Претендент часть 1

 — Тащите его, — услышал он и почувствовал, как снова взлетает в воздух.

46

 Головастика протащили через весь лагерь, приволокли в палатку начальника штаба и бросили на брезентовый пол.

 — Надо же, успели, — усмехнулся Штольц, подкручивая усы. — Вы двое свободны, — махнул он рукой рослым парням. — А ты, — его палец нацелился на Джефри, — выйди вон и никого сюда не впускай. И смотри, чтоб как в прошлый раз не получилось.

 — Есть! — вытянулся Макклин и выскользнул за полог следом за бугаями.

 — Садись! — Зигмунд указал взглядом на гостевой стул возле стола.

 — Не могу. Связанные луки месают. Мозет развязесь? — спросил Кунц, зияя провалами выбитых зубов.

 — Не дождёшься. — Зигмунд повернул спинку стула к столу. — Садись!

 Головастик оседлал сиденье, немного поёрзал задом, ища удобное положение, лёг подбородком на высокую спинку.

 — Я вчера был у Че Гуано, доложил ему о гибели эскадрильи, — сказал Штольц, усевшись за стол. — Он сразу раскусил твой подлый замысел и приказал выбить из тебя признание. Говори, я записываю.

 Начальник штаба подвинул к себе лист бумаги, взял со стола ручку и приготовился писать.

 Кунц поднял голову. На потолке дремало несколько крупных ночных мотыльков. Чёрные линии и точки на сложенных треугольниками крыльях походили на черепа. Примерно с десяток ликов смерти смотрело на него пустыми глазницами, скалясь тёмными пещерами ртов.

 — Ну, мне долго ждать?

 Дик перевёл взгляд на Штольца, криво усмехнулся, заговорил:

 — Я, Дик Кунс, улозенес объединённой Феделасии населённых планет, вссупил в ляды двизения за независимоссь...

 Зигмунд записывал, высунув язык от старания. Ручка со скрипом скользила по бумаге, выводя неровные строчки с ошибками.

 — ...где и слузил велой и плавдой великому команданте Фиделю, пока не пал зелтвой плеступного заговола.

 — Молодец! — выдохнул Штольц, разминая пальцы. Всё-таки руки настоящего камрада больше привыкли сжимать оружие, нежели рисовать каракули на бумаге. — С этого момента давай подробнее. Какой заговор? Кто его автор? Каким образом ты стал жертвой? Давай, давай, не стесняйся. Чем больше расскажешь, тем больше шансов, получить снисхождение.

 — Ладно, сам наплосился. Писы. Инициатолом заговола плотив камлада Се Гуаны и всей его алмии был не кто иной, как пледатель...

 Начальник штаба вытянул шею, стараясь не упустить ни одной детали.

 — Чего остановился? Кто предатель? Говори!

 — Ты и плавда хосесь знать его имя? — удивился Головастик.

 — Хватит паясничать! — хлопнул по бумаге Зигмунд. — Или ты мне сейчас всё расскажешь, или я заставлю тебя говорить по-другому.

 — Пледателя зовут... — начальник штаба приготовился записывать. — Зигмунт Стольс! — выпалил Кунц и довольно захохотал.

 — Ты думаешь, я с тобой в бирюльки играю? — Штольц бросил ручку на стол. — Ошибаешься, голубчик. Не хочешь по-хорошему, давай по-плохому.

 Он резко встал, подошёл к выходу, дернул полог.

 — Эй, как там тебя, ну-ка быстро сюда!

 Топая ботинками, охранник ввалился в палатку.

 — Обработай этого клоуна, а я свежим воздухом подышу.

 — Будет сделано, — Макклин расстегнул пуговицы на манжетах и стал демонстративно закатывать рукава.

 Штольц вышел на улицу. Спустя мгновение из палатки послышались глухие удары, короткие на выдохе крики мучителя и длинные стоны избиваемого. Проходившие мимо мятежники вскидывали кулаки, приветствуя камрада, и замедляли шаг, когда из штаба доносились специфичные звуки. Штольц всем приветливо улыбался, махал рукой, разгоняя любопытных. То и дело слышались его крики: "Чего встали? У вас работы нет? Мало ли чем люди в штабе занимаются, идите куда шли, нечего здесь уши вялить".

