги и рывком снял платье. Тут же вновь прижимаясь ко мне и даря свой жар. А я уже раздевала его, снимая рубашку, а потом и расстёгивая его брюки.

Он завалил меня на сено, целуя губы, щёки, глазки, вбирая губами мои слёзы, вновь возвращаясь к моему рту, спускаясь к подбородку, целуя шейку, облизывая ушки.

А я зарыла руки в его волосы, стараясь тоже подарить ему ласку.

Он ненадолго отстранился, чем вызвал огорчённый вздох. Быстро рывком снял мои панталоны и свои брюки. Вновь навис надо мною, целуя и возвращая свой огонь, согревая меня своим теплом. Я так и оставалась в тонкой сорочке, но он оголил плечи и грудь, беря в рот одно навершие груди и лаская другой рукой вторую.

— Любимый, — прошептала я, возвращая его губы к своим. Боже, как же я люблю его.

— Скажи это ещё раз.

— Люблю тебя, я безумна, не знаю даже твоего имени.

— И я люблю тебя, — он накрыл губы поцелуем и раздвинул мои ноги, устраиваясь между ними. А потом я ощутила боль в своём лоне. Но эта боль не могла заглушить желания слиться с ним полностью и без остатка.

Он начал медленно двигаться, и боль отступила. А я горела, мне казалось, ярким пламенем, а потом рассыпалась мириадами искр.

Я лежала на сене, и гладила его по волосам.

— Ты ведь опять уйдёшь и ничего не скажешь...

— Я приду как только ты позовёшь. Но ты должна быть одна.

— Ты ведь волшебник.

— Да, милая.

— А дети мои? — я спрашивала не потому, что не знала. Мне надо было знать, что он знает.

— Наши, — поправил он.

— Так что?

— Я поставил на них блоки.

— Это не сработало.

Он поднял голову, заглядывая мне в глаза. А его глаза горели огнём. Это было несколько жутко. Не видеть человека, лишь два оранжевых огонька.

— Дочку обижали девочки, и ей было больно, а братик ощутил её боль и пришёл защитить.

— Ты поэтому сбежала?

— Да. Я ведь не знала. Почему не сказал?

— Не знал, как ты отреагируешь.

— Я их люблю и никогда не предам.

Он поцеловал мои губы, отстранился.

— Я знаю. Как и то, что ты не их родная мать. Но ваша связь сильна. Порою такой не бывает между родными.

— Почему ты тогда ушёл, ты ведь сделал меня своей, но не взял.

— Я не могу всего сказать. Лишь когда придёт время.

— А когда оно придёт?

Но он не ответил. Лишь вновь поцеловал, отстранился и встал, лишая своего тепла. И я поняла — сейчас уйдёт.

Подал мне руку, поднимая, а потом я ощутила, что стою уже в одежде, волосы собраны, как и раньше.

— Пойдём, я проведу тебя.

Вот только стоило нам выйти на лунный свет, как он исчез. Точнее не так. Я его по-прежнему ощущала — он приобнимал меня за талию, вот только не видела.

Я хотела спросить, но ощутила его палец на своих губах. Жест я поняла. Шёл он тоже бесшумно, в отличие от меня. И половицы скрипели, и я слышала своё учащённое дыхание.

И возле нашего номера он привлёк к себе и поцеловал.

А отпустив меня из объятий, я ощутила холод. Ушёл? Постояла с минутку, стараясь понять — здесь ли он и унять собственное сбившееся дыхание. Но кроме меня в тёмном коридоре никого не было.

Я тихонечко приоткрыла дверь и вошла. Прошла к постели, на которой сопели малыши, услышала вздох по ту сторону комнаты. Значит, учитель не спит. И как мне с ним объясниться? А объясниться по-любому надо.

Я подошла к его постели и присела на неё.

— Дан, знаю, что не спишь.

— Что вы хотели, Зинаида?

— Обиделся?

— Нет.

— Прости. Дан, я замужем. Я не могу изменить мужу, как бы меня к тебе ни тянуло.

— Я не хочу об этом говорить.

— ...Но я другому отдана, и буду я ему верна..., — процитировала я "Евгения Онегина".

Я уже встала, собираясь уйти, но он прикоснулся к моей руке.

— Я не сержусь. Но мне обидно, что я не успел.

— Будем друзьями?

— Да, сударыня, как скажете. Что ты решила? Едешь со мной?

Блин, я ведь забыла у мужа спросить, что мне делать дальше. Следовать ли за учителем, если позовёт или осесть где-то по дороге?

Я закрыла глаза. Интересно, если я сейчас позову, он явится? А поговорить я с ним мысленно могу?

"Муж мой! — позвала я. — Тот, кто не представляет жизнь без меня!"

А что, он ведь этим именем представился. Я хихикнула.

— Что смешного? — спросил учитель.

Блин! И как я ему скажу, извини, Дан, это я не тебе?

Это ещё больше развеселило.

"Езжай с ним, он тебя не обидит, а с мужчиной путешествовать безопаснее," — услышала голос в моей голове.

— Да так, ничего. Это у меня истерическое. Просто столько всего накопилось, — ответила Дану. — Я еду с тобой.

— Всё хорошо, иди отдыхай. Дорога впереди ещё длинная.

Я кивнула и ушла к детям. Странно, но я отключилась почти сразу. Видно, усталость всё же взяла своё.

* * *

*

Мы ехали уже третьи сутки, всё так же в карете. И я уже устала от этой поездки. Книжек в карете оказалось не мало. Но детям было скучно просто сидеть. Мы общались, делали привалы, гуляли немного, чтобы размять косточки.

Малыши очень сильно привязались к Богдану Михайловичу и уже даже не при людях называли его батюшкой. Из-за этого переживала ещё больше. Неужели образ отца заменился на образ Дана? Они ведь помнили только, что у того синие глаза. И пусть у учителя глаза были скорее голубыми, лишь иногда казались синими, но им очень хотелось, чтобы мы были семьёй. Мы и были: шутили, общались на любые темы, игрались с детками, наплевав на приличия, которые соблюдали лишь на людях.

А мне было очень тяжело. Точнее не так, мне с ним было очень легко, я была б не против, если б он был моим мужем, и всё больше жалела о своём решении стать женой незнакомца из трактира. Да, я испытываю к нему желание и отдалась, но было и ещё кое-что. Муж мой знал о моём прошлом, о способностях детей и сам был волшебником. Иногда у меня возникали мысли, что он и есть отец моих малышей, вот только они так привязались к Дану... Как мне быть? Да и Дан — не маг, но дети к нему привязались. Игра зашла слишком далеко. Но пока дорога не кончалась, я старалась насладиться каждым мгновением. Я была счастлива, почти.

На дворе становилось всё теплее и теплее, лето подбиралось всё ближе. Набухали почки, распускались первые цветы, которые тут же опылялись насекомыми. И в моменты вылазок из кареты я стояла где-то в сторонке, прислонившись к дереву и просто любовалась природой, вдыхала запахи, трогала шершавую кору деревьев и просто валялась на траве.

А ещё мне было любопытно, как живут крестьяне, и мою просьбу "муж" выполнил сполна, останавливаясь чуть ли не в каждом селении. Естественно мы вели себя как муж с женой и детками, и так хорошо играли, что опознать ложь было невозможно. На улице Дан не позволял себе ничего личного, в плане поцелуев на людях или объятий. Всё пристойно.

Крестьяне жили по-разному, кто-то очень бедно, учитывая ещё и не урожайные годы, кто-то более-менее, но всегда с почтением к нам относились. А к мужу моему особенно, его любили. Он уделял порою по целой неделе деревне или селению, чтобы что-то изобрести, упростить жизнь людей. И пусть крестьяне были не в его подчинении, но дворяне, которые отвечали за этих людей, не обращали на них внимания, казалось, что им нет дела до крепостных. Они только приезжали собирать подати, обирая их почти до нитки, не учитывая, что людям нужна еда до следующего урожая. Мы тогда переодевались в обычную одежду, которую нам не жалели люди, и сами принимали участие в строительстве мельницы или сеялки. Помогали и детки. Естественно, всё это бесплатно. Нас, правда, и кормили от души и за постой не брали. Скромно, правда, но добротно. Картошкой, например, с салом, или просто с солёными огурцами.

Не везде знали моего мужа, иногда относились настороженно и даже очень грубо. Но он всё равно улыбался и старался быть почтительным, и интересовался трудностями. Люди порою закрывались и вообще отказывались общаться. Тогда мы просто останавливались на постой, платили за это деньги. Но и тогда относились с подозрением.

А однажды даже подрались мои дети с местными. Блин, как я тогда перепугалась, ещё не хватало, чтобы они не сдержали свои силы. Я бросилась на выручку, но Богдан перехватил.

— Пусть сами решают, они ведь не требуют помощи взрослых, значит, не нужно лезть.

— Как ты не понимаешь... — начала я и осеклась. Я не могла сказать про способности. И хоть, Дану я доверяла, но признаться всё равно не могла. Он ведь учёный, пусть и не верующий, а вера у него для отмазки, но вдруг любопытство возьмёт своё и он захочет проводить опыты с магией? Этого я позволить не могла.

— Давай посмотрим, и если понадобится, то вмешаемся, — предложил Дан компромисс.

Мы и смотрели, как дети спорят и даже дерутся. Ярину пытались обидеть, но Дар — мой маленький мужчина — сказал, что негоже поднимать руку на девочку, только слабаки так делают. В итоге, Дар подрался, но вышел победителем, ведь был уверен в своей правоте. А вот когда к местным мальчишкам присоединились их друзья, то я напряглась. Но оказалось, что Дара уже признали мальчишки и уважают, и зачинщики уже приняли его в свою банду. Ну а потом они просто ушли.

— Всё хорошо, — сказал учитель.

Я вздохнула. Надеюсь на это.

Такие конфликты случались довольно часто. И я поражалась умению малыша драться. Потом как-то расспросила Ясю.

— Мам, ты думаешь это первые нападки? Дома у Аглаи мы постоянно с детьми дрались, — в её голосе была уверенность в словах. — Просто в тот раз всё пошло не так...

Странно, что я не замечала. Хотя припомнились синяки и ссадины, но дети говорили, что упали, не заметили угла, зацепились. Теперь многое было понятным. А ещё я гордилась их силе воли — они ведь не жаловались.

В тот же вечер, когда дети спали, а Богдан тоже засопел, я выбралась из своей постели — а спали мы отдельно на сундуках, а отдельной комнатке, предоставленной гостеприимными хозяевами, я вышла на двор, пошла в сторону сараев и вызвала мужа. Тот явился, не запылился. Заключил меня в объятия, а я вырвалась.

— Что не так?

— Ничего, — ответила я раздражённо. Понимала, что не время ссориться, но недовольство ситуацией росло. Я ему вообще нужна? Или только для удовлетворения желания.

— Милая? — он постарался поцеловать.

— Не надо. Отпусти.

— Нет. Скажи, что у тебя на душе.

— Мы тебе вообще нужны? Или тебе нужно лишь моё тело, для того, чтобы покувыркаться со мною в постели?

— Что ты такое говоришь? — он недоумевал.

— А как это называется по-другому? Исполнение супружеского долга?

— Я тебя не понимаю.

— А что понимать? Тебя никогда нет рядом. Бросаешь меня в объятия другого, как так и надо. Где чувство собственного достоинства?

— У меня есть на то причины. И вовсе я не бросал тебя в объятия другого.

— А ничего, что он отличный муж и отец? И он со мной находится рядом. Не думаешь, что я не устою?

— Ты доказала свою верность.

— Да я не об этом! — я уже чуть ли не кричала, не зная, как донести до него, чтобы понял. — Я всё больше в него влюбляюсь. И понимаю, а зачем мне ты, когда у меня есть тот, кому я интересна, нужна, и кто может уделять мне и моим детям внимание?

Он разжал объятия. А мне вдруг стало так обидно. Дура я, дура! Зачем переспала с ним?

— Хочешь развестись? — вдруг холодно спросил он.

А я сглотнула слёзы. Так просто готов отпустить? Губы дрожали, я просто не знала, что ответить.

— Я хочу обычных отношений. Бесед, свиданий, совместных дел, ну и ласки и нежности. Ты мне можешь это дать?

— Мне нужно подумать. Я не могу тебе ответить сразу. Это всё?

Как же хотелось его ударить, сковородкой, например.

— Нет. Я хотела спросить про детей.

— Спрашивай, — и спокойненький такой голос, словно не я ему только что гадостей наговорила. Почему не вспылит? Почему не скажет, что любит и никогда не отпустит? Постарается, в конце концов, уделять мне внимание. Ты смотри какой, он мне одолжение делает.

— Дети сегодня выясняли отношения с местными, я чуть не влезла в разборки. Но не в этом суть. Они не могут вновь сорваться, ну, сила их?

— Только если угроза жизни будет реальная, пока безопаснее, если способности будут заблокированы.

— Хочешь сказать, что в тот раз они разблокировались потому, что им угрожали.

— Дар очень хорошо чувствует Ярину. Даже она могла не знать, что ей грозит. Ну и в обратную сторону она братика тоже хорошо ощущает.

А я вдруг поняла, что он очень хорошо знает моих детей. Откуда? Неужели он на самом деле их отец? Тогда почему его нет рядом? Почему я с Богданом?

Обидно. Как же обидно. Было очень тихо, лишь кузнечики пели свою песню. Мне вдруг показалось, что он ушёл.

— Обними меня, — вдруг попросила я совсем тихо, сомневаясь, что он услышит.

И ощутила, как меня обнимают.

— Прости, любимая, я надеюсь, ты всё поймёшь, когда придёт время. А пока живи так, как хочешь. Я снимаю с тебя обязательства, но это не отменяет мою защиту и покровительство тебя и малышей. Можешь звать в любое мгновение.

Он чмокнул меня в ухо, после чего я вновь ощутила холод. Он ушёл.

* * *

**

Жизнь продолжалась. И хоть меня безумно тянула к Дану, он со своей стороны не делал никаких попыток занять место моего мужа — ни намёков, ни взглядов — ничего. Возможно, прояви он хоть чуточку больше ласки, которая была уже не показной, а настоящей, я бы не устояла. От этого я ещё сильнее раздражалась. Ну что со мной такое? Если хочу быть с Даном, почему ему просто не скажу об этом? Признаться в чувствах очень сложно, но я ведь уже признавалась. А муж — муж отпустил. Мы ведь на бумагах не были мужем и женой, а значит, и не нужны бумаги о разводе. Да и вряд ли в этом времени возможен обычный развод.

А ещё, я всё же надеялась, что мои слова тронули мужа, и он всё же придёт. Придёт и заберёт. Да, дети будут тосковать по Дану, но ведь всё решаемо. Если муж — настоящий отец малышей, значит, им придётся смириться, тем более, что только он сможет научить их пользоваться своим даром.

Когда же случались мгновения, когда мы делали привал где-то в отдалении от человека, мы дурачились, как дети. И я уже не видела в учителе умудрённого опытом человека. Это был ребёнок, большой такой, уже с бородой, но в душе забавный и довольно изобретательный в играх. Он всегда много рассказывал, поскольку любил путешествовать. А также учил деток, правда, всё это в игре, что и незаметно. Занимался с ними иностранными языками, они дурачились и иногда даже говорили как иностранцы. Это была хорошая практика, к тому же, акцента у него я не замечала. Кое-что откладывалось и у меня в голове.

— Мамочка, давай, присоединяйся к нам, — звал так называемый "папочка".

Я мотала головой.

— Мамочка! — поддерживали игру дети. — Ну пожалуйста! — и смотрели своими голубыми глазками так, как они только могут — умоляюще.

Естественно, устоять я не могла под этими взглядами, присоединяясь к играм. И хоть не знала как отвечать надо, но спрашивала, и что странно, меня дети сами поправляли, если я не правильно произносила какую-то фразу.

И если поначалу мне было как-то неудобно играть с ними, то со временем привыкла. Почему нет? Может, хоть что-то запомню.

