Мастер теней (2 книга, завершено)

Отмахнувшись от слабого писка разума, требующего что-то такое вспомнить, Стриж закинул котомку на плечо, свалил на труп горящую масляную лампу и вместе с мгновенно взметнувшимися языками пламени взмыл над лагерем, прорвав крышу шатра, как паутину. Он торжествующе завыл, высматривая первую жертву. Панические вопли фанатиков слились с далеким собачьим воем, лагерь взметнулся огнями, отчаянной суетой, и вмиг застыл: раззявленные рты, выпученные глаза, раскоряченные руки — и расходящаяся кругами паника.

"Мои, все мои", — довольно проворчал Стриж.

"Охота!" — отозвалось демонское тело.

Принадлежащие ему души загорелись алыми пульсирующими огнями. Десятками, сотнями огней. Стриж спикировал, схватил ближайшего фанатика и поднял в воздух. Тот не успел понять, что происходит, как Стриж снес ему голову одним взмахом когтей, глотнул брызнувшей из обрубка крови, бросил пустое тело и устремился к следующему.

Схватить, выпить, выбросить. Схватить, выпить, выбросить.

Жизни и души падали в Ургаш сквозь глотку Воплощенного — одна за одной. Голос божества: "мое!" заглушал последние мысли и чувства. Все, кроме потребности служить и есть, есть...

— Стой! Именем Светлой!

Стриж словно наткнулся на стену. То, что еще оставалось от Хилла бие Кройце, проснулось в дальнем углу сознания демона и сбило полет. Воплощенный тяжело закувыркался в воздухе и упал на груду теплых обезглавленных тел.

— Стой, шисов дысс, что ты творишь! — мысленно заорал Стриж, обнаружив себя занесшим когтистую лапу над полузаваленным палаткой и трупами генералом Фломом. — Этот не твой! Хватит!

Лапа дернулась и мазнула когтями перед застывшим лицом Флома.

"Мое, съем", — прошипел демон внутри, но уже не так уверенно.

"Хватит. Все. Охота окончена, — твердил сам себе Стриж, с трудом отвоевывая у демона собственное тело. — Брат получил свое. Жертвы кончились".

Несогласный демон на миг вырвался из-под контроля и огляделся в поисках вкусных алых огоньков. Единственный оставшийся быстро удалялся в сторону реки.

"Ловим последнего и спать. Ты хорошо послужил", — тоном Седого Ежа, уговаривающего разъяренного пса отпустить горло случайно выпавшего на арену зрителя, прошептал сам себе Стриж.

Сытый демон послушался. Подпрыгнул и в десяток взмахов крыльями догнал последнего фанатика в белом балахоне. Короткое движение лапы — голова слетела, алый огонек мишени погас.

"Спать!" — довольно рыгнул демон, оставляя Стрижа наедине с самим собой и залитым кровью, разбегающимся в панике лагерем.

"Будь ты проклят", — зажмурившись, шепнул Стриж.

Собственное отражение, которое Стриж увидел в глазах Флома, никуда не делось: ожившая крылатая статуя из ниши у входа в Алью Хисс. Зубы, как у акулы. Четвертьсаженные когти — про которые маленький Хилл столько раз спрашивал Наставника, правда ли, что таких не бывает на самом деле. Даже цвет тот же, антрацитовый с рыбьим блеском.

"Прочь. Прочь отсюда", — повторил себе Стриж, пробежал несколько шагов, едва не запутавшись в чьей-то брошенной одежде, и с трудом взмахнул крыльями.

* * *

В голове было пусто и гулко, словно в колоколе. Тошнило. Демоновы крылья едва слушались, полет получался кривым и ломанным.

"Пьяный демон, ха-ха", — подумал Стриж, кулем валясь на дальний от лагеря берег. Рядом шмякнулась и покатилась котомка.

"Ух-ха!" — отозвался мыслям Стрижа филин с ближнего дерева.

"Ауу!" — подтвердили издалека собаки.

На том берегу продолжались пожар и паника. Там, далеко.

"Все. Пророк мертв, я жив. Все закончилось".

