Неделя: Истории Данкелбурга

Я подняла руку, и тут же рядом остановилось блестящее новенькое такси.

Я села в салон, захлопнула дверь и тут же уронила голову на руки, стараясь удержаться от очередного приступа плача. Нельзя больше давиться слезами! Нельзя! Как глупо должны звучать эти уговоры!

Таксист обернулся и сомнением окинул меня растерянным взглядом. Похоже, последние слова я произнесла вслух...

Живыми нас делают наши недостатки! Под таким девизом жила и моя бабушка, и моя мама. Лет в десять я думала, что этот девиз уж слишком малодушный, слабохарактерный, словно мама и бабушка просто оправдывают им своё несовершенство.

Когда я стала взрослеть, стала понимать, насколько же они были правы. Особенно я это поняла, когда бабушка стала рассказывать мне о своей жизни, упоминая порой такие подробности, о которых мне было бы стыдно говорить. В силу своего возраста, она не боялась признаться. Я сравнивала эти её рассказы с повествованиями деда, который рассказывал о себе только хорошее — бабушка сразу стала для меня куда более интересным человеком...

Мне было девятнадцать, когда умер дед. Бабушка протянула чуть больше полугода с того момента...

С тех пор этот девиз принадлежит и мне.

Гарри он очень понравился. Как он сам говорил, он настраивает на честность, на откровенность. Откровенности мы старались посвящать как можно больше времени, рассказывая о себе, своей жизни, своих ошибках, просчётах, глупых убеждениях, тех достоинствах, какими мы не обладаем.

Тогда я думала, что искренность — это то, что способно удержать вместе кого угодно. Возможно, так оно и есть, но Гарри всё это время был со мной не до конца искренен. Более того, он мне всё это время врал...

Мы будем вместе до конца жизни? Как он мог такое говорить, если прекрасно понимал, что бросит спустя несколько месяцев...

На протяжении всей этой недели я, возможно, буду постоянно задавать себе этот вопрос...

— Что-то случилось?

Спрятавшись в туманных дворцах своего подсознания, я совсем позабыла об усатом таксисте, что смотрит сейчас на меня с сочувствием и пониманием, о салоне его автомобиля, не нового, но очень ухоженного. Здесь тепло, уютно и приятно. Я могла восхититься, если бы моя душа и моё сердце были бы способны на это в данную секунду.

— Леди, с Вами что-то случилось? — чуть медленнее повторил усатый водитель, стараясь привлечь моё внимание.

Я начала медленно возвращаться в реальность, омытую слезами.

— Да... Нет... извините... — путаюсь я в словах, пристыженная незнакомым человеком.

— Я же вижу, что что-то не так, — мягко отметил он, но тут же отвернулся, показывая, что не намерен лезть в мои личные дела.

Жалобно сжавшись на заднем сидении, я сглатываю горькие слёзы боли и вслушиваюсь в урчание взведённого мотора.

— Куда Вас отвезти?

— Не знаю...

— Хотите побыть одна?

— Да, наверное...

— Может быть, в парк? — моментально нашёлся таксист.

— Да, хорошая идея, спасибо...

Гул мотора усилился, машина неторопливо покатилась вперёд. Таксист старается ехать как можно медленнее.

Автомобиль плавно катится по улицам, словно старается успокоить меня. Почти не трясётся, идёт ровно. Странно, сейчас все гоняют, особенно эмигранты, а таксист явно из них. Слишком крупный нос, непривычно кустистые брови, да и акцент выдают в нём иностранца.

От слёз лицо начало нестерпимо гореть, поэтому я прислонила голову к холодному стеклу. Даже не прислонила, а безвольно уронила, ощутив небывалую слабость в шее. Кажется, стекло мгновенно раскалилось до громадных температур...

Из меня, помнится, вырвался тяжёлый всхлип.

Усатый таксист-иностранец глянул на в зеркало над панелью, но так ничего и не сказал, до последнего решив не лезть в мои дела.

