Спартак 2

— Если ты немедленно не вернешься домой, то из-за твоей прихоти будет обесчещено мое имя и честь нашей фамилии и всего рода!

Услышав эти слова, Аурелия вновь залилась краской стыда. Её голова поникла, плечи опустились, но она не изменила своего решения. Она подошла к Плавту, и влюбленные крепко обнялись на виду разгневанного родителя. Клелия намеривался продолжить увещевание беглянку и тут, в разговор бесцеремонно вмешался Торкват.

— Ты же ясно слышал торговец, что твоя дочь не собирается возвращаться домой и остается с Плавтом! Иди к себе и занимайся своим привычным делом! — командир италиков сопроводил свои слова, повелительным взмахом руки, отсылая Клелия из шатра Спартака.

— А как же свадьба!? — продолжал настаивать разгоряченный отец. — Как мне быть!? Что сказать родителям жениха!?

— Скажи им, что отныне твоя дочь свободный человек и может самостоятельно устраивать свою жизнь с кем хочет, где хочет и как хочет!

— Тогда как отец я требую плату за свою дочь! — гневно выкрикнул Клелий, чем полностью вывел Торквата из себя. Взбешенный он собирался лично броситься на потерявшего страх торговца и, вытолкнув его из шатра отдать на расправу в руки лагерной стражи. Торкват уже сделал шаг в сторону неуемного жалобщика когда заговорил Спартака.

— Сколько должен уплатить тебе Плавт за твою дочь? — голос вождя звучал громко и грозно и в большей степени не для Клелия, сколько для Торквата, который услышав вопрос Спартака, застыл в изумлении.

— Пятьсот динариев! — после короткой заминки выкрикнул отец.

— Да ты смеешься над нами! — взвыл италик, — десять сестерций максимум! так гласит обычай!

Торкват собирался выкрикнуть ещё что-то, но Спартак обжег его требовательным взглядом и властно взмахнул рукой в сторону незваного защитника интересов Плавта.

— Почему такая высокая цена? Объясни и обоснуй мне её! — потребовал от торговца вождь, целенаправленно не глядя на Торквата.

— В неё входят, мои убытки от свадебных приготовлений и возмещение поруганной чести семьи Марка за отказ от свадьбы — понуро произнес Клелия.

— Насколько мне известно, в римских законах нет понятия о возмещения чести при отказе от свадьбы?

— В законах нет, но в наших обычаях есть! — гордо вскинув голову, произнес отец Аурелии.

Услышав подобный аргумент, Торкват от негодования хлопнул себя по бокам руками, явно призывая Спартака выкинуть наглеца из шатра, но вождь вновь обжег его недовольным взглядом.

— У тебя есть такая сумма денег, которую назвал отец Аурелии в качестве выкупа? — требовательно спросил он Плавта.

— Нет, консул. У меня нет пятисот динариев — честно признался юноша и в шатре, наступило напряженное молчание, в котором каждый с тревогой думал о своем. И чем дольше оно длилось, тем грустнее становился воин и тем радостнее становился Клелия. Он уже изготовился шагнуть к Аурелии и увести дочь, как Спартак нарушил это тягостное испытание.

— Не грусти, Плавт, — уверено произнес вождь. — У тебя нет пятисот динариев, для выкупа невесты, но они найдутся у верховного правителя Италии и его командиров. Поможем Плавту, братья! Лично я даю двести динариев.

Спартак быстро подошел к столу и вывалил все содержимое своего кошелька на небольшой поднос.

— Конечно, поможем! — откликнулся Бортарикс. — Пятьдесят динариев от меня и моего любимого брата Арторикса!

— Возьми на такое хорошее дело и мои пятьдесят динариев! — обратился к Спартаку Квартион. — Германцы не привыкли уступать галлам ни в бою, ни в благородстве.

— Ты с нами, Торкват? — спросил италика Серванд взявший на себя роль казначея. — Если у тебя нет собой денег, я могу тебе их занять?

— После того, как мы взяли Рим, стыдно спрашивать воина о деньгах, — многозначительно ответил Торкват и величественным жестом бросил на поднос небольшой туго набитый кошель. — Можешь не пересчитывать, Серванд.

Тот понимающе кивнул в ответ и, освободив мешок от его содержимого, протянул поднос отцу Аурелии: — Здесь ровно столько, сколько ты назначил за свою дочь. Можешь пересчитать, если хочешь — предложил Серванд Клелия, но тот отказался.

— Я верю на слово верховному правителю Италии и его командирам — произнес торговец и с поклоном покинул палатку Спартака, а за ним потянулись и остальные горожане.

Довольные собой спартаковские преторы стали весело подшучивать друг над другом, однако радость недолго пробыла под стенами палатки вождя. На Спартака с упреками набросился Торкват, недовольный его решением.

— Я не понимаю, Спартак, почему ты вместо того, чтобы выгнать торговца в шею, заставил нас победителей Рима платить деньги этой лавочной крысе!!? Разве мы достойны такого публичного унижения!!? — гневно воскликнул италик, набычив от обиды голову. Охваченный праведным гневом он не смотрел в сторону других командиров, что с изумлением смотрели на него. Разгневанный Квартион даже положил руку на рукоятку своего, ибо давно, со времен Крикса, никто из командиров не смел, говорить с вождем в таком тоне.

