Спартак 2

Одним словом обстановка с каждым днем в городах накалялась и все ждали помощи от наместника Верреса, который переживал не лучшие минуты своей жизни.

Застигнутый врасплох сообщением о восстании рабов на западе острова, он не мог принять решения. Разум и логика говорили о том, что нужно было оставить Мессину и как можно скорее идти вглубь острова, уничтожая разрозненные очаги восстания, пока они не слились и не сплотились в одно единое, как это было в прежние восстания.

Но при этом, претор не без основания подозревал, что восстание рабов, есть хитрая попытка Спартака заставить его покинуть столь выгодные позиции у Мессины. И пока он будет наводить порядок на острове, рабы смогут переправиться через узкий, но очень сложный и трудный Мессинский пролив.

В этом мнении его убедило сообщение о появлении по ту сторону пролива вооруженного отряда, который он принял за авангард войск Спартака, а также то, что готовясь к отражению набегов киликийцев на берега Сицилии, Веррес создал отряды самообороны, которые могли самостоятельно навести порядок в своих городах и их окрестностях.

В этой мысли претор был столь сильно уверен, что даже когда ему сообщили о высадке вблизи Панорма войск Спартака, он не сразу в это поверил. Посчитав, что люди ошиблись, приняв киликийцев за спартаковцев и только по прошествию двух дней, претор отдал приказ покинуть Мессину. Первоначально Веррес намеривался разгромить Спартака, именно его имя называла людская молва в качестве командира вражеского войска, а затем навести порядок на острове, однако судьба безжалостно перечеркнула его планы. Не успело его войско покинуть Мессину, как пришло сообщение, что в соседнем городе Катана, вспыхнуло восстание рабов. Из обрывочных сведений трудно было судить, полностью захватили рабы город или нет, но и этого было достаточно, чтобы среди, казалось бы, усмиренных воинов сицилийцев вновь не начались волнения.

Волнения приняли столь сильный характер, что боясь окончательно расколоть и потерять войско, Веррес двинул солдат к Катане.

Когда войско претора подошло к городу выяснилось, что местный гарнизон смог самостоятельно подавить выступление рабов, попытавшихся под покровом ночи захватить город. Едва узнав об этом, Веррес незамедлительно отдал приказ ликторам распять на крестах незадачливых гонцов укравших у него столь драгоценное время.

В своем решении претор был непреклонен, несмотря на многочисленные заступничества со стороны местных властей. Дав центурионам два часа на исполнение своего приказа, он терпеливо ждал его исполнения, неторопливо переворачивая время от времени клепсидру.

Когда же центурионы доложили, что не успели выполнить его распоряжение, наместник милостиво добавил им ещё полчаса, сказав, что по истечению этого времени, кресты будут готовить уже для них. Стоит ли говорить, что приказ претора был выполнен точно в срок.

На вопрос эдила Катаны, зачем было нужно казнить несчастных, Веррес холодно ответил, что сделал это для лучшего понимания его воинам личной ответственности за общее дело.

— Ни у кого не должно быть никакой иллюзии, что с него не спросится за невыполнение приказа командира.

Укрепив столь жестко дисциплину среди солдат, претор выступил навстречу Спартаку, но перед этим приказал реквизировать запасы продуктов у местных торговцев на нужды своего войска. Из-за блокады восставшими рабами окрестностей Мессины его воины также остро нуждались в продовольствии, а лошади в фураже. И вот тут вновь случился непредвиденный поворот в планах Верреса. Торговцы Катаны, согласились отдать воинам наместника провиант, но взамен потребовали от него военной помощи.

Город остался в руках римлян, но восставшие рабы по-прежнему перекрывали дороги и чтобы Катана, не умерла с голоду, нужно было навести порядок в её округе. И как не уверял Веррес торговцев, какие слова он им не говорил, они твердо стояли на своем и он был вынужден оставить в городе отряд, под командованием Марка Сабина.

Как не спешил римский полководец не дать возможности незваным гостям проникнуть внутрь Сицилии, он не смог этого сделать. Войско наместника встретились со спартаковцами точно посредине острова, вблизи города Хенна.

Напуганные расправой над гонцами, разведчики претора очень внимательно наблюдали за врагом, считали его отряды и привезли Верресу две важные новости. Оказалось, что силы спартаковцев были примерно равны силам наместника, а также, что войско восставших рабов возглавлял не сам Спартак, а один из его командиров.

Одновременно с разведчиками в палатку претора пришли гаруспики и сказали ему, что согласно гаданию боги обещают римлянам свое расположение. Обрадованный этими известиями, претор приказал атаковать противника, чье войско занимало менее выгодную позицию, чем войско Верреса и не могло использовать часть своих сил.

Все указывало, что наместник одержит над врагом победу, однако в дело вновь вмешался его величество случай. Менандр не обладал и половиной тех талантов, которыми обладал Спартак, но пройдя под его руководством кровавую школу, стал грамотным командиром. И когда местные рабы рассказали ему о том, что можно обойти крутой холм прикрывавший правый фланг римлян, он без колебания отправил туда большой отряд галлов под командованием Амбиорикса. Выросшие в предгорьях Альп, галлы не только смогли быстро пройти по небольшой тропе, но и поднялись по скалам.

