Режим бога. Восход Красной Звезды

— Кстати, а почему Леонид Ильич, не разрешил Галине Леонидовне поехать с нами? — я решил увести разговор, еще дальше — Она, очень помогает студии и ансамблю

— Это, не он — Светлана Владимировна посмотрел на меня с грустью — Это, Андропов.

— Боится повторить, судьбу Семичастного — буркнул, уже остывший Щелоков — В 66-м году, дочку Сталина, Аллилуеву, отпустили в Индию. В Дели, она обратилась в американское посольство и попросила политического убежища. Бросила в Москве сына, дочь. Тварь! Индийцы разрешили ей уехать в Штаты. Ну, а там... Она, такую книгу опубликовала... Нам, дали почитать выдержки. Пасквиль на всю советскую жизнь. Грязное белье Сталина, Политбюро... Говорят, что писала под диктовку ЦРУ.

Хм... а, я что-то читал, об этой истории. Жизнь Аллилуевой в США, не сложится (ЦРУ поматросило и бросило) и она, попросится обратно в СССР. И ей... разрешат вернуться! В 84-м году, кажется. Восстановят гражданство, дадут квартиру с машиной. Это к вопросу о злобной, советской власти. Но родственники, ее обратно не примут (что же ты за мать-кукушка, что бросаешь детей?), Аллилуева, уедет в Грузию. Но и там, все будет плохо и, уже в 86-м году, она во второй раз захочет в Америку. И, ее... отпустят! По личному распоряжению Горби. Видимо, ему захотелось, еще пикантных книжек про Сталина от ЦРУ. Умрет, как и Брежнева одна, в каком-то заштатном доме престарелых.

— В ЦК, был большой скандал — тем временем продолжал Щелоков — Выезд подписывали Семичастный от КГБ и Косыгин от правительства. Алексей Николаевич, соскочил, а вот Семичастного сняли. На его место, поставили Андропова. Юрка плакался, не хотел идти на КГБ. Как же, понижение... Из секретарей ЦК, в председатели комитета. А, сейчас, вон, как взлетел. Ну, ничего, мы ему крылышки-то подрежем.

— Ну, допустим, сталинская дочка, это только повод — жена генерала принесла нам торт "Прагу" — Сняли Семичастного, из-за того, что он поддерживал Шелепина против Брежнева.

— Да... не на ту лошадку поставил Володя — кивнул генерал, разрезая торт — Ты Витька, вот что. Обо всем, о чем мы тут говорим — молчок! Катушечки-то крутятся, пишут все. У меня квартиру и машину ребята проверяют. А в других местах...

— Могила, Николай Анисимович! — я "застегнул" себе рот — Понимаю, в какой команде играю. И, против кого.

— Молодец! В Завидово, по рукам Юрке, здорово дали. Теперь, притихнет.

Ага, притихнет. Такие, только на кладбище "затихают". Да и то, с осиновым колом в груди.

— В Италии, ведите себя аккуратно. От КГБ, любой подляны ожидать можно — продолжал инструктировать меня Щелоков — Особенно, внимательно с валютой. И, не дай бог, музыканты, чего лишнего повезут обратно! Я, лично приеду, вас встречать в Шереметьево.

Толку от тебя, в Шарике — подумал я. Погранцы-то, все гэбэшные...

— Николай Анисимович — я вынул из школьного портфеля аналитическую записку — Посмотрите. Я тут составил, для Леонида Ильича и Алексея Николаевича бумагу. Об Иране.

Щелоков надел очки и внимательно посмотрел на меня. Взял записку, углубился в чтение. Светлана Владимировна, встала за плечом мужа и, тоже принялась читать. Все-таки, умная женщина. Пожалуй, даже, самая главная, в их тандеме. Стратег. И, очень волевая. Покончить с собой, как кончали самурайские жены, когда гибли их мужья — я думал, такое, только в Японии возможно.

— Откуда ты, такое можешь знать? — голос Щелокова тих и грозен — Это, уровень, даже не начальника отдела Ближнего Востока в МИДе.

Светлана Владимировна, тоже, смотрит на меня удивленно.

— На Песню года, приезжал Магомаев — я пожал плечами — Разговорились с ним в гримерке. Он, оказывается, выступал у шаха, на юбилее. Много, чего, интересного рассказал. Кроме того — тут, я демонстративно замялся.

