Положим, так. Положим, уничтожить врага Коссе сейчас некем, а тратить собственные силы он не желает. Но все же — для чего этот показательно раскрытый вход? Зачем облегчать врагу работу? Напугать, вселить сомнения этой показной беспечностью? Нельзя сказать, что у него не получилось, это стоит признать... Но все же как-то слишком радикально. Случайно вышло? Нет, бред, случайно опущенный мост — это уже слишком...
Или он не просто не боится. Он хочет, чтобы к нему пришли. Почему, зачем? Заманить в западню и накормить свое Древо? Но как верно было сказано — есть там ловушки или нет, а войти внутрь все равно придется, и заманивать врага просто нет необходимости. Даже если Фридрих решился бы штурмовать этот с виду пустой замок, даже если б он ввел в эти ворота всю свою армию... говоря образно, метафорически, ибо таких замков для этой армии мало и десятка, но пусть хотя бы одну штурмовую бригаду... С ней будет группа, несущая с собой копье Лонгина, которого он так опасается, эта группа в любом случае просто должна, обязана проникнуть внутрь и...
На мгновение Курт замер, распрямившись и глядя на открытые ворота.
Группа. Копье. Группа должна проникнуть внутрь — с копьем.
Копье... Копье, о котором рассказал умирающий фон Ним... Фон Ним. Ленца. Ленца, бессменный верный подручный Коссы, не только опытный колдун, но и искусный убийца. Который не смог ударить немощного старика так, чтобы тот умер немедленно?.. Не смог или не захотел? Не захотел — почему? Хотел доставить предателю больше мучений?
Или рассчитывал на то, что преданный Императору и Конгрегации Дитрих фон Ним положит последние силы на то, чтобы добраться до своих и передать то, что услышит. Тем самым избавив самопровозглашенного Антихриста от необходимости измышлять способы проникновения в королевскую сокровищницу, от необходимости тратить время, людей и силы, чтобы добыть нужное ему копье Лонгина.
И теперь это копье ему просто принесут прямо в руки.
Курт рывком поднялся, сделал шаг вперед, потом развернулся к лагерю и снова остановился через три шага.
'Принять решение', сказал старик... Что тут решать? Надо поставить Фридриха в известность о своей догадке, и тот... Что? Пошлет уже не одну группу, а бригаду или легион в эти раскрытые ворота? Не может быть, чтобы Косса этого не предусмотрел, не предположил, не допустил как одно из самых вероятных действий противника, и значит, ему есть чем и как защититься. И значит... Значит, группы Мартина уже нет?
Нет. Неизвестно, почему и как, но — нет, группа цела. Всего несколько минут назад Мельхиор сказал 'вы крадете время у Мартина', значит — еще цела... Если, конечно, все эти явления речистого старика и в самом деле не есть плод его рассудка, если майстер инквизитор не начал лишаться этого рассудка на своей службе, оставшись без верного помощника, который прежде принимал на себя половину всех ударов и тягот, материальных, а главное — душевных. Если Мельхиор — в самом деле тот, кем назывался тогда, в Бамберге — группа еще цела, Мартин еще жив, а Косса все еще не получил копье. Почему — сейчас неважно.
Итак, что делать? Бежать к Фридриху, снова тянуть время, растрачивая его на совещания, обсуждения, споры?..
'Как насчет прочих ваших достоинств, майстер инквизитор? Скажем, ваших особых отношений со временем... Вы сумели, научились входить в эти потоки и двигаться не по их воле, а по собственной'...
— Да ты издеваешься... — тоскливо прошептал Курт себе под нос, снова обернувшись на застывший в молчании замок.
'Время и пространство по сути едины и не так уж неизменны, как принято думать — даже для простого смертного вроде вас'...
