Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи
Прокуренный до горечи кабинет обнимал меня серыми крыльями одиночества, такого же холодного и мерзкого, как осенний рассвет, высветливший небо над заливом. Еще до полуночи, по приказу капитана мы лишились всех бумаг по делу, и Марека пришлось отправить на разведку. У него, в отличие от меня, был шанс выцарапать адрес Дарецкого у Люсинды. Но он не возвращался слишком долго, и я начал переживать, что моего помощника сцапал Брац или, что ещё хуже, Рекар Пшкевич.
Решив дать ему ещё несколько минут, я уставился на карту Киппелена. Из имения Ночвицких бестия бежала на юго-восток. Должна была выскочить на набережную Чистинки, и оттуда у неё было две дороги. Либо на многолюдную, полную стражей улицу Четырех цепей, либо в Постромкин переулок. Меня передёрнуло. У музейного дома нашли вторую жертву. Как ни крути, а без пана Дарецкого нам не обойтись. Что-то старик знал. Что-то по-настоящему важное. Уж слишком он выбивался из числа прочих жертв.
Дверь распахнулись и грохнула о стену. В кабинет ввалился всклокоченный, но довольный Марек.
— Нашел! — закричал он, и я немедленно замахал руками.
— Громче поори! Чтоб не только этаж, а все управление услышало. Капрал Бродски и магистр Вильк продолжают вести дело!
— Нашел! — в тон моему шипению, пробормотал Марек, бесшумно закрыл дверь и на цыпочках пошел ко мне.
— В вещах покойного карточка была, с адресом.
— Да не пищи ты, как холодный чайник на углях, — фыркнул я, — нормально говори. — Что пообещал за сведения?
Карточка перекочевала ко мне, а помощник стушевался и опустил голову.
— Люсинду на свидание пригласил...
Я поперхнулся смехом, а из глаз брызнули слезы. Люсинда Бряк молодая очаровательная следовательница без семейных обязательств, души не чаявшая в сиреневых рюшах и рыжих парнях. С этим прицелом я отправлял на дело Марека. Думал, построит немного глазки, улыбнётся, но на серьёзные жертвы, я клянусь пресветлыми богинями, не рассчитывал. Люсинда — полутролль! Семь футов ростом и центнер весом. Хорошо хоть не зелёная. Хвоста я тоже не видел, но ведь она его может прятать. В каждой девушке должна быть загадка.
— Недооценил твою смелость!
— Я же для дела, — обиделся Марек, — я может маленьких люблю.
— Да будет тебе, — еле выдавил я. — Своя ноша не тянет...
— Вот и несите её сами, — огрызнулся помощник.
— Припою такое не под силу, — делано вздохнул я, и добавил, чтобы отвлечь его от тягостных дум. — С некоторых пор, для меня любовь под запретом.
Насупившийся Марек взглянул на меня с жалостью. Тогда я хлопнул ладонью по столу, и сказал:
— Похохотали и будет. Что у нас там с адресом... — кусок тисненного пергамента пестрил витиеватыми каллиграфическими завитушками: 'Пан Ясь Дарецкий, мастер сновидений. Устранение кошмаров и навязчивых снов разной степени сложности. Зодчек, Книжный квартал, улица Песочная'. Вот так хоровод!
— Когда уходит ближайший баркас в Зодчек?
— Так эта... — помощник почесал голову, ещё больше взлохмачивая рыжие вихры. — В девять, кажись.
— Успеем! Возьми-ка нам два билета, — я кинул ему монету из кошеля Ендриха Ночвицкого, — и жди у причала.
Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'
Странная вещь полуночное бдение. Никогда не знаешь, каким сюрпризом обернется. Лишь после того, как я бодро плюхнулась с зажатой в руке карточкой на кровать, вдруг осознала, что не хочу спать. Ну, вот нисколечки. Между прочим, уникальное состояние, для такой засони, как я. В голове назойливо вертелась мысль, что мне надо в Зодчек, срочно! Главное придумать объяснение для Врочека. Не говорить же старику, что мне требуется консультация мастера сновидений из-за книги, которую я не должна уносить из лавки. Съесть меня пан Франц, конечно, не съест, но пожует изрядно.
Озадачено обведя взглядом нехитрое убранство своей комнаты, терявшееся под серым пологом вступавшего в свои права раннего утра, я остановилась на рабочем столе, где тускло поблескивал флакон чернил. Открытый! Ай-яй-яй, непорядок какой!
Если в меня что и вколотили за время обучения, так это то, что кисти нельзя оставлять в воде, а тушь и чернила — открытыми. Из первых вылезет ворс, а вторые можно запросто опрокинуть на работу.
Хм-м... по лицу расползлась довольная улыбка. Кажется, я знаю, что скажу Врочеку, выпрашивая неурочный выходной. А после, главное успеть на утренний баркас и, здравствуйте, пан Дарецкий! Довольная собой, я вприпрыжку поскакала в ванную.