Стриж хотел стереть с лица что-то мокрое, но оно не стиралось, норовило попасть в глаза. Он выругался и взглянул на руки. Черные, блестящие в лунном свете. И запах, въедливый железистый, приторный запах... К горлу подступил ком, внутри булькнуло — Стриж еле успел наклониться, как его вырвало черной жидкостью.

"Кровь? Шис, нет!" — подумал он, зажмуриваясь. Перед глазами мелькали раззявленные рты, вытаращенные глаза, оторванные руки — и кровь, кровь... Сколько их было, белых балахонов? Тридцать, сорок? Или сто?

"Всссе мои... всссе..."

Его снова вырвало остатками черного. И еще раз — всухую.

Он встал. Как был, в рубахе и штанах, вошел в воду. Сел на дно, стянул рубаху. Начал полоскать...

Стриж сидел в реке, пока зубы не начали выбивать марш, а сам он не почувствовал себя выполосканным до скрипучей белизны. Только тогда он вылез, натянул мокрую рубаху, повесил на плечо котомку и пошел к деревне: там должен быть мост и дорога обратно, в Суард.

Глава 5. Король умер...

Ристана

436г. 8 день Жнеца. Роель Суардис

" ...не оставим возлюбленного брата в беде...

...спешим на помощь с тремя полками драгун и Его Светлостью Трондхелем, шером разума и жизни второй категории, и Её Светлостью Зульдани, шером разума третьей категории...

...подойдем к Луазу не позднее 14 дня Жнеца...

...настоятельно просим больше не рисковать военными силами Валанты без должной магической поддержки..."

Ристана швырнула письмо четвертого кронпринца на пол и сжала кулаки. Но насмешливые строчки продолжали плясать перед глазами — за три дня, прошедших с тех пор, как проклятое письмо убило отца, Ристана выучила его наизусть.

— Что уставилась? — зашипела она портрету мачехи. — Это все ты виновата, Хиссово отродье!

Схватив нож для вскрытия писем, Ристана подбежала к портрету последней королевы и всадила острие в нарисованную грудь. Рванула вниз, и наискось, и еще... только когда холст перестал протестующе трещать и повис лохмотьями, обнажив дубовые шпалеры, она вздохнула и отступила. Писаный маслом Император скептически смотрел с другой стены отцовского кабинета... нет, теперь — её кабинета. Её, законной наследницы, лишенной трона, но не лишенной власти.

— И твой сын не получит Валанты, — усмехнулась Ристана прямо в жесткие бирюзовые глаза Элиаса Второго Кристиса. — Это моя земля. Мой дом.

Стук в дверь заставил Ристану вздрогнуть, выронить нож — на миг показалось, что с него капает кровь, но это был всего лишь отблеск заката. Она сорвала со стены погубленный портрет и спрятала за ближний комод.

— Что? — громко спросила она, придав лицу подобающе скорбное выражение.

— Его Темность Рональд шер Бастерхази просит аудиенции у Вашего Высочества, — приоткрыв дверь, дрожащим голосом произнес королевский секретарь.

— Его Темность? Ах, Его Темность! — Ярость снова поднялась, грозя выплеснуться обвинением в государственной измене и приказом о казни.

— Приветствую Ваше Высочество.

Демонический красавец официально поклонился, сияя свежим морским загаром и наглыми угольными глазами. Алая траурная повязка на рукаве черного камзола и алый подбой старомодного короткого плаща казались насмешкой: утром, на похоронах короля, место придворного мага занимал Эрке Ахшеддин. Дождавшись, пока секретарь закроет дверь с той стороны, маг продолжил низким интимным шепотом:

— Не велите казнить, моя прекрасная королева, велите слово молвить.

Ристана молча шагнула к Бастерхази и отвесила хлесткую пощечину... то есть хотела отвесить: он перехватил руку, ухмыльнулся и притянул к себе.

— Ах, какая страсть, — мурлыкнул Бастерхази и прикусил мизинец пойманной руки. — Ты так скучала, моя драгоценная? Всего месяц, а какой эффект!

