Мастер теней (2 книга, завершено)

Пророк поставил свой шатер на холмике рядом с рощей, перестрелах в пяти от деревни и в двух от реки. С трех сторон его окружал лагерь — разбитый как попало, но отделенный от шатра полосой вытоптанной земли сажен тридцати шириной. Рядом с шатром Пророка стояла палатка поменьше, армейского образца. На пустой полосе толпились мятежники и с хозяйским видом прохаживались вооруженные мечами Чистые: охраняли раненого генерала наравне с самим Пророком. Военной выправки не было ни у одного, мечи держали как дубины — сброд и есть сброд.

До места оставалось не больше полусотни шагов, когда около шатра началась суета. Бритоголовые выстроились в два ряда у входа, один отдернул полог, и все дружно заорали славу: показался Пророк. Крепкий и высокий, с буйной полуседой шевелюрой, проповедник подавлял животной силой. Если бы не страх, поднявший все волоски на теле Стрижа дыбом, он бы назвал Пророка красивым: горделивая осанка, крупные черные глаза, орлиные черты. Но все инстинкты вопили: опасность! Убить, немедленно убить!

Серьга в ухе нагрелась, болью напоминая: спокойно, Стриж. Держи себя в руках.

Он еле оторвал взгляд от беспросветных глаз-колодцев, ведущих прямиком в Ургаш, и, наконец, заметил источник темной мощи. На груди Пророка висел на толстой цепи серебряный круг, а сквозь него багрово светился терцанг Хисса с черным глазом посередине.

"Иди, возьми меня, — звал амулет. — Ты достойнее. Ты будешь моими глазами и руками. Вместе мы перевернем этот мир и освободимся".

Острая, ослепительная боль вспыхнула в ухе и разлилась по всему телу, выжигая отраву. На миг послышались колокола Алью Райны: пол-день, пол-день. Стриж очнулся от наваждения, весь в холодном поту, несмотря на жаркий вечер. Руки его дрожали, колени тряслись, по подбородку текло что-то теплое.

"Спокойно, Стриж, спокойно. — Он облизнул губы и вздрогнул от вкуса собственной крови. — Все хорошо. Ты играешь дурачка, так что все хорошо..."

Он кинул осторожный взгляд сначала на Чистых Братьев рядом: они смотрели на Пророка с обожанием курильщиков кха-бриша, не обращая внимания на пленника. Мужичье вокруг тоже притихло и пялилось на предводителя. Кто-то трясся и пускал слюни от восторга, кто-то тихо пятился. А сам Пророк, немного отойдя от шатра, разговаривал со смутно-знакомым молодым шером. Где-то Стриж уже видел этот породистый профиль и задиристо заломленную шляпу. Шер, в отличие от простого мужичья, держался уверено, почти на равных с Пророком.

— ...Бургомистр... столица... ученик... граф Зифельд... завтра... — доносилось до Стрижа сквозь лагерный гам и приветственный ор. — Сам Медный... Хуррига...

Пророк что-то еще сказал шеру — конечно же, графу Зифельду, как можно было не узнать бывшего фаворита старшей принцессы! — и тот, вспыхнув, проорал:

— Слава Чистоте! — и упал на одно колено.

Бережно, с видимым трудом сняв амулет, Пророк повесил его на шею Зифельду. Тот встал, покачнулся.

Несколько мгновений Стриж не мог оторвать взгляда от странной, страшной и завораживающей картины: спрятанный в фальшивом круге терцанг выпустил плотные щупальца тьмы, обвил ими Зифельда, сжал... нет, тьма впиталась в человека — и тут же выглянула из его глаз.

— Ну, молодец, доволен? — пихнул Стрижа в бок обрюзгший и засмеялся. — Вижу, истинная чистота тебе близка! Пойдем, умоешься, и Пророк благословит тебя. А может, удостоит беседой. Он любит таких, чистых.

Бритоголовый захохотал и потянул Стрижа за руку.

Тем временем другой бритоголовый подвел шеру коня, придержал стремя. Пророк громогласно пожелал верному сыну отечества удачи и осенил кривоватым Окружьем. В ответ терцанг на груди шера недовольно вспыхнул, и Стрижу почудился низкий, за пределами слышимости, стон боли.

