День ангела

Господи, чего только не роится в головах людей! Поначалу я просто оглох и ослеп от наплыва мыслеобразов множества людей, толпы, заполняющей московские улицы. Это выглядело так, будто смотришь кино, где сумасшедший киномеханик запустил сразу десятки киноаппаратов, заряженных кусками лент — сюжетов из разных фильмов. Ничего невозможно разобрать!

Лишь постепенно я начал выделять из хаоса мыслей отдельные связные отрывки. Вскоре я понял, что надо сосредоточиться на ком-то одном, ведя его глазами и мыслью. Дальше пошло легче. Как езда на велосипеде — стоит только научиться держаться в седле, а дальше мозг сам запомнит, что и как надо делать.

Хуже было с эмоциями. Эмоции у обитателей нашей славной столицы явно преобладали над связными мыслями, часто просто забивая всякую способность мыслить. Оно понятно — жизнь давит, прессует, и на работе нелады, и дома проблемы, инфляция, мафия, коррупция — да мало ли отмазок у человека, не желающего понять, кто он на белом свете, сесть и подумать — зачем это всё?

"...Маринка, сука, так и рвёт за карман. Не баба — акула, ей-богу. И развестись сейчас никак нельзя — тесть сидит в кадрах, он и с директором вась-вась, нагадит, вся карьера псу под хвост..."

"...Да, если Данилов пролезет, всем нам крышка, и тему прикроют. Надо препятствовать, подключить старика, пусть поколышет мозгами..."

"...Хату брали они, это точно. Васька ещё не опросил жильцов, чего тянет? Ладно, пока этого сучонка от...здим, расколется. А может, и ту хату навесим им же..."

"...Ладно, Коленька, я это тебе так не оставлю. Нет, и чего он в ней нашёл? Швабра шваброй. Да нет, и шваброй её не возьмут — та хоть прямая, а у неё ноги кривые — смотреть страшно. И очки на пол-морды..."

На третий день я научился брать мысли людей, не видя их глазами. Это было не труднее, чем езда на велосипеде без рук — привычка брала своё.

Ещё немного погодя я начал различать ауру людей — размытые, переливающиеся прозрачные коконы. Они были разного цвета, и кроме того, в них вспыхивали сполохи сильных эмоций.

Дополняли ощущения инфракрасное и ультрафиолетовое зрение, стараниями доктора — нет, мамы Маши — приобретённое мной. Плюс я видел биение сердец, даже спрятанных под одеждой, такие размытые, пульсирующие пятна.

Я пока не знал, что мне делать с этим внезапно свалившимся на меня богатством ощущений. Да, я видел, но многое понять не мог. Все существа, в сущности, видят не глазами, а мозгом. Вот у совы зрение куда лучше человеческого, а толку? Всё, что может понять сова из бесконечного разнообразия и богатства окружающего мира — определить, где прячется мышь.

Переполненный впечатлениями, я возвращался домой, падал на диван и какое-то время просто глубоко дышал, ни о чём не думая, пытаясь распрямить деформированные мозги. Чужая злоба давила особенно, и я иной раз даже промывал желудок, чтобы как-то избавиться от горькой кислятины, грозившей перекинуться на душу.

А потом у меня начиналась другая жизнь. Главная.

"Ау, любимый! Как ты?"

"Плохо. Мне без тебя плохо, понимаешь?"

Я ощущаю её эмоции — сострадание и нежность. Одновременно в мозгу всплывает образ: кот, уныло сидящий перед пустой миской.

"Ну потерпи. Я же терплю? Вот и ты терпи"

"Тебе хорошо, ты тренированный агент. Мясо сырое можешь есть. А я плохо переношу пытки"

"Я стараюсь, Рома, делаю всё, что могу. Ещё три дела добью — так сказала? — и буду готовиться. Да, папа вернулся, и ты приготовься, будет визит"

Я чувствую некоторый мандраж, но того страха нет. Я верю моей Ирочке. Она сказала, что сломать нашу любовь можем только мы сами.

"Успокойся, папа очень умный, он считает на много ходов вперёд. Сказать по-правде, я больше боялась мамы"

"А как он нанесёт визит?"

"Я не знаю. Думаю, будет видеосвязь. А может, посетит во плоти — он такой"

"Мне оставить дверь балкона открытой? Или будет телепортация?"

