Зверь лютый. Книга 30. Канава

— Опасно. Климат там непривычен. А ежели Всеволод или Сибилла ненароком лихорадку какую подхватят? Там оставаться — быть католиком, костенеть в ереси. Зятю надо дать владение, а у короля земли не густо. Надобно в походы ходить, а там ненароком и убить могут. Не надо нам этого. Твоё дело (я улыбнулся Всеволоду) привезти жену на Русь. И брюхатить непрерывно. Чтобы из неё королевичи сыпались. Как репа из мешка с прорехой.

— Зачем? Ну... как из мешка.

— Жизнь — штука опасная. Всегда кончается смертью. Не все беды я могу предвидеть, отвести. Одно дело — промысел божий, который про всё. Другое — разум человеческий. Который и малую толику вмещая, по швам трещит. Сибилла может умереть за эти годы. Но дети её унаследуют право на престол Иерусалима. Будешь ли ты королём — мужем королевы, или регентом при королеве, или регентом при детях твоих — неважно. Важно, что ты возьмёшь там власть. После смерти короля-проказника. Виноват: Прокажённого Короля. И спасёшь Гроб Господен. А мы поможем.

— Да чем мы можем помочь? Помолиться лишний раз? Гривну-другую во одоление ворогов пожертвовать...

Перепёлка обиделся. Сравнением его пожертвований на радостях от рождения первенца, с суммами, которые крутятся в Египте.

Зря: "деньги вовсе не первая вещь в жизни, хотя, конечно, неплохая вторая".

Вот я завариваю огромную, мирового масштаба, с возможными последствиями на тысячу лет, кашу практически без денег. На основе их, князей русских, веры, стереотипов, оценок, вбитых с детства, и моих, весьма отрывочных, знаний. Вера и знание. А деньги... появятся.

— Возвращаться в Иерусалим Всеволод будет лет через... двенадцать. Когда умирающему королю потребуется поддержка. За это время наберётся опыта, обрастёт людьми, заматереет. И со всем этим явится в королевство. Не зелёным отроком, а зрелым мужем.

За это время мы будем не раз общаться, я смогу контролировать "траекторию изменения" его личности. С одного вчерашнего "познания"... слишком много вариантов. Здесь — ближе, здесь можно оперативно вмешаться и "наставить на путь истины". Ежели что.

— А пока... Выпить не хотите? А то у меня горло хрипит, а впереди ещё вторая часть моего плана.

— Чего?! Это не все?! Господи! Да откуда ж в одну голову столько всякой бредятины набралось?

Конец сто семнадцатой части

Часть 118. "Я вижу — где сор сегодня гниет, где только земля..."

Глава 593

Слуг звать не стали, младшие, выспросив кому чего, поналивали кубки. Гречники взяли вина, Перепелка с Искандером приняли по пиву, а мы с Глебушкой чокнулись квасом. Андрей, внимательно наблюдавший за мной, велел и ему подать кваску. На него глядючи и остальные перешли к "трезвость — норма жизни".

Слишком много неожиданного, необычного прозвучало сегодня за столом. Вот мужчины и стараются не проявлять своей оригинальности, следуют за лидером. "Как все — так и мы".

Андрей отхлебнул из кубка, вытер пальцами губы и повторил свой рефрен:

— Ну. Далее.

— Далее... Князь Всеволод с молодой женой возвращается в Константинополь, кланяется дядюшке, благодарит за заботу и ласку. И просит места во владениях императора. Как получил семь лет назад земли в Болгарии старший брат Борис. Просит назначить его деспотом. Северо-черноморским.

Бздынь.

Общее изумление и охреневание.

Что радует — Перепелка не вопит: Как?! Что?! Чего?!, а просто фонтанирует квасом. Неудачно хлебанул, невовремя. Запоминай, князь Переяславльский: когда "Зверь Лютый" говорить начинает — дыхательные пути лучше держать свободными. А то так и помереть можно.

* * *

Чисто для знатоков.

