— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -
Глава 4 в которой происходит первое столкновение интересов
Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи
Черные камни брусчатки на кривых улочках старого города влажно поблескивали в свете фонарей. В воздухе висела противная туманная морось, пригнанная ветром со стороны Болотного края. В те редкие моменты, когда 'мерзавец' не дул с залива, всегда приносил туман, гнилостный дух и лихорадку с болот, и эта дрянь оседала у нас, не долетая каких-то пятидесяти верст до Сабрии.
Я зябко поморщился и опустил трость на мостовую. Покалеченная нога раздражающе ныла, как капризный ребенок, которому не купили сластей. Взять что ли повозку? Но проклятая погода распугала редких извозчиков. Они почему-то не выстраиваются у моего дома в очереди.
Воздух дрожал от дыхания холода. Не приведи богини, к завтрашнему утру морось на камнях замёрзнет ледяной коркой. Будет похуже ярмарочных горок на дешевых аттракционах. А уж с моей ногой поход домой и вовсе превратится в затяжную пытку. Идти совсем не хочется. Подозреваю, что капитан Брац не упустит момента вытереть об меня ноги.
До управления Ночной стражи я добрался насквозь отсыревшим и в три раза злее любой нежити. Унылая рожа застрявшего у дверей Марека радости не прибавила. Даже его рыжие вихры, вечно торчащие, как им заблагорассудится, отсырели и обвисли, превратив его в домового-утопленника.
— У нас дело отобрали, — вместо приветствия с надрывом сообщил он, передергивая худыми плечами. — Говорят, что мы не-ком-пе-тент-ны, — четко по слогам произнес он новое слово.
Меня же будто из ведра окатили. Как отобрали? Почему? А Казик? Он что, зря голову сложил? Брац хоть и тупой карьерист, но даже он понимает, что я буду копать, пока не доберусь до истины. Для меня это дело чести!
— Идем, — я подхватил Марека за шиворот и затащил в темный широкий холл. — Сейчас вернем обратно свое дело!
Внутри клокотала неудержимая ярость. Кто и что наплёл главе Ночной стражи, что он оставил нас на обочине? Родители Казимира? Убитых горем родных я понять могу, что им остаётся, как не искать виноватого. Но вряд ли они сами догадались, кто-то подкинул им эту блестящую идею. Уж не Пшкевич ли постарался? Ведь с самого начала убийствами занимался он.
Длинный коридор с темными нишами, в которых скрывались изваяния именитых сыщиков Ночной стражи, грохотал от наших шагов. Я даже готов был подпрыгнуть, чтобы задрожали и посыпались колонны у входа, лишь бы капитан понял, что так просто я не отступлю... Погрудные статуи бывших глав Ночной стражи, украшавишие коридор и наделенные сторожевыми чарами, почуяли мою злость, и насторожено проводили вспыхнувшим зеленым огнем глазами до самой приёмной. Подскочивший адъютант, бросился нам наперерез, но натолкнулся на открывшуюся дверь и замер в нерешительности. Брац, подобострастно расплывшись в многообещающей улыбке, провожал посетителя:
— Не извольте беспокоиться, пан Пшкевич. При вашем покровительстве, такая перспективная следовательница, как Люсинда Бряк, враз словит нам проклятую бестию...
Так вот оно что. Я застыл на месте. Пшкевич, изворотливая тварь, все-таки нашел способ вернуться в расследование. Люсинда там ни Виле свечка, ни дидьку кочерга, так ширма, чтобы было на кого всех собак повесить в случае неудачи.
— Если нам не будут мешать, — напыщенно бросил Рекар.
— Родители капрала Винека требуют судить пана Вилька, — начал капитан, но натолкнулся на мои сузившиеся глаза и позеленел. — Вы, вы, вы...
— Я!
— О! — довольно пропел Пшкевич. — Наш нерасторопный сыщик! Нога не беспокоит пан Вильк? Или вы теперь всё время будете отправлять подчиненных на смерть, чтобы сберечь собственные конечности?
Я подавил чуть не выплеснувшуюся ярость. Нашел больное место и не приминул ударить. Только мы еще посмотрим, кому сыграют гимн Киппелена, а кого отпоют по всем правилам.
— Они мне ещё пригодятся, — коротко ответил я, — для хорошего пинка!
— Что вы себе позволяете? — принял и на свой счёт Брац, а пышущее злорадством лицо Пшкевича заметно поугасло.
— Я имел ввиду убийцу, и того, кто за ним стоит...
