Утро пятницы было солнечным и знойным. На работе была не её смена. Можно было насладиться долгожданным выходным. Хотелось бы проваляться весь день на диване. Посмотреть новую комедию или встретиться с друзьями. Но дел, увы, было невпроворот.
Так что с самого утра Ника бегала, как заведённая. Нужно было осветлить волосы, которые в последнее время потеряли привычный золотистый оттенок. Оплатить счета за квартиру. Зайти в магазин, чтобы купить пачку молока и любой относительно аппетитно выглядящий торт. Как раз когда она шла с продуктовым пакетом домой, ей и позвонила Даша. Она всё еще гостила в Ростове-на-Дону. Как оказалось, у мужа своей тетки. Троюродной и вроде бы даже ни разу не виденной прежде. Там, прямо в Ростове и познакомились. Ника лишь надеялась, что возвращение подруги не затянется. Поддержка близкого человека ей бы не помешала. Если, конечно, она отважится поделиться с той историей своих приключений.
— Как новые хоромы? — припомнила Даша. — Соседи не буянят?
— Скорее наоборот, — неловко признаваться, что это ты нарушитель общественного спокойствия. Вот только внимательные жители дома заметили, что пару ночей назад в семнадцатой квартире опять творилось нечто неладное. На следующее утро после того, как шепчущие наложили новую защиту, Ника снова наткнулась на пожилого деда, жившего напротив. Он не постеснялся высказать ей, что если разные непонятные шумы продолжат доноситься из её квартиры после двадцати трёх часов, то он окончательно потеряет терпение и обратится в правоохранительные органы.
— Вот и объясните полиции сами, почему это к вам водопроводчики в ночь-полночь шляются! — пригрозил дедок. — Мне до ваших причин дела нет. Я требую тишины и имею на это полное право!
Вероника подсчитала в уме. Заключила, что как раз часов в одиннадцать вечера она переместилась к подъезду Надежды Сергеевны. А это значит, что это Женька и Олег грохотали в её квартире, противостоя загадочным Теням. Странные они вообще. Все они: и шепчущие, и видящие и сами Тени. Как стало ясно из рассказа Надежды, колдуны сами толком не знают, каким силам противостоят. И про Лабиринт им мало что известно. Прямо как врачи из местной поликлиники: лечат своих пациентов наугад, наудачу, отчасти лишь догадываясь от какой болезни. Впрочем, если пока это помогает, можно продолжать в том же духе, не так ли?
— Ты серьёзно? — захохотала Даша, не веря её словам. От Вероники не стоило ожидать умопомрачительных вечеринок, ставящих весь район на уши. — Хорошо отпраздновала новоселье?
— Ну конечно, ты же знаешь, как я люблю вечеринки, — с сарказмом произнесла Ника. — Долгая история, потом расскажу. Но они сильно на меня обозлились. Вот сейчас пойду извиняться. Даже торт купила.
— А надо было водки, — серьёзно посоветовала подруга.
Распрощавшись с Дашей, Ника забежала в свою квартиру. Убрала молоко в холодильник. Пригладила волосы перед зеркалом. Вооружилась тортом и направилась к соседям.
Открыли почти сразу. С тощим пареньком лет пятнадцати они виделись в первый раз, и особого дружелюбия он не проявил.
— Вам кого? — хмуро поинтересовался он, поправляя очки на носу.
— Здравствуйте, — Ника расплылась в своей самой дружелюбной улыбке. — Я ваша новая соседка, Вероника. Зашла познакомиться.
— А-а, здрасьте. Я Серёжа, — протянул пацан, явно не зная, что делать с такой общительной соседкой. Ника поняла, что пускать внутрь он её не собирается. Даже тортик не помог.
— А дедушка дома? — спросила она. — Хотела с ним поздороваться, чай с тортом попить, — и она потрясла перед глазами парня кондитерским изделием.
Полулысого дедка, с которым прежде переругивалась Ника, оказывается, звали Фёдор Тихонович. При Никином появлении он заметно посуровел, но коварный торт быстро растопил недоверие. Веронику пригласили пройти на кухню и угостили чаем с печеньем и принесённым ей гостинцем.