Шелестящий, бесплотный смех.

"Ни о чём не беспокойся, папа сделает всё сам. Больно тебе не будет"

Картофельная кожура лениво сползала с ножа, завиваясь стружкой. Отпуск кончался, а я всё ещё не решил, как жить дальше. То есть главное я знал — мы с Ирочкой должны быть вместе, всегда вместе, и мы будем вместе. Но вот детали...

Я чувствовал, что не могу больше заниматься такой работой. Не буду. Не хочу тратить свою жизнь на обслуживание бездушных механизмов, когда кругом столько боли и зла. Я должен делать что-то для людей, помочь им избавиться от дерьма. Но как? Я не знаю.

"Роман, здесь Уэф. Могу я посетить твоё жилище?" — раздался в голове бесплотный голос.

Я бросил недочищенную картофелину на стол. Руки неистово дрожали.

"Не слышу ответа"

— Проходите, пожалуйста... — почему-то в голос сказал я.

Прямо посреди кухни из ничего мгновенно возник ангел, сидящий по-турецки в воздухе на какой-то пушистой штуковине. Может, ковёр, или кушетка? Определить точно не представлялось возможным, круг изображения отрезал края.

— Здравствуй, Рома. Это кухня? Очень удачно. Деликатные вопросы удобней всего решать на кухне.

Странно, в тот раз у него был другой голос. Да, точно — переливисто-серебряный голосок, я ещё подумал, что говорит девушка. Сейчас он разговаривал совсем другим голосом — мужественно-уверенный баритон.

— Я могу разговаривать любым голосом, какой понравится. Кстати, и другие тоже. Сейчас такой голос полезней. Тебе проще, психологически.

Он огляделся. Я уловил мелькнувший мыслеобраз — тесная деревянная клетка, пол устелен грязной соломой, на полу сидит по-турецки оборванный лохматый человек — я.

— Здравствуйте, папа Уэф — я старался держаться. Чего он так сразу, в самом деле? — Вы не правы, солома свежая, и я моюсь каждый день. В остальном — чем могу.

Он усмехнулся.

— Я вижу, ты здорово продвинулся, за такой короткий срок — поздравляю. Давай на ты, раз уж я папа.

Изображение внезапно передвинулось, и он оказался за столом, напротив.

— Так удобнее. Психологически. Ты чисти картошку, это здорово успокаивает. А я, с твоего позволения, возьму чётки.

Он протянул руку куда-то вбок, извлёк из воздуха чётки — связку маленьких разноцветных стеклянных зверюшек необычного вида.

— Пересказывать вашу историю нет необходимости, я всё знаю. Но необходимо прояснить ряд вопросов. Мауна объяснила тебе, и я повторю — невозможно только смотреть в глаза друг другу. Вы должны быть связаны общим делом. Твои соображения?

Да, папа Уэф умеет брать быка за рога.

— Нет соображений, — не дождавшись внятного ответа, заключил Уэф. — Ясно. Ну что же, они есть у меня. Ты помнишь, чем мы все — и я, и Иолла, и Мауна — занимаемся здесь, на Земле?

— Да, папа Уэф. Вы сеете разумное, доброе и вечное. Я только не понимаю деталей.

— Это необязательно. Ты согласен работать вместе с нами?

Я заморгал. Да я... с ней... Да хоть на костёр!

— Безусловно. Если бы было иначе, нашего разговора бы не было.

— Я согласен, — просто ответил я, — что надо делать?

В моей голове сама собой родилась картина: мы с Ирочкой спиной к спине отстреливаемся от террористов, я из автомата, она косит врагов лучом перстня-парализатора. Вот мы освобождаем заложников... Дурачок я.

Пальцы Уэфа вдумчиво перебирали чётки.

— Малость есть, как сказал бы Пётр Иваныч. Я разочарую тебя. Иолла — специально подготовленный оперативный сотрудник. То, чем она занимается, тебе не по зубам, даже умей ты летать. И агентом влияния, как Хруст или Геннадий, ты пока работать не можешь — нет у тебя никакого влияния. Только рядовым исполнителем. Согласен?

— Согласен, — я дочистил последнюю картофелину, бросил в кастрюлю с водой. — Я надеюсь, вы не оставите свою дочь молодой вдовой?

