Когда жить уже не хочется...

Он чмокнул меня в ухо, после чего я вновь ощутила холод. Он ушёл.

* * *

**

Жизнь продолжалась. И хоть меня безумно тянула к Дану, он со своей стороны не делал никаких попыток занять место моего мужа — ни намёков, ни взглядов — ничего. Возможно, прояви он хоть чуточку больше ласки, которая была уже не показной, а настоящей, я бы не устояла. От этого я ещё сильнее раздражалась. Ну что со мной такое? Если хочу быть с Даном, почему ему просто не скажу об этом? Признаться в чувствах очень сложно, но я ведь уже признавалась. А муж — муж отпустил. Мы ведь на бумагах не были мужем и женой, а значит, и не нужны бумаги о разводе. Да и вряд ли в этом времени возможен обычный развод.

А ещё, я всё же надеялась, что мои слова тронули мужа, и он всё же придёт. Придёт и заберёт. Да, дети будут тосковать по Дану, но ведь всё решаемо. Если муж — настоящий отец малышей, значит, им придётся смириться, тем более, что только он сможет научить их пользоваться своим даром.

Когда же случались мгновения, когда мы делали привал где-то в отдалении от человека, мы дурачились, как дети. И я уже не видела в учителе умудрённого опытом человека. Это был ребёнок, большой такой, уже с бородой, но в душе забавный и довольно изобретательный в играх. Он всегда много рассказывал, поскольку любил путешествовать. А также учил деток, правда, всё это в игре, что и незаметно. Занимался с ними иностранными языками, они дурачились и иногда даже говорили как иностранцы. Это была хорошая практика, к тому же, акцента у него я не замечала. Кое-что откладывалось и у меня в голове.

— Мамочка, давай, присоединяйся к нам, — звал так называемый "папочка".

Я мотала головой.

— Мамочка! — поддерживали игру дети. — Ну пожалуйста! — и смотрели своими голубыми глазками так, как они только могут — умоляюще.

Естественно, устоять я не могла под этими взглядами, присоединяясь к играм. И хоть не знала как отвечать надо, но спрашивала, и что странно, меня дети сами поправляли, если я не правильно произносила какую-то фразу.

И если поначалу мне было как-то неудобно играть с ними, то со временем привыкла. Почему нет? Может, хоть что-то запомню.

Учитель так и ходил непричёсанный. Я как-то хотела причесать, но он вдруг ожесточился и игривое настроение тут же прошло. Я перешла какую-то черту, поэтому тут же осеклась и больше не приставала. Хотя, может быть всё же стоило, внутри я действительно хотела перейти эту грань между дружбой и любовью.

* * *

*

А спустя неделю после памятного разговора, я вдруг нашла рядом с собой книгу. Было уже светло, хотя очень рано. Не знаю, отчего проснулась, но сон больше не шёл и я открыла книгу.

Жюль Верн! Та самая, что я начала читать в трактире. Я пролистала и нашла свою закладку. Точнее не свою, закладкой по-прежнему была записка, но уже другая.

"Милая Зина, прости меня непутёвого. Я постараюсь загладить свою вину. Хочу с тобой встретиться сегодня ночью. Буду ждать твоего вызова, а не позовёшь, сам приду, и тогда пеняй на себя!"

Ого! Да тут угроза прямым текстом. Делаю вывод, ухаживать мы не умеем.

Но улыбка появилась на моём лице и весь день не сходила. Я с нетерпением ждала ночи. Причём сама вызывать не собиралась. Весь день я читала книгу каждый свободный момент.

Наступила ночь. Мы ехали. Сейчас в основном передвигались в тёмное время суток. Попросить кучера остановиться? Что он будет делать, если останусь в движущейся карете?

Все спали, было темно. Дан переделал внутренность кареты, теперь сиденья раскладывались в спальное место. И карета стала больше — напоминала теперь домик на колёсах, где было два спальных места, наше с детками было с бортиком, возле которого я и спала.

Ну вот, не дождалась. Обманул? Лёгкое разочарование появилось в душе, когда вдруг ощутила лёгкие невесомые поцелуи. А потом объятия, и вдруг яркий свет и холодный ветер.

