1919

Глава 17

Боли не было. Было очень странное ощущение, словно его, Анри Годэ, поместили в огромный колокол и хорошенько ударили по этому сосуду гигантским молотом. Каждая клеточка тела дрожала, мелкие частые судороги сводили руки и ноги. На грудь будто положили тяжелый камень, выдавливающий из легких последние капли воздуха.

Судья тяжело, с всхлипом вздохнул, вдыхая бензин и масло, точнее, так ему показалось в первый момент. Если где-то в мире и оставался чистый, пригодный для дыхания воздух, то в подбитом танке его точно не было. Еще один рыдающий вдох, рвущий горло, и еще. Годэ с трудом перевел дух, качнул головой, раскалывающейся от боли. В глазах двоилось, он знал, что лежит где-то на полу танка, сброшенный при взрыве, но не мог понять — где именно и в каком положении. Анри вслепую махнул рукой, стараясь нащупать хоть какой-то ориентир, пальцы потеряли чувствительность, ощущая все будто через толстую перчатку. Понемногу чувства приходили в норму, только слух подводил — рядом что-то капало, как вода из плохо закрученного крана. Каждый стук воображаемой капли бил по больной голове Годэ как маленький острый молоточек.

Судья лежал в позе эмбриона у левого борта танка, то ли упал сам, то ли сбросило ударом. Правый глаз заплыл огромным и твердым желваком — в момент разрыва француз смотрел в перископ и как следует получил окуляром.

"Кто же нас достал?" — подумал Анри. Даже такая простая мысль потребовала серьезных усилий, отозвавшихся рвотным спазмом. С трудом подавив его, Годэ попытался встать. Для начала ему удалось подняться на четвереньки, но непослушные руки разъехались на скользкому полу, залитом какой-то жидкостью, и Анри свалился обратно, крепко приложившись больным глазом о педаль. Окружающая темнота взорвалась радугой ослепительно ярких цветов.

"Боже мой, как мне плохо..." — тоскливо и безнадежно подумал Судья. Контуженный и запертый в танке, один, иначе ему бы уже помогли — участь, лучше не придумаешь. И еще это капание...

Сцепив зубы, перебарывая ужасную головную боль, он вновь упрямо полез вверх, поднимаясь с пола, залитого чьей-то кровью.

Обычный человек при стрельбе прищуривает один глаз, чтобы полностью сосредоточиться на другом, "рабочем". Но по-настоящему хорошие стрелки так не делают, даже когда используют телескопический прицел. Рош был очень хорошим стрелком, он в совершенстве освоил искусство совмещать узкое поле прицела и общую панораму. За мгновение до выстрела правым глазом бразилец увидел, как корпус Рено буквально подбросило вверх и сразу же скрыло серо-коричневой завесой вздыбленной взрывом земли. Левым же узрел стремительный артиллерийский налет, который в числе прочего накрыл и радиотанк.

От неожиданности Рош едва не выстрелил, в последнюю долю секунды убрав палец с крючка. На мгновение он испытал острейший приступ обиды — за то, что божье провидение сорвало выстрел, обещавший быть успешным и даже по-своему красивым. И сразу же обида сменилась стыдом — ведь Франциск, будучи всего лишь всего лишь человеком, позволил себе усомниться в Его промысле.

Танк казался целым, взрыв тяжелого гаубичного снаряда пришелся буквально "впритирку", не разрушив машину, но тяжело ударив взрывной волной все содержимое. Кажется, даже гусеницу сорвало. Если внутри кто-то и остался жив, то сейчас он считает переломы, а не координаты целей. Впрочем, кто-то бежал от машины так, словно за ним гнались все обитатели преисподней. По видимому, один из членов экипажа все таки выбрался из Рено через боковой люк и отчаянно спасался, поддавшись приступу паники. Рош проводил беглеца легким движением ствола, но стрелять не стал — присланные с родины патроны ручного снаряжения, начиненные качественным порохом, сейчас стоили дороже золота. Несомненно, для них найдется куда более подходящая цель, чем танкист, обезумевший от ужаса настолько, что улепетывал как заяц, не обращая внимания на продолжавшийся обстрел.