Бред. Полный бред. Идти в одиночку туда, где уже сгинули три группы? В одиночку — против пусть и самозваного, но Антихриста, который легким движением руки обращает в одержимых сотни людей и растит Древо миров в горшке, точно чеснок? Войти в этот замок и найти там Коссу, чтобы... Чтобы что? Что может сделать простой смертный, ничем не примечательный, ничем не одаренный, кроме сомнительного везения, которое еще и имеет дурную привычку срываться, когда оно больше всего нужно?
'Я уж точно не уничтожил целую ветвь реальности и времени, просто обломив какой-то отросток'. — 'Почему вы так уверены?' — 'Потому что так это не делается'. — 'Кто вам сказал?'...
Курт перевел взгляд на копошащееся, точно муравейник, имперское войско, снова оглянулся на приглашающе раскинувшийся мост, и, чуть слышно ругнувшись, двинулся в лагерь.
Мимо крайних шатров и палаток он прошел, ускорив шаг, ни на кого не глядя и проигнорировав чье-то приветствие, чтобы не дать повода втянуть себя в какой-нибудь разговор, по широкой дуге обошел обиталище епископа фон Берга и, войдя в конгрегатский шатер, опустил за собою полог.
Наружу он вышел спустя несколько минут и, все так же стараясь нигде не задерживаться и как можно меньше попадаться на глаза, свернул к шатру Кёльпина. Святого отца, как и почти всегда, на месте не было, лишь одинокая пара стражей скучала у входа, и Курт, на миг замешкавшись с сомнением, решительно зашагал к ним.
Неведомо, что сыграло роль большую — Сигнум, чин и титул или всем известные почти дружеские отношения с епископом, но войти внутрь, чтобы в присутствии одного из бойцов положить на стол два сложенных письма, майстеру инквизитору дозволили без особенных препон. Распрощавшись со стражами, Курт все так же спешно украдкой двинулся в обратный путь — за пределы лагеря, прикидывая, как скоро возвратится в свой шатер святой отец и увидит два послания, помеченные скорописным 'Фридриху' и 'Альте'.
Глава 45
Вы сумели, научились входить в эти потоки и двигаться не по их воле, а по собственной...
Входить...
Сделать шаг и войти...
Курт посмотрел под ноги, на окованные доски ворот-моста, поднял глаза, оглядев стену, проход, видимый отсюда отрезок цвингера, сделал еще один шаг и остановился.
И снова, как тогда, у Предела, он пытался увидеть, услышать, почувствовать то иное, что начиналось за этими воротами — и не мог.
Входить в эти потоки и двигаться не по их воле, а по собственной...
Курт обернулся назад, на почти не видимые отсюда верхушки шатров, на холм, где сейчас должен быть дозорный, которому меньше четверти часа назад он сунул Сигнум под нос, ультимативно заявивши, что уходит к замку, уходит один, и так надо. Сейчас легионер наверняка смотрит на маленькую черную фигурку, замершую перед входом в бездыханный замок... Интересно, о чем он думает — о том, не сбрендил ли Великий Инквизитор, или о том, не устроят ли ему головомойку господа епископы с Его Величеством во главе за то, что позволил уйти и не поднял тревогу...
Курт отвернулся, выдохнул и, глядя прямо перед собой, решительно сделал шесть шагов вперед, миновав остаток моста и переступив незримую границу.
Мгла обрушилась сверху, навалилась со всех сторон, сжала, ослепила, оглушила.
Мгла затянула вмиг, как болото, поглотила с головой.
Мгла вобрала в себя, сковав, обездвижив, ошеломив...
Курт втянул в себя темный воздух — полной грудью, едва не задохнувшись, сморгнул выступившие слезы, в глазах защипало, словно кто-то поднес в ладони горсть земного праха, высушенного летним солнцем, и дунул прямо в лицо. В груди кольнуло, голова закружилась, и мгла перед взором завертелась колесом...
Так.
Стоять.
Так.
Перед взором... Значит, что-то тут есть, что-то могут видеть глаза, значит, эта мгла не непроглядна...
Так.
Спокойно.
Вдох. Еще один.
Пальцы правой руки привычно прижались к ладони, чтобы стиснуть четки — и нащупали пустоту.
