Ведьма с нашего района

Анюта устала удивляться!.. Отец остановил машину за три дома от нужного, передал ей ключ от квартиры и напомнил адрес.

— Вон тот, через три дома, — снова повторил он, ёрзая на сиденье, словно боясь, что его заметят.

"Что за игры в шпионов?" — уже недовольно подумала она.

— Анюта, — внезапно высунулся он из окна машины. — Если что — звони, и я сразу приеду. Даже если понадоблюсь ночью. Деньги на мобильном есть? Добавить?

— Можно было бы немного, — пробормотала она. И опомнилась: — Папа, ты забыл сказать, как его зовут!

— А, это. Николай его зовут, дочка.

— Спасибо, папа.

Сначала отъехала машина, потом только Анюта неторопливо зашагала к отмеченному дому, размышляя: "А вдруг на эту квартиру рассчитываю не только я? Может, среди дальних родственников есть конкуренты? Странно, что я о прадеде ничего не помню. Как будто его в моей жизни и не было. И папа никогда о нём ни слова..." Микрорайон ей понравился. Тихо, спокойно. Судя по отсутствию проводов над проезжей дорогой, троллейбусы здесь не ходят, а вот автобусы появлялись один за другим. И постоянно мелькали маршрутки. Ого, вон там детсад! Анюта улыбнулась: если она работы здесь даже не найдёт, но вдруг получит квартиру прадеда, Лёльку устроит сюда, ближе к дому.

Народ неторопливо шёл навстречу или обгонял её — преимущественно спокойный, может, оттого что здесь гуляли семьями или тесными компаниями в этот тёплый и даже уютный апрельский вечер. На Анюту посматривали, но так, как смотрят на человека, нечаянно забредшего на территорию, чьи обитатели друг друга поимённо знают. Хм... Анюта смешливо улыбнулась. Большая деревня.

Наконец она подошла к дому прадеда. Трёхэтажный. Кирпичный. Кажется, потолки здесь должны быть высокими, а комнаты довольно просторными.

Анюта свернула за дом по тропке, асфальтированной, с обломанными краями. Двор уютный — отметила машинально. Даже качели есть, и песочница неплохая. Подъездов всего три, и она быстро нашла нужный. Дверь оказалась незапертой, и Анюта вошла.

Поднимаясь по скрипучей деревянной лестнице от подъездной двери на первый этаж, она вдыхала запахи старого крашеного дерева и теперь уже с любопытством ожидала, кого же увидит в квартире прадеда. А вдруг родители не всё знают, и в доме прадеда уже кто-то есть, кто-то ухаживает за стариком? Она досадливо мотнула головой. Хватит гадать. Войдёт и всё узнает.

Остановилась перед обычной квартирной дверью. И некоторое время колебалась: может, не открывать ключом? Как-то неудобно входить в чужую пока квартиру нагло, чуть ли не по-хозяйски. Но, внимательно оглядев косяк, обнаружила, что звонка нет, а там, где он, возможно, когда-то был, вызывающе торчат оборванные провода. Наверное, здесь уличной шпаны полно... Пожала плечами и вставила ключ в скважину.

В прихожей оказалось довольно светло. Анюта, закрыв дверь на замок, прошла два шага и поняла, что уходящий солнечный свет стелется из кухни. Посмотрела под ноги — с мыслью, снимать — не снимать босоножки. Удивилась: пол чистый, словно даже недавно мытый. Соседи помогают? Сняла обувку и снова засомневалась: звать хозяина или не звать, чтобы возвестить о своём приходе? Несмело решила, что может напугать его, будучи вошедшей в квартиру со своим ключом. Он же лежит. А то и встать не сможет, а она его обеспокоит.

Босиком, то есть в одних подследниках, прошла в комнату, которую можно было бы назвать залом — или просто большой общей комнатой. Лёльке здесь понравится — просторно. Мебель старая, купленная, наверное, давным-давно и не то что чистая, а даже сияет от ухоженности. Так прадед здоров? Сам ухаживает за обстановкой?.. Сервант, комод, шифоньер. Телевизор, на нём — старенький радиоприёмник. Диван, два кресла и пара стульев. В глубине комнаты Анюта заметила две двери. И сердце зачастило. Вот-вот она увидит прадеда и узнает какую-то тайну. Но которую дверь открывать первой?

На всякий случай тихонько постучав, открыла дверь слева. Сумеречная комната, видимо, выходила на восток. Пусто, не считая старой мебели. Но чисто. Очень чисто. Анюта встала перед дверью во вторую комнату и, решившись, снова тихонько постучала.

И чуть не подпрыгнула, когда за дверью кто-то зарычал!

Выждала, пока заколотившееся сердце успокоится, и толкнула дверь.

В этой комнате, хоть и выходила она, как кухня, на запад, было темно. Шторы закрывали окно так, что даже не видно, где оно находится. С первого взгляда Анюте показалось, что в комнате всего лишь один предмет мебели — большая кровать, на которой кто-то лежал — на большущих подушках, укрытый даже внешне тяжёлым одеялом. Потом поняла, что там же находится столик, на котором горит свеча в низком светильнике.