— Она специально Казика убила, не из-за голода, — встрял Марек.
— Свои пинки, — бросив испепеляющий взгляд на моего помощника, предупредил капитан, — оставьте при себе. Я запрещаю вам заниматься делом и мешать пану... панне Люсинде выполнять свою работу.
— Вы попробовали, и у вас, как обычно, не получилось, — отстранённо заметил Пшкевич, — Теперь в игру вступают профессионалы...
— Шесть убийств не игра, — отрезал я.
— Так решили в городском совете им не нужна лишняя шумиха, — замахал руками капитан.
-Дело ваше, панове. Не хотите помощи, не надо...
Я кивнул им обоим.
— Отстранение ради вашего же блага! — попытался состроить хорошую мину при плохой игре Брац. — Я отговорил родителей Казимира от судебных исков, мы не можем позволить, чтобы репутации Ночной стражи был нанесён такой ущерб, но вы должны не мелькать... ну и городской совет...
— В моём лице, — высокомерно перебил Пшкевич, — не позволит вашей некомпетентности ставить под угрозу безопасность горожан.
— 'Зря времени не терял', — рассматривая его забрызганные до колен сапоги, подумал я, — 'разузнал всё про тварь, судя по всему носом рыл у конюшни Ночвицких, и решил что дело у него в кармане. Осталось убрать конкурента! Напел безутешным родителям Казика, что я угробил их сына, и получил карт-бланш на расследование. Думает, что Люсинда станет ему в рот глядеть?'.
Я довольно улыбнулся.
— Прошу прощения, капитан, у меня много других дел. Разрешите заняться?
Брац ещё сильнее заморгал, будто собирался взлететь, и не найдя подходящих слов, кивнул.
— Вам, Рекар, огромных успехов! Буду молиться пресветлым богиням, два раза вечером и еще немного утром, чтобы вы поскорее избавили нас от угрозы безопасности горожанам, — издевательски заметил я, чуть склонив голову, — Передавайте от меня привет Люсинде, она такая милашка, вы станете прекрасной командой!
Я резко развернулся, с мстительным удовольствием прочитал недоумение на лице Пшкевича, и направился к своему кабинету. Марек изумлённо козырнул капитану и, сглотнув, бросился следом.
Загнанная в глубину злость с наслаждением вырвалась на волю. От резкого рывка хлипкая дверь едва не слетела с петель. Меня так колотило, что я даже не заметил, как вцепился в Марека.
— Пан Вильк, — пробормотал он, осторожно отрывая мои пальцы от своего рукава.
Тьфу, ещё и парня перепугал. Сделав несколько глубоких вдохов, я, наконец, успокоился. Железные светильники изрезанные причудливыми трафаретами разбрасывали по кабинету угловатые тени. Над столом, поднятые необузданной силой моей ярости, еще кружились наши вчерашние записки, а в кресле стараясь не подавать виду, ждал взволнованный посетитель. Немолодой кряжистый пан в коричневом оксамитовом жупане застыл, как старая птица на иссохшем болоте. Костистые руки вжались в широкий набалдашник резной трости, будто только он удерживал их в этом мире, не позволяя сорваться в тартарары. Широкое лицо с зализанными назад седыми волосами, маленькие хваткие глаза и длинный горбатый нос дополняли сходство с пернатым хищником. И сколько я не прогонял из голоса скопившуюся неприязнь, спросил чрезмерно резко:
— С кем имею честь?
— Вечер добрый, пан чародей, — надтреснуто откликнулся посетитель. — Ендрих Ночвицкий.
— И вам добра и удачи! Не застал вас вчера, чем могу быть полезен? — озадачено спросил я, усаживаясь напротив него за стол.
Неужели Рекар добрался и до него и меня ждёт ещё один иск?
— Обретался по торговым делам неподалеку, — туманно заметил Ендрих. — Пришёл лично поблагодарить за спасение моего сына. Коли не ваше лечение чародейское совсем бы плох был, а так, того гляди на поправку пойдёт. Наследник у меня один, так что просите что хотите.
— Благодарю, — смутился я. — Мы выполняли свою работу, — но тут же поправился, — буду признателен, если поможете с похоронами капрала Винека...
— Слышал про вашего хлопца, — кивнул он. — С родичами его уже беседовал. Не пойму, чего они на вас так взбеленились. Только горе людей не красит, уж не обессудьте. А помочь, конечно, помогу. За сына моего смерть принял, так что сделаем всё в лучшем виде.