 Через пять минут Зигмунд вернулся в палатку. На полу лежал Кунц в рваной форме и с лицом цвета баклажана. Рядом с ним тяжело дышал мучитель с разбитыми в кровь костяшками пальцев.

 — Подними его, — негромко сказал Штольц.

 Макклин тут же схватил Дика за шиворот, мешком опустил на стул.

 Кунц сидел, уронив голову на грудь. На разбитых губах пузырилась кровавая пена, из носа сочилась густая кровь, скапливалась на подбородке, тяжёлыми каплями падала на грязные брюки. Он пошевелил за спиной связанными руками, пытаясь ослабить тугие узы.

 Зигмунд схватил его за волосы, запрокинул голову, заглянул в единственный глаз. Второй заплыл синяком и не открывался.

 — Будешь говорить, кто послал тебе сообщение?

 Дик растянул распухшие губы в слабой улыбке, хотел плюнуть Штольцу в лицо, но сил не хватило. Красная слюна тонкой ниточкой потянулась из уголка рта.

 — Ни хлена я тебе не сказу! Вас, гадов, били, бьют и будут бить! Он издал какое-то кудахтанье, по-видимому, означавшее смех.

 Начальник штаба с размаху ударил его в челюсть. Голова Дика мотнулась и упала на грудь. Штольц достал из кармана платок, стёр с лица попавшие туда капельки крови, повернулся к охраннику:

 — Беги за аккумулятором. Посмотрим, как этот заговорит, когда здесь запахнет жареным.

 Макклин оскалился в зловещей улыбке и выскочил из палатки.

 — Ну, что ты упрямишься? — ласково заговорил Зигмунд, присаживаясь на корточки перед Кунцем. — Неужели так сложно сказать, кто послал тебе сообщение и на кого ты работаешь? Тебя всё равно убьют. Так неужели ты не хочешь умереть не мучаясь?

 — Не хосю! Я никому не велю. И ты здесь самый главный пледатель. Кто с меня деньги тлебовал? Отвесяй! — закричал Кунц, услышав шуршание полога. Это Джефри ввалился с тяжёлым аккумулятором в руках. Дик специально повысил голос, надеясь, что мятежник услышит его обвинения и задаст соответствующие вопросы начальству.

 — Ты что несёшь, гнида? — Штольц отвесил арестанту звонкую затрещину. — Принёс? — повернулся он к помощнику.

 — Ага! — ответил тот, утирая вспотевший лоб.

 — Подсоединяй! Сейчас птенчик у нас по-другому запоёт.

 — Ты мстис за то, сто я застукал тебя с Либби! — прохрипел Кунц и тут же задёргался, заорал от боли, заглушая воплями сухой треск электричества.

 Пытка током длилась несколько секунд, но Дику они показались вечностью. После неё сердце молотом било по рёбрам, в жилах кипела кровь, казалось, проткни сосуды и она дымящимися потоками хлынет наружу. Покрытая кровоподтёками грудь вздрагивала, втягивая в себя воздух, хриплое дыхание со свистом вырывалось сквозь бреши выбитых зубов, уцелевший глаз слезился.

 — Кто тебя послал, контра? — продолжал допрос Зигмунд.

 — Не сказу... — мотнул головой Дик, пытаясь стряхнуть ниточку окровавленной слюны.

 — Давай ещё!

 Мучитель замкнул цепь, треск электрического разряда заглушил дикий вопль. Кунц затрясся на стуле, ощущая, как внутренности разрывает боль, а под кожей перекатываются тысячи ощетинившихся острыми иглами шариков.

 В платке ощутимо запахло палёной плотью. Штольц махнул рукой, издевательства прекратились. Он взял со стола кувшин, окатил водой потерявшего сознание Дика, подождал, когда тот очухается.

 — Ну, а теперь будешь говорить?

 — Я узе всё сказал. Ты пледатель, а ты, — он кивнул на палача, — болван, котолого тозе убьют.

 — Камрад Штольц, можно я ему врежу, чтоб не выпендривался? — попросил Макклин.

 — Валяй! — разрешил Зигмунд и повернулся к нему спиной.

