Ключ от бездны. Книга первая

— Мне сегодня еще служить в храме, — с озабоченным видом проговорил первосвященник, — да и пора уже, пожалуй. Заглянул к тебе радостью поделиться, теперь пойду, дела...

Ксархс посмотрел на него захмелевшими глазами и добродушно улыбнулся:

— Ступай, я буду пить за твое здоровье.

Кляня себя в душе, Кхорх покинул дом царя Улхура и торопливо направился на шестой уровень, желая хоть на ком-нибудь сорвать клокотавшую в душе злобу.

* * *

Коридоры, ведущие к тюрьме Сидмаса, были перекрыты надежными люками, чтобы марлоги не могли добраться до узника и тех, кто охранял его.

Первосвященник на этот раз не взял с собой охранника, пообещав себе быть как можно осторожнее. Освещая дорогу факелом, он обдумывал, что скажет мхару, уже приняв решение отправиться в новый поход. Сидмас должен знать, что на его землю придет беда. Пусть знает, что судьба его — пережить Маакор и молиться богам, чьи лики исчезнут в тени забвения. Пусть дни его, лишенные света, покроются непроглядным мраком безнадежности. Тогда Кхорх будет спать спокойно и знать, что никогда больше мхары не посмеют отнять у него жизнь.

— Сидмас, — позвал первосвященник, заглядывая за решетку в зловонную нору врага, — я хочу сообщить тебе славную новость. Мы так давно не беседовали с тобой по душам. Сидмас!

В глубине комнатушки послышалось шуршание и легкий стон.

— Я, как всегда, принес тебе гостинчик, слышишь? — Кхорх торопливо развернул платок, в который украдкой от Ксархса уложил несколько трюфелей и кусок мяса. — Это с пира, посвященного моему наследнику, друг мой.

Из темноты выдвинулось нечто бледное и снова скрылось в густой тени. На этот раз голодающий не захотел взять еду. Но пришедший к нему был так захвачен собственными переживаниями, что не придал этому значения.

— Да, Сидмас! — Сердце первосвященника забилось быстрее. Сейчас он испытывал небывалый восторг и не находил слов, чтобы выразить его. — Моя любимая ждет ребенка. Ты удивлен? Да, я тоже поддался этому чувству — странному, забирающему все, но дающему неизмеримо больше. И теперь счастлив! Счастлив, как никто другой. Почему, спросишь ты? Потому что думал, что такого как я никто никогда не полюбит. Но Лидэя — чистая душа, подаренная мне за муки, что претерпел я прежде, лишенный всего. Всего, что было у таких, как ты, выросших без страха, никем не гонимых, никем не презираемых. Она пришла ко мне сама, в час страшного отчаяния. И сразу принесла удачу!

Ты знаешь племена рабисов, друг мой? Нет? О, это дикари, безобразные, настырные и очень сильные. И они никак не хотели пропустить мои войска к Хэм-Аибу. Что им до него? Я так и не понял. Но Лидэя, крылатый светлый дух, открыла мне тайную тропу, и мы прошли по ней, чтобы нанести решающий удар. Я поклялся тогда, слышишь, поклялся именем Арахна, что сохраню пленнице жизнь, если предо мной распахнуться гефрекские врата. Я одержал победу, Сидмас, хотя казалось, что боги не желают ее! И в ту же ночь впервые признался женщине в любви! Смертной женщине...

И вот теперь она скоро подарит мне наследника. Что? Тебе никогда не понять, что может чувствовать будущий отец? Никогда, да ты прав. Поверь мне, это необычайные ощущения. Я как будто поднялся сейчас над городом Мертвых, став бессмертным! Да, друг мой, а род Ва-Лерагов оборвется на пленнике Улхура. Ведь даже возлюбленная его скоро произведет на свет марлога, истинного сына Арахна, — Кхорх улыбнулся выжидательно, подальше отступив для безопасности. Но за решеткой стояла равнодушная тишина. Он нахмурился. — Друг мой, неужели ты так ослаб, что участь Наэлы больше не тревожит тебя? Или рассудок твой не выдержал всего пережитого? — разочарованно проговорил первосвященник. — Мне очень жаль, поверь. Ведь безумец никогда уже не узнает, что скоро дети Арахна выберутся на свободу и направятся в леса Арбоша. Вот тогда устрашатся воинственные корнуоты, и на одного союзника у мхаров станет меньше. Нет, я не буду воевать с рогатыми, но сделаю все, чтобы они согласились выплачивать мне дань. Огромную. Золотую дань. Тогда я стану самым богатым не только в Сельфуре.

