— Тебе не интересно, что я делал у кентавров? — спросил он.
— Мне интересно, чем они тебя поили.
— Ох, — предоставьте ей возможность, и она сразу задаст самый неудобный вопрос. Его реакция поймала внимание девушки, ради такого Гермиона даже прервалась и выразительно посмотрела на него. — Отваром, восстанавливающим после повреждения ментальных тканей, — признался он, глядя на нее, как нашкодивший мальчишка, прищурив один глаз и боясь того, что последует затем.
— Ари, — не разочаровала она.
— Не начинай, ладно? — прервал он. — Я знаю все, что ты собираешься сказать. И да, я был ответственным и думал, что сумел все исправить. И не моя вина, что справиться с последовательными атаками дементоров и Волдеморта мне оказалось не под силу, и в любом случае, уже все в норме, мне только надо поспать часа два, чтобы подействовало средство. И, — он снова перебил девушку, которая едва успела открыть рот, — я не знаю, почему обязательным катализатором для исцеления у кентавров служит крепкий сон.
— Ладно, — с наигранным неудовольствием сказа она. — Что ты там делал?
— Меня признали мужчиной, — положив щеку на предплечье, устроенное на спинке дивана, сказал Поттер. — Я был так расстроен, что Кливар опять был недоверчив и снисходителен со мной как с маленьким. Меня так достало, что со своей космической мудростью они не желают видеть меня ничем, помимо ребенка, словно я ничтожество, по воле случая втеревшееся в круг высших существ.
— Можно было бы подумать, что для разнообразия тебе понравится такое отношение, — спокойно ответила Гермиона.
— "Будучи ребенком, я вел себя как дитя, но когда повзрослел, то забыл о ребячестве и обрел серьезность", — отвлеченно процитировал он, подпирая щеку ладонью и серьезно глядя на нее, — вот только я как-то пропустил эту фазу, сразу шагнув в зрелость. Мы оба. И нам обоим не нравится, когда нас пытаются ужать обратно.
— Так что же случилось? — согласно хмыкнув, вернулась она к прежней теме.
— Девочка, — почти благоговейно прошептал Гарри, прикрывая веки. — А каждый кентавр, назвавший меня сегодня ребенком, всего лишь прощался с моим детством. Я сдал последний экзамен своего Ученичества, сопроводив новую душу в наше измерение.
— Как это было? — не выдавая своего интереса, спросила Гермиона, и Гарри уверился, что в его отсутствие что-то сильно ее расстроило, ведь к этому моменту Узы должны были бы бессознательно раскрыться, делая его чувства и мысли ее собственными и наоборот. Однако она что-то скрывала от него, и ее нежелание держало расстояние между ними.
— Я не знаю, — с непривычной неуверенностью сказал Гарри, — не помню, — девушка изогнула бровь. — Понимаю, звучит дико, но я помню, что был ослепительный свет, а потом меня больше не было. Кливар сказал, что если все сделать правильно, то именно так и должно было произойти. Но эта полная амнезия конкретно сбила меня с толку, одно мгновение я возложил на нее руки, а в следующее новорожденная пытается встать на тощие трясущиеся ножки, поддерживаемая ими, — отвернув голову, он помолчал, отстраненно уставился в пламя камина перед собой, словно вопреки всему стараясь проникнуть за завесу беспамятства. — Хотя, — встряхнулся парень, — лучше так, чем помнить неудачу, ценой которой стала бы жизнь жеребенка и вечная вина за нее. Кливар извинился, что не мог подготовить меня лучше к этому испытанию. Сказал, что с ним я должен был справиться слепо и в одиночку, но это было несправедливо по отношению ко мне без интуитивного знания, заложенного в сущности кентавров. И что он горд мной, что отныне никто из недовольных не посмеет утверждать, что я не по праву стал Хранителем, — еще одна долгая пауза, и он опять повернулся к ней. — Знаешь, — задумчиво сказал Гарри, — я никогда не понимал истинности этого их выражения в такой степени.
— О чем ты?