— Как-то у нас сразу не заладилось, — не переставая смущённо улыбаться, поясняла девушка. — А мы всё-таки теперь соседи. Решила зайти, познакомиться получше и извиниться за причинённые неудобства.
Федор Тихонович вскоре растаял от Никиного внимания. А она с почти искренним интересом расспрашивала его о делах давно минувших дней. Она ещё в школьные годы поняла, что больше всего люди любят говорить о самих себе. Вот и дед Федор заливался соловьём. Так Вероника узнала и о его детстве, проведённом в Тамбовской области, и о юности, когда он учился в текстильном техникуме. После по распределению его отправили работать на завод в другом городе. Как оказалось, они с бабой Верой были коллегами.
— Так от завода нам квартиры и дали в одном доме, — пояснил сосед. — Вот я тут и остался.
На кухню заглянул внук Фёдора Тихоновича, преисполненный недоверия. Молча поглазел на гостью и ушёл.
— Вы уж извините за тот шум, — повторила уже не в первый раз Вероника. — Квартира старая, ремонта давно не было. Даже обои отваливаются, — на этот раз её глубокий печальный вздох был абсолютно искренним. — Иногда что зашуршит, так я сама пугаюсь. Люди разные ужастики о моей квартире рассказывают.
Фёдор Тихонович примолк. Помрачнел мгновенно и неловко покосился на девушку.
— Да, мне тут говорили, что ты не знаешь ничего, — припомнил сосед. — Но ты же Вере родная?
— Ага, внучка, — подтвердила гостья.
— И мать тебе ничего не рассказывала? — допытывался сосед.
Вероника решила не углубляться в историю своих отношений с мамой.
— А было что рассказать?
— Так Ирка сама от матери сбежала. Крику было. Весь подъезд на ушах стоял. Это случилось... ну так сразу, как Ирка школу окончила.
— А почему она сбежала?
— Так кто ж точно знает. Видимо, такое бабка твоя натворила, что собственной дочери страшно стало. Понимаешь, с Верой всегда что-то странное творилось. Люди к ней иногда лечиться ходили, когда врачи не помогали. Бабы многое говорят. Им, конечно, веры нет, но я ж сам много чего слышал и видел. По соседству живём. Вера, например Стёпку из дома напротив в могилу свела. Сначала жену его...
— Да, я слышала, что он повесился.
— Ага, все знали, что Стёпка с твоей бабкой гулял. А потом у него дочь маленькая заболела. Врачи ничего сделать не смогли, она почти сразу померла. Жена с горя насмерть убилась. Ночью, пока все спали, поднялась на крышу и прыгнула. Дома у нас в районе низкие — выше пятого этажа не найдешь. Дело зимой было, и сугробов намело. Может, и выжила бы она. Да только приземлилась прямо на электрические провода. Представляешь, как её поджарило? — Федор Тихонович картинно округлил глаза, запугивая собеседницу. — Вот Стёпка и повесился. А Вера с тех пор ещё чуднее стала. Кто ей слово поперёк скажет — сразу заболевает. У меня у самого дочь три месяца хрипела горлом. Пришлось пойти к Вере мириться.
Вероника слушала соседа и только сильнее хмурилась. После случившегося с ней самой она легко могла поверить, что баба Вера была способна сглазить кого-нибудь. Теперь Вероника вообще во что угодно могла поверить.
— А до этого? Вы сказали, что она всегда была странной, — напомнила она.
— Да разное бывало, — согласился Фёдор Тихонович, с аппетитом засовывая в рот кусок торта. — Помню, Никитишна из соседнего подъезда прицепилась как-то к Вере. Уж не скажу из-за чего они поцапались, но вражда у них затянулась на несколько недель. Как увидят друг друга, так чуть ли не рычат на весь двор. И вот однажды Вера сказала, что если Никитишна от неё не отцепится, то она расскажет ейному мужу, откуда у той ребёночек. А Никитишна всегда бабой крупной была, срок маленький. Никто и не знал, что она того-этого... А самое главное, муж у Никитичны уже полгода как сидел. Когда вышел, конечно, всю душу из жены вытряс. И к бабке твоей приходил. Кто-то донес ему, что Вера откуда-то имя отца знает.
