Когда жить уже не хочется...

По моим щекам текли слёзы. Я не могу.

Учитель отстранился.

— Зинуся?

— Я не могу, прости.

— Но я ведь тебе не безразличен, я же вижу. Я люблю тебя.

"Только моей!"

— Ты мне тоже нравишься, очень. Но я вспоминаю другого. Прости. Я просто не могу.

Я оттолкнула его. Нашла в темноте платье и кое-как натянула его, не застёгивая на спине.

— Ты куда?

— Присмотри за малышами, пожалуйста, — в моём голосе звучало отчаяние. — Мне нужно развеяться.

И я выскользнула из номера.

И уже на дворе, глядя на звёзды, я разрыдалась. И хоть было прохладно, и холод проникал в спину, но я не обращала внимание.

— Почему? Почему ты не сдержал своего слова? Ты обещал, что никуда не отпустишь! — в отчаянии кричала я. — Ты бросил нас!

Было так больно в душе.

Его присутствие я ощутила как тепло позади меня и повернулась. А он заключил в объятия. А я залепила ему пощёчину.

— Ты нас бросил! Бросил меня в объятия другому! Зачем ты так со мной? Что я тебе такого сделала?

— Тихо, любимая, тихо! — шептал он.

А я приготовилась отвесить ещё одну оплеуху.

Вот только он руку перехватил и впился в губы. А я вспыхнула, как свечка и драться расхотелось.

— Кто ты? — отстранилась с большим усилием, так не хотелось прерываться.

— Тот, кто своей жизни не представляет без тебя, — и вновь жаркий поцелуй.

— Кто ты?

— Тот, кто любит тебя больше жизни, — и вновь безумное прикосновение губ, сводящее с ума.

— Кто ты? — я едва услышала собственные слова.

— Твой муж.

— Я была с другим. Целовалась с ним, готова была отдаться, — я не могла этого не сказать.

— Но ведь не отдалась.

— Ты меня испытываешь! Зачем? Неужели не понимаешь, что мне больно?

— Прости, любимая, я мучил и себя тоже.

И он вновь поцеловал. Безумно, впуская в меня свой жар. И я больше не могла сопротивляться. Ноги уже не держали, и он подхватил меня на руки. А потом понёс куда-то. В какое-то помещение. Внутри пахло сеном. Сеновал? Поставил меня на ноги и рывком снял платье. Тут же вновь прижимаясь ко мне и даря свой жар. А я уже раздевала его, снимая рубашку, а потом и расстёгивая его брюки.

Он завалил меня на сено, целуя губы, щёки, глазки, вбирая губами мои слёзы, вновь возвращаясь к моему рту, спускаясь к подбородку, целуя шейку, облизывая ушки.

А я зарыла руки в его волосы, стараясь тоже подарить ему ласку.

Он ненадолго отстранился, чем вызвал огорчённый вздох. Быстро рывком снял мои панталоны и свои брюки. Вновь навис надо мною, целуя и возвращая свой огонь, согревая меня своим теплом. Я так и оставалась в тонкой сорочке, но он оголил плечи и грудь, беря в рот одно навершие груди и лаская другой рукой вторую.

— Любимый, — прошептала я, возвращая его губы к своим. Боже, как же я люблю его.

— Скажи это ещё раз.

— Люблю тебя, я безумна, не знаю даже твоего имени.

— И я люблю тебя, — он накрыл губы поцелуем и раздвинул мои ноги, устраиваясь между ними. А потом я ощутила боль в своём лоне. Но эта боль не могла заглушить желания слиться с ним полностью и без остатка.

Он начал медленно двигаться, и боль отступила. А я горела, мне казалось, ярким пламенем, а потом рассыпалась мириадами искр.

Я лежала на сене, и гладила его по волосам.

— Ты ведь опять уйдёшь и ничего не скажешь...

— Я приду как только ты позовёшь. Но ты должна быть одна.

— Ты ведь волшебник.

— Да, милая.

— А дети мои? — я спрашивала не потому, что не знала. Мне надо было знать, что он знает.

— Наши, — поправил он.

— Так что?

— Я поставил на них блоки.