По горькой иронии судьбы, спартаковцы вышли точно к ставке наместника, наблюдавшего за ходом битвы с небольшого возвышения. Смелым стремительным ударом, воины Амбиорикса смяли небольшую охрану Верреса, самого наместника и вместе с ним и жрецов давших неверное предсказание об исходе сражения.

Впрочем, несчастных гаруспиков нельзя было в полной мере упрекнуть в непрофессионализме своего дела. Бессмертные боги явил римлянам свое расположение, позволил многим римским легионерам не пасть под мечами спартаковцев на поле боя, а благополучно укрыться за стенами Хенны. Отсрочив тем самым их горестный час, поскольку после смерти наместника уже никто не мог защитить города Сицилии кроме них самих.

Глава VI. И вторые станут первыми.

Сказать, что Терния приняла Юлия Цезаря и его спутников с распростертыми объятиями, значит, не сказать ничего. Благодаря тому, что город был расположен на Флавиевой дороге, гонцы от верховного правителя Италии оказались в нем раньше Гая Юлия и его спутников. И как результат подобной оперативности, было согласие городского совета признать над собой власть Спартака.

Глава совета Гней Сильвий замахал руками на Цезаря когда услышал его слова с призывом бороться против захвативших власть рабов.

— Мы маленький город и мы не хотим быть разменной монетой чьих-то мало чем подкрепленных политических амбиций. Когда был римский сенат, мы признавали над собой его власть, теперь вместо него верховный правитель, и мы вынуждены ему подчиниться.

— Так-то вы отблагодарили Рим за дарованное вашему городу римское гражданство!? Где же ваша совесть и честь?! — взорвался от негодования Юлий. По дороге из Вейи в Тернию он простыл, и недомогание давало о себе знать. Ранее сдержанный и осмотрительный, Цезарь позволил дать волю эмоциям, которые самым пагубным образом сказались на его общении с магистратом.

— Да, кто ты такой!? — в гневе воскликнул Сильвий. Будучи по своей натуре человеком амбициозным, он не мог терпеть, когда ему открыто, перечили и ставили под сомнение его слово. — Грязный, неизвестно откуда взявшийся проходимец, назвавшись начальником римской милиции, будет мне читать мораль!? Уходи отсюда по добру по здорову, пока я не приказал стражникам выгнать тебя вон! Сначала из магистрата, а затем и из самого города!

Угроза, прозвучавшая из уст эдила, представляла собой серьезную угрозу, но перейдя невидимую черту, Цезарь не мог остановиться.

— Напрасно, совсем напрасно, раньше времени вы хороните Рим и республику! Да, город Рим пал, но римская республика продолжает существовать в её городах и их много. Ещё остались и легионы Рима, которыми командуют консулы Метелл и Лукулл. В скором времени они вернуться в Италию, разобьют рабов и тогда каждый, кто предал республику и перешел на сторону врага, ответит за свои действия.

— Когда-нибудь консулы действительно приведут в Италию свои легионы и с благословения великих богов разобьют Спартака, но только это будет не сегодня и не завтра. И пока их здесь нет, мы вынуждены сами заниматься своим спасением, всеми, доступными нам способами. И делаем мы не из любви к верховному правителю Италии, — лицо эдила исказила презрительная гримаса, — нет, мы делаем это из любви к жителям Тернии. Ибо в случае отказа нас всех ждет смерть от рук его воинов. Будь они трижды прокляты!

— Спартак умело играет на страхе, что возник после падения Рима! Они ловко запугивает города Италии угрозой смерти и разорения, но при этом не может выполнить её! Тарент, Брундизий, Капуя, Неаполь, Медиолан, Аквилея и многие другие города не признали власть Спартака, и он ничего им не сделал. Он не может быть повсюду и сразу одновременно, и чем раньше мы изживем из себя страх перед рабами, тем скорее мы сможем разгромить их своими объединенными силами — пытался аргументировать Цезарь, но Сильвий не желал его слышать. На данный момент у эдила была своя, маленькая местечковая правда, дороже всех остальных правд вместе взятых.

— Союз городов большая сила, спору нет. Только все кого ты перечислил от нас далеко, а Спартак близко и у него хватит времени и сил прийти и поголовно уничтожить Тернию. Так, что сейчас каждый сам за себя.

— Но только в единстве римских городов наше спасение! Так было когда галлы взяли Рим, когда к его стенам подошел Ганнибал и когда в Италию вторглись кимвры. Так будет и сейчас. Нельзя начать дело, не разбив яиц! — напомнил эдилу одну из римских пословиц Юлий, но вновь его слова пропали втуне.

— Преторы и проконсулы, Красс, Лукулл и Помпей со своими могучими легионами пытались противостоять Спартаку и где они теперь? Что стало с их телами и телами их солдат? Гниют в земле или их пожрали дикие звери! Я эдил Тернии и я отвечаю за жизнь своих горожан. Я хочу, чтобы они жили в своих домах и своих семьях, а не были убиты рабами и не скитались в поисках приюта — последние слова были намеренно сказаны в адрес Цезаря и его и без того красное лицо стало пунцовым.

