Великий поход

— Вы уволены, Греттруп, — тут же заявил Дорнбергер, — а вашими делами займутся в полиции безопасности. Надеюсь, вы получите по заслугам.

Греттруп молча вышел из кабинета, собрал все свои бумаги, прихватил несколько наиболее интересных чужих документов и ушел. А дома его ждало весьма неприятное известие...

Перепуганная жена сообщила, что его искали два черномундирных "охранника", желавшие засунуть нос в его бумаги, но ордера у них не было, так что она их не пустила. "Охранники" ушли, но пригрозили, что вернутся со всеми бумагами, и тогда не поздоровится всем.

— Лизхен, — кажется, это был от силы пятый раз в жизни, когда он так называл жену, — собирайся. Заберем детей из школы — и уезжаем. Совсем. В Пруссии нам делать нечего — меня уволили, да еще и подставили, так что придется побеспокоить кое-кого из друзей...

К счастью, именно такого развития событий он и ожидал — равно как и его покровители — и потому все проблемы были решены одним телефонным звонком. Адрес квартиры, где его должны были ждать, он помнил, пароль был в письме — оставалось только доехать.

Два часа спустя, когда автобус вез Греттрупов мимо их дома, стало очевидно, что они очень вовремя уехали — у подъезда собралась компания знакомых обладателей черных мундиров, грубо допрашивавших соседей. В окнах квартиры горел свет, мелькали тени — судя по всему, там шел обыск... Или просто погром — Гельмут предпочитал оставаться в неведении как можно дольше.

Полтора часа спустя, после нескольких пересадок, Греттруп открыл дверь квартиры на втором этаже невзрачного старого дома. В единственной комнате на столе лежал конверт, а в конверте — билеты на ночной поезд до Свинемюнде и на пароход "Страна Советов", отплывавший утром в Петроград.

— Так ты работал на русскую разведку?! — выдохнула Лиза.

— И только поэтому мы живы, — сердито отозвался Гельмут. — Ты же понимаешь, что я вовсе не из любви к приключениям во все это влез? Помнишь, как мои изобретения попросту воровали? Как всем было абсолютно наплевать на мои разработки?..

— Поэтому я тебя ни в чем не обвиняю. Даже наоборот — не свяжись ты с русскими, нам бы некуда было деться...

Они проговорили весь вечер — все равно больше нечем было заняться, вызвали такси и отправились на вокзал. Таксист наверняка окажется доносчиком, но Греттрупа это не волновало — сказать, куда и когда они уехали, он все равно не сможет, а когда он доберется до полицаев или черных — они уже будут в море.

Боевики охранного отряда появились на вокзале два часа спустя после отбытия поезда. Еще полтора-два часа у них ушло только на то, чтобы выяснить, что да, вроде бы похожие люди здесь были, сели на поезд и уехали. Ну а к тому времени, когда они выяснили, куда именно уехали, семейство Греттрупов стояло на корме "Страны Советов" и без всякого сожаления смотрело на удаляющийся город. Как бы там ни было, но Пруссия осталась в прошлом...

Они были далеко не единственными беглецами на этом судне. Почти все пассажиры-немцы покинули Германский союз, спасаясь от оголтелых молодчиках в черных мундирах, проповедовавших откровенно мерзкие идеи биологического неравенства людей. Новомодная философия, появившаяся всего два-три года назад, бурей прошлась по людским умам, засеяв их зубами дракона, и теперь они дали свои ужасные всходы... И вот уже идеи одних "недостаточно арийские", другие не являются "истинными германцами", а третьи — просто евреи. И вот этого Греттруп не понимал абсолютно. Да, евреев в германских государствах традиционно недолюбливали, но считать их корнем всех зол никому в голову не приходило... До тех пор, пока не появились национальные социалисты со своей черной гвардией. Греттруп не понимал, что происходит, но, что бы ни происходило, с его семьей этого произойти не должно. И теперь уже не произойдет... И он впервые по-настоящему порадовался тому, что работал на русскую разведку.

Глава 6

Флот Объединенных Наций так и остался в Ирландии — Балтика все же была слишком мала для такой армады. Это было не слишком удобно, но выбора не было, и разведывательно-аналитическая группа, остававшаяся в Москве, это неудобство почувствовала очень быстро. Полеты над всей Европой были неудобны опасны, да и корабли с генераторами перехода до Москвы вряд ли бы добрались — втиснуть их на что-то меньше эсминца было проблематично, а эсминец с генераторами просто не проходил по рекам и каналам по осадке.

Поэтому команда перебралась в Архангельск — ко всеобщему неудовольствию, ибо кроме возможности обойти Европу, не привлекая нездорового внимания, никаких других достоинств у города не имелось.

Гостиница "Северное сияние", в которой разместилась команда,была невелика и полностью отдана под нужды разведчиков — там установили аппаратуру спецсвязи и разместили охрану, техников и представителей остальных участников формирующейся коалиции. Роскошью гостиница, разумеется, не блистала, но номера были удобными, кухня — хорошей, а сама гостиница, что немаловажно, стояла недалеко от порта и при этом несколько на отшибе. То есть — не привлекала внимания, несмотря на всю суету.