— Спасая самца, спасаешь жизнь, спасая самку — будущее. Я буду там, если Рлио понесет снова и буду там для дочерей ее дочери так долго, пока не окончу свое физическое существование, после чего часть меня больше никогда их не покинет.
— Как назвали?
— Йолна, — закрывая глаза, ответил Гарри. — Услышал ее имя как когда-то с Хедвиг.
Гермиона удивленно приподняла брови, когда он завозился и бесцеремонно устроил голову ей на колени, а в следующий миг мысленно смачно ругнулась: он знал, невзирая на все ее усилия удержать это при себе и не грузить в довершение всех сегодняшних событий своими душевными травмами, он знал, что она выведена из равновесия. Гарри, еще слегка поерзал от непривычности положения — чуть выше, чем он привык, ведь фактически его голова легла в раскол между ее торсом и бедром, поскольку она сидела, закинув нога на ногу, и перекинул длинные ноги через подлокотник, устроив кота на своем животе мягко перебирая ему шерстку.
— Расскажи мне, — мягко попросил он, подтверждая ее догадку.
— Я в порядке, — твердо ответила она. — Всегда хотела спросить, правильно ли я назвала своего кота? — наблюдая, как ее питомец нахально монополизировал Гарри, сказала девушка и, отняв руку от рукоделия, почесала кота за ухом.
— Нет, — усмехнулся Гарри, — но переименовывать поздно. Он вроде как привык, только предпочитает Лапус или Лап, — в его глазах плясали озорные чертики, которых она обожала, он прикрыл тому уши ладонями и трагично прошептал: — намек на его косолапость для него оскорбителен.
— Никогда не пойму, как ты это делаешь, — расстроенно, как и всегда, когда натыкалась на неразрешимую проблему, вздохнула Гермиона.
— Не знаю, — пожал он плечами. — Просто знаю. С Хедвиг всегда было легче всего — как прямой диалог, но она мой фамилиар, да и времени мы проводили с ней много — достаточно, чтобы изучить от и до, будучи целое лето друг для друга единственным развлечением. С остальными немного сложнее, — слова, дополненные визуальным и эмоциональным рядом через их связь, позволили получить более полное впечатление, и девушка благодарно ему улыбнулась. И снова про себя чертыхнулась, понимая, где прокололась — Гарри отправил ей сознательную передачу, поскольку фоновая отсутствовала напрочь.
— Это из-за Фоукса? — упорствуя в притворстве, спросила она с видимой беспечностью.
— Да. Нет, — Гарри нахмурился, словно впервые задумываясь над этим. — Скорее да, всегда было что-то, но после второго курса стало сильнее, отчетливее, ярче, без туманной неопределенности, — и еще одна волна памятных моментов и чувств, разъяснявшая более подробно разницу восприятия и опыта. Ей нравилось ощущение его воспоминаний, заверяющий комфорт его присутствия в ее сознании.
— Что еще случилось в Запретном Лесу?
— Прятки трупа в желудках акромантулов им на радость, но об этом ты сама догадалась. Представляешь, они сожрали останки инфери, то есть, насколько мне известны их методы питания, пауки впускают в кровь жертвы яд, который за несколько часов растворяет плоть, а потом высасывают досуха, оставляя лишь кожаный мешок с костями. Как они провернули этот трюк с полуистлевшими телами? В смысле, я не понимаю, как при отсутствии циркуляции распространился яд, и как поврежденная оболочка, удержала этот... кисель? — отвлеченно проговорил Гарри бессознательно поигрывая с ушами Лапа и пялясь в потолок, и только под конец понял, что его конкретно заносит, когда ощутил, как напряжено уставилась на него Гермиона. — А еще осчастливил кентавров тем, что сумел, наконец, избавиться от скверны, — поспешно добавил он.
— Что? — нахмурилась Гермиона.
— Приятно знать, что не я один такой недогадливый, — хмыкнул Гарри с усмешкой. — Это они об ограничителе.
— В этом есть смысл, кентавры живут в гармонии с природой и непосредственном контакте с магией, они поклоняются ей как единственному божеству. Для них попытка отрезать кого-то от ее благодати воистину есть отвращение.
