Египет. Легенда затерянной пирамиды

Чужак первым ринулся в бой, вставая на задние лапы, он со всего размаха ударил когтями по морде соперника, рванувшегося на встречу. Тот не замедлил с ответом. Кустарники вздрагивали от могучего рева, битва продолжалась.

Не известно, чем бы закончилась эта схватка, если бы у хозяина поля не подвернулась задняя лапа, она хрустнула еще при первом ударе, и сейчас, ослабевшие мышцы подвели его. Почувствовав слабину, черноголовый красавец дернулся вперед, всем телом, всем весом своим, сбивая противника наземь. И сколь удачно оказалось это падение!

Он попал мордой прямо в шею подмятого врага, куда сразу же погрузил клыки, перегрызая артерии, чувствуя, как содрогается соперник, захлебываясь кровью, как судорожно бьются в предсмертных конвульсиях лапы.

Он держал его, наслаждаясь каждым мигом победы, пока хозяин саванны не затих навеки. Тогда победитель встал и повернулся к своей награде. Грозным ревом он сообщил даме, что отныне она принадлежит ему!

Вдали прозвучал странный, непонятный и совсем не известный ей звук. Львица насторожилась. Самец, вышедший из схватки победителем и сейчас позволявший себе покусывать красавицу за ушко, тоже замер. Звук ему не понравился. Кроме того, к неприятному трубному звуку добавился топот.

Для стада буйволов он был слишком тих, и тем сильнее настораживал. Еще больше настораживал тот факт, что оба звука стремительно приближались. Хищник встал, позволив, освободившейся от его веса, самке, испуганно вскочить.

Пели охотничьи рога, неслись боевые колесницы. Правитель Египта начал охоту!

Благоразумно решив удалиться с пути странных существ, чета львов направилась в сторону невысоких деревьев, что еще недавно послужили надежным укрытием хищнику.

Их легкий, немного ленивый бег был, неожиданно для них, прерван. С одной из колесниц, пущенная меткой рукой фараона, сорвалась стрела и воткнулась самке в бок. Взвизгнув от боли, животное припало на задние лапы, изогнувшись в попытке зацепить противный прутик зубами.

Оглушающий рев ярости, самец издал в ту секунду, когда запрыгивал в проносившуюся мимо него колесницу. Он уже не видел, как еще несколько стрел и парочка копий вонзились в его новоприобретенную подругу, оставив ее скулить от боли и страха. Она тщетно пыталась подползти к людям, надеясь хоть одного из них захватить с собой в царство теней.

Ничего не видя вокруг, почти обезумев от гнева, самец даже не почувствовал стрел, что вонзились ему в спину, не причинив ему, впрочем, большого вреда. Его прыжок был невероятен! Его прыжок был удивителен!

Он буквально влетел в колесницу на всем скаку! Его задние ноги, отброшенные колесом, соскользнули, но удар тяжелой передней лапы уже сделал свое дело — шея возницы была сломана, голова и правое плечо превратились в кровавое месиво.

Фараон оказался в неуправляемой колеснице, увлекаемой обезумевшими от ужаса лошадьми, с огромным разъяренным хищником, когти одной из лап которого, прочно вошли в дерево перил, не позволяя тому сорваться.

Самец пытался сделать сразу же три вещи: втянуть внутрь повозки задние лапы, что от гонки по неровной местности постоянно соскальзывали; оглушить врага всей мощью, на которую только были способны его легкие; и достать добычу когтями.

Джосер тоже не терял даром времени: бесполезно было бы пытаться сейчас достать поводья, да и остановившись, он предоставлял льву слишком большие шансы на победу в этом соревновании. Возница был мертв, и с этим уже ничего поделать было нельзя. Его тело, царь не колеблясь столкнул в морду хищнику.

Это почти сбило зверя на землю и отвлекло его внимание на несколько драгоценных секунд от человека. Сам же правитель, изогнувшись, припал на одно колено на дне трясущейся колесницы и уверенной рукой всадил дротик в незащищенную грудь льва с той стороны, где его лапа застряла, оставляя его в подвешенном состоянии.

