— ... Но какой такой интернационализм на нашем рынке?! Там же стояла толпа — вот почему шакалы в любом мире сбиваются в толпу? Там была толпа уродов, козьи морды, корта-ан-газа, и никаким интернационализмом не пахло, а пахло ненаказуемым хулиганством! Стоят и каждой девушке предлагают познакомиться-прокатиться — даже если она с парнем, даже если она с мужем... понятно, что их много, понятно, почему не связывались — но кто они такие?! Это же отбросы родов! Их выгнали отовсюду, и они собрались здесь! А роды, как и столетия назад, пасут скот, растят детей, обихаживают сады и строят дома! И вот их я готов уважать! А эти — ит-тырк-кнорк! И даже кнурсе! Вот так им и сказал, и гонялись они за маленьким мальчиком с ножами! Не догнали, потому что пьют много — и курят всякую дрянь! И тогда побежали жаловаться в имперскую полицию! Э... в милицию то есть. А теперь еще и вы их защищаете! Что, понравилось, что предлагают познакомиться-прокатиться? Так это не интернационализм, это... вот, блин, забыл слово, у нас же еще классный час был на эту тему...

— Переписчиков!

— Их бы камнем по голове!..

Эре — и степь

...И получалось из его размышлений, что Творец здесь ни при чем. Получалось, каждый и есть творец своей судьбы. Вроде банально, но как свежо, когда в приложении к собственной личности! Ведь живут же люди в деревне? Живут. Ни за кем не гоняется имперская полиция. Ну, практически ни за кем. Надия не в счет — она влезла в высшие разборки и не захотела вылезать. Вот и получает свой процент риска. А Яха... вот уедут полицейские, и пойдет у нее жизнь, как и предполагалось — в город, а там на дно. Зато придурки с ножами не носятся по рынку ни за кем — только за ним! Потому что все остальные утерлись и пошли дальше. И девок у степняков он бросился отбивать, не другие. Засветил себя, между прочим, перед эпсаром. А вот братья Собаки не бросились. А братья Гончары бросились — но потом, вместе со всеми. Мог бы вообще в шкафу, блин, пересидеть! А потом бы уехал на мандривке в город! Заодно бы узнал, что это такое — мандривка. Говорят, магия... Ну-ну. Что-то он не только магии, но даже теоретического обоснования возможности оной ни в одном из миров не встречал!

Мог бы... мог бы — и надо бы! — помогать отцу в гончарной мастерской, как остальные братья! Сад обихаживать, товары возить... на мандривках, блин, что бы это ни было! А потом, в свое время, взять в жены здоровенную работящую девойку — и поднимать детей, чтоб было на кого опереться в старости! Утопиться, что ли, да начать по новой, только на этот раз правильно?

Стоп, только не спешить, одернул он себя. Ведь было уже. Была попытка правильной жизни. Была? Ну... да, признался он сам себе. Забыл про оружие, про запасные укрытия и пути отхода, забыл про все. Был работящий мужик по прозвищу Грязный Топор, Кыррабалта. Грязный, а вовсе не Черный, как врут в легендах. Потому что работа у него такая была. Корчевка леса, например. Были дети и красавица жена, которую Яха напоминает до пронзительной боли в груди. И был полицейский отряд... И не его ведь грабили, а односельчан — вот что обидно! А Кыррабалта — он мужик совестливый, сострадательный, соль земли, опора нации... как взял свой топор, как размахался, придурок, и случилось то, что случилось. Полстраны в пожарах да десяток слезливых баллад-легенд на выходе. Парочка баллад, кажется, до сих пор в обращении.

Я долго живу, в этом дело, напомнил он себе. Этап мирной жизни — это просто этап. Он был и прошел. Давно, надо полагать, еще до йогина-основателя, чтоб ему подавиться дыханием бхастрика! Люди-то едва успевают первый этап осознать. А он — идет вперед. Вот, сейчас этап бессмертия памяти, потом еще что-то будет на голову...