Учитель так и ходил непричёсанный. Я как-то хотела причесать, но он вдруг ожесточился и игривое настроение тут же прошло. Я перешла какую-то черту, поэтому тут же осеклась и больше не приставала. Хотя, может быть всё же стоило, внутри я действительно хотела перейти эту грань между дружбой и любовью.

* * *

*

А спустя неделю после памятного разговора, я вдруг нашла рядом с собой книгу. Было уже светло, хотя очень рано. Не знаю, отчего проснулась, но сон больше не шёл и я открыла книгу.

Жюль Верн! Та самая, что я начала читать в трактире. Я пролистала и нашла свою закладку. Точнее не свою, закладкой по-прежнему была записка, но уже другая.

"Милая Зина, прости меня непутёвого. Я постараюсь загладить свою вину. Хочу с тобой встретиться сегодня ночью. Буду ждать твоего вызова, а не позовёшь, сам приду, и тогда пеняй на себя!"

Ого! Да тут угроза прямым текстом. Делаю вывод, ухаживать мы не умеем.

Но улыбка появилась на моём лице и весь день не сходила. Я с нетерпением ждала ночи. Причём сама вызывать не собиралась. Весь день я читала книгу каждый свободный момент.

Наступила ночь. Мы ехали. Сейчас в основном передвигались в тёмное время суток. Попросить кучера остановиться? Что он будет делать, если останусь в движущейся карете?

Все спали, было темно. Дан переделал внутренность кареты, теперь сиденья раскладывались в спальное место. И карета стала больше — напоминала теперь домик на колёсах, где было два спальных места, наше с детками было с бортиком, возле которого я и спала.

Ну вот, не дождалась. Обманул? Лёгкое разочарование появилось в душе, когда вдруг ощутила лёгкие невесомые поцелуи. А потом объятия, и вдруг яркий свет и холодный ветер.

Я зажмурилась, и внутренне сжалась, когда ощутила, как в спину проникает тепло, разливающееся по всему телу.

Открыла осторожно глаза. И зажмурилась от страха. Мы стояли на горной вершине.

— Я тебя держу, не бойся, — он шептал мне на ушко, потому что был сильный ветер, который невозможно было перекричать. — Готова?

— К чему? — крикнула я, чтобы он услышал.

— О, сейчас узнаешь! Только открой глаза!

И я открыла. Он обнимал за талию. Впереди расстилалась бескрайняя снежная даль. И горная гряда. Где мы? Как красиво! Но не успела я задать вопрос, как вспыхнула в прямом смысле. Огонь лизал мои руки, одежду, но не жёг, а грел. Объятий мужа я больше не ощущала.

"Я с тобою слился, милая!" — услышала в своей голове.

А потом я ощутила, как отрываюсь от земли, ну, от горы, от снега, на котором стояла.

Дух захватило! И опять же не успела подумать об этом, как рванула вниз с горы. Казалось, тело мне не подчиняется. Я уже забыла, как дышать, а потом поняла, что вообще не дышу, не вижу своего тела вообще. Просто была огнём, который управлялся кем-то другим.

Под нами расстилалась матушка-Земля, прекрасная в своём летнем цвете. Я любовалась зеленью лесов, бурлящими потоками рек, спадающих с гор прекрасными водопадами. Медвежатами, которые ничего не боялись, а весело предавались своим играм. И другими животными, над которыми мы застывали и парили.

"Они нас не боятся. Неужели не ощущают?"

"А разве мы несём в себе угрозу?"

"Нет."

"Сейчас мы — часть природы, поэтому они и не обращают на нас внимания."

Я была согласна. Ведь когда животные не озабочены добычей пропитания, они просто живут и наслаждаются каждым мгновением, греются на солнышке, и им дела нет до других обитателей их леса.

"Что ты пытаешься мне сказать?"

"Я тебя просто очаровываю, ты ведь хотела романтики. Я тебя услышал. Ты была права — мы пропустили период ухаживаний. Не порядок. Поэтому я и освободил тебя от обязательств. Пусть у тебя будет выбор, который ты сделаешь осознанно, не в страхе за будущее или детей."

"Почему мы не вместе до сих пор?" — решила всё же разговорить его. Надоела эта молчанка.

"Я пытаюсь снять с тебя проклятье. Ищу ответы. Мне нужно время."

"Какое проклятье?"

Он замолчал. И молчал довольно долго. А я уже не могла наслаждаться красотами, что расстилалась вокруг.

"Сказал Аз, говори и Боги*!"

(прим. авт. Аз, Боги, Веди, Глаголь, Добро — буквицы-образы славянской азбуки).

"Ты не можешь иметь детей. И я вижу, как ты любишь моих. Я просто не могу лишить тебя этого счастья."

От его слов словно какие-то струны в душе затронулись, вот только из меня вырвалась отнюдь не мелодия, а боль, разрушающая мою душу и тело, от которой я кричала. Огонь стал печься, словно выжигающий всё изнутри, а потом всё стихло.

Мы уже стояли на земле, и он меня обнимал.

"Всё хорошо, любимая. Всё хорошо. Я позабочусь об этом. Я пытался не дать пробудиться твоей памяти. Прости, что не сдержался и сказал."

— Нет, — я отстранилась. — Говори мне всё. Мы это преодолеем. Вместе. Слышишь?

Я смотрела в его глаза, которые были тёмно-тёмно-синие. И у меня мурашки по коже бежали. Я его видела, всего. Впервые при солнечном свете. Он был красив. Мужественные черты лица, выделяющиеся скулы, волевой подбородок. Коротко стриженные усы, и необыкновенные синие глаза. И если раньше у меня была доля сомнения в том, что Дан и муж может быть одним лицом, ведь я никогда не видела их вместе, то сейчас они отпали. Это были разные люди. Во всяком случае, внешне. И хоть цвет глаз был в одной цветовой гамме, но разной насыщенности. Как правильно Ярина говорила, глаза глубокого синего неба в ясный день.

Мы стояли у подножия горы и я видела только его. Внезапно его взгляд словно рассеялся, он глядел куда-то за меня. И только сейчас я услышала грохот где-то высоко. Я повернула и подняла голову вверх и обомлела — прямо на нас летела гора снега. Лавина! Паника, страх вспыхнули словно огонь в душе.

Я обернулась к мужу, ища поддержки. Он ведь защитит, правда? А взгляд его вдруг изменился, из успокаивающего превратился в любопытный.

— Что?

— Ты светишься. Это интересно!

— Да ну тебя! Мне страшно. Сделай что-нибудь!

А он развернул меня к себе спиной, и, продолжая держать руки на моей талии, тихо прошептал:

— Смотри, милая, смотри.

— Защити нас!

— Нет! Ты сама это можешь сделать, тебе нужно лишь пробудиться. Страх тебе в помощь.

— Я ничего не могу!

— Не правда! Волшебник не знает слова "не могу", он всё может! Он всё сделает, чтобы был результат, не будет надеяться на силу другого. Ты сильная! Ты сможешь! Я в тебя верю!

Его слова внушали какое-то спокойствие.

А я смотрела, как на нас надвигается тонна жидкого снега. Это было ужасающе! Казалось, сейчас эта масса просто сметёт нас, как в фильмах про сошедший с гор снег от какого-то взрыва или громкого звука.

"Я могу! Могу! Могу! — повторяла про себя. — Я справлюсь!"

Что я должна представить? Как всё останавливается? Или как вокруг нас создаётся защитный купол?

— А это уже как хочешь. Ты — человек творческий, — я не обратила внимание на то, что он слышал мои мысли. Лишь слова.

И я представила стену, поднимающуюся до неба, отгораживающую нас от лавины, и стоящую столь крепко, что любой удар или взрыв выдержит.

И вовремя! Потому что в следующее мгновение снег ударился о невидимую стену. Но препятствие даже не дрогнуло. А я наблюдала, как всё с грохотом останавливается, замирает. И ноги меня уже не держали. Я бы села, если бы он не удержал меня.

— Умничка! — похвалил муж. Или он теперь мне не муж?

— Как тебя звать? — меня ситуация с неизвестным именем всё больше раздражала.

— Зови, как хочешь?

— Но...

— Имя, данное возлюбленной — имеет особую силу. Оно может исцелять, призывать, повелевать, да много всего.

— Твоя стихия — огонь?

— Как тебе сказать, огонь — часть меня, которую ты приняла. Во мне много всего намешано, как, впрочем, и в тебе.

— Ты поставишь на меня блок?

Он развернул к себе, заглянул в глаза. — Да, пожалуй стоит. Но опять же, в случае угрозы жизни твоей или малышей, блок снимется, а потом вновь вернётся, как опасность будет устранена.

— Что я должна для этого сделать?

— Зажмуриться? — он улыбался. Его улыбка была такой нежной, что я не могла сердиться на его глумёж.

— Ты у меня спрашиваешь? — удивилась я.

— Не знаю, как хочешь, как скажешь, так и поставлю. Хочешь, могу поцелуем поставить блок или слиянием.

И хотя он шутил, говорил это с улыбкой, при последних словах я покраснела, представляя, как мы это делаем.

— Ладно, думаю, с тебя пока хватит впечатлений, и пора уже отдыхать.

И он поцеловал. Нежно, но в то же время даря свой жар, своё... желание? Я ослабла, закрыла глаза, наслаждаясь прикосновением. А когда он отстранился, поняла, что лежу на твёрдой поверхности. Открыв глаза, ничего не увидела. Лишь темноту. Слышался скрип колёс и ощущалась лёгкая убаюкивающая тряска, напоминающая равномерный ход поезда.

"Отдыхай, я поставил блок, не переживай," — услышала его голос в голове.

Я закрыла глаза, вспоминая необыкновенные ночные приключения. И правда, замечательное свидание, несмотря на все острые ощущения. А ещё откровенное.

Но сейчас я очень хотела его почувствовать внутри себя, не просто огнём, а ещё и физически. От этих мыслей у меня внизу живота разлилось тепло.

"О, кто-то проголодался, — вновь услышала его голос. — Значит, я зря сдерживался."

"А ты — разве нет? — бросила ему вызов. — Правда, ты ведь снял с себя полномочия мужа, а жаль," — я подначивала его.

"И ничего я не снимал," — словно обиженно просопел он.

"А кто дал мне свободу выбора?"

"Я хочу, чтобы ты сама хотела быть со мной, чтобы это был твой выбор, а не попытка обрести опору в этом мире. Не попытка защитить детей. Потому что ты всегда думаешь сперва о них, а потом уже о себе."

"Значит, ты всё ещё муж и хочешь меня?"

"Страстно желаю, мечтаю, и ты не представляешь, каких трудов стоило всё это время, а особенно сегодня, сдерживаться, ощущая тебя в своих объятиях и гасить своё желание."

"Я тоже этого хочу," — от таких мыслей я вновь покраснела. Сложно признаваться в этом.

И вдруг я ощутила себя абсолютно голой, и подо мной прогнулась постель, словно я на мягком матрасе, а не в карете на твёрдой лавке. Стало не так темно, словно занавески были открыты и с улицы проникал какой-то свет. И я увидела не потолок, а балдахин, похожий на тот, что висел в доме Аглаи в его покоях. И тут же почувствовала прикосновение его чуточку волосатой уже голой груди, ложащейся на меня, медленно прикасающейся к соскам, чем вызвал ещё больший жар между ног. Я согнула их в коленях, инстинктивно разводя в стороны и впуская его ещё ближе.

Блин, неужели мы в доме Аглаи и нас может кто-то услышать?

А на мне лежит желанный мужчина, пока безымянный. От одной этой мысли я ощутила вожделение. А в следующий миг он вошёл в меня, одновременно целуя в губы. А я чуть не застонала. Тело горело от его прикосновений, не говоря уж о внутреннем огне, что сливался со мною.

Он двигался медленно, словно дразня, а мне казалось, что я дышу как паровоз, сердце стучит громко-громко, и сейчас всех разбудим. Он приподнял мои ноги, закидывая их к себе на плечи, вызывая ещё более глубокое проникновение, от которого я стиснула зубы, стараясь не застонать.

— Не сдерживай себя, — прошептал он.

И я застонала.

Темп постепенно ускорился. И я уже не могла ни о чём думать, лишь о своих незабываемых ощущениях. Быстрее. Ещё быстрее! И мир взрывается тысячами красок, а следом я ощущаю, как его пламя внутри меня тоже взрывается. Он ложится на меня, словно без сил. Дышит учащённо мне в шею.

"Люблю тебя," — шепчет он мысленно.

"И я тебя, мой Незнакомец," — отвечаю так же.

"Хорошее имя, главное, никому его не называй."

"Как скажешь, Незнакомец".

Он лежал и рисовал мозолистыми пальцами на моей груди спиральки, вызывая повторное желание, прокладывая извилистую дорожку известного только ему рисунка по грудине к пупку а потом и ниже. Провёл по лону, заставив выгнуться, по внутренней стороне бёдер, заставляя дышать прерывистее, заставляя метаться и извиваться.

"Хочу тебя! Вновь хочу."

А он внезапно развернул меня на живот, и провёл руками по спине, вызывая ещё большее желание, по ягодицам, я уже стонала, не сдерживая себя.

Он поставил меня на четвереньки, и провёл руками по бокам, груди, ключицам. И вошёл сзади, вызывая стон.

— Люблю тебя, — шепчет он. — Сильно-сильно! — и при каждом его слове происходит удар и прикосновение к какой-то очень чувствительной точке внутри меня. Я кричала, не в силах сдержать свои ощущения. Я сходила с ума, я становилась невесомой, я взлетала от счастья много-много раз.

А потом мы обессиленно лежали в объятиях друг друга, переплетя ноги, сведя руки в замки, соприкасаясь носами и лбами.

— Ты — необыкновенная женщина, — шептал он.

— Я люблю тебя, — прошептала засыпая.

— И я тебя люблю, моя Волшебница, — прошептал он. Это было имя, данное им мне, и я провалилась в сон, счастливый и безмятежный.

* * *

*

Проснулась я на удивление полной сил. Вот тебе и бессонная ночь! Во мне энергия просто бурлила. Казалось, я могу сдвинуть горы. Я открыла глаза и попыталась осознать, где нахожусь. Равномерное покачивание, жёсткая спинка, приевшийся уже потолок. Карета.

Страшнее всего было опустить взгляд. Одета, хух! Напротив через проход спит Дан, слева от меня — дети всё ещё сопят. Уже светло, правда, шторки на окнах закрыты, и свет лишь небольшими полосками света проникает внутрь. Любимого нет рядом. Как всегда. Но я была счастлива, как никогда раньше, и не сердилась. Ведь будет не очень хорошо, если нас застукает Дан или малыши.

Я протёрла глаза и села. Сон как рукой сняло.

Рядом лежала книжка. Обложка была такая же, хотя тут все обложки были однотипные.

Внутри, правда, оказался Гоголь "Вий". И записка: "Я б и Беляева достал, но, к сожалению, путешествовать сквозь время не умею..."

Но откуда он узнал? Я ведь говорила Дану. Покосилась на него. Но тот продолжал спать. Я стала читать дальше.

"...Знаю, у тебя много спросов, иногда ты слишком громко думаешь, а я слышу. Ты мне про советский союз ещё обязательно расскажешь. Хочу знать, как ты жила и в какой стране. Очень много хочу знать. Люблю, твой Н."

И записка тут же исчезла, словно её и не было.

* * *

**

Поскольку у нас с мужем начали налаживаться отношения, то я стала подумывать о том, чтобы уйти от Дана. Только как это сделать, я не представляла. Не хотелось его обижать, да и дети в нём души не чаяли. Как вот так вновь сорваться с места. И куда? Вспомнилось, как в прошлый раз, когда удирали от Аглаи, как они это восприняли, но при этом возмущаться не стали, молча покорились своей доле.

Я наблюдала за Даном и детками.

— Мамочка, ну пойдём с нами побегаем?

— Нет, милая, я не хочу.

Последнее время мне всё сложнее было наблюдать за ними. Мы не семья, и никогда ею не будем. И нет смысла привязываться к учителю.

