Мастер теней (2 книга, завершено)

— Вы не понимаете... наша семья всегда... мой сын... пересмотр... советнику Адану... — то взлетал, то тонул в гаме посетителей голос барона Кукса.

По сухим губам бывшего королевского секретаря, шера Блума, скользнула улыбка. Он замедлил шаг и понурился — не стоит выбиваться из образа. Так, не поднимая глаз, он почти прошел мимо приемной, но его едва не сбил с ног выбежавший оттуда крепкий пожилой шер в простом суконном камзоле.

— Шер Блум? Простите, дружище, — ярость на смуглом лице, украшенном двумя багровыми шрамами, сменилась удивлением, затем жалостью.

— Барон! — шер Блум страдальчески улыбнулся. — Какая встреча, рад... то есть...

— Повод мог бы быть и веселее. — Барон Кукс нахмурился и схватился за пустые ножны: шпагу у него отобрали при входе во дворец, как у неблагонадежного. Обнаружив отсутствие оружия, Кукс отдернул руку, удивлено на нее глянул и спрятал за спину. — Вы слышали? Моего сына...

— Тише! — Вздрогнув, шер Блум оглянулся.

Кукс замолк на миг, тоже оглянулся: те же самые шеры, что только что не видели в упор отца государственного изменника, притихли, прислушиваясь к разговору.

— Зургова кровь! Пусть слушают, шакалы. — Барон расправил плечи и воинственно встопорщил усы. — Мой сын невиновен! Баронет не мог напасть на короля. Это ошибка и происки темных!

— Умоляю, тише, нынче небезопасно говорить правду, — нервно подергивая глазом, прошептал шер Блум. — Пойдемте.

Слово "правда" подействовало безотказно. Кукс насторожился и притих, ожидая продолжения. Но Блум не торопился — он принялся нарочито безмятежно расспрашивать барона о делах в поместье, о здоровье жены и планах на замужество дочери. Некоторое время барон крепился, памятуя о давней дружбе, но, едва они вышли в пустынную оранжерею, резко остановился.

— Блум, да что с вами! Вы никогда не были трусом, а сейчас я вас не узнаю.

Вместо ответа шер Блум тяжело вздохнул и потер грудь.

— Простите, я... — Барон, не зная, куда девать руки, принялся крутить ус. — Как вы? Я слышал, вы вышли в отставку после смерти Его Величества.

— Неважно, Кукс. После смерти Его Величества мне уже все неважно, — подрагивающим голосом ответил Блум. — Но вы! У вас дочь, жена... будьте осторожнее. С вашим сыном дело очень, очень темное. Он был хорошим, добрым мальчиком, поддерживал молодого короля как мог. Но, — шер Блум побледнел и судорожно вздохнул. — Темная принце... послушайте... — еле слышно шепнул он и стал оседать.

Кукс подхватил тело, принялся что-то говорить, кого-то звать, но Рональд уже не слышал. Он сидел на полу в своей башне, тяжело хватая воздух и ощупывая грудь. С языка рвались проклятия в адрес слабака Блума, так не вовремя умершего.

— ...не закончили, патрон! Слышите? Эй, патрон!

Шелест страниц и поток воздуха помогли прийти в себя. Рвущая боль в груди утихла, животный ужас перед Ургашем отступил — не так далеко, как хотелось бы, но достаточно, чтобы вернулась способность рассуждать.

— Патрон! Он сейчас поднимет панику!

— Не мешай, — рыкнул Рональд. — Или я сейчас заново изобрету третье запрещенное заклинание Ману, или...

— Читайте, патрон.

Ссеубех спланировал в руки Рональду. Отложив торжество на потом — все же он был прав, дохляк скрывает много интересного! — он принялся читать. Корявые знаки старохмирского превращались в рычаще-гортанные звуки, алтарь Хисса в подвале откликался тяжелой вибрацией, мир вокруг темнел и густел...

* * *

— О, шис, — прошептал шер Блум, открывая помутневшие глаза. — Опять приступ. Барон, дайте руку!

Кукс обернулся от порога оранжереи — бежал то ли за лекарем, то ли за могильщиками — и облегченно вздохнул.