Красиво подумано — но ведь неправильно! При чем здесь этапы?! Просто он... не боится смерти? Не так уж дорожит мирной жизнью? Да. Не смерти он боится, а сопливого младенчества, да и то... переживет еще раз, если придется. И мирной жизнью не дорожит, это верно. Что-то, видимо, понял важное йогин-основатель, ежели все последующие реинкарнации стягивало на ... убийства? Нет. Да. На убийства — но по уважительным причинам, вот как правильно! И это стало сутью личности. На стремление власти удавить — отвечать тем же.

Ах ты, поганец, тихо обозлился он на йогина. Ты у нас справедливый, значит? Заступник обиженных, да? Вот о чем тебе мечталось, получается, в йогических трансах на камнях Тибета — как бы грохнуть всех, обидевших тебя и близких? Для того и бессмертие памяти намолил — чтоб опыта убивцы накоплялось?! Ну ты и поганец! Как всем реинкарнациям нагадил! То есть не ты — я... э, какая разница, если нагадил?!

— Извини, Творче! — покаянно сказал он. — Напраслину на тебя возводил! Хороший мирок ты сваял, признаю! Это просто я не в ногу иду. Блин, встретился бы мне хоть один йогин! Да где его взять в степи-то? Они, гады, все на югах предпочитают. И это, в общем, понятно. Любой бы предпочел.

А степь менялась. Вроде и отъехал всего ничего, а трава заметно пониже, и желтого больше, чем радостно-зеленого. А как же сто двадцать дней в году осадки? Дожди только в предгорьях? А как это возможно? Э, Берен-йот-гали в этом разберется!

Непонятного вообще много набралось. За последние пару суток. Ага, а предыдущие пятнадцать лет, получается, спал? Ну... да. Вот сейчас и не получается увязать все, что увидено. Мало информации. К родовой памяти обратиться? О, там такое увидишь, Надия-ир-Малх ни в какое сравнение не идет. Но то, что удалось осмыслить, однозначно указывает на посттехнический мир. Только странный он. Вот раковины связи — это понятно. Отец Надии подозрительно быстро объявился — тоже понятно. Орбитальные системы позиционирования, что же еще. Совмещенные с ген-датчиками для важных персон. А латы у полицейских? Вот не сырое это железо, клянусь памятью Тэмиркула-кузнеца! А железо в деревне — как раз сырое. Получается... что?

Картина получалась неприятной, особенно в сочетании с сухой степью, что могло указывать на попытки управления климатом. Думать о таком не хотелось. Пока что не хотелось. Тем более что степь, даже спаленная зноем, была прекрасна. Качались золотые травы в танце легких ветерков. Изумрудно зеленела трава по оврагам. Ежевика заплетала глинистые откосы сплошным ковром. Шумел камыш на мелководье Ирчи. И родилась мелодия...

Он пел, позабыв обо всем на свете. Пел так, что дрожал воздух над холмами. Пел так, как пел когда-то вольный дух степей Имангали, по прозвищу Черный Аркан. Естественно, черный, а как без этого? У поэзии героических прозвищ — свои законы. А он был героем, Черный Аркан. Героем — и певцом.

Так что она объявилась перед ним совершенно внезапно. Открылась за очередным холмом во всей красе — грязная, растрепанная, босая. Синяя, некогда праздничная юбка — в состоянии тряпки. Белая рубаха — уже не белая. И даже не серая.

— Ну ты и хорош орать! — выговорила Яха восхищенно. — Я на твой голос часа два иду! А тебя все не видно! А голос между холмов так и мечется!

— Опа! — только и сказал он. — А ты-то здесь как? Тебя украли — или нет?

— Да... я и не знаю! Сначала украли. А потом — я пошла, а за мной никто не погнался! Обидно-то как! Я что, даже степной пьяни не нужна?

Яха украдкой смахнула злую слезинку, а потом не выдержала и разразилась бурными, по-детски искренними рыданиями, даже конь испугался и заплясал, как бы невзначай отодвигаясь подальше.