Я зажмурилась, и внутренне сжалась, когда ощутила, как в спину проникает тепло, разливающееся по всему телу.

Открыла осторожно глаза. И зажмурилась от страха. Мы стояли на горной вершине.

— Я тебя держу, не бойся, — он шептал мне на ушко, потому что был сильный ветер, который невозможно было перекричать. — Готова?

— К чему? — крикнула я, чтобы он услышал.

— О, сейчас узнаешь! Только открой глаза!

И я открыла. Он обнимал за талию. Впереди расстилалась бескрайняя снежная даль. И горная гряда. Где мы? Как красиво! Но не успела я задать вопрос, как вспыхнула в прямом смысле. Огонь лизал мои руки, одежду, но не жёг, а грел. Объятий мужа я больше не ощущала.

"Я с тобою слился, милая!" — услышала в своей голове.

А потом я ощутила, как отрываюсь от земли, ну, от горы, от снега, на котором стояла.

Дух захватило! И опять же не успела подумать об этом, как рванула вниз с горы. Казалось, тело мне не подчиняется. Я уже забыла, как дышать, а потом поняла, что вообще не дышу, не вижу своего тела вообще. Просто была огнём, который управлялся кем-то другим.

Под нами расстилалась матушка-Земля, прекрасная в своём летнем цвете. Я любовалась зеленью лесов, бурлящими потоками рек, спадающих с гор прекрасными водопадами. Медвежатами, которые ничего не боялись, а весело предавались своим играм. И другими животными, над которыми мы застывали и парили.

"Они нас не боятся. Неужели не ощущают?"

"А разве мы несём в себе угрозу?"

"Нет."

"Сейчас мы — часть природы, поэтому они и не обращают на нас внимания."

Я была согласна. Ведь когда животные не озабочены добычей пропитания, они просто живут и наслаждаются каждым мгновением, греются на солнышке, и им дела нет до других обитателей их леса.

"Что ты пытаешься мне сказать?"

"Я тебя просто очаровываю, ты ведь хотела романтики. Я тебя услышал. Ты была права — мы пропустили период ухаживаний. Не порядок. Поэтому я и освободил тебя от обязательств. Пусть у тебя будет выбор, который ты сделаешь осознанно, не в страхе за будущее или детей."

"Почему мы не вместе до сих пор?" — решила всё же разговорить его. Надоела эта молчанка.

"Я пытаюсь снять с тебя проклятье. Ищу ответы. Мне нужно время."

"Какое проклятье?"

Он замолчал. И молчал довольно долго. А я уже не могла наслаждаться красотами, что расстилалась вокруг.

"Сказал Аз, говори и Боги*!"

(прим. авт. Аз, Боги, Веди, Глаголь, Добро — буквицы-образы славянской азбуки).

"Ты не можешь иметь детей. И я вижу, как ты любишь моих. Я просто не могу лишить тебя этого счастья."

От его слов словно какие-то струны в душе затронулись, вот только из меня вырвалась отнюдь не мелодия, а боль, разрушающая мою душу и тело, от которой я кричала. Огонь стал печься, словно выжигающий всё изнутри, а потом всё стихло.

Мы уже стояли на земле, и он меня обнимал.

"Всё хорошо, любимая. Всё хорошо. Я позабочусь об этом. Я пытался не дать пробудиться твоей памяти. Прости, что не сдержался и сказал."

— Нет, — я отстранилась. — Говори мне всё. Мы это преодолеем. Вместе. Слышишь?

Я смотрела в его глаза, которые были тёмно-тёмно-синие. И у меня мурашки по коже бежали. Я его видела, всего. Впервые при солнечном свете. Он был красив. Мужественные черты лица, выделяющиеся скулы, волевой подбородок. Коротко стриженные усы, и необыкновенные синие глаза. И если раньше у меня была доля сомнения в том, что Дан и муж может быть одним лицом, ведь я никогда не видела их вместе, то сейчас они отпали. Это были разные люди. Во всяком случае, внешне. И хоть цвет глаз был в одной цветовой гамме, но разной насыщенности. Как правильно Ярина говорила, глаза глубокого синего неба в ясный день.