Ендрих поёрзал на стуле, еще сильнее теребя трость, но сказал прямо, без обиняков:
— Хочу, чтобы тварь убили!
Лицо совсем закостенело, и окончательно превратило его в хищную птицу.
— Так запретили мне этим делом заниматься, — мрачно заметил я.
— Знаю, — он кивнул, — а ежели частным порядком сызнова возьметесь? В частном порядке вам никто не запретит.
Я еле сдержал улыбку, и задумчиво погладил бороду.
— В деньгах не обижу, шляхетское слово! — неверно истолковав моё молчание, бросил Ендрих.
Сами пресветлые богини послали мне Ночвицкого. Теперь ни капитан, ни проклятый Пшкевич не смогут возразить против моего расследования. Клиент нанял меня по своему собственному желанию, за свои кровные расты. Исполнять частные сыски мне уже приходилось. Поиски трактата длились шесть лет и оказались головокружительно дороги, поэтому я брался за несколько заказов, чтобы пополнить свои запасы. Да и довольствие в Ночной страже не слишком велико.
— По рукам, почтеннейший, мне и самому страсть как хочется, чтобы бестия получила по заслугам.
Ендрих выложил на стол туго набитый кожаный кошель.
— Сто левков на расходы, — пояснил он, — а как закончите, сами цену назовете. Все уплачу честь по чести.
— Договорились, — я придвинул кошель к себе, — Пан Ночвицкий, как ваш сын сможет говорить, пришлите мне весточку.
— Несомненно, пан чародей, несомненно.
Ендрих разогнулся и, цокая тростью по полу, вышел за дверь, а я подозвал Марека.
— Бери список жертв и читай вслух! — потребовал я, вручая ему исписанные листки протоколов.
Раскурил трубку и задумчиво закрыл глаза. Я что-то упускаю. Если за тварью кто-то стоит, а за ней кто-то стоит, между несчастными щеголями должно быть что-то общее.
Мой помощник взял бумаги и забубнил:
— Казимир Винек, капрал Ночной стражи, двадцати двух лет от роду, не женат...
С Казиком то всё ясно, он занял своё место случайно. Вместо него тварь могла разделаться со мной или Мареком. Она будто хотела вывести нас из игры. Чтобы не путались под ногами и не мешали планам её хозяина.
— Любомир Дражко, ювелир двадцати девяти лет от роду, не женат. Родные голосят, что трех дней до тридцати не дожил...
Моё первое знакомство с делом. Щеголь в шикарном камзоле.
— Игнаци Лунек, лекарь, на днях двадцать семь исполнилось, не женат...
Вот и лекарю не поздоровилось, бывает и такое в наше время.
— Збигнев Смашко, помощник адвоката, двадцати четрех лет от роду, не женат... До двадцати пяти двух дней не дотянул...
Все молодые, холостые, богатые. Вполне возможно, что оставили свои семьи без наследников. И что удивтельно, самую малость не дожили до очередного дня рождения. Может и не зря Казик на маньяка грешил? Хотя... Нет, не сходится, Ничек и Дарецкий совершенно в иную пору родились, а...
— ...Ясь Дарецкий, мастер сновидений, шестидесяти трех лет от роду, не женат... — продолжал тем временем бубнить Марек
Не женат околдовано повторил я про себя.
— Юзеф Ничек, художник двадцать три года, не женат...
— Стой, — вскинулся я, чуть не выронив трубку, — а ну ещё раз!
— Юзеф Ничек, ху...
— Нет, перед ним.
— Ясь Дарецкий, мастер сновидений, шестидесяти трех лет от роду...
— Вот! — довольно сообщил я. — Что с ним не так?
— Остальным в деды годится, — шмыгнул носом Марек.
— То-то и оно! Наша смешливица предпочитает молодых, а Дарецкий обед просроченный. Значит, то ли ненароком подвернулся, то ли был особо ненавистен её хозяину. Где его нашли?
— Так вестимо где, — буркнул помощник, — как остальных — на улице...
— Без отсебятины! — строго прервал я. — Читай-давай!
Марек уткнулся в протоколы, и снова забубнил:
— Тело Дарецкого было обнаружено в Постромкином переулке на ступенях черного хода музейного дома. Тело лежало головой на тротуаре, ногами в распахнутом дверном проёме. Служители музея клялись, что этого пана никогда не видали.
— Достаточно, — я вздохнул. — Так откуда же к нам пожаловал мастер сновидений?
— Не киппеленский он, пан Вильк.