Где-то далеко завыли собаки.

* * *

— Я рад приветствовать тебя, новый брат в вере, — мягким, как рысья лапа, голосом обратился к Стрижу Пророк, когда бритоголовые подвели ему добычу. — Вижу, ты чист душой и стремишься к истинному свету. Я расскажу тебе, что поведала мне Светлая Сестра.

Порадовавшись, что верно выбрал образ деревенского дурачка, Стриж изобразил восторг и умиление пополам со страхом. Страх, правда, изображать не пришлось — все внутри дрожало и гудело перетянутой струной, хотелось сей момент нырнуть в спасительную Тень. И убивать, убивать, пока Хисс не насытится — и не уснет, забыв о слуге.

Голос Пророка становился все громче, все больше мятежников оставляли дела и замирали, очарованные. Паутина проповеди обволакивала, путала мысли. Стрижа удерживала на грани сна и яви серебряная серьга. Она жгла, дергала, пульсировала, шептала: держись, не поддавайся, помни о деле!

Сквозь мутную, болезненную пелену он видел, как мужики и бывшие солдаты валятся на колени, истово орут славу, задирая головы, бьют себя в грудь. Вместо того чтобы просто и без затей вцепиться Пророку в глотку, Стриж тоже повалился на колени, потянулся к его руке — облобызать. Едва удержал рвоту, поймав ощущения проповедника: предвкушение славной трапезы, главным блюдом в которой станет гладенький, сладкий юноша. Уткнулся носом в вытоптанную землю, стиснул зубы.

"Убить, убить, — шипели со всех сторон крылатые демоны. — Сейчас же убить! Всех!"

На миг показалось, что за спиной разворачиваются призрачные крылья, пальцы заостряются лезвиями. Стриж крепко зажмурился, прогоняя морок, открыл глаза, глянул на руки.... и чуть не заорал: антрацитовые когти, оставив в земле десять аккуратных дырок, втягивались в кончики пальцев.

— Идем, юноша. Я покажу тебе величие Чистоты, — ласковый голос Пророка напомнил Стрижу, что еще рано проверять правдивость древних легенд о Воплощенном: убив предводителя на глазах всей "армии", не сможет сбежать ни ткач, ни Воплощенный, ни шис треххвостый.

Следующие полчаса Стриж сопровождал Пророка, как верная собачка. Сначала он удостоился чести присутствовать при беседе Пророка с генералом Фломом.

Бледный, с седыми прядями в темно-медной шевелюре, со свежим рубцом через висок, генерал полулежал на подушках. Под укрывающим его до подбородка одеялом угадывался лубок: похоже, у Флома была серьезно повреждена правая рука. Но, несмотря на плачевное состояние здоровья, славный Медный оправдывал прозвание. Сплетенная Пророком паутина очарования скользила мимо, не задевая разума генерала. За восторгом и щенячьим желанием угодить Стриж отлично видел плохую игру. К счастью, Пророк не разбирался в актерах.

Всего на миг, перед самым уходом из палатки Флома, Стриж испугался. Слишком внимательным и настороженным взглядом одарил генерал сопровождающего Пророка мальчишку. Но беспокоился зря: Флом отвернулся и, казалось, уснул.

Затем Стриж вместе с толпой Чистых выслушал проповедь, заменяющую указания к завтрашнему штурму Хурриги. В пересказе Пророка советы Флома звучали странно и смешно, но среди Чистых не нашлось никого, кто бы усомнился в мудрости предводителя. Да и что с них взять: с такими тупыми и пьяными рожами только и можно, что орать славу.

К тому моменту, как Пророк велел подать ужин, тошнота отступила, а место страха заняло веселье. Мятеж, проповеди, заказ — все казалось дешевым балаганом. Хотелось смеяться, прыгать и кидать в бездарных актеришек гнилыми помидорами. Поэтому, когда Пророк выгнал из шатра посторонних, Стриж не стал его убивать. Зачем портить отличный вечер? Успеется. Пусть он еще расскажет о божественных откровениях, ведь смешно до невероятности. И страшно интересно, как Пророк перейдет от бесед о чистоте и вере к соблазнению.