Мануил Комнин сделал деспота отдельным титулом, высшим после императорского, вытеснив с этого места севастократора, имевшего до этого времени аналогичное положение в византийской иерархии.

Первым в деспоты в 1163 г. произведён племянник императора, заложник, фаворит и будущий венгерский король Бела III, в котором Мануил, долгое время не имевший сына-наследника, видел своего преемника на Византийском престоле. Деспот имеет право носить одежды, схожие с одеждами императора, и другие привилегии. Например, подписывать свои письма тёмно-красным цветом (императорская подпись ярко-красная).

Титул бюрократический, придворный. Позднее имеет привязку к местностям, которыми люди так титулуемые, управляли. Что-то вроде супер-генерал-губернатора.

Тут я, так, чуть-чуть, прогрессирую.

Титул давали младшим или приёмным сыновьям или племянникам императора.

Тут и вовсе чисто по РИ-шной канве: вот племянник — дай ему титул.

* * *

— Нет. Басилевс на это не пойдёт.

Михалко принял на себя роль "эксперта по императорам". Естественно: он всего два года оттуда, поварился в тамошнем котле, людей знает.

— Не пойдёт на что? На дарование титула своему племяннику, брату Русского Государя и зятю союзника — короля Амори? Впрочем, плевать. Деспот, севастократор, кесарь, протопроедр... Этот титул, другой... "Хоть горшком назови...". Важно: Всеволод должен получить полную власть во всех Византийских владениях в северной части Греческого моря и право представлять особу императора перед тамошними союзниками.

— Нет. Титул кесаря или даже севастократора... может быть. Но отдать власть над провинциями — никогда.

— Ты что-то не понял, княже. Не "никогда", а "всегда". Император всегда отдаёт власть над провинциями кому-то. Часто — из своих родственников.

* * *

В Византии нет средневековой феодальной пирамиды. Есть "пронии". Это (часто) пожизненное императорское пожалование, с правом управления определённой территорией и сбором с неё налогов. Наибольшее развитие — именно сейчас, во второй половине XII в., земельные владения дают на условии несения службы.

В конце XI в., после разгрома при Манцикерте, Алексей I Комнин пытался преобразовать аристократию, распределив знать по Византии путём земельного пожалования на условиях военной службы. Так он удалил из Константинополя своих возможных противников.

Его внук Мануил I Комнин продолжает давать земли аристократам. Прония развивается в виде лицензии на обложение налогом граждан, живущих на предоставленных территориях.

Константинополь сохраняет рычаги воздействия: возможность конфискации пронии или пересмотра податных льгот. Мощь высшей власти проявляется и в том, что земельное пожалование сопровождается подробным перечнем налогов, т.е. ценится не площадью, не количеством крестьян, а лишь общей суммой податей. Условная природа пронии, юридически не составлявшей собственности на землю, выражается именно в назначении налоговой квоты.

Прония — достояние государства, прониар не может скупать наделы крестьян-париков, но обладает административно-судебными полномочиями; материальное положение крестьян на землях, превращённых в пронии, не изменяется. Доходы от пронии ни по форме, ни по размерам не отличаются от податей, что собирало правительство.

Сходно со статусом князя в Новгороде. Но не приглашаемого вечем, а назначаемого императором.

Крестьяне не являются крепостными, как в Западной Европе. Прониар не владеет землёй, представляет собой наместника императора, сам часто родом из другой провинции.

Император требует от прониара военной службы, но тот не имеет права вынуждать своих налогоплательщиков присоединиться к своему отряду.

"Вассал моего вассала — не мой вассал" — не здесь.

Нет феодальной пирамиды — есть имперская бюрократия. Около 80 столичных семейств государственной службы и 64 провинциальной военной. Должности в гос.аппарате не наследуются.

Комнины построили клановую систему. Члены кланов имеют пронии в разных частях империи, но не могут свести их в одно, наследственно управляемое, владение. Губернатор не может отделить провинцию от империи: чиновники и вооружённые прониары присягали не ему, а императору. Конфликт клановых интересов не даёт разобрать империю на части. Но требует постоянного балансирования.

