Химеры Апокалипсиса

Спустя час я сидела на тротуаре в стороне от полчищ полицейских, спасателей, пожарников, врачей, журналистов и любопытных, укрытая одеялом и вся обклеенная кусками пластыря, прижимая ладонь к перевязанному лбу. Морган, отделавшийся ушибом спины и несколькими неглубокими порезами, сидел у моих ног, смотрел испуганно. Мое молчание и отрешенный взгляд убедили его в том, что я нахожусь в состоянии шока. А я... я и не могла с точностью сказать, что именно чувствовала в тот момент. Скорое всего, ничего. Перед глазами все еще стола темная высокая фигура и летящие белые локоны.

Нам сказали, что мы родились в рубашке. Очень немногие из тех, что находились в такой непосредственной близости от входа в метро, отделались столь же незначительными ранениями. Подавляющее большинство уцелевших после взрыва срочно развезли по больницам. Несколько сотен погибло.

'Странно', — подумалось мне, — 'после смерти мамы я столько раз искала смерть, столько раз попадала в переделки, из которых едва ли не единственная выходила без единой царапины. Такси, на которых я ездила, попадали в аварии, машины всмятку — а я цела; лифт в здании, едва я из него вышла, сорвался с ужасающей высоты; на дорогу прямо передо мной как-то раз упал кусок гранита и разбился у моих ног... и вот теперь... словно сам Бог смеется надо мной, не желая принимать к себе. Впрочем, сейчас, когда в мою жизнь вошел Морган, я не так уж уверена, что хочу смерти...'

— Взрыв не был случайностью, — пробормотала я, стряхнув оцепенение. — Его устроил тот, кого я видела в лавке...

* * *

— Почему ты сразу мне о нем не рассказала? — впервые на моей памяти детектив вышел из себя. Лицо его походило на высеченную в скале маску гнева.

Через несколько часов после катастрофы мы сидели в маленькой кофейне, выбрав столик в углу — слишком уж много любопытных глаз следили за нами. Морган накрыл мои руки ладонью со сбитыми костяшками, смотрел с укором. Я отвела взгляд.

— Ну что я могла тебе рассказать? Ведь это был просто какой-то покупатель, мне не знакомый. Странноватый, даже жуткий — да, но это же не основание для обвинений. А мой обморок... Такое случается со всеми. Возможно, все это дело меня слегка... переутомило.

— Но ты сказала, что этот мужчина был очень похож на того, который проник в твой дом!

— Ну да... Правда, в ту ночь было темно, да и в лавке тоже... Понимаешь, это странное ощущение, которое он мне внушал, его не объяснишь! Словно я его давно знаю... словно он одновременно страшно притягивает к себе и отталкивает. Его невозможно не заметить, не запомнить. Он очень... привлекателен. Поэтому я почти уверена, что именно его заметила на станции метро. Скорее всего, взрыв — его рук дело.

— Если так, то и он должен был неизбежно погибнуть...

— Да. Но... — я замялась. — Что, если я скажу тебе, что он... не вполне человек?

— Как это?

— Я не знаю, не знаю... У него такие глаза... Когда он смотрит на тебя, сердце леденеет в груди и страшно кружится голова. Когда он коснулся меня, словно ток прошел через все мое тело, понимаешь?

— Нет. — сухо ответил Морган.

Тон его голоса заставил меня удивленно вскинуть на него глаза. Впервые он говорил со мной так отстраненно, а смотрел так мрачно. Кулаки его сжимались при упоминании о моем незнакомце. Внезапная догадка озарила меня.

— Да ты ревнуешь! — почти выкрикнула я и сама рассмеялась этой мысли.

— Не понимаю. — холод его голоса мог бы заморозить все океаны мира. — Кого и к кому?

Я сникла.

— Никого... Ты прав.

— Энджи...

— Нет, послушай, Морган. До того, как случился взрыв, ты упоминал, что у тебя имеются какие-то соображения по нашему делу. Куда ты меня вез? Что выяснил?

— А, да... Помнишь, я говорил тебе, что последняя жертва Ангелов — Кевин Гилмор — привлекался пару лет назад по делу о растлении своих подопечных?

— Да, и что?