Дед с наслажденьем сделал глоток горячего чая. Зажмурился от удовольствия. Чуть ли не засветился. Что ни говори, а любят мужчины посплетничать побольше любой женщины.
Вероника вернулась к себе в квартиру. Новый дом больше не пугал её. Было то ощущение защиты, созданной шепчущими, или просто она устала бояться — этого она не знала. Но ей было противно. Тяжко от ощущения чужой вины, как своей собственной. Ведь это не она проклинала людей, не она разрушала и отнимала их жизни. Но кровь ведьмы течёт в ней точно так же, как она текла в её матери.
Ноги сами привели к старому шкафу. Коробка с бабушкиным наследством ждала на том же месте. Ника села на полу прямо посередине коридора и вновь достала стопку фотографий. Теперь она разглядывала изображения внимательнее, словно надеясь увидеть всё то, что скрывали запечатлённые люди в своих душах.
Бабушка Вера. Это имя всегда казалось каким-то чужим. Она не знала её, ни разу в своей жизни не видела. Пожалуй, можно было по пальцам двух рук пересчитать, сколько раз за всю свою жизнь Вероника упоминала бабку. Но она сама стала для неё смыслом жизни. Или, скорее, смерти. Почему она выбрала именно её, почему не передала дар кому-нибудь другому, чтобы не быть пленницей в собственном доме, не становиться потерянной одинокой душой? Чем не угодила ей, например, кандидатура собственной дочери?
Снова на глаза попалась фотография мамы. Той, где Ира была уже совсем взрослой школьницей, готовой отправиться в самостоятельную жизнь. Знала ли она все секреты бабы Веры? Что настолько ужаснуло её, так испугало, что она убежала из дома? И почему оставила собственную дочь, бросила её и исчезла в неизвестном направлении?
Фотография чуть дрожала у Ники в руках. В глазах помутнело. Она редко думала об этом, не позволяла себе задаваться вопросом, преследовавшим её всю жизнь. Она старательно отгоняла мысли о матери. К чему бесконечно задаваться вопросами, на которые никто не ответит: мама, где ты? Почему ты меня оставила?
Вероника всхлипнула, пальцы свело судорогой. Входная дверь вдруг заскрипела, отворилась. Ника повернулась, с ужасом ожидая неизвестного гостя, и чуть не закричала.
Ира нерешительно переступила порог. Воздух заклубился вокруг неё, закружился в диком танце. Там, где она ступала, рассеивался сумрак. Свежесть, принесённая женщиной с собой, жизнь, тепло, счастье - всё это квартира приняла с жадной радостью.
Она была другой. Среди тёмных волн, колыхавшихся в пространстве, среди серой блеклой мебели и стен, словно покрытых толстым слоем пыли, она светилась как лампочка. От неё исходил свет.
И всё вокруг ощущало это, тянулось к ней из тёмных углов, подсматривало из-под мрака гардероба, щурилось из непроглядной тьмы ванной комнаты.
Отслаиваясь, отделяясь, как кусок старых обоев от стены, Тень явила себя перед гостьей.
Пришла. Наконец-то пришла. Спустя столько лет. Сколько времени утекло с тех пор, как стены сомкнулись вокруг? Сколько ветров минуло, сколько лучей света обошло стороной, сколько голода и одиночества и тоски. Поздно. Так поздно она пришла. Одна. Без наследницы.
Почему она одна? Почему не исполнила обещание? Ожидание было таким долгим, таким тяжёлым.
Тень кружила вокруг женщины. Плавно, почти нежно водила руками вокруг, не дотрагиваясь, сдерживая себя. Лабиринт не забрал её пока. Да, она - его. Безвозвратно, но ещё слишком рано. Сначала она передаст дар. Иначе нельзя.