Кроме претора германцев, недоумение было написано на лице и всех других командиров, не ожидавших от Торквата подобных действий. Командир италиков был напорист, неудержим, но Спартак оказался готов к его выпаду.

Точно следуя хорошо продуманному образу мудрого вождя, он не дал Торквату возможность втянуть себя в перепалку. Со спокойным лицом, он дал возможность италику высказаться, и только увидев, что его бурный запал кончился, стал отвечать.

— Когда после взятия Рима меня провозгласили верховным правителем Италии, все находившиеся при этом командиры поклялись мне в верности и обещали беспрекословно выполнять все мои приказы. Так это было, Торкват? — спросил претора Спартак и его вопрос был сродни ковшу холодной воды выплеснутой в лицо буяну.

— Да, так, но в этом споре ты почему-то встал на сторону не своих боевых товарищей и союзников, а римлянина! Это возмутило меня! — воскликнул Торкват и повернулся к другим командирам, ища у них поддержки, но её не было.

— Я не занял сторону римлянина, а решил серьезный спор. И решил его не как вождь повстанцев против римского гнета, а как верховный правитель Италии, которым вы меня и провозгласили — гордо произнес Спартак и стоявшие за спиной Торквата командира дружно закивали в знак своего согласия с произнесенными словами. Ибо каждый из них в этом момент отчетливо осознали разницу между претором повстанцев и претором верховного правителя, чью власть признало половина городов Италии.

— Но в чем серьезность и важность этого спора, когда наш воин увел дочку у торговца? Я понимаю, если бы её папаша был сенатором, всадником или просто патрицием, но ведь он простой лавочник? — недоумевал Торкват.

— Большее складывается из малого и порой простой лавочник бывает важней сенатора или патриция — наставительно произнес вождь и замолчал. Ловкий риторский прием позволил Спартаку смутить италика, и пока он лихорадочно думал, что сказать, вождь вновь заговорил.

— Как ты думаешь, почему я не отдаю города Лацио нашим воинам на разграбление, а довольствуюсь взятием с них откупа продовольствием, фуражом и освобождением имеющихся у них рабов? Из милосердия к нашим недавним врагам? Нет, исключительно ради сохранения жизни нашим воинам и скорейшего разрушения союза городов с римским гражданством. Мы не сожгли Априлию, не разграбили Формию и как результат — Тибура с Пренестой полностью признали нашу власть над собой. Пренеста, город, который так долго и безуспешно осаждал диктатор Сулла из-за его выгодного расположения и смог сломить его сопротивление только измором, покорно открыл перед нами ворота. Тем самым сохранив сотни жизней наших славных воинов и твоих соплеменников в том числе — специально подчеркнул вождь.

— Извини, но где связь между славной историей Пренесты, жизнью моих воинов и этим жадным торговцев? Неужели этот скряга достоин сочувствия и справедливости?

— Любую возможность следует использовать против своего врага. Именно так мы смогли победить римлян на поле брани и взять Рим. Впереди у нас Капуя и засевший в ней Скавр будет биться до конца. Своего или нашего не важно, главное до конца и чтобы посеять смуту в умах и сердцах капуанцев я как верховный правитель и проявил сочувствие и справедливость к этому лавочнику. Молва об этом быстро доберется до жителей Капуи и солдат противника и многие из них захотят решить дело миром, чем проливать свою кровь по воле с Скавра.

— Да благословят великие боги твой ум и мудрость, Спартак! Пока ты с нами, нам не страшен ни один враг! — громко выкрикнул германец Квартион и другие командиры поддержали его ударами кулаков в грудь и криками "Слава! Слава! Слава Спартаку!"

Они намеривались кричать ещё долго, но верховный правитель требовательно взмахнул рукой и хвалебные выкрики прекратились.

— Я уже говорил раньше и повторю снова, пришла пора, когда мало, отважно разить врагов копьем и мечом, и проявлять к нему неудержимую ярость. Теперь нужно ещё и думать, как отзовется то, или иное слово то, или иное действие, и тебе Торкват, как претору это нужно в первую очередь.

Спартак говорил это, обращаясь к италику не как ментор, просвещающий ум нерадивого подопечного своим лучом познания, а как мудрый учитель, передающий свой опыт ученику. Именно так восприняли все происходящие спартаковские командиры, но только не Торкват. Пояснения вождя его нисколько не удовлетворили, а только обозлили.

— И как долго нам нужно будет думать над каждым своим, словом и действием? — с явным вызовом спросил претор.

— Пока не будут разбиты Метелл и Лукулл. Пока города Италии не откажутся от римского гражданства и признают над собой нашу власть и никак не ранее.

— Хорошие слова. Я обязательно передам их своим воинам, верховный правитель — с плохо скрытым недовольством произнес Торкват и, кивнув головой, покинул шатер вождя, вызвав сильное недовольство у остальных командиров.