— А то, что я нашел одного из тех подростков, которые обвинили господина Гилмора в развратных действиях. Сейчас этот паренек уже не живет в приюте. Ему двадцать лет, он работает официантом в одном ресторанчике. Зовут Дэвид Грей. Было бы неплохо с ним поговорить...

— Конечно! Парень мог затаить злобу на оправданного судом извращенца. Думаешь, убийство — его рук дело?

— Ну... Не берусь утверждать, но вполне вероятно, что он что-то знает.

— Так поехали!

— Ты хорошо себя чувствуешь? Сотрясения нет, но...

— Я в норме, мой ангел-хранитель.

Морган удивленно улыбнулся.

— Ангел-хранитель?

— Так тебя назвал тот чокнутый старик из клиники. Сказал, ты мой ангел-хранитель. Я начинаю подумывать, что он был прав...

...Дэвид (Давид — еще один библейский персонаж, блин), симпатичный курносый паренек, хмуро глянул на нас, когда Морган показал удостоверение детектива и попросил уделить ему пару минут. Отложив нагруженный грязной посудой поднос, парень со вздохом пригласил нас в служебное помещение.

— Вы это насчет Гилмора, да? — поинтересовался он, как мне показалось, с вызовом.

— С чего вы взяли?

— Да ведь все газеты это дело раструбили. Поделом старому ублюдку, — с мрачным удовлетворением добавил он.

Морган заинтересованно приподнял бровь.

— Вы что, меня подозреваете? — осведомился парнишка.

— Пока еще нет, но было бы хорошо, если б вы рассказали, где были в ночь убийства.

— Ха! Да тут я был, пахал в ночную смену. Спросите у хозяина, господин детектив.

— Так. Ясно. Мы это проверим. Ну а теперь давайте вернемся у тому времени, когда вы жили в приюте. Вы были одним из тех подростков, из-за которых затеяли суд?

Дэвид немедленно набычился.

— Да, и что с того, мистер?

— Скажите нам, Дэвид, — только честно, прошу вас, — это важно для расследования: Гилмор действительно был виновен? Его оправдали, но...

— Да, оправдали, — сказал, словно плюнул, мальчишка. Его глаза были полны ненависти и презрения. — В этом гребаном мире не осталось честных судей. Эта продажная свинья его отпустила.

— То есть, вы утверждаете, что Гилмор заслужил наказание?

— Точно. Знаете, я даже рад, что эти психи из секты так с ним расправились. Если б его и засадили в тюрьму, долго бы он там не просидел. Такие люди всегда избегают правосудия. Можете подозревать меня сколько угодно, я все равно не виновен, хотя сам бы с превеликим удовольствием прикончил эту мразь.

— Хм. — Морган с несколько смущенным видом покосился в мою сторону. Я сделала невозмутимое лицо. Слыхали ругательства и покрепче.

Перекинувшись парой слов с владельцем ресторанчика, мы вернулись на улицу. Молча зашагали по сырому тротуару с причудливо впечатанным узором из мертвых листьев. В городе гулял осенний ветер, в котором угадывалось дыхание близкой зимы, и серое небо прогнулось так низко, что, казалось, задевало шпили старинных зданий. Ветер шевелил волосы Моргана, и мне вдруг отчаянно захотелось протянуть руку и пригладить его растрепанные, густые вихры. Почему всю жизнь приходится подавлять импульсивные, но самые правильные, желания?

— Грешники, — вздохнул, наконец, мой молчаливый спутник. — Все они были грешниками, неважно, раскаявшимися ли. Кара постигла всех и, скорее всего, будет постигать и впредь. Их вычисляют и убивают в назидание другим... Но кто мог узнать настолько грязные и потаенные факты из их биографии? Ума не приложу.

— В любом случае, убийц следует отыскать и предать в руки правосудия, — моя фраза прозвучала несколько напыщенно, и я поспешно добавила: — Как бы ни порочны были эти люди, никто не имеет права творить самосуд. Так недолго до полной анархии. Есть суд, пусть он и занимается наказанием преступников.

— По словам нашего юного друга, в наше время справедливых судов не бывает.

— Да. В чем-то он прав. Но эти Ангелы слишком пристрастны. Завтра я, допустим, убью человека в целях самозащиты, а на следующее утро меня найдут распятой на дверях церкви. Это справедливо, по-твоему?

