— Да это не так трудно, как кажется! — принялся он убеждать практикантку, не понимая причин буйного веселья за спиной. — Маленьких поганцев можно просто разгонять! Даже особо бить не требуется — дал один раз в ухо, потом сами убегают при одном виде! А насчет старших... о, я такую штуку придумал! Берется фломастер — и пишешь на стене про каждого негодяя, которые шакалят по туалетам! С указанием фамилий! Стихами, представляете? Ну вы же знаете уже, что стихи — страшная сила?! Вы бы видели, сколько раз они замазывали мое творчество! На стенах чистого места не осталось! Не выносят подлецы правды, как вампиры света!

Он счастливо улыбнулся, вспомнив особенно удачные перлы.

— Уже три минуты, как идет урок математики! — картавым голоском напомнила математичка, проходя в класс. — Почему все в коридоре?

— Володя доказывает, что писать на стенах туалета — это хорошо! — возмущенно доложила практикантка.

— Писать на стенах туалета, увы, мой друг, немудрено... — меланхолично пробормотала учительница.

Первая красавица класса истерично хихикнула и под восторженную поддержку всех громко закончила всенародно известный стишок. Он только вздохнул, чем снова вызвал взрыв веселья, и отправился на место. Опять пошлость и смешки — а ведь о серьезном говорил!

— Алиса Генриховна, докажите им, что единица равна двум! — мстительно посоветовал он. — А тем, кто не догадается, в чем подвох — двойку в дневник!

Класс выжидательно притих. Математичку не то чтобы никто не любил... о любви и речи не было! Ее не уважали даже. Была она мала, болезненно костлява, и еще что-то неприятное у нее произошло с тазовой областью: то ли уродство, то ли машиной поломало — так что двигалась она вперевалку, как утица. Так ее и звали за глаза. А еще, видимо, в связи с некоторой абстрактностью и сложностью преподаваемого предмета, она обладала причудливым и непредсказуемым мышлением. Так что она вполне могла последовать совету!

— Урок сорвать хочешь? — нерешительно спросила она.

— Да Алиса Генриховна, да чего там срывать? Все равно никто вашу алгебру не понимает и не любит, только шумят все и бездельничают! А так хоть напрягутся!

— Но это даже не задача, а просто некорректно поставленные... — пробормотала она, подумала, пожала плечами — и взяла мелок.

— Если вы помните формулы сокращенного умножения — кто не помнит, посмотрите в учебнике — то должны понимать, что вот такое выражение равно...

Она легко и доходчиво разъяснила ход вычислений. И так же легко доказала, что единица равна двум. Класс озадаченно таращился на доску, затем кто-то потребовал повторить... В общем, урок прошел весело и непринужденно, учительница раскраснелась, разулыбалась. Практикантка тянула руку с задней парты, все хотела похвастаться, что она это знает, ее дружно осаживали и пытались повторить вычисления сами... и звонок грянул противно и несвоевременно.

— Если Переписчиков берется срывать урок, то делает это неизменно качественно! — сухо подытожила математичка и приказала сдать тетради на проверку.

Вот такая благодарность. Да он за весь урок слова не сказал!

Учительница явно удивилась, когда он догнал ее на выходе и перехватил тяжеленную сумку с тетрадями. Хорошо хоть сумку позволила забрать, а то вот бы была потеха — ученик и преподавательница дерутся из-за поклажи. А он просто хотел пообщаться с умным человеком. Ведь она, пусть и женщина, но знает математику! Наверно, знает. А может, даже и физику?! Нет, насчет физики — это чересчур, это загнул.

У школы, как всегда, торчала разновозрастная компания под прикрытием здоровенного жирного бугая по фамилии Валенкин — с ударением на втором слоге, как он утверждал — и с вполне ожидаемой кличкой.

— О, Вован куда-то утицу повел! — заорал Валенок и заржал.

— Цыпочек потискал, водоплавающих пробует... — добавил кто-то более языкастый.

Учительница, конечно, не услышала и не поняла, но неуловимо дрогнула.