Действительно, к чему постороннему человеку погружаться в грязь чужих проблем. Эту грязь потом бывает крайне нелегко смыть — так глубоко может въесться.

Я подняла покрасневшие глаза к небу, которое уже почти всё затянуто плотными тучами. Клубящиеся массивы небесных кораблей лениво ползут в вышине, закрывая столь любимые мною звёзды. Их холодный блеск способен отвлечь меня от любого горя, уберечь от боли, утешить сердце...

Всего на секунду в небе мелькнули две небольшие звёздочки и тут же исчезли, растворившись без следа...

Такси свернуло на перекрёстке, состоящем из трёх широких дорог: Горнстрабе, Реилстрабе и Карвелстрабе. Проехав мимо громадного казино 'Корона', мы обогнули острый угол, на котором идёт бойкая торговля лотерейными билетами, и двинулись дальше по Реилстрабе. Машин в это время почти нет — все сидят на работе, а не колесят по Данкелбургу после расставания...

Стоило вспомнить, как горечь корявым штырём вонзилась в сердце! Мысли и воспоминания накинулись со своими загнутыми острыми когтями, словно безумные ястребы! Так больно, словно из сердца течёт кровь и скапливается где-то у диафрагмы...

Из глаза выползла слезинка, скатилась по щеке и переползла на стекло автомобиля...

В моей голове звучит эхо музыки — саксофон гиганта всё ещё играет печальные мелодии истинно асилуровской меланхолии. Странные создания создают своей игрой не просто музыку, а некие смычки, которыми играют на наших душах...

Никогда я не перестану бояться этих существ...

Автомобиль мерно гудит. Мурлыкает, как громадная стальная кошка, гуляющая тёмной ночью по улицам, целиком её принадлежащим. Её глаза освещают пространство перед ней. У этого создания разве что нет хвоста.

— Я подвезу Вас к восточному входу — там совсем близко фонтан, — оповестил меня таксист не оборачиваясь.

— Да, спасибо.

Единственный человек рядом...

— А как Ваше имя? — отчаянно обратилась я к усатому эмигранту.

Он явно был не готов к тому, что заплаканная девушка вдруг начнёт общаться с ним. Недоверчивый взгляд оценил меня десять долгих секунд, прежде чем таксист брякнул встречный вопрос:

— Вы хотите знать моё имя?

— Да, хочу...

— А зачем Вам оно?

Честно говоря, я совершенно не знаю...

— Вы же ведь забудете, стоит выйти из автомобиля, — продолжил отпираться от озвучивания своего имени усач, — Стоит ли узнавать?

— Пожалуйста! — просипела я с мольбой в голосе.

Он, отчего-то, не желает представляться. Немного пожевав нижнюю губу, он всё же глухо произнёс:

— Йохан.

— Вас зовут Йохан?

— Да.

— Катарина.

С некоторым безразличием Йохан вновь зыркнул на меня из-под кустистых бровей.

— Рад познакомиться, — тихо сказал он, сосредоточившись на езде, занимающей его гораздо больше.

— Я тоже рада...

Йохан не ответил. Таксист, видимо, уже пожалел, что решил взять такую чудную клиентку. Сейчас я для него что-то вроде назойливой мухи, кружащей вокруг самой головы, садящейся на лицо, раздражающей прикосновениями своими лапками...

За окном бездомный, что лёгко можно понять по рваной грязной одежде. Он отчуждённо стоит посреди тротуара, демонстрируя миру свой транспарант, состоящий из доски и прибитой к ней дощечке. На транспаранте намалёванная углём надпись 'Радуга в небе — лишь иллюзия!'

Йохан прибавил скорость...

— Бросил парень? — неожиданно задал он вопрос, не отрывая взгляда от дороги.

Его слова доходят до моего притупленного душевной болью мозга мучительно долго. Поэтому я ответила не сразу:

— Да, только что...

— Все вы такие... новое поколение...

— О чём Вы, Йохан? — его слова я даже не думала расценивать как оскорбление.

