— То есть ты сделал даже больше, чем обещал?
— Да. Как говорят у меня на родине, лучше перебдеть, чем недобдеть.
Бритый снова усмехнулся.
— Ну, раз так, слушайте моё решение. За истребление мелких паразитов в трактире "Храбрый петух" Паран Колба, младший городской маг Зубца, обязан выплатить Рину Бродяге тридцать серебряных крон в дополнение к сумме, которую поименованному Рину должен за оказанную услугу Корень, владелец трактира. Срок выплаты — до истечения шести часов с момента вынесения приговора. Сверх того в казну Зубца Паран Колба, младший городской маг, обязан внести штраф за ложный вызов стражи и за потенциальную угрозу городу, обусловленную действиями Парана Колбы. Сумма — сто серебряных крон, срок выплаты — до истечения двадцати четырёх часов с момента вынесения приговора.
— Не слишком ли сурово? — спросил я. Бритый отрезал:
— В самый раз. Колба, Мельник! Я вас больше не задерживаю.
Городские маги испарились, как две капли этилового эфира с горячей ладони.
Ну а я смирился с тем, что мои основные трудности ещё впереди. Понял-то я это сразу, как иссякла энергия в Тихих Путах, а вот смириться...
— Извините, не поинтересовался ранее. — Вежливо. Осторожно. — Как мне называть те-арра?
— Моё имя — Сейвел.
Вот так. Никаких прозвищ. А чего ему скрывать-то? Предрассудки — не для благородных.
Не помню, упоминал ли я уже в подробностях о том, как в Пестроте организовано управление территориями. Кажется, нет. Самое время восполнить этот пробел.
Не оспаривая главенство риллу, замечу, что прямое управление смертными в список их забот не входит. Властительные контролируют реальность непосредственно. А для контроля за разумными есть две особые структуры: в чём-то дружественные, в чём-то конкурирующие. Первая — Высокие кланы: экстерриториальные, опирающиеся на систему посвящений и поэтапный доступ к магическим познаниям. Вторая — аристократические семейства. Объединяемые по признаку территориальности, опирающиеся на родственные связи и систему вассалитета.
О Высоких кланах расскажу как-нибудь потом. А вот во главе любого аристократического семейства стоит тарр. Сильно огрубляя смысловую палитру, слово "тарр" можно перевести как "князь". Практически все тарры — сильные маги, наследники родовых секретов. Те, в ком заметна кровь тарра, зовутся тарритами; кое-где так именуют и прямых (личных) вассалов тарров, исполняющих при них роль Очей, Голосов и Дланей.
Но Сейвел, сидящий напротив — не таррит. Он те-арр — то есть наследник тарра (либо его старший ребёнок, либо просто отпрыск тарра, в ком кровь и магия главы рода достаточно сильна, чтобы претендовать на главенство). Проще говоря, большая шишка в здешних местах.
И большая проблема для меня лично.
— Рад знакомству с вами, те-арр, — попытался я. И даже сумел не сильно сфальшивить.
Сейвел за вежливостью прятаться не стал.
— Не могу сказать того же о вас, Рин Бродяга.
"Так-так. Судилище закончено, и меня сразу начинают именовать с использованием уважительных форм речи. Но вместе с тем — без почти демонстративной доброжелательности".
Я решил немного побыть наивным... точнее, зеркально отразить чужую откровенность:
— Почему?
— Миньонам Колмейо не рады на землях Черноречья.
— Извините, если мои слова покажутся недостаточно вежливыми, но высокий те-арр не прав. Я не являюсь чьим-либо миньоном.
— Неужели?
— Вы с лёгкостью можете определить правдивость моих слов. От вас я не хочу таиться.
— Ну-ну. Тогда не соблаговолит ли Рин Бродяга во искупление совершённой ошибки принять от меня скромный дар?
Протянув руку, Сейвел положил на стол симпатичного вида фибулу. Центральный камень украшающего её узора слабо вспыхивал красным, словно ровно бьющееся сердце.