Пока империи это удавалось — происходило "возрождение Комниных". В РИ Мануил оказался последним "успешным балансировшиком".

* * *

— М-м-м... Предположим. Но император никогда не назначит губернатора со стороны.

— Разве сын его сестры — со стороны?

— Племянник императора, брат русского Великого Князя, зять короля Иерусалима... это недостаточные причины. А заставить... Никто не может заставить басилевса!

— Да ну? Все назначения делаются по необходимости. Чтобы ублажить какой-то клан, или чтобы ослабить другой.

— Но... но это происходит по воле автократора! По его желанию!

— Конечно. Значит, надо сделать так, чтобы император пожелал видеть твоего брата правителем Добруджи, Крыма и Тьмутаракани.

— А зачем это? Привезёт жёнку куда-нибудь... в Галич Мерский. И давай там... делать королевичей. На кой ему Крым?

— Не ему, Глеб Юрьевич, нам.

Очередной скачок.

* * *

"Эй, князёнки!

Держите юбчонки!".

В смысле: "мозговёнки".

* * *

Мы говорили о судьбе Иерусалима, христианства, о планах ближайших действий Всеволода где-то далеко: в Палестине, Византии. И вдруг — "нам", Руси.

— Что есть главная беда "Святой Руси"? Уж тебе ли, князю Переяславскому, этого не знать. Оно ж у тебя перед глазами каждый день маячит.

Глеб, недоумевая и от этого злобясь, тупо смотрел на меня.

— Степь, княже. Дикое Поле. Война. Которая во всяк день висит над Русью. Степные хищники каждый год, даже и по нескольку раз, приходят на Русь. Как в овчарню свою. Забрать скот, полон. Ухватить хабар. Сжечь, что не утащить. Каждый год серые степные тараканы грызут, кусают, сосут Святую Русь. Как облако оводов кружит в жаркий день над бедным стадом. Если не уведёт пастух своё стадо к реке, под ветерок, то не будет от скотинки толку, ни удоя, ни приплода. Так и Русь наша, кровососами мучимая, болеет и страдает, нищает и бедствует. И расти, в мире и благолепии, в красе и радости — не может.

Снова — личный опыт. Опыт испуга, паники при виде дрожащей в теле Фатимы неизвестно откуда вдруг взявшейся палки. Как оказалось — стрелы половецкой. От елозанья ножками по болотной грязи того молодого кипчака, которому я, впервые в обоих жизнях, перерезал горло. Прямо на Марьяше.

Сильные эмоции. "Крокодил". Который выбирает цель. А бедная "обезьяна" выворачивает себе мозги, ища дорогу к возжелаемому. Почему у них такого нет?! — А, факеншит, аристократы же! Вятшие всегда в окружении. Своих людей, своей и родовой славы, богатства, связей. Они не попадают "голыми", "один на один" в такие ситуации. Они защищены от ужаса полного непонимания хотя бы памятью предков, рассказами знакомых. Да хоть знают, как курицу или поросёнка режут! А я резал того парнишку... чисто как бог на душу положил. От души.

Они всё знают, понимают. Но не чувствуют так, как я: наждаком по голым нервам.

Отсюда и разница.

Их: "ай-яй-яй, нехорошо".

Моё: "Так жить нельзя. И вы так жить не будете!".

— Ну, не так уж и худо-то. Конечно, поганые много зла творят... Но смерды потом заново построят, хлеб вырастят, детишек нарожают... Беречься надо, сторожу добрую иметь, чтобы знак подала, стены крепкие... Да что говорить — и сами все знаете. Оно ж так спокон века тянется.

Факеншит уелбантуренный многостолетний! Это у вас оно всегда, спокон веку! А для меня — бред и мерзость! Нелюдь я. Не от мира сего.

Я согласно кивал в такт уверенному, несколько монотонному, "это ж все знают", изложению князя Глеба.

— Все верно, все так. Война Руси со Степью ещё до Руси началась. И что делать? Терпеть да молиться? А вот Мономах не стал терпеть, как спокон веку повелось. Сам пошёл в Степь, сынов посылал. И загнал Шарукана за Железные ворота.