— Давай, не тяни кота за яйца — поторопил меня генерал. И тут же получил тычок от жены — Коля! Следи за языком.

— Когда гостил у Галины Леонидовны и Юрия Михайловича — я опять осекся — В общем, у них, очень хороший радиоприемник...

— Голоса слушал! — вынес вердикт Щелоков — Ты посмотри, Свет, какие комсомольцы у нас... Передовой отряд советской молодежи!

Помолчали.

— И, что теперь? Опять головой, будешь ручаться?

— Не буду — я пригладил шевелюру — Это время, прошло. Леонид Ильич и Алексей Николаевич, внимательно слушали мои выкладки в Завидово. Согласились с песней "Мы— мир" и движением помощи африканским народам. Мы обсуждали, что у меня будет право доклада.

— Вить — это же не всерьез было! — развел руками Щелоков — Ну, какие аналитические записки? Тебе в школу ходить надо, учиться... Получишь аттестат — дверь любого института открыта. Хочешь по мидовской линии? Я позвоню в МИМО, без конкурса пройдешь.

Ага, очень нужно мне, в этот гадюшник — рассадник "золотой молодежи", которая будет сносить к хренам СССР с карты мира.

— Николай Анисимович — жена генерала, пристально посмотрела на меня — Вызывай фельдъегеря. Я, головой ручаюсь.

Вот это, чуйка у Светланы Владимировны! Просчитала меня, ситуацию... Снимаю шляпу. Как, все-таки, много зависит от женщин в политике. Их не видно, но это невидимость подводной части айсберга.

— Да, вы сговорились?!? — Щелоков ошарашено развел руками — Света, какой фельдъегерь — на дворе — ночь!

— И в рассылку, по отделам ЦК — припечатала генеральша — Только, поправь оформление, от руки.

— -

Я забыл про советскую действительность, но она не забыла про меня. Ранее утро вторника, 9-го января. Сборы закончены, чемоданы упакованы, да так упакованы заботливой мамой, чтобы я мог удовлетворить любую свою потребность, не тратя дефицитную валюту — банки с тушенкой, икрой, батон сервелата, кипятильник с чаем, несколько комплектов матрешек в подарок итальянцам... Дед, активно принимает участие в подготовке внука к зарубежному визиту. Морально. "Не посрами, честь Родины", "Задайте там жару, итальянцам...". Волнуется. В программе передач ЦТ, уже фигурирует трансляция 13-го и 14-го января, фестиваля в Сан-Ремо. И вот, пора ехать в Шереметьево. Поднимаю трубку телефона. Пытаюсь дозвониться до такси. Глухо, как в танке. Ну, что мне мешало вчера вызвать "волгу" из гаража МВД, к которому мы прикреплены? Звонок в гараж. Длинные гудки. Шансы поймать на улице частника, в это время — минимальны. Хватаем чемоданы, бежим поскальзываясь, к метро. Оно, уже открыто. Доезжаем до Речного вокзала. От него, ходит автобус к Шереметьево, но... его, тоже, нет. Полчаса стоим, час. Вот так, рушатся наполеоновские планы. Рим, Нью-Йорк, "держи ты под пятой — удел конечен твой".

Спасение приходит в виде огромного крана, на базе КРАЗа, который останавливается в ответ на мою поднятую руку.

— Куда? — из окна выглядывает водитель.

— Шереметьево.

— Десятка.

Червонец, так черовнец, выбирать не приходится. Я неловко обнимаю деда, целую плачущую мать, закидываю чемодан и сам, с трудом втискиваюсь в кабину. Машу рукой. Мама уткнулась в полушубок деда. Сердце щемит.

По пути выясняется, что КРАЗ едет на стройку, к терминалу Шереметьево 2, который, должен быть сдан через год, к Олимпиаде. Водитель ругает начальство, план, повсеместное воровство стройматериалов... Проезжая окружную, машет рукой гаишнику

— Знакомый?

— Вчера, документы проверял. Облава за облавой. Говорят, грузины бузят в Москве, какого-то министра убили. А гоняют нас. Был я, в этой Грузии, работал на строительстве Энгурской гидроэлектростанции. Слышал?

Я мотаю головой.

— И чего им не живется спокойно? Все, для них. Академия наук? Пожалуйста. Промышленность? Застроили всю республику. Кино? На. А, как не придешь на рынок — одни грузины с азерами. Мандарины по 5 рублей кило, апельсины — шесть, цветы бабе купить — десятку, за букет роз готовь. И куда, только, ОБХСС смотрит?

На этой оптимистичной ноте, водила высаживает меня у Шереметьево и, не прощаясь, уезжает. Когда перекладывая чемодан, из руки в руку, я появляюсь у табло вылета, ко мне кидается вся группа. Вижу встревоженные лица Клаймича, Веры, Лады, Татьяны Геннадьевны. Меня окружают ребята-охранники и музыканты. Пытаюсь сосчитать, все ли на месте, но меня в сторону отводят Леха с Альдоной.

— Чего опаздываешь? — прибалтка смотрит на меня замораживающим взглядом

— Мне приятно, что ты за меня переживаешь — я снимаю плащ и перекидываю его через руку. Как же я в нем намерзся, пока ждали автобуса, но не ехать же в Италию, в советском пальто или шубе! Красота от Шпильмана — требует жертв.

— Это, Борис — Леха мрачен и угрюм. Глаза красные, не выспавшиеся. Всю ночь, дежурили по пустырям — Авиамоторная, у гаражей.

Ищу взглядом Бориса. Чернявый, подвижный парень, с модной длинной прической. Стоит, шутит с другими музыкантами. Вокруг кофры с инструментами, чемоданы. Внутри, сжимается спираль ярости.

— Григорий Давыдович — на мой рык все оборачиваются, вижу округлившиеся глаза Веры.

— Да, Виктор — подскакивает ко мне Клаймич.

— Паспорта, пожалуйста.

Директор суетливо передает пачку документов. Нас, постепенно окружает вся группа. Тревожное молчание, разбавляется объявлениями о начале регистрации, посадки на тот или иной рейс. Отыскиваю паспорт Бориса. Оказывается, он Либерман. 1951-го года рождения.

— Ты, уволен — протягиваю побледневшему Борису красную книжечку, с серпом и молотом.

Он автоматически берет ее, начинает крутить в руках. Все смотрят на него. Никто, ничего не понимает.

— Кому стучал? Кузнецову? — я отыскиваю в пачке билет Либермана и рву его — За тридцать серебряников?

— Что здесь происходит?! — на ловца и зверь бежит. Сквозь толпу, протискивается подполковник. Темный костюм, синий галстук, белоснежная рубашка — Кузнецов выглядит, очень стильно

— Это все ты, гад! — Либерман бросает в гэбэшника свой паспорт и пытается дотянуться до мужчины. Леха, успевает схватить парня за шкирку, а Кузнецов ловко заламывает тому руку.

— Ублюдок! Палач — брызгая слюной, продолжает кричать на весь аэропорт музыкант — Ты обещал! Клялся, что никто не узнает!

Народ раздается назад, Либермана валят на пол. Наши охранники не знают, что делать. То ли помогать Кузнецову, то ли спасать музыканта.

Объявляют регистрацию, на наш рейс. Я отдаю документы Клаймичу и машу всем рукой — Идем на таможенный досмотр! Леха, не отставай! Григорий Давыдович, раздайте группе документы.

Ко мне подходит Вера. В глазах — ужас, пополам с обожанием. Протягивает лист бумаги.

— Я заполнила на тебя декларацию. Распишись.

Иду к круглому столу, похожему на тех, что стоят в барах и пивных. Беру ручку, читаю. Фамилия, имя, отчество, гражданство, в какую страну следуете — все заполнено красивым, ровным почерком Веры. Аккуратные крестики, напротив вопросов про оружие и боеприпасы, наркотики и приспособления, для их употребления, предметы старины и искусства, золото-бриллианты и зарубежную валюту. Все правильно. Валюту на всю группу везет Клаймич. У него, специальное разрешение Министерства финансов СССР. Расписываюсь.

Вялый таможенник в форме, похожей на железнодорожную, смотри сквозь нас:

— Откуда?

— Спецгруппа — Клаймич подает разрешение

Таможенник, равнодушно штампует декларации и вот, после быстрой регистрации билетов, я, уже на паспортном контроле. Сержант в прозрачной будке, разглядывает мой синий паспорт. Впервые в СССР, по личной команде Щелокова, подростку выдали служебный "загран". Умом понимаю, что если решили бы не выпустить, а уж, тем более, арестовать — приняли бы в зале вылета. Но, сердечко бьется.