 Сзади раздались глухие удары. Джефри бил Дика по лицу, приговаривая:

 — Это тебе за камрада! А это за меня! И снова за камрада! Опять за меня! За камрада! За меня!

 — Достаточно! — остановил Зигмунд не на шутку разошедшегося мятежника. — Убьёшь ещё ненароком, а он так ничего не сказал.

 — И не сказу! Головастик, выплюнул ещё несколько выбитых зубов.

 Начальник штаба подошёл к столу, достал из ящика гильотинку для обрезки сигар.

 — Напрасно ты так, я тебя считал своим другом, а ты вот как со мной поступаешь. — Он вернулся к Дику, встал у него за спиной. — Я смотрю, у тебя ногти длинноваты. Похоже, пора заняться маникюром. — Штольц взял посиневшую от застоявшейся крови кисть арестанта, разогнул указательный палец, просунул в отверстие резака. — Последний раз спрашиваю: будешь говорить, или я тебе все пальцы укорочу?

 — Я узе всё сказал, — упрямо повторил Кунц.

 Штольц покачал головой и только хотел нажать на гильотинку, как Макклин завопил:

 — Стойте! Я знаю, как его разговорить. — Начальник штаба повернулся к нему. — Я где-то читал, что раньше пытали щекоткой. Никто не мог выдержать этого испытания . Те к кому применяли пытку сознавались даже в том, чего не совершали.

 — А это идея. Быстро беги на кухню и попроси у повара птичьи перья. Сегодня жареная курица будет, так что там этого добра должно быть навалом.

 Охранник кивнул и молнией выбежал из палатки.

 Штольц высвободил палец Кунца из гильотинки, спрятал жестокую игрушку в карман. Вернулся за стол, сел, облокотясь.

 — Всё кончено, Дик, сейчас ты расскажешь мне правду, а потом я расстреляю тебя по законам военного времени и никто, ты слышишь, никто не узнает о моём романе с Либби. Че Гуано в курсе твоей аферы с дредноутом. Ты умрёшь, а я всё свалю на тебя и сухим выйду из воды.

 — Осибаесся, Стольц, не я один видел тебя с Либби. Этот плидулок тозе там был.

 — Не переживай, с этим я разберусь, — пообещал Зигмунд.

 Полог раздвинулся и на пороге возник Джефри с кучей перьев в руках.

 — Ну, давай, начинай щекотать что ли, — сказал Штольц.

 Палач приблизился, провёл кончиками перьев по телу жертвы. Судорога волной пробежала с головы до ног Кунца, кожа покрылась пупырышками, превратившееся в большой синяк лицо исказила мучительная гримаса. В разведшколе Дика многому научили. Он умел переносить любую боль, мог обмануть детектор лжи и сыворотку правды, но защищаться от щекотки — такой курс обучения он не проходил. Да и вряд ли его учителя могли подумать, что когда-нибудь их учеников подвергнут подобным истязаниям.

 Истерический смех вырвался из груди Головастика, он заёрзал на стуле пытаясь спрятаться от вездесущих перьев.

 — Ой, не могу!.. Хватит!.. Довольно!.. Не надо!... — Кунц выкрикивал отдельные фразы, прерываемые взрывами нервного хохота. — Плеклатите!.. Я всё сказу!.. — с трудом выдохнул он последнюю фразу.

 — Давно бы так, был бы цел и невредим, — начальник штаба подвинул к себе лист бумаги, взял со стола ручку. — Выйди на улицу, — сказал он охраннику и повернулся к Дику, когда за Джефри сомкнулся полог:

 — Ну, давай снова всё по порядку.

 — Я секлетный агент внедлился в глуппиловку с пелвого дня её сусессвования... — Кунц облизнул разбитые губы: — Пить хоцю.

 Зигмунд взял со стола пустой кувшин, выглянул из палатки.

 — Сейчас принесут, — сказал он, вернувшись на место, — а ты продолжай.

 — Пять дней назад со мной на связь высел Омега.

 — Стой! Давай подробнее. Кто такой Омега?

 — Не знаю, — пожал плечами Кунц. — Это новенький, до него был Мак Алтул, того я холосо знал, а этого... — он покачал головой.