— Если высокий те-арр считает меня достойным, мне остаётся лишь поблагодарить.
Я забрал фибулу и приколол её к своей куртке напротив сердца. В глазах Сейвела при этом мне почудилась искра тщательно укрытого чувства. Не то сомнения, не то торжества...
— К сожалению, отдариться мне нечем. — "Искренность. Как можно больше искренности!" — Разве что... вот, примите, не побрезгуйте плодом моих стараний.
На место, где лежала фибула, я положил извлечённую из внутреннего кармана поделку. Простое деревянное колечко, грубое и неприглядное. Однако, посмотрев на кольцо магическим зрением, можно было увидеть прикреплённое к нему заклятье, дымчатое серо-жёлтое с чёрными искрами. Я сделал этот самопальный артефакт, зафиксировав на материальном якоре слегка изменённое заклятье шамана. К слову сказать, структура заклятия оказалась довольно мудрёной, в первую очередь, из-за того, что его активное начало связывал какой-то мелкий природный дух. Заодно дух обеспечивал примитивное, но управление и очень медленную, но подпитку Силой. Для меня как артефактора создание этого кольца явилось чуть ли не прорывом, сложной и очень творческой работой. Я ведь уже говорил, что предметы, самостоятельно аккумулирующие Силу, редки? Пусть отловом и первоначальной трансформой духа занимался шаман, участием в создании такого предмета Силы я мог заслуженно гордиться.
Но самого колечка мне было не жаль. Важнее, что, работая над ним, я набрёл на пару интересных идей, и уж идеи эти отдавать какому-то там те-арру не собирался.
— Благодарю, — сказал аристократ равнодушно, даже не думая коснуться кольца. — Надолго вы намерены задержаться в Зубце?
— Нет. Как и предполагалось до истории с клопомором, мы переночуем в трактире, потом позавтракаем, заберём у почтенного Софэ заказанные вещи и двинемся дальше.
— Куда именно?
"Если бы от молчания был хоть какой-то прок, чёрта б я тебе ответил!"
— Сначала до Эббалка, а потом... я не Видящий, чтобы сказать, куда приведёт меня дорога.
Во взгляде те-арра снова что-то мелькнуло. Похоже, он ожидал от меня каких-то иных слов и поступков. Ну а я... как мне отмазаться от невнятных интриг, которыми так любят наполнять свои дни и ночи аристократы? Только искренностью.
Надеюсь, её хватит, чтобы умотать отсюда подальше, не словив дополнительных плюх.
— Вы позволите?.. Лада, пойдём. Денёк выдался не из лёгких, пора отдохнуть.
Хилла перестала изображать статую, но в движении она походила на человека ещё меньше.
— Рин Бродяга!
— Высокий те-арр?
— К какому виду смесков принадлежит ваша... очаровательная... спутница? И, — в тоне Сейвела прибавилось яда, — дорого ли она вам обошлась?
Удержаться от ответной колкости мне не удалось. Потому что не особенно хотелось.
— Насколько я знаю, кровь Владиславы вполне чиста. А приобрёл я её и вовсе дёшево: освободил из рабства по Праву Силы. У высокого те-арра есть ещё вопросы?
— Разумеется, есть.
— Искренне сожалею, но на вопросы, заданные таким тоном, отвечать не намерен. Если у меня нет покровителей, это ещё не значит, что у меня нет также собственной гордости. До встречи и спокойного сна. Лада, пойдём отсюда.
Ни Сейвел, ни пара его телохранителей, всю беседу проторчавших у меня за спиной, не попытались нас остановить. То ли сочли нападение на меня слишком опасным (на них-то защита Клятвенного Столба не распространялась), то ли моя наглость просто-напросто потрясла их до совершенного остолбенения.
