Режим бога. Восход Красной Звезды

Из парной выходит Романов, поддерживая Брежнева. За ними идут Гришин с Устиновым. Мужчины раскраснелись, тяжело дышат. Генеральный идет к купальне и осторожно забирается в нее. Погружается несколько раз с головой. Рядом стоит Романов и все контролирует. Тем временем первый секретарь Московского горкома и министр обороны обстоятельно общаются со мной. Спрашивают про фестиваль, впечатления от Сан-Ремо. Устинов хвалит марш "Мы — Армия Страны". Его записал хор Александрова и уже даже исполнили по радио на всю страну.

Я внутренне настраиваюсь на серьезный разговор, готовлю аргументы про Иран, но никакого разговора сразу не происходит. Мужчины напарены, расслаблены, слегка пьяны. Брежнев оживлен, шутит. "После бани портки продай, а пива выпей". "Самые горячие женщины водятся в банях"... Присоединяюсь к беседе и рассказываю анекдот.

"Если голый мужчина случайно попадает в женскую баню — женщины верещат и плескают в него кипятком... А если обнаженная девушка в мужскую — все мужчины очень рады, приветливы и гостеприимны! Это еще раз доказывает доброту мужского сердца!"

Смеются. Устинов треплет меня по голове. "А не рановато ли тебе такие анекдоты рассказывать?"

— Да он вон ЦРУ разоблачает в прямом эфире — защищает меня Романов

— Кстати, о ЦРУ — хмурит свои знаменитые брови Брежнев — Тут Юрий Владимирович опять про тебя рассказывал гхм.. истории... Просил санкцию опросить тебя. Я сказал, что если мать не против... Что вообще там случилось в Италии?

Две репетиции было. Пора давать премьеру. Мой голос звенит, губы дрожат, кулаки сжаты. Я тыкаю себя в порезы на лице, кусаю губы. Мужчины впечатлены. Расспрашивают, перебивают. Показываю, как включал передачи на Land Rover, рисую пальцем на столе название Беретты. Брежнев качает головой, Романов наливает мне еще морса.

— Ты прямо как наш спецназ — Устинов надевает очки и внимательно на меня смотрит — Я вот участвовал в войне, но так никого и не убил. А ты семь врагов застрелил! И как только смог??

— Итальянцы крик поднимут — вздохнул Брежнев — Хоть и албанцы, а убиты советским... гхм гражданином... подростком. Понятно, что самооборона, но.... Эх... только-только наладили отношения с Андреотти...

— Скандал на весь мир — поддакнул Гришин

— Замнут — уверенно заявил Романов — Им тоже не выгодно выносить все грязное белье на публику. Потом Кальви может стать премьер-министром. Его популярность в Италии сейчас очень высока. Тогда мы вообще в плюсе.

— Ты то откуда знаешь?? — обернулся к Романову Брежнев

— Прессу читаю. Иностранную — пожимает плечами Григорий Васильевич

Ага, прессу. За такой срок никакую газету не успели бы привезти в Ленинград. Голоса он слушает. Он или Сенчина. Которая ему потом на ушко пересказывает. Может быть даже нежно прижавшись. Что-то меня не в ту степь несет. Я извиняюсь, выхожу из предбанника и забираю из раздевалки свою сумку, с которой летел в салоне самолета. Тут кое-какие деликатесы, которые наши лидеры возможно захотят попробовать. Вспоминаю про группу. Надо позвонить, узнать как у них дела, прошли ли таможню... Надеюсь, Леха сможет получить мои чемоданы в аэропорту. Иначе родственники могут остаться без подарков.

В раздевалке генералов уже нет — они прогуливаются вдоль бассейна. Увидев меня с сумкой, заинтересованно идут за мной в баню. Показав телохранителям содержимое, вхожу внутрь и выкладываю на стол пармскую ветчину, сыры, оливки, свежие итальянские багеты, пару бутылок Chianti, наконец, миндальное печенье и шоколад. Гастрономический экскурс имеет успех. Чурбанов с Романовым моментально открывают штопором вино, разливают его по бокалам. Мужчины ломают хлеб руками, засовывают внутрь сыр и ветчину. Несколько минут слышится только хруст и довольное хмыканье. Да, они все были за рубежом. Пробовали кухню разных стран. Но свежие итальянские продукты — вне конкуренции. Спасибо Риму и... Ладе, которая все это для меня купила.