В задумчивости она не замечала, что так и не отвела руку, продолжая ласкать окончательно сомлевшего Косолапуса, вальяжно развалившегося на парне. Или того, как постоянно мимолетно сталкивались их пальцы, пока не соприкоснулись полностью, и что теперь она не почесывает кота, а позволяет Гарри играть с ними. Правда, весьма своеобразно — сцарапывая лак с ее ногтей.
— Ари! — воскликнула она, возмущенно хлопнув того по голове, когда его действия поймали ее внимание.
— Ярко-алый не твой цвет, — без вины пожал плечами Поттер. — Я его на тебе ненавижу.
— А Рону нравится, — отбрила девушка.
— Расскажи мне, — снова попросил он, запрокидывая голову и ловя ее взгляд, — что он сделал на этот раз?
— Он видел, как Дин покидает "мою" комнату старосты, — сдаваясь, выдохнула Грейнджер.
— И поскольку Рону неизвестно ее истинное назначение... — подтолкнул юноша.
— Эпитет "шлюха" и прочие производные и схожие по смыслу использовались практически через каждое слово на протяжении, по крайней мере, четверти часа.
— Прости, солнце, — сокрушенно прошептал Гарри и, подняв руку, нежно очертил линии ее лица, попутно убрав за уши мешавшие пряди. — Ты этого не заслуживаешь.
— Чего же я, по-твоему, заслуживаю? — с насмешкой, маскировавшей искреннюю заинтересованность, спросила она и, имитируя бурную занятость, опять взялась за вязание. Все что угодно, только бы иметь повод не смотреть на него в данный момент, не когда он такой искренний и откровенный, не когда он трогает ее с такой любовью, что невозможно не верить в осуществление несбыточной мечты.
— Человека, который способен оценить тебя по достоинству, — честно ответил Гарри, закрывая глаза, чтобы не выдать природу своих истинных чувств по отношению к ней. — Не только внешне, но и внутренне. Для кого ты станешь не призом и не собственностью, а равноправным партнером, который не станет на тебя давить и принижать. Кто отдаст на твою волю решение о том, сколько у вас будет детей, понимая, что это тебе их вынашивать и рожать. Но втайне будет лелеять надежду о большой семье, — в такой близи Гарри не мог не почувствовать изменение в ритме ее дыхания и поспешил добавить, разбивая серьезность своих слов уже совсем другой интонацией: — И уж точно я не вверю заботу о тебе человеку, который ожидает, что ты будешь его содержать и безостановочно рожать маленькую сопливую армию.
Гермиона презрительно фыркнула и умудрилась дразнящее дернуть его за вихор, не прерываясь в перестукивании спицами, но она снова дышала равномерно, а ее тело под его головой уже не было настолько напряженным, и он сам расслабился, больше не пытаясь заводить разговоры, поскольку теперь связь между нами текла беспрепятственно. Девушка знала, почему он вдруг так присмирел и лежал, терпеливо дожидаясь, пока она не закончит рапорт узора. Гарри всегда становился покладистым, когда нуждался в ее помощи в поисках отдохновения для его измученной кинестетической души. Однако, взглянув на него, она поняла ошибочность своего предположения.
Он сам не заметил, как задремал, пока его не разбудил нежный голос над ухом:
— Тебе пора в постель.
— Не хочу сегодня быть один, — сонно отозвался он.
— Пойдем в спальню? Не думаю, что в такой час там кто-нибудь появится.
— Не-а, здесь хорошо, — повернув голову, он уткнулся носом аккурат в точку шрама от аппендикса. — Уютно, — пробормотал Гарри, уплывая в сон.