— Ты утрируешь, Энджи. Это не было бы грехом, хоть и нарушением заповеди. Проступки наших убитых были куда как серьезнее.

— Ты что же, оправдываешь Ангелов?

— Нет, конечно. Нет. Тем более, они угрожали и тебе. Кстати, Квик прислал своего человека?

— Да, какого-то молокососа по имени Майк. Парень с виду ничего, обещал не докучать излишним вниманием. Но я все еще думаю, что эти меры — излишни...

— Даже слышать ничего не хочу. Кто-то явно преследует тебя, а ты ведешь себя, как упрямый непослушный ребенок. Впрочем, ты и есть ребенок. Не знаю, как я отпущу тебя одну в Россию.

Я оглянулась на детектива с неприкрытым изумлением. Тот сконфузился, закашлялся и быстро перевел разговор на 'отвратительную' погоду; я опустила глаза, пряча под воротником френча наверняка глупую улыбку.

* * *

Вечером я оказалась в доме одна — не считая Клео. Тихорецкий, впервые на моей памяти посетив парикмахерскую, надев новый костюм и гладко выбрив бледную физиономию, отправился на романтическое свидание. Потрясая перед моим изумленным носом букетом кроваво-красных роз, он взволнованно вопрошал, не обижусь ли я, если ночью он (все может быть, она девушка современных взглядов) домой он вернется не один. Я рассмеялась и вытолкала его за дверь.

'Хотела бы я поближе познакомиться с холостяцкой берлогой детектива Фэйра', — грустно думала я, утонув в недрах уютного кресла в обнимку с бутылкой красного вина. За окном полз молочный, густой как сахарная вата туман, делая мир каким-то нереальным, призрачным. Интересно, в Москве бывают подобные туманные ночи? Ночи, которые бы напоминали мне черные глаза моего англичанина?..

Поднявшись, я включила камин, собрала на поднос грязную посуду, захватила пустую бутылку и направилась в кухню. Мимо меня по коридору, едва не сшибив с ног, ураганом промчалась Клео и с проворством тушканчика запрыгала вверх по лестнице. 'Должно быть, в подвале снова крысы завелись', — подумала я недовольно. Клео страшно боялась крыс — этот факт служил источником постоянных насмешек над ней Тихорецкого. Я задумчиво проводила взглядом любимицу. Кто еще мог так напугать кошку?

Когда я вернулась в гостиную, в моем кресле напротив камина кто-то сидел. Мужчина. Его белые длинные волосы казались красными в свете огня. Глаза на затемненном лице сверкали двумя узкими кинжальными лезвиями.

Вскрикнув, я развернулась, метнулась к двери ... и уткнулась носом в широкую и твердую, как камень, грудь. Две сильные руки неторопливо взяли меня за плечи, повернули, провели вглубь комнаты и усадили на диван. После этого ночной гость с легким шуршанием уселся напротив и дружелюбно заметил:

— Какой прелестный халатик. Цвет индиго, мой ангел, тебе удивительно к лицу. Ты само очарование. Если бы не этот синяк на лбу... Пожалуй, со взрывом я переусердствовал.

— К...кто ты? — я не могла пошевелиться, скованная ужасом. В голове билась одна-единственная мысль — как дать знак дежурившему у дома полицейскому. Который, кстати, прозевал таки вторжение убийцы.

— Ммм... кто я? Не поверишь, сколько раз мне задавали этот вопрос и как сложно на него ответить. Я уже порядком устал на него отвечать... и знать наперед все последующие вопросы. Но ты ведь и сама знаешь, кто я. Не так ли? Обрати внимание, дитя мое — я говорю с тобой на твоем родном языке...

Я сглотнула. Незнакомец был прав.

— Я... я знаю, кто ты. Ты был там, в магазине... и в метро.

— И у тебя дома.

— Да...Как ты вошел?

— О, умоляю тебя! — фыркнул гость, красиво запрокидывая голову.

— Ты один из Ангелов?

— Был когда-то.

