Порубежье

— Троих подранков оставить, остальных добить, раздеть и выбросить в реку.Челны погрузить оружием, и в затон.

— Алёша! Хистиане же! Похоронить надо по божеским законам.— Это дядька вспомнил что мы с нападавшими единоверцы.

— Ты слышал, меня как пса.. и Любаву... да я порву всех на лоскутки. Стоп! Не выбрасывать трупы в реку. Выводи шитик, грузись в челны, теперь мы в гости пойдём. Мёртвых в крепость отвезём. с собой топоры пилы берите, вышку строить будем. Для переговоров.

И вот я стою у ворот крепости. Ну не прямо у ворот, а метрах в двухстах, не дурак, понимаю, что стрелки и на той стороне есть, а так есть возможность отбить стрелу или принять её на щит. Опять дядька, 'посол доброй воли'. Опять о преемственности власти в случае смерти воеводы, по родственной линии, то бишь мне, и требование выйти на переговоры самому Добродею, пусть де выскажет претензии лично бояричу, чего он прячется за спинами баб? Демидий стоя в при вратной башне поинтересовался судьбой полусотни посланной по мою душу.

— Не свезло воям. Дядька перекрестился, все полегли, привезли мы их, на берегу лежат, можете забрать и похоронить.

— Что все?

— Все как один.

— А что боярич?

— А что боярич? Боярич сказал, -если с головы его родичей хоть волос упадёт, всех причасных на кол посадит. И я ему верю Демидий. Ты к примеру, что выбираешь? Стрелу ли в глаз, или кол в зад? Ты ж с Палеем с детства, побратим его, што тебе Добродей даст такого ,чего у тебя нет?

— Ну, прирожденный дипломат! Подумал я, вот так бы наш Лавров, так с европейской шелупонью разговаривал, толку было бы больше.

Тем не менее, ворота заскрипев, раскрылись настежь.

— Выходи служилые, оружию складывай в одну сторону, сами в другую. Невиновные в смуте, не понесут наказания. По двое трое из ворот начали выходить воины. Снимали и складывали оружие и отойдя в сторону шагов на двадцать садились на землю. Последним вышел Демидий

— Все?

— Окромя двух ближних Добродею , все.

— Што-ж ты побратим Воеводы, смуту в крепости допустил? Чем запугал тебя , как смог опутать словесами?

— Что с воеводой? Умер?

— Нет! Живой, но пластом лежит недижимо, и только мычит, лицо и рот перекошено.

— Матушка, братья?

— В порубе. Боярыню ключник пытал, спрашивал где грамотка княжья на воеводство.

— Ну пойдём, поищем пытальщика, ответим на его вопросы, но думаю ответы, ему сильно не понравятся.

— в воеводском тереме двери были распахнуты настежь, вперёд пробежали челядинцы дедовы, бегло осмотрели помещения и доложили,

— Нетути ключника. И тут же другой голос,

— Оне в поруб спустились, там сидят.

Подошли к порубу.

— Что Добродей? Сам вылезешь или силком тебя как барсука из норы тащить?

— Я, Алёша, сначала головы твоих братьев выкину, а затем, твоей матери. Ох не вовремя ты вернулся Кожемяка, на един денёк бы позже.

— Ну позже или раньше, бог так рассудил. Он же и не попустит, невинной крови. Эй, там в порубе, слово даю, кто мне ключника выдаст, уплывёт на челне и с деньгами. Крест на том целую, что сам гнаться не буду и людям своим запрещу. Короткое молчание, прервалось звуками борьбы, воплем раненого, плачем, ребёнка, и воем женщины. Не в силах больше ждать результатов я бросился в открытый зев поруба. За мной кинулся дядька и холопы. В одном углу, закрыв своим телом детей, стояла избитая мать, в другом, лежало два мужских тела. Нижнее, стонавшее и сыпавшее проклятьями принадлежало бывшему воеводскому побратиму и ключнику Добродею, второе безмолвное, его слуге, третий участник событий стоял на коленях, отбросив от себя своё оружие. Его быстро обыскали и связали, то же сделали и с раненым ключником. Оказывается один из его приспешников, решил заработать на своём хозяине денег и свободу, бросился на хозяина, успел ударить его кистенем, но лишь ранил того перебив ему ключицу. Ключник же, обороняясь, успел здоровой второй рукой насадить неудачника на нож.

— Я бросился к матушке. — Прости меня матушка, загулял, не смог ранее, допустил смуте в крепости прорасти, но сей час всё исправлю. Этих оставить в порубе, не только они умеют пытать, и мы поспрашиваем... Выходим.

Боярыню вывели под руки челядинки, братьев я взял за руки и вывел на свет божий. Солнце ещё стояло высоко, вся операция по подавлению смуты заняла часа четыре.

— Ударьте в набат, пошлите глашатая, созовите народ к крыльцу воеводскому.

Ударил колокол, народ серой массой стоял у крыльца.

— Смута в крепости закончилась! Виновные повязаны. Если кто знает ещё чего, пусть выйдет и скажет. За правду будет награждён, за лжу и напраслину наказан. Есть, кому что сказать? Нет. Тогда расходитесь и помните, боярич Алёша, за добрую работу привечает и награждает деньгой, а за лжу, пакость, и ленность, отсылает на выселки с одним топором и мешком зерна. Все кто получил на доделку клинки, должны вернуть их в целости и не утаив ничего, ибо списки ключника у меня, и за воровство, буду отсекать сначала руки, а потом и головы.

Пришлось задержаться в крепости на неделю, и следствие вести самому, допускать к тайнам 'мадридского двора' я не стал никого. Дело 'семейное', побратим предал побратима, эта версия и была распространена с помощью челяди среди жителей крепости. Ради власти и богатства. Так как такое случалось не каждом шагу, то казнь заговорщиков была принята и понята. Но сначала, Добродею пришлось-таки помучиться в моих неумелых руках, одно дело читать в боевиках о пытках, другое, самому пытать человека. В конце концов, ослабший Добродей взмолился о смерти.

— Да убей уже меня, всё я сказал, на всех указал, всё, что спрятано было нашли.

Действительно, нашли всех и всё, погибшая полусотня была набрана из родственников Добродея, его и их холопей, 'крикуны' оказались внучатыми племянниками, так как своих детей, у ключника не было, после них осталось десятка два вдов и сирот. Плодить недовольных в крепости я не захотел, и решил отправить их вместе с тестем к морю. Пусть там перевоспитываются.

— Как скажешь Добродей, как скажешь. По совокупности преступлений, ты будешь посажен на кол, на плоту, в виду крепости. Подручный твой, поднявший руки на мою матушку, хоть и по твоему приказу, сядет на кол напротив тебя, трое твоих родовичей составят вам компанию, хоронить вас не будут, пока чайки вас не склюют. То, что от вас останется уплывет к морю, не буду я эту землю поганить вами.

Так и сделали, приготовили колья, водрузили на них подельников, подняли и закрепили на плоту. Сам плот, заякорили в виду крепости так, что бы проплывавшие с верховьев видели казнённых, охране набатной башни объяснили, что ежели случится так, что плот 'вдруг' уплывёт, то новый плот построить не долго. Намёк был понят. Приплывшие через пару дней купцы углядев, 'натюр морт' поубавили спеси, загрузились доской, 'своим' выигранным по жребию товаром, рассчитались где серебром где ракушками и отбыли пообещав сделать ещё один рейс. На продажу привезли льняных тканей, красок, растительные масла, поросят, ягнят. Из оружия десятка два боевых лука. Стоимость, конечно, зашкаливала все мыслимые пределы, дядька, осматривавший луки на предмет скрытых изъянов, слушая цены, морщился как от зубной боли, но я платил, ибо цена мира всегда была равна деньгам, затраченным на оружие. По моему особому заказу привезли, черный перец и лавровый лист. Дорого мне встала эта покупка, но я заказал ещё столько же к следующему каравану. Пельмени я любил. Кстати потихоньку они вошли в меню жителей Алёшино и ближайших хуторов.

Теперь мне приходилось разрываться между Крепостью, где я замещал больного воеводу, и Алёшино, собственно в крепости я бывал наездами, мать и братья после пережитого, ни на час не захотели оставаться там, где их едва не убили и уехали вместе с челядью в Алёшино. Пришлось селить их в правое гостевое крыло, а тестя поселить у себя в каминном зале. с Демидием поговорил, о том о сём, понял, что старик устал от службы, но и проситься на покой у молокососа не хотел, гордость не позволяла.

— Ты сотник знаешь, что в скорости отец мой должон приплыть. Он и решит, чего с тобой делать. По мне, так живи хоть в крепости, хоть в Алёшино, родня твоя здесь, призреют твою старость. Но пока его нет, будь добр исполняй свои обязанности. Войны не жду, но крепость должна в случае чего принять народ, и защитить. Проследи, что бы амбары были полны зерна, арсенал, оружия. Не мне тебя учить. Дед был под присмотром челяди, казну я вывез, ценности, найденные у Добродеея и его родственников, частью забрал в казну, часть роздал по нуждающимся семьям в крепости. Дома заселил народом, что вывез в первый свой поход в Вологду, роздал им землю, снабдил инструментом и скотом, семенным зерном, и сказал,— первые три года с вас ничего брать не буду. Далее мне десятину и крепости десятину, остальное ваше. Торгуйте, меняйте, надо будет ещё землицы, берите, но ежели утаите десятину, заберу всё.

Отец не приплыл ни через месяц, ни осенью, а с последним купеческим караваном прибыл его доверенный человек и сообщил, что боярин Кожемяка погиб в бою меж дружинами князей делящими отцовский престол. Так на меня свалилась власть и ответственность. Матушка, услышав о гибели мужа, поплакала, оделась во всё чёрное и засобиралась в монастырь. Но тут уже я проявил свой норов, во первых отказал в её просьбе отпустить её, во вторых занял её делом, отдав под её руку изготовление украшений из речного жемчуга. Когда я показал ей два десятка пудов жемчуга, и попросил помочь его перебрать по величине и цвету, мать едва не упала в обморок.

— Алёшенька! Да за такое богатство нас всех убьют!

— А мы матушка, всё сразу его никому и не покажем, будем делать понемногу, но действительно красивые вещи. В этом я полностью полагаюсь на вас матушка, кому, как не вам известно, что любят носить молодые девушки, зрелые женщины. Мой тебе совет, сделай три набора, 'Купчиха', 'Боярыня', 'Княгиня'. Поперву, на 'Купчихах' руку набейте, жемчуг на него поплоше возьмите, а когда станет хорошо получаться так и за 'Боярынь' возьмитесь, ну а когда ты решишь ,что можно и за 'Княгиню' браться то так тому и быть. Наберите себе девушек и разберите жемчуг, мелкий пустите на бисер, крупный на украшения, тут у меня умелец есть, так он вам дырок в жемчуге насверлит. Возьмись матушка, кроме тебя мне некому довериться, а в монастырь успеешь, братьев ещё надо на ноги поставить. Подумай, чего тебе надобно для этого рукоделия, мы то закажем, нам купцы привезут. На том и порешили. Каминный зал матушкиного терема был достаточно велик, светел и тёпл, там и разместилась мастерская, месяца два они только жемчуг разбирали, потом сверлили дырки, потом вышивали тем бисером простенькие орнаменты, от простых перешли к более сложным, распарывали шитьё и начинали всё сначала. Коротко говоря, лето, осень и зима, ушли на профессиональную подготовку мастериц.

Я тоже это время без дела не сидел, во первых немного помудрив с печью углежогов, получил кроме дёгтя и жидкую составляющую, как она называется я не помнил, поэтому обозвал её 'огненной водой'. А что, горела та водичка, дай боже! Тут же озаботился светильниками, так как стекло получить мне не удалось, пришлось довольствоваться ' лампой Алладина'. Получилось очень даже хорошо, сквозь длинный носик был пропущен фитиль, его длинной и регулировалось пламя, а значит и сила освещения, с новой лампой пожаробезопасность скакнула на порядок, я всё же опасался пожаров. Следующим 'изобретением' стала зажигательная граната. шарообразная ёмкость, тут я не слез с горшечников, пока они не научились делать именно шарообразные сосуды из обожжённой глины, заполнялись 'огненной водой', фитиль поджигался, граната бросалась в цель. Эффект был на лицо, то есть наблюдалось пару обожжённых лиц испытателей. Заказано, изготовлено, и сложено в арсеналы Крепости и Алёшино пару сотен таких гранат. Теперь надо было озаботиться средством метания килограммовой гранаты хотя бы метров на двести, триста. И ничего кроме огромного черпака на колёсах мне на ум не шло. Верёвки для навивки 'боевой пружины' было слава богу достаточно. Поэтому рассказав Ерофею о чуде — юде машине и нарисовав ему принципиальную схему баллисты, через неделю я увидел модель, а через месяц уже испытывал 'Орудие', так я обозвал эту камнеметалку. Получился, этакий средневековый миномёт. Величиной с телегу, на четырёх колёсах, причём передние колёса после прибытия на позицию уезжали вместе с лошадьми, рама опускалась одним концом на землю, увеличивая тем самым высот броска. Специально для него были созданы трёхлитровые снаряды, при падении они давали сноп огненных брызг шагов на двадцать. Я подумал, что тем, кто попадёт под эту смесь 'огненной воды' и дёгтя, мало не покажется, всего было сделано три 'Орудия' и все для Крепости. Стрелять из них в лесу, среди которого был построено Алёшино, было бы самоубийственно.