— Откуда же его принесло?
Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'
Я спала и видела сон. Передо мной стояла только что законченная гравюра. Круглая зала с семью дверями, из которых видно только четыре. Только откуда я знала, что тяжелых дубовых дверей, окованных узорными решетками, семь?
Посреди залы неподвижным истуканом застыл мужчина в балахоне и, воздев руки над головой, запечатывал заклятьем один из семи проходов.
Я наклонилась над рисунком, и вдруг, будто свесившись через подоконник на улицу, провалилась внутрь.
Человек в гравюре резко обернулся, и мы сцепились долгими взглядами.
— Не ходи в сад! — наконец хрипло выкрикнул он, — Не ходи! — резкий взмах нарисованной руки вышвырнул меня вон.
Книга, прошелестев страницами, захлопнулась, и я проснулась, пребольно приложившись затылком о дощатый пол.
Первые несколько секунд ваша покорная слуга бездумно созерцала свои задранные ноги в толстых красных носках, лишь потом, сообразив, что во сне рухнула на пол вместе со стулом, резко отшатнувшись назад. А уснула на книжном развороте, который делала. В голове гудело, нещадно саднила разбитая накануне бровь. Пошатываясь, я поднялась и тупо уставилась на гравюру, уверенная, что человек был изображен со спины. Сейчас же он стоял вполоборота ко мне, вскинув левую руку, будто кого-то толкая. Хотя, почему кого-то? Я потерла ушибленный затылок, неожиданно замерев от ужаса.
— Богини милосердные и дети их, и внуки! Я тебя знаю! — простонала ваша покорная слуга, впиваясь в волосы и безнадежно застревая злополучным кольцом в спутанных кудряшках.
Со страницы на меня сердито смотрел мастер сновидений Ясь Дарецкий.
...Всем людям снятся кошмары или навязчивые сны. И если, после пары испорченных сновидением ночей, оно не проходит, несчастные идут к сноходцам — мастерам сновидений. Когда это случилось, мне было восемь. Родители мои, витражных дел мастера, тогда осели в Борице — небольшом городишке на границе земель Растии и Фарниции. Там-то меня и настиг кошмар: какое-то лохматое, рогатое и зубастое чудовище гонялось за мной во сне, норовя съесть, а забавный коротконогий пушистик, вереща, крутился под ногами, пытаясь помешать. Ему не повезло. Чудовище сожрало пушистика прямо у меня на глазах. И я с воплем проснулась.
Узнав, что меня всполошило, мама посоветовала: 'А ты нарисуй чудовище и сразу перестанешь бояться'. Недолго думая, я со всем тщанием изобразила свой кошмар. Но на следующую ночь сон повторился, и на следующую...
Когда родители догадались отвести меня к сноходцу, я уже боялась спать.
Мастеру сновидений, пану Ясю Дарецкому, достало одного взгляда на мои почеркушки, чтобы понять в чем дело. Сама того не ведая, я привязала чудовище из сна к нашему миру, и теперь оно отчаянно стремилось вырваться на волю, подпитываясь моим страхом. Ещё одна ночь, и ему бы это удалось, а я погибла бы, так и не проснувшись. Уничтожать рисунок было нельзя, тогда тварь стала бы бесконтрольной, и одни богини знают, чем бы все обернулось.
Я так и не узнала, что сделал пан Ясь, чтобы спасти меня. Сноходец лишь потрепал несмышленую малявку по голове и успокаивающе сказал: — 'Не бойся, малышка, я выгнал его из сада'. А моим родителям посоветовал отправить меня в Школу Высших Искусств в Кипеллене. Кошмары мне больше не докучали.
Два года спустя, родители получили большой заказ в Кипеллене, а я поступила на факультет гравюры и пентаграммики. Как ни странно, но я столкнулась с паном Дарецким совершенно случайно спустя много лет, здесь, в Кипеллене. Изрядно постаревший мастер сновидений узнал меня, забредя в лавку Врочека за каким-то свитком. Спросил, не мучают ли кошмары, тепло заверил, что если вдруг что-то подобное случится, я всегда могу рассчитывать на его помощь. Сказал, что уже лет пять живет и практикует в Зодчеке. Даже карточку с адресом оставил.
Я резво подскочила и лихорадочно зашарила в верхних ящиках комода. Раз уж эта растреклятая книга связана со снами, значит сноходцу с ней и разбираться! Победно взмахнув зажатой в руке карточкой, я плюхнулась на кровать. За окном занимался холодный осенний рассвет.