— Угодил, Витька — откидывается в кресле довольный Брежнев — О чем мы там говорили? Комитет? Скажу Юре, чтоб не беспокоили тебя. А то опять приходил, Цинева присылал... Бу-бу-бу... Гхм... Селезнев то, Селезнев сё... А ты страну на фестивале представил достойно. Победил. Видел тебя и девочек по телевизору, хорошо пели. Может и сейчас нам чего споешь? Новенькое, а?

Это был бы провал, если бы... если бы я не был на войне. Не тогда, на вилле Кальви, а именно сейчас, в этой бане я защищаю страну. И я готов. Во всеоружии. Кто сидит вокруг меня? Потомки крестьян и рабочих. Им противен рок, омерзительна попса. Они воспитаны на тягучих, заунывных русских песнях. Тех песнях, под которые их матери пряли, отцы мастерили... И я стреляю. Прямо в сердце.

"Выйду ночью в поле с конём,

Ночкой тёмной ти-ихо пойдём..."

Мой голос тих, едва слышен. Мужчины замолкают, подвигаются ближе к столу.

"Мы пойдём с конем по полю вдвоём,

Мы пойдём с конем по полю вдвоём".

Повторяю припев два раза. Брежнев одобрительно качает головой. Точно также пою второй куплет. Тихо и нежно. И как только все привыкают к темпу, мой голос обретает силу и мощь:

"Сяду я верхом на коня,

Ты неси по полю меня,

По бескрайнему полю моему,

По бескрайнему полю моему".

Гришин аж отшатывается. У Чурбанова и Щелокова — квадратные глаза. Не ожидали такого. Брежнев мечтательно улыбается, прикрыв веки. Я вижу знаменитые ямочки на щеках, которые так убийственно действуют на женщин.

Последний куплет исполняю с опаской. Ну как они проглотят Россию?

"Пой, златая рожь, пой кудрявый лён,

Пой о том, как я в Россию влюблён.

Пой, златая рожь, пой кудрявый лён,

Мы идём с конем по полю вдвоём".

Отлично проглотили. Гришин с Чурбановым аплодируют. Щелоков от чувств встал и обнял меня. Эх! Эту песню Любэ надо с хором исполнять. Тогда эффект вообще потрясающий. Впрочем, и так пойдет.

— Ну Витька, стервец, угодил — трясет головой Брежнев — Какая хорошая песня! Запишешь слова? Споем с товарищами еще раз

— Конечно, Леонид Ильич — киваю я — Там простые слова, прямо сейчас и запишу. Летел домой из Италии и в самолете накатило что-то... Сочинил песню за час.

На меня уважительно смотрят, подливают еще морса. В приоткрытую дверь просовывается телохранитель из "девятки", протягивает блокнот с ручкой. Одобрительное подмигивает. Тоже слушали песню. Пел то я громко, особенно третий и четвертый куплеты. Быстро записываю простые слова в шести экземплярах. Раздаю бумажки. Мужчины шевелят губами, читают. После того, как все ознакомились, запеваю. Прелесть "Коня" в том, что его можно исполнять без музыки. К моему удивлению, никто не фальшивит, не дает "петуха". Все поют сдержанно, следуют заданной мной тональности. Где надо прибавляют голос, где не надо убавляют. Получается замечательно, все довольны. Обсуждают, какую хорошую, прочувственную песню сочинил Витя. Пойдет в народ. Прямо вот сейчас пойдет. Еле удается отговорить Брежнева от звонка Лапину, а Устинова от звонка Александрову. Мне совсем не улыбается уже сегодня, без репетиций ехать в Останкино и с хором записывать песню. Отговариваюсь усталостью.

— Ну, что товарищи? — улыбается довольный Брежнев — Отпустим молодежь отдыхать или еще попарим?

Я меняюсь в лице. Видел уже как они парят. Филиал ада в бане устроили. И как только выдерживают? Особенно пожилой Брежнев.