Дан побегал с ними, запыхался, словно дедок, хотя внешне не сказала бы, что он в возрасте.

— Они тебя совсем замучили, — сказала ему.

— Да ладно, мне не жалко.

— И как вот ты можешь принимать чужих детей? Не многие это могут.

— Какая разница свои или чужие? Некоторые вообще не могут завести своих или родят мёртвых.

А мне от этих слов так больно сделалось. Я вымученно выдавила из себя улыбку. Малышня вновь прилепилась к Дану и за руки оттащила его.

А я вдруг увидела другого человека, молодого, красивого и зеленоглазого.

Я всегда любила детей. Правда, пока была маленькая, в няньках у соседей ходила, а как подросла, то иногда и оставляли их посидеть со мною старшекласницею, пока родители на работе. И я рисовала им много картинок, оттачивая мастерство кружка по рисованию. А когда пришла пора задуматься о призвании, я подумала об архитектуре. Всё же профессия престижная и высокооплачиваемая, в отличие от художника.

И вот как-то гуляя по городскому парку, я увидела молодого парня, играющего с детками. Даже невольно залюбовалась им. Он так забавно себя вёл, словно и сам был ребёнком. И я часто его видела, но не решалась подойти. А потом мы встретились в университете. Он оказался второкурсником, тоже по архитектурному профилю. Зеленоглазым красавцем. И мы часто встречались в коридорах. И постепенно познакомились и у нас начали развиваться отношения, пока лишь дружеские. Мы шутили и подкалывали друг друга. С ним было так легко и непринуждённо.

А после перехода на второй курс, я его не видела всё лето. Хотя и приходила на ту площадку, вот только там было много кого, только отсутствовал ОН. Я приходила с книжкой, и садилась где-то неподалёку на лавочке и читала, а порою и рисовала тех же бегающих деток, правда набросками, краски я не сильно жаловала, а вот пастель очень любила.

Я тосковала по нему, но не отчаивалась. Но встретились мы вновь на учёбе.

— Привет, Зинуся! — увидав меня, он подбежал и заключил в объятия. А у меня сердце готово было выпрыгнуть из груди. А он в шутку даже поцеловал в щёчку. Это был мой первый поцелуй. Невинный, но такой волнующий.

Все пары я только о том и мечтала, чтобы встретиться с ним. Схлопотала замечание от преподавателя, но не расстраивалась.

После пар я задержалась в библиотеке, а когда уже уходила домой, он ждал меня на выходе.

— Зинуся, ты чего так долго, я уже заждался.

— Макс? — растерялась я, уж никак не ожидая, что он будет меня ждать. — Ты меня ждёшь?

— Тебя, а кого ж ещё?

В тот день мы долго гуляли по городу, и просто наслаждались обществом. А провожая меня на автобус, он меня легонько поцеловал в губы.

Так начинались наши отношения, невинные, лёгкие и прекрасные. Я была на седьмом небе от счастья, а вот в учёбе начала стремительно падать. Начали накапливаться хвосты, и к концу семестра я почти ничего не сдала. Но это не огорчало, ведь у меня был любимый. Все трудности по плечу, если есть опора в жизни. У меня она была.

А потом он предложил мне руку и сердце. Только вот я согласилась, лишь при условии, что всё сдам. Как он меня тянул, старался изо всех сил. Видно, кому-то невтерпёж было, ведь я поставила условии, что до брака ни-ни.

Его родителям я нравилась, они часто называли меня дочкой. Да и я была не против иметь таких заботливых свёкра и свекровь. Сессию я всё же сдала, и перешла на следующий курс. Правда, не на отлично, как хотелось, но и на этом спасибо.

Мы уже собирались подать документы в ЗАГС, когда в самом регистрирующем органе нам предложили пройти обследование на венерические заболевания, бесплодие и болезни, передающиеся по наследству. Мне было всё равно, ведь я любила. Да и Макс хотел-было отказаться, но его мать настояла. Мол, лучше перебдеть, чем недобдеть. Да и если что имеется, то лучше знать сразу, а не прожить много лет в браке, а потом начнутся проблемы и походы по врачам.

Мы и пошли сдавать анализы. Поначалу всё было ничего, хотя отчего-то я вся была на нервах. Ведь не может у меня быть венерических заболеваний, я ведь ни с кем ещё не была. Но плакаты в поликлинике пугали тем, что заразиться можно через поцелуй. Так что я всё же переживала, ожидая один за другим результат.

Несчастье пришло откуда не ждали. Мы уже получили все анализы, все отрицательные, оставалось лишь забрать тест на совместимость и бесплодие. И это должна была сделать я, потому как Макс был на работе, и впереди надо было отпрашиваться для подачи документов в ЗАГС, поэтому ответственное задание было поручено мне.

Поначалу я не хотела сразу смотреть, поглядим вместе. А потом, стоя на мосту, по дороге домой, я всё же развернула свой анализ. И обомлела. Мне ставили последнюю стадию бесплодия, которое даже уже не лечится.

Сразу вспомнились слова Макса, что хоть он любит детей, но наверное не смог бы растить чужого. Всё же одно дело играть с малышами на площадке, а другое — видеть каждый день, знать, что это кто-то другой постарался, а не ты.

Отчаяние готово было захлестнуть меня. Слёзы непроизвольно сами падали. Я стояла, облокотившись о парапет и смотрела на водную гладь. Вот так и кончается жизнь. Будь это кто другой, и не скажи Макс когда-то эти слова, я бы всё равно пошла к нему и всё рассказала. Но сейчас я не могла. Утопиться? Не выход ведь.

Через пелену слёз и заложенных ватой ушей, я вдруг услышала телефонный звонок. Не хочу брать. Наверняка Макс. Не могу.

Но телефон настойчиво продолжал звонить. Мелодия заканчивалась, потом какое-то время тишина, и вновь звонок. Ну что ж прикопались-то!

Я достала телефон, собираясь его уже выкинуть в воду, когда обратила внимание на незнакомый номер. Странно. Подняла трубку.

— Зинаида? Вы знаете Антона и Анастасию Сотниковых?

— Да, это мои родители.

— Приносим свои соболезнования, вы не могли бы приехать на опознание?

Я сглотнула подступившие слёзы, выслушала женщину, записала адрес морга. В тот день в городе случилась авария страшная: грузовик столкнулся с трамваем и несколькими легковыми машинами. В основном все травмами отделались средней тяжести, кроме пассажиров одной машины, как вещал сотрудник морга. Нашей машины. Это и правда были мои родители. За документами следовало прийти после вскрытия.

Я шла обратно на автомате, не осознавая ничего вокруг. Жить было незачем. Близких людей не осталось, любимый наверняка бросит, как только узнает, а из жалости быть со мной — я этого не вынесу.

Вот только смелости не хватало броситься под колёса машины или трамвая. Я слабачка, даже уйти из жизни достойно не могу.

Уже было темно, а я всё бесцельно бродила по городу. Телефон я выключила, чтобы ни с кем больше не разговаривать. Не желала никого видеть и слышать. А потом я словно провалилась в небытие.

* * *

*

Из воспоминаний меня вырвало ощущение тепла.

— Тихо-тихо, любимая, всё уже хорошо. Прости, что так вышло. Я старался не допустить их пробуждения. Но блокировать было нельзя, ты могла умереть.

По моим щекам текли слёзы. Мы стояли под кроной дерева, скрываясь за стволом. Я тяжело дышала, стараясь совладать с болью. Он прижал к себе и нежно гладил по голове.

— Всё хорошо. Я с тобой. Что бы ни случилось.

— Ты видел?

— Нет. Но я чувствую твою боль и слышу твои мысли, которое были болезненно громкими.

— Скажи, если б не было детей, ты б...

— Нет, милая, нет. Я бы всё равно был с тобой. А деток мы б сирот себе взяли и любили б их как родных.

Я всхлипнула.

А он приподнял мой подбородок и поцеловал, страстно, даря мне свой огонь, который сжигал всю пробудившуюся боль и замещая её любовью.

— Забери нас, — попросила я. — Я здесь больше не могу находиться.

— Прямо сейчас?

— Надо поговорить с Даном.

— Напишешь ему письмо.

А я вспомнила Макса. Я ведь так ему ничего и не сказала. И просто исчезла. Как сложилась его жизнь? Он ведь любил меня. А жить в неизвестности — хуже всего. Жить надеждой, что может ещё встретитесь.

— Нет. Мне надо поговорить.

— Хорошо, милая, как скажешь.

— Забери потихоньку деток, ладно, когда те пойдут гулять с другими детьми?

— Тогда свистни, как пойдут.

— Хорошо.

Муж кивнул, поцеловал в губы и исчез.

А я выглянула из-за дерева. Малышня бегала в догонялки за бабочкой, а Дан стоял под одним деревом.

Надо поговорить, однозначно. И чем раньше, тем лучше.

* * *

*

В ближайшем селении, когда дети убежали играть с местными ребятишками, я решила начать непростой разговор.

— Дан, нам надо поговорить.

Вспомнились слова Пушкина: "Ты прекрасна, спору нет. Но царевна всех милее, всех румяней и белее."* Я ведь хочу сказать, что ты — хорош, но я не могу с тобой быть.

(прим.авт. Цитата из "Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях").

— Прогуляемся? — предложил он свой локоть.

Приглашение я приняла.

— О чём ты хотела поговорить?

— Дан, так продолжаться больше не может. Эта поездка чудесна, но...

— Но?

— Но дети к тебе слишком привязались.

— Так в чём трудность? Ты ведь свободна по документам, и для всех мы уже состоявшаяся пара.

— Дан. Ты — замечательный человек. И мне очень нравишься. Но я тебя не люблю.

— А кого любишь? Мужа?

— Мужа?

— Ну, ты вспомнила своего мужа?

Ах, вот он о чём, я действительно несколько раз отталкивала Дана ради мужа. Лгать не хотелось, но и правду я сказать не могла. Поэтому решила найти компромисс.

— Да, я кое-что вспомнила. Был один человек, которого я очень любила. Зеленоглазый темноволосый, он очень любил детей. Но у меня наследственная болезнь, я не могу иметь детей, — ну, я ведь правду сказала. — Мы хотели пожениться, но потом всё пошло наперекосяк. Погибли мои родители.

А что, ведь ни слова лжи. Теперь бы с детьми выкрутиться.

— И что было дальше? — он выжидающе посмотрел на меня.

Неужели ему любопытно?

— А дальше я не могла ему подарить наследников, наша семья оказалась на бобах, а из жалости я не хотела быть с ним. И я ушла.

— А дети?

— Детей-сирот я встретила в одном захолустье, над ними издевались, и я предложила им уйти. Предложила стать их мамой. Ну а потом не знаю, что случилось. На нас напали какие-то люди.

А вот дальше в любом случае нужно было солгать. Я ведь не была девственницей. И либо солгать, что не помню, что случилось, либо сказать, что меня изнасиловали.

— Они тебя изнасиловали?

Это не я сказала, а он. Я всхлипнула, тем самым как бы подтверждая его слова.

— Давай уедем, ото всего. Будем растить вместе этих детей. Они — замечательные.

Предложение было заманчивым, и если бы у детей не было их живого отца, и он бы предложил совсем недавно, до примирения с мужем, я бы согласилась.

— Я не хочу зависеть от мужчины. У меня ведь есть прибыль с разработок, я хочу попробовать начать своё дело.

— Но женщина обычно не имеет никаких прав.

— Я хочу попробовать это изменить.

— Почему ты не хочешь принять моё предложение? Будешь так же, как и раньше, заниматься своими разработками, и вести дела под прикрытием моего имени.

— Я не могу так поступить, извини. Да и дети к тебе привязались. Это может иметь не очень хорошие последствия.

Мужчина отстранился от меня.

— Почему ты не можешь просто жить? — это было скорее обвинение. И хоть он был по-прежнему спокоен, но в его глазах плескалась злость и обида. — Я ведь столько для тебя сделал?

— Вот поэтому и не могу. Это будет опять же из чувства долга перед тобой. А я хочу замуж выйти по любви.

— Какой бред! Любовь — это для крепостных, когда обоим друг другу вообще нечего предложить.

— Извини, отдай мне, пожалуйста, мои документы.

— Эти? — он достал из внутреннего кармана пиджака. А потом у меня на глазах взял их и порвал. — Ты сама сделала свой выбор. Я предлагал тебе свой мир.

Разве я могла любить этого человека? Как же вмиг он поменялся. В его глазах больше не было спокойного радушия и той глубины, которая мне нравилась. Это были холодные синие расчётливые глаза.

А я развернулась и пошла в село, за детьми.

— Ярина, Дар!

Как я могла так ошибиться в человеке? Обида застилала глаза. Как вовремя я поняла, что у нас не может быть будущего. Жаль, что столько времени я провела с ним, ведь дети к нему привязались. Да, он очаровывал своей способностью находить общий язык с детьми, талантом учителя. Этого у него было не занять. И от этого ещё обиднее.

Я звала детей, но их не было. Дети играли, и правда, но местные, вот только моих там было не видать.

— Яся, Дар! — звала я.

"Незнакомец, ты их забрал?" — в отчаянии я обратилась к мужу.

"Нет. Ты не сказала, что уже можно и поблизости нет никого."

"Тогда где они?"

"Сейчас найду."

Я обошла всё село, но детей словно след простыл. Тревога всё нарастала.

"Нашёл?"

"Да. Я их забрал."

"Всё в порядке?"

"Теперь — да. Тебя забирать?"

На его слова я не оьратила внимание, потому что увидела впереди себя каких-то мужчин. На людях не стоит мужу показываться.

"Пока нет. Я позову."

Мужчины стояли передо мной и ухмылялись отвратительно, своими выщербленными зубами. Какая мерзость!

— Ну что, милая, добегалась?

Я развернулась, чтобы бежать назад, но и сзади мужчины оцепляли кольцо.

— Что вам нужно? У меня нет денег, драгоценностей.

— Нам нужна ты. Точнее даже не нужна.

— Так отпустите меня.

— Э, приказ был доставить её живой. Но ведь речи не было о том, что целой и невредимой? — сказал один из головорезов. А это были именно они, хотя, может и селяне, просто с ножами. И разговаривать с ними было бесполезно.

Отчаяние поселилось в сердце. Кто за всем этим стоит? Ведь не может же он? Я ведь не могла так сильно ошибиться в человеке. И что ему тогда нужно?

"Милая?!"

"Я позову!" — я кричала, пусть и мысленно, лихорадочно ища выход. Не время мне сейчас отвлекаться!

И рванула вбок, через ограду. Знаю, что не возьму её высоту, всё же не Алиса Селезнёва из "Гостьи из будущего", но попытка — не пытка. Так просто я сдаваться не собиралась.

Калитку я увидела вовремя и плечом ударила, расчитывая на сопротивление, щеколда была, но я её выламала. Теперь собака. Она пыталась сорваться с цепи, отчаянно лая и скаля свои зубы. Но я её не боялась — мужики страшнее.

— Отвали! — рыкнула на неё я. Не до неё сейчас, совершенно. И та поджав хвост удалилась.

Я бежала вглубь участка, за хозяйственные постройки. И лишь когда скрылась из виду, позвала мужа.

Он не заставил себя ждать.

И тут же я ощутила жар за своей спиной.

"Ты можешь сделать нас невидимыми? Я бы хотела знать, что происходит."

"Хорошо."

И меня окутало пламя, полностью и без остатка. А потом всё исчезло. Точнее я перстала видеть пламя и себя.

— Где она? — кричали бандиты.

* * *

*

Было по-настоящему страшно. И я ничегошеньки не понимала. Они сновали рядом, и я всё боялась, что, если нас заметят?

А потом пространство вокруг нас изменилось. И мы очутились в каких-то покоях.

— Добро пожаловать домой, Зинаида Михайловна.

— Где дети?

— В своих покоях. Ты отдохни с дороги или иди к ним, но они скорее всего спят. А я пойду разберусь кое с кем.