"Благодарю Тебя за то, что облегчил мне работу и позволил сэкономить патрон. Он не пропадет напрасно" — подумал стрелок. Было очевидно, что лейтенант Хейман не упустит возможности и начнет атаку в ближайшие минуты, пока англичане не оправились. Добрая пуля, выпущенная верной рукой, в таком деле будет совсем не лишней.

Телеграфиста убило на месте — тонкий и узкий как бритвенное лезвие осколок пролетел точно в смотровую щель, разрубил как тесаком кольчужную маску и ушел глубоко в переносицу. Кровь срывалась тягучими каплями, мерно падающими на пол. Именно этот звук Анри поначалу принял за галлюцинацию. Смерть коллеги отозвалась в его душе похоронным звоном, как будто последнее предупреждение костлявой — "отступись". Водителя не было ни на месте, ни вообще в танке. Годэ поискал его, с трудом ворочая налитыми кровью глазами, как будто в тесной утробе Рено было где спрятаться. Не нашел, наверное, тот сбежал от греха подальше, пока командир лежал без сознания.

"Эх, Пьер, Пьер..."

Танк был мертв, двигатель остановился, только радиостанция мигала красно-желтой лампочкой. Радио... Лампа... Годэ со стоном обхватил голову руками, словно это могло как-то упорядочить разбегающиеся в разные стороны мысли.

Удивительно, невероятно, но телеграф продолжал работать. Взрыв вывел из строя Рено, убил одного из членов экипажа, но пощадил капризную и чувствительную радиостанцию. Воистину, у провидения оказалось очень своеобразное чувство юмора и свое понимание меры вещей. Аккумуляторы работали, связь была, и это приводило Судью к весьма непростому выбору... Особенно учитывая то, что он успел увидеть перед взрывом, подбившим танк.

Рош бросил прощальный взгляд на неподвижный Рено, но глаз буквально споткнулся о некую несообразность. Стрелку понадобилось пара секунд, а то и больше, чтобы понять в чем она заключалась. Цилиндр на крыше танка ожил, раскручиваясь, узкие черные прорези на его матовых боках слились в туманную полосу. Или это утомленное зрение Франциска обмануло хозяина?

Бразилец яростно потер глаза, будто стирая с них паутину усталости Крепко зажмурился и вновь открыл взор, впившись им в цель. Нет, цилиндр определенно двигался. Кто-то в машине был жив и сейчас озирал окрестности с помощью стробоскопической наблюдательной башенки.

Как бы плохо не было Анри, опыт и мастерство могли покинуть его только вместе с жизнью. Несмотря на только один действующий глаз, оглушающую головную боль и спутанные как бабушкино прядение мысли — ему хватило беглого взгляда, чтобы понять в какой заднице оказались англичане. Походило на то, что немцы сумели собрать ударную группу, которая скрытно подобралась к своим же позициям, ставшим полем боя.

Откуда взялись немцы, учитывая, что фланги продвинулись далеко вперед? Годэ не думал об этом — слишком сильно болела голова, слишком много сил забирала каждая вменяемая мысль. Немцы просто были.

Пока британцы увлеченно прогрызали последнюю линию "форта", противники скрытно охватывали их подобно полумесяцу. Сейчас, под прикрытием своей артиллерии, поганые гунны готовились к броску вперед. Годэ с уважением относился к англичанам майора Натана, но у "кротов" была слишком специфическая школа и слишком мало опыта открытого столкновения на поверхности земли. Они неплохо, очень неплохо действовали против деморализованного и малочисленного противника, но сумеют ли выдержать внезапный контрудар хорошей пехоты? А пехота гуннов на этот раз была хорошей, Анри заметил характерные мешки с гранатами, которые так любили носить "штосструппен".