Четки...
'Надо помнить, Кому я служу, и если это меня не защитит — значит, необходимости во мне по эту сторону бытия Высокое Начальство более не испытывает, и кто я такой, чтобы с Его решением спорить'...
Воспоминания...
Хорошо. Мысли начали выстраиваться в ряд, а не прятаться по углам и не мельтешить испуганным табуном.
Хорошо.
Вдох...
Колесо перед взором замедлилось, резь в глазах начала утихать, и мгла словно нехотя отступила чуть назад и в стороны, давая дышать, думать, видеть...
Вдох.
Закрыть и открыть глаза. Выдох...
Мгла по-прежнему была здесь, плотная и холодная, но теперь стало видно, что темь вокруг не абсолютна, и глаза могут видеть...
Почему? Окна?.. Здесь не может быть окон, это вообще еще не замок, это цвингер, над головой должно быть серое осеннее небо и хмурый ноябрьский день...
Курт огляделся. Слева и за спиной был сплошной камень замковой стены. Стена уходила ввысь, сколько хватало глаз, и терялась там в темноте, уходила вправо и тоже таяла во мраке, и противоположная стена каменного рукава так же устремлялась направо и кверху, без конца и края, и не было неба — светлого дневного или темного ночного, а отчего-то казалось, что там, над головой, каменный свод застыл на недосягаемой высоте. Увидеть, что там, наверху, Курт не мог, как не мог и понять, почему видит то, что вокруг: никаких источников света — проемов, окон, факелов — не было, и мнилось, что эта мгла озаряет сама себя, подсвечивает блеклым черным светом, позволяющим различить, что находится рядом, в дюжине шагов, и не дающей увидеть то, что дальше.
Дальше...
Дальше. Надо идти дальше.
Курт опустил взгляд под ноги. Под ногами была утоптанная земля — ровная, жесткая, как камень, самая обычная земля, утоптанная за многие годы многими сотнями ног.
Помедлив, он шагнул вперед, повернулся направо и сделал еще шаг. В тишине, мертвой и сухой, как старая кость, отчетливо скрипнули мелкие песчинки под подошвами, отозвавшись глухим, но ясным эхом; Курт остановился, и тишина вернулась.
Еще шаг. Скрип. Еще. Шуршание. Эхо. Шаг...
Шаг за шагом и минута за минутой звучали эхом вокруг, уносясь в вышину и вперед, шаг за шагом, минута за минутой, эхо, шаг, шаг, минута... Каменный рукав цвингера все тянулся и тянулся, и не кончался, все так же растворяясь во мраке вдали; этого не могло быть, не должно быть — судя по тому, сколько минуло времени, Курт должен был уже дважды обойти замок кругом и начать третий обход, но рукав все тянулся и не кончался...
Когда это случилось, он даже не сразу понял, что бесконечная стена, наконец, оборвалась. Точнее — стена уперлась в другую стену, и впереди издевательски четко, явственно различимо увиделся тупик.
Курт замедлил шаг, пытаясь всмотреться пристальней, пытаясь понять, увидеть, не обманная ли это кладка, не таит ли угол тупика скрытого прохода, поворота, не заметного даже вот так, вблизи... Дойдя до преградившей путь стены, он остановился вплотную, коснулся шершавого камня, провел по нему ладонью, нажал, уже и без того понимая, что стена материальна, что это не морок, не видимость, и нет никаких скрытых поворотов и выходов...
— Зараза...
Его шепот ударился о стену, взлетел, унесшись эхом прочь, во мглу, и возвратился, глумливо повторив собственный голос неприятным скрипучим шипением.
Да не может этого быть. Куда-то же подевались три группы. Как-то же они вышли отсюда, из этого бесконечного тупика. Значит, где-то он пропустил поворот. Где-то этот поворот все-таки был, был проход, просто он все время смотрел вперед и под ноги, а потому не увидел какой-нибудь замаскированной ниши или двери. Значит, надо развернуться и проделать тот же путь обратно, теперь внимательней глядя на стены.