Пытаясь ответить на удар, с трудом держащийся в повозке зверь, рванулся к человеку, но ему вновь помешало тело возницы. Соскользнув, оно выбило у самца опору из под ног и, вырывая когти, хищник сорвался.

Взмокший от пережитого, Джосер не смог позволить себе даже минуты для отдыха. Колесница все еще неслась в неясном направлении. Выскользнув в момент гибели возницы, вожжи болтались сейчас между двух взмыленных спин обезумевших лошадей.

Окинув взглядом повозку, фараон выхватил из специального укрепления легкое копье. Крепко вцепившись одной рукой в борт колесницы, он подцепил концом копья поводья и, поднимая его вверх, добился того, чтобы вожжи соскользнули ему в руки, даже не смотря на постоянные рывки со стороны коней.

Примотав их свободный конец, к предназначенному для этого, выступу, мужчина уперся ногами в стенку повозки, что, в обычное время, защищала ноги царя от летящих из под копыт комков грязи, натягивая поводья. Лошади встали на дыбы, буквально вырывая суставы, пытавшемуся остановить их человеку. В какой-то момент, ему показалось, что он сейчас не выдержит. Кожа на руках треснула, и к локтям заструилась кровь. Поводья выскальзывали, а бег обезумевшей пары замедлился лишь самую малость.

— О, Боги! Помогите мне! — Он прорычал это сквозь стиснутые от усилий, зубы. Джосеру почудилось, что солнечные лучи коснулись его рук, вливая силу. Кони пошли ровнее, пробежали еще несколько метров хрипло всхрапывая, и встали.

С шумом выпуская воздух, сквозь сведенные судорогой зубы, он выпрямился, чувствуя, как трясутся ноги, отказываясь служить. Мышцы мелко вздрагивали, не в силах устоять на ногах, он опустился на дно повозки и разомкнул руки, выпуская поводья.

Пальцы скрючило, больно было так, что на глазах выступили слезы. Но в то же время, сквозь отупение облегчения, он понимал, что спасся, лишь благодаря помощи богов и их нужно поблагодарить за эту помощь. Прежде, чем вернуться и прикончить льва, фараон снял с шеи амулет с изображением Амон-Ра. Положив золото на дно, где на него бы попадали лучи Атона, заставляя играть все его грани, сжавшись от боли, он сомкнул над пластиной руки, слегка потирая их.

Кровь капала прямо в центр круга, губы царя, белые от боли, шептали благодарственный гимн богу солнца. Сквозь плотно сомкнутые веки, Джосер не мог видеть, как, пузырясь, дар поглощался амулетом: каждая капля, что падала на его поверхность, тут же уходила внутрь, как вода в песок.

Закончив молитву, фараон открыл глаза — амулет был чист, ни следа крови! Он поднял талисман, намереваясь вновь повесить его себе на шею. В следующий миг, удивленный и обрадованный, правитель почувствовал, как целебное тепло, волнами распространяется от золота к рукам.

Когда защитный лик был возвращен на место, на руках мужчины оставались лишь свежие рубцы — следы разрывов еще не зажили, но уже сошлись и активно срастались. Улыбнувшись, царь встал и тронул колесницу в обратный путь. Там его ждал все еще ЖИВОЙ лев!

Прижав уши и оскалив клыки, скуля от боли и гнева, большая кошка пыталась дотянуться до своих врагов. Они окружили ее, стояли совсем рядом: посмеивались и о чем-то говорили.

Несколько стрел и три копья, что вошли ей под разными углами в спину, обездвижили ее, не только за счет повреждений. Все дело, в основном было в том, что все наконечники стрел были смазаны парализующим ядом. Движения хищницы в данный момент были минимальны, что позволило охотникам расслабиться и спокойно стоять возле все еще живого и опасного зверя.

Ждали фараона. Некоторые проявляли обеспокоенность, но десять ловчих на свежих лошадях, под предводительством Имхотепа уже ускакали по следу царской колесницы, оставалось лишь ждать. К тому же, правитель был известен, как бывалый и очень опытный охотник, из всех видов дичи, предпочитавший царя зверей.

