Кондотьер Богданов

Толпа колыхнулась и вдруг взорвалась радостным воплем. Люди хлынули на площадь. Прежде, чем Богданов успел что-то предпринять, его подхватили и понесли на руках. Он попытался сопротивляться, не вышло. Мелькнуло испуганное лицо Лисиковой — ее тоже несли. Возле коня Евпраксии толпа раздалась, Богданов с радостью скользнул землю. Лисикова оказалась рядом, он сунул ей ненужный пулемет. Улыбнулся Евпраксии. Княжна соскочила с седла, подошла ближе.

— Они поклялись в верности! — сообщил лейтенант.

— Мне нечем платить! — сказала Проша.

— Для тебя, княжна, бесплатно! — подмигнул Богданов.

Она глянула влажными глазами и вдруг сделала попытку встать на колени. Богданов успел подхватить. Княжна, чтоб не упасть, обняла его шею. Они застыли в этом странном объятии, и толпа заревела от восторга. "Гайворонский пришил бы дело!" — подумал Богданов, но рук не разжал...

6.

Капонир закончили к полудню. Копали у вала, в сотне шагов от городских ворот. На аэродромах капониры роют для защиты самолетов от пуль и осколков. В тринадцатом веке их опасаться глупо, но Богданов переживал: самолет, беззащитный, стоит на лугу, каждый может подойти и отвинтить что-нибудь на память. Возле По-2 крутилась ребятня, но пока робела. Упустишь момент — освоится. Пацаны одинаковы в любом веке...

Капонир вышел на загляденье. С укрепленными плетнем внутренними стенами, утрамбованным речным песком полом. Не стоило так стараться на день-другой, но Богданов привык работать тщательно. Самолет закатили внутрь, сложили в углу бомбы, вход закрыли тоже плетнем — высоким, с торчащими вверх косо срубленными ветками. Не перелезешь. Узкий проход (одному человеку протиснуться) оставили сбоку.

— Внутрь никого не пускать! — велел Богданов Конраду. — Кроме меня и ее! — он указал на штурмана.

— И княжну? — спросил капитан.

— Ее тоже! — подтвердил лейтенант.

Губы наемника тронула улыбка, он кивнул.

Чтоб капонир вышел правильный, Богданов попотел. Дотошно объяснял присланным Данилой мужикам, где и как рыть, куда бросать землю, какой высоты должны быть стенки, как их укрепить... Хватал деревянную лопату, окованным железом штыком срезал землю — показывал... В результате перемазался с ног до головы. Лисикова достала из гаргрота брезентовое ведро, притащила воды. Богданов сначала напился, затем вымыл руки. И только сейчас заметил кучку женщин. Они стояли в отдалении и, казалось, чего-то ждали.

— Что им? — удивился Богданов.

— Просят благословить детей, — пояснил Конрад.

— Меня?

Конрад кивнул.

— Я ж не поп!

— Прогнать? — осведомился Конрад.

— Погоди!

Богданов направился к женщинам. Детский плач он услыхал издалека. На руках молодухи заходился криком младенец. Мать отчаянно качала его, но ребенок не унимался. Богданов подошел, глянул в ворох тряпья. Сморщенное красное личико, беззубый рот распялен в крике. "Жар, наверное!" — подумал лейтенант и потрогал ладонью багровый лобик. Младенец хрипло мяукнул и вдруг умолк. Закрыл глазки, зевнул.

— Спаси тебя Бог!

Молодуха всхлипнула и поцеловала руку Богданова. Лейтенант не успел опомниться, как его окружили женщины. Голося и причитая, они протягивали ему детей. Чертыхаясь про себя, Богданов возлагал ладони на светлые головки и атласные лобики. Бабы кланялись, ловили его руку, если Богданов не успевал выдернуть, то прикладывались. Наконец они разошлись. Богданов в изнеможении присел прямо на траву. Только сейчас почувствовал, как устал. Ныла голова, тело ломило. Богданов откинулся на землю и закрыл глаза. Прошло несколько минут. Богданов ощутил, как силы возвращаются. Он сел, открыл глаза и увидел перед собой мальчика. Тот стоял, глядя на Богданова, но взгляд этот был пуст. "Слепой, что ли?" — подумал лейтенант.