Мы стояли у подножия горы и я видела только его. Внезапно его взгляд словно рассеялся, он глядел куда-то за меня. И только сейчас я услышала грохот где-то высоко. Я повернула и подняла голову вверх и обомлела — прямо на нас летела гора снега. Лавина! Паника, страх вспыхнули словно огонь в душе.

Я обернулась к мужу, ища поддержки. Он ведь защитит, правда? А взгляд его вдруг изменился, из успокаивающего превратился в любопытный.

— Что?

— Ты светишься. Это интересно!

— Да ну тебя! Мне страшно. Сделай что-нибудь!

А он развернул меня к себе спиной, и, продолжая держать руки на моей талии, тихо прошептал:

— Смотри, милая, смотри.

— Защити нас!

— Нет! Ты сама это можешь сделать, тебе нужно лишь пробудиться. Страх тебе в помощь.

— Я ничего не могу!

— Не правда! Волшебник не знает слова "не могу", он всё может! Он всё сделает, чтобы был результат, не будет надеяться на силу другого. Ты сильная! Ты сможешь! Я в тебя верю!

Его слова внушали какое-то спокойствие.

А я смотрела, как на нас надвигается тонна жидкого снега. Это было ужасающе! Казалось, сейчас эта масса просто сметёт нас, как в фильмах про сошедший с гор снег от какого-то взрыва или громкого звука.

"Я могу! Могу! Могу! — повторяла про себя. — Я справлюсь!"

Что я должна представить? Как всё останавливается? Или как вокруг нас создаётся защитный купол?

— А это уже как хочешь. Ты — человек творческий, — я не обратила внимание на то, что он слышал мои мысли. Лишь слова.

И я представила стену, поднимающуюся до неба, отгораживающую нас от лавины, и стоящую столь крепко, что любой удар или взрыв выдержит.

И вовремя! Потому что в следующее мгновение снег ударился о невидимую стену. Но препятствие даже не дрогнуло. А я наблюдала, как всё с грохотом останавливается, замирает. И ноги меня уже не держали. Я бы села, если бы он не удержал меня.

— Умничка! — похвалил муж. Или он теперь мне не муж?

— Как тебя звать? — меня ситуация с неизвестным именем всё больше раздражала.

— Зови, как хочешь?

— Но...

— Имя, данное возлюбленной — имеет особую силу. Оно может исцелять, призывать, повелевать, да много всего.

— Твоя стихия — огонь?

— Как тебе сказать, огонь — часть меня, которую ты приняла. Во мне много всего намешано, как, впрочем, и в тебе.

— Ты поставишь на меня блок?

Он развернул к себе, заглянул в глаза. — Да, пожалуй стоит. Но опять же, в случае угрозы жизни твоей или малышей, блок снимется, а потом вновь вернётся, как опасность будет устранена.

— Что я должна для этого сделать?

— Зажмуриться? — он улыбался. Его улыбка была такой нежной, что я не могла сердиться на его глумёж.

— Ты у меня спрашиваешь? — удивилась я.

— Не знаю, как хочешь, как скажешь, так и поставлю. Хочешь, могу поцелуем поставить блок или слиянием.

И хотя он шутил, говорил это с улыбкой, при последних словах я покраснела, представляя, как мы это делаем.

— Ладно, думаю, с тебя пока хватит впечатлений, и пора уже отдыхать.

И он поцеловал. Нежно, но в то же время даря свой жар, своё... желание? Я ослабла, закрыла глаза, наслаждаясь прикосновением. А когда он отстранился, поняла, что лежу на твёрдой поверхности. Открыв глаза, ничего не увидела. Лишь темноту. Слышался скрип колёс и ощущалась лёгкая убаюкивающая тряска, напоминающая равномерный ход поезда.

"Отдыхай, я поставил блок, не переживай," — услышала его голос в голове.

Я закрыла глаза, вспоминая необыкновенные ночные приключения. И правда, замечательное свидание, несмотря на все острые ощущения. А ещё откровенное.

Но сейчас я очень хотела его почувствовать внутри себя, не просто огнём, а ещё и физически. От этих мыслей у меня внизу живота разлилось тепло.

