...Цапнуть за подбородок что-то не получилось. Берьх мягко отклонился — ровно настолько, чтоб рука провалилась вперед... И тут с ревом и воем по улице проскакали конники. Эпсар даже успел удивиться — чего это на его латников нашло? Но женский визг, вопли, ржание — то ли конское, то ли человеческое — быстро показали, что латниками здесь и не пахло. А зря!

— Степь пришла! — рявкнул подросток. — Эпсар, в сабли!

Знатный у подростка оказался голос! Эпсара аж подбросило — и опомнился он только у калитки. Берьх мгновенно высунулся наружу, что-то высмотрел, посчитал... А эпсар затрясся, и даже не от возбуждения. Говорила же маменька, чтоб не ходил на дело без брони! Жарко, видишь ли! А стрела в живот?!

— Понесутся обратно — выскочи и отвлеки внимание! — четко приказал подросток. — Коней руби!

Сказал — и метнулся через улицу. Какие быстрые, однако, берьхи водятся в деревне. Эпсар, как в тумане, просчитал налетающий топот, выпрыгнул за калитку и вскинул саблю... и понеслось! Морды, лица, копыта, морды! Конники почему-то валились на землю, тут же шлепались голосящие девки, ор стоял, аж в ушах звенело. И внезапно все кончилось. Всего один всадник вырвался из свалки и бешено поскакал, а перед ним на конской спине подпрыгивало что-то синее с белым. Эпсар машинально, словно на стрельбище, выхватил кинжал, широко размахнулся и метнул. Не попал, конечно. То есть попал: лезвие кинжала было высверлено, и внутрь залита ртуть, так что летел он острием куда надо...куда надо кинжалу. И воткнулся точно коню в круп. Конь завизжал от ужаса, пошел боком, а потом прыгнул и невероятными скачками помчался из деревни в степь. А вслед понеслась стремительная черная черточка — и попала бы всаднику промеж лопаток, если б не замечательный бросок эпсара, так воодушевивший коня на пируэты.

— Ит-тырк-кнорк! — с чувством сказал за спиной подросток.

Эпсар торопливо развернулся — и наткнулся на изучающий взгляд. Такой... совсем не детский взгляд. Дурачок, значит?

— Хорошо кидаешь, — заметил берьх. — Спортсмен, наверно?

— Чемпион училища, — машинально сказал эпсар.

— В каком виде?

— Полицейское троеборье... Э, а чем это ты их?

Берьх равнодушно глянул на степняков. Кто-то валялся на земле, кто-то пытался встать и улизнуть, кого-то уже пинали подбежавшие деревенские силачи.

— Камнем по голове... а они на твою саблю все внимание, никто не увернулся — хотя могли. Блин, на одного камня не хватило, а он Яху утащил! Эй, полиция! Яху поедешь выручать?

— А зачем она мне? — удивился эпсар.

— Понятно.

Берьх стремительно переместился, поймал коня.

— А мне оно зачем? — задумчиво вопросил он. — Творче, тебя спрашиваю! Я же хотел пожить спокойно! Ты специально, да?! Урод ты, Творец... или я чего-то не понимаю.

И тут эпсар спохватился. Совсем заморочил его непонятный подросток. А ведь власть здесь — это он, эпсар! Это ему спрашивать полагается — и получать немедленные ответы! Он даже открыл рот, чтоб брякнуть что-нибудь внушительное, да наткнулся на сомневающийся взгляд подростка. И как-то вдруг дошло до него, что полоумные эльфы — это еще не самое плохое в его жизни. Потому что вот стоит непонятно кто, и провалиться на месте, если в его голове сейчас не спорит пяток голосов о том, а не грохнуть ли эпсара! И ведь эти голоса — все его! А вдруг они даже не спорят, а сразу согласились на "грохнуть"— и сейчас уточняют технические детали?

— У вас же сроду не было войн! — брюзгливо сказал подросток. — Чего это степняки заявились? Эй, полиция! Тебя спрашиваю!

— Как это не было войн? — только и пробормотал эпсар. — А вот восстание Черного Топора...