— Я ж хотела посмотреть, что да чего.

— Зина, не время сейчас. Ты там всё равно ничего не увидишь, а переживать лишний раз — не стоит.

Но уйти он не успел.

— Богдан Михайлович, Богдан Михайлович, — раздался голос за дверью и стук.

И муж скривился и... исчез. Нормально?

Я подошла к двери и распахнула.

На пороге стоял мой давешний знакомец, который меня нанял в трактире. Оба на!

— Зинаида Михайловна? — он как-то весь сжался. — Здравствуйте! — и он поклонился.

А я хлопала глазами и вообще ничего не могла понять. Он ведь назвал мужа Богдан Михайлович, но как это может быть? Неужели всё это время муж дурил мне голову и был рядом? Ладно, насчёт внешности, он ведь волшебник, мог и поменять. Но тогда его поведение не понятно.

— Кто вы?

— Я поверенный Богдана Михайловича.

— А Богдан Михайлович?

— Ваш муж.

— Но...

— А, вы о том самозванце, что был рядом с вами... — он прикусил язык.

— Самозванце?

— Извините, у меня дела.

И этот самый поверенный — удрал. А я думала, что мужчины — не бегают, по правилам хорошего тона.

Ничего не понимаю. Внутри помещения были отделаны красным деревом. Красиво. Но, было несколько странно. Стены были не ровными и не из-за резьбы, а... Я подошла к стене и даже потрогала. Это было дерево. Живое! Которое причудливо создавало стены, потолок, пол. Я в сказку попала?

"Муж?"

"Я занят. Поговорим позже."

Ну вот, и весь разговор. И что мне делать? Так, раз я жена, значит, хозяйка. Вот и буду тут хозяйничать. А в случае чего — пусть Незнакомец или как его там... пеняет на себя!

Я заходила во все комнаты, и поражалась красоте происходящего. Дерево, хоть и было живое, но вряд ли оно могло так расти, без посторонней помощи. А резьба была, точнее не резьба, а форма дерева была такой, словно искусный мастер вырезал дерево.

Отчего-то вспомнился дом Аглаи, там ведь тоже было всё резьбой украшено. Вот только дом был каменный, просто украшен внутри деревянными панелями с резьбой. А тут — всё было настоящим и каким-то сказочным.

На стенах висели картины, а также металлические поделки. Я протянула руку к одному кораблику, и он подлетел ко мне.

Неужели мои способности разблокировались?

Я потрогала кораблик. Он поражал своей детальностью, хоть и был маленьким, не больше аршина длиной. Детали были такими тонкими, что, казалось, я могу их повредить. А картины — настоящее море, словно живое, заснеженные горы, что простираются перед моим взором, как ещё недавно я сама видела. Неужели это он рисовал?

Занавесок не было, зато была зелень и листва, лианы, спускающиеся с потолка, словно искусственные шторы из бамбука, вот только всё было настоящим и живым. А под ногами были не ковры, а самый настоящий мох.

Я бродила по дому, заглядывала в пустые комнаты. А потом нашла ту, где были дети. Она оказалась соседней с нашей и даже смежной. Я просто этого поначалу не заметила. И, кстати, никакого балдахина не было на нашей кровати, это были такие же растения.

Детки уже проснулись и удивлённо разглядывали окружающий интерьер, трогали всё и восторгались.

Увидев меня, они обрадовались.

— Мамочка! Где это мы? — спросила Яся.

— Дома, милая, дома.

— Гляди, какие тут единороги, — сказал сынуля, вытаскивая из-под кровати деревянную лошадку с маленьким рогом. Она была сделана как и в нашем времени, качалка своего рода. Вот только я потрогала дерево и отдёрнула руку. Игрушка была мягкой и тёплой, словно настоящей кожей лошади с шёрсткой.

— Ясенька, всё хорошо. Мы дома.

— А батюшка где?

— Скоро будет, милая. Только знаешь, мне нужно с вами поговорить.

— Да? — удивлённо приподняла бровки дочка. — Я слушаю, мамочка.

Я присела на пуфик, взяла дочу на коленки и попыталась собрать мысли в кучку.

— Понимаешь, тот человек, с которым мы путешествовали, он не ваш отец.

— Ну да, я знаю, мы ж понарошку его батюшкой называли.

— Но вы с ним общались, играли.

— И что? Он тебе ведь нравился, а батюшка сказал относиться к нему уважительно.

— Батюшка? Ты говорила с отцом?

— Ну да. Мам, ты чего?

— Я ничего не понимаю, милая.

— Мамочка? — Дар подошёл и обнял меня, заглядывая в мои глазки. — Я тебя люблю, мамочка.

— И я тебя, любимый, — обняла малыша крепко-крепко, и Ясю тоже.

— Так когда вы общались с отцом?

— Каждый день, пока мы путешествовали, кроме сегодняшнего дня.

— Но ведь мы путешествовали не с вашим отцом.

— Да, в карете ехал другой дядя. А вот гулял с нами батюшка.

Ничего не понимаю.

— Мам, отец не хотел тебя пугать, а потому принимал облик того дяди, гуляя с нами, а его усыплял в карете. Но это только на прогулки.

— Ясь, мы ведь договаривались ещё у Аглаи дома, что вы будете говорить мне всё.

Я старалась скрыть обиду. А потом поняла, а зачем? Ребёнок должен знать о моей реакции и чувствах.

— Мне обидно, понимаешь? Очень обидно. Ваш отец не доверяет мне? Зачем он так? А вы? Неужели я не достаточно вас люблю, уделяю вам время? Зачем эти тайны?

Я пыталась проглотить слёзы.

— Прости, мамочка, — Яся прижалась ко мне. А Дар повторил за сестрёнкой, тоже прося прощение.

А у меня вот реально руки опустились. Зачем они так? Неужели я не достаточно настрадалась или не доказала свою преданность?

Ладно, не время раскисать. Я сильная, справлюсь. А с муженьком у нас будет длинный разговор.

* * *

**

Пока мужа не было, я провела ревизию. Нашла кухню, приготовила еды, вот только не кулинарные изыски, а то, чему мама научила. А что — простой суп, добавить травки, крупы, картошки да на мясном бульоне, наваристом. Благо продукты имелись и ледник тоже.

Дети вовсю помогали готовить. Что-то помыть, порезать. Боже, да тут даже водопровод был. Цивилизация!

Овощное рагу забацала с мясом. Правда, приготовила из расчёта, что нам до отвала наесться, а вот мужу — чуточку, попробовать. В оставшееся рагу добавила перца для остроты, детям-то не нужно, а чтоб у мужа горело всё да аппетит разжёгся.

В скором времени и муженёк пожаловал. Ну, я его покормила остатками. Правда, молчком всё. Хочешь кушать — отвечайте дорогой гость. Но добавки — фигушки.

Естественно, мужу всего на один зуб осталось. А я по-тихому, с кухни смылась, пока он вкушал еду. Я правда далеко не ушла, было интересно поглядеть, что станет делать. А муж, не наевшись, пошёл лазить по кастрюлям. И по-моему, даже выскабливал остатки.

А я с довольной ухмылкой отправилась дальше. Засела в его кабинете, и принялась рисовать. Давненько я уже хотела воплотить свои мысли в реальность, а то дорога меня утомила порядком. Нарисовала скрепки, кнопки, зажигалку. Ну и ещё по мелочи.

— Милая? — заглянул в кабинет муж.

А я вздрогнула. Всё вышло совершенно случайно. Я не хотела... право слово. Вот только картина, висевшая над входом уже красовалась на голове мужа. Естественно с дыркой.

Я внутренне сжалась. Я бы убила за такое отношение к своему творению.

— Милая? — его голос уже звучал как угроза. А следующим на его голове оказался тот самый кораблик.

А я решила, что пока муж не оклемался, пора линять.

Вовремя я это сделала, потому что он уже был в бешенстве. Я захлопнула дверь в нашу спальню. Он попытался войти, но я хорошенько так на неё опёрлась.

Три безуспешные попытки, и он отстал. А я не успела передохнуть, как он очутился прямо напротив меня.

Ой, мамочки!

По комнате залетали все предметы, которые не росли. И всё полетело в мужа.

— Успокойся! — это был приказ.

— Я, я, я не специально.

— Ага, как же!

— Ну да, я тебя прибить готова. Сам виноват!

— Успокойся, иначе блок наложу.

— Только попробуй, — прошипела я.

— Раз!

— Два! — сказала я, передразнивая его и продолжая счёт. — Два с половиной. Два и три четверти! Два и семь восьмых! Два и девять десятых!

— О, отличная мысль! Дети сразу дроби выучат.

— А то!

Муж улыбнулся. А в следующий миг он шагнул ко мне и заключил в объятия.

— Только распусти руки! — зашипела я.

А он обнял меня и просто стоял, уткнувшись мне в шею носом. Не знаю, сколько мы так стояли, пока я решила всё же опустить свои вскинутые руки ему на ключицы.

— Спустила пар?

— Нет.

— Хочешь продолжить?

— А можно?

— Да. Я заслужил.

— И тебе не жалко своих трудов? Ведь это всё ты сделал!

— Неа. Я не против всё тут изменить. Я создавал этот дом в трауре, чтобы хоть как-то отвлечься.

— А мне здесь нравится.

— Так что, крушить ещё будешь?

— Точно можно?

— Да.

А дальше я не глядела, но грохот был ужасающим. Причём, не только в этой комнате, но и везде. Не тронула я лишь детскую и кухню.

И правда, полегчало.

— Готова поговорить?

— Я слушаю.

Но в следующий миг я лежала на кровати в его объятиях. Уже без платья, но ещё в нижней сорочке.

— Убью!

— А тебе не жалко?

— Тебе меня было не жалко!

— Не правда. Я старался оградить тебя от переживаний, как мог. Потому и позволил быть с другим.

— Ага-ага!

— А что, ты была бы счастлива, если б я посадил тебя под замок в этот дом? Ты ведь училась у него. И если б я встал на его место, ты б заподозрила неладное. Начала б накручивать себя.

— А правду сказать — слабо? Я не одуванчик, что дунешь, и ничего не останется.

— Извини. Я всё время недооцениваю твою эпоху. Интересно, у вас там все такие или ты — единственная в своём роде? За словом в карман не полезешь, да ещё и глаза выцарапаешь. Может мне махнуть в будущее да найти себе поспокойнее девушку? — он явно шутил, но я надула губки и отвернулась. И даже драться расхотелось. Просто обидно стало.

— Значит, всё же ревнуешь, — констатировал факт муж.

А я молчу.

— Мне приятно, — он поцеловал в ушко. Ноль реакции. Лизнул его.

— Ты обещал руки не распускать.

— Так я руками тебя и не трогаю.

А я вновь начала злиться, и по комнате вновь начали летать предметы.

Муж отстранился, откинул голову на подушку и уставился в потолок, раскинув руки в стороны.

— Знаешь, никогда не думал, что полюблю неуравновешенную девушку. Лишь утончённую леди.

Я хотела возразить, но прикусила язык. Пусть скажет, что хочет, а там и посмотрим.

— С женой я был знаком с детства, ты не представляешь, какой она была. Всегда следовала за своей гувернанткой и говорила её словами. Читала мне нотации, и так смешно это делала, что уже в пять я понял, что знаю, на ком женюсь. С летами она хорошела, а все её речи сводились лишь к греху. Это грех, то грех. Куда ни плюнь, всё грех. Но я и не спорил, лишь кивал, и любовался ею.

Мои родители были против нашего союза, но к моменту моего восемнадцатилетия они погибли, поэтому как ей исполнилось шестнадцать, я женился.

Поначалу всё было отлично, но куда ни плюнь, мне всё запрещалось. Задерживаться на работе — нельзя, разговаривать с другими дамами — тоже, и опять всё сводилось либо к приличиям, либо к греху. Она посадила меня в клетку, в которой я просто не мог сидеть. А ещё я боялся сказать ей о своих способностях. Просто она была фанатичкой, и я просто боялся, что закончу свои дни на костре, да и не только я, но и дитя под её сердцем. Но при этом я всё равно любил её.

Я так и не признался. Тайком убегал среди ночи, чтобы хоть чуточку ощутить себя живым. Нет, во все тяжкие я не пускался, но переносился куда-то в горы и начинал вырезать какой-нибудь храм в скале с помощью силы, или строить на вершинах скал, куда обычные люди добраться не могли, не то, что построить что-то.

А однажды я задержался. Работа так увлекла, что я потерял счёт времени. Дома был скандал. Потом пошли угрозы, что уйдёт от меня в монастырь. И я плюнул на всё и остался с женой до самых родов, а потом и до следующих. Но от того, что я был рядом, мне всё равно находили вину. Вот тогда я увлёкся металлами. Сидел часами в лаборатории и экспериментировал. Жена вначале в шутку, а потом и всерьёз говорила, уж не алхимией ли я занялся.

Она пожаловалась своей подруге Аглае. А ту заинтересовали мои эксперименты. Её муж владел металлургическим заводом. Ну и она предложила мне должность главного инженера. И я согласился.

Вроде бы жизнь наладилась, ссоры прекратились и даже то, что задерживался на работе — её уже не беспокоило. Вот только ко мне зачастила Аглая.

Поначалу я не придавал этому значения. Но потом стал ловить на себе её взгляды.

И понял, что влип. Потом погиб её муж, якобы самоубийство, но я не вмешивался в дела её семьи. Их дом оказался заложен, завод, кстати, тоже. Его собирались продать сжна торгах, и я,выкупил за хорошие деньги, чтобы и Аглае перепало что-то, а не только на оплату счетов всё ушло. В общем, чем мог — помогал.

Ну а потом случился тот пожар, унесший жизни жены и детей, во всяком случае, я так считал, пока не увидел их тогда в доме Аглаи.

Горю моему не было границ.

Я бросил всё и уехал, подальше от того места. Много путешествовал, построил вот этот дом. А потом повстречал тебя. И ты перевернула мой мир с ног на голову. Я вновь почувствовал себя живым.

Ты не представляешь, каково это жить в клетке. Поначалу я искал тебя. А потом ко мне пришла официальная почта, которая переправлялась магически сюда. И там было приглашение на бал от Аглаи. Туда идти я не хотел, но меня заинтересовало, почему если она знает, что меня нет, то шлёт приглашение. Тем более не переправляет почту в мой загородный дом, а именно в городской.

— И ты решил сходить проверить?

— Да. А там увидел тебя.

— Как ты меня узнал?

— По ауре. Она у тебя нежно-голубого цвета. Красивая. Ну а увидев тебя я забыл обо всём на свете. Притащил тебя в свои покои, которые отводила мне Аглая, когда гостил. И только увидев детей мозги вернулись на место. И поставив на них дополнительные блоки и защиту, я ушёл заметать следы своего пребывания в гостях у Аглаи.

— И что было дальше?

— Я вернулся в свой дом в том городе, где вы жили и застал незнакомца в своей постели.

Я ждала продолжения, но муж замолчал. Долго собирался с мыслями, гладил меня, но мне кажется, что мыслями был далеко. А я молчала, просто наслаждаясь его прикосновениями.

— Я мог тебе всё рассказать, но ты могла не поверить. Ведь тот человек, что играл меня — он тоже хороший. Я наводил справки, у него есть дочь, правда, она очень больна, а у него денег нет на её лечение, которое ему пообещали за границей. Он неудавшийся учёный. Не знаю, где Аглая его раздобыла. Да ещё и синеглазого.

— Зачем нужно было изображать тебя.

Про внешность я не спрашивала. Теперь было понятно, почему он так выглядел, лохматый и бородатый. Так было меньше шансов, что дети или кто-то из знакомых его узнает, поэтому он и не позволял мне его причёсывать.

— Думаю, что из-за детей. Ты ничего не помнила, и она не знала, кто ты, хотя ты оказалась ей полезна. Но детей она узнала. А уже прошло много времени с пожара и как они пропали. Думаю, что Аглая считала, что они помнят только характерные черты лица. Например, синие глаза. Поэтому ей понадобилось время чтобы отыскать похожего мужчину, да ещё и учёного и тебя пристроить к нему в ученики. Его цель была очаровать тебя, втереться в доверие. Ну а когда придёт пора, вынудить тебя сбежать с ним.