Мужчина перестал улыбаться, наклонил голову, приковал ко мне взгляд своих необыкновенных зеленых глаз. Во мне все похолодело — на миг мне почудились летящие на ветру космы, сияющий меч, оскаленная пасть, горящие адским пламенем глаза, черные крылья, рокочущий разъяренным океаном голос... Потом туман перед глазами рассеялся, и ангельски красивый мужчина в кресле напротив кокетливо тряхнул льняными локонами.

— Нет, ты не ангел, — сглотнув, прошептала я. — Я поняла, кто ты.

— Даже не назовешь по имени? Хотя, ты права — их так много, этих имен... и я даже не знаю, какое мне нравится больше. Ну а зачем я пришел, догадываешься?

— Нет.

— Придется популярно объяснить. Понимаешь, к тем, другим, я являлся во всем блеске — неземной свет, белые крылья, голос с неба... Мишура. Но тебя я не хотел унижать подобным маскарадом. Ты не такая, как они, ты особенный, седьмой ангел, уникальный, самый сильный. Ты не клюнула бы. Какой из меня Михаил? — незнакомец хихикнул. — Вижу, ты не до конца понимаешь. Хорошо, времени у нас — вечность. Я все расскажу. Только позволь — поговорим мы в более приятном месте. Дай-ка выбрать.... Ага! Тебе понравится.

Огонь в камине вдруг взревел раненым зверем, взметнулся ввысь, на миг ослепив, а когда я решилась приоткрыть глаза, им предстало поразительное зрелище.

Огромный сад. Легкое кружево белых беседок, ажурные мостики. Прозрачный ручей, высеребренный луной водопад, ниспадающий с обомшелой живописной скалы. Цветы — фиолетовые, синие, индиговые, в тон лиловой траве — кружащие голову ароматом дикого меда. Павлины на аллеях. Деревья с золотисто-зеленой, шуршащей, точно фольга, листвой. Где-то шумит море; вдали, отпечатавшись на фоне огромной оранжевой луны, возвышаются шпили прекрасного средневекового замка. Ночь, смотрящая на землю миллиардами крупных звезд. Трель соловья. Поющие сверчки. Россыпь светлячков на траве.

Охнув, я покачнулась. Все поплыло перед глазами. Крепкая рука ухватила под локоть, усадила на скамеечку. Взгляд мой упал вниз, я изумленно выдохнула — по земле стелился подол моего пышного платья из красного шелка. Что за наваждение...

— Но какое прекрасное наваждение, не правда ли? — самодовольно шепнул на ухо уже знакомый голос. Я повернула голову.

Мой гость стоял, скрестив руки на груди, а за его спиной развевался черный шлейф мантии. Кожаный костюм он сменил на старинный бархатный камзол и бриджи и напоминал классического персонажа какого-нибудь исторического романа. Отбрасываемая им тень корчилась и плясала на земле, выгибая ломаные крылья.

— Сатана, — с отвращением произнесла я.

— Можешь называть меня воплощением тьмы, исчадием ада, лукавым, наконец, если тебе так противно произносить это слово, — позволил он и благосклонно улыбнулся. Улыбка вышла издевательской.

— Чего тебе надо от меня?

— А вот это уже деловой разговор. Я в тебе не ошибся. Ему, — тут Сатана с ироничной усмешкой воздел очи горе, — повезло с ангелом. Впрочем, это не суть важно, поскольку я собираюсь переманить тебя.

— Я все еще не понимаю, — сухо заметила я. Я сама поражалась своему хладнокровию. Пожалуй, единственное, что удерживало меня от истерики — смутное чувство нереальности, невозможности происходящего. Вот посмеется Тихорецкий... Пожалуй, пора мне пополнить ряды пациентов психиатрической клиники. А может, промелькнула безумная мысль, меня накачали наркотиками-галлюциногенами?

— Какие глупости, — фыркнул лже-Михаил. — Уж я-то более реален, чем этот ваш неуловимый, незримый Бог. Я мог бы сказать, что он слишком надменен и считает ниже своего достоинства ходить среди смертных, но тебе лгать не стану... хотя я и отец лжи. Просто это не в его правилах... Политика невмешательства! Отличная от моей. Уж я-то не брезгую сам решать свои дела с людьми и уж куда более благосклонен к их маленьким нуждам. Но я вижу, ты заскучала. Что ж, у тебя есть вопросы?