— Гоните Сняву прочь,
Великих дел довольно спозаранку
И чтоб не смежил веки
Нахала сонный поцелуй
Носки мы вывернем три раза наизнанку...
Бодро напевала я себе под нос песенку из представления уличного театра. Про носки они, конечно, сморозили полную чушь, но песенка была так забавна и так соответствовала моему утреннему настроению, что я решила пропустить эти мелочи мимо себя.
В лавку я ввалилась, пребывая в приподнятом настроении, но озадачено застыла в проеме, не совсем понимая, какого лешего всегда спокойный и причесанный пан Франц скачет в одном исподнем и съехавшем набекрень спальном колпаке с сачком наперевес. Ася, полупрозрачным мороком, висящая у стола, покатывалась со смеху. Лишь расслышав писк и отчаянное верещание, я заметила троицу из волшебного народца упрямо тащившую к выходу кулек с леденцами. А поскольку каждый из них считал, что главный именно он, выходило у них, как в сказке про сильфа, гнома и водяного. Где сильф пёр в небеса, гном — под землю, а водяной — в озеро.
Тут пан Франц решил, что хватит с него дурной беготни, и пошел в решающую атаку. Фейри заверещали ещё громче, и рванули в разные стороны. Кулек лопнул, рассыпая вокруг разноцветные сладости. Наглые малявки, подхватив, кто сколько успел, пища, кинулись к выходу, и, ловко пропетляв между ветвями проснувшихся древесов, вылетели вон. Врочек, грозно потрясая сачком, оступился, поскользнувшись на рассыпанных леденцах, и с грохотом растянулся на полу.
Я, наконец-то захлопнула двери, и поспешила к нему, стараясь не наступать на коварные конфеты.
— Что-то ты рано сегодня... — подозрительно прокряхтел Врочек, с моей помощью поднимаясь на ноги и потирая тощую поясницу.
— Согласна приходить так всегда, если вы продолжите свое выступление в портках против нечисти, — хихикнула я.
— Не язви, — беззлобно огрызнулся пан Франц, — я наконец-то выяснил, кто крадет сладости в моем кабинете!
— И атаковать их сачком — лучшее, что пришло в твою седую голову, Францишек! — хмыкнула Ася, — пожалел бы меня, старую, я себе чуть нутро от смеха не надорвала!
— Было бы что надрывать, — чуть смущенно буркнул старый книгопродавец, — и вообще, кыш отсюда, покойница!
— Ха, да больно надо! — Ася с гордо задранной головой ускользнула вглубь лавки.
— Так чего так рано-то? — продолжил допытываться Врочек, кутаясь в принесенный из комнаты халат.
— Отгул бы... Мне в Зодчек нужно.
— Сегодня, что ль? С чего это тебе приспичило? — подозрительно сощурился он.
— Сегодня, — постаралась изобразить кристально честные глаза я, — чернила закончились, а работы, вы сами знаете, сейчас выше крыши.
— А в Кипеллене ты их, конечно, купить не можешь. Продавцы рылом не вышли? — Врочек уже откровенно издевался.
— Ну, хорошо, — пожала я плечами, — куплю в Кипеллене, пусть потом у пана Вилька иллюстрации при первой же сырости поведет...
Упоминание Вилька заставило старика пойти на попятную.
— Это тебе что, киноварно-дубовые нужны? Ну ладно... — он тяжко вздохнул, будто я просила у него не выходной, а душу на заклание. — Езжай, но чтоб завтра на работе была, как штык! И бардак этот — он указал на пол, — прибери сейчас. Ближайший баркас в девять отходит, успеешь, — и, шлепая домашними туфлями без задников, грозный начальник поковылял наверх, болезненно держась за поясницу.
Глава 5 в которой всему виной стечение обстоятельств
Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи
Колокол на храме Четырех Пресветлых разогнал морозно-сонную тишину утра, оповестив о начале благого времени восемь раз. Я сошёл со ступеней управления Ночной стражи и полной грудью вдохнул колкий воздух, изгоняя остатки табачного дыма из легких. Потянулся и замолотил руками по воздуху, едва удержав равновесие. Обледеневшая лестница чуть не ушла из-под ног, подтвердив мои вчерашние подозрения о гололеде. Осень самая склочная и подлая пора! Она выбивает почву из-под ног, когда еще веришь, что зима далеко.
Я кое-как уперся в скользкие плиты тростью, стиснул набалдашник и снизу выскочил толстый четырехгранный шип в пять дюймов длинной — мой маленький секрет для непредвиденных ситуаций. Сойдёт и для обледенелой мерзости под ногами.