Потому Стриж уплетал тушеную баранину, запивал кислым вином, поддакивал и строил из себя малолетнего девственника. Даже облился вином — кажется, нечаянно... а, какая разница?! — чтобы Пророку было ловчее стянуть с него рубаху. Единственное, что Стрижу не нравилось — это что нельзя рассказать, как забавно все получается с этим заказом. Наверняка он бы тоже посмеялся: кто ж не любит балаган?

— Тебе нравится, маленький, — хорошо поставленным голосом ворковал Пророк, толкая Стрижа на ковер. — Сейчас тебе будет хорошо...

Жгучая боль в ухе отрезвила Стрижа, когда жадные руки уже развязали его штаны. "Безмозглый тролль, — обругал себя Стриж. — Что не дождался, пока тебя отымеют?"

За болью в ухе тут же последовала ломота в пальцах, словно когти просятся наружу, все тело загорелось, мышцы напряглись — это было странно, возбуждающе и страшно. Неужели Хисс избрал его, чтобы воплотиться?

Пророк принял внезапное напряжение жертвы за последнее перед капитуляцией, самое сладкое сопротивление. Схватил за волосы, сунул руку Стрижу в штаны и довольно ухмыльнулся:

— Хочешь, мой сладкий.

— Хочу, мой сладкий. — Стриж одним движением повалил Пророка, заломив ему руки и прижав горло, чтоб не орал. — Ты себе не представляешь, как хочу...

Последнее слово он прошипел: Хисс надел его на себя, как перчатку, изменил тело. Стриж не чувствовал ни боли, ни удивления, только скользнула мысль — все равно его отымели, не Пророк, так Хисс. Словно со стороны Стриж смотрел, как покрывается серой чешуей рука, пальцы превращаются в серповидные когти. Клыков и крыльев он не видел, только чувствовал — как чувствовал голод, такой знакомый и правильный голод. Десятки, сотни душ уже принадлежали ему, оставалось лишь взять... Да, взять. Как только что взяли его самого.

— Поиграем, сладкий? — прошипел Стриж и лизнул Пророка в лицо, сдирая шершавым языком кожу с клоками плоти.

Проповедник выгнулся, изо всех сил стараясь сбросить кошмарную тварь. Стриж ухмыльнулся и чуть отпустил его горло, позволяя вздохнуть, но не закричать.

— А ты мне нравишься. Пожалуй, я тебя поцелую. Теперь мы не расстанемся, сладкий. Ты доволен?

Облизнувшись и попутно отметив, что язык стал длинным, как у муравьеда, а вкус крови дивно приятным, Стриж медленно склонился над Пророком, заглянул в глаза. Его ужас от осознания своей беспомощности перед демоном показался очень, очень смешным. И Стриж засмеялся.

Фрай шер Флом

— Приветствую, брат мой! — раздался ненавистный бархатный голос.

Фрай зажмурился от хлынувшего в палатку солнца, мысленно очертил Светлое Окружье и нацепил на лицо восторг и благоговение.

— Светлого дня, брат мой, — слабым голосом отозвался Фрай.

— Как твоя рука? — продолжал Пророк, оглядывая внутренности палатки. Полог за его спиной опустился, и теперь Фраю стал виден спутник фанатика: светловолосый и смазливый паренек с гитарой, наверняка очередная жертва извращенца. — Хорошо ли о тебе заботится лекарь?

— Благодарю, брат мой. Ты прислал хорошего лекаря. Уверен, вскоре я поднимусь и встану рядом с тобой на борьбу во славу Чистоты. — Фрай сделал неубедительную попытку подняться с подушек, закатил глаза и рухнул обратно. — Совсем скоро, — не открывая глаз, добавил он.

— Лежи, лежи! — Рука Пророка коснулась лба Фрая. — Береги себя, брат мой. Я прикажу найти другого лекаря, этот шарлатан сгубит тебя... А пока у меня есть для тебя подарок. Помнишь, ты говорил, что любишь кардалонские песни? Мальчик хорошо играет. Ну же, взгляни на меня, брат!

Фрай открыл глаза, готовый к очередному бою: не сломаться, но и не показать, что до сих пор сохранил волю. Пророк улыбался. Стоял над Фраем, смотрел в упор и улыбался — почти как нормальный человек: не давил взглядом, не поглаживал свой амулет, притворяющийся Светлым Кругом. Странно, но и самого амулета сегодня не было. Неужели отдал? Но кому и зачем, он же никогда не расставался с амулетом?