Сельская местность. Уютная веранда деревянного дома, пахнущая не столько деревом, сколько свежезаваренным травяным чаем. Ничего общего с памятными мне по родине чаями — ни с пеньковатым грузинским, ни с цейлонским, ни с модным зелёным, ни с безобразно дорогими и тоже модными ароматизированными. Даже самый вкусный в той моей жизни чай, заваренный на костре на берегу реки возле соснового бора, — чай из свежих побегов брусники с листьями смородины и ещё кое-чем, заметно уступает этому чаю, которым сейчас пахнет так сильно, почти до одури. И в который добавлена толика февале, называемого невеждами "эликсиром радости".
На полубожественный аромат мне, однако, наплевать. Равно как на кипенную белизну мелких звёздчатых цветов, усыпавших обрамляющие веранду кусты, на сладостное пение птиц, на пригревающую небесную пестроту, на... да практически на весь окружающий мир.
Разговор. И собеседница.
— Рин, я бы не стала предлагать этого, если бы считала, что ты больше потеряешь, чем приобретёшь. С твоим потенциалом в Сиянии Тёмной Луны можно достичь многого. И быстро. Да, иных адептов отпугивает необходимость приобщения к Мраку — но ведь ты уже приобщён к нему, пусть и несколько... иным способом.
Я молчу. Не глядя на неё. Хотя в иное время не упустил бы случая полюбоваться. Маги, достигшие хотя бы среднего уровня в целительском искусстве, могут менять внешность так, как им захочется. И моя... видимо, уже бывшая наставница красива. Очень.
Но её тёмная, лишённая возраста, осиянная тенью совершенства красота также предана забвению — как не относящаяся к теме.
— Сейчас я говорю с тобой, как личный представитель Мастера Синих Лучей. И я...
— Ты рассказала ему обо мне?
Кратчайшая запинка.
— Да. В самых общих чертах. Мастер ценит чужие секреты не меньше, чем свои.
"А ведь она даже не понимает подтекста этой фразы! Не слышит его, не чувствует, хотя совсем не глупа... Не может чувствовать.
И эта внутренняя слепота — лишь малый взнос, составная часть общей цены посвящения".
— Ты просил не рассказывать никому, я помню. Но это ради твоей же пользы, Рин! И я не сообщила почти ничего, кроме самых существенных моментов.
"Не слышит. Говорит — и не понимает, что говорит. Мрак!"
— Да посмотри же на меня, Рин!
Да, Желлан, посвящённая Сияния Тёмной Луны третьего круга, красива. А в гневе — особенно. В полуночной синеве её глаз кипят, переплавляясь воедино, искреннее раздражение, столь же искреннее недоумение... и ещё — почти не скрываемое более чувство, которое глупец мог бы, пожалуй, назвать любовью. Увы ему!
Для любви, которая действительно способна меня соблазнить, в чувстве Желлан многовато жажды обладания. И исследовательского интереса. И того тёмного голода, который частенько становится спутником женщин и (реже) мужчин, приобщившихся к Мраку.
Мой Двойник — вампир. Своего Двойника Желлан контролирует не хуже, чем я, но всё же её тёмное отражение — суккуб. Ещё одна причина, чтобы...
В смеси чувств, испытываемых бывшей наставницей, зарождается понимание. Поздно. Слишком поздно! Я уже наложил на себя чары скорости и доламываю вторую из трёх защитных оболочек, которыми обеспечивает Желлан знак её посвящения. Довольно символично, что материальным якорем этой защите служит трижды обхватывающая стройную шею женщины золотая цепочка. Которую вполне можно принять за ошейник, особенно издали. Третья оболочка самая прочная, так просто и быстро её не преодолеть... но у меня есть хороший способ сделать это до того, как меня начнут размазывать по полу веранды чем-нибудь убийственным.
Поцелуй. Так это смотрится со стороны.
А изнутри...