— Вечно вы то сходитесь, то бросаете другу друга, цепляетесь за малейший намёк на настоящие чувства, так легко расстаётесь, забываете друг друга, — заворчал таксист, словно старик, — Живёте одноразовой любовью, даже не пытаетесь построить любовь на года, на всю жизнь!

Выслушав его выговоры, я тихо всхлипнула и отвернулась, направив взгляд в окно.

— Когда Вы были молодым, готова спорить, это всё тоже было.

— Но в наше время все считали это ненормальным. Сегодня же иметь всего одну девушку или одного парня кажется... кажется...

— Признаком ограниченности? — подсказала я своему необычному собеседнику.

— Вроде того, — согласился Йохан, — Раньше, если люди расставались, то только для того, чтобы найти того самого единственного. Сейчас вам доставляет удовольствие сам процесс. Мазохисты...

Я внимательно слушаю слова усатого таксиста, откладывая их в голове, но совершенно не желаю спорить или просто поддерживать эту тему. Он сам развивает свои мысли:

— Вы собирались жениться?

Вспомнив все наши разговоры с Гарри, я поняла, что, в самом деле, к обсуждению данного шага мы не подбирались...

— Нет...

— То есть, вы почти наверняка знали, что просто разойдётесь со временем. Устанете играть в пару и разойдётесь, чтобы испытать боль... Говорю же: мазохисты!

Возможно... очень возможно, что именно этот простой человек из другой страны говорит истинную правду... Мы с Гарри оба знали, что когда-нибудь наши отношения просто прекратятся, и этот конец ознаменуется моими слезами?

— А у Вас есть семья?

— Да, — кивнул Йохан, — Жена и двое детей. Я женился на первой же женщине, которую когда-то полюбил. Ни разу не возникло желания искать себе других женщин...

— Вам повезло.

— Если хочешь, называй это так...

Мы остановились на светофоре. От нетерпения Йохан начал барабанить пальцами по рулю.

— Давно Вы в городе? — я никак не могла остановить рвущийся из меня поток слов, которые чудом удавалось складывать в предложения. Меня просто тянет поговорить.

— Четыре года, — нехотя ответил таксист, дунув в усы, — А Вы?

— Как Вы узнали, что я неместная?

— Не знаю, это чувствуется, наверно... Взгляд, выражение лица, манера общаться — мелочи, в общем, всякие.

Красный сменился жёлтым, а тот, в свою очередь, зелёным, и Йохан двинулся дальше, держась ближе к центру широкой дороги.

— Я в Данкелбурге пять лет, — вспомнила я про вопрос усатого таксиста.

— И как Вам город?

— Он унылый... А Вам как?

— Работа есть, семья довольна, всем основным обеспечена, и ладно, — как-то совсем ворчливо прогудел Йохан.

Лукавит — на самом деле, ему жутко не по душе этот чёрный клоповник, со всеми людьми, что его населяют. Просто он не может всё бросить и покинуть Данкелбург, так что вынужден убеждать себя, что город ему нравится. Либо просто не вызывает раздражения.

— А вам на родину хочется? — совсем тихо прошептала я.

Однако Йохан услышал и криво улыбнулся:

— Вы меня прогоняете из страны?

— Ни в коем случае...

— Не бойтесь, я пошутил, — на какое-то время он смолк и вёз меня в полной тишине, но затем честно ответил, — Нет, совсем не хочется. Там, знаете ли, совершенно нечего делать: кругом полно преступности, все грызут друг другу глотки. От войны моя страна ещё не оправилась.

— С преступностью в Данкелбурге тоже большие проблемы.

— Если Вы так считаете, то ничего не понимаете в проблемах с преступностью...

За окном замелькала серебряным размытым пятном ограда Литнихского парка — единственного крупного парка в черте города. До входа ехать осталось совсем ничего.

— У Вас хорошая машина, — ляпнула я очередную глупость.