— Тоже мне война! — презрительно отозвался подросток. — Гоняли его по степи и лесам все, кому не лень, пока родная жена не сдала полиции. Да и не хватал он девок! Он с одной-то разобраться не мог, придурок...

Берьх злобно треснул коня, чтоб не упрямился, и повел его во двор гончара. Надо полагать, в качестве трофея.

Эпсар же постоял, поразмышлял... и решил этого берьха прижать, как принято в имперской полиции! Но — только тогда, когда вернутся латники, чтоб был некоторый численный перевес... как принято в имперской полиции.

Ит-Тырк, совсем коротко — и другие такие же

Старейшины с любопытством смотрели, как в клубах пыли несутся из деревни их легиньхи вперемешку с конями. Резвые ребята от коней не отставали, скорее даже это четвероногим приходилось напрягаться, чтоб не оказаться в хвосте. Потому что в хвосте толпы было... нехорошо. Там степняков били обозленные деревенские.

— Вот, я же сразу говорил, что Ит-Тырк насоветует что попало! — возбудился старый шакал Бурш. — Я же сразу говорил — вот так и получилось! Девок ему захотелось наворовать для сына!

— А что? — огрызнулся Ит-Тырк на старого интригана. — Кто умеет, тот наворовал! Вон, смотрите! Вон мой старший скачет с девкой! А если ваши умеют только саман месить, то пусть и месят саман, а за девками поедут те, кто на коне умеет скакать, а не бежать впереди!

Джабек Бурш хотел осадить его, да так и застыл с открытым беззубым ртом. И трясущимся пальцем указал куда-то за спину Ит-Тырку.

А произошло вот что: старейшины выбрали ложей для почетных гостей холмик около Ирчи. А вдоль русла реки вообще-то возвращался из тренировочного объезда нейтральной зоны отряд латников-полицейских. И были они очень раздражены жарой, службой и новым придирчивым эпсаром. Так что, когда Ит-Тырк обернулся, он увидел перед носом частокол пик, а за ними — злобные потные лица, предвещающие ему скорую и мучительную смерть. Что ему оставалось делать? Ну вот он и сделал единственное, что мог: заверещал испуганное "вой-вой-вой!" и рванул со всех четырех копыт в бескрайнюю степь. И все старейшины — за ним.

В общем, до кочевья они добрались быстро.

— Кочевника в степи никому не взять! — довольно заключил старый Бурш. — А все почему? Да потому что нам степь — мать родная!

Ит-Тырк промолчал. Уж он точно знал, почему кочевника в степи не взять. Потому что кони у кочевников такие же трусливые, как и хозяева — и от страха носятся быстрее ветра.

— А что это там голосил наш храбрый Ит-Тырк? — продолжил зловредный Бурш. — Я слышал, он "вой-вой!" голосил? А ведь так женщинам положено кричать, когда...

— А вон мой сын с добычей! — сказал Ит-Тырк, чтоб замять нежелательную тему.

Да, не совсем то он крикнул. Так ведь страшно было! А вот теперь могут за это задразнить — и задразнят обязательно!

Старший сын еле держался в седле. Честно говоря, он бы давно упал, но брошенный чьей-то умелой рукой дротик пронзил ему не спину, куда и был нацелен, а несколько ниже... и надежно пришпилил всадника к седлу. Ит-Тырк еле выдернул стальное жало. Старший сын сполз на землю, схватился за рану, и по кочевью пошли гулять смешки. Так, его тоже задразнят.

Здоровенная девка сползла с коня сама. Да, знатную добычу отхватил старший сын, и это несколько искупало...

— Вот мой старший сын! — важно сказал Ит-Тырк. — Это он украл тебя! Теперь, йоха, ты будешь ему женой, и не смей противиться!

Девка глянула на продувную физиономию старшего сына.

— Пьянь, что ли? — спросила она с непонятной интонацией.

Глазки у старшего сына воровато забегали.

— Понятно, — горько сказала она. — Что, папаша тоже? Зашибись! Ну... Ладно, показывай, где живешь! Вот тут и живешь?! Зашибись. Да, чтоб знал: полезешь ночью — удавлю. А сейчас притащи воды! Тоже мне, ранетый...