— Это не сработало.

Он поднял голову, заглядывая мне в глаза. А его глаза горели огнём. Это было несколько жутко. Не видеть человека, лишь два оранжевых огонька.

— Дочку обижали девочки, и ей было больно, а братик ощутил её боль и пришёл защитить.

— Ты поэтому сбежала?

— Да. Я ведь не знала. Почему не сказал?

— Не знал, как ты отреагируешь.

— Я их люблю и никогда не предам.

Он поцеловал мои губы, отстранился.

— Я знаю. Как и то, что ты не их родная мать. Но ваша связь сильна. Порою такой не бывает между родными.

— Почему ты тогда ушёл, ты ведь сделал меня своей, но не взял.

— Я не могу всего сказать. Лишь когда придёт время.

— А когда оно придёт?

Но он не ответил. Лишь вновь поцеловал, отстранился и встал, лишая своего тепла. И я поняла — сейчас уйдёт.

Подал мне руку, поднимая, а потом я ощутила, что стою уже в одежде, волосы собраны, как и раньше.

— Пойдём, я проведу тебя.

Вот только стоило нам выйти на лунный свет, как он исчез. Точнее не так. Я его по-прежнему ощущала — он приобнимал меня за талию, вот только не видела.

Я хотела спросить, но ощутила его палец на своих губах. Жест я поняла. Шёл он тоже бесшумно, в отличие от меня. И половицы скрипели, и я слышала своё учащённое дыхание.

И возле нашего номера он привлёк к себе и поцеловал.

А отпустив меня из объятий, я ощутила холод. Ушёл? Постояла с минутку, стараясь понять — здесь ли он и унять собственное сбившееся дыхание. Но кроме меня в тёмном коридоре никого не было.

Я тихонечко приоткрыла дверь и вошла. Прошла к постели, на которой сопели малыши, услышала вздох по ту сторону комнаты. Значит, учитель не спит. И как мне с ним объясниться? А объясниться по-любому надо.

Я подошла к его постели и присела на неё.

— Дан, знаю, что не спишь.

— Что вы хотели, Зинаида?

— Обиделся?

— Нет.

— Прости. Дан, я замужем. Я не могу изменить мужу, как бы меня к тебе ни тянуло.

— Я не хочу об этом говорить.

— ...Но я другому отдана, и буду я ему верна..., — процитировала я "Евгения Онегина".

Я уже встала, собираясь уйти, но он прикоснулся к моей руке.

— Я не сержусь. Но мне обидно, что я не успел.

— Будем друзьями?

— Да, сударыня, как скажете. Что ты решила? Едешь со мной?

Блин, я ведь забыла у мужа спросить, что мне делать дальше. Следовать ли за учителем, если позовёт или осесть где-то по дороге?

Я закрыла глаза. Интересно, если я сейчас позову, он явится? А поговорить я с ним мысленно могу?

"Муж мой! — позвала я. — Тот, кто не представляет жизнь без меня!"

А что, он ведь этим именем представился. Я хихикнула.

— Что смешного? — спросил учитель.

Блин! И как я ему скажу, извини, Дан, это я не тебе?

Это ещё больше развеселило.

"Езжай с ним, он тебя не обидит, а с мужчиной путешествовать безопаснее," — услышала голос в моей голове.

— Да так, ничего. Это у меня истерическое. Просто столько всего накопилось, — ответила Дану. — Я еду с тобой.

— Всё хорошо, иди отдыхай. Дорога впереди ещё длинная.

Я кивнула и ушла к детям. Странно, но я отключилась почти сразу. Видно, усталость всё же взяла своё.

* * *

*

Мы ехали уже третьи сутки, всё так же в карете. И я уже устала от этой поездки. Книжек в карете оказалось не мало. Но детям было скучно просто сидеть. Мы общались, делали привалы, гуляли немного, чтобы размять косточки.

Малыши очень сильно привязались к Богдану Михайловичу и уже даже не при людях называли его батюшкой. Из-за этого переживала ещё больше. Неужели образ отца заменился на образ Дана? Они ведь помнили только, что у того синие глаза. И пусть у учителя глаза были скорее голубыми, лишь иногда казались синими, но им очень хотелось, чтобы мы были семьёй. Мы и были: шутили, общались на любые темы, игрались с детками, наплевав на приличия, которые соблюдали лишь на людях.