Годэ убрал голову из башенки, без сил откинулся на жесткое сидение. И в то же мгновение оглушительный, хлесткий звон ударил по ушам, пошел гулять по тесной коробке Рено, отражаясь от каждого угла. Цилиндр разворотило как картонную хлопушку, электромотор завизжал на высокой ноте и умолк. Осколок... или вражеский стрелок-бронебойщик, опоздавший буквально на пару секунд.

Француз слишком устал, чтобы ужасаться или радоваться, он просто отметил как неизбежность потерю башни и новую угрозу и продолжил свои тягостные размышления. Было стыдно, безумно стыдно — опытный корректировщик, держащийся в отдалении от средоточия схватки, защищенный броней, снабженный средствами наблюдения и связи — он должен был заметить немцев, как бы те не маскировались. Но не заметил... И теперь гунны вполне могут отбить "форт" обратно.

Что делать? Что же делать?..

Годэ думал, казалось, целую вечность, хотя прошло от силы несколько мгновений. Судья мог покинуть машину, мог остаться внутри и переждать. Мало кто решился бы осудить его, какой бы путь не избрал Анри. Кто знает, на что бы в конце концов решился танкист, но в этот момент зеленый всполох неярко скользнул сквозь узкие смотровые щели — кто-то с немецкой стороны запустил зеленую ракету. И сделал это вряд ли для того, чтобы приветствовать английских друзей.

Совсем как в марте восемнадцатого, когда его друзья один за другим горели в старых "Шнейдерах". Тогда немцы тоже использовали зеленые ракеты как сигнал к атаке.

Судья несколько раз глубоко вздохнул. Ему было трудно двигаться — больная спина резко и неожиданно напомнила о себе, позвоночник словно залили свинцом. Сейчас Годэ не думал о таких вещах как "долг" или "мужество". Просто иногда случаются вещи, которые надлежит сделать, любой ценой. Если в такой момент вообще можно говорить о какой-то "цене".

— Да чтоб тебя!.. — уже в голос воскликнул Франциск.

Перископ — тонкий прутик в передней части корпуса Рено, с такого расстояния похожий на спичку — ожил. Объектив повернулся в одну сторону, затем в другую, неровными, дергаными движениями. Злобно выругавшись, бразилец рванул рычаг затвора, вверх, затем на себя — сверкающий поршень выбросил дымящуюся гильзу, терпкий запах сгоревшего пороха куснул ноздри. Стрелок нетерпеливо потянул из-за пазухи второй патрон.

Было бы истинным чудом, если бы в Рено осталась хотя бы целая лампочка, не то, что радио. И все же... Кто бы ни сидел в танке, он оказался очень упорной скотиной, которая не собиралась сдаваться, а лейтенант уже запустил сигнальную ракету.

— Умри, безбожник, — зло прорычал Франциск, снова плотно прижимая к плечу приклад "клепальщика". Неизвестный не желал понимать намеки Господа, и следовало как можно скорnbsp;ее помочь упрямцу подручными методами.

Прямо перед глазами Годэ появилось идеально круглое отверстие, и сразу же словно невидимая ладонь отвесила ему мощную оплеуху, швырнув головой о борт. Тьма танка вспыхнула мириадом искр, и вслед за ней пришел странный протяжный звук — словно кто-то с размаху всадил в полную консервную банку штык, пробивая ее насквозь. Звук все тянулся и тянулся, не желая кончаться.

"Я умер..." — подумал Анри.

Но это было не так. Он моргал единственным видящим глазом и с каждым движением века приходил в себя. Невидимый бронебойщик промахнулся буквально на пять-семь сантиметров, не больше. Противник очень хорошо знал внутреннее расположение Рено и целил без промаха, любому другому на месте Годэ бронебойная пуля разнесла бы череп как арбуз. Анри спасла спина — ее скрутило судорогой, и француз сидел изогнувшись. Направленный твердой рукой миниатюрный снаряд лишь ударил его воздушной волной, добавив еще толику к общей контузии.