А суета, несмотря на все усилия, получалась изрядная — слишком много информации требовалось группе, и далеко не все можно было передать по телеграфу или сообщить в телефонном разговоре...

— А знаете, не так уж здесь и плохо, — заметил Джангильдин, остановившись на пороге кабинета. — Во всяком случае, все необходимое здесь есть.

— Что, учитывая спешку, даже удивительно, — согласился Хаецкий. — И раз мы, наконец, добрались, давайте посмотрим, что мы имеем.

Джангильдин, кивнув, открыл дипломат и выложил на стол пачку телеграмм.

— Сообщения об успешной эвакуации наших агентов из германских государств, — сказал он. — Хотя их, увы, куда меньше, чем хотелось бы... Но самых важных агентов мы все-таки спасли. Те, кого все-таки схватили, ничего важного не знают и, соответственно. Нашим планам их захват не повредит... Хотя людей, конечно, жалко. А вот — протоколы опросов эвакуированных агентов, и все они говорят об одном и том же — неких "охранных отрядах" контрразведки.

— Охранные отряды? — если бы люди могли двигать ушами, у Хаецкого они сейчас стояли бы торчком. — Случайно не в черной униформе?

— Вряд ли случайно, — ответил Джангильдин. — Полагаю, это именно те безумные мясники, о которых вы предупреждали. И судя по докладам, их боевая подготовка даже лучше, чем вы описывали, да и моральное состояние, судя по всему, на высоте — насколько само понятие морали к ним применимо.

— Немудрено — их не знают и боятся, а зверье прекрасно чует страх, — Хаецкий просматривал протоколы. — Госпожа О'Шей, что у вас?

Этне положила на стол магнитофонную бобину.

— Надеюсь, вы в достаточной степени владеете немецким, — сказала она. — Здесь запись радиоперехватов — я получила ее буквально несколько минут назад и пока еще сама не знаю, что здесь. Как мне сообщили, часть записи — голосовые передачи, а часть — азбука Морзе, но это не проблема...

Хаецкий и Джангильдин согласно кивнули — оба прекрасно понимали на слух морзянку и никаких проблем не видели. Магнитофон загудел, и в комнате раздалась отрывистая немецкая речь — набор цифр, ничего не говорящих разведчикам.

— Это записано самолетом-разведчиком над Атлантикой, передача велась с торгового судна "Шверин". Запись сделана вчера около полудня, — пояснила Этне, заглядывая в блокнот. — К сожалению, точного места передачи у нас нет — а оно, возможно, ответило бы на некоторые вопросы...

Раздался щелчок, отметивший конец первой записи, и в комнате раздался пронзительный писк морзянки. Хаецкий быстро зачеркал в блокноте, переводя код в нормальный текст — но результат его не обрадовал. Передача представляла собой совершенно бессмысленный набор букв, хотя кое-какие идеи у разведчика все же возникли.

— Напоминает "Энигму", — сообщил Хаецкий, когда запись окончилась. — Если это так, мы с ней относительно быстро разберемся. Все равно спешить, думаю, уже некуда?

— Да, это вчерашний перехват, — кивнула Этне. — Северное море, на сей раз у нас есть точные координаты — береговая станция в Эмдене. Кому предназначена передача — неизвестно, но на этой волне обычно держат связь с подводными лодками.

— В наше мире нацисты строили их в огромных количествах и создавали очень много проблем, — сказал Хаецкий, по-прежнему изучая радиограмму. — Скорее всего, здесь он намерены вернуться к этой тактике. Есть какие-нибудь данные о строительстве подлодок?

— Пруссия и Швабия довольно активно обновляют свой подводный флот, — сверилась Этне с документами, — но вообще-то, он в этом откровенно нуждается. Большая часть их подлодок устарела, а после войны им на десять лет запретили строительство новых кораблей всех классов, так что сейчас они стараются побыстрее это исправить. Так, секунду...

Девушка прикрыла глаза, но почти сразу открыла их и тряхнула головой.

— Нет, вот так навскидку не вспомню, — разочарованно сказала она, — но в одном из отчетов с полгода назад говорилось, что темпы строительства заметно возросли, причем, что самое странное, расходы почти не увеличились.

— Новые технологии, — кивнул Хаецкий. — Наци к концу войны научились клепать подлодки чуть ли не быстрее, чем автомобили. В принципе, насколько я знаю, ничего особенно сложного там нет... Но давайте вернемся к нашим баранам — что там еще?

Всего на пленке оказалось семь записей, но понять их возможным не представлялось. Все передачи были зашифрованы, голосовых было только две, и обе — просто набор цифр. Морзянка, впрочем, была ничуть не лучше — Хаецкий подозревал, что эти сообщения были зашифрованы "Энигмой", но даже с помощью трофейных машин и кодовых таблиц расшифровать их будет непросто...

— Это все, — сообщила Этне, выключив магнитофон. — Какие будут предложения?