Он посмотрел на ее закаменевшую спину и мгновенно разозлился. Ну умная же женщина! А не защищается, даже если пинать станут! Ну что с того, что слабая? Можно подумать, дети как-то особо сильные! Умище-то на что тогда?! А там еще и воля где-то должна быть нехилая — ведь иначе не закончила бы институт!

— Слушай, а ты знаешь, кто такой валух? — спросил он громко.

Полюбовался на настороженную физиономию старшеклассника и сообщил:

— Да это баран, только без яиц! Ему отрезают во младенчестве, чтоб жиром лучше обрастал. Отныне знай.

Проходящие мимо девчонки хихикнули — уж очень подходил бандитик под описание! — и даже в гоп-компании подавились смешками. Здоровяк затравленно оглянулся и почувствовал, что под ним разверзлась пропасть. И если дружков-прихлебателей еще можно заткнуть, то девчонки — они завтра по всей школе разнесут! Обидная кличка Валенок теперь казалась ему очень даже ничего — да поздно, слово сказано. Изуродовать бы за такое! Но вместо этого здоровяк опасливо отбежал подальше и оттуда льстиво завопил:

— Ой, только по коленке не пинай!

Вот то-то же. Можно и барана научить по веревочке ходить — если почаще пинать в коленную чашечку.

— Жестоко смеяться над физическими недостатками! — заметила учительница убежденно и как-то очень личностно.

— Да, — согласился он. — Да... и нет. В школе много толстяков. Но Валух будет один. Он иного отношения не достоин.

— Любой человек достоин хорошего отношения! Откуда столько жестокости с детства?! А все кричат, что дети — цветы жизни! А вы — звериное безжалостное племя!

— Детское сообщество жестоко, — согласился он. — Иногда — по-звериному жестоко! Но по сравнению с миром взрослых мир детей более справедлив, что ли? Да, именно так. Обостренная тяга к справедливости — это у детей. И страсти, и первая любовь, и неистовая жажда жить здесь и сейчас — это все только в детстве. И потому мир детей, как ни странно, более защищен внутри себя. Своей пристрастностью, кстати, и защищен. Подлецов до сих пор не любят и высмеивают. И частенько бьют. И все еще в цене честность, справедливость...

Лицо учительницы закаменело. У нее было явно другое представление о детской справедливости и детской жестокости. И ужасы детства она, похоже, помнила до сих пор. Ну, а ужасы школы — вот они, на каждом уроке.

— Я сказал — по сравнению! — напомнил он. — Валух в школе — гроза для малышей и одиночек, и то до тех пор, пока не получит по коленной чашечке. Среди ровесников он личность презренная, и в целом по школе — тоже. Потому и собирает вокруг себя всякую дрянь — я их еще прорежу, как выберу время! Но вот станет он взрослым, закончит пединститут — потому что там легче всего учиться! — и займет должность в гороно — а займет обязательно, такие прорываются зубами и локтями на теплые места! Ну и как, защитится взрослое сообщество от него? Кто-то даст ему по коленной чашечке?

Учительница неуступчиво помолчала.

— Защищаешь слабых от бед мира? — сказала наконец она. — Всех не защитишь. И всегда — тоже.

— Да не замахиваюсь я на решение мировых проблем! — возмутился он. — Я что, бог? Да и никто всех не защитит, даже его величество закон! Закон еще соблюдать надо и поддерживать! Вот я и делаю то, что должен делать каждый... каждый кто? Каждый интеллигентный гражданин, получается... я просто поддерживаю справедливость закона вокруг себя, в смысле, докуда нога дотягивается.

— Это насилие! — возмутилась уже учительница. — Чем ты тогда отличаешься от твоего Валуха? Он правит силой — и ты тоже!

— В этом смысле, естественно, ничем! А что, есть другие способы править?

— Но это бессмысленно!

— Да почему?!

— Да потому что так нельзя! Негодяи всегда сильнее, потому что их много! Они всегда будут побеждать, если силой!

— Вранье! Сволочей мало! Это, знаете ли, штучный товар, природой производится редко! Вот дать одному Валенку по коленке — и не станет его банды! И ведь дам!