Вскоре показалось облако пыли, то возвращались четверо, из десятка, отправленного на поиск, пятая лошадь несла ношу. При их приближении стало видно, что это тело возницы, завернутое в покрывало, пропитавшееся кровью. Упавший лев добрался до погибшего раньше, чем его нашли люди, и счел для себя не лишним немного подкрепиться.

Фараон, взяв Имхотепа на место возницы, отправился по следам хищника. Решив не мешать правителю развлекаться, остальные вельможи вернулись в разбитый неподалеку лагерь. Обездвиженную львицу, осторожно, при помощи копий, перекатили на наспех сооруженные носилки и отправили туда же. Джосер сам решит — что делать с хищницей.

Раненный лев, спотыкаясь и оставляя кровавый след, уходил вглубь саванны. Ему необходимо было отлежаться и зализать раны. А ран было много. Сейчас, когда самочки не было рядом и хорохориться было не перед кем, давали знать о себе последствия утреннего боя с хозяином этих земель — рваные раны на морде и боку, ныли ребра, хрустнувшие от удара об землю.

Из раны, что нанес ему человек, шла кровь. На лапу, из которой были вырваны три когтя, невозможно ступать, а в спине, покачиваясь при каждом шаге, противно ныли и кололи застрявшие стрелы.

Он ревел от боли и злости. Замечательный день был безнадежно испорчен: самка потеряна и еще неясно, сможет ли он уйти из этих мест живым — он уже дважды пересек отметины о границе, оставленные двумя самцами, чей запах смутно напоминал ему утреннего противника.

Заслышав уже знакомый шум приближающейся колесницы, зверь замер. Мудрец постарался бы в такой ситуации скрыться, избежав встречи с опасным соперником. Но, оглядев местность, он сразу же понял, что укрыться тут негде.

Этот человек шел сюда, чтобы его убить! Он отнял у него самку, до того, как черноголовый красавец успел вкусить плоды своей победы! Хищник был зол, очень зол! И пусть болело все тело, а лапа сильно мешала движению, не то, что драке, он решил, что покажет этому зазнавшемуся хищнику, пахнувшему, как лакомая дичь, кто хозяин саванны!

Повернувшись, лев замер в ожидании колесницы. Завидев, что хищник остановился, ловчий, что находился ближе всех к царю, закричал, указывая на то место, где ожидал противник. Джосер жестом велел всем остаться, продолжив путь к, ожидавшему его, царю зверей, один, если не считать, правящего лошадьми, Имхотепа.

Колесница, по приказу правителя, остановилась в двадцати шагах от самца. Чати, оставшийся в повозке, напряженно замер, вцепившись в борт и нервно теребя рукоять кинжала. Он боялся, что может не успеть на помощь царю, а друг так глупо рискует, приближаясь к раненному зверю один, вооруженный лишь топором и копьем!

Фараон решил отдать долг чести достойному противнику. Взяв оружие, он шел навстречу ожидавшему его бойцу, строго настрого запретив и другу и охране вмешиваться в схватку.

Лев смотрел на приближающегося человека: мышцы у него слабые, клыки маленькие, вот только когти.... Но, это ведь небольшое преимущество. Как силен был хозяин этих земель, а он его победил! А это хилое существо, он сможет победить, даже будучи серьезно ранен!

Подобравшись, самец приготовился к прыжку, намереваясь закончить бой одним ударом, просто сломав шею наглому самцу, возомнившему о себе невесть что! Прыжок, что поднял в воздух могучее тело, был хорош и, безусловно, смертелен. Увы, госпожа удача отвернулась от хищника, расставив ему ловушку.

Джосер упал на колени, уперев конец копья в землю, и зверь сам напоролся на острие, насаживаясь на него под действием собственной тяжести. Он еще дотянулся до удачливого соперника, мазнув его лапой и отбросив назад. Но удар был, слаб, а когти лишь прочертили борозды на массивной короне, что украшало чело правителя, защищая от зноя и выделяя среди смертных.