— Но зачем всё это?

— Чтобы убрать детей. Но не тут, на виду, а никто бы и не узнал, если бы в дороге с вами что-то случилось. Ну случилось и ладно. Кто такая ты? Незнакомка, которую Аглая приютила у себя по доброте душевной?

— Но почему так долго нас не трогали?

— Потому что самозванец влюбился в тебя. Да и ты была к нему неравнодушна. А я не мог тебя запереть, помня свой опыт с женой. Насильно мил не будешь. Ты должна была сама выбрать меня, осознанно. Я дал тебе выбор. И ты выбрала меня. Мне было очень приятно, милая. Ты ведь сама попросила меня забрать.

— Но зачем ей убирать твоих детей?

— Она всегда ненормально ко мне относилась. Это даже не любовь, а какое-то просто желание обладать мною. Она предлагала ничего не обязывающие отношения, но я отказал, ведь любил жену. Тогда она решила убрать её и наших детей. Да, я был в горе, но потом она бы помогла мне горе пережить. Но я уехал. Рано или поздно я бы объявился, а тут ты с детьми. Вряд ли б я остался равнодушным к женщине, которая стала матерью моим детям. Вот и надо было убрать тебя из города, пока я не приехал. На балу тебя должен был очаровать самозванец, якобы красивую незнакомку, ну а потом на следующий день он бы узнал. Но ты ушла с бала. А самозванец стал продолжать сорванный сценарий и действительно узнал тебя.

— Но получается, что самозванец всё же решился на убийство меня?

— Нет, но он приказал убрать детей.

Тут вспомнились слова мужа о том, что ТЕПЕРЬ с ними порядок.

— Хочешь сказать, что малыши пострадали? — я в ужасе ждала ответа.

— Они не успели. Их только оглушили. Поэтому я забрал малышей и проверил, что они в порядке. Запустил на всякий случай исцеляющее снотворное заклинание.

Сердце немного успокоилось, но я продолжала переживать. Муж поцеловал меня в шейку, откидывая непослушные локоны и, завалив на подушки, навис сверху.

— Как он мог? — мне надо было выяснить всё до конца.

— Когда всё это затевалось, главная цель Аглаи была устранить детей. Что станет с тобой — было не важно. А когда на кону стоит жизнь твоего ребёнка и чужих, думаю, что выбор очевиден. Вот только Аглая подстраховалась, кучер отдал приказ за самозванца, чтобы тебя устранили. Я ведь почувствовал твою тревогу, предлагал прийти.

— Но ведь на людях нельзя.

— Когда на кону твоя жизнь или жизнь детей — это уже не важно. Я бы замёл следы, в любом случае.

— Ты убил бы всех свидетелей?

— Нет, я бы подчистил им память. Ну а со злодеями я бы рассчитался.

— И что теперь?

— Тебя и детей устранили. Во всяком случае, так все считают. Самозванец на себе волосы рвёт.

— Ты не поквитаешься?

— Я отметил каждого, так что найду в любом случае, да ещё заклинание наложил, что больше обидеть никого не смогут, разве что играть в злодея. Подождём, что предпримут самозванец и Аглая. Пойдёт ли он к ней рассчитываться? Если пойдёт, то он — не жилец. Надеюсь, ты это понимаешь?

Я смотрела в глаза мужа и понимала, что тот, кто приказал убить моих малышей — не заслуживает жить.

— А его дочь?

— Посмотрим. Ничего обещать не могу.

И он наклонился и поцеловал меня в губы. Но я не ответила.

— Ты всё ещё сердишься?

А я замолчала и опустила глаза. Он вновь поцеловал, и вновь не получил взаимности. Тогда лёг рядом, но не ушёл. А я ведь уже готова была обидеться, если уйдёт.

— Ты права. Я должен был всё рассказать сразу, как ты заговорила о доверии. Я не должен был сомневаться. Но это сложно доверять незнакомому человеку после того, как всю жизнь привык скрываться и не открывать душу никому, кроме детей.

Он прав, но и простить вот так просто я не могла. Да, я его понимала. И понимала так же и то, что муж очень близок с детками. И мне надо больше с ними времени проводить и общаться, как я советовала Аглае. Но муж плохо разбирается в женской психологии. Я должна ему сказать о своих чувствах.

— Меня всё равно гложет обида. Мне приятно, что ты сейчас не ушёл, а остался рядом. Но я не могу вот так взять и простить. Ты должен заслужить прощение. Я хочу ухаживаний и доверия. Ты будешь учиться мне доверять. Поначалу просто учиться общаться, делиться со мною своими мыслями, чувствами. Надеюсь, со временем тебе захочется мне просто всё рассказывать, например, кого видел, с кем общался, как день прошёл. И мне приятно твоё внимание, даже когда ты пристаёшь недвусмысленно. Но пока я не прощу тебя до конца, близости между нами не будет. И я очень надеюсь, что ты не уйдёшь сейчас, после моих слов.

Эти слова дались тяжко. Озвучивать свои чувства очень страшно. Что если он не поймёт? И всё равно уйдёт? Что если поймёт не правильно?

— Да, и ещё только заговори о другой или пригрози мне ещё раз блокировкой дара, — я прищурила глаза. — Найду себе более сговорчивого мужа!

И в этот момент я не шутила. Я бы ушла от него. Да, детей бы не бросила, забрала б с собою. А с отцом они смогли бы видеться, по выходным, как при разводе. А что? Я же и до этого справлялась, и находила способ их прокормить. Справилась бы. Им нужна мама, как ни крути. Они ведь даже вызвали меня из будущего. Поэтому давая им выбор, с кем жить, я не сомневалась, что выберут меня.

— Я понял! — сказал примирительно муж. Подскочил с постели и... исчез.

Обалдеть! И что же он понял? Я была в шоке. Вот только он тут же появился с распустившейся розой, которая была в горшке. На кустике было семь цветочков.

— Прости, милая. Я постараюсь загладить свою вину. Но насчёт исчезновений вот таких — не выполнимо. И я не могу тебе о них сказать, потому что это должна быть для тебя неожиданность.

Я нахмурила брови, но цветок взяла. А муж поймал меня в объятия. В ответ наигранно надула губки, а он поцеловал. Нежно так, что я с трудом удержалась на своих двоих.

Но дальше мне следовало сказать то, о чём я могла пожалеть. Всё же так можно было рассуждать с позиции двадцать первого века, а не девятнадцатого. Поэтому тут ещё вставал вопрос чувств. Позволит или нет. Мог и не позволить и я сильно рисковала и собой и детьми. Что если выкинет на улицу и детей заберёт, ведь будет в своём праве, для них я чужая по крови?

— Да, и ещё. Мне нужна лаборатория, кабинет, а ещё я собираюсь заниматься разработками кое-какими. В общем, я хочу открыть своё дело. Но не под твоей фамилией, а своё собственное. И ты туда не будешь лезть, если я не попрошу. И вся прибыль будет моей. Только моей. Семью же ты сам содержишь. А это будет мой капитал, чтобы ты не расслаблялся, я смогу прокормить детей и без тебя. И найти себе другого тоже смогу. Вот! — хух, сказала, выдохнула с некоторым облегчением.

Жду реакции. Страшновато. В этом времени всё же муж содержит семью, и равноправием здесь и не пахнет.

— Хорошо, Зинаида Михайловна, как скажете, — и он закружил меня в объятиях.

— Как ты мог бросить меня в объятия другого!!! — это было обиднее всего. — Ведь мужчины собственники! Ты не мужик! Во!

А что, обидно? Почувствуй себя на моём месте! Знаю, плохо говорить гадости в ответ, ведь сейчас говорят не мои настоящие чувства, а обида, и я хочу сделать ему больно.

А он закрыл глаза и просто обнял. Крепко-крепко, зарываясь носом в мои распущенные волосы.

— Я заслужил этих слов. Прости меня, любимая.

А потом отстранился. Окинул изучающим взглядом.

— Но у меня условие.

— Какое?

— На работе ты будешь в мужском костюме. И про то, что ты женщина, никто знать не будет.

Не, ну нормально? Я хотела возразить, но вовремя прикусила губу. Я и так слишком много условий поставила, и самое главное, что он их проглотил. Это компромисс.

— Хорошо, — сказала я несколько грустно, а он наоборот, просиял.

* * *

**

Мне всё не давал покоя один вопрос, но я не могла ухватить его за хвост. Поэтому когда смогла сформулировать, спросила про самозванца. Ну, точнее про тот домик, где у меня была теория, там ведь микро-климат был, для каждой отдельной комнатки. Как же так? Не мог его ведь создавать мой учитель.

— Так он и не создавал. Там у дома своя вентиляция.

— А замок?

— Ну, совершенно обычный.

— Никакого волшебства?

— Нет, милая. Никакого.

— А на заводе почему нет вентиляции?

— Руки не дошли. Ничего ценного там не хранилось, так что было не к спеху создавать, да и я вечно в разъездах был. А потом и вовсе уехал, когда всё случилось.

— А диван? Ну, софа.

— Не знаю, я не следил. Но ты считаешь, что без волшебства ничего появиться не может?

Я надула губки. Ну вот, а я ведь думала, и правда, про что-то мистическое.

— Если ты так хочешь, я могу создать для тебя что-то такое волшебное.

И в саду появились качели, вот из ниоткуда.

— Совершенно обычные качели.

— Но если они тут взялись, значит, откуда-то изъялись.

А муж улыбнулся и позволил мне рассмотреть их поближе. Это были деревья, почти, разве что с металлическими вставками, где шарниры. Ну и сиденье уже было неживым деревом, а досками.

Я подошла к мужу и поцеловала его.

— А я так смогу?

— Как-нибудь сможешь, — загадочно сказал он.

* * *

*

Кабинет у мужа я оккупировала, всё время рисовала то, что могла вспомнить.

— Значит, это достижения из будущего? Да, не сильно вы продвинулись за сто пятьдесят лет.

А я одарила его удивлённым взглядом. Он был прав. Все достижения моего времени по сути были изобретениями прошлого, только вот в массовое производство их смогли пустить только к концу восьмидесятых.

— Так ты мне поможешь воплотить в жизнь эти разработки?

— А что мне за это будет?

— Шантажист. И что ты хочешь? Прибыль с дохода?

— Нет.

— А что?

Его глаза сверкнули нехорошим азартом.

— Нет! — сказала, как отрезала я. Хочет уменьшить срок воздержания...

— Я же ещё ничего не сказал, — сделал вид, что обиделся.

— Так что?

— Ничего. Уговори меня.

Хитрец! Ох хитрец!

Я подошла и обняла его, а он стоял как скала, и руки не распускал. В такие моменты он держался отстранённо.

Привстала на носочки, дотянулась до его губ. Поцеловала. Ноль реакции. Ещё разок и ещё. На третий он всё же ответил.

А я... я испытала желание его подразнить. Расстегнула его рубашку и провела ладошками по тёплой коже, и даже ноготками. Ох, зря я это сделала. Потому что взгляд у мужа потемнел, а в следующее мгновение он прижал меня к столу.

— Значит, только тебе положено меня дразнить? — юбка была беспощадно задрана, а дальше он стянул с меня трусики.

— Я ждал полгода, милая, — он был зол. И терпению его подошёл конец.

Мы уже давно поженились по местным законам, почти сразу. И спали всё это время вместе. И детей он усыновил, моих детей, давая им все права на наследство. Но интимной близости у нас не было. Я могла его дразнить, доводя до исступления, а он уже жалел, что согласился на мои условия. Но слово волшебника нарушить не мог. А когда я открыла свой магазин, мне приходилось изображать из себя мужчину. По условиям того же договора, причём не просто одеваться как мужчина, на меня муж накидывал настоящую мужскую личину. У меня были наёмные рабочие — молодые девушки, которые продавали женское бельё, корсеты для беременных, а также всякие поддерживающие устройства. Был ещё и отдел медтехники, с костылями, инвалидными колясками, тонометрами и прочим.

Что до чистилок и мясорубки, то муж сделал так, что Аглая привилегии на них не получила. Но не потому, что муж наколдовал что-то. Просто все изобретения регистрировались в международном патентном бюро, а у них внегласный приказ был, не давать привилегии русским. Поэтому в любом случае ничего бы не вышло. Поэтому меня оформили как англичанку, причём дворянского сословия, и все изобретения регистрировали на меня. Ну а потом мы выкупали "якобы" патент и начинали производство. Пришлось, всё же в общий семейный бюджет отдавать часть дохода, а именно как раз ту сумму, которая проходила по документам за выкупку прав.

Но я была не против.

И вот сейчас я была в западне. В моём кабинете, готовая принять мужа. От одной этой мысли меня бросило в жар. А он ждал. Чего?

— Тебе особое приглашение нужно? — я даже растерялась немного.

— Ты меня прощаешь?

Блин, я и забыла. Ведь все условия были магическими. Даже при всём желании он не мог их нарушить. Он мог меня раздеть донага, но на этом всё. Или ласкать одетую, вплоть до груди, но ниже — фиг вам, называется.

А я хотела его, нет, не так, желала.

Я расстегнула его рубашку, сняла её. А потом расстегнула ремень на его брюках, которые тоже сняла. Он желал меня, я убедилась в этом воочию, а я знала, что стоит мне его простить, и изголодавшийся зверь просто возьмёт меня. Прелюдия уйдёт на второй план.

Я обвила его шею руками и принялась целовать его. А он развернул меня к себе спиной и расстегнул пуговицы на моём платье. А потом всё же раздел. Вот только ласкать он не мог.

И я поцеловала его, страстно, напористо, прикасаясь сосками к его груди. Его дыхание участилось. А поцелуи были всё более жадными и проникающими.

Ладно, попробуем тогда так: я уверенно вела его к дивану, и усадила, присаживаясь к нему на коленки. Блин, да я сейчас его просто изнасилую.

Но в то же время, его ведь надо подразнить. Я ручками дотронулась до его мужского естества, не отводя взгляд от его глаз.

— Что ж ты со мной делаешь, мучитель? Ты поплатишься за свои издевательства, и это угроза.

— Жду не дождусь, — сказала я предвкушающе и облизнула губы. Я целовала его, а руки у меня путешествовали по его спине, ногам, между ног, тихонечко лаская.

Если честно, велик был соблазн надеться на него, но ещё больше мне хотелось, чтобы он сам меня взял, раздразненный и разъярённый. Поэтому я оттягивала это мгновение.

Ещё чуточку, и ещё, держась из последних сил. Тёрлась об него отросшими до лопаток волосами, голой грудью, и даже целовала его там.

Он рычал.

А я встала с него, и пошла к выходу. Такая же голая, и виляющая бёдрами. Открыла дверь, и вышла.

И хоть дома не было слуг, были дети, учитель, кстати, мужчина, потому что женщины в доме я бы не потерпела, и поверенный, а также кухарка. И всё, а вход в это крыло был лишь у нас с мужем. Муж выбежал следом — боится, что меня увидит в таком виде кто-то другой?

— Постой!

— Да ты ревнуешь, милый, это приятно! А потом прошептала одними губами: — Я тебя прощаю, любимый.

А в следующий миг он оказался рядом, подхватил под ягодицы, и просто надел на себя.

Из меня вырвался стон. А он прижал меня к стене и начал двигаться. И уже весь мир перестал существовать, только его пламя, поглощающее меня всю, без остатка.

Мы горели, оба, сливаясь в пучине страсти, а когда оба испытали экстаз, то опали на пол мириадами брызг, просочились сквозь пол, пока дошли до земли. А там превратились в прах, который развеял ветер, поднимая нас высоко в небо, загнал в тучку, пролившуюся на землю дождём. А потом из земли мы стали расти зелёными побегами, обвивая стеблем друг друга и просачиваясь внутрь своего дома. Где доросли до того самого кабинета и вновь превратились в себя.

