В Архангельске расстались. На вокзале, я к военному коменданту — Молотовск (пока еще не Северодвинск) город закрытый, туда абы кто въехать права не имеет. А дальше, рядом совсем, и меня уже товарищ встречал, с машиной. Хотя тут пройти всего ничего — и погода, лето (напомню, что это в августе пятьдесят первого было), и места все знакомые, я тут последний раз бывал в сорок седьмом. С тех пор город еще вырос — появились новые кварталы на западе, за проспектом Ленина, в центре бараков уже почти не осталось, сплошь новые многоэтажные дома (те, которые после "сталинками" назовут), асфальт, тротуары и фонари, на Первомайской настоящий парк разбит, а не пустырь с пылью. На Полярной целый квартал корпуса Кораблестроительного Института занимают (давно уже не филиал Ленинградского, а равный ему). Не только автобус ходит — уже и трамвай пустили, по Ленина, от завода на юг, до Второго Арсенала. Поскольку, трудами Курчатова, с осени пятидесятого работает здесь уже не исследовательский реактор (какой в этой истории в 1943 году запустили), а полный аналог корабельного, включенный в городскую электросеть — то есть, по факту, первая в СССР атомная электростанция. И народ на улице вид имеет, ну совершенно не бедный — тут интеллегенции (высокооплачиваемой) много, да и на заводе заработки очень хорошие. Личных машин пока мало — пока Архангельское шоссе не спрямили и не расширили, ездить особо и некуда — зато попадаются, даже не знаю как назвать, снегоболотоходы? Отдаленно похожие на снегоход "буран", у моего знакомого в 2012 такой был — только вместо гусениц здесь более распространены широкие колеса-"дутики", с которыми машина еще и становится амфибией, как на поплавках, и хорошо идет не только по снегу и льду; впрочем, зимой вместо передней пары колес можно лыжи поставить. Собирают такие машины (с мотоциклетными моторами, и немецкими, и от нашего ИЖа) тут, на Севмаше — и тоже в свободной продаже, любителям охоты, рыбалки, грибов и просто вылазок на природу. Ну просто день и ночь — в сравнении с тем, что было в войну!

"В Свердловске нас, эвакуированных, направили на радиозавод. Жить было негде, сначала мы ночевали в сушильном цехе на досках, но затем нас оттуда прогнали, сказав что не положено. Местные жители нас на квартиры не брали — все было переполнено. Работали по 18 часов в сутки, кормили нас один раз в день, мисочка кипятка с мерзлой капустой, без соли, и сто грамм хлеба. Зимой, в мороз, у нас не было теплой одежды и обуви, затем выдали какую-то жуткие, не знаю даже как назвать, подошва из деревянной доски, к ней брезентовый верх, и веревки, привязать все это к ногам. На все наши требования и мольбы, что нет больше сил — начальство отвечало, потерпите, сейчас идет битва за Сталинград, все идет туда, будьте сознательными".

И таких "мемуаров" я прочел — на "Войну и мир" хватит! Вот что скрывалось за скупыми словами наших дедов, "в Отечественную было тяжко". Сейчас на Севмаше давно уже и рабочий день восемь часов (а в субботу, пять), и снабжение в магазинах нормальное, и платят, как я сказал, хорошо (даже с вычетом займов на восстановление народного хозяйства), и отдельные квартиры дают семейным (особенно тем, кто с детьми), и даже личный транспорт удивления уже не вызывает. Но вот разница в психологии у нас, "попаданцев" из двадцать первого века, и людей сталинского СССР, очень заметна, и именно в мирное время!