Древко не выдержало, с сухим треском копье обломилось, и хищник рухнул на землю, немного вбок. Могучие лапы еще подергивались, в желании дотянуться до врага, но глаза уже помутнели, из них уходила жизнь.

Кровавая пена, пузырясь, стекала с клыков на траву. Жизнь покидала льва. Подойдя, фараон заглянул в стекленеющие глаза. Ощущение длилось лишь доли секунды, но человеку показалось, что он увидел всю жизнь сильного зверя и теперь знает, каково это — быть царем саванны...

Пока ожидали возвращения Джосера, несколько ловких ловчих подстрелили трех антилоп, и теперь нежное мясо жарилось на кострах. Вокруг уже пили пиво, поздравляя друг друга с удачной охотой, хотя большинство охотников даже ни разу не выстрелило, и все их участие сводилось к бессмысленной езде из лагеря к месту охоты и обратно.

Кто-то стоял возле львицы, с умным и глубокомысленным видом обсуждая достоинства и недостатки зверя, о котором ровным счетом ничего не знал и в затронутой теме, как следствие этого, ничего не понимая.

Самка лежала не связанной, все понадеялись на действие яда, который еще ни разу их не подводил, рычала и пятнала кровью траву, тихонько скребя землю когтями. За этот день у нее на глазах один друг погиб, а второй исчез. Она всем сердцем ненавидела этих странных безволосых существ.

В какой-то момент, львица забеспокоилась: ветер донес до нее странно знакомый и в то же время неуловимо изменившийся, запах. Она все поняла, когда голые хищники пронесли мимо нее тело ее утреннего друга. Его лапы были связаны, тело чуть покачивалось, прикрученное к палке, а глаза застыли, обозревая луга другого мира. Обида и боль судорогой прошли по онемевшим мышцам, разгоняя ослабевшее действие яда. Яд отпустил не полностью, но и этого было достаточно.

Ее рывок был страшен. Телом она сбила одного из носильщиков, погружая желтые клаки в его горло, а лапами разрывая грудь, становясь сильнее от вкуса крови. Прежде, чем хоть кто-то успел опомниться, она достала еще двоих, что стояли ближе всего к ней. Тех самых, что еще недавно дразнили ее своим ароматом и раздражали громкими голосами.

Она быстро слабела, сказывалась большая потеря крови, но твердо знала, что троих совсем недостаточно для ее мести! Вокруг бегали люди, что-то кричали, вставали на дыбы испуганные лошади, кто-то упал в костер и ветер разнес вопли и тошнотворный запах...

А она убивала — всех, кто попадался ей на пути. Самка чувствовала, как в ее шкуру втыкались стрелы и знала, что скоро снова не сможет двигаться, и она торопилась собрать свой кровавый урожай.

Этот странный человек появился перед ней неожиданно. Она ударила очередного визжащего, пытающегося отползти, слабака лапой, даже не глядя — куда попадет, чувствуя по запаху, что зацепила внутренности и мысленно ликуя — не выживет! Но, не остановилась, силы были на исходе, яд уже замедлял движения и на этот раз, она знала, что это — навсегда...

Львица бросилась на него, неподвижно стоящего посреди хаоса и ужаса, что она произвела. Он не пал ниц, не пытался убежать. Он поднял ей навстречу руку и произнес несколько слов....

Люди видели, как обезумевший, покрытый кровью зверь, бросился на Имхотепа....

Даже во всеобщей суматохе, были те, кто не потерял головы: в львицу стреляли, под предводительством Джосера несколько ловчих, с копьями и топорами, бежали наперерез хищнице. Именно они, разом, как один человек, испуганно выдохнули имя чати. Над мечущимся лагерем, эхом вздохнуло: "Имхотеп" и все замерло.

Как во сне, Джосер увидел, что друг поднял руку навстречу смерти. "Что же он не бежит? Спасайся! Возьми хотя бы щит! Да что же ты? Защищайся, несчастный!" Но он не смог вытолкнуть из пересохшего от страха горла, ни слова. Он видел, как зверь замер в прыжке, дернулся, издав, почти человеческий, крик боли и рухнул к ногам мага.