Я тяжело дышала, словно только что пробежала марафон, и рухнула на тот самый диван. Тело всё ломило, словно я физически дала нагрузку больше, чем была привычна, причём на все мышцы.

И муж придиванился рядом. И тоже дышал, как паровоз.

— Ох, ну и горячая же ты штучка! — прошептал он. — Что ты со мной сделала? Разложила на атомы, а потом вновь собрала в другой форме.

— Я? — в моём голосе было удивление.

— Ты приняла всего меня, без остатка, так что по сути, это ты сделала.

Мы вплоть до вечера не могли встать с того дивана. Правда, муж нашёл в себе силы и пересадил к себе на колени. Точнее усадил меня так, чтобы его дружок был внутри меня. И в таком положении мы и просидели до вечера. Болтали ни о чём и обо всём.

— Мы так до завтра здесь и будем? — спросила мужа. — Там ведь детей надо покормить, напоить, помыть, спать уложить.

Муж грустно вздохнул.

— Да, надо вставать.

Я на одной силе воле поднялась, оделась, а муж так и сидел на диване, закрыв глаза. Надела трусики. Вот только кое-кто уже встал.

Стоило мне взяться за ручку двери, как я ощутила, что юбка поднимается. А в следующий миг с меня стянули только что надетое нижнее бельё.

— Милый? Там дети...

— Да, я быстро, милая, — и меня схватили за талию и переместили к столу. И юбку вновь задрали. И дерзко вошли сзади, заставляя стонать от переполнявших ощущений. Закончилось всё довольно быстро.

И муж поправил юбку, словно у нас не близость была, а так, просто платье случайно задралось.

— Всё, Зинаида Михайловна, вы временно свободны.

Я хотела надеть трусики, но мне не дали, вытолкали из кабинета.

Я спустилась в столовую, стараясь совладать и с дыханием и всем остальным, стол уже был накрыт к ужину, где все сидели за столом и ждали нас. Поздоровалась, обняла обоих деток и села на своё место.

Муж появился спустя пару минут и присоединился к нам.

Потом мы все вместе читали, по ролям, я и муж, а также дети, по очереди. Такая тренировка по чтению для малышей, а когда вместе со всеми — им интересно и воспринимается как игра.

Потом я мыла Дара, а муж Ясю, после чего вытирали обоих.

А когда малыши уснули и мы очутились одни в комнате своей, муж привязал меня к кровати, щёлкнул пальцами и одежда просто исчезла.

— Что ты делаешь? — недоумевала я.

— То же, что и ты со мной.

А дальше пошли пытки, сладостные такие. Чем он меня не ласкал, и заставлял метаться, вот только вырваться я не могла. А когда я умоляла взять меня и не мучить больше, он входил, по-разному, заставляя кричать и возноситься к небесам.

Я не боялась, что дети услышат или войдут, защита на покоях стояла добротная, причём на всех. Но на детях стояло заклинание типа "радио-няни", так что в случае чего, мы бы их услышали.

Муж отвязал меня лишь под утро. И загадочно улыбался.

— Что?

— Да так, ничего.

— Опять недоговариваешь? — насупилась я.

— Скажу завтра.

— Завтра уже наступило.

— До следующего завтра.

— Да я ж до завтра не усну.

— Спи, любимая, ненаглядная, отдыхай. Потому что силы тебе понадобятся уже сегодня.

И хоть было любопытно, но сон одолел меня.

* * *

*

На утро я чуть свет, смогла всё же подняться. Осмотрела руки-ноги на наличие синяков, но всё было чистым и ничего не болело. Сил было, на удивление, много. Нужно было кучу дел переделать, ведь вчера я ничего не успела.

Я перетянула грудь и оделась в мужскую одежду из своего шкафа, ведь мужнина по размеру мне не подходила.

Волосы подобрала на затылке в гульку и натянула парик.

— Уже встала? — сонно протянул муж. Взмахнул рукой, накладывая на меня личину. — Доброе утро.

— Доброе, — я поцеловала мужа и выскользнула за дверь.

День прошёл в суете. Не было и свободной минуты, чтобы присесть.

На обед тоже некогда было закрываться. Я обсуждала дела с девчонками, давала указания, внедряла новые идеи и разработки. В общем, всё как всегда, вот только в виду перенасыщения энергией, за мной не поспевал народ и многое приходилось делать самой. Похоже, пора расширять дело, мои девчонки не справлялись.

И за пять минут до закрытия появился очередной клиент.

— Приходите завтра, — уговаривали девушки.

Но клиент на уговоры не поддавался. И я пошла к ним на выручку.

Стоило переступить порог клиентского зала, как меня бросило в жар. Я уже знала, кто пришёл.

— Девушки, идите домой. Я обслужу клиента.

— Вы уверены? — и хоть девушки спрашивали из вежливости и очень хотели уйти, я поняла, что они не хотят оставлять меня одну.

— Чем могу помочь, Богдан Михайлович? — обратилась я к клиенту, сидящему в кресле и ко мне спиной.

Когда же девушки вышли, я услышала, как щёлкнули замки.

— Вы тут не видели мою жену? Говорят она здесь от своего мужа прячется.

— Жену?

— Да, поговаривают она здесь работает.

— И как зовут вашу жену? — наигранно спрашивала я.

— Зинаида Михайловна.

— Пойдёмте, я покажу вам её кабинет.

Клиент встал, всё так же скрытый тенью и пошёл вслед за мною. Если честно, по телу разлилось какое-то сладостное предвкушение.

Дыхание сбилось. Блин, я ведь всю ночь этим занималась.

Стоило нам подняться на второй этаж в мой кабинет, как вновь щёлкнул замок. Муж щёлкнул пальцами, и моя личина спала. А потом приблизился, заставляя меня отступать задом к столу, снял парик, шпильки из волос, распуская их. Внезапно под рубашкой появились выпуклости, словно и не было бинтов.

А муж пальцами через рубашку сжал соски. Я застонала.

— Что вы собираетесь делать? — наигранно испуганно спросила я. Но вместо ответа он расстегнул свой ремень и спустил штаны. А я не знала, как реагировать. Безусловно игра мне нравилась, вот только я должна изображать перепуганного парня или девушку?

— Думаю, не сложно догадаться.

Он просто потянул мою рубашку за края, разрывая пуговицы и обнажая грудь.

— Но откуда вы узнали, что я — женщина.

— О, я грезил об этом довольно долго.

Он расстегнул мои брюки, и снял их, заодно снимая обувь. Вот только под штанами оказались трусики.

— А это совершенно лишний атрибут одежды, Зинаида Михайловна. — Разве я не говорил вам?

И трусики просто испарились без следа.

— Между прочим они стоят не мало.

— Так может хватит на них тратить деньги? — с лукавой улыбкой прошептал любимый, приподнимая меня за талию и усаживая на стол.

А я от предвкушения стала дрожать, свела вместе ноги и с вызовом глянула на супруга.

— Я тут должен проверить качественно ли здесь обслуживают клиентов.

— О, боюсь, что таким способом мы здесь никого не обслуживаем.

— Правда? Значит, у меня неверные сведения? — спросил он, разводя ноги и входя в меня.

Все мысли тут же выветрились, потому что муж стал двигаться во мне, я откинулась назад на руки, а он поднял мои ноги к себе на ключицы, руками трогая мои бока, спину, или как бы случайно касаясь груди.

— О, какая глубина обслуживания, — сказал он. — Но я хочу ещё глубже.

И я закричала, стоило ему достать до той заветной точки внутри меня.

— Надеюсь, что нас не услышат, — прошептала я. — Боюсь представить, что тут будет, если прохожие вызовут постового.

— Вы не о том думаете, моя дражайшая супруга.

И он вошёл ещё резче и глубже, полностью выветривая все мысли из моего головы.

А когда я удовлетворённая и уставшая легла на стол, муж надел брюки, застегнул ремень и сел напротив меня на стул.

— Мне понравилось здесь качество обслуживания, пожалуй, я загляну ещё не раз в ваш магазин.

— Надеюсь, что вы не будете его рекомендовать вашим знакомым.

— О нет, такое исключительное отношение начальства допустимо лишь для одного клиента.

Я улыбалась, и он — тоже.

Муж взмахом руки погасил все светильники, после чего перенёс нас домой, на постель.

— Пожалуй, к ужину стоит переодеться, дорогая.

— Точнее, ты хотел сказать, одеться.

— Ну, кому как.

Я хотела выбрать нижнее бельё, но муж помотал головой.

— Нет, милая. Ещё раз наденешь, и придётся с ним попрощаться. И в магазине не позволю продавать.

— Неужели не приятнее его снимать?

А он задумался.

— Знаешь, пожалуй, ты права. Но я согласен только на низ.

Это он на трусики намекает? Я оделась в платье, волосы собрала заколкой. Муж подошёл сзади, и надел красивое колье на мою шею. А ведь за всё время воздержания он дарил всё что угодно, кроме драгоценностей. Интересно, почему? Я озвучила вопрос.

— Потому что это слишком возбуждающе. Оголённая шея, на которой висит колье, ушки, пальчики... Ты меня и так изводила, Зин. Вот теперь я оторвусь.

— Так ты не скажешь, на что вчера намекал?

— А, нет. Завтра скажу.

— А сегодня?

— Придётся тебя занять, чтобы ты не допытывалась.

И тут же платье вдруг стало мне велико, и спало с плеч и с талии стало сползать, оголяя не только руки, но и грудь. И муж встал на колени и взял в рот один сосок, стал посасывать, другой же мял рукой.

— Ты ненасытный, — и я застонала. Платья упало вниз, а вторая его рука влезла под трусики. А потом он рывком снял их. А я стою посреди комнаты, голая вся и с колье.

В следующий миг он оказывается на постели, всё ещё в одежде.

— Иди сюда, милая.

И я с грацией кошки иду к нему, в туфлях, на каблуках — тоже одно из новшеств моего магазина, и вся такая из себя секси.

— О, Зинаида Михайловна, вы очаровательны.

— Богдан Михайлович, из ваших уст похвала упоительна.

Я забираюсь на постель, и начинаю расстёгивать его ремень. Но я слишком долго возилась, муж не утерпел и щёлкнул пальцами, лишая себя всей одежды.

За эти полгода, что мы провели вместе, он оброс. Появилась небольшая бородка, и волосы уже не были такими короткими. Но я следила за его внешностью. Хотя ничего общего с самозванцем в нём не было, даже если бы я позволила ему обрасти и быть лохматым. А ещё мне нравилось, когда он называл меня по имени отчеству, и никогда Зинусей. Почему? Наверное, из-за того, что так называл меня самозванец.

А ещё я не могла назвать его Даном или Богданом. Но вот когда он меня звал по имени отчеству, и я подключалась к его игре, называла тоже полным именем, и ему это нравилось.

— Ну, Зинаида Михайловна, вы вновь будете дразниться?

Но я оседлала его, без слов. Теперь уже стонал муж, а я нависала над ним, закрепив его запястья. Он иногда умудрялся изловчиться и поймать мою грудь себе в рот, а иногда и я наклонялась и целовала его.

В общем, мы были все в мыле, когда закончили. И отправились не на ужин, а в душ.

— Дети, наверное, переживают, куда мы подевались?

— Им Олег объяснил, что отец с мамой помирились, и теперь им не до еды.

— И что, они поняли? — а я отчего-то покраснела. Олег — поверенный мужа в делах, мог иногда парой слов объяснить суть. Причём так, что сомнений в том, чем занимаются родители — не останется точно.

— Что мы с тобой делаем ещё малыша, которого уже давно просили наши дети.

А я потупила взор. Это ведь не реально. На глаза наворачивались слёзы.

— Эй, любимая, ты чего? — он приподнял подбородок, заглядывая в самую душу, через её зеркала.

— Я хотел сказать только завтра, но...

— Но? — я ждала ответа.

— Ты уже сейчас светишься.

— В смысле?

— Аура изменилась. В ней добавились новые краски. Теперь внутри тебя сияет маленькая жёлтая звёздочка. Точнее — две звёздочки.

— Хочешь сказать, что проклятие снялось?

— Да, вчера, когда ты приняла меня всего и без остатка. Ну и там что-то было о жертве, которую мы с тобой как раз прошли, и вчера как раз вышел срок пожертвования.

— Правда?

— Правда-правда, — подтвердил муж, обливая меня холодной водой.

А я всё равно кинулась ему в объятия.

"Люблю тебя, мой Незнакомец!"

"И я тебя, моя Волшебница!"

* * *

**

Работы хватало, а меня разрывали все на части: муж, дети, сотрудники, новые разработки. Я просто всё не поспевала.

— Мамочка, найми управляющего, — сказала уже повзрослевшая Яся. За эти полгода в стенах родного дома она сильно вытянулась. Да и солнышка тут было много. Дети много гуляли, дышали свежим воздухом, а учились они на улице, разве что под кронами деревьев.

Дар тоже вытянулся и почти догнал сестрёнку. Общение с отцом и мамой, иногда всё же находящую время пообщаться с малышами, помогало развиться его речи и мышлению. Я любила придумывать задачки на логику, тем самым вплетая мироустройство и познания. Дару очень нравились такие задачки, и он с удовольствием их решал. А муж все придуманные мною задания и решения вносил в учебники и задачники.

— Мамочка, давай ты больше времени будешь проводить дома. А делами пусть батюшка заведует, — и это мне сыночек говорит?

Как выяснилось, Ясе уже было почти семь, а Дару пять с половиной. Но думал он уже не на пять, а на все семь, не уступая Ясе ни в чём, кроме рисования. И читал он почти так же быстро, как сестрёнка.

С Ясей я занималась уроками рисования, пока сыночек занимался с тренером борьбой. Выходили на природу и рисовали. Я рассказывала о том, как всё видела, какие краски, оттенки, что не бывает белого цвета в природе, что снег имеет множество оттенков и живописец всё это видит и отображает на холсте. И хотя работы с красками я не могла её научить, но с карандашом — запросто. Но моя девочка сама экспериментировала, всё же наследственность у неё была хорошая.

Когда мы выбирались всей семьёй в город, то детки наперебой соревновались в чтении вывесок и подсчитывали слова. Иногда спрашивали значение того или иного слова, и я объясняла им, вплетая повествование в сказку. А когда не знала, приходилось обращаться к мужу, который находясь с нами отдыхал. Чувствовал себя расслабленным, но при этом активно принимающим участие в разговоре или играх.

Муж занимался с детьми волшебством, а мне, в виду того, что я положении, можно было лишь теорией заниматься, а вот практикой, по возможности, не стоило. Способности были разблокированы лишь в пределах поместья, из которого никто не мог выйти без мужниного разрешения. Потому что у нас творилось такое... Помимо то и дело вспыхивающего пламени и волн, ещё и предметы летали — это у меня порою спонтанные выбросы силы случались, в общем, бесовщина творилась. Находящиеся работники ничему не удивлялись, да и пообщаться с гостями не могли, кроме набора дежурных фраз. Ну и муж сам встречал гостей, сразу накладывая на них заклинание, что они не помнили ничего необычного.

Я задумалась над словами детей всерьёз. Всё же я точно не справляюсь, а попросить мужа гордость не позволяла.

Он поймал мой взгляд и, оставив малышей с гувернанткой, подошёл ко мне.

— Хочешь поговорить?

— Милый, как-то неудобно тебя просить.

— Глупости! Неудобно просить может быть чужого, а не меня.