Здесь, примат общего интереса над личным — безусловный. И у нас то же самое, в форс-мажорных обстоятельствах (к каковым война, безусловно, относилась). А вот в мирное время у наших сразу включается, "я и общество на равных, сколько мне от него, столько и я ему, по справедливости". И никакого желания — работать сверхурочно (иначе как за положенную оплату), или сверх обязательной нормы подписываться на облигации займа. А уж такие вопиющие случаи, как собрался человек в отпуск, уже и путевку купил — а ему говорят в последний момент, низзя, производственная необходимость! Один раз так вообще было, кого-то уже из вагона хотели так выдернуть. Или требовали на работу явиться в выходной, "родине очень надо". Причем в иных случаях особой необходимости не было — и весь цирк устраивали сугубо ради воспитательной цели, "поскольку данный товарищ прежде показывал недостаточную сознательность". Вот только люди из века двадцать первого такого юмора не понимали напрочь — а я напомню, по нормам этого времени, битая морда партийного секретаря, это не "хулиганка", а вполне может быть подведено под политическое преступление, ту самую 58ю статью! Пока не посадили никого — но сигналов накопилось...

Ну а я, конечно, "за СССР, за Сталина". Но своих прикрыть — святое дело. Это ведь не во вред Отечеству?

-У вас есть претензии, как данный товарищ работает?

-План выполняет, и даже перевыполняет. Но не проявляет должной сознательности.

-Б..ь, вы на стапель "сознательность" будете подавать, или железо?

-Так у нас и немцы пленные раньше так работали — и что с того?

Ладно, зайдем с другого фланга. Я вам не Родион Безножиков (есть тут такая фигура, демократических убеждений, из бывших прикомандированных к экипажу), мне проще под свое мнение правильную идеологическую базу подвести. Из "краткого курса", или чего-то подобного — чтоб оппонент возражать и не думал, в страхе загреметь далеко и надолго. Помнят тут еще тридцать седьмой, показавший, что "враг", это понятие относительное. А конкретно к моему случаю — что там товарищ Сталин про "узбекское дело" сорок девятого года говорил?

Тогда наш Юрка Смоленцев "Брюс" едва не погиб. Средняя Азия, дело тонкое — нет пока приписок, как было в наши семидесятые, когда узбекские товарищи с московскими премии за несуществующий хлопок делили. Но вот "стране нужен хлопок" уже есть — и ради такого, гнали в узбекские поля и старого, и малого, и больного, умри, но собери. С феодальным зверством, как при каком-нибудь эмире бухарском — плохо работающих, били плетьми. Считая, что если в тюрьму, кто тогда работать будет, штраф взять просто нечем — ну а пороть прилюдно, лучший стимул не лениться. Причем наказывали — даже не обязательно за невыполнение плана, а если ты хоть сто процентов сдал, но по выработке последним оказался, или среди трех, пяти, десяти последних. Для чего такое — а план по хлопку стал товаром: район перевыполнивший мог часть своего хлопка на неудачливого соседа перекинуть, разумеется не бесплатно, а за какие-то ништяки. А потому, начальство обращалось с колхозниками, как с рабами. С силовой поддержкой не только местной милиции, но и банд собственных нукеров-надзирателей, обеспечивающих трудовую дисциплину (самые грязные дела, ментам все же поручать стремно). И это все сходило с рук в военное время — хлопок любой ценой. Оставалось незамеченным и в первые годы после Победы — до поры, до времени.

Это выплыло на свет, когда домой стали возвращаться фронтовики. Которые никак не хотели быть поротыми рабами — тем более, видя, что призывы начальства к труду на благо родины сочетаются с освобождением от этого труда не только самого начальства, но и его деток, и родни. Кроме того, если поначалу хлопковая повинность касалась лишь колхозников в узбекской глубинке, а русские, будучи преимущественно городским населением, специалистами, ИТР, квалифицированной рабсилой, были от этой каторги избавлены — то после и они оказывались вовлечены в разборки, и через фронтовое братство, и через смешанные семьи (особенно, военного времени — прежде, когда узбечки выходили за русских, то обычно уходили в город, а в войну стало, что и наши женщины из эвакуированных шли замуж за местных, и не только городских). Но русским, даже привыкшим к сталинскому колхозу, казалось средневековьем то, что они увидели на хлопковых полях — а районные "баи" реагировали так, как им привычно, несогласных не только избивали, но и убивали, при полном попустительстве милиции и прокуратуры (если в городах, особенно таких как Ташкент и Самарканд, в органах обязательно наличествовали и русские, то в деревне, исключительно местные кадры, да еще и нередко связанные с начальством родством).