— Играй, мальчик, — велел Пророк и сел рядом с Фраем. — А нам с тобой надо обсудить завтрашнее взятие Хурриги. Тянуть больше нельзя.

Менестрель тронул струны. По палатке разлилась тихая мелодия, запахло родными буковыми рощами, виноградниками на отрогах...

— Готова ли армия, брат? — спросил Фрай как можно тише: хотелось слушать и слушать шелест буков, звон ручьев. Правда, что-то в этой музыке, да и в самом менестреле казалось странным. Может быть, слишком разумные и цепкие для очарованной жертвы глаза. — Завтра до полудня мы должны подойти к стенам с двух сторон...

Фрай объяснял Пророку завтрашнюю диспозицию, стараясь не глядеть на музыканта. Быть может, ему померещился острый взгляд профессионала, а может, и нет. Восторгаясь мудростью Пророка, его дальновидностью и благородством, Фрай продолжал давать дурные советы. И, уже прощаясь с Пророком и принимая снисходительное одобрение, чуть не вздрогнул: в ухе менестреля тускло блеснула ничем не примечательная — для тех, кто не знает наперечет содержимого королевской сокровищницы — серебряная серьга.

"Ясный Полдень... не может быть! Светлая, пусть мне не померещилось, — молился Фрай, прикрывая глаза и откидываясь на подушки. Он не посмел задержать взгляд на серьге дольше мгновения: упаси Светлая выдать убийцу. — Помоги ему, Сестра, избавь Валанту от бедствия!"

Фрай готов был молиться хоть за ткача. Самому ему не сладить с сумасшедшим менталом: без оружия, со сломанной рукой и поврежденной спиной. Самое большее, что он может, тянуть время и путать фанатика дурными советами, благо он безоговорочно верит в силу своего внушения и ничего не понимает в военном деле.

Позавчера молитвы оказались тщетны. Граф Зифельд, первый дуэлянт столицы и отвергнутый любовник Ристаны, стал верным слугой Пророка. Фрай не знал, как именно Зифельд собирался убить главаря мятежа, зато догадывался, что на это опасное предприятие он решился не ради назначенных королем за избавление от мятежа пяти сотен золотых и шерское звание. Но Зифельду не повезло.

А мальчишке, похоже, везет. Сегодня Пророк без амулета — это увеличивает шансы.

— Жаркое, быстро! — послышался голос одного из приближенных фанатиков.

Следом — топот, пыхтение, лязг плохо закрепленного меча, невнятные голоса из шатра, потом те же голоса ближе...

"Светлая, помоги", — взмолился Фрай. И провалился в темное, полное змеиного шипения и запаха тлена забвение.

Разбудил его смех. Скрипучий и рычащий смех демона из Ургаша. Сон?

Нет, опасность!

Открыв глаза, Фрай рывком сел — все помутилось, поплыло. Сквозь туман боли послышался гул огня, треск рвущейся ткани и вой, пронзительный и мертвый. Совсем близко...

Хилл бие Кройце, Стриж

Страх Пророка пах заманчиво, но еще заманчивей пахла его кровь. Стриж не удержался и лизнул еще раз, сдирая мясо до кости и наслаждаясь острым и сытным вкусом. Пророк забился, завоняло мочой. Стриж полоснул когтями по горлу проповедника и удивленно поймал откатившуюся голову.

"С такими когтями никаких ножей не надо. Удобно"

По краю сознания скользнул образ головы на столе Мастера — дивно смешной образ! Смеясь, Стриж поднял голову за волосы, нашел котомку. Когти мешали и грозили порезать ткань на лоскутья.

"Убрать, — приказал Стриж, взглянув на левую руку. Когти втянулись, голова заняла подобающее место. — Все, дело сделано, можно сматываться".

"Нельзя! Еще, мое! — помешал последовать здравой мысли шепот Ургаша. — Служи мне, Стриж!"

Тут же запах страха и злости, исходящий от сотен фанатиков, усилился, рот наполнился слюной, а в животе заворчало. Захотелось заорать: "мое!", сгрести ближнюю жертву и пить, пить...