— Дружище Блум! Перепугали. — Он помог шеру Блуму сесть и опереться на ближнюю кадку с пальмой. — Я уж думал...

— Я тоже, Кукс, я тоже. Посмотрите в левом кармане камзола. Пилюли.

— Ничего... может?..

— Проклятье. Закончились. Как не вовремя. — Блум потер грудь и растерянно оглянулся.

— Сейчас! Королевский лекарь!

— Погодите. Альгафа нет, и он не продаст. Слушайте, барон. Вы ведь поможете?

— Дружище! Да за кого...

— Не горячитесь. Мне нужна вурдалачья желчь и цвет кха-бриша. Если вас поймают с этим, да после того как баронета обвинили...

— Не поймают. Успокойтесь, дружище. Четверть часа до лавки Ткачей. Через полчаса я принесу ваши пилюли. И мы с вами еще не раз сходим на кабана!

— Постойте. На всякий случай, Кукс. Если... остерегайтесь Шуалейды. Обвинение баронета её рук дело. Он невиновен, я знаю...

— Тише, тише! Вам нельзя волноваться. Я мигом, и тогда все расскажете!

Едва растроганный барон скрылся за дверью, тело шера Блума бессильно обмякло, а по оранжерее разнесся приторный запах смерти. Но ни единого слуги, который мог бы его заметить и влезть в отлично рассчитанный план, поблизости не оказалось. К счастью для слуг.

Глава 11. Зелье

Шуалейда

17 день Журавля. Роель Суардис

В башню Заката Шуалейда вернулась усталой и злой. Проследить за Зифельдом не удалось: заклинание продержалось не более получаса. То ли наложила плохо, то ли амулет слишком хорош, то ли расставание Зифельда с Ристаной и счастливое супружество с дочкой графа Ламбрука — сплошное вранье.

Добраться до советника Свандера тоже не удалось. Он вместе с дочерьми и супругой изволил отправиться в гости, предусмотрительно не сообщив даже собственным слугам, куда. А проникнуть в его дом Шуалейде не удалось, Бастерхази навесил столько защитных заклинаний, что распутать их понадобилось бы несколько часов, и то неизвестно, получилось ли. Разве что сжечь к ширхабу дом вместе со слугами и дать Бастерхази отличный повод отправить опасную сумасшедшую на остров Прядильщиц.

Боги, как же она устала от лжи и интриг! Да подавись Ристана этой короной, только бы дала им с братом жить спокойно. Мечты, мечты...

На диване в гостиной ждала Балуста.

— С Советом получилось?

— Получилось, — кивнула Шу. — Ты вызвала Биуна?

— Биун придет к семи. Может, не надо?

— Надо. С какой стати я должна жалеть какого-то висельника? Меня кто-нибудь пожалел?

Балуста только поморщилась и указала на стол:

— Тебе письмо и подарок.

При слове "письмо" Шу вздрогнула. Невольно подумалось о Дайме: вот уже третий месяц от него нет вестей. Может быть?

Она подбежала к столу, схватила письмо и разочарованно вздохнула. От Дайма Дукриста по-прежнему не было ни слова. Зато на розовом, надушенном вербеной конверте красовалась подпись Виолы Свандер. Шу чуть не отбросила бумажку прочь, но, поймав укоризненный взгляд Баль, развернула и начала читать старательно выведенные буквы с завитушками.

— Боги, она и писать-то толком не умеет, — сморщилась Шу, скомкала лист и бросила на пол. — Подумать только, она надеется, что я приму ее в семью, потому что она, видите ли, любит Кейрана! Она, видите ли, постарается быть ему достойной и верной женой! Она, видите ли, желает показать мне свою любовь и дарит самое лучшее, что у нее есть! Как думаешь, что?

— Голову папаши в пряном маринаде, — флегматично отозвалась Балуста.

— Кошку! — выплюнула Шу. — Котеночка, ширхаб его подери! Пушистенького, модненького котеночка! Тьфу.

— Вот этого? — Балуста покопалась в складках юбки и извлекла двумя пальцами за шкирку белый комок меха с ярко-голубыми глазами. Комок открыл розовую пасть и пискнул. — Прелесть, правда?

— Прелесть! Вот только котика по имени Свандер мне не хватает. Выкинь.