— И чего? Выбил. И помер. А кто сбежал — вернулись, размножились, снова... кровь православную сосут без останова.

— Мономах кипчаков выбил, дал Руси передышку, помер. Что он ещё сделал неправильно?

На Руси есть несколько персонажей, которые, по определению, всё делали правильно. Последний в этом ряду Мономах. Он, как всем абсолютно достоверно известно, мудрый и христолюбивый. Так что вопрос мой — из серии про оскорбление памяти предков. Но собеседники уже не вскидываются: слишком много сегодня новизны, разрушений привычных представлений.

Приходится исправляться самому:

— Не так. Мономах сделал лучшее из возможного. Вывод? Возможное надо повторить и расширить. "Ещё раз и лучше". Вот смотрите.

Я отодвинул в сторону кубок с квасом.

Факеншит! Обязательно оберну рукавом! Жестикуляция у меня...

Достал свою кожаную папку, вытащил на стол пергамент с картой.

— Вот чертёж Степи. Здесь Киев. Тут Карпаты, Дунай, Днестр, Днепр, Дон, Волга. Саксин. Тут, за краем карты, Булгар, Всеволжск, Рязань. Суздаль с Ростовом. С этой стороны — Кавказ. Тьмутаракань, Крым. Море Чёрное, оно же Греческое. Между морем и Русью семьсот вёрст Степи. Идут поганые на Русь, берут полон и иное, тянут на юг, к пределам греческим. Кидаются наши дружины вслед. А там нет никого, все к морю ушли. Далеко, не догнать. Другое — идут кипчаки на греков. На алан да касогов, на болгар да волохов. Так же уходят с добычей. На север. К нашим граням. У нас людей побили, угнали — греки рады: рабы в Кафе дешёвы стали. У них... ну, мы тоже не грустим. С обоих сторон православные, а друг другу помочь не соберутся. Что делать?

Я утвердил на карте локти, поднял ладони и, растопырив пальцы, свёл их в зацеп.

— Решение очевидно: волчьи челюсти. Бить язычников с двух сторон разом. Разве волк добычу половиной зубов хватает? А мы? Одной стороной сверху бьём. Другой у нас нет. Нечем ворога ухватить да в куски порвать. Мономах хорошо ударил. Да подхватить нечем.

Князья задумчиво рассматривали построенную мною фигуру из десяти пальцев. Для наглядности я развёл и снова свёл руки. Потом свёл запястья и, повернув ладони с согнутыми пальцами горизонтально, изобразил челюсти в более привычном ракурсе.

Ну что, господа князья, сделаем русскому волку зубной протез для нижней челюсти? Коли само не выросло.

Объясняю, буквально на пальцах.

Доходит.

Дошло.

— А с чего это грекам нам помогать? Войском, навстречу? Они от кипчаков прибыль имеют. Наших же полонян в Кафе торгуют. Других-то там... Кого свои отцы продают. Не, грекам поганых бить — не с руки. И союзничать с ними — себе дороже станет. Лживые они, продадут-обманут.

Глеб прав. Для северокавказских народов торговля родственниками — общепринятое, вековое занятие. Уже и в середине 19 в. черкесы очень обижались, что приход Российской империи на Кавказ лишил их возможности продавать своих дочерей в гаремы османов. Не все. Некоторые радовались, что могут обзавестись женой задёшево.

Там работорговля — нормальный бизнес. На Руси — бедствие. Условия у нас другие. Местные вятшие этим промышляют, но такой повсеместной продажи своих детей на экспорт чуть ли не в каждой семье — нет.

— Грекам ты не веришь. А брату своему единокровному? Как племянник императора Всеволод пользуется доверием греков, управляет Крымом. Собирает войско, прекращает торг людьми, творит суд и расправу, прижимает поганых. Как брат Государя Русского, действует с ним заодно, встречным ударом сокрушая язычников. Как будущий король Иерусалимский зарабатывает славу победителя неверных. Ещё — опыт, людей.