Что, ты снова молчишь? Ты не веришь, что марлоги способны покорить детей леса? Напрасно! Это не люди — демоны, рожденные земными женщинами, и даже сейчас число их превышает любое войско удельного князька Арбоша. Что? Антавия вступиться за Маакор? Нет, Сидмас. Участь северного королевства предрешена. Антигусы всегда были слабы, они привыкли любые конфликты решать миром. Я предложу им мир. И сам сяду в Дэнгоре, граде поднебесном. А потом...

На землю гордых мхаров двинутся войска. Им не будет числа! И запылают города, и пойдут сотни в плен в Улхур, самые красивые из мхарок сойдут в Колодец, чтобы насытить страсть моего Отца. Сидмас! Я превращу Маакор в провинцию Улхура, и мне будут завидовать самые могущественные владыки земли! Сидмас! — Тишина была ему ответом. Что-то зловещее показалась в ней первосвященнику. Он прислушался и вздрогнул, когда донесся до него тихий шепот. — Стража! Да что происходит?

Кхорх быстро прошел к маленькой комнате в конце коридора и с раздражением толкнул деревянную дверь.

Внутри воняло потом и перебродившим вином. Над убогим столом горело два факела, валялся стул. А прямо на полу, густо храпя, спал охранник.

— Сволочь! — выругался первосвященник и, подойдя к арахниду, пнул его в бок. — Вставай, пока я не приказал оклусу придушить тебя!

Но, видимо, никакие угрозы не могли уже дойти до одурманенного вином сознания стража.

— Только очнись, скотина, — сквозь зубы процедил Кхорх и снял с пояса пьяного ключи от клетки.

Накатившая ярость помутила разум, лишая страха. Осталось только одно жгучее желание — увидеть врага, убедиться, что он понял все и ему невыносимо больно. Ведь ему должно быть больно!

Щелкнул замок. Кхорх отворил слабо скрипнувшую железную дверь и шагнул в удушливый мрак.

— Где ты? — Чадящий факел высветил лежанку, яму с нечистотами, мокрые, ободранные стены. — Сидмас?..

Мощный удар в висок свалил первосвященника с ног. Худые, жилистые руки вцепились в горло. Погас факел.

— Хватит, оставь, — всплыл в кромешной темноте женский голосок, — слышишь? Не стоит убивать. Переоденься в его одежду. У нас мало времени, может проснуться охранник. Быстрее, быстрее. Нам еще нужно добраться до грота Умбры до рассвета. А там и свобода. Поторопись, Сидмас...

ГЛАВА 19

Сидя на роскошном троне, Ксархс принимал просителей. В гулкой, огромной зале, украшенной пурпуром и золотом, горели сотни свечей. Царь любил запах горячего воска и хорошо освещенные пространства. А вот приемы предпочитал вести без свидетелей и челяди. Сейчас перед ним стоял арахнид, пришедший с тайным докладом. Это был высокий мужчина, одетый в серый плащ диковинного кроя, какие не носили в Улхуре.

— Амулет Арахна готов, — сказал он. — В Дэнгоре уже ждут посланца.

— Да, — отозвался Ксархс, потирая подбородок. События последней ночи могли задержать осуществление планов на неопределенный срок. И теперь он ничего не мог обещать. — Иди. Возможно, скоро тебе придется самому отправиться в Антавию. Будь готов.

— Да, мой повелитель...

— Госпожа Матенаис требует аудиенции! — распахивая резные двери, доложил арахнид-оклус и низко поклонился царю.

— Началось, — мрачно обронил тот. — Зови!

Сердце его дрогнуло от жалости, когда вошла мать Кхорха, заплаканная и мертвенно-бледная. Он поднялся ей навстречу и, подойдя, почтительно поцеловал руку.