В кочевье уже все откровенно ухмылялись. Еще бы! Младший Ит-Тырк украл жену, и сейчас она ему покажет!

А Ит-Тырк лишь тоскливо подумал, как это так получается, что и сын вроде не его, а похож! Вот даже жену украл такую же, как когда-то отец! И точно так же об этом жалеет, да поздно!

Глава девятая

Эре — и как к нему теперь относиться?

Во двор ввалились возбужденные и радостные братья. Понятно, пинали степняков. Интересно, почему массовые драки вызывают всегда радостное возбуждение? Ишь сияют, как будто праздник какой!

Не праздник, поправил он себя педантично. Чувство единства, вот что это. Массовые драки дают чувство единства — как и праздники.

Старший из братьев, Бэр, помялся, но все же сказал, что вертелось на языке:

— Как ты их сбил, Эре! Все визжат в восторге! А вот Собаки чего-то призадумались!

— Научишь? — тут же дружелюбно спросил второй брат, Эке.

И оба этак осторожно поглядывают, словно не знают, как с ним теперь держаться. Почему как? Они действительно не знают.

— Поучить могу, — честно сказал он. — Не научитесь. У вас мышцы от работы загрубели, точности не добьетесь. И тренироваться очень много нужно — а вы же работаете, у вас столько времени нет.

— А ты что, много тренировался, что ли?

— Да.

— А! О... а мы думали, ты не работаешь, потому что... а ты...

— Коня во двор затащите, — посоветовал он. — Там эпсар коня срубил. Что-то можно использовать, шкуру там, мясо сторожевым собакам насолить-навялить.

— О! Ага! — сказали братья и ломанулись на улицу.

Он собрал нужные в дорогу вещи, угрюмо проверил у коня сбрую, подтянул стремена. Отец наблюдал с тихим недоумением. В их хозяйстве коней сроду не было. Зачем, собственно? Ослы для перевозок больше подходят. Так что не мог Эре знать, как управляться с конем. Но вот — управлялся.

— Эре, а ты, собственно, кто? — негромко спросил отец.

— Я? — удивился он вопросу. — Так сын твой! Что, не признаешь?

— Ну, допустим, не мой! — ухмыльнулся отец. — Ялинька моя по молодости где-то нагуляла, то все знают. Божится, что от эльфа, да я не про то. Может, подменили тебя во младенчестве?

— Да? — он задумался ненадолго. — Нет, не получается. Ты бы заметил. Ты меня каждый день на руках держал, задницу мыл, когда я животом маялся — не помнишь разве?

— Я-то помню, — задумчиво проговорил отец. — Но и ты помнишь. А это странно.

— Это противно, а не странно! — честно сказал он и взлетел в седло.

Для первого раза получилось... в общем, получилось, и это главное. Но сразу стало понятно, что поездка обернется сущей пыткой. Память — это, конечно, помогает, но тело не тренировано на конную поездку, и с этим ничего не поделать.

— Я еще вернусь, — предупредил он. — Но на всякий случай: попробуй договориться с горными мастерами насчет фарфора. Долю им пообещай. Разумную. Пусть твой товар через свои лавки реализуют.

— Не получится, — вздохнул отец. — Я уж всякое думал. Горные мастера в свои дела никого не пускают. Ни за какие доли.

— Понятно, — кивнул он. — Им монополия выгоднее, да и забот меньше. Тогда подкупи продавцов. Пусть твою работу под видом горной продают. Это получится. Продавцы за хорошую долю мать родную продадут.

— Да... кто ж так делает? — замялся отец. — Незаконно это.

— Все так делают! — отрезал он. — По закону жить невозможно! В империи — невозможно! В империях специально такие законы, чтоб по ним невозможно было жить. Чиновникам удобнее, когда любого можно считать за преступника. Тогда они на себе обязательств не чувствуют. Все. Я поехал, у меня времени в обрез.

— Куда?

— Меня изгнали из деревни, — напомнил он. — Я — птица вольная.

— Отцу знать не положено?