— Прекратите паясничать. — Ристана вывернулась и отступила на шаг, успокаивая предательски участившееся дыхание. — Из-за вас... Какого шиса вы удрали?! Вы ведь знали о Пророке! Знали раньше, чем пришло донесение, или нет, вы удрали, получив первое — уничтожили его, и удрали!

— Дорогая, я восхищен вашей проницательностью, — кивнул темный, обходя ее и направляясь к резному шкафу рядом с письменным столом. — Кардалонского или тельдийского? — спросил, открыв дверцу и достав два широких бокала. — Пожалуй, вам Кардалонского.

Ристана поперхнулась от его наглости, хотела высказать все, что думает о предателе...

— Нам есть за что выпить, не так ли, Ваше Высочество регент Валанты? — опередил ее Рональд. — Поздравляю, моя дорогая, теперь королевство — ваше.

Маг отвесил изысканный поклон и вручил Ристане полный бокал, но не убрал руку — чтобы будущая регентша не выплеснула коньяк ему в лицо, как собиралась.

— Из-за вас умер отец, — справившись с детским порывом, холодно сказала Ристана. — Из-за вас погиб генерал Флом. Из-за вас...

— Вы получили шанс вернуть себе королевство, — так же холодно прервал ее Рональд. — И не говорите мне, что вас волнуют несколько десятков сдохших мужиков. Зато вам так идет алый!

— Отец не должен был умирать так быстро, — попыталась сопротивляться Ристана.

— Разумеется. Он должен был дождаться совершеннолетия Кейрана и собственными руками вручить ему корону, а вам — приказ оставить столицу.

— Он бы никогда...

— Хватит. — Повелительное мановение руки темного полностью отбило у Ристаны охоту спорить. — Изображать любящую дочь будете перед толпой на коронации вашего брата. А пока...

— А пока вам придется очень, очень быстро подавить к шису это мятеж.

— Полно, дорогая, какой мятеж? — удивился Рональд. — Чернь немного побузила и успокоилась. Жатва на носу, до мятежа ли мужикам! — Маг, наконец, обратил внимание на полные бокалы, поднял свой, глянул на просвет и прищелкнул языком. — Какой цвет! Его Величество превосходно разбирался в благородных напитках. Мягкой ему травы.

Рональд на миг склонил голову, отдавая дань мертвому королю, и отхлебнул сразу треть. Ристана последовала примеру и задержала дыхание, пока горячая волна бежала по горлу и вниз, до кончиков пальцев на ногах.

— Итак, нам осталось написать письмо дорогому Лерме шер Кристису, да не оставят его чесотка и лихорадка отныне и до скончания света. Садитесь и пишите, Ваше Высочество. — Рональд кивнул на письменный прибор с королевским единорогом-чернильницей и принялся диктовать, прерываясь на коньяк. — Возлюбленный брат наш... так, политесы вы сами, сами... собственно, суть: благодарны, сил нет, но страшно сожалеем, что побеспокоили. Слухи о мятеже оказались преувеличенными. Проповедник, называющий себя пророком, исчез при загадочных обстоятельствах, зачинщиков мятежа, называющих себя Чистыми братьями, одумавшиеся подданные короны казнили собственноручно.

На последних словах Рональда колени у Ристаны подломились, и она упала на стул. Исчез? Казнили?! О нет, она не сомневалась в его словах. Лишь не могла понять, как же так — ужас последних недель исчез сам, растворился.

— Дорогая, что с вами? — спросил Бастерхази, опускаясь рядом на одно колено и поднося её безвольно повисшую руку к губам. — Не надо так волноваться, моя сладкая. Неужели вы могли подумать, что я позволю кому-то вас обидеть? Разве хоть когда-нибудь я подводил вас, моя маленькая...

Шепот Рональда успокаивал, согревал, а его поцелуи рождали глубоко внутри сладостную дрожь. Ристана сама потянулась к нему, запустила пальцы в черный шелк волос, провела ладонью по гладко выбритой щеке, открыла губы навстречу...

— А где портрет? — резкий, холодный вопрос выдернул её из влажной неги.

— Какой еще портрет? — Ристана не могла понять, о чем это он.