 — Ясно, а настоящее имя он тебе называл или у вас только клички, как у собак?

 — Это не клиськи, а позывные. — Дик закашлялся, сплюнул под ноги кровавый комок. — Имена нельзя называть это плотив плавил.

 — А как ты узнал имя предыдущего Омеги? — удивился Зигмунд.

 — Я его по голосу опледелил, — объяснил Головастик. — Мой сталсий блат с ним вместе в сколе усился, так он сясто к нам домой заходил. Бабник, каких свет не видывал. Бывало...

 — Не отвлекайся. Значит, Омега вышел с тобой на связь, а дальше что?

 — А дальсе он пледлозил плодать вам дледноут за сетыле миллиона. Я снасяла отказался, но он пообесял долю от сделки. Я подумал и согласился, деньги лисними никогда не бывают...

 Начальник штаба быстро записывал признание Кунца. В палатку вошёл охранник с кувшином, поставил на стол и удалился. Зигмунд стукнул узким горлышком о край стакана, наполнил водой, поднёс к губам Дика. Тот жадно припал к краю и долго пил большими глотками. Когда стакан опустел, узник пошевелил затёкшими кистями, попросил закурить.

 — Сначала всё расскажи, потом покуришь, — ответил Штольц, возвращаясь за стол.

 — Нет, спелва дай покулить, а то ты всю плавду узнаесь и убьёсь меня. А я, мозет, хосю пелед смелтью в последний лаз затянуться.

 Штольц выдвинул ящик стола, достал мятую пачку дешёвых папирос. Вынул одну, обмял картонный мундштук и всунул его в рот арестованному. Тот глубоко затянулся, едкий дым дешёвого табака сильно продрал горло, проник в отбитые лёгкие, выкручивая их наизнанку в мучительном кашле.

 — Нисего полуссе не мог дать? — прохрипел Кунц, выплюнув на пол папиросу.

 — Чем богаты, — Зигмунд затоптал окурок, пока тот не прожёг в брезенте дыру, спрятал пачку в карман. — Отдохнул? Попил? Покурил? Всё, можно продолжать?

 Кунц кивнул:

 — Мозно, только я узе всё сказал. Болсе нисего не знаю.

 — Как ничего не знаешь? — удивился начальник штаба. — А как же адреса, пароли, явки? Ты с кем-то должен встречаться, получать задания, передавать полученную информацию.

 — Нисего не знаю, — выдохнул Дик.

 — Опять начинаешь? — с угрозой спросил Штольц.

 — Я плавда нисего не знаю! — отчаянно воскликнул Кунц. — У меня нет связного, задания плиходили на коммуникатол в виде обысьных сообсений я их лассифловывал и делал, сто надо.

 — А как твои начальники узнавали, выполнил ты задачу или нет?

 — Не знаю. Навелно следили за мной со спутника.

 — Ясно. Подпиши здесь, здесь и здесь. Штольц показал, где арестант должен поставить подписи.

 — Как я подпису, если у меня луки связаны?

 — Зажми ручку зубами и крестики поставь.

 — Какими зубами? — грустно усмехнулся Кунц. — Этот упыль мне их давно выбил.

 — Не умничай! Хоть дёснами, хоть задницей зажимай, но крестики поставь. Зигмунд снова ткнул в те места, где Кунц должен расписаться.

 Дик вздохнул, покачал головой, зажав ручку разбитыми губами, поставил крестики на исписанных неровным почерком бумагах.

 — Ну что ж, для тебя жизнь на этом кончилась, — сказал Штольц, вытирая испачканную ручку. — По законам военного времени я должен без суда и следствия уничтожать выявленных изменников, шпионов и предателей Родины.

 — Последнее зелание полагается? — криво усмехнулся Головастик.

 Штольц пропустил его слова мимо ушей, встал и громко произнёс:

 — Дик Кунц, именем камрада-командира Че Гуано и великого команданте Фиделя ты приговариваешься к высшей мере наказания — расстрелу за измену святому делу революции и предательство веривших в тебя товарищей. Приговор окончательный и пересмотру не подлежит. Приговор немедленно привести в исполнение. Твоё последнее слово, Кунц.