— У меня, знаешь ли, жизненный опыт, не сравнить с твоим, ротсназе! Уж я-то знаю, сколько мерзавцев вокруг!

— Ну что вы, интеллигенты, такие трусливые, а?! Вы же просто боитесь, что вас стукнут или, не приведи господь, убьют даже! А Валенки не боятся — потому и давят всех! Творче, да что ж ты их создал такими вялыми?! Понимаю, почему меня все время к бандитам прибивает — самая активная часть населения получается! На Жерь бы всех интеллигентов... а на Арктур даже лучше!

— Я слабая больная женщина!

— Вранье! А умище на что? А объединиться? А натренироваться? А вооружиться, ит-тырк-вашу?!..

— Думмкопф! Сопливый пацан! Я живу умственным трудом, я не бандитка с ножиком бегать!

— Вранье! Воинственность интеллигентной жизни не помеха! Бегайте с красивым ножиком и деритесь изящно!

— Да я мирно жить хочу, не трогайте меня!

— Да какая это жизнь?! Об вас уже дебил Валенок ноги вытирает!

— Я слабая женщина!

Ну вот, пошли повторы... а так славно беседовали! Можно сказать, почти на равных.

Алиса Генриховна! — миролюбиво заметил он. — Вот мы идем посреди улицы и орем друг на друга. Это, конечно, по-своему увлекательно и эмоционально обогащает прохожих, но...

Учительница перевела дух и тоже успокоилась.

— Должен существовать иной путь! — наставительно сказала она. — К гуманизму нельзя прийти через насилие!

— Но ведь... — растерялся он. — Разве можно противопоставлять гуманизм насилию? Насилие — это же... это же просто инструмент, один из многих, что к нему все так прицепились? В любом самом разинтеллигентном споре один давит другого, можно сказать, в каком-то смысле тоже насилует... ну а побежденный, естественно, вынужден убедить себя, что да, он был неправ, и подчиненное положение — самое сладкое из положений. А кто не убеждается, того долбят, пока тот не впадет в депресняк. В жизни интеллектуалов полно примеров!

— Да, но... — уже растерялась учительница. — Но драться?!

— Дело привычки! — пожал он плечами. — На ссадины и боль перестаешь обращать внимание быстро, еще на тренировках.

— Но это опасно, — тихо заметила она. — Я слышала, у вас иногда... убивают?

— Да, — хмуро согласился он. — Я думаю, тут вот что важно: гордость, чувство собственного достоинства — и страх перед смертью. Что в человеке сильнее?

— Этот твой Валенок — гордый?!

— Э, с ним, как с любой гнусью, все гораздо проще! Он не гордый, он тщеславный. И еще — жадный. Зато эти два качества в нем гораздо сильнее страха смерти! Я за ним с ножом гоняться буду — но он все равно не бросит свои тиранские делишки! Упрям, буй-тур, урод жирный...

Учительница остановилась, погруженная в свои мрачные мысли. И внезапно покраснела, как девчонка.

— Значит, говоришь, убеждают себя, что подчиненное положение — самое сладкое? — задумчиво протянула она. — Володя, а ты знаешь, твоя феноменальная слава пошляка — она значительно преуменьшена и не отражает действительности!

— Алиса Генриховна! — возопил он растерянно. — Да я разве об этом говорил всю дорогу?!

— А разве нет?

Учительница тряхнула челкой, звонко рассмеялась — и на мгновение стала красавицей.

— Вот таким милым картавым говорком — и такую напраслину наговариваете! — проворчал он. — Кстати, о говоре...

Он остановился, пораженный. Потом с подозрением уставился на учительницу. Эрде, земля волопасов — вот где он слышал что-то подобное!

— Слушайте, вам вот такое "ейнь, свей, полисей!" что напоминает? — требовательно спросил он.

Алиса Генриховна мгновенно потухла. Забрала у него сумку, ссутулилась.

— Да Алиса Генриховна!

— Я не знаю, откуда что стало известно, — пробормотала она отстраненно. — А говоришь, мерзавцев мало. Так говорили в Девятой колонии. Вдоль железной дороги раньше было много колоний ссыльных немцев. Но вот так говорили только в Девятой. Я там родилась и выросла.

