Ответ пришел через четыре дня. Которые прошли ну совершенно буднично — и слежка, установленная за гражданином Скамейкиным (и еще двумя, показавшимися мне интересными) ничего не дала. Прочел я расшифрованное — ну, сцука, сейчас ты у меня за все ответишь! Арестовать немедленно — и с осторожностью, объект не лопух, возможна спецподготовка!

Еще что-то напрягало, мелочь какая-то. Тут в Управлении ГБ должны быть материалы по прежним громким делам. За номером 3944, год сорок четвертый портреты фигурантов. Вот нет пока в обиходе "фотороботов", тут и отсутствие матчасти влияет (чтоб в каждом отделе, проектор и пленка для слайдов), и отсутствие систематизации — слышал, что у американцев уже есть система "айденти-кит", когда у каждого полицейского есть набор карточек, типовые глаза, носы, уши и прочее, и достаточно по телефону просто код передать, чтоб собрать как картинку-паззл, вот уже портрет разыскиваемого. А у нас такое пытались, так вписали что население СССР этнически более разнообразно, типизовать детали не удалось. Так что рисуют у нас рожи по старинке, художник по описанию свидетелей.

И было в сорок четвертом — что шестеро британских шпионов высаживались с подлодки, в районе Киркенеса. И подбирал их некто Олаф Свенссон, он же Олег Свиньин (знакомая личность, еще с сорок второго). Он тогда сразу и попался, раскололся до донышка, и описание дал, кого на свой баркас взял и где высадил. Поскольку Заполярье все ж не Москва, тут каждый новый человек на примете — то ловили гостей упорно и успешно, и вроде, выловили всех.

Вот только с одним, под номером пять было сомнение. Когда нашли труп, уже объеденный песцами — попал человек на дороге в пургу и замерз, там такое и в начале мая бывает. Но были при нем пистолет, комплекты документов на разные имена, и крупная сумма денег — так что без сомнения, точно, не наш человек! Тем более, что о пропаже наших в то время и в том месте, информации не было. И все бы хорошо — но смотрю на рисунок, "объект пять", на гражданина Скамейкина отдаленно похож. Так ведь изображение по памяти, не фотография — и семь лет прошло!

А главное. Сообщили вологодские товарищи — что личность на фотографии ("наш" Скамейкин) деревенские опознали как "приятель нашего Федора, в сорок седьмом приезжал от него весточку передать". А гражданка Скамейкина А.И. умерла тогда же, во время его приезда — на радостях решила в бане попариться, и с баней сгорела. И никто приезжего не обвинял, "да как же можно, да и какой ему интерес". Лично я деревенских вполне понимаю: в войну, если товарищ на побывку или по иному случаю, в твои родные края ехал, и с ним весть домой передать, это было святое! Подумать не могли, что ты, гад, свидетельницу убирал — Вологда от Молотовска не так далеко, а вдруг мать решилась бы приехать? И вспоминаю Валеру-морячка, с которым сюда ехал — не иначе, пересекся ты в дороге с настоящим Федором Скамейкиным, и он тебе все про себя растрепал, и что демобилизованный (значит, не хватится его никто), и на Севмаш едет (а тебе туда и надо).

И когда эту мразь доставили, первый вопрос, что я ему задал, был, даже не его настоящее имя. А другое:

-Зачем ты, сука, мать убил — которая и так сына от твоей руки потеряла? Была в том военная необходимость?

А он так спокойно, плечами пожав, отвечает:

-Я не убийца, а солдат. Сожалею, но по другому было нельзя. Она мне писала, упрекала что не приезжаю, а затем сама сюда ехать хотела.

Считает себя военнопленным, сволочь? Самое поганое, что чисто теоретически, имеет на то основание: вдруг в Москве решат его "обменным материалом" использовать, если кто-то наш попадется? Конечно, объект, отработавший несколько лет в Молотовске, обмену не подлежит: мало ли какие мелочи могут наковырять специалисты в его подсознании. Но случаи-то всякие бывают! Жалко, что я не умею, как Смоленцев — в позвоночник ударить по-особому, и позже (может, и через год) при нагрузке, ущемление нерва, и паралич. Если бы на тебе нашей крови не было, может и имел бы я к тебе какое-то уважение, как к коллеге, исполняющему долг и приказ. А так — ты для меня что-то вроде клопа, которого раздавить, это благое дело.

Как мы этого козла дальше кололи, опущу. И добрым словом было, и битием, которое определяет признание. Оказался сынок какого-то русского эмигранта, на английской службе. Успел в войну быть во Францию заброшен, против немцев, а теперь вот мы у него во врагах. Со Скамейкиным было, как я и предположил — эх, Федор, сам ты свой приговор подписал болтовней, вот и решил шпион такой случай не упускать. Рации у него нет, про других агентов (если таковые и есть) он не знает, сам же он имел контакт в Архангельске, условный знак, и встреча в пивной с моряком иностранного торгаша, передать ему добытую информацию, или же экстренный отход. На этот последний случай в экипаже должен быть кто-то похожий внешне, с ним надо обменяться документами и одеждой, а после отхода судна появляется "отставший", и что транспорт ушел с полной командой, можно списать на ошибку пограничного контроля. А вот тут подробнее — что ты уже успел узнать и передать?