Я потупила глазки и покраснела. Ну вот, не так давно сама ему условия выдвигала. А ведь у него есть семейное дело, да и строительством он занимается. А его постройки были самыми настоящими произведениями искусства. Как внутри, так и снаружи. И да, магия упрощала жизнь, но муж проводил опыты с тем же металлом, настоящие, и строительство поместий занимался, только если ему позволяли реализовать свою фантазию, а не по заказу строить. Естественно, у него были свои дочерние фирмы, которые поставляли ему лес, и работали с древесиной, и заводы, где под его заказ лили металл. Но он управлял огромным количеством предприятий по всей стране. И я поражалась тому, как он всё успевает. Были и небольшие заказы, которыми уже занимались его подчинённые. Рост внутри компании поощрялся, как и учёба. И платил он хорошо рабочим, но и сам получал не мало. А вот крестьян в подчинении у него не было. Ему просто это было не нужно. Поставками продуктов за границу он не занимался, как другие помещики, вывозящие всё зерно за рубеж, и заставляющих своих земледельцев пухнуть от голода. Но при возможности, муж выкупал таких вот бедных людей, и давал им вольную, ну а потом они трудились за плату на заводе, где их кормили-поили. Продукты для семьи росли прямо на территории поместья в огромном саду, причём климат тут был мягким да и вечное лето.

При всём при этом, муж находил время на меня, чтобы просто погулять со мной, или семью. Но опять же, нужно было, чтобы я его вызвала. Не потому, что он не хотел сам прийти, просто он хотел со мной общаться, и всегда просил обращаться в случае совета или просто желания поговорить. Но в такие моменты он приходил, что приравнивалось к вызову. Ну и вечерами мы в кругу семьи общались, освобождая до утра от обязанностей слуг и гувернантку с учителем.

Поэтому сейчас мне было неловко просить мужа помогать мне с моим делом.

— Милая, я не против. Только мне надо с Аглаей разобраться. Подождёшь недельку?

— Всё так серьёзно? Что ты задумал?

А у него улыбка расползлась на лице.

— Пакость?

Да, муж у меня мастер подшутить, поиздеваться, ну, без физического насилия, но, видно, в детстве это был первый озорник и проказник в городе или где он там жил. И хотя с годами он поумнел, но эта черта характера никуда не делась. Не говоря о постоянном стёбе над окружающими, или надо мной или детьми. Я всё время злилась, но долго сердиться не могла. А дети отвечали ему тем же. Так что это была та ещё банда.

— Я хочу посмотреть, что ты задумал.

А он так потупил глазки, мол, ему стыдно. Да ладно, разве такое бывает? Муж и стыд — по-моему вещи не совместимые.

— Не думаю, что тебе стоит. Всё же в положении.

— Показывай.

Муж согласился, при условии, что во-первых, мне изменит внешность кардинально, во-вторых, я не буду вообще показываться, находясь в режиме невидимости.

Дети убежали играть с детьми наших домочадцев, под присмотром гувернантки и учителя, ведь посторонних в поместье не было, а вот конюх, поверенный мужа, учитель, гувернантка жили семьями.

— Готова? — спросил муж, как только я переоделась в одежду конюха, внешность мне тоже подправил.

— Да, милый.

Он обнял меня за талию и перенёс... в церковь.

После этого подвёл к иконе со Спасом, у которой молился мой учитель.

— ...прости Господи мою грешную душу... Я не знаю, как искупить свою вину. Прошу, смилуйся над судьбой моей дочери, можешь забрать мою душу или скинуть её в пекло, ведь я заслужил мучений...

И всё в таком духе. Муж отлепился от меня и... исчез.

— Значит, хочешь искупить свой поступок? — услышала я громогласный голос, который звучал как бы ото всюду. Самозванец заозирался вокруг. Но меня не увидел. Я облегчённо выдохнула.

С одной стороны мне было жаль его, а с другой — он переступил черту. И я не могла его простить.

В церкви повисла тишина, и никого вокруг.

— Боже, это ты со мною говоришь? — повернулся мужик к святому лику Спасителя.

— Думаешь, ему есть дело до твоей поганой душонки? — вновь громогласный голос.

— Если ты не Бог, то кто?

И тут перед святым ликом появился чёрт. Да-да, самый настоящий, как рисуют в книжках. С рожками и копытами и... Совершенно голый. А мне вдруг стыдно стало. Я даже глаза прикрыла, чтоб не смотреть на его непотребства.

— Так что, хочешь искупить свою вину?

Самозванец закивал головою.

— Ты заберёшь мою душу?

— Поглядим, пока не выполнишь мою часть сделки, ничего не получишь..

— А если выполню?

Да, аферист за словом в карман не полезет. Ещё и с чёртом торгуется.

— А тогда может помогу твоей дочери. Но это не значит, что твою гнилую душонку себе не заберу.

Но учитель усиленно закивал.

— Я готов.

— Тогда я тебе дам внешность того, кого ты ещё недавно играл. И цель — жениться на Аглае и добиться, чтобы все деньги отошли тебе. Этого хватит, чтобы сделать дочке операцию и жить более-менее сносно лет десять семерым людям и получить неплохое промышленное образование.

— А что получаешь ты?

— Мне нужно, чтобы жизнь Аглаи была невыносима, но уже после свадьбы. В общем, ты сможешь поквитаться, а я после смерти её и твоей получу две ваши вкусные души.

И чёрт облизался.

— Ну что, согласен?

— Да.

Перед самозванцем появился свиток.

— Подпись кровью, — сказал чёрт.

Учитель достал из-за голенища сапога кинжал и уколол себе палец, после чего прислонил к свитку и тот вспыхнул красным пламенем и исчез.

Перед мужиком появилось зеркало и внешность стала меняться. И рядом со мной уже стоял муж.

А я вздрогнула, когда он повернулся.

Чёрт исчез, как и всё остальное. Появился священник, идущий прямиком к моему мужу. Так, стоп, это ведь не муж. Я ощутила пламя позади себя, а в следующий миг мы уже были дома.

— А ты не переборщил? Не думаешь, что Бог обидится на тебя? — набросилась я с расспросами к мужу.

— Бог? А, вся эта христианская ересь... У меня свои боги. Надеюсь, что ты не поддалась всей этой чепухе и личность моей бывшей не вернётся.

— Богдан Михайлович, нельзя так относиться к вопросам веры.

— Зинаида Михайловна, я уважаю веру других. Между прочим, всё было в рамках его веры. Эти образы были из его головы. И я отнёсся к ним уважительно, ни один образ не запятнал.

— И что, теперь он будет вершить правосудие от имени Дьявола?

— Нет. От моего имени.

— Ах, ну да. Теперь он — это ты. Не думаешь, что он влезет с твои дела?

— Не, не влезет. Такая внешность у него будет лишь для Аглаи. Подписи он будет ставить от своего имени. Он ведь не хочет, чтобы её состояние перешло мне.

— А дети? Они тоже должны будут расплачиваться за ошибки родителей?

— Детей он не тронет. А там — посмотрим. Я буду приглядывать.

— Надеюсь, что Боги тебя не покарают.

— Милая, это возмездие. Меня мои Боги накажут, если я не отомщу.

— А кто твои Боги?

— Предки мои.

Я задумалась. Он у нас божественная сущность? Ребёнок богов или что такое получается?

— Я верю в Перуна-громовержца, в Даждьбога-хранителя земли-Матушки, Макошь — что плетёт нити судьбы. Мы все — дети богов, и мы может творить чудеса. Это в нашей крови. Только всё это — посредством веры. Когда ты начинаешь верить в то, что насаживают другие, ты блокируешь себя от своей силы, перестаёшь в неё верить, отрицая волшебство, единственным проявлением которого считаешь чудо. По сути в себя разуверяешься. Но есть люди, у которых нет этой блокировки, и они могут познавать себя. Вот, мои предки чтили природу, своих предков, и развивали свои способности, живя в отдалении от всей этой навязанной веры. Когда стали развивать страну и наука пошла вгору, то мы решили выйти из укрытия и стали совмещать одно с другим. Так и живём. Но я слишком привязался к первой жене, она была напрочь заблокирована своей верой, хорошо ей мозги прочистили. Я рад, что в тебе спустя несколько перерождений всё же блок был несильным, и ты смогла пробудиться.

— А дети наши? Эти будут сильнее Яси и Дара?

— Нет, не думаю. Всё зависит от окружения и учителей. А потенциал у них одинаков.

— Это хорошо. Не хочу, чтобы близняшки были сильнее Яси и Дара. Не хочу, чтобы они завидовали.

— Ты умничка. Я тебя люблю, Волшебница. Но ты должна понимать, что я должен поквитаться с врагами.

Он был прав. Я тоже считала, что все должны получать по заслугам.

Но марать руки в крови — это был перебор для меня.

— А что с другими? Ну, теми что напали на нас.

— Их убили.

— Ты? — в ужасе закрыла рот ладошкой я

— Вот ещё, чтобы я марал руки во всякой грязи.

— Тогда кто?

— Думаю, что те, кого наняла Аглая замести следы.

— То есть, ты к этому отношение не имеешь?

— Нет. У меня других забот хватает.

Я вздохнула с облегчением. Всё же не хотелось, чтобы муж стал убийцей, даже если это и защита его семьи.

Муж подошёл и обнял меня.

— Как себя чувствует наша мамочка?

— Прекрасно.

— Тогда, думаю, ты не откажешься, если я получу награду.

Хотела спросить, о чём это он. Но настойчивый поцелуй заставил выветрить все мысли.

* * *

*

Живот рос не по дням, а по часам. Мне казалось, что я полнею с каждым днём. По делам я уже не ходила сама, без мужа, никуда. И дело было даже не в предосторожности, что кто-то толкнёт. Магия вырывалась из-под контроля от любого движения. Резко села, бок кольнуло, и что-то упало. Чихнула — та же ситуация. А ещё токсикоз всё же давал о себе знать первый триместр. И спасалась я лишь прогулками по саду и чтением книг. Заодно с детьми проводила больше времени.

А ещё меня жутко потянуло вязать. Когда в школе училась, связала пару вещей на спицах да и забросила. Вот сейчас вспомнила, а муж увидел — оценил. И передо мной повесил такую летающую штучку, похожую на шарик. Она следила за схемой вязания и всё записывала.

А муж под моим именем издавал журналы по вязанию, по воспитанию детей, а также для самих детей. Естественно, они стоили не мало, и позволить себе могли лишь богатые люди. Но спросом они пользовались, ведь и дворянки рукоделием занимались, а купить могли и детках своим да и учителям, ведь обычно у них было домашнее образование.

— Как себя чувствует наша обременённая мамочка? — издали спросил муж, после чего мгновенно переместился и положил руки мне на ключицы, стал тут же массировать их. А я застонала от блаженства. Всё же долгое время провела сидя. Неплохо было бы размять косточки.

Только ключицами и плечами муж не ограничился, и спустил платье.

— Ох, милый, что ж ты делаешь?

— Массаж, как ты его называешь.

Вот только ручки шаловливые уже спустились ещё ниже, оголяя меня до пояса.

— А если дети увидят? — блаженно шептала я.

— Ну и что?

— Как тебе не стыдно?! Развращаешь молодёжь! — я, конечно, не сердилась на самом деле. Но и правда так думала.

— Не бойся! Я препятствие создал, сюда временно путь заказан.

Муж уже к животу спустился.

— Как малыши поживают? Здравствуй, доченька, здравствуй, сыночек! — и детки в ответ толкнули живот, и один видно заехал мне прямо в печень или куда-то под рёбра, что я скривилась от боли.

— Тихо, не надо буянить. Стучать вот сюда можно, — и папа погладил живот. — Я знаю, что вы умницы, всё поняли.

Мне нравились такие моменты. Я не получала ответа, когда с ними разговаривала, а вот муж — не знаю, мне казалось, что слышал их.

— Конечно, слышу, они ж вон как отвечают, — он намекнул на ходящий ходуном живот.

— А ты их видишь?

— Да. Они славные.

— А мысленно можешь общаться?

— Не знаю, не пробовал. Да и зачем? Вот понадобится если, тогда и попробую. А такое общение им больше сейчас нужно.

Закончив сеанс общения, супруг переместился ниже. Сел на землю, задрал мне юбку, и стал массировать стопы, а потом и выше и выше. А я уже стонала от удовольствия, ведь его рот и руки творили что-то неимоверное под юбкой.

— Что ж ты со мною творишь?

— Хочу большего, — доведя до исступления, высунул голову муж, и сам вылез. А потом снял платье.

— Пошляк!

— О, милая, ты такая хорошенькая, — он провёл по моим округлившимся бокам, бёдрам, спине.

А потом сел на качели, где ещё недавно сидела я.

— Иди сюда, любимая.

— А это им не повредит?

— Не дотянется до них. И разве они не хотят мамочке сделать приятное?

— Проказник!

Я влезла к нему на колени, а потом сама двигалась, муж лишь иногда поддерживал меня за бока, да грудь ласкал, целовал, наслаждался мою, точнее нами.

Больше одного раз это не продолжалось. Всё же выброс силы был огромным, перебарщивать не стоило. Потому что при смешении наших энергий, происходил маленький взрыв. И если раньше он оставался внутри меня, то сейчас бралось только нужное, а остальное рассеивалось вовне. И эта энергия творила удивительные вещи, всё сразу оживало. Поэтому иногда муж переносил меня в пустыню, создавал микро-климат, а после нашего ухода там появлялся оазис.

* * *

*

Мы частенько путешествовали по разным уголкам планеты. Муж перед родами показывал мне всё удивительное, что смог найти. В момент траура он сильно переживал и любование красотами земли-Матушки помогли ему совладать с нежеланием жить. Путешествия спасали.

Время близилось к родам. А муж всё больше пропадал на работах, время же мне и детям он уделял в ущерб своему сну. Меня не забывал массировать, и намазывать кремом от растяжек, который сам и изобрёл, приписав моему делу и моим достижениям.

Поэтому когда перед родами муж заявился с сияющим лицом, я стала допытываться:

— Добрый вечер, Богдан Михайлович. Вы прямо светитесь от счастья. Надеюсь, не какая-нибудь вертихвостка делает вас таким.

— Добрый, Зинаида Михайловна. Есть одна такая у меня на примете. Как скажет, так я и делаю, а сколько у неё безумных идей, которые мне очень нравятся! — развёл он руками, показывая, что очень-очень много.

Я улыбнулась. Он так и не перестаёт меня подкалывать.

— Так чего же вы сияете, муж мой?

— Ваше дело наладил. Девушки экспериментируют с моделями платьев, ну а схемы я записываю, — это он о вязании говорит. — В общем, Вы там больше не нужны, жена моя, да и я тоже. Но я периодически буду приглядывать за делом, чтобы потом не оказаться в луже.

На улице ярко светило солнышко, хотя день уже перевалил за полдень. А от улыбки любимого на душе у меня тоже расцвели цветочки. Улыбка сама появилась.

— И своё дело тоже. Временно перестал брать крупные заказы, я в отъезде, путешествую по стране. Теперь я всецело ваш.

Я хотела встать, но большой живот не позволил. Муж галантно подал руку.

Уже был девятый месяц, а такого живота я ещё ни у кого не видела даже в родном времени. Ходить было жутко тяжело, и бандажи не спасали. На удивление, я не отекала, скорее из-за тренировок с любимым и его массажей. Хорошо питалась натуральными фруктами и овощами, а кухарка заботилась о зерновых, хотя углеводов я ела мало, ведь практически их не тратила, да и не хотелось есть каши.

Муж приобнял за талию и повёл по саду. Мы продолжали подшучивать, когда я вдохнула какой-то запах и как чихнула... Из меня полилась жидкость и это была плодная жидкость. Помимо этого поднялся сильный, чуть ли не ураганный ветер.

— Пойдём, любимая, в дом. Не хочется, чтобы ты тут всё погубила.

Я согласно кивала, и тут накатила боль.

— Давай, пой, как мы тренировались, — подбадривал он, позволяя на себя опереться.

И он затянул ноту. Пошёл дождь, но пока боль не прошла, я не обращала внимание, сосредоточившись на пении.

Мокро, бр. Хотя и тепло, вода стекает струйками по щекам. Идём по земле, которая начинает проваливаться под нами. Класс! И так каждый шаг даётся тяжело, а тут ещё и это. Проваливание заканчивается, но теперь от наступившей на землю ноги расходится волна дрожи.

— Что творится с природой?

— Кажется, стихии с тобой взаимодействуют.

— Остался огонь? Тогда домой мне нельзя. Хоть он и зачарован, но такой силы явно не выдержит.

— Яся, Дар! — зовёт муж и его голос разлетается громогласно над поместьем. — Быстро в дом!

И мы видим, как они бегут по направлению дома, когда меня накрывает очередная схватка. Я отрешаюсь от окружающего пространства, ощущаю лишь горячие руки мужа, поддерживающего меня и слышу его голос. А когда боль проходит, понимаю, что горю. Ну, не горю, но полыхаю, как факел, не ощущая боли и всего остального.

— У тебя с первой женой тоже так было?

— Нет. Только с тобой.

Мы доходим до дома, и муж поднимает меня на руки. Тут подходят учитель и гувернантка, но прямо перед ними захлопывается дверь.

— Дети, всё готово?

— Да, батюшка.

— Идём, милая.

Меня приносят в ванную комнату. Где муж бережно опускает в воду, а меня вновь накрывает схватка.

Я тяну ноту, мне вторит муж и добавляются ещё два звонких голоса. От этого дом кажется начинает звучать, словно филармония. Красиво. Завораживает.

Не знаю, сколько ещё времени прошло, но если честно, я уже не ощущала боли. Я просто наслаждалась этим единением душ нашей семьи. Яся с Даром бегали и подавали всё, что просил отец, а он был целиком и полностью мой. Разминал мне спину, расплетал волосы, стихии бушевали внутри огромной комнаты, отведённой нами под ванную, но не вырывались во вне. Дети были все мокрые, но счастливые. А потом начались схватки. Было тяжело, но мы справились. Первым родился сыночек, которого муж назвал Твердимир, а потом дочка — Стрия. Изначальной стихия Мира стала земля, а Стрии — ветер. Кстати, а ведь нашего Дара полным именем звать Огнедар. В общем, каждому из детей по стихии досталось. А дальше — в их силах развивать таланты.

Муж привязку именем делал к одной из стихий, потому что если все четыре сразу разрешить — будет хаос, с которым мы не справимся.

А я была счастлива, прижимая два маленьких комочка к груди. Муж сказал, что они вовсе не маленькие. По три с половиной килограмма. Для двойни — это богатыри*, можно сказать. (прим. авт. богатырь — от двух слов бога и тырить. Изначальный смысл слова "тырить" был нести. Т.е. тот, кто несёт в себе бога, божественную силу, божественное знание).

Потом малыши присосались к груди, а меня скрутила ещё одна потуга, позволявшая родить сейчас детское место одного и другого малыша.

А когда роды завершились, любимый отнёс меня в наши покои, а малышей несли Яся с Даром. Ясе достался братик, а Дару сестрёнка. И детки были счастливы, причём улыбались и старшие и вторили им младшие. Первые улыбки. Как же это замечательно!

В эту ночь мы спали все вместе на нашей кровати. Переплетя руки, или ноги и ощущая взаимосвязь друг с другом каждого.

Я всегда мечтала иметь замечательных деток, но никогда не думала, что стану мамой замечательных четырёх малышей.

"И не рассчитывай на это!" — влез в мои мысли муж.

"Ты о чём?"

"Не меньше девяти, а то и все шестнадцать будет у нас! Чуть попозже, как эти двое подрастут!"

"Ого!"

"А ты думала! Надо воздать дань предкам, твоим родителям и их родителям, и так же моим, нас весь родило не меньше восьми предков, а девятый — уже наш. Поэтому не меньше девяти!"

Я улыбнулась и блаженно уснула.

* * *

**

Спустя пять лет.

Дома у нас творилось нечто невообразимое. Стихии взаимодействовали, схлёстывались, бушевали. Дом трещал по швам. Дерево — основа дома — скрипело, как старое и уже немощное на ветру. Я боялась, что не выдержит. А муж всё не возвращался. А совладать с ними со всеми — мне было тяжело. Что же будет, когда следующие детки появятся. Я уже боюсь представить. Яся была красавицей. С длинными золотистыми волосами, и голубыми глазками. Мы боялись её выпускать без своей опеки за пределы поместья, ведь за ней табунами ходили молодые люди, да и не молодые тоже. Нам стопками приходили просьбы заключить помолвку с нашей красоткой. А ведь ей всего двенадцать! И она только-только начала осваивать вторую стихию — ветер. А ещё по её велению могло выглянуть или спрятаться солнышко. Мне становилось страшно от одной только мысли, что через год и Дар начнёт второй стихией управлять. Мир тот вообще устраивает постоянные землетрясения, так что боюсь, что наш дом скоро не выдержит, тем паче под ураганными ветрами Стрии.

Муж появился неожиданно. Я ещё довольно нетерпеливо относилась к сегодняшнему его появлению, потому что он пошёл проверять как дело движется с Аглаей.

— Ну что? — нетерпеливо спросила я, наблюдая за стычками детей.

— Порядок.

— А именно?

— По ней дурка плачет. Точнее её забрали в приют душевнобольных.

— Почему? Ну, она всё про своего мужа Богдана Михайловича твердила. Даже когда родила малыша. Ну и нашего общего знакомого называла его же именем.

— Да?

— Так что... лечение на дому не помогло. Пришлось обратиться в особое учреждение.

— И?

— Ну, муж её раскрутился, открыл своё дело. Теперь неплохо зарабатывает. И даже если дело прогорит, то за эти пять лет, что он является супругом Аглаи, он обогатился и в случае чего, детям хватит денег на образование. И неплохое приданое удалось собрать старшим дочерям, которых уже и замуж выдал отчим. А дальше — они уж сами будут крутиться.

— А дочка его?

— Вылечили. Правда, кучу денег ни за что взяли. Пришлось вмешаться, потому что видеть муку отца было выше моих сил. Вот пусть он отдал приказ убить моих детей, но я не смог. Я слабак, милая.

— Что ты такое говоришь? Просто ты — отец. И ты его понимаешь. Это мужество, а не слабость. Не каждый готов простить и помочь.

— Хочешь сказать, что я бы тоже отдал приказ убить чужих детей, если б на кону была жизнь моих? — и столько в голосе обиды.

— Нет, просто ты — сильный. К тому же — волшебник. А он — слабак. Но и человеческие чувства ему не чужды. И ты его понимаешь.

Муж притянул меня к себе, и уткнулся в мои волосы. А потом поцеловал в ушко. Лизнул его, а потом стал покрывать поцелуями мою шею.

— Милый, тут дети.

— Ага, понял, — шепнул он, и мы очутились в саду, куда вход был заказан для всех остальных, если там была я с мужем.

— Пора следующего малыша заделать!

— Э, нет, давай ещё подождём хотя бы лето.

— Ну, — он задумался, чуточку отстраняясь. — Тогда...

И он поцеловал в губы, тут же вспыхнули языки пламени, облизывающие меня со всем сторон и одновременно ласкающие меня везде, в том числе уже и проникающие внутрь, в самое лоно.

— Ты невыносим, Незнакомец, — я застонала.

— Люблю тебя, моя Волшебница.

И платье стало сползать с моего тела....

* * *

*

Ещё через пять лет.

— Милая, ты готова? — спросила я, заходя в покои Яси.

Она была прекрасна, как распустившийся цветок. И только ради того, чтобы порадовать дочку, пришлось перенести бал в другое поместье, где все способности были заблокированы, кроме защитных, которые, в случае чего, раскрывались щитом.

На ней было лазурное облегающее платье, с чуть расклешённой внизу юбкой, выгодно подчёркивающее её стройную фигурку, белые перчатки. А волосы были собраны на голове в косу-цветок, удерживающейся шпильками с жемчужинками, и лишь два золотистых локона обрамляли круглое лицо.

— Мамочка, как я выгляжу? — спросила доченька и покрутилась передо мной.

А у меня перехватило дыхание. Красавица! Боюсь, что муж сегодня будет рвать и метать.

Я сглотнула подступившие слёзы.

— Мамочка? — встревожилась моя малышка.

— Ты выросла, моя Ясенька, ты прекрасна. А ведь совсем скоро выпорхнешь из родительского гнезда.

— Я же не обязана замуж выходить так скоро.

— Это ты сейчас говоришь. А как влюбишься — запоёшь по-другому.

— Мам, а батюшка пригласил того своего знакомого...

— Колдуна? Он тебе нужен? — искренне удивилась я. Понятно, что лучше отдать дочь в семью волшебников, а не обычных людей, но я хотела, чтобы это был её выбор. И мы с мужем по этому поводу много спорили. — Ну, ты же помнишь, что мне снится один молодой человек. Вот, я подумала, а вдруг он — тот самый колдун.

— Давай пока не будем загадывать. Ты развлекайся на балу, помни, что нельзя больше одного танца подряд с одним кавалером танцевать, ну и не больше трёх танцев одному. Всего девять танцев.

— Я знаю, мамочка. Я всё помню.

Я глубоко вздохнула. Обняла дочку. Моя девочка выросла. Как же не хочется её отпускать от себя. Но я не смогу её удержать насильно. И от этого не меньше больно. А ещё я боялась, как тут остальные дети, справятся ли с малышами. Пусть и Дар за старшего остаётся, и Мир со Стрией уже не маленькие, о у трёхлетней Рады и четырёхлетнего Влада шило в одном месте. Попробуй за ними угляди. Я за эти три года не то, что поправиться не могу, муж всё желает, чтобы мои формы округлились, как в беременность, а я лишь стройнею. Хоть муж разрешил заняться физической нагрузкой, и немного мышечной массы нарастила, а то кожа да кости.

Мы вышли и любимый присвистнул. Такая реакция была лучше любых слов. Обнял нас обоих и перенёс в другой дом, где бал уже начался.

— Иди, любимая, я сегодня с дочкой войду.

А я улыбнулась. Не пожалеешь ли о своих словах?

Муж удивлённо вскинул бровь, но я уже улепётывала в общий зал, пока не поздно.

— Батюшка? — отвлекла Яся отца. Но дальше я уже не слышала.

Когда я уже была в зале, открылись двери и церемонимейстер объявил о приходе хозяина бала и его дочери.

А ко мне тем временем стали подходить кавалеры и приглашать на танец. Я могла отказаться, под предлогом того, что уже замужем, но зачем лишать меня забавы? Приняла руку одного из кавалеров, заскользила в танце, пока муж танцевал с дочерью и сверлил меня ревнивым взглядом. А мне его чувства были слаще всего на свете. Я не замечала, с кем танцую. Танец окончился, и муж повёл Ясю в сторону, куда меня стал отводить кавалер.

— Позвольте пригласить вас на танец, — услышала чуть хрипловатый голос позади себя.

Яся споткнулась, резко обернулась. А я рассматривала незнакомца. Высок, красив, каштановые волосы струились по плечам, а серые глаза излучают смешинки.

Дочка бросила умоляющий взгляд на отца, и он передал её руку незнакомцу.

— Позвольте представиться, Велимир Всеволодович Краснов, — он поцеловал Ясину ручку, нас не замечая.

А муж утащил меня в сторону, уже затягивая в водоворот следующего танца.

— Это кто?

— Тот самый колдун.

— И? Это чары?

— Это — судьба.

— Ты ему доверяешь?

— Нет.

— Но тогда...

— Я доверяю своей дочери.

— Это не чары?

— Нет. Дорогая Зинаида Михайловна, хватит болтать, наслаждайтесь обществом очаровательного парня, держащего вас с своих объятиях.

Я взглянула в синие глаза супруга и забыла про всё на свете, замечая лишь вихрь наших чувств и движений. Весь остальной мир перестал существовать. Мы кружились в танце за танцем, а потом музыка кончилась. Вокруг не было никого, кроме ещё одной пары.

— Яся? — я вырвалась из объятий мужа и пошла к дочке. Но в её глазах была нескончаемая радость. А улыбка была такой счастливой, что мне было жаль отрывать её от ухажёра.

— Мама? — повернулась она ко мне.

— Мама? — удивился её кавалер. — Вы очаровательны, сударыня, я думал, вы сёстры.

А муж властно обхватил меня за талию. Утверждая своё право на меня.

— Позвольте представить вам мою жену — Зинаиду Михайловну.

— Очень приятно, — он поцеловал мою руку и склонился в поклоне.

Поднял на меня пронизывающий взгляд, пробирающий холодом до самых костей.

Я с трудом подавила желание выдернуть руку.

— Прошу у вас руки вашей дочери, — вдруг встал он на одно колено.

Яся глядела на нас умоляюще. А я была против таких поспешных решений. И сканирующий взгляд "жениха" мне не понравился. Муж едва заметно сжал мою талию.

— Мы рассмотрим ваше предложение наравне с другими, — сказал муж довольно отстранённо.

Вокруг вновь показались танцующие пары. А колдун затерялся среди остальных гостей.

— Матушка, батюшка? — недоумевала Ярина.

— Не сейчас! — как отрезал муж. — Дома поговорим! Пойдём! — и нас подтолкнули в спину.

Дома состоялся не очень приятный разговор.

— Отец, как ты не понимаешь, он — моя судьба! — плакала Яся.

— Это мы ещё посмотрим!

Дочка выбежала вся в слезах.

— Зачем ты так с ней? Ты ведь сам ещё недавно говорил её словами.

— Ты думаешь, что я отдам её кому-то просто так? — и в голосе мужа не было сомнений, лишь сталь.

— Хочешь сказать, испытываешь её?

— Сейчас это влюблённость. Не более того. Любовь нужно заслужить. Она не приходит вот так, сразу. А чтобы потом сохранить — нужны испытания.

— Ты жесток.

— Я не хочу, чтобы она вот так прибежала потом ко мне в слезах, когда он ей изменит.

— Но ведь ты сам хотел их свести.

— Они встретились. А дальше, поглядим, как будут развиваться их чувства. То, что легко приходит, также легко теряется.

А я улыбнулась. Он прав. Этот человек жесток. Не такого счастья я желала для дочери. Но если это судьба, значит, мы приложим все усилия, чтобы дочка была счастлива.

— И? — я уселась мужу на колени. — Ты не поговоришь с дочерью?

— Поговорю, как она выплачется Стрие. Сейчас ей это необходимее.

Муж обнял меня, позволив прильнуть к себе, заколки из волос сами выскользнули, распуская их.

— Ты сладко пахнешь, любимая. Заставляешь забывать обо всём на свете.

А я вырвалась из его объятий.

— Я пойду к ней.

Но муж очутился рядом, обхватил меня за талию.

И мы очутились в покоях Яси и Стрии. Девочки жили в одной комнате.

— Стрии, зачем он так?

— Батюшка тебя любит.

— Я знаю, но неужели он ревнует?

Муж хихикнул, едва сдерживая себя, чтобы не захохотать вголос. А что, ведь и правда, ревнует. Хотя, и ни слова лжи он мне не сказал.

— И ты что, вот так сдашься? — спросила Стрия.

А наша старшенькая подскочила. В её глазах была решимость.

— Как бы ни так!

— Ну вот и умница! — и это Стрия говорит? Нашими словами, между прочим.

Девочки уже улыбались, и начали драться подушками. А муж перенёс меня обратно в кабинет, плюхнулся задом в кресло, утаскивая меня к себе на колени.

— Так на чём мы закончили? — и его руки заскользили по моей спине, расстёгивая моё платье.

— Ты неисправим.

— А ты разве хочешь, чтобы я исправился?

— Конечно же нет.

— Хотя, знаешь, пожалуй, давай сперва потанцуем, — и мы вдруг очутились в тренировочном зале нашего дома. А ведь платье у меня не до конца застёгнуто. Зазвучала музыка, страстная, танго. И хоть я не умела его танцевать, муж вёл, а я следовала за ним, заигрывая, каждый раз сближение было всё чувственнее и теснее. А ещё платье всё сильнее спадало. Стоило ему упасть с плеч, как муж помог мне оголиться до пояса, а дальше дело уже оставалось за малым.

Я в долгу не осталась. И его рубашка затрещала по швам.

— Моя жаркая девочка! — восхищённо сказал любимый.

Он уже целовал мою шейку, ключицы, лаская руками мою обнажённую грудь.

Люблю его, больше жизни!

Конец.