"О, кто-то проголодался, — вновь услышала его голос. — Значит, я зря сдерживался."

"А ты — разве нет? — бросила ему вызов. — Правда, ты ведь снял с себя полномочия мужа, а жаль," — я подначивала его.

"И ничего я не снимал," — словно обиженно просопел он.

"А кто дал мне свободу выбора?"

"Я хочу, чтобы ты сама хотела быть со мной, чтобы это был твой выбор, а не попытка обрести опору в этом мире. Не попытка защитить детей. Потому что ты всегда думаешь сперва о них, а потом уже о себе."

"Значит, ты всё ещё муж и хочешь меня?"

"Страстно желаю, мечтаю, и ты не представляешь, каких трудов стоило всё это время, а особенно сегодня, сдерживаться, ощущая тебя в своих объятиях и гасить своё желание."

"Я тоже этого хочу," — от таких мыслей я вновь покраснела. Сложно признаваться в этом.

И вдруг я ощутила себя абсолютно голой, и подо мной прогнулась постель, словно я на мягком матрасе, а не в карете на твёрдой лавке. Стало не так темно, словно занавески были открыты и с улицы проникал какой-то свет. И я увидела не потолок, а балдахин, похожий на тот, что висел в доме Аглаи в его покоях. И тут же почувствовала прикосновение его чуточку волосатой уже голой груди, ложащейся на меня, медленно прикасающейся к соскам, чем вызвал ещё больший жар между ног. Я согнула их в коленях, инстинктивно разводя в стороны и впуская его ещё ближе.

Блин, неужели мы в доме Аглаи и нас может кто-то услышать?

А на мне лежит желанный мужчина, пока безымянный. От одной этой мысли я ощутила вожделение. А в следующий миг он вошёл в меня, одновременно целуя в губы. А я чуть не застонала. Тело горело от его прикосновений, не говоря уж о внутреннем огне, что сливался со мною.

Он двигался медленно, словно дразня, а мне казалось, что я дышу как паровоз, сердце стучит громко-громко, и сейчас всех разбудим. Он приподнял мои ноги, закидывая их к себе на плечи, вызывая ещё более глубокое проникновение, от которого я стиснула зубы, стараясь не застонать.

— Не сдерживай себя, — прошептал он.

И я застонала.

Темп постепенно ускорился. И я уже не могла ни о чём думать, лишь о своих незабываемых ощущениях. Быстрее. Ещё быстрее! И мир взрывается тысячами красок, а следом я ощущаю, как его пламя внутри меня тоже взрывается. Он ложится на меня, словно без сил. Дышит учащённо мне в шею.

"Люблю тебя," — шепчет он мысленно.

"И я тебя, мой Незнакомец," — отвечаю так же.

"Хорошее имя, главное, никому его не называй."

"Как скажешь, Незнакомец".

Он лежал и рисовал мозолистыми пальцами на моей груди спиральки, вызывая повторное желание, прокладывая извилистую дорожку известного только ему рисунка по грудине к пупку а потом и ниже. Провёл по лону, заставив выгнуться, по внутренней стороне бёдер, заставляя дышать прерывистее, заставляя метаться и извиваться.

"Хочу тебя! Вновь хочу."

А он внезапно развернул меня на живот, и провёл руками по спине, вызывая ещё большее желание, по ягодицам, я уже стонала, не сдерживая себя.

Он поставил меня на четвереньки, и провёл руками по бокам, груди, ключицам. И вошёл сзади, вызывая стон.

— Люблю тебя, — шепчет он. — Сильно-сильно! — и при каждом его слове происходит удар и прикосновение к какой-то очень чувствительной точке внутри меня. Я кричала, не в силах сдержать свои ощущения. Я сходила с ума, я становилась невесомой, я взлетала от счастья много-много раз.

А потом мы обессиленно лежали в объятиях друг друга, переплетя ноги, сведя руки в замки, соприкасаясь носами и лбами.

— Ты — необыкновенная женщина, — шептал он.

— Я люблю тебя, — прошептала засыпая.

— И я тебя люблю, моя Волшебница, — прошептал он. Это было имя, данное им мне, и я провалилась в сон, счастливый и безмятежный.