Она скользнула по нему холодным взглядом и ушла. Ну вот. Обиделась. Приняла его гипертрофированный акцент за насмешку над... над чем? Над национальностью? Даже и не думал! Да прусский язык — самый близкий родственник славянскому, если на то пошло! Блин! Ну кто бы знал, что язык Эрде и реликтовый диалект немцев-мигрантов так похожи?! Нет времени изучать все, что накопилось в необъятной памяти — да и как? Ну где в маленьком сибирском городке найти серьезные труды по языкознанию? Да здесь даже международный фонетический алфавит раздобыть — уже непреодолимая проблема! Ну, есть РФА — но что им опишешь? Примитив, топор-колун, и знания такие же, и обиды потом и от немцев, и от татар... да и от даргинцев, если на то пошло. И армяне на рынке что-то возмущенное орали. О! Зато русские не обижаются! Правда, русских еще не приходилось дразнить — потому что даже непонятно, как это сделать!

Его еще ждала тренировка. А потом еще одна — за счет чего-то же надо было Валенка пинать. Еще — занятия по прикладной химии, в смысле, проверять, что как взрывается. Еще — куча мелких дел, недостойных отдельного упоминания, но обязательных к исполнению... еще и уроки надо бы делать, обещал отцу буквально неделю назад! О! И охрану случайно образовавшейся принцессы еще навесили.

И он сорвался в привычный стремительный бег.

Глава восемнадцатая

Подэпсара Хист — маховик событий начал вращаться!

— Так что, вот так сразу и стрелять? — нервно переспросил боец третьего, самого надежного десятка.

Подэпсара внимательно осмотрел его. Угу. Губы трясутся, но это понятно. Вообще-то полицейский спецназ способен в любого стрелу засадить, и в солдата в том числе. И без всяких моральных проблем. Но не тогда, когда за поскотиной топчется целая армейская часть, а полицейских — три десятка! Ну... лучше надеяться, что инстинкт самосохранения не подведет, и руки у полицейского в критический момент не затрясутся. А то ведь затопчут.

Подэпсара озабоченно глянул в сторону военного лагеря. Там, несмотря на вечернее время, наблюдалось характерное оживление. Как перед кабаком. Уж такие ситуации полицейские определяли безошибочно! И куда смотрят командиры? А вот туда же они и смотрят, иначе никак.

— Не меньше сотни, — определил навскидку подэпсара. — И готовые к подвигам, насколько можно разглядеть. Так. На коня — и всех в заслон! Оставить только пост в усадьбе тхемало! А вам, ребятки, приказ: арбалеты наизготовку, при пересечении границы деревни бить на поражение!

— А предупреждение давать?

— Можешь! — великодушно разрешил подэпсара. — Но сначала — на поражение!

Патрульные нерешительно переглянулись. Целая часть! Это... заставляло задуматься!

— А куда целить? — снова вылез с вопросом тот же боец.

— Смотря чего хочешь! — рявкнул подэпсара. — Попадешь в руку — завтра вся часть во главе с мишенью будет гоняться за тобой с целью утопить в нужнике! Ногу пришпилишь — будет гоняться часть, но без мишени! Мишень из лагеря будет товарищей подбадривать!

— Выгоднее всего сразу в лобешник! — самостоятельно понял побледневший стрелок.

— Если что, бейте первых в живот! — хмуро и вполне серьезно решил подэпсара. — Чтоб орали погромче. Может, остальных это запугает. И вот что, ребята: мы с вами встали на ту дорожку, с которой не свернуть — и не пойти обратно. Единственное, что может нас сохранить от смерти — вера друг в друга! Встанем к плечу плечо! Сабли — к бою! И знайте — есть и у нас сила! Синеглазые с нами одной дорожкой идут, и им еще страшнее! Они — бессмертные! Им погибать стократ обиднее! И они все сделают, чтоб не погибнуть самим — и выручить нас! Сестра наша — смерть, и все мы через нее родные братья!