Мой Двойник, получив кусочек свободы, впивается в губы Двойника Желлан. Вокруг с беззвучным торжествующим рёвом вскидывается Мрак. Третья защитная оболочка трещит — не от удара извне, от давления изнутри — и лопается. Звенят, раскатываясь по доскам, звенья золотой цепи. Искусство ламуо заставляет наши мысли, нашу память, наши ощущения на одно сияющее мгновение слиться — и не разобрать уже, кому принадлежит эта жажда, а кому — этот страх, кому вот эта мучительная, но сладостная притом похоть, а кому — отравленная жалость...
Ещё секунда, и я поднимаюсь. Рука Желлан тянется вслед, словно цветок за солнцем. Но в этом движении нет настоящей силы, только чистый, рассыпающийся пеплом рефлекс.
— Прощай, Желлан.
— Прощай, Рин.
Ухожу, не оглядываясь.
Слёзы — не кровь, однако я чувствую их запах едва ли не острее. Вот только даже ради спасения собственной жизни я не могу сказать, кого сейчас оплакивает бывшая наставница. Кого... или что. Слишком много причин, слишком много игл, пронзающих душу насквозь...
Мои глаза в памяти и во сне остаются сухими.
Проснувшись среди ночи, обнаруживаю, что из-под век медленно сочится солёная влага.
Бывает.
А ведь уже лет пять прошло, не меньше. Мне даже казалось, что я похоронил эту память так глубоко, что никогда больше не... почему именно сейчас? Что вытолкнуло на поверхность именно ту веранду, те ленивые звуки и запахи, то расставание, которое лишь чудом (старательно мною подготовленным) не обернулось смертельной схваткой?
Мрак!
Чтобы прогнать непрошеные мысли, я до самого утра, старательно сконцентрировавшись, возился с фибулой, этим данайским даром те-арра Сейвелом.
Более никаких незапланированных происшествий с нами в Зубце не случилось. Если кто-либо следил за нами одним из множества возможных способов, то я этой слежки не чуял. Скорее всего, от недостатка квалификации, а не по причине невнимания к моей персоне. Хилла молчала, изредка и тайком бросая на меня взгляды, расшифровать значение которых я не брался. После довольно скверного ночного отдыха мой интерес к окружающему миру вообще стал на редкость конкретен и, чего уж таить, скудноват.
Итак, вперёд, в Эббалк, в трактир Одноглазого. На встречу с гипотетическим и, возможно, недружественным родственником Лады по прозвищу Гонец.
До восточных ворот сего населённого пункта мы добрались быстро. А вот найти трактир Одноглазого оказалось задачей непростой. Похоже, горожане — сплошняком, от солидных матрон до уличных мальчишек — болели тяжёлой формой спеси. Это довольно распространённая во многих столицах хворь, проявления которой сколь разнообразны, столь и неприятны.
К счастью, инкубационный период данного заболевания довольно велик: столичная спесь редко проявляется в открытой форме раньше, чем инфицированный проживёт в неблагоприятных условиях крупного города лет пять...
А если без шуточек, то жители Эббалка с упорством, достойным лучшего применения, не желали отвечать на задаваемые мной вопросы. То ли светло-русые волосы в здешних краях считались признаком врождённого слабоумия, то ли меня из-за потрёпанной и грубо заштопанной походной одежды принимали за жаждущего подаяния нищего, то ли этой необщительности были какие-то иные причины. Но — факт: я не мог выяснить, где располагается трактир Одноглазого, битых полчаса. Приезжие, готовые со мной пообщаться и которых вокруг тоже хватало, о местоположении этого заведения понятия не имели. Третья же категория населения, которой можно было бы задать всё тот же вопрос (я о патрульных городской стражи и других представителях власти) в поле зрения, как назло, отсутствовала.
По истечении получаса твердить одно и то же, как попке-дураку, мне окончательно остое... надоело, короче. Я решительно сцапал за ворот сутулого субъекта, чей нос своим цветом выдавал обширное знание топографии местных трактиров и пивных, после чего, наплевав на его слабые возмущённые трепыхания, спросил, используя версию гипнотического голоса Двойника, ослабленную неполным превращением:
— Где в Эббалке находится трактир Одноглазого?