Таксист окинул салон придирчивым взглядом, словно проверяет на вшивость совершенно незнакомый автомобиль. Его секундный осмотр не выявил серьёзных дефектов, и Йохан согласно кивнул головой:

— Да, неплохая...

— А что это за марка? — я убрала с лица непослушный локон.

— 'Феникс'.

— Красивое название для автомобиля.

— Да, неплохое...

Йохан перестроился в правый ряд, проехал последние метры и остановил своего легко-крылого 'Феникса' точно напротив больших кованых ворот.

— Приехали, — доложил он, убрав правую руку с руля.

— Сколько я Вам должна?

— Пятнадцать.

Расплатившись, я покинула тёплый уютный салон и направилась в гостеприимно распахнутые ворота. Позади меня с мерным гулом отъехал автомобиль таксиста Йохана, который заставляет себя любить Данкелбург и совершенно не разделяет нынешних нравов.

Литнихский парк представляет собой огромное место общественного отдыха, засаженное зелёными насаждениями, оборудованное фонарями, скамейками, беседками, небольшими прудиками для всяких рыб и птиц, всевозможными прекрасными аллеями, по красоте своей вполне сравнимыми с картинами живого леса.

Парк так огромен и так далёк от цивилизации, что на его дорожках, в его лабиринтах, чувствуешь себя почти как в диком, девственном лесу. Это место безумно любят многие жители Данкелбурга: здесь постоянно ходят тысячи прогуливающихся, здесь часто встречаются пары...

От местных пейзажей веет спокойствием. Даже ночная темень не способна нагнать на это место ощущение дискомфорта...

Я люблю здесь бывать. Йохан отлично придумал. Надеюсь, мне удастся поскорее успокоиться...

Литнихский парк был основан ещё в те годы, когда Данкелбург только-только разросся до размеров крупного города. Люди смекнули, что без большого парка город будет выглядеть несолидно, и отгородили большую территорию высоким кованным забором, который и ныне стоит в том же виде. За сотни лет его не раз меняли, но внешне он остался неизменным.

Литнихским он был назван в честь великого врача Карла Литниха, который во время последней войны вытянул из рук смерти более двух сотен тяжелораненых. Тогда, без ряда инструментов, в условиях полной антисанитарии, он спасал уже, казалось бы, обречённых с помощью решительности, быстроты и точности действий, богатому арсеналу знаний и многолетней практики.

Конечно, назвать парк в честь врача — не самая удачная идея, но спорить я тут совершенно не собираюсь.

На широких тропинках пока ещё мало народу. Можно даже сказать, что они почти необитаемые. Я иду точно к большому фонтану, вокруг которого раскинулась целая площадь.

Он совсем недалеко от входа, так что я добралась за какие-то пять минут.

Площадь представляет собой идеально круглое мощёное пространство, ограниченное плотной стеной гигантских деревьев. Диаметр площади составляет около ста метров. В центре располагается Небельский фонтан — скульптурная композиция, рассказывающая историю древнего племени небелей, что жили на этих землях около тысячи лет назад. Вперемежку стоят люди и крылатые божества, из наконечников копий, остриёв мечей и из глаз стоящих на коленях воинов бьют струи воды. А вверху всей композиции стоит, воздев руки к небу, вождь небелей Фринзиб...

Историю о небелях поведала мне когда-то бабушка. В её памяти отложились не только воспоминания о своей жизни, но и старые легенды, которыми она любила зачитываться в библиотеке.

Когда-то на этих просторах жили десятки племён, каждое со своими традициями, обычаями и образом жизни. Все они были очень разными. Все они по-разному относились друг к другу: кто-то постоянно враждовал, кто-то старался дружить и вести торговлю между племенами, кто-то попросту не знал о существовании друг друга...

Так продолжалось много лет, пока боги не решили, что столько племён жить на этой территории не может. Старший бог Адэн приказал своим слугам объединить разрозненных людей. Долгие годы слуги Адэна пытались примирить рознящиеся племена, но добились лишь ещё большого обострения неприязни — было много кровопролитных войн.