— Если не пробовать бороться, а только лишь держаться за свое — Спартак действительно захватит всю Италию и Республике придет конец! — в запальчивости выпалил Гай Юлий и теперь, настала очередь краснеть эдила.

— Ты посмел обвинить меня в трусости!? Меня, Гнея Сильвия!! Человека, который сражался вместе с Луцием Суллой Счастливым у Коллинских ворот! Ты жестоко поплатишься за это! — взревел Сильвий. — Эй, стража, взять его и отвести в тюрьму!

— Господин эдил, разве вы не видите, что Юлий серьезно болен! — воскликнул находившийся во время беседы Лентул Назика. Он был дальним родственником Цезаря и проживал в Тернии. — Его сильно лихорадит, он не в себе и потому говорит всякую чушь! Не отправляйте его в тюрьму, он там умрет!

— Болен и не в себе!? — воскликнул эдил. — Напротив, я считаю, что его рассудок ясен и чист, а речи его не лишены рассудка, хоть и опасны для народа! Такому самое место в нашей тюрьме, где тоже лечат.

— Господин, не лишайте престарелую мать единственного сына, вместе с которым они чудом избегли смерть от рук подлых рабов в Риме! Что скажут жители города, когда узнают об этом.

— Они скажут, что никто не смеет обвинять их эдила в трусости и должен понести справедливое наказание за это.

— Я взываю к вашему милосердию, господин эдил. Нельзя нам в столь трудное время без лишней надобности ожесточать свои сердца.

— Ты взываешь к милосердию моего сердца, Лентул Назика? — насмешливо проговорил Сильвий, скривив рот.

— Да, господин.

— Хорошо, я проявлю его к твоему зарвавшемуся родственнику. Я не отправлю его в темницу, чтобы он там умер в безвестности. Я оставлю ему жизнь, но за нанесенное мне оскорбление он понесет наказание. Тиберий! — обратился эдил к начальнику стражи, что стояла в дверях привлеченные громкими голосами эдила и его посетителей, — выпорите этого красавца розгами перед моими окнами, за оскорбление государственного лица.

— Нельзя ли отложить наказание до тех пор, пока он не выздоровеет!? Ведь он очень слаб и может, не выдержит такого наказания, господин. Может быть, стоит ограничиться штрафом? — предложил Назика, хорошо зная, как обстоят дела в городской казне, но охваченный гневом эдил не поддался коварному соблазну.

— Штраф дело хорошее, но я караю людей не ради денег, а для того, чтобы остудить горячие головы нашего города, которые думают примерно также как и он. Его пример будет другим наука, — эдил важно поднял указательный палец. — Всыпь ему двадцать розог, Тиберий и он полностью свободен. А чтобы его поросячий крик во время экзекуции не пугали добропорядочных горожан нашего города, заткните ему рот!

Сказано — сделано и по кивку головы своего начальника стражники скрутили Цезаря и бесцеремонно вытащили на улицу, предварительно вбив ему тугой кляп в рот.

Для любого римского гражданина публичная порка была тяжким наказанием как телесно, так и духовно. Ибо каждому римскому мальчику с детства вбивалось в голову, что он особенный человек по факту своего рождения в Риме по сравнению со всеми другими жителями Ойкумены. А для патриция, родословность которого велась от самой богини Венеры, и уже шагнувшего во властные структуры римской республики, подобное унижение было просто невыносимым.

Обычно, уже после второго удара розгами провинившийся человек начинал громко причитать, а после пятой молить о милосердии, однако рот у Цезаря был заткнут, и было неизвестно, кричал ли он во время экзекуции или молил о пощаде. Державшие его стражники только видели, что после каждого удара он вскидывал голову и при этом, взгляд его был полон не раскаяния, а ярости и ненависти.

Уже тогда у командовавшего экзекуцией Афрания Бура появилась подспудная мысль засечь оскорбителя эдила до смерти. Жизненный опыт подсказывал ему, что бывший начальник римской милиции может быть опасен как для него лично, так и самого эдила. Однако присутствие рядом с ним во время наказания Лентула Назики не позволила ему это сделать по собственной инициативе.

Мигни ему многозначительно Гней Сильвий в момент отдачи приказа и Афраний сделал бы все как надо, благо опыт у начальника стражи в этом деле имелся. Однако полностью уверенный в своих силах эдил только умыл руки и, отсчитав назначенной количество ударов розгами, Афраний приказал освободить Цезаря.

С окровавленной спиной, униженный и оскорбленный потомок богини Венеры не мог самостоятельно встать со скамьи, на которой его секли. Из глаз его лились слезы, изо рта вырывалось клокочущее дыхание вперемешку с кашлем и слюной. Стоявший рядом Бур очень надеялся, что Цезарь будет ругать и проклинать его или Сильвия. За это его можно было привлечь к новому наказанию, но Юлий не предоставил ему такую возможность и Афраний покинул площадь перед храмом Юноны.