Вера, вера утеряна. Ничего, ничего хорошего не осталось. Всё продано, всё отдано. Как только контракт заключён, больше нет надежды, нет света. Есть только Лабиринт. Коридоры, коридоры. Сотни, тысячи. И ни одной двери. Ни одной, что приведёт к свободе. Пленник, пленник навеки.
Но для неё надежда есть. Для неё есть спасение. Нужно только передать дар. Для наследницы, для неё будет большее. Должно быть.
Тень следовала за гостьей в комнату. Наблюдала, выжидала. Надеялась. Где она, где молодая кровь? Где преемница?
Тень кружила вокруг женщины, а та шла. Спокойно, размеренно. Она приблизилась к дивану, присела на краешек и огляделась. В её взгляде царили печаль и спокойствие. Она не знала. Не могла ведать и видеть мрака, плотно окружавшего её.
Вздохнув, она вдруг вскочила с места, кинулась прочь из квартиры, желая убраться подальше от воспоминаний. Тень метнулась следом, вилась за ней, не отставая.
Уходишь? Покидаешь? Бросаешь? Но где она? Где наследница? Приведи её! Обманщица!
Нет, нет, ты обманула... изменница!
Отчаяние затопило комнаты. Свет потерялся, затонул в волне ненависти и обиды. Живая, живая сила, что лилась из гостьи, затухала под давлением растущей тьмы.
И когда женщина уже распахнула дверь и сделала шаг, чтобы навсегда покинуть квартиру номер семнадцать, Тень протянула руку. Пространство разрезала чёрная сосущая пустота, догнала единственную живую душу и отравила её.
Ира вышла из дома, чувствуя странную усталость. С каждым проделанным шагом она ощущала, как силы стремительно покидают её. Она звала на помощь, когда ноги перестали слушаться, и она упала прямо посередине улицы. Никто не услышал, никто не подошёл. Словно не замечая молодую красивую женщину, лежавшую на земле, прохожие шли своей дорогой. А женская фигурка истончалась, серела с каждым мгновением всё больше, пока не была вырезана из яви, словно её никогда и не было. Тень поднялась, движимая силой притяжения, которой обладал отныне для неё Лабиринт. Он звал.
ГЛАВА 5
Загнанная в угол
Сны больше не приносили покоя. Стало тяжело вставать по утрам. Голова гудела, как после ночи бодрствования. Только Ника закрывала глаза, и её мучили сновидения. Чужие, не свои. Все мысли, все полученные воспоминания ей не принадлежали. Десятки голосов говорили наперебой в голове. Временами одному из них удавалось всех перекричать. И тогда он усиливался и нашёптывал ей свои секреты. Ника не различала эти голоса. Не могла точно определить, принадлежали ли они знакомым или просто случайным людям. Лишь один из них выделялся. Только его она могла всегда распознать. Голос своей бабушки. Она покинула дом и физически и духовно, но всё вокруг ещё дышало ей, носило её мысли, ощущения и воспоминания. И голос, разносившийся прежде по этой квартире, был до сих пор слышан видящей.
Он говорил с ней то нежно, то жалобно. Затуманивал разум тихим, мягким шорохом звуков.
Видящий слаб. Беспомощен против сил, что способен воспринимать. Его так легко убить. Его столь многие хотят уничтожить.
Ягнёнок, окружённый волками. Чувствуешь их дыхание на своей спине? Слышишь, как они жадно скалятся? Постоянная опасность. Вечный страх перед смертью. Как велико желание стать сильнее. Обладать мощью, которая доступна другим. Сама судьба предоставила такую возможность. Нужно лишь воспользоваться ею. Не упустить шанс.
Временами она просила прощения. Вымаливала помилования за совершённые грехи. Не у Вероники, у себя самой. Ей было жалко не погубленной дочери, но своей порушенной судьбы. Своей проданной души, потерянной свободы. Возможно, она даже не сознавала, какое преступление совершила после смерти.