— Не думала, что придется обратиться к тебе с такой просьбой, Одрух, — проговорила она тускло. — Но я молю, памятью всех, кто дорог твоей душе — найди виновных в этом бесчинстве и накажи.

— Госпожа, — царь открыто посмотрел ей в глаза. — Если мы будем точно уверены, что у беглеца есть сообщники — их предадут смерти.

— Что значит "если", Одрух?

— Мне думается, Кхорх сам открыл темницу и выпустил мхара.

— Ты веришь в это? — прищурилась жрица недобро. — Веришь, что человек, просидевший в темнице более двух лет, ослепший, питающийся только пустой похлебкой да черствым хлебом, мог одним ударом свалить с ног молодого, здорового мужчину? Да и где узник сейчас? Как мог он самостоятельно выбраться из закрытых коридоров?

— У вашего сына были ключи и от них, — хмурясь, заметил царь.

— Сидмаса ищут, хотя бы? — с холодным презрением спросила Матенаис.

— Он никуда не денется из подземелий, — все с той же спокойной уверенностью проговорил царь. — Рано или поздно оклусы обнаружат его.

— Если он в Улхуре!

— В чем вы меня обвиняете сейчас, госпожа?

— Я знаю, что ты предатель, Одрух! При устранении Кхорха, тебе открылась бы прекрасная возможность занять его место.

— Поверьте, мне и на своем не плохо, — мягко улыбнулся он и взял жрицу за руку. — Я чист перед вами, Матенаис.

Она освободила легко стиснутые им пальцы:

— Не знаю. Я никому уже не верю. Меня спасает только одно — мой сын жив! А это значит, что пока жива и я.

— Арахн милостив к своим детям, — смиренным тоном проговорил Ксархс.

— Видно, ваши боги оказались сильнее, Равл-Ат.

— Я давно забыл их имена, госпожа.

Матенаис горько усмехнулась:

— Чем больше ты говоришь, мхар, тем фальшивее звучат твои слова. Берегись, как бы лукавые улхурские бесы не поймали тебя в ловушку твоей же хитрости.

Она развернулась и ушла, на этот раз не дав ему оправдаться.

* * *

После визита к царю, Матенаис нестерпимо захотелось повидать Наэлу и смыть грязь с души. Навестив по пути сына и убедившись, что он чувствует себя нормально, она отправилась к дому Лемаис, где теперь жила беременная мхарка.

Сама хозяйка, против обыкновения, не вышла к ней, а рабыня сказала, что Лемаис спит.

— А Наэла?

Кифрийка заулыбалась:

— О, милая госпожа вышивает накидку. И это такая красота, что словами не передать!

Служанки боготворили добрую, всегда отзывчивую и приветливую чужеземку.

— Проводи меня к ней, — Матенаис тоже не смогла сдержать улыбки и, уже оттаяв сердцем, вошла в комнату Наэлы. — Как ты, душа моя? — окликнула она склонившуюся над пяльцами девушку.

Та подняла голову и взглянула испуганно.

— Матенаис, — проговорила она с загоревшейся радостью в голосе, — как хорошо, что вы пришли. Так тоскливо быть здесь одной.

— Вот ты уже и не одна. — Жрица присела рядом на мягкий пуфик и посмотрела на лепесток вышитого цветка. — Правда, чудесно! Совсем, как живой, — она глянула в лицо мхарки, и заметила, что глаза ее припухли и покраснели. — Ты плакала?

Наэла поспешно опустила ресницы.

— Мне теперь очень страшно, госпожа. И чувствую себя плохо.

— Болит?

— Да, немного, — призналась она, — я испугалась, что... это начнется, а я...

— Не волнуйся, — ласково произнесла Матенаис. — Ты сегодня на себя не похожа.

— Как... Кхорх? — с усилием выговорила мхарка, не поднимая глаз и заливаясь румянцем.

— Ничего, — сдержано ответила жрица и не удержалась от тяжелого вздоха. — Главное, жив. Но жалуется на сильную головокружение и тошноту.

— Да, — шепнула Наэла и уронила пяльцы на колени. — Матенаис... так больно, снова...

— Снова? — она помогла ей подняться и проводила до кровати, — ложись.