И пришлось московским товарищам (среди которых был и Юрка Смоленцев) в сорок девятом заняться тем же, что в иное время в гораздо более поздние годы в тех же местах творили Гдлян с Ивановым. Тут же выяснилось, что иные из районных товарищей никакие нам не товарищи, а вообще, бывшие басмачи, за которыми грешки тянутся еще с тех времен — кого-то взяли быстро, кто-то подался в бега, да не в одиночку, а с бандой тех же нукеров, хорошо хоть иностранного участия найти не удалось. А вот конфискат был, как будущие времена, золото кувшинами, и зачем какому-то райкомовскому двести элитных ковров, найденных в его сарае? И девятеро погибших из числа "московских", были потери и у ОМОНа (в этом времени, полный аналог жандармерии, с бронетехникой и егерской подготовкой) и у армейских частей (привлеченных, поскольку иначе было не усмирить — банды прорывались за кордон), а местных гражданских сколько пострадало — правда, и с бандитами было, по законам чрезвычайного положения, то есть пойманных с оружием в руках, или на месте преступление, исполняли в кратчайшее время и без суда, да и прочим, меньше "четвертака" не светило. А затем настало "утро байской казни", когда по всему Узбекистану массово сменялось руководство, от районного звена до самого верха. И разборки в Москве, что с хлопком делать — пока не придумали ничего лучше, чем закупить какое-то количество в Китае, в Индиях (которых в этой реальности, не два, сама Индия и Пакистан, а целых шесть штук), да хоть в Эфиопии и Судане! А на сезонную работу на плантациях массово привлекать китайцев — хлопкоуборочные комбайны уже есть, но слишком грубо работают, коробочки мнут. Ну и конечно, укрепить, улучшить и углубить — чувствую, история еще не завершена, и Узбекистан еще ждут потрясения, пока там лишь большой пожар потушили.

А после, по итогам узбекского дела, сам товарищ Сталин сказал, что эксплуатации трудового народа при социализме быть не должно — и если некоторые товарищи стараются энтузиазмом масс прикрыть собственную глупость и нераспорядительность, то это нехорошо, и должно караться по всей строгости закона. А поскольку закон тут и сейчас я, полномочиями, данными мне от Пономаренко — то будем карать!

Нет, мы все ж не звери. И не кровавая гебня, в версии новодворской — которая спит и видит, как бы кого по 58й? Тут Севмаш, а не Фергана, и среди начальства еще те есть, кого я с войны помню. Так что легкого внушения и политической оценки им хватило — а вот доносчики у нас кто? Товарищи, вам что, незнаком таков прием врага, как ложные доносы? Почему материал не систематизирован — срочно отберите, список всех, кто у нас такой бдительный, и с детализацией, на кого пишет? Ага, еще и статистическую обработку провести — среднеарифметическое, на кого и от кого сколько поступает, с разбиением по категориям персонала. Не знаете что такое среднеарифметическое — у научников спросите. Да, и главное — насколько доносители сами сознательны, как они производственный план выполняют, или как тот петух из басни, кукарекнул и отлынивает.

Сделали, принесли. Как и ожидалось, доносят большей частью на сослуживцев — один участок, одна бригада, один цех. И несколько личностей обнаружилось, что действительно, явные "сачки", лодыри, зато изображают общественную работу. Этим вздрючка по-полной — вот я понимаю, что хорошая общественная работа, это процент выполнения плана, и как ты, свою норму делая на восемьдесят процентов, смеешь обвинять того, кто дает сто пятнадцать? Еще такое повторится — пойдешь по статье за заведомо ложный донос. Свободен... пока!