А мне было очень тяжело. Точнее не так, мне с ним было очень легко, я была б не против, если б он был моим мужем, и всё больше жалела о своём решении стать женой незнакомца из трактира. Да, я испытываю к нему желание и отдалась, но было и ещё кое-что. Муж мой знал о моём прошлом, о способностях детей и сам был волшебником. Иногда у меня возникали мысли, что он и есть отец моих малышей, вот только они так привязались к Дану... Как мне быть? Да и Дан — не маг, но дети к нему привязались. Игра зашла слишком далеко. Но пока дорога не кончалась, я старалась насладиться каждым мгновением. Я была счастлива, почти.

На дворе становилось всё теплее и теплее, лето подбиралось всё ближе. Набухали почки, распускались первые цветы, которые тут же опылялись насекомыми. И в моменты вылазок из кареты я стояла где-то в сторонке, прислонившись к дереву и просто любовалась природой, вдыхала запахи, трогала шершавую кору деревьев и просто валялась на траве.

А ещё мне было любопытно, как живут крестьяне, и мою просьбу "муж" выполнил сполна, останавливаясь чуть ли не в каждом селении. Естественно мы вели себя как муж с женой и детками, и так хорошо играли, что опознать ложь было невозможно. На улице Дан не позволял себе ничего личного, в плане поцелуев на людях или объятий. Всё пристойно.

Крестьяне жили по-разному, кто-то очень бедно, учитывая ещё и не урожайные годы, кто-то более-менее, но всегда с почтением к нам относились. А к мужу моему особенно, его любили. Он уделял порою по целой неделе деревне или селению, чтобы что-то изобрести, упростить жизнь людей. И пусть крестьяне были не в его подчинении, но дворяне, которые отвечали за этих людей, не обращали на них внимания, казалось, что им нет дела до крепостных. Они только приезжали собирать подати, обирая их почти до нитки, не учитывая, что людям нужна еда до следующего урожая. Мы тогда переодевались в обычную одежду, которую нам не жалели люди, и сами принимали участие в строительстве мельницы или сеялки. Помогали и детки. Естественно, всё это бесплатно. Нас, правда, и кормили от души и за постой не брали. Скромно, правда, но добротно. Картошкой, например, с салом, или просто с солёными огурцами.

Не везде знали моего мужа, иногда относились настороженно и даже очень грубо. Но он всё равно улыбался и старался быть почтительным, и интересовался трудностями. Люди порою закрывались и вообще отказывались общаться. Тогда мы просто останавливались на постой, платили за это деньги. Но и тогда относились с подозрением.

А однажды даже подрались мои дети с местными. Блин, как я тогда перепугалась, ещё не хватало, чтобы они не сдержали свои силы. Я бросилась на выручку, но Богдан перехватил.

— Пусть сами решают, они ведь не требуют помощи взрослых, значит, не нужно лезть.

— Как ты не понимаешь... — начала я и осеклась. Я не могла сказать про способности. И хоть, Дану я доверяла, но признаться всё равно не могла. Он ведь учёный, пусть и не верующий, а вера у него для отмазки, но вдруг любопытство возьмёт своё и он захочет проводить опыты с магией? Этого я позволить не могла.

— Давай посмотрим, и если понадобится, то вмешаемся, — предложил Дан компромисс.

Мы и смотрели, как дети спорят и даже дерутся. Ярину пытались обидеть, но Дар — мой маленький мужчина — сказал, что негоже поднимать руку на девочку, только слабаки так делают. В итоге, Дар подрался, но вышел победителем, ведь был уверен в своей правоте. А вот когда к местным мальчишкам присоединились их друзья, то я напряглась. Но оказалось, что Дара уже признали мальчишки и уважают, и зачинщики уже приняли его в свою банду. Ну а потом они просто ушли.

— Всё хорошо, — сказал учитель.

Я вздохнула. Надеюсь на это.