— Как я уже говорил, сообщения, скорее всего, зашифрованы при помощи "Энигмы", — первым высказался Хаецкий. — Этот шифр нам хорошо знаком, да и сами машины у нас есть, так что расшифровать его будет относительно несложно... А исходя из этого и будем думать дальше. Кроме того, сегодня утром наши самолеты обнаружили какое-то непонятное шевеление на франко-швабской границе, но снимки пока не готовы. Судя по докладам летчиков, они то ли пытаются восстановить сеть укреплений, то ли, наоборот, доламывают остатки, но...

— И то, и другое довольно плохо, — вклинился Джангильдин. — Срок запрета на постройку новых укреплений еще не истек, но они вполне могут отговориться тем, что это не постройка, а ремонт старых — его мирный договор не запрещает.

— А их восстановление позволит действовать, не опасаясь внезапного вторжения с запада, — закончила Этне. — А вот что именно они собираются делать...

— Этот мирный договор определяет нынешнее состояние Германии? — идея, вообще-то, лежала на поверхности и даже где-то высказывалась, но внимание Игорь на нее обратил только сейчас.

— Да нет, просто Германская империя никогда не была такой уж крепкой, — Этне оторвала взгляд от блокнота. — А что?

— А то, что кое-кто намерен империю восстановить, — ответил Хаецкий. — Пруссия, Швабия и Бавария — и новая Германия почти не отличается от той, с которой этот человек начинал в нашем мире, а ведь здесь ему не понадобится пять лет, чтобы получить еще и Австрию... Ну а историю моего мира вы знаете — и она имеет все шансы повториться и в этом.

— А Франция вполне может и снова самоустраниться, — кивнула своим мыслям Этне. — Англия в одиночку может и потерять свои континентальные владения и часть флота... А ведь он ненамного хуже нашего... Если ничего не изменится, у нас в запасе год-полтора, не больше. И даже несмотря на то, что все ключевые игроки предупреждены, преимущество у врага, да. Полагаю, все, что мы могли сегодня друг другу сказать, мы сказали?

— Вероятно, — осторожно согласился Джангильдин, по-видимому, сомневавшийся правильно ли он понял коллегу.

— Тогда нам стоит вернуться к поиску информации, — Этне забрала коробку с бобиной со стола. — Господин Джангильдин, вам нужна копия? Я распоряжусь, чтобы ее немедленно доставили.

Как-то само собой получилось так, что О'Шей и Хаецкому оказалось по пути. Джангильдин ушел в свой номер, Игорю пора было выходить на связь со штабом, а у Этне были какие-то свои дела к техникам, так что разговор как-то сам собой отошел от дел насущных...

— Я ведь даже не знаю, как зовут нашего коллегу, — неожиданно призналась Этне, задумчиво качнув коробкой с пленкой.

— Булат Юнусович, — ответил Игорь, — а что?

— Как-то неудобно, не более... Знаете, я стараюсь людей, с которыми плотно работаю, называть по имени — вот такая вот причуда. Это Патрик обожает всевозможные церемонии, а я — нет.

— В этом наши вкусы сходятся. Всегда ненавидел иметь дело с политиками, а после того, как меня неожиданно повысили, пришлось на регулярной основе... Поверьте, мисс О'Шей, вы — едва ли не единственное исключение...

— Вот как? Рада это слышать, полковник... Или все же Игорь Сергеевич?

— Пожалуй, второй вариант был бы лучше... Но в официальной обстановке вряд ли пойдет.

— А жаль... О, мы уже пришли, — Этне остановилась перед дверью с табличкой "Аппаратная".

Пропустив спутницу, Хаецкий закрыл дверь и первым делом подошел к телефону. Новостей от командования не было, отчет не готов, но тезисы его необходимо было передать сразу же — мало ли как обернутся дела потом... Именно так однажды сорвалась сложнейшая комбинация — его напарник собирался включить в отчет какую-то находку, но отправить его не успел, попав под бомбежку. И Игорь, и без того старавшийся ставить командование в известность о своей добыче как можно раньше, о каждой мелочи, показавшейся важной, стал докладывать немедленно. Начальство обзывало параноиком, но доклады выслушивало — Хаецкий почти никогда не ошибался...

Выслушав разведчика, Хилленкоттер несколько секунд молчал, судя по звукам в трубке — перебирая бумаги — а затем сообщил:

— Сегодня в Мюнхене собрался Германский Национальный Конгресс, который вынесет решение о восстановлении Германии и присоединении Австрии. Кроме того, он же официально объявит об истечении срока ограничений по Люксембургскому мирному договору и об учреждении новой общегерманской политической партии.

— Полагаете, началось, товарищ контр-адмирал?

— Полагаю, началось, — Хилленкоттер не обратил внимания на оговорку. — Поэтому срочно отправляйте отчет и удвойте, утройте, если надо — удесятерите усилия, но найдите их порталы и базы. Времени уже не просто мало — его практически нет.

Вернувшись в номер, Хаецкий немедленно засел за пишущую машинку — с отчетом стоило поторопиться. Машинка была шумная и довольно тугая, клавиши приходилось нажимать с изрядным усилием, так что отвлечься и подумать не получалось. Сосредоточившись на черновиках, Хаецкий ожесточенно лупил по клавишам, каждые пятнадцать секунд обещая себе, что завтра с утра вытребует себе новую.