— Италики вновь недовольны тобой, Спартак. Неужели трагическая судьба Крикса, Каста и Ганника ничему их так и не научила? — сокрушенно покачал головой Декорат.

— Торкват как командир италиков говорит только свое мнение, но никак не мнение всех воинов. Если надо я готов поставить перед войском вопрос о переизбрании Торквата — предложил Квартион и его тут же поддержали другие командиры.

— Я знаю, что многие италики недовольны Торкватом и согласятся переизбрать его как претора италиков! — воскликнул Серванд, но вождь решительно пресек начавшиеся разговоры.

— Не будь за нашей спиной Метелла и Лукулла, я бы согласился с вами, но сейчас, я самым решительным образом прошу вас воздержаться от подобных действий. Разве вам судьба Крикса и Ганника не доказала, что любой раскол внутри нас губителей и на руку нашим врагам. Даже разгромив Помпея и взяв Рим, мы не до конца избежали этой скрытой угрозы. Поэтому никаких разговоров о смещении Торквата. Выпады его острого языка, я как-нибудь переживу — заверил своих соратников вождь.

Пока войско под командованием Спартака подходили к границам Кампании, легионы Менандра уже вступили на землю Сицилии.

Хорошо помня прошлогодние события, опасаясь возможности вторжения восставших рабов и гладиаторов на остров, его наместник Веррес сосредоточил все свои силы в районе города Мессины. Дабы не позволить армии противника перебраться в Сицилию через узкий пролив, отделяющий остров от Италии.

Помешать этому возможности у наместника имелись. Для борьбы с пиратами он рекрутировал в свое войско множество римских граждан в Сицилии, доведя их общее число до десяти тысяч человек. Кроме этого, природа в районе Мессины больше благоприятствовала для обороны и затрудняла высадку десанта из Регия. Все ожидали врага именно здесь, но он появился на северо-западе Сицилии в районе порта Панорма.

Никто из римлян не предполагал подобного развития событий. Веррес и его помощники недооценили вождя восставших рабов, посчитав, что если он ударит там, где это удобно сделать и не станет рисковать.

Отправляя в Сицилию часть своей армии, Спартак действительно сильно рисковал. Рисковал тем, что будет буря, и корабли киликийских пиратов не смогут подойти к острову. Рисковал тем, что киликийцы могли изменить слову и, пользуясь разобщенностью спартаковских отрядов либо перебить их, либо высадить в другое место. Также он очень опасался, что Менандру не хватит таланта и способности разбить войско римского претора, как это не раз и не два бывало с теми рабами, кто восставали на Сицилии до этого. Однако понимая все это — верховный правитель Италии не отказался от затеи поднять Третье восстание рабов в Сицилии.

Главные причины, побуждавшие Спартака надеяться на успех, заключались в следующем. Во-первых, общее число находившихся на острове рабов составляло около ста тысяч человек, большинство из которых были мужчины. Часть их привезли из Сирии, Греции и Фракии, другие были обращены в рабство указом Суллы и только и ждали момента восстать и убить своих угнетателей.

Во-вторых, Спартак полагал, что в случаи начала боевых действий силы наместника, если и не окажутся между двух огней, то будут вынуждены отвлекаться для борьбы с отрядами восставших рабов.

В целом, расчет вождя восставших рабов оправдался. Несмотря на то, что высадка спартаковцев на остров из-за надвигающегося шторма была проведена из рук вон плохо и воины Менандра лишились почти всех своих припасов и части снаряжения, главное было сделано. Легионы Спартака вступили на землю Сицилии и весть об этом, разлетелась быстрее птицы.

Ветер, что лениво колыхал на берегах Панормы красные знамена легионов с сидевшей на них рысью, в мгновения ока раздул слабо мерцающую искру восстания и с неудержимой легкостью разнес языки этого пламени с западного побережья острова по всей его территории. Спартака в Сицилии ждали, Спартака в Сицилии боготворили и одно его имя, подняло рабов на своих ненавистных хозяев, и пожар восстания за считанные дни охватил весь остров.

Подняв восстание, рабы не смогли сразу захватить главные города Сицилии. Слишком хаотично и не подготовлено они действовали, но в этом не было никакой тактической необходимости. Главное, своим массовым выступлением они сильно напугали находившегося в Мессине претора Верреса и его солдат. Узнав о восстании рабов, легионеры, больше половины из них были местные жители, стали требовать от претора покинуть Мессину и идти защищать от рабов целостность своих угодий, домов и жизни близких. Веррес был вынужден прибегнуть к суровому методу наведения порядка, опираясь на лично преданных ему солдат, что полностью разрушило внутреннее единство в его войске.

Ещё больше масла в огонь подлило то, что отряды восставших рабов перерезали дороги соединяющие друг с другом сицилийские города восточного и южного побережья острова. Это моментально нарушило подвоз продуктов в города из окрестных деревень и плантаций и привело к поднятию на них цен. Жителей Агригента, Катины, Сиракуз, Этны и Тавромнии охватила паника и страх. В каждом облаке пыли на дороге они видели легионы Спартака, каждый корабль на море им казался флотом киликийских пиратов и каждую ночь, они ожидали либо нападения рабов на город снаружи, либо восстания внутри.