Вторая пробоина появилась совсем рядом с первой, на этот раз бесшумно. Судья понял, что оглох, провел рукой по уху и почувствовал на пальцах влагу — кровь сочилась из ушной раковины. Годэ безвольно обвис на сидении, чувствуя, что сегодня на его долю выпало слишком много испытаний. Сознание словно мерцало, танкист воспринимал окружающее какими-то рывками, будто выглядывая из амбразуры, отделяющей разум от мира. Временами французу казалось, что он плывет в темной безбрежности, куда-то, где тихо, тепло, безопасно. Искушение было так велико... Отдаться потоку, покинуть это страшное место, обмануть смерть, воплотившуюся в неведомом снайпере, хладнокровно расстреливавшем танк.

— Промахнулся, козел... — прохрипел Годэ, подтягиваясь на локтях, стараясь дотянуться до рычага телеграфа. — Боши не умеют стрелять.

Радио оказалось совсем рядом — большой ящик со шкалами и рычажками настройки. Лампы были разбиты, но в специальном ящичке лежали запасные, обернутые ватой и заключенные в алюминиевых трубках. Минуту на замену, хотя в нынешнем состоянии Судьи можно смело рассчитывать на две. Еще минуту на прогрев и связь восстановится...

Забыв о собственных правилах, Франциск напряг зрение до предела, стараясь понять — что же происходит внутри проклятой машины. Это было за гранью возможного, но Рошу казалось, что его изощренный взор проникает внутрь Рено сквозь пробоины и смотровые щели, угадывая некое движение. Франциск до хруста сжал зубы, в такую безумную ситуацию он еще не попадал — железная коробка будто смеялась над ним. Где-то за спиной пронзительно возопил свисток, возвещая о начале атаки.

Рычаг от себя вперед и вбок, вороненый металл ствола скрывает сверкающий затворный стержень. Очередные тринадцать миллиметров бронебойной смерти готовы.

— Сдохни!

Бош, которого Годэ не видел и теперь точно не увидит, всадил в танк три пули подряд, выпустив их в невероятном темпе, словно палил из обычной винтовки. Анри видел первые две пробоины, которые пронизывали корпус тонкими лучиками света, понимал, что третий снаряд попадет в цель, но его рука словно сама по себе выстукивала последние точки-тире, передавая команду и координаты своей батарее. Он продолжал передачу, и третья пуля попала точно в грудь. Танкиста ударило как кувалдой, сметя с сидения, швырнув о борт и затем на пол подобно тряпичной кукле. В густом смрадном воздухе танка повисло облако-взвесь мельчайших капелек. Кровь, его кровь.

"Боши не умеют стрелять..."

Или умеют?...

Боли не было. Было понимание того, что на этот раз стрелок попал.

Темно.

Тихо.

Спокойно.

Раскалывающаяся голова, невидящий глаз, разорванные барабанные перепонки — все ушло. Немного ныли ребра, там, где — он не чувствовал, но знал это — пуля вошла в тело, разорвав легкие, и остановила сердце. Но это оказалась легкая, совсем не страшная боль. Скорее дружеское напоминание о жизни, которая была прожита и закончена.

Он не знал, успел ли закончить передачу. Но это было уже не важно.

"Все" — подумал Анри.

Все...

* * *

После Бельгии Патрик Галлоуэй иногда слышал несуществующее. Ирландский католический полк, в котором он служил, перенес многое, потерял девять десятых состава и по сути прекратил существование. С той поры Патрику все время казалось, что у него за плечом притаился кто-то невидимый, но смертельно опасный. Кто-то только и ждущий момента, чтобы вцепиться ему, сержанту Галлоуэю в незащищенную шею. Умом Боцман понимал, что там никого нет, но что такое доводы разума, когда явственно слышишь тихое рычание из за спины? Ночами, особенно перед боем, рычание становилось громче, настолько, что Галлоуэй даже удивлялся — почему никто больше не слышит страшного зверя? В мирное время ирландца наверняка давно отправили бы в лечебницу, но на фронте хватало куда более странных и болезненных явлений, в сравнении с ними мания Патрика была почти что безобидным чудачеством.