— В какую страну следуете? — спрашивает сержант.

— В Италию.

— Цель поездки?

— Участие в международном фестивале.

— Проходите! — сержант просунул паспорт в щель, между краем стекла и полированной полочкой, нажал кнопку. Раздался щелчок, и, толкнув маленький никелированный шлагбаум, я оказался за границей. Вытираю пот со лба, перевожу дух. Меня встречают яркие витрины магазина "Березка". В "стерильной" зоне пусто и торжественно. Немногие вылетающие, одетые в импортный дефицит, с дорогими, кожаными дипломатами, вежливо раскланиваются друг с другом. Оно и ясно — особая "каста" выезжающих. Состоят в дружеских, а зачастую и в родственных отношениях. Именно тут, особо остро чувствуешь, насколько элита оторвалась от простого народа и живет в своей, параллельной реальности. Которая, уже через 12 лет, вдребезги разлетится на куски. Вместе со страной.

Вижу, по-овечьи сбившуюся вокруг ручной клади, нашу группу. Сотрудники студии встревожены, шушукаются, обсуждая инцидент с Либерманом. Надо срочно, их отвлечь.

— Так! Кого, уже замучила ностальгия? Поднимите руки — робкие смешки. Особенно, радует улыбка Веры и... Лады. Да, что со мной не так? "Если б я, был султан и имел трех жен?"

Внезапно, кто-то, пытается меня сзади схватить за плечо. Я мгновенно приседаю и бью с разворота левым крюком, в область печени. Блок локтем, "двойка" в голову, уход, ответный удар, нырок, клинч. У меня в "объятиях" — Кузнецов! Он, физически сильнее, пытается провести боковую подножку. Почти, получается. Спасают охранники. Ребята бросаются к нам, растаскивают в стороны.

— Кем, ты себя вообразил?! — рычит подполковник, обрывая надорванный рукав — Я, сейчас, задержу вылет рейса. Мальчишка!

Нас отпускают и я спокойно подхожу к гэбэшнику. Наклоняюсь к его уху — Задержишь рейс — позвоню Брежневу.

Понты, конечно, но может сработать. Смотрим друг другу в глаза. Чистая биология. Альфа-самец + альфа-самец. Тот, кто первым опустит взгляд — проиграл. Увы, победитель не выявлен. Между нами, влезает "Мамонт". Обнимает меня, уводит прочь. Идем в "Берёзку". Магазины Duty Free в СССР, появятся, только через несколько лет, так что выбор не велик — все те же матрешки, платки, расписные самовары. Никакого алкоголя. А я бы, сейчас, выпил. Чисто, в медицинских целях. Организм 15-ти летнего подростка, не предназначен к таким нагрузкам. Алкоголь, конечно, тоже не полезен, но тут, приходится выбирать. Либо психика, либо печень.

Объявляют посадку на рейс. А я стою, прислонившись к витрине. 11 месяцев пробивания лбом стен. Голова гудит, на лбу "шишки". Только за сегодня, две драки, одна из которых, с моим участием. И, слишком много, "действующих лиц". Реакцию, все труднее просчитывать, велик шанс ошибиться. Возможно, стоило оставить в штате стукача. Сделать из него "двойного агента", сливать дезу... Контролировать Кузнецова, а через него Цвигуна. А если бы, он сбежал? Так, ведь и другие могут. Что делать, не ясно. Остается, только одно. Делай, что должно и пусть будет, что будет. Марк Аврелий.

— Вить, нам пора! — Леха кладет мне руку на плечо и тихонько выдавливает из "Березки".

Еще в "той" жизни, я любил сидеть у окошка. Смотреть, как самолет выруливает на взлетно-посадочную полосу, отрывается от земли и взмывает вверх. Внизу мелькают заснеженные деревья, нитки дорог, маленькие коробочки частных домов. Рядом со мной, сидит Вера, а еще ближе к проходу — Леха. Впереди — Клаймич, Альдона и Лада. Хмурый Кузнецов, расположился позади. Он умудрился, где-то переодеться и уже, что-то пишет на откидном столике. Наверное, рапорт. Моя папочка в КГБ станет, еще толще. Плевать. Закрываю глаза. Надо поспать.