Переливчатый, серебряный смех. Если бы я не знал, подумал бы, что смеётся девушка. И чего ему нравится такой голос? Несолидно же.

— Ты наглец, тебе уже говорили? Ладно, иногда это полезное качество. Гарантирую тебе жизнь. Если, конечно, ты не учудишь какую-нибудь исключительную глупость.

Я лежу на диване, смотрю в потолок. Свинцовая усталость давит, и хочется только одного — спать, спать не раздеваясь, спать, покуда не скинут с кровати. Нет, надо привести мысли в порядок. Вот уже больше месяца, как я работаю рядовым исполнителем. Исполнителем чего?

Первым шагом в моей новой должности стало увольнение с прежней работы. Моё заявление было подписано молча, мгновенно. Работа "агентов влияния"? Очень возможно.

Мне было предписано устроиться водителем на "скорую помощь". И опять всё прошло на удивление гладко. Я принёс заявление, мне подписали без звука, и уже на следующий день я приступил к работе.

...Машина колесила почти непрерывно третий час, и я начал тупеть. Москва не такой город, где приятно прокатиться на машине в вечерний час пик. Гонщики ралли "Париж-Дакар" просто лохи зелёные по сравнению с водителями московских неотложек и таксистами. Мне приходилось трудно.

"Роман, здесь Аина. Здравствуй. Срочно сверни на Кутузовский, дом..."

"Оттуда нет вызова! Что там?"

"Человек умирает, Рома, он не должен умереть. Быстрее!"

Я разворачиваюсь и включаю мигалки. "Газель" с воем пробирается через назревающую пробку, нет — настоящий завал на дороге. Точно, вот она, авария.

— Ты куда? — врач бригады скорой помощи таращит глаза. — Мы же едем...

— Внимание, вызов на Кутузовском, — оживает рация. — Вероятно, инфаркт. Кто рядом?

— Мы рядом, борт номер... — я вырываю трубку, опережая врача.

— Быстрее, ребята.

Врач, фельдшер и санитар таращатся на меня.

— Ты телепат, ей-богу. Как знал!

Наша машина с воем вырывается на оперативный простор. Да, ещё минута-две, и мы застряли бы здесь намертво. Гляди-ка, какая пробка!

..."Роман, здесь Мауна. Чем занят?"

"Здрасьте, мама Маша. Лежу, отдыхаю. Устал зверски"

Я чувствую виноватое сочувствие.

"Рома, извини, но тебе придётся ещё напрячься. Срочно езжай в психолечебницу"

"Куда?!"

"В психушку, чего непонятно? Пройдёшь к корпусу номер... Там сядешь на скамейку рядом с женщиной. Молодая такая, красивая. Ты поговори с ней, Рома, пожалуйста"

"О чём?!"

"Да о чём хочешь. Лучше всего о жизни. Задача ясна?"

"Да...Да, мама Маша. Еду. Ей грозит опасность?"

"Да, Рома. Она хочет покончить с собой. Ещё одно — через ворота не въезжай, оставь машину во дворе дома напротив, сам обойди кругом, там дыра в заборе. Всё понял? Обязательно обойди кругом, это важно"

...В осеннем сквере, вплотную примыкающем к угрюмому корпусу психушки, на скамейке под желтеющим клёном сидела молодая женщина. Сидела неподвижно, глядя перед собой остановившимся, невидящим взглядом.

Я осторожно подошёл к ней.

— Простите, ничего, что я присяду?

Она смотрит безразлично.

— Пожалуйста...

Господи, какая страшная аура, и как холодно у неё в душе — пусто и холодно, как в Антарктиде.

Мы сидим, молчим. С чего начать? И вообще, что с ней стряслось такое, что так вот, вдруг — и привет?

— Вам плохо? — вдруг брякаю я.

Она впервые замечает меня. В глазах стоят слёзы.

— Да, мне плохо...

...

-...И не сомневайтесь. Раз любит, вернётся. И вообще, пока человек жив, возможно всё. Не возвращаются никогда только с того света. Всё в ваших руках, только не опускайте их.

Она долго смотрит на меня. Потом вдруг спрашивает:

— Как вас зовут, молодой человек?

— Роман. Можно Рома.

— Рома, вы женаты?

— Да, — и это святая правда. Ну, правда, пока виртуально. Какая разница?

— Повезло вашей жене. Правда.