— Еще чего. Именно белого пушистого котика тебе и не хватает.

Балуста кинула растопырившего лапы котенка Шуалейде. Он приземлился на юбку, вцепился всеми когтями и полез вверх. Шу помянула ширхаба, сняла звереныша с платья и оглядела, держа на вытянутой руке.

— А если сделать из него мантикора? Новая модная порода...

Размышления Шуалейды прервала открывшаяся дверь.

— Кастелян Гнилого Мешка, бие Биун, по повелению Вашего Высочества, — объявил гвардеец, пропуская в покои Шуалейды невзрачного человечка в коричневом камзоле.

Хилл бие Кройце, Стриж

436г. 17 день Журавля. Суард

Проводив брата на задание, Стриж вознамерился поспать еще часа три — вставать до рассвета он считал вредным для здоровья и неподобающим истинному музыканту. Но, едва Стриж успел забраться под одеяло и закрыть глаза, в дверь просунулся Хомяк.

— Мастер Стриж, Наставник зовет.

Стриж быстро натянул рубаху, штаны и мягкие сапоги, сунул за пояс пару ножей и связал отросшие до плеч волосы в хвост. Через минуту он уже входил в кабинет на втором этаже.

— Светлого утра. — Наставник оглядел его с ног до головы. — Садись.

Сев на стул, Стриж настороженно смотрел, как Наставник наливает в бокал густую жидкость из бутылки бурого стекла. Зелье пахло корнем волчьей сыти, горечавкой, мускусом и еще десятком знакомых по аптеке Альгафа веществ. Проще говоря, опасно пахло.

— Пей, Стриж, — велел Наставник, встав над ним и протягивая бокал.

На миг показалось, что в тоне его мелькнуло то ли сожаление, то ли сочувствие... От запаха зелья кружилась голова, кишки пытались завязаться узлом, а сгустившаяся по углам Тень звала немедленно нырнуть в нее и бежать, не останавливаясь.

— Что это? — Он поднял глаза. — Зачем?

— Ты должен выпить, — мягко приказал Мастер. — Это твой заказ.

Резко разболелась голова, подкатила тошнота, но Стриж, преодолевая сопротивление тела, взял бокал и поднес ко рту. Глянул на Мастера: точно надо? Тот кивнул.

Задержав дыхание, Стриж влил в себя обжигающую отраву. Мелькнувшую мысль о том, что если это зелье убьет его, он не сможет больше защищать Ориса, он отогнал: Мастер лучше знает, как должно поступать. И если он скажет, что Стриж должен умереть, так тому и быть — но наверняка это не так. Не станет Мастер убивать сына... Ведь не станет!

— Ты сам поймешь, что делать, мой мальчик, — послышалось сквозь туман, рука отца легла на голову. — Ты справишься и вернешься.

— Вернусь, — кивнул Стриж. Мысли путались, он уже не понимал, где он, куда его несет мутный поток и почему вдруг стало так темно.

* * *

Темные волны забытья качали его, подбрасывали и вертели. Волны шептали и кричали на разные голоса. Время от времени казалось, что он разбирает слова:

— Темур бие Касут, ага... Распишитесь здесь... в кузню его...

Вдруг из волн выметнулись щупальца кракена, схватили за шею — жестко, больно — и потянули на дно. Стриж рванулся вверх, показались багровые звезды, пахнущий разогретым металлом воздух обжег горло. Стриж закашлялся.

— Очнулся? Рановато.

Волны снова подхватили его и куда-то понесли: вниз, глубже и дальше от воздуха, к неведомой опасности. Мерещились лестницы, переходы, затхлая сырость, запах немытых тел и хищных крыс.

— ...куда его? — словно прорезал темноту незнакомый голос.

Стриж дернулся: опасность, бежать! Но вязкие волны дурмана обволакивали и не пускали.

— А шис знает. Тащи вниз, там разберутся, — равнодушно ответил другой.

И снова — лестницы, сырость и голодные крысы. В багровом мраке качаются смутные тени без лиц: убийцы? Скрипит металл. Кто-то толкает в спину, волны захлестывают кислой вонью немытых тел. Сипят:

— ...и так тесно, начальник!