Но вот один персонаж меня заинтересовал. Федор Скамейкин, 1923 года рождения, беспартийный, из крестьян, откуда-то с Вологодчины. По работе — твердый середнячок, претензий не имеет. Студент на вечернем — особенность Северного Кораблестроительного, что тут в отличие от Ленинградской Корабелки, очень много таких, что на учебу после смены — похвально, вот только по документам у тебя семь классов, в этом времени для поступления в вуз обязательного аттестата за десятилетку закон не требует: подразумевается, что иначе ты экзамены не сдашь, а если уж сдал, значит достоин. Однако я знаю, что такие самородки, особенно среди деревенских, большая редкость. Ладно, бывает и такое — а по учебе у тебя успехи явно выше средних, ну, талант! Так, а отчего же ты, такой бдительный — стучишь не только на сослуживцев, но и почти на весь завод — и до сих пор беспартийный? Призывался в сорок первом, но повезло тебе на передовую не попасть, служил в 355 стрелковой, Карельский фронт, это под Мурманском, в роте подвоза, занятие малогероическое, но медаль "за боевые заслуги" за тобой числится, демобилизован в сорок четвертом. И дивизия расформирована — хотя можно однополчан отыскать, только дольше это будет. Направлен на Севмаш по разнарядке — ну да, было такое у нас на Карельском, когда уходящих на дембель прямо агитировали к нам на завод, и согласившимся сразу предписание и "подъемные" выдавали. Прибыл, работает, с сорок девятого учится на вечернем. И все!

-Так для пользы дела же, товарищ подполковник! Даже по малости — ведь если кто-то в малом от генеральной линии партии отклонится, и останется безнаказанным, то завтра он уже по-крупному совершит, вплоть до измены и диверсии!

Когда он мне такое сказал — у меня как у собаки, будто шерсть на загривке дыбом. Поскольку логику эту я слышал в телеящике в веке двадцать первом. Где какая-то не наша морда, говоря по-русски с акцентом, разъясняла, чем плох правовой нигилизм — и приводила в оправдание именно такие слова, "если сегодня безнаказанно в малом, завтра будет убийца-маньяк, или иная крайне опасная личность". И что именно потому у них норма, что приходит сосед к соседу в гости на уикэнд, а после стучит в налоговую, мне кажется что такой-то живет не по средствам, проверьте пожалуйста — и после они продолжают оставаться друзьями, какие обиды, я ж тебе услугу оказал! И у нас слышал, "сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст", в анекдоте, но вот ни разу, пребывая здесь, от сотрудников кровавой сталинской гебни! Все ж национальный менталитет роль играет — если во все времена, по числу доносов Куда Надо на душу населения с большим отрывом лидировала Германия (что Кайзеррайх, что Рейх, что ГДР или ФРГ), за ней были Англия и США, а вот мы то ли на шестом, то ли на седьмом месте. Для выводов маловато, так что идите пока, товарищ Скамейкин. Вот только тобой я займусь теперь всерьез!

Для начала — напрячь вологодских товарищей. Запрос по линии даже не ГБ а "инквизиции", чтоб быстрее — сообщить все, что об этом гражданине, а заодно и о его семье, известно по месту его рождения. Ну и фотографию его послать, просто так, на всякий случай. Согласно анкете, он круглый сирота — отец, Скамейкин Степан Алексеевич, 1898 г.р, в РККА служил еще в Гражданскую, затем в колхозе работал, в сорок первом мобилизован и под Ленинградом без вести пропал. Мать, Акулина Ивановна, 1899 г.р., умерла в сорок седьмом — вроде, не старая еще, хотя война недавняя, голод, ослабленный организм? Брат младший, Трофим, умер еще перед войной, в 1939, от туберкулеза. Ну, деревня на то и деревня — все всех знают и помнят, может какие-то странности и всплывут?