— Ладно — машет рукой Леонид Ильичи, заметив мое замешательство — Езжай спокойно домой. Коля, ты заночуешь у меня? Тогда отдай свою Чайку Вите, пусть отвезут его с мамой.

Пока едем домой, рассказываю маме тщательно отредактированную версию поездки в Италию. Вижу, как она переживает, но сдерживает себя. Сам же я после полбутылки пива на голодный желудок чувствую себя, если и не захмелевшим, то весьма расслабленным. Стараюсь только дышать в сторону от мамы. Она как чувствует, живописует мне обед, который нас ждет дома. Украинский борщ со сметаной, отбивная из свинины с картошкой и салатом. Дед обещал пораньше закончить и прийти. Я потираю руки — очень соскучился по семейным посиделкам.

Мы уже въезжаем в Москву, когда я окончательно обнаглев, поднимаю трубку Алтая. Оператор дает мне выход в городскую сеть и я первым делом звоню Клаймичу. Тот уже дома, явно слегка принял на радостях. Долго рассказывает мне впечатления группы о несостоявшемся аресте в Шереметьево, о переживаниях девушек. Приходится убеждать его, что речь об аресте не шла — просто комитетчики хотели со мной поговорить. Выясняется, что не только со мной. Встреча на Лубянке назначена всем без исключения сотрудникам студии. Кузнецов чуть ли не повестки выписал на взлетно-посадочной полосе. Успокаиваю Григория Давыдовича, говорю, что после сегодняшней беседы с Брежневым (Клаймич ОЧЕНЬ хочет узнать подробности, но сдерживает себя) все вопросы будут сняты.

Похожий разговор, только более эмоциональный складывается у меня с Верой. Опять успокаиваю, забалтываю, делюсь слухами... Узнаю, что границу все прошли "влет". После того, как меня увезла Брежнева, комитетчики моментально уехали, а таможенники не проявили к группе никакого интереса. Есть новость и не относящаяся к группе. Веру вызывают на допрос по делу убийства "мидовского" сынка. Ей пришла повестка и звонил следователь. Впрочем, следак был любезен, Вера не испытывает особого волнения. Ну и правильно, чего ей дергаться? Алиби железное, про меня никто не знает.

Последняя на очереди — Альдона. Не знаю, прослушивают ли Алтай, но ее напряженный голос мне совсем не нравится. Иносказательно выясняю, что письмо дошло до Веверса и тот в ярости. В первую очередь из-за моего непрофессионализма. Меня срочно хотят видеть. Так срочно, что отец Альдоны сам сегодня приедет в гости. Вешаю трубку. Надо обрадовать маму, что у нас нежданный гость. Который, как известно, хуже татарина. Мама тем не менее, воспринимает все очень позитивно. На ее лице появляется довольная улыбка. Ну как же не блеснуть кулинарными талантами перед импозантным, подтянутым полковником. Ну и вообще, хоть гэбисты бывшими не бывают, особенно такие, но нельзя отрицать, что Веверс сам по себе очень "фактурный" мужчина..

Еще полчаса и вот мы уже дома. Я пока все никак не привыкну к новой планировке, тем более моя комната просто завалена мешками с письмами. Мама объясняет, что оставила наш новый адрес на ленинградской почте и теперь вся корреспонденция идет в Москву. Закрываю глаза, сжимаю зубы. Очень хочется выругаться. И что мне теперь делать с этими мешками?!? Обогревать квартиру? Так у нас центральное отопление. Впору заводить секретариат.

В дверь звонят. Это Леха пришел с моим чемоданом. Пока "мамонт" пьет чай, коротко рассказываю ему "краткое содержание предыдущих серий". Квартира уже может быть на прослушке, поэтому встречу с генералами опускаю, зато баню с Брежневым описываю в подробностях. Даже напеваю Коня. Леха только обалдело мотает головой. Приглашаю остаться его на обед, который уже приближается по времени к ужину. Но у "мамонта" свидание с Зоей. Зато он забирает из квартиры два самых больших мешка с письмами. Будем пока их складировать в гараже. Леха уходит, сталкиваясь в дверях с дедом. Новые объятия, разговоры. Наконец, "Старший Брат" окончательно уходит, а дед с мамой начинают накрывать на стол.

А я тем временем запираюсь в ванной и включаю приемник под шум текущей воды. Он у меня настроен на радио Свободу. В трещаще-пищащем эфире женский голос с неуловимым антисоветским акцентом рассказывает об очередном расстреле немцев, которые пытались бежать в Западный Берлин. Закончив со смакованием "зверства Хонеккера", Свобода переключается на Красные Звезды и певца Виктора Селезнева, чья популярность бьет в Европе и Штатах все рекорды. Фанаты с нетерпением ожидают выхода первой пластинки, но как "стало известно редакции, композитор может быть арестован КГБ сразу после возвращения в Союз". Что, разумеется, свидетельствует об обострившейся борьбе кремлевских кланов, победу в которой одерживает крыло консерваторов во главе с Юрием Андроповым. На чью сторону станет престарелый генсек Брежнев? И, конечно, Запад должен сплотиться в борьбе с красной угрозой и советским тоталитаризмом.

Дослушать "свободное вранье" мне не дает еще один звонок в дверь. Иду открывать. На пороге Веверс. Сухо здороваемся. Пока Имант Янович отряхивается от снега, смотрю на часы. Ролекс банкира показывает шесть тридцать. Чувствую — насыщенный будет вечер. В руках Веверса букет красных роз. Который он тут же дарит маме. Та, конечно польщена и довольна. Бежит в ванную обрезать цветы и наливать воду в вазу. Для деда у Альдониного отца припасена бутылка Арарата. В экспортном исполнении. Со звездами, медалями и всем чем положено. Все счастливы, садимся за стол. Теперь моя очередь дарить подарки. Дед, приговаривая "Ну Витюша, молоток" вертит в руках трость. Тут же разбирает ее на запчасти в виде фляжки и рюмок. Пытается налить в них сразу коньяк, но мама упирается. Сначала рюмки надо вымыть. Для моего самого дорогого человека у меня припасены итальянские шторы и комплект из кожаной юбки с голубой блузкой. Вера сильно рисковала, покупая одежду на глазок, но переодевшись, мама выглядит чудесно. Я замечаю пристальный взгляд Веверса, который скользит по всем изгибам женской фигуры. Которые к тому же выгодно подчеркнуты итальянским дефицитом. Вот этого мне еще не хватало!

— Имант Янович — отвлекаю я альдониного отца от мамы — Вам что положить? Попробуйте вот этого твердого пармезана — покупали в лучшем сырном магазине Рима. Или вот пармская ветчина. На языке тает. Может быть оливки? Кстати, для вас тоже есть подарок

Вручаю затейливый штопор с изображением символа Рима — волчицы, вскармливающей молоком двоих младенцев — Ромула и Рема.

Веверс сухо благодарит, его взгляд все также прикован к моей маме. Та раскраснелась от рюмки коньяка, выглядит довольной и счастливой.

Отдав должное кулинарным талантам мамы и выставленным деликатесам, перемещаемся в гостиную, где дед сразу включает телевизор. Программа Время — наше все. Итоги дня для всей страны. Ну, а мне Веверс предлагает прогуляться и поговорить. Одеваемся, выходим на улицу. Уже стемнело, идет легкий, пушистый снежок. Я понимаю, что меня ждет тяжелый разговор. Но даже не представляю насколько тяжелый.

— Альдона больше не будет петь в твоем ансамбле — сходу огорошивает меня латыш — Я не могу рисковать единственной дочкой

— Э... как же так?? — я даже не знаю что сказать. Пока раздумываю, пытаюсь слепить снежок. Получается плохо, он постоянно разваливается

— Рядом с тобой становится слишком опасно — отвечает на мой вопрос отец Альдоны — Я навел справки... Почему ты не отдал письмо Кузнецову?

— У нас ... э... не сложились отношения — нервно пожимаю плечами я — Имант Янович! Давайте начистоту. Я все понимаю. Риск, действительно, велик. Но он есть и без ансамбля. Пока жив и здоров ваш покровитель, Альдоне ничего не грозит. Но стоит только Пельше уйти просто на пенсию... Вы думаете Андропов про вас забыл? Удар по вам — сразу отразится и на ней. Единственный вариант...