Пройдя полквартала, как одноногий шилоног, я едва не бросился под колеса, чтобы поймать экипаж и перестать изображать придуманное чудовище. Под промерзшим кожаным пологом оказалось холоднее, чем на улице, но хотя бы не разъезжались ноги. Нестерпимо воняло плесенью, даже пришлось заткнуть нос платком.
— Гони! Довезешь до верфи Мнишека за пять минут, получишь пять растов!
Возница цокнул на лошадей, и экипаж понёсся через город. Колёса, может и проскальзывали по наледи, но казалось, что мы летим. Видимо кто-то очень хотел получить обещанную прибавку, и небольшой порт быстро приближался. Он годился для спуска новых судов, швартовки пассажирских баркасов и разгрузки пришлых посудин. Имя Мнишека стояло только в названии верфи, на деле ею ведали каперы и контрабандисты. О них знала Ночная стража, портовая управа и городской совет. Знал весь Киппелен от книгопродавца, прикупавшего через налаженную сеть раритетные фолианты до градоначальника — большого любителя султанешского табака, которого в Кипеллене днем согнем не сыщещь, а если и удастся, то по такой цене, что проще бросить курить. Поэтому каждый получал свою выгоду и жил припеваючи, а владелец верфи, достопочтенный пан Мнишек, имел свою долю с контрабанды.
Растия хоть и выходила к Янскому морю, но к такому пестревшему рифами и скалами мелководью, что об обширной морской торговле могла только мечтать. Мелкие городишки и рыбацкие деревеньки рассыпались по всему побережью, но портовыми, да и то с натяжкой, назывались только Зодчек и Кипеллен в заливе Святого Щуся, да Градижск-на-Рванке на востоке Рваной косы.
— Приехали, пане, — постучал в стенку возница, прерывая барабанную дробь моих зубов.
Стараясь не слететь со ступеньки, я выбрался наружу и кинул извозчику заслуженные пять растов8. У причала меня уже поджидал Марек, пританцовывающий от холода. Из теплых вещей на моём помощнике красовался лишь красный вязаный шарф, а шерстяной сюртук, бриджи и толстые чулки не очень-то спасали от колючего морозного воздуха. В Зодчеке, конечно, должно быть теплее, но по пути Марек рискует превратиться в ледышку.
— Ну как, достал? — заговорщицки осведомился я, пряча улыбку в усах.
— В лучшем виде, пан Вильк! — Марек протянул мне помятый квиток.
— Тогда на борт, капрал, а то я рискую потерять обоих помощников, — криво усмехнулся я, сочувственно взглянув на его синие руки.
Над баркасом уже покачивался заиндевевший парус, а всю палубу, кроме капитанской рубки скрывал невысокий навес. Забравшись по сходням, мы юркнули под него и блаженно застыли. От нескольких жаровен разливалось ласковое тепло, а царящий полумрак убаюкивал и обещал приятное путешествие. Летом на баркасе оставляли одну крышу из плотной материи, зимой же пассажирский павильон обтягивали толстым войлоком, пропитанным особым составом защищающим пассажиров от дождя и холода.
— Хорошо! — выдохнул Марек.
— Как у Люсинды под боком, — едва слышно хрюкнул я, так чтобы он не расслышал, и добавил громче: — Выбирай лучшие места!
В дальнем углу павильона уже кто-то сидел. Когда глаза привыкли к полумраку, меня передёрнуло. По сиденьям распласталась жуткая горчичная шаль, похожая на крылья гигантской огнёвки — мерзкого ночного мотылька, всё с того же злополучного Янского архипелага. Из рыжего кокона, в коем я с трудом опознал скрученный шарф, высовывались пышные короткие кудряшки. Ещё пару бессонных ночей и я бы принял это дремлющее 'чу́до' за 'чу́до'-вище и испепелил огненным заклятьем. Врочек бы потом конечно ругался, но готов поклясться, что моя собственная жизнь стала бы чуточку радужнее. Стараясь не обращать внимания на надоедливую девицу, я выбрал место подальше и с наслаждением вытянул покалеченную ногу. Влезла в мой дом! В мой кабинет! В мой стол! Её уже слишком много в моей жизни. Это неспроста! Рисунок только отговорки, он не стоил и презентованной коробки шоколада. Она затевает что-то ещё, скорее всего такое, что я ещё пожалею, что не испепелил её на месте.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -
8. Раст — серебряная монета в Растии. Двадцать растов — один левк (золотая монета). назад
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -
Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'
Бледное от легкого морозца солнце расцвечивало жидким серебром осеннее море, к середине жовтня перекрасившееся из зеленоватого в серо-бурый. Холодный воздух мерзко покусывал за уши, напоминая, что уже далеко не травень9 и надо бы надеть шапку, а не полагаться на тепло собственной шевелюры, которая, к слову сказать, хоть и напоминала порой спутанное овечье руно, совершенно не грела.