— Здравствуйте, — робко сказала она, поспешно закрывая за собой дверь: а вдруг больному противопоказан сквозняк, который почувствовала даже она?

— Ты кто? — требовательно спросил низкий голос от кровати. — А ну! Подойди!

— Я Анюта, — осторожно сказала она, собираясь продолжить: "Дочь вашего внука".

— Садись на стул! — скомандовал низкий голос, перебив, и она заметила рядом с кроватью еле видный в плохом освещении деревянный табурет.

Под ногами мягко и чуть прохладно от коврика, связанного из тряпок. Анюта, затаив дыхание, прошла до табурета и села лицом к прадеду — насколько она поняла.

Села и очутилась перед лежащим в постели стариком с необычайно напряжённым лицом. Даже в небольшом пламени свечи разглядела его глаза, сияющие поразительной синевой, и мельком позавидовала: "Мне бы такой цвет вместо моего тускло-серого!"

— Анюта, значит... — прошептал прадед Николай после паузы, в течение которой он пристально разглядывал правнучку, и выпростал из-под одеяла большую руку. Быстро протянул её к Анюте, но долго на весу не мог удерживать, опустил.

— Вам помочь чем-то? — неуверенно спросила она.

— Ой, милая, — снова чуть не шёпотом проговорил прадед Николай, не спуская с неё глаз, — ой, помочь бы мне! Ой, как помочь бы мне надо! Ах, красавица же ты какая, Анютушка! Ты-то уж поможешь! Только ты — и никто больше!

— А что я могу сделать? — Чем дальше, тем Анюта досадливей чувствовала своё странное положение при этом древнем старике, который выглядел чуть ли не ссохшейся мумией. Но при всём при том она ощущала в нём внутреннюю силищу и не могла понять, почему она её ощущает. Никогда раньше такого с ней не было....

— Милая, родинушка моя, — проникновенно сказал прадед. — Да ты мне только руку протяни — уже поможешь!

Анюта пару секунд посомневалась, но ведь просит больной и старый! Наверное, ему здесь одиноко — одному. Уж кто — кто, а молодёжь вряд ли посещает его... Так что руку протянула и даже сама первая взялась за ладонь прадедовскую. Ожидала, что его большие, распухшие пальцы будут холодными. А они горели сухим жаром. Как будто положила свою ладонь на раскалённую батарею. Анюта даже пожалела: "Что ж он так? У него же, небось, температура высокая? Почему никто врача не вызвал?"

— Дед, ты болеешь? — осторожно спросила она.

— Да нет, Анютушка, — улыбнулся он. — Это я тебя так жду. Так давно жду, что и впрямь не заболеть бы. Как же долго ты шла ко мне, душа моя родиночка, моя милая...

Его горячая ладонь внезапно сжалась, стискивая её пальцы до боли. Ошеломлённая Анюта инстинктивно попыталась выдрать руку из этой болезненно железной хватки — совсем не как у больного!.. Но в следующий миг что-то резко вспыхнуло перед глазами, ударило в оба виска, и она потеряла сознание...

... Она бежала по лесу, по такой высокой и густой траве, что порой приходилось не только раздвигать жёсткие стебли, но и выискивать в них лазейку, чтобы добраться туда, куда её позвали. Приподнимая подол не слишком длинного холщового платья, она ловко прыгала, преодолевая все преграды... Травы отзывались странными, богатыми ароматами, и она будто видела эти запахи в воздухе — призрачно плывущими струями и струйками, и легко распознавала каждое растение, не видя его. Рядом тоже бежали — кто, она не видела. Но чьи-то лапы мягко отталкивались от травного покрывала и снова резко шелестели, когда зверь приземлялся после прыжка. А ещё вокруг было очень много птиц. И она всех их знала по именам. Не по названиям, а именно что по именам. Кто-то из птиц смотрел с высоких ветвей, кто-то успевал неожиданно чиркнуть над головой... Лесная река открылась внезапно — взмывающим к небу краем оврага, и она взлетела с него, взвизгнув от неожиданности и счастья открывшейся свободы. Полёт был недолгим, и она, смеясь от страха и восторга, упала в дымчато-зелёную воду, в хрустальные брызги, смывающие ненужные мысли... А потом её за руку поймали и сильно вытянули из речных волн на берег. Она встала лицом к прозрачной воде, блистающей под раскалённо белым солнцем и рассыпающей слепящие плавленые солнышки, а кто-то на её мокрые волосы, на полураспустившиеся косы, надел венок из цветов и странным, неслышным, но отчётливым голосом торжественно сказал: "Да будет она!"

Вторая глава

... Открыв болезненно сухие глаза — будто проснулась после долгого плача, почувствовала боль. Неудивительно. Упавшая с табуретки, она сидела на полу, опираясь спиной о кровать и неловко задрав кверху руку, которую всё ещё сжимала рука прадеда. Завозившись, она попыталась встать, одновременно слегка тряся захваченной ладонью в попытках освободиться... Старческие пальцы разжались и легко отпустили её, и Анюта, даже не понимая ещё — а может, не веря тому, что именно произошло, вскочила на ноги и склонилась над прадедом.

Умер.

Она ошарашенно хлопала глