Порубежье

И uменно он называетсй жизнь!

Вечный покой— сердце вряд ли обрадует,

Вечный покой — для седых пирамид.

А для звезды, что сорвалась и падает,

Есть только миг, ослепительный миг.

Пусть этот мир вдаль летит сквозь столетия,

Но не всегда по дороге мне с ним,

Чем дорожу, чем рискую на свете я?

Мигом одним, только мигом одним.

Счастье дано повстречать иль беду еще,

Есть только миг, за него и держись.

Есть только миг между прошлым и будущим,

В будущем, эту песню, сочинит поэт Дербенёв, вряд ли, спев её сейчас, я отниму у него его авторство, этой песне видимо, суждено родится ещё раз.

Спеть что ли и Любавушке? Глотнув горяченького напитка я обернулся к ней, и тронул струны,

-Вдоль по улице метелица метет,

За метелицей мой миленький идет;

Ты постой, постой, красавица моя,

Дозволь наглядеться, радость, на тебя!

На твою ли на приятну красоту,

На твое ли что на белое лицо.

Ты постой, постой, красавица моя,

Дозволь наглядеться, радость, на тебя!

Красота твоя с ума меня свела,

Иссушила добра-молодца меня.

Ты постой, постой, красавица моя,

Дозволь наглядеться, радость, на тебя!

Вечер пролетел незаметно. Еремей исполнил пару моих песен, потом пошли шутки-прибаутки, загадки-отгадки. Я привнес игру в слова, где следующее слово начинается с последнего звука, ибо с буквами был напряг.

— Вот блин! Ещё и азбуке их учить и счёту. А научу ка я Любаву и тётку, а там потребую с них,

— Знания в массы. Еремей ну ка подойди ко мне. Надо мне Еремей вырезать из бересты буквицы. Есть ли у тебя способный к этой работе ученик?

— Есть боярич. Завтра же с утра, как солнце встанет, пошлю его к тебе.

— Бересты пусть возьмет, да поболее.

Утро я убил на объяснения, вырезание первых букв, потом удостоверившись, что пацан постоянно шмыгавший носом, понял чего я от него хочу, написал весь алфавит на отдельном куске бересты. Не особо заморачиваясь, я написал его печатными буквами, романов им не писать, а на письмишко им и этого хватит.

— И каждой буквицы, по три штуки, да в вершок высотой. Понял? после того как вырежешь буквицы, займёмся цифирью.

— Как есть, всё понял, исполню с прилежанием боярич, а что есть цифирь?

-Узнаешь погодя. Два дня тебе хватит?

-С избытком боярич.

— Сладишь короб, да к моему чаепитию со старейшинами в этом коробе принесёшь вечером все буквицы. Иди и занимайся делом.

Едва парнишка ушёл, пришёл встревоженный старейшина ответственный за добычу мёда, ягод и грибов, его сопровождал немолодой, но крепкий мужичок.

— Вождь, вот он, старшина ткнул пальцем на мужичка, искал в лесу пчёл и нашел, на берегу небольшой реки дом, полный мертвецов. День пути, так он сказал, ещё на берегу он нашёл большую лодку . Очень большую.

— А вот это интересно. Большая ладья, дом, мертвецы. Приключение. Ну, кто кроме викингов, это может быть? Интересно чего они забыли, в этих местах? И главное от чего все дружно померли? Надо осмотреть всё собственными глазами. Итак, экспедиция!

— Дядьку Тимоху ко мне. Дядька нарисовался как джин из бутылки.

— Чего-то случилось боярич?

— Дядька, собирай своё войско, еды с собой на четыре дня. Не воевать идём, а за хабаром, вот он, я указал на мужичка, нашел стоянку варягов. Чего-то у них стряслось, все мертвы. Но хабар то цел, вот за ним и пойдём. Понял ли? Уходим завтра с утра.

— Как туда добраться? Это я обратился к мужичку.

— Вождь, я шел вниз по берегу полдня, до небольшой реки впадающей в эту, мужичок ткнул пальцем в Двину, потом полдня вверх по руслу реки, сначала нашёл ладью, потом увидел дом. Людей в округе давно не было, дом больше похож на заросший холм. Через провал в крыше я увидел человечьи кости и убежал.

— Молодец! В награду за находку дарю тебе топор, пользуйся. Завтра с утра отведёшь меня туда, там я посмотрю, что там и как. До вечера готовились к походу, были предупреждены все причасные, и отбиты атаки некоторых непонятливых жён. Любава захотела пойти со мной, но я твёрдо настоял,

— Извини подруга, дело сугубо мужское, неча тебе по могильникам лазать. Убедил. С утра, едва немногочисленные петухи прокукарекали, мы двинулись в путь. Действительно день пути, как только солнце зацепилось за недалёкий горизонт, мы вышли на бывшую поляну и увидели практически сгнивший кнорр, сквозь днище уже выросли довольно большие сосны.

— Эх, не ходить ему по морям. А ведь так хотелось халявы. Вечером, рисковать лезть в полуземлянку я не хотел, и приказал устраиваться на ночлег.

— Правильно боярич, утро вечера мудреней,— поддержал меня дядька.

Хотелки и мечталки не давали мне заснуть и прокрутившись на медвежьей шкуре всю ночь, я наконец дождался утра. Утром, умывшись, позавтракав и попив узвару( этот обычай я ввёл железной рукой и личным примером) мы наконец занялись собственно раскопками. Открыли полусгнившую дверь и осторожно вошли. Cквозь пролом в крыше внутрь проникал свет и можно было довольно легко различать предметы. Всё, что было съедобно, съели мыши, я насчитал двадцать три черепа белеющих то тут, то там, кости рассыпались под ногами. Пролом видимо сотворил медведь, он и разбросал кости.

— Они тут сотни полторы лет лежат, сказал я, расходимся и ищем всё железное. Всё, что нашли выносим на улицу, и осторожно не дай Бог обрушится кровля. Прошли вдоль стен и нашли таки с полтора десятка тяжёленьких сундуков. Не открывая вынесли их на улицу, зашли ещё раз уже внимательно разглядываю каждую щель, нашли около очага тайник полный серебряных монет и браслетов, на мой взгляд килограммов на двадцать. Если это тайник предводителя, то должны быть и у остальных членов отряда. Ищите! Нашли. Практически под каждой лавкой был свой маленький тайник. В них собрали ещё столько же серебра.

Пришла пора открывать сундуки, сделаны они были из дубовой доски, поэтому хорошо сохранились. Сбили незамысловатые замки, открыли. В одном сундуке лежало двадцать пять прекрасно сохранившихся меча, в другом столько же боевых секир, в третьем и четвертом лежали переложенные шкурами кольчуги, дальше ящик с наконечниками для копий, ящик с шлемами, и наконец несколько сундуков с серебряными слитками.

— А вот это интересно. Либо они ограбили кого то, и прятались, либо где то недалеко серебряный рудник. Насколько я помнил из истории, на Руси с серебром был напряг. Значит, скорее всего, кого то ограбили. Но почему только серебро? Где золотишко? Внутренний голос прямо орал мне в мозг,— есть тут золото, ищи!

— Пошли дядька со мной ещё раз. Чую я еще чего найдём.

— Пошли боярич, где наша не пропадала.

Зашли и я присел на пороге, обводя взглядом зал, вот лавки вдоль стен, вот обломки столов, вот камин, вот место где мы нашли тайник. Камин. Камин представлял собой очаг с примитивной трубой. Дядька! Позвал я старого учителя, а выкопай в очаге яму, думаю не глубже полутора локтей.

— Да зачем боярич?

— Копай, давай! Выкопаешь, потом спросишь, если захочешь.

— Через полчаса времени и локоть глубины, нож которым копал дядька стукнул, обо что то металлическое. Это придало ему энтузиазма, и он резко повысил производительность, ещё через полчаса Мы с трудом достали из ямы бронзовый колокол.

— Однако пудов шесть, если не более, запыхавшись сказал он, казна в нём боярич, он срезал кусок кожи которым был обвязано устье этого полуметрового колокола, под кожей находилось блюдо которое как крышкой, прикрывало содержимое клада.

-Золотая казна, осипшим голосом произнёс дядька, когда поднял это блюдо. Но откуда ты знал, что она здесь?

— Элементарно Ватсон!

— Это по-каковски ты, што, неужто их язык выучил, дядька мотнул головой в сторону нашего отряда.

— Да, на ихнем, прикололся я. Перевод звучит примерно так. Тати это, только морские. Грабили купцов, да города приморские. Видать грабанули городишко, да и спрятались от погони, а тут зима, ладью на берег вытащили, дом построили перезимовать, да случилось чего-то с ними. Может, угорели от дыма, когда трубу очага снегом занесло, может, отравились чем, а может, кто то из татей позарился на богатство, да убил остальных и сам сгинул раненый. Чего теперь гадать, наше это теперь. Про золотую казну знаю только я и ты. Золото переложи в крепкий мешок, колокол на крепкую жердь, что бы двое несло. Также и сундуки, привязать к жердям и где по двое, а тяжёлые и по четверо на сундук, пусть готовятся к обратной дороге, остальные пусть обойдут окрестности на пару верст вокруг, осмотрят, может ещё чего ни будь необычного углядят.

— А интересный у них язык, сказал два слова, а на нашем так целая сказка. Давай ка боярич, вынесем котёл от греха подальше, не ровен час, обвалится крыша. Едва мы вышли из дома как он глухо вздохнув сложился во внутрь подняв облако пыли и похоронив останки тех, кто сгинул здесь в безызвестности. Мы оба непроизвольно перекрестились.

— Не затаили обиду,— высказался дядька,— жертвы не взяли. Он поклонился братской могиле и ещё раз перекрестился. Затем крикнув своих десятников, отдал им мои распоряжения. Народ засуетился, человек сорок разошлись в разные стороны, остальные рубили жерди, и вязали к ним сундуки. Дядька занимался золотым запасом.

— Хорошо быть начальником в древние времена. Всё что видишь твоё, накормят, оденут. Можно, наверное, было прожить и не напрягаясь лесопилками и домнами. Но скучно же! Где-то я читал, что лень и скука двигатель прогресса. Теперь по себе судя, могу сказать,— Правда!

Но вот народ собрался, десятники пересчитали своих людей и доложились, что никто не потерялся и мы наконец двинулись в обратный путь. Дорога домой, всегда проходится, и проезжается быстрее чем из дому, это известный факт. Не стала исключением и наша дорога, несмотря на довольно тяжёлый груз, мы поздно вечером добрались до Алёшино. Весь груз, кроме серебра, найденного в тайниках, я приказал снести дядьке в избу. Во первых для конспирации, мол ничего такого ценного, ну оружие ржавое да немного серебра, во вторых, я не хотел светить золото, пусть это останется запасом на 'чёрный день'. А с оружием и доспехами лучше дядьки никто не разберётся.

Дома бросив мешок с серебром под кровать в спальне, я завалился спать, и ни щебет Любавы, ни вкусный запах её тела не соблазнил меня. Глаза закрылись, звуки отключились, я заснул. Утром, умывшись и позавтракав, я выгнал челядь из избы, высыпал серебро из мешка на стол. Кроме монет, там были различные женские украшения и безделушки.

— Выбирай,— сказал я ошеломлённо смотревшей на гору серебра жене. Для начала отложи в сторону кольца, браслеты, цепочки и ожерелья. Потом из них выберешь себе самые красивые вещицы, затем отложишь то, что захочешь подарить своим родственницам. Сам я стал рассматривать монеты, каких тут только не было, со львами, грифонами, дядьками в коронах и без, аляповатые, надрезанные и даже разрубленные. Любава тоже высунув язык, ковырялась как курица в дорожной пыли, выдёргивая к себе то колечко то браслет, то серёжку. Попадались вещицы и с разноцветными камнями. Лично я был безразличен к статусным висюлькам, но общаясь с дедом, приметил у него на шее серебряную гривну и пару колечек на пальцах.

Оказалось, что 'ювелирка' была пятой частью клада, попадались и сугубо мужские украшения. Толстые цепи, массивные перстни с камнями и без, был даже какой-то полуметровый жезл, покрутив его в руках, я случайно обнаружил, что в нём спрятан довольно длинный стилет.

— Деду подарю всё равно 'десятину' надо отдать, вот этот жезл, и десятую часть монет. Кстати, а ведь доглядчик, к деду на доклад должен сплавать. Доложиться, мол так и так, внук клад нашёл.

— Дядьку ко мне,— бросил я фразу за дверь, будучи уверен, что её услышали и исполнят и через некоторое время пришёл мой советник и учитель. Мы вышли на улицу, и я вполголоса поделился своими мыслями.

— Сей час же поставлю дозорных вдоль берега, изловим мы наушника боярич, никого же ты в крепость не засылал гонцом.

— Сделай это, и жди меня у себя, поглядим, чего нам досталось от варягов. Я вернулся в дом, дядька бегом отправился выполнять приказание.

— Ну что Солнышко? Выбрала себе чего?

— Вот это тебе, Любава отодвинула в мою сторону цепь в палец толщиной, и это тебе в туже сторону три массивных перстня. Это мне, небольшая кучка серёжек, браслетов и колец. Это тёте, кучка значительно меньше, а вот это не знаю куда.

— Зато я знаю! Неси короб, и высыпал оставшуюся бижутерию в принесённый короб, добавив пару горстей монет. Это твоё, будут у нас дочери, им подарим. Ты же говорила три дочери. Где они?

Любава опустив очи, ответила,— так непразна я, рожу, как и обещала, только не всех сразу.

— ЭЛЕКТРИЧЕСКАЯ СИЛА! И её апостолы, ВОЛЬТ, АМПЕР И ОММ! От осознания того что скоро я стану отцом перехватило дух. Я нежно взял на руки Любаву, отнёс её на кровать, осыпая поцелуями и чего-то ей там бормоча, успокаивая и поглаживая.

— Тётя сказала, что нам нельзя теперь любить друг друга, ребёнок испугается. Но у меня есть сёстры, тётины дочки, ты молодой и сильный мужчина, твоя кровь бурлит, ей нельзя застаиваться. Возьми их, они тоже красивые и молодые. Если они родят от тебя, то их и детей возьмут в любой род с почётом и удовольствием.

— Вот это новость! И сколько их, спросил я не без задней мысли. А что? Парень я действительно молодой, кровь бурлит, застаивается по утрам в одном месте, а тут оказывается свободные нравы, и жена не против. Ну, кто бы устоял? Нет, я боролся! Я прикладывал все силы! Я запрещал себе даже думать об этом. Но морда трещала, расплываясь от предчувствия удовольствия и исполнения желания любого нормального мужика, кувыркнуться хоть разок в султанском гареме. Нет?

— Четыре,— Любава показала мне ладошку с растопыренными четырьмя пальцами.

— Нет, ну если ты и тётя не против, тогда так и быть, я согласен. Но это решение, мне далось очень, очень, трудно, последнее предложение я пробормотал едва слышно.

— Только вот какая беда Ладушка, мой бог запрещает мне любиться с грязными девушками. Я точно должен знать, когда у неё кончилась кровотечение, это моё условие. И не дай вам бог, меня обмануть! В гневе я страшен!

Да, я 'сладкоежка', но как говорится, дурное дело не хитрое — одно неосторожное движение и ты отец. Любава выпадает из сексоборота минимум на десять месяцев, а четыре девы могут забеременеть в течении месяца, и что? Я что, тут племенным жеребцом устроился? Нет, тётенька! Пока Любава не родит, дочкам твоим забеременеть не светит! Ударим раскрепощённым сексом по необразованному средневековью! Получим удовольствие от процесса, а не от последствий оного!

Так, вроде одно дело уладил, пора поглядеть на 'золотую казну', оставив Любаву наслаждаться подарками, я пошёл к дядькиной избе. Тот как раз разбирался с оружием и доспехами. Если мечи сохранились хорошо, их прежние хозяева, перед тем как сдать их на хранение почистили и хорошо смазали, это и спасло их от ржавчины, то кольчуги слегка пострадали. Нет, металлические рубахи ржавчина не съела, их тоже хорошенько смазали, но там были и кожанные куртки с приклёпанными к ним пластинами, вот они в основном и пострадали. Кожа просто на просто сгнила, и он вынимал эти пластины по одной и складывал по кучкам.