— Цыц, висельники! Не шуметь!

Хлопнула дверь, заскрежетали засовы. Волны качнули последний раз, захлестнули животным страхом и замерли, оставив Стрижа шататься в попытках вернуть равновесие и понять — откуда придет смерть?

— Кто это к нам пожаловал?

— ...какая цыпочка! Глянь, как хочет прилечь!

Кто-то захохотал с присвистом и схватил Стрижа за плечо, заставив дернуться. Чьи-то еще руки зашарили по нему, ощупывая и обыскивая. Тело не слушалось, отравленное зельем. От ужаса, беспомощности и вони кишки снова завязались узлом и полезли наружу, тени и голоса закружились, то удаляясь, то приближаясь. Из клубка змей, поселившихся в животе, поползло шипение: опасность — всех убить!

— Шыпошка-то рашборщивая, — вторил сип снаружи.

— ... смотри, Биун шкуру спустит!

— Пошел он! Хоть развлечься напоследок.

— А терять-то что? Или на виселицу, или к колдунье на мясо!

Мясо для колдуньи? Нет! Обойдетесь! Убить!

Сквозь обрывки фраз и горькую тошноту начали проступать ощущения: холодный камень под животом и щекой, тупая боль в стянутых за спиной запястьях, сырость... чужие руки, вцепившиеся в разведенные лодыжки, руки на ягодицах... Какого шиса он тут делает?!

— Милашка, беленькая, — пробормотал не то рыбак, не то докер, пахнущий несвежей рыбой и мочой, и схватил Стрижа за нос. — Открой ротик, киска!

— Ша, крррветки. Шнащала я!

— А чо сразу ты?

Тошнотное зелье булькало желчью в горле, тело горело от отравы, страх сменялся яростью загнанного зверя. Стриж рванул руки из веревок, но связали его на совесть.

— Горячая штучка, — заржал один из висельников.

Смрадная камера качалась, рожи расплывались и двоились. Но тело уже почти слушалось — а развлекать приговоренных вместо шлюхи Стриж желал еще меньше, чем сдохнуть.

"Хисс! Что я должен сделать?" — мысленно заорал он, пытаясь дотянуться до Тени.

Хисс не откликнулся. Вместо него отозвался дурманный страх: "отымеют и раздавят, как крысу".

"Ткач боится швали. Видел бы Наставник", — одернул он сам себя, ухватился за росток злости — и волна ярости смыла отраву, прояснила мысли.

На мгновенье Стриж обмяк, словно обморочная барышня — тут же хватка на ногах ослабла, а вонючая рука полезла ему в рот. В следующий миг Стриж со всей силы сжал зубы, лягнул тех, кто его держал, сбросил запутавшегося в штанах шепелявого и вскочил, выплевывая откушенный палец.

Висельники отпрянули с матом и воем. Мгновения их замешательства Стрижу хватило, чтобы прислониться спиной к стене и оглядеться в тусклом свете, проникающем сквозь зарешеченное окошко в двери. Клетушка пять на пять шагов, мокрые неровные стены, шестеро оборванцев с грубыми кусками железа на шеях. Такая же железка мешала дышать и Стрижу. Двое бандитов валялись на полу — один зажимал окровавленную руку и скулил, второй корчился, не в силах вздохнуть.

"Гнилой мешок, камера смертников. Рабский ошейник. Хисс, зачем?"

Тени по углам словно насмехались: шевелились, корчили рожи, но ускользали, оставляя после себя желчный вкус проклятого зелья.

"Что я должен сам понять? Ну, Наставник, удружил!"

— Ах ты... — прошепелявил самый мелкий и жилистый, подтягивая штаны.

— Что, я тебе все еще нравлюсь? — ухмыльнулся Стриж и еще раз сплюнул чужую кровь. — Ну, иди ко мне, детка, развлечемся.

— Вали сучонка!

И все шестеро разом бросились на него.

Стриж встретил жилистого ударом ноги в пах, еще одного боднул в лицо. Но их было слишком много, руки связаны, а Тень по-прежнему не давалась. Его свалили на пол, чья-то нога, к счастью, босая, врезалась в ребра. Посыпались удары вперемешку с проклятиями...