Она рассмеялась и широким взмахом руки рассеяла что-то белое, мелкое. Ба, да это таблетки. Она, оказывается, всё это время держала их в горсти. Эх я, телепат...

Женщина легко поднялась со скамьи.

— Спасибо тебе, Рома. Ничего, что на "ты"? А меня Катей зовут. Может, где и увидимся.

— Живи долго, Катя. Счастья тебе. И знаешь что?

— Что?

— Один человек сказал мне: если нет больше сил идти — надо просто идти быстрее.

Грубый плагиат, конечно. Но сейчас не до авторских прав.

— До свиданья, Рома. И тебе счастья.

— Спокойной ночи.

Я возвращаюсь домой по довольно пустынным улицам. Редкие машины рассекают воздух со свистом, радуясь наступившей свободе. Два часа ночи — время, когда на улицах Москвы восстанавливается нормальное уличное движение.

Надо же, как всё просто. Подошёл, поговорил — и человек жив. Не появись я, и она сейчас сидела бы на лавочке холодная, мёртвая. И муж, что её так глупо обидел, он ведь наверняка не простил бы себе.

Однако не заснуть бы за рулём. Но я знаю, что делать.

"Ира, Ир..."

"Рома, здесь Иого. Я понимаю, что ты устал, но выхода нет. Сворачивай сейчас налево, а там в переулок, во двор. Там увидишь компанию, шугни их фарами и сигналом. Двери запри. Из машины не выходи, опасно. Тебе надо продержаться две минуты"

"Еду" — я уже начинаю привыкать к своей работе.

Во дворе стандартной московской многоэтажки темно, хоть глаз выколи. Окна домов давно спят, и двери подъездов чернеют на еле заметном пепельно-сером фоне стен. Раньше хоть лампочки в подъездах были...

Фары моей "шестёрки" выхватывают из темноты кучку подростков лет шестнадцати-восемнадцати. Человек семь-восемь. Кричала девчонка. Подростки возбуждённо гомонили, размахивая руками и ногами. Так, похоже, кого-то бьют.

Я нажал на сигнал. Ревун у моей "жучки" будь здоров, бьёт по нервам, особенно если не ожидаешь. Компания рассыпалась было, но рослый парень в кожанке что-то крикнул, и они остановились.

Я вышел из машины, прихватив монтировку. Так, ребята...

Они приближались не спеша, медленно. Глаза горели, как у волков.

Главарь в кожанке неспешно вытащил из рукава нунчаки. Ещё у одного я заметил кастет. И наверняка у кого-то из этих подонков был нож.

Топот шагов. Сзади в стаю ночных волков будто врезался "Камаз". Двое отлетели вправо-влево, один рухнул столбом.

— Привет, ур-роды!

Волчата кинулись врассыпную, и только вожак стаи решил оказать сопротивление. Он вдруг выдернул откуда-то — ёкарный бабай! — настоящий наган, но на этом и остановился. В буквальном смысле — как-то нелепо, кособоко присел, однако упасть не успел — мощный удар ноги в живот отправил его в кусты.

— Ты в порядке? — спросил, переводя дыхание, мой неожиданный союзник. Я обалдело стоял, сжимая монтировку в потной ладони. — Ха, какие люди!..

Передо мной стоял собственной персоной не кто иной, как Колян-Хруст.

-...Тебе же сказали — из машины не выходи. В работе, Рома, указания контролёра надо исполнять в точности.

Колян-Хруст, которого я уже твёрдо звал Колей, прятал в карман сотовый телефон. Его тачка заглохла недалеко, и он кого-то вызвал. Я хотел помочь, как-никак механик, но Коля пресёк — "Ты сегодня, похоже, свой хлеб уже отработал. Сейчас ребята подъедут и разберутся, я им бабки за что плачу? Лучше подкинь до хаты"

По дороге Коля разъяснил ситуацию. В общем-то, банальную. Тот парень, которого били, провожал свою девчонку, нарвались на шакалов. По вызову контролёра ситуации — им оказался Иого — Коля, находившийся недалеко, направился к месту событий, и всё было бы нормально, если бы не тачка. Именно поэтому Иого задействовал меня, благо я проезжал мимо. Моей задачей было распугать волчат, в крайнем случае придержать их до подхода главных сил, то есть Коли-Хруста. Вообще-то у Коли другая работа, но сейчас такая запарка...