— Горе ты мое! — вздохнул он. — Не переживай так, они еще погонятся. Просто они сейчас упились все, если я правильно понимаю, во спасение от латников. Но вот очухаются и погонятся обязательно! И догонят. Э... так ты хочешь, чтоб тебя догнали вдесятером? И еще раз догнали? Так не проблема, я могу за холмиком подождать, чтоб не мешать вам всем.

Все же они удивительно быстро приспосабливались друг к другу. Вот, Яха поняла намек с полуслова — и разоралась на всю степь. И чуть не пришибла со злости коня, а ведь на нем еще ехать и ехать. Ну, зато забыла про слезы.

Глава десятая

Эпсар — и те же

Эпсар шумно выдохнул, настраиваясь на боевой лад. За спиной у него выстроился клином второй десяток — ребята достаточно опытные, чтоб загасить любую неожиданность, но еще не утратившие способность подчиняться приказам. Ну, где у нас там сопливый берьх? Он вытянул руку, властно толкнул калитку — и уперся взглядом в неестественно синие глаза. И сразу понял, что свой второй десяток он несколько переоценил.

— Ну, заходи, — разрешил эльф. — Или ты калитку открываешь не для того, чтоб зайти?

— А... э? — сказал эпсар. — А я перед калиткой... а вы в калитку... как?

— Какой больной ишак там шараборится? — раздраженно донеслось со двора.

— Это наш эпсар, — дружелюбно просветил первый эльф. — Спрашивает, как мы сюда попали. Кажется.

— Через калитку! Он что, не знает, что от реки есть калитка?

— А как он тогда по девкам ходит?

— Наверно, через парадный вход?

— О, какой брутальный у нас эпсар! А по виду...

— Отставить операцию, — со вздохом скомандовал эпсар. — Десятник, принять под охрану усадьбу тхемало. Под неусыпную охрану! И — выстави наблюдателя, как положено по уставу!

— Со стороны степи? — почтительно уточнил второй десятник.

— Со стороны дороги в город! Учишь вас, ишаков, и все равно не понимаете, откуда главная опасность.

Эпсар прошел в калитку и аккуратно прикрыл ее за собой. Ему вовсе не нужны были лишние свидетели его унижения.

Во дворе у гончара бесцеремонно расхаживали эльфы, совались в мастерскую, в сыроварню, в сад, из сада... и ощущались они как целая толпа, хотя и были впятером, как и прежде. На крыльце дома в философском спокойствии посиживал Кола Гончар и с непонятной иронией следил за эльфами — и за своей красавицей женой, нервно теребившей платок в дверях летней кухни.

— Нашел защитника для девы Бессмертных? — строго спросил эльф.

— А разве он кого-то искал?

— А что, наш эпсар способен кого-то найти?

— Он даже калитку к девкам не нашел!

— А вот...

— Я его нашел, — с мстительным удовлетворением сообщил эпсар. — Это пятнадцатилетний мальчик. Сын вот этой прекрасной дзуды. И, я вам скажу, очень странный сын! Вам до него еще расти и расти.

— Он над нами издевается! — моментально определил эльф.

— Или врет!

— У прекрасной дзуды замечательные дети! Все в отца!

— Мы же только что их смотрели! И их жен — тоже!

— И жены у них замечательные!

— Он не похож на отца! — хмыкнул эпсар, начиная кое о чем догадываться. — Точнее, он не похож на Колу Гончара. Такой... гибкий, быстрый, невысокий... понимаете?

— Совсем как мы! — радостно провозгласил эльф — и осекся.

— О....

— Э....?

— Опа...

Эльфы в некоторой растерянности поглядели в сторону хозяйки дома.

— Ну, блудни, признавайтесь — чей сын? — язвительно сказал Кола Гончар. — Э, радость моя, который из них?

Женщина в затруднении поглядывала на эльфов и не решалась подать голос.

— Понимаю! — благодушно заметил хозяин. — Темно, звезды, романтика, особых примет не обнаружено.

— Что за муж — за женой не уследил! — праведно возмутился эльф.

— А мы теперь разбирайся!

— Это ж геномы проверять!

— А пойдем отсюда!

— Уж мы и в другом месте девок отыщем!

— Кровь Бессмертных! — вдруг сказал первый эльф, и эльфы немного опомнились.

— Э... Надинька? — сказал неуверенно один. — Маринька?..

— Ялинька! — ледяным голосом сообщила женщина.

Эпсар с восхищением смотрел, как эльф, поганец этакий, опустился на колени перед красавицей хозяйкой, нежно дотронулся до пальцев ее бессильно опущенной руки — и как неуловимо дрогнуло и потеплело ее лицо.

— Отходчивая она у меня, — прокомментировал и гончар. — Враз все простила. Так, глядишь, и еще один эльфенок образуется ненароком. И не посмотрит, что за сорок.

Женщина смущенно глянула на мужа и отдернула руку.

— Какой он, наш сын? — негромко спросил эльф.

— Считается местным дурачком, — счел нужным сказать эпсар. — За что его и выгнали из деревни в город. А так — ничего. Странный он только. Как будто старый. Хотя — мальчик.

— Какой наблюдательный у нас эпсар, — рассеянно отметил эльф.

— Но глупый.

— Что нам до его странностей!

— Мы же про цвет глаз спрашиваем!

Кола Гончар прочистил горло.

— На вас не похож! — сказал он уверенно. — Темноглазый и темноволосый. Хотя — да, светлокожий. Но это в маму.

— Я рад, — облегченно сказал эльф-отец. — Мама у него — необыкновенная красавица!

— Потомка эльфов не задевай! — строго предупредил эпсара эльф. — Только мы вправе вершить его судьбу. Из города его вернуть необходимо. Потомку эльфов — здесь самое место. Пусть принцессу оберегает.

— Может, он и не в городе, — пробормотал эпсар.

— Тогда где же? И почему?

— Не знаю. Не знаю.

— Какой профессиональный у нас эпсар! — привычно отметил эльф. — Ну, не знаешь — и не ищи тогда.

— А я хоть что-то еще могу делать? — безнадежно спросил эпсар.

Эльф задумался.

— О! — просветлел он вскоре. — Ты можешь называть себя эпсаром! Еще целый час можешь, вот!

И эльф удалился. А остальные эльфы смотались еще раньше — и совершенно незаметно.

— Умные ребята, — заметил гончар. — Не обижайся на них, полиция. Просто они любят шутить. А так ты им очень даже понравился, они мне сами сказали.

— Ну да, ну да, — пробормотал эпсар. — Чисто по-родственному, вы ж теперь почти как братья — или как у вас называются мужья одной женщины?

— Они сделали мне одно предложение, — добродушно сказал гончар, не обидевшись на подколку. — Так что да, теперь мы как братья. По крайней мере, разделим одну судьбу. И ты тоже с нами. Да они тебе сами скажут. Ну, и мне ты глянулся. Да и Санниэре, если на то пошло.

— Ах, как я горд...

И тут задергалась раковина связи.

— Командир! — возбужденно завопил далекий наблюдатель. — Отмечено движение со стороны города! Занимать оборону?

Предчувствие опасности окатило эпсара ледяной волной. И тут же вспомнилось идиотское замечание эльфа насчет эпсара на час. Ага, идиотское! От них разве дождешься?!

Эре — и законы Аркана

Он твердой рукой держал коня под уздцы и терпеливо ждал. Яха в непонятном смущении примеривалась к стременам. Конь при каждом ее прикосновении вздрагивал и с сомнением косил на девойку лиловым глазом. Перспектива нести на себе богатыршу явно вызывала у него неуверенность в собственных силах. Наконец Яха умудрилась одной рукой придержать юбку от задирания и взгромоздилась в седло. В мужское, естественно. В смущении попыталась прикрыть ноги, чем моментально привлекла внимание единственного находящегося рядом мужчины.

— Вот умеете же вы, блин! — непонятно прокомментировал он и запрыгнул на коня позади нее. — Ну, поехали... да не вдоль реки! Между холмов правь!