Напоследок я спросил, просто ради своего интереса:

-Как же ты, русский, и против своей Родины, пусть и бывшей, работаешь?

А он и отвечает, спокойно и уверенно:

-Я люблю Россию — которая была частью цивилизованного мира. Как до вашей революции. Ненавижу — ту, которая себя этому миру противопоставляет и ему угрожает. Хочу, чтобы стало как прежде.

Ну слава богу, при Ельцине тебе жить не придется! Вхождение в западный мир — вот только отчего-то у всех адептов этой идеи, это подразумевает не равенство, а подчинение. А я вот не понимаю, чем лично я меньше какого-то англичанина или янкеса? И какого черта я должен свои кровные интересы считать ниже забугорных? Но этого я, понятно, тебе не скажу — зачем?

А после — был приказ от Пономаренко, ответом на мой рапорт, возвращаться в Москву. Такая вот выдалась миссия, без шума и стрельбы. И первая, где я никого не убил.

Хотя этой мрази я напоследок подарок вручил. Вдруг его и впрямь на нашего провалившегося "штирлица" обменяют? Но вот детей у тебя не будет никогда — после хорошего, от всей души, удара сапогом по причинному месту!

И пусть мне кто-то попробует сказать, что Первые отделы занимаются фигней — убью!

Через четыре года, весной мирного пятьдесят пятого (что там происходило в мире — продолжалась вялотекущая война в Китае, еще территориальные споры на Индийском полуострове, когда Пакистан в союзе с Большим Пенджабом выступал против Республики Индия, которую поддерживали Мадрасская Конфедерация и монархия Хайдарабада, при нейтралитете большинства Свободных Княжеств, еще мелкие африканские войнушки, и вроде все), третьего секретаря британского посольства в Москве пригласят на неофициальную встречу вежливые люди из МГБ. Англичанину покажут выдержки из следственного дела, включая подписанное признание обвиняемого, и приговор суда.

-Статья 58-6, шпионаж, подразумевает двадцать пять лет заключения, при отсутствии отягчающих обстоятельств. С возможностью заключения сделки — ну вы понимаете, мистер, о чем идет речь. Но убийство двух советских граждан — это высшая мера, без всяких вариантов и без обсуждения. Приговор уже приведен в исполнение. Через повешение — расстрел предусмотрен за военные преступления, а не за уголовщину. У вас есть вопросы, сэр?

У третьего секретаря посольства вопрос был бы лишь один. Когда был арестован агент — и следовательно, какие из его последних донесений, деза? Но ясно было, что русские не ответят. Что ж, горе неудачникам — и вы ведь не обвиняете нас в каком-либо поощрении самочинных и преступных действий нашего агента? Поверьте, что мы искренне сожалеем.

Третий секретарь, а по совместительству, зам посла по разведке, кадровый офицер МИ-6, был искренен — неудачников не стоило жалеть. Убивать некомбатантов, в мирное время — это был явный перебор, с учетом известного факта, что русские своей крови не прощают никому и никогда. И если этот недоумок рискнул и проиграл — это исключительно его, а не Британии, проблемы.

Никаких официальных сообщений не последовало, за ненадобностью — всем и так было все ясно.

В этой исторической реальности, первым советским кораблем с атомным реактором был ледокол. Доказательство миролюбия СССР — нет, скорее, стремление к эффективности! Было ясно, что у самой первой в мире корабельной атомной энергоустановки будут "детские болезни", которые легче исправлять на надводном корабле. Который, к тому же, принесет значительный народохозяйственый эффект— в отличие от субмарины, обреченной стать больше опытовым, чем боевым кораблем. Ледокол не был копией того, что в иной истории встал на вечную стоянку в Мурманске, кораблем-музеем. Хотя носил то же имя "Ленин".

Здесь, благодаря информации, полученной от экипажа "Воронежа", а также урану, вместо "Манхеттена" попавшему в курчатовский "Арсенал два", а также лучшему положению на фронтах, позволившему сэкономить ресурсы, уже осенью сорок третьего заработал исследовательский реактор. Еще не "атомный котел" для выработки энергии, а лабораторный стенд — на котором значительная часть опытов была отдана теме конструкционных материалов, как они ведут себя под радиоактивным излучением, в широком диапазоне давлений и температур, как меняется их прочность, твердость, пластичность, коррозоустойчивость, как ведут себя сварные швы и клепанные соединения, полученная информация была бесценной и уникальной — в этом мире на тот момент ее еще не имел никто.

Тогда же в сорок третьем был создан Специальный Комитет при ГКО СССР, ответственный за всю "атомную" тему — после преобразованный в Первый особый главк, замыкавшийся непосредственно на Президиум ЦК ВКП(б). Общее руководство осуществлял Берия, "самый эффективный менеджер", играя в Атоммаше по сути ту же роль что и генерал Гровс в "Манхеттене", за научную часть отвечали академики Александров и Доллежаль, основной экспериментальной базой ("Арсенал два", по соседству с Севмашем) руководил Курчатов — все названные товарищи были посвящены в Тайну (кодовое слово "Рассвет", все документы помечаются грифом ОГВ — "особой государственной важности", более высшим чем "сов.секретно"). После Победы Первому главку были переданы еще несколько заводов, и кроме того, заказы исполняли предприятия, расположенные по всему СССР, и даже в ГДР и Народной Италии.