— С прошлого лета не видит! — подтвердил голос сбоку. Богданов скосил взгляд и увидел бабу в линялой поневе и вышитой рубахе. — Собаки спужался, выскочила из куста.

"Истерическая слепота!" — подумал лейтенант и сделал знак бабе. Та подвела мальчика ближе. Богданов взял его за плечики и заглянул в глаза. Обыкновенные, васильковые, опушенные выгоревшими на солнце ресницами глаза.

— Ты грязный! — вдруг сказал мальчик. Он коснулся пальчиком щеки Богданова. — Земля... Ты землю кушал?

Богданов растерянно кивнул.

— Скажи мамке, даст хлеба! — посоветовал мальчик. — Утром пекла. Укусный!

Богданов посмотрел на женщину. Та открыла рот, чтоб заголосить, но Богданов показал кулак. Баба захлопнула рот. Лейтенант встал и за ручку подвел ребенка к матери.

— Отведи домой и накорми! — сказал вполголоса. — Только тихо!

Баба судорожно переняла руку мальчонки и побежала к посаду. Богданов обернулся. Лисикова и Конрад стояли в стороне, странно глядя лейтенанта. Штурман все еще сжимала ручку брезентового ведра. Лейтенант поманил ее и, фыркая, умылся. Полотенца не было, он растер воду по лицу и смахнул капли.

— Кондотьер! — сказал Конрад. — Я могу попросить?

Богданов кивнул.

— Хороним Герберта и Ульриха. Парни оценят, если придет кондотьер.

— Я их убил! — растерялся Богданов.

— Ты оказал им милосердие. Если б не ты, пришлось мне. Не люблю этого.

"Сукин сын!" — подумал Богданов и кивнул.

Конрад отвел их к кладбищу. Там, возле разверстых ям, лежали два запеленатых в полотно тела, стояли хмурые латники. При виде капитана и кондотьера они оживились. Знакомый Богданову монах вышел вперед и начал службу. Богданов слушал молча. Все, что случилось в этот день, было странно и непонятно, объяснения не находилось. Подумав, Богданов пожал плечами и перестал искать ответ.

Служба закончилась. Двое наемников спрыгнули в ямы и приняли запеленатые тела. Уложив, схватились за руки товарищей и выскочили наверх. Солдаты взялись за лопаты.

— По нашему обычаю, — сказал Богданов, — следует бросить в горсть земли. Можно?

— У нас так не делают, — сказал Конрад, — но парням понравится. Не каждого хоронит кондотьер. Это честь!

Богданов бросил в каждую могилу по горсточке, отошел. Солдаты заработали лопатами. Скоро на месте ям выросли холмики. Богданов направился к посаду.

— Я заметил, — остановил его Конрад, — ты ходишь пешком. Кондотьеру не пристало. Прими!

Двое солдат подвели коней. Они были низкорослые, но крепкие.

— Ульриху и Герберту не нужны, — продолжил Конрад. — Тебе пригодятся.

Богданов потрепал по шее мышастого жеребчика. Тот скосил глаз и довольно фыркнул.

— Товарищ лейтенант! — жалобно сказала Лисикова. — Я не умею верхом!

— Научишься! — сказал Богданов, забрасывая ее в седло. — Это не самолет!

Он подогнал ей стремена, вскочил в седло сам. Наемники вопросительно смотрели снизу. Богданов поднял руку.

— Слава кондотьеру! — громыхнули швейцарцы.

Богданов отобрал у Лисиковой повод, повел ее коня. Штурман сидела, судорожно вцепившись в луку седла. "Привязных ремней нет!" — развеселился Богданов. Однако подшучивать не стал. Ныла голова и свербело давно не мытое тело. "Баньку бы!" — подумал лейтенант и оживился. Это была мысль!

* * *

Мысль пришла в голову не только ему. Когда летчики явились в княжьем дворе, их ждали. Без лишних слов отвели к приземистому срубу. Сквозь узкое окошко под соломенной крышей сочился дым — баню топили по-черному. Летчики зашли в просторный предбанник, лейтенант расстегнул ремень.

— Сначала вы, — сказала Лисикова, смущаясь, — я потом.