Такие конфликты случались довольно часто. И я поражалась умению малыша драться. Потом как-то расспросила Ясю.

— Мам, ты думаешь это первые нападки? Дома у Аглаи мы постоянно с детьми дрались, — в её голосе была уверенность в словах. — Просто в тот раз всё пошло не так...

Странно, что я не замечала. Хотя припомнились синяки и ссадины, но дети говорили, что упали, не заметили угла, зацепились. Теперь многое было понятным. А ещё я гордилась их силе воли — они ведь не жаловались.

В тот же вечер, когда дети спали, а Богдан тоже засопел, я выбралась из своей постели — а спали мы отдельно на сундуках, а отдельной комнатке, предоставленной гостеприимными хозяевами, я вышла на двор, пошла в сторону сараев и вызвала мужа. Тот явился, не запылился. Заключил меня в объятия, а я вырвалась.

— Что не так?

— Ничего, — ответила я раздражённо. Понимала, что не время ссориться, но недовольство ситуацией росло. Я ему вообще нужна? Или только для удовлетворения желания.

— Милая? — он постарался поцеловать.

— Не надо. Отпусти.

— Нет. Скажи, что у тебя на душе.

— Мы тебе вообще нужны? Или тебе нужно лишь моё тело, для того, чтобы покувыркаться со мною в постели?

— Что ты такое говоришь? — он недоумевал.

— А как это называется по-другому? Исполнение супружеского долга?

— Я тебя не понимаю.

— А что понимать? Тебя никогда нет рядом. Бросаешь меня в объятия другого, как так и надо. Где чувство собственного достоинства?

— У меня есть на то причины. И вовсе я не бросал тебя в объятия другого.

— А ничего, что он отличный муж и отец? И он со мной находится рядом. Не думаешь, что я не устою?

— Ты доказала свою верность.

— Да я не об этом! — я уже чуть ли не кричала, не зная, как донести до него, чтобы понял. — Я всё больше в него влюбляюсь. И понимаю, а зачем мне ты, когда у меня есть тот, кому я интересна, нужна, и кто может уделять мне и моим детям внимание?

Он разжал объятия. А мне вдруг стало так обидно. Дура я, дура! Зачем переспала с ним?

— Хочешь развестись? — вдруг холодно спросил он.

А я сглотнула слёзы. Так просто готов отпустить? Губы дрожали, я просто не знала, что ответить.

— Я хочу обычных отношений. Бесед, свиданий, совместных дел, ну и ласки и нежности. Ты мне можешь это дать?

— Мне нужно подумать. Я не могу тебе ответить сразу. Это всё?

Как же хотелось его ударить, сковородкой, например.

— Нет. Я хотела спросить про детей.

— Спрашивай, — и спокойненький такой голос, словно не я ему только что гадостей наговорила. Почему не вспылит? Почему не скажет, что любит и никогда не отпустит? Постарается, в конце концов, уделять мне внимание. Ты смотри какой, он мне одолжение делает.

— Дети сегодня выясняли отношения с местными, я чуть не влезла в разборки. Но не в этом суть. Они не могут вновь сорваться, ну, сила их?

— Только если угроза жизни будет реальная, пока безопаснее, если способности будут заблокированы.

— Хочешь сказать, что в тот раз они разблокировались потому, что им угрожали.

— Дар очень хорошо чувствует Ярину. Даже она могла не знать, что ей грозит. Ну и в обратную сторону она братика тоже хорошо ощущает.

А я вдруг поняла, что он очень хорошо знает моих детей. Откуда? Неужели он на самом деле их отец? Тогда почему его нет рядом? Почему я с Богданом?

Обидно. Как же обидно. Было очень тихо, лишь кузнечики пели свою песню. Мне вдруг показалось, что он ушёл.

— Обними меня, — вдруг попросила я совсем тихо, сомневаясь, что он услышит.

И ощутила, как меня обнимают.

— Прости, любимая, я надеюсь, ты всё поймёшь, когда придёт время. А пока живи так, как хочешь. Я снимаю с тебя обязательства, но это не отменяет мою защиту и покровительство тебя и малышей. Можешь звать в любое мгновение.