За основу корабельной установки были приняты машины "Воронежа", как проверенная удачная конструкция (а что выйдет своим творчеством, еще неизвестно). По ней имелась техдокументация, также бесценную помощь оказал товарищ Сирый, командир БЧ-5 и "мех от бога" — за что был награжден Сталинской премией. Прототип был готов еще в сорок восьмом, смонтированный на берегу, два года ушло на его доводку, с осени пятидесятого реактор, установленный на "Арсенале два", давал ток на Севмаш (а заодно служил тренажером для экипажей атомоходов).

"Ленин" был заложен в сорок восьмом, в Ленинграде, на Адмиралтейском заводе. Еще до того, как был готов реактор — в проект были заложены масса и габариты прототипа, с некоторым запасом на будущие изменения. Ледокол вышел на испытания весной пятьдесят первого — обойдясь советской казне почти как два крейсера проекта 68-бис, корпус формировался на стапеле ускоренным методом, из крупных секций, изготавливаемых в цеху под крышей. Не копия себя из иной истории, чуть меньше размером и мощностью.Также, обреченный остаться в одном экземпляре — серия кораблей предполагалась позже, по новому проекту, составленному с учетом опыта первенца.

А так как в этой истории американская подлодка "Наутилус" еще не была построена, то "Ленин" был первым атомоходом в этом мире. Если не считать "Воронеж", построенный не здесь.

С 1948 года в атомной корабельной программе активно участвовала и ГДР. Поначалу, контрагентскими поставками турбин, арматуры, электромоторов. Затем возник соблазн задействовать стапеля, предназначавшиеся еще для "большого флота" Рейха — при том, что немецкие верфи отличались исключительно высоким качеством постройки; Сталин не собирался делиться атомными секретами даже с ближайшими союзниками, реакторы изготовлялись на советских заводах — но корпуса строились в Германии. Это были не ледоколы — первоначально предполагалось дополнить "Ленин" парой обычных транспортных судов, лишь приспособленных к плаванию во льдах. Но, ознакомившись с кораблестроением конца двадцатого века, Базилевский (главный конструктор Балтийского завода, также посвященный вТайну еще в сорок втором), предложил иное решение. Тем более что уже существовал прототип, десантные корабли-доки ВМС США (в этой истории, суда этой серии поставлялись нам по ленд-лизу, и успели принять участие в войне с Японией в 1945 году).

"Карл Маркс" и "Фридрих Энгельс" — атомные лихтеровозы ледового плавания. По машинам унифицированы с "Лениным", имели как бы половину его энергоустановки, один реактор вместо двух. Корпуса, по технологии гражданского судостроения, немецкие товарищи с верфи "Шихау" построили даже быстрее, чем был готов "Ленин". По виду корабли отдалено напоминали сильно увеличенные "андромеды" (уже упомянутые корабли-доки), принимая в док-камеру (на месте трюмов) полсотни двухсоттонных несамоходных барж (конструкция отработана на Севмаше еще в войну, массовой постройкой десантных тендеров). Ледовый пояс, ледокольный форштевень позволяли не только идти за ледоколом в самых сложных ледовых условиях, но и самостоятельно проходить через не слишком толстый лед. В иной истории этот класс судов не получил большого развития из-за конкуренции с контейнеровозами: даже при разгрузке в порту, лежащем в устье большой реки (как например, Антверпен) и получателях груза исключительно вдоль этой реки — большой грузопоток обычно подразумевает и развитые коммуникации, железные дороги и шоссе, так что разгрузить и везти по суше контейнеры оказывалось ничем не хуже. Но в советской Арктике было иное: там все порты вдоль Севморпути — Амдерма, Диксон, Тикси, Певек — стоят в устьях рек, не имея рядом других дорог, и навигация коротка, так что задержка с разгрузкой критична, а вот если пройти туда и обратно, лишь сбрасывая лихтеры, которые уже после отбуксируют куда надо, это было гораздо легче и быстрее. Не говоря уже о снабжении объектов на арктических островах, где отсутствовала транспортная инфраструктура, но принять и разгрузить лихтеры было вполне возможно.

СССР активно осваивал Арктику. Перевозки народнохозяйственных грузов по Севморпути на Дальний Восток пока еще были эпизодическими — но шел регулярный и увеличивающийся грузопоток из Норильского промышленного района, по Енисею, и западному сектору Севморпути. Большие средства вкладывались в развитие северных портов, в гидрографическое обеспечение. Работали научные экспедиции, на побережье и островах. Строились военные объекты — радиолокационные станции, аэродромы. Были смутные сведения, что русские веду геологоразведочные работы в приполярной тундре — руда, уголь, нефть? И появление в Советской Арктике сверхмощного ледокола, а также грузовых судов нового типа, означало улучшение транспортного обеспечения в разы, если не на порядок.