Богданов кивнул и потащил через голову кольчугу — забыв, он проходил в ней весь день. То-то плечи ломило! Лисикова выскочила во двор, Богданов, не спеша, разделся и шагнул в жаркий полумрак. Внутри пахло дымком и горячим деревом. Печка прогорела, остатки дыма волнами струились в окошко. Закопченный потолок и стены у печи блестели, как антрацит. Богданов присмотрелся. Печка-каменка, полок, широкая лавка в противоположной от печки стороне, рядом бочка, на лавке — деревянная шайка и какая-то кадушка. Богданов заглянул в бочку. Вода в ней была мутной и пахла золой. Щелок. В детстве Богданову приходилось мыться щелоком из варенной печной золы — с мылом в деревне было плохо. "Где веник? — сердито подумал Богданов. — Мне что, кольчугой париться!"

Слово в ответ на его вопрос в предбаннике затопали. Дверь распахнулась и на пороге возникла баба. Высокая, могучая, с веником в руках и полностью голая. С распаренного веника капала вода.

— Княжна велела попарить! — сказала баба, входя. — Ложись!

На лице Богданова отразились чувства, баба поняла по-своему. Обиделась.

— Лучше меня в Сборске никто парит! Кого хошь спроси! Неёлу всякий знает!..

Богданов улегся на выстеленный соломой полок. Неёла плеснула из шайки на горячие камни, пар ударил в черный потолок, сладко запахло свежим хлебом. В воду добавили пива. Неёла подержала мокрый веник над камнями, разогревая листья, и принялась за гостя. Богданов понял, что баба не врала. Неёла то легонько похлопывала веником, разогревая тело, то стегала наотмашь, то растирала горячими ветками пунцового гостя. Богданов млел, довольно покряхтывая. Неёла все поддавала и поддавала пару. Богданову стало невмоготу, он сполз на пол.

— Охолони! — сжалилась Неёла. — Что девка твоя? Почему не идет?

— Соромится! — пояснил Богданов.

— Это чего ж? — удивилась Неёла. — Калека? Что у нее?

— Не знаю! — пожал плечами лейтенант. — Не видел.

Неёла вышла из парной, скоро из-за дверей донеслись ее трубный голос и робкое лепетание штурмана. Дверь распахнулась, в парную, получив ускорение от мощной длани, влетела голая Лисикова. Увидав лейтенанта, она взвизгнула и попыталась прикрыться ладонями. Явилась Неёла и толкнула штурмана в спину. Лисикова пронеслась к полку и шлепнулась на живот. Богданов, посмеиваясь, смотрел, как огромная Неёла хлещет веником белое, нежное тело. Штурман держалась молодцом — не скулила и не просилась. Наконец Неёла то ли устала, то ли смилостивилась. Отложив веник, взяла железные щипцы и бросила раскаленные камни в бочку со щелоком. Вода заскворчала и забурлила, но скоро успокоилась. Неёла попробовала ладонью, довольно кивнула и за руку вздернула Богданова с пола. Уложив на лавку, стала намазывать белой глиной, растирать мочалом. Закончив со спиной, перевернула лицом вверх. Две могучие груди колыхались перед глазами Богданова, он не удержался, потрогал. И получил шлепок по руке.

— Не балуй! Пришел в баню, так мойся!

Богданов засмеялся.

— Сам докончишь! — сказала Неёла, бросая мочало. — Охальник!

Богданов растер на теле глину, ополоснулся и пошел к выходу. Неёла растирала веником Лисикову. Богданов не удержался и шлепнул парильщицу по оттопыренному заду. Получив ответный удар веником, хохоча, вылетел в предбанник. На деревянных крюках висели льняные рушники, Богданов насухо вытерся. Пока он парился, грязную одежду унесли, взамен явилась новая. Богданов с удовольствием надел чистую рубаху и порты, навертел сухие онучи. На лавке лежал костяной гребень, Богданов пригладил влажные волосы и присел в углу. Откинулся на стенку и сам не заметил, как уснул. Он вновь был в пещере над ручьем, знакомый старик в черном сидел над своим свитком. Наконец он поднял голову и погрозил Богданову крючковатым пальцем:

— Торопишься!

"Почему?" — хотел спросить Богданов, но слова не шли из горла. Он умоляюще смотрел на отшельника, но тот опустил взор к свитку... Расстроенный, спящий Богданов не видел, как из парной осторожно выглянула Лисикова. Заметив спящего лейтенанта, она смело шагнула в предбанник, следом появилась Неёла. Женщины вытерлись и оделись. Неёла ушла, штурман занялась волосами. Она чесала их гребнем, вслепую получалось плохо. Попадая гребнем на спутанные пряди, Лисикова шипела от боли. Это шипение разбудило Богданова. С минуту он смотрел, затем встал и отобрал гребень. Не обращая внимания на удивленные взгляды штурмана, расчесал ей волосы, заплел в косу. Затем вытащил изо рта девушки заколки, закрепил косу вокруг головы. Взял с лавки кольчугу и дал посмотреть в зерцало.

— Не думала, что вы умеете! — сказала Лисикова, краснея.

— У меня две сестренки младшие, — сказал Богданов. — Я им с детства косички заплетал.

"Клаве тоже заплетали?" — чуть было не спросила штурман, но вовремя прикусила язык.

— Интересно! — сказал Богданов. — Нас будут кормить? Есть хочется, аж переночевать негде!

За кормежкой дело не стало. Стол накрыли в княжьей гриднице, и Богданов присвистнул, окинув взглядом многочисленные блюда со снедью. Полковой начпрод удавился бы с зависти. Жареные куры и гуси, целиком запеченный молочный поросенок, окорок, маринованная в кадушке свинина, исходящая ароматным парком мясная уха... Обедающих было немного: княжна с Данилой, Богданов со штурманом и Конрад сам по себе. Ели и пили молча, без здравиц. Богданову поднесли меду, попробовал — не понравилось. Сладкий. Подали пиво. Оно было мутным и густым, но приятным на вкус. Конрад, как заметил летчик, тоже выбрал пиво, женщины и Данило предпочли мед. Богданов осушил кружку, в которую на глаз влезало не менее литра, и принялся за уху. Покончив, потянулся к поросенку. Ели руками. Каждый отхватывал ножом кус и тащил к себе. У Лисиковой ножа не оказалось, ей принесли. Изогнутый, с серебряной рукоятью, в красивых ножнах.

— Подарок! — сказала княжна. Лисикова зарделась от удовольствия.

Ели долго и много. Богданов набил утробу под горлышко, но глазами еще бы съел — так было вкусно! Летчиков Красной Армии кормят хорошо, но печеных поросят, конечно же, не дают. Страна голодает, техники с оружейниками сидят на пшенке... Богданов глотнул пивка и спрятал нож. Блюда унесли, обед плавно перетек в военный совет. Данило доложил ситуацию. Сборск захвачен с минимальными потерями: погибло пятеро дружинников, вдвое больше ранено. Среди смердов убитых больше — воевали без доспехов. Похороны павших, как требует обычай, на третий день. Раненые собраны, перевязаны, всех разобрали по домам. Кметы Казимира перебиты или изловлены. Последних горожане повесили без суда на городских стенах — как и было предсказано. Помешать расправе не было возможности. Ворвавшись в город, горожане нашли дома пограбленными. Злость за старые грехи кметов наложилась на злость свежую. Казимира и Жидяту не сыскали. Ушли тайным ходом или воспользовались моментом, когда ворота не охраняли — неизвестно.

Сбежавший князь и сотник тревожили Евпраксию, они с Данилой опасались ночного нападения. Маловероятно, что у Казимира поблизости войско, но кто знает? Рота Конрада займет оборону в посаде — упредит вылазку неприятеля. Кметы Данилы станут на стены. Ворота в город уже чинят, но лучше сделать новые — сильно повреждены взрывом. Богданову показалось странным решение отправить швейцарцев в посад, но он сообразил: Евпраксия с Данилой не доверяют наемникам. Разумно: вчерашних врагов спокойней держать за стенами. Конрад вопросительно глянул на Богданова. Лейтенант успокаивающе кивнул, но капитан нахмурился.

Отпустив гостей, княжна задержала Богданова.

— Хорошо попарили? — спросила сухо.

— Замечательно! — улыбнулся Богданов.