— Я не хочу, — вновь испуганно глядя, проговорила Наэла. — Я не хочу... чтобы оно родилось.

— У тебя просто нет выбора, дорогая.

Матенаис много раз помогала появиться на свет крохотным чудовищам, до которых не могла дотрагиваться без омерзения и очень сочувствовала сейчас очередной матери марлога. Ее удивляла и беспокоила продолжительность беременности мхарки — та проходила уже положенные девять месяцев — тогда как другие женщины рожали через полтора. И никак не могла это объяснить.

— Началось, — сообщила Матенаис вбежавшей на зов рабыне. — Приготовь воду, ткань и настойки.

А Наэла уже металась, закусив до крови побелевшие губы.

— Дыши! Помоги ему, — жрица стиснула ей руку, — я знаю, что ты ненавидишь это существо, но оно должно выйти из тебя, девочка моя...

Еще одна служанка погасила свечи, оставив только одну у изголовья кровати, и приготовила глубокую корзину для марлога, ведь они рождались довольно развитыми и сразу могли ползать, приводя в ужас повитух. Да и что можно было ожидать от созданий, выраставших во взрослых особей за четыре месяца?

— Держи ее! — прикрикнула Матенаис на вернувшуюся со всем необходимым кифрийку, и, быстро смочив тряпицу, отерла мокрое лицо роженицы.

— Уже? — в комнату вбежала заспанная и растрепанная Лемаис. — Я с тобой, слышишь? — она обогнула кровать и села, потом прилегла на кровать подруги и стала гладить лицо и руки Наэлы. — Скоро все закончится, все будет хорошо, родненькая...

Та затихла, перестав кричать, но продолжала тяжело дышать.

Матенаис поймала встревоженный взгляд бывшей невиллы.

— Нужно читать молитву Мерхе.

— Я другой веры... — слабо возразила жрица.

— Читай! Она услышит! Ты — женщина, прежде всего. Повторяй за мной: я защищаю тебя пламенем богини Мерхе, слышащей плач на ложе стенающей матери. Я слышу голос той, что разжигает пламя в чреве. Ее священный красный огонь опаляет тебя, женщина, имя которой — скорбь.

Наэла снова закричала в голос, вырвавшись, вцепившись в простыни так, что побелели костяшки пальцев.

— Читай! Я стою...

— ... рядом с богиней Мерхе, — продолжила жрица сбивчиво, — которая говорит: я принесла тебе воду жизни, чтобы омыть чрево твоё, терзаемое огнём. Сама Эморх-великая освятила для меня эту воду...

Лемаис подошла к рабыне, помогающей в родах, и заняла ее место:

— Уйди! Да держи язык за зубами, чего бы ни увидела, — и, сама приняв появившегося, наконец, ребенка, быстро ополоснула его в чаше и ловко замотала в выбеленную ткань.

— Пошли, — кивнула она дрожащей Матенаис. — А вы омойте роженицу, — приказала хозяйка своим рабыням и, уложив младенца в корзину, выскочила из комнаты.

— Постой! — крикнула запыхавшаяся жрица, нагнав Лемаис в галерее, — что происходит? Куда ты идешь?

— К тебе. Мы там укроем малышку.

— Она?.. — Матенаис осеклась, вдруг поняв странное поведение невиллы.

В молчании они дошли до дома жрицы.

— Ты знала? — уже в своей спальной спросила мать первосвященника строго.

— Не больше чем ты. Смотри! — Лемаис достала ребенка и сняла с его головы свободный уголок материи. — Это девочка!

— Великий Улх! — ахнула Матенаис, потрясенная необыкновенной красотой малютки. И та, словно поняв, что ею любуются, приоткрыла темно-синие глазки в длинных и черных ресничках. — Этого не может быть!

— Почему?

— Но ведь раньше...

— Рождались только мальчики — уродливые, но сильные. Арахну нужны воины, которые защитят его народ. Но он больше не хочет, чтобы ему служили жрецы. И эта кроха будет первой, нет, второй жрицей Темного отца. Время от времени от Обитающего в Колодце будут рождаться девочки. Любимые его дочери. Все они должны быть обещаны Арахну, хранить чистоту и преданно служить своему богу. Только Наэле ничего не нужно говорить о девочке.