Даже в состоянии покоя его юные черты не избавлялись от свидетельства вечных проблем и груза решений. Усталые морщинки вокруг глаз, глубокая вертикальная складка между бровями. Едва он уснул, а его кулаки уже были сжаты, вдохи и выдохи — острыми и резкими, словно он боролся с кем-то даже во сне. Гермиона бросила рукоделие: было что-то запретное в том, чтобы наблюдать за ним, когда он такой уязвимый, когда она знает, что после приема лекарственных сборов кентавров весь замок может обрушиться на их головы, но он не проснется, пока оно полностью не усвоится его организмом и исправит повреждение. Но и не коснуться его было равносильно кощунству.
Гермиона рисовала его лицо, скользя по нему самыми кончиками пальцев, чуть усиливая нажим на ненавистных линиях беспокойства, пока не стерла их своими прикосновениями. Она позволила руке спуститься к шее и на свою удачу наткнулась на щекотливое пятно, вынуждая Гарри поежиться и глубже зарыться в нее лицом. Девушка разочарованно вздохнула и решила довольствоваться предоставленной в ее распоряжение территорией, лаская его профиль, перебирая толстые пряди и массируя кожу под волосами. Слегка потянуть за волосы и получить в награду блаженный выдох, задеть ноготками затылок — низкий стон. Он так редко позволял себе быть "слабым", что она дорожила каждым подобным моментом, исследуя и каталогизируя каждую деталь, которую он позволял ей обнаружить.
Гарри никогда не просил ее, Гермиона даже считала, что он попросту не отдает себе в этом отчета или же, с присущей ему в отношении себя слепотой, трактует свое поведение абсолютно иначе, чем оно видится ей, но его реакция на каждое прикосновение и ласку, говорили с ней громче всяких слов. То, как он их жаждал, как отзывался, все выдавало в нем голод потребности, которой слишком долго пренебрегали. Она не могла не гордиться, зная, что только ей он доверял достаточно, чтобы демонстрировать свою нужду в полной мере.
Гермиона помнила, как настороженно он присматривался к детям на первом курсе, с какой-то расчетливостью изучая каждого, словно препарируя их глазами, и постепенно расслаблялся в уверенности, что при необходимости он способен обезвредить их с минимальными усилиями. Правда, только с представителями своего пола. На девочек он реагировал совершенно по-другому, позволяя им беспрепятственно вторгаться в свое личное пространство и дотрагиваться до себя, не превращаясь тут же в натянутую струну. Для нее это означало, что на подсознательном уровне он воспринимал женщин любых возрастов безопасными для себя, и Гермиона была благодарна за малую милость знания, что Петуния не поднимала на него руки. При более близком знакомстве с сокурсниками после возникновения дружбы и доверия Гарри вроде бы оттаял, перестал ожидать от всех удара из-за угла и при физическом взаимодействии больше не создавал неощутимое зрением напряжение. Со студентами. На взрослых он смотрел по-прежнему, словно точно знал, как вывести их из строя парой ударов, и удерживал на расстоянии вытянутой руки, всегда готовый дать отпор. Единственное исключение было сделано для Сириуса и Ремуса, причем ее терзали смутные сомнения — сделано ли оно из доверия или в угоду оборотню, для которого тактильное общение являлось основным способом коммуникации и необходимой составляющей для связи с семьей и здоровой динамики стаи, членами которой внутреннее животное Ремуса считало исключительно этих двоих. Хотя иногда ей казалось, что и с ее присутствием волк частично готов мириться.
Как бы ей хотелось уверить себя, что ее собственная нестерпимая тяга прикосновений — следствие передавшегося ей при установке Уз отголоска потребности Гарри. Однако то обстоятельство, что ее голод распространялся на единичный объект, вынуждал ее быть честной с самой собой и признать, что это всегда было с ней. Возникло в одно туманное утро на платформе 9 и ¾ при взгляде на красивого мальчика и обрело множество форм и проявлений. Стало ее поддержкой и защитой, уверенностью, что этот тщедушный на вид мальчишка всегда поймает ее и удержит, когда она бросится на него с разбега. Успокоит ее боль, развеет сомнения, осветит день одной улыбкой, и это тепло его тела за спиной, его рука на животе и его дыхание на шее утешат ее при первом столкновения с жестокой несправедливостью мира, а не ее неуклюжие объятия с Роном.