— Лучше не знать, — твердо сказал он и тронул коня. — Тогда и отвечать не придется, если спросят. А спросят обязательно, я в этом мире уже наследил... и прошло-то всего два дня! А что дальше будет? Творче, я таки подозреваю, это твои происки! Что, думаешь, если ты нигде, тебя и взять не за что?! Или ты вообще не думаешь?!

Отец посмотрел на сына, злобно грозящего небу, вздохнул и ушел к жене. А он мгновенно успокоился, подумал — и поехал не к калитке, а вниз по саду, к шумящей реке. Конь — не ишак, его в мутную воду можно загнать. Поддать хорошенько, и сразу пойдет.

За рекой он переждал в камышах, пока полицейский отряд втянется в деревню, и спокойно затрюхал в степь. Где находится кочевье, он не знал, зато отлично представлял логику степняков. Сам таким бывал, и не раз... мда.

Ну, а стойбище... оно должно быть часах в двух хорошей езды на коне. Ближе — могут заметить имперские латники, а дальше... тогда степнякам было бы лень ехать за девками. Он успел хорошо разглядеть похитителей. Голодранцы и пьянь. Им терпения не хватило бы скакать больше двух часов. По той же причине стойбище должно быть у реки. Ну, а река здесь одна — Ирча. Собственно, если б степь не была такой холмистой, степняков можно было бы отследить с любого тополя в деревне. Но — холмы, и немаленькие... Ничего страшного. Надо просто подъехать ближе, забраться на обзорный холм, дождаться темноты и посмотреть, где в степи жгут много костров. Это же степняки, а не диверсионная группа. То есть, жены, дети и скот при них. А такую орду не спрячешь.

До темноты было далеко. Так что он ехал не спеша, поглядывал на дальние холмы — а вдруг они не такая уж пьянь и выставили дозорного, хотя бы одного? Нет, не выставили. Странно, как у них самих всех девок не поворовали? Или поворовали, потому и полезли в деревню? Или там такие девки, что рука не потянется воровать?

Он ехал и думал. А что еще делать в степи? Изгиб подножия холма, как плавный поворот мысли...

Переписчиков В. — и сказано очень строго

— Тема сегодняшнего классного часа — интернациональное воспитание, — наставительно сказала классная руководительница.

Класс сидел непривычно тихо. Еще бы! На задней парте громоздилась каменно неподвижная фигура директрисы. А рядом — оба завуча. И еще какая-то незнакомая тетка, тоже каменно неподвижная. Значит — из инстанций.

Классные злодеи заинтересованно поглядывали на Вовочку. Понимали, что начальство явилось из-за него. Так что поглядывали, смотрели, как он себя держит под прицелом. Сравнивали со своим поведением в подобной ситуации.

Классная руководительница рассказывала об интернационализме гладко, как по писаному. Почему, кстати, как? Она и рассказывала по писаному. То есть — читала доклад. Это семиклассникам. Что еще надо, чтоб возненавидеть классные часы? Правильно, больше ничего. А что оставалось делать бедной Марьиванне? Начальство же! Получается, работала она не для детей, а для начальства. А школьницей, наверно, говорила высокие фразы о благородстве будущей профессии, жизнь отдать делу воспитания подрастающего поколения...тьфу, слова-то какие дубовые! Ничего она не говорила! Просто в педвуз конкурс маленький, а отпуск у учителей большой — и всегда летом. Да еще каникулы, когда можно не работать. Да еще если и на уроках не учить, а так, проводить уроки... Вот и все причины.

— И что мы видим? — сказала Марьиванна обреченно. — В то время как интернациональные отношения как никогда стоят во главе угла, наш товарищ допускает дикие выходки, порочащие честь школы, честь класса...

Девчонки привычно заулыбались. У них как-то слово честь ассоциировалось совсем с другим — и не только у них. Учительница загасила веселье предупреждающим взглядом.

— Да Марьиванна! — возопил он покаянно. — Да я только за интернационализм! Да если рядом со мной будет сидеть моя ровесница с солнечной Ямайки, прямо как она есть, прямо вот в юбке из пальмовых листочков — я же только за! У нас такие товарищеские отношения завяжутся!