Курт развернулся — и отступил назад, едва удержавшись от того, чтобы отпрыгнуть.
В шаге от него, там, где только что уходил в темную бесконечность рукав цвингера, начиналась лестница.
Лестница была широкой, занимая все пространство между двумя стенами, с высокими, в пол-локтя, каменными ступенями.
Лестница уходила вверх.
Лестница уходила вверх, во мглу, нависая над головой наискось, словно крыло односкатной крыши, и можно было, сделав шаг вперед, вытянуть руку и коснуться одной из ступеней прямо напротив лица.
Курт вытянул руку и коснулся одной из ступеней прямо напротив лица. Под пальцами был камень — твердый пыльный камень, светло-серый гранит.
Курт подошел на шаг ближе и осторожно толкнул одну из ступеней носком сапога. Камень. Светло-серый гранит. Твердый, настоящий, вполне материальный, и в тишине вокруг разнеслось эхо, когда подошва зашуршала о пыльную поверхность...
Он оглянулся; тупик оставался на месте, так и не обратившись ни лестницей, ни дверью, ни темной бесконечной пустотой. Повернулся снова к лестнице; лестница по-прежнему нависала над головой, занимая собой всю ширину цвингера.
Курт медленно поднял ногу, прижав подошву к той ступени, до которой мог дотянуться, помешкал мгновение и оттолкнулся второй ногой от земли.
Ничего не случилось — не перевернулся мир вокруг, не сместились стены, не кувыркнулась лестница перед взором, не произошло ровным счетом ничего, просто ступени вдруг оказалась под ногами, услужливо вымостившись вперед и вверх. Курт поднялся еще на ступеньку и еще на одну, остановился, оглядевшись. Каменные стены сжимали уводящую в темную беспредельность лестницу с обеих сторон, а первые ступени, которые он только что прошел, упирались в тупик прямо за спиною.
— Ну ладно, — тихо шепнул он себе под нос и поднялся на следующую ступеньку.
'Ладно, ладно, ладно', — шелестом повторило эхо, и на миг показалось, что с каждым откликом менялся и тон, и голос...
Курт встряхнул головой, глубоко перевел дыхание и, уже не задерживаясь, двинулся по лестнице вверх, и эхо зашагало следом, и снова потекли минуты, и вновь начала свой отсчет бесконечность. Ступени всё вздымались, лестница всё тянулась — так же нескончаемо, как оставшийся теперь невесть где рукав цвингера, пропадая во мгле позади и впереди.
Спустя сколько времени Курт остановился, чтобы отдышаться, сказать он не мог — время словно смешалось в плотный клубок, не позволяя увидеть себя, и лишь сбившееся дыхание и ноющие колени подсказывали, что путь был некоротким. Прислониться к стене Курт не решился и уселся на ступеньку, глядя в темноту внизу.
'Et qui ambulat in tenebris nescit quo vadat[217]'...
А если никуда? Если эта лестница так никогда и не закончится? Или упрется в другую лестницу, а та в следующую и в следующую... Или в тупик. Или просто оборвется в пустоту, или в какой-то миг попросту пропадет из-под ног...
Курт вздохнул, отвернувшись от тьмы внизу, поднялся и, развернувшись лицом к тьме впереди, снова пошел вперед ступенька за ступенькой. Гадать можно до Второго Пришествия, но куда практичней делать это на ходу.
Шаг, шаг, шаг. Ступенька, ступенька, ступенька. Эхо и мгла. Шаг...
Откуда и как возникла вторая лестница, он так и не смог понять; только что, мгновение назад, вперед уходила бесконечная череда ступеней — и вот при следующем шаге она оборвалась, упершись в другую, поперечную, уводящую вверх-влево и вниз-вправо.
Курт остановился, вновь оглядевшись. Одна из сторон этой расходящейся лестницы упиралась в каменную стену, а другая смотрела в темную пустоту.