— Зефриды.

Темный вскочил на ноги и оглядывал кабинет, раздувая тонкие ноздри. Ристана невольно любовалась статью породистого мужчины: благородный профиль, широкие плечи, смуглая мускулистая грудь в вырезе белоснежной сорочки, поджарый живот, сильные ноги.

— Где, дорогая моя?

Длинные твердые пальцы взяли ее за подбородок, потянули, заставляя встать. Завораживающие черные глаза с алыми отблесками заглянули прямо в душу.

— А, портрет, — улыбнулась Ристана и облизнулась. — Выкинула. Я повешу тут портрет моей матери.

По губам Рональда скользнула кривая ухмылка, взгляд устремился на комод, за который Ристана сунула раму с лохмотьями.

— Умница, моя королева, — шепнул Рональд и впился в её рот.

Шуалейда

436г. 8 день Жнеца. Роель Суардис

Лица, лица... старые и молодые, мужские и женские — сотни предков смотрели на Шу слепыми деревянными глазами. Сотни стволов — дубов, кленов, груш, буков...

Она провела ладонью по стволу яблони, обрисовала пальцем скулы, брови, так похожие на её собственные. Ветер зашептал что-то утешительное в кроне, осыпал розоватыми лепестками: для этой яблони всегда будет поздняя весна. Рядом зашелестел голыми ветвями с едва проклюнувшимися почками клен. Крохотное младенческое лицо его словно сморщилось, готовое заплакать. Погладив старшего брата по коре, Шуалейда, наконец, взглянула на отца. Узловатый граб, только сегодня выросший в Лощине Памяти, ответил ей ласковым шорохом желтых листьев и улыбнулся морщинистым коричневым лицом.

На мягкой траве под сплетенными ветвями граба и яблони сидел черноволосый, с резкими чертами породистого лица и скорбной сладкой между бровей юноша в алом. Он задумчиво перебирал листья, словно собираясь рисовать генеалогическую рощу Суардисов. Выразительные серые глаза его были сухими, как и пять часов назад, когда эльф с длинными белыми косами вышел из глубины Леса Фей и приветствовал шеров, принесших завернутого в алые шелка мертвого короля. За спиной эльфа порождением волшебного сна застыл тонконогий жеребенок той же лунной масти. Единственный рог на длинной благородной морде переливался опалом, глаза отсвечивали лиственной зеленью: гербовой единорог Суардисов пришел проводить старого короля и встретить нового.

— Пойдем домой, Кейран, — позвала брата Шуалейда. — Тебе надо принять послов.

Юный король молча встал и пошел прочь из Лощины Памяти, прижимая к груди опаловый рог. Шуалейда последний раз коснулась укоризненно качающего ветвями граба, прошептала: "он справится, отец, поверь", — и пошла вслед за братом.

— Кей, — окликнула его десяток шагов спустя. — Кей?

Брат остановился, глянул пустыми глазами. Шу вздрогнула: в этой пустоте летели на снежных крыльях демоны вины и отчаяния.

— Ты не виноват, Кей. — Она взяла его за руку, слегка сжала. — Просто время пришло...

Слова звучали глухо и фальшиво. Время... Кто так распорядился? Кто сказал, что время — ради власти жертвовать жизнями и топтать судьбы? Что время — умирать самым лучшим, чтобы не мешать стервятникам? Боги отвернулись, позволили людям играть людьми, позволили забыть, что власть не цель, не награда, а ответственность.

— Не бойся. Я справлюсь, Шу, — одними губами улыбнулся Кей. — Мы не отдадим Валанту. Отец не для того... — он осекся и обернулся, Шу вместе с ним.

Позади качали ветвями клены и эвкалипты. Обыкновенные клены и эвкалипты с зелеными листьями и гладкими стволами. Лощина Памяти закрылась — до конца месяца Журавлей, до равноденствия.

* * *

До парадного подъезда дошли в молчании. Так же, в молчании, поднялись на второй этаж, к королевскому кабинету. По дороге Кейран лишь едва кивал в ответ на поклоны придворных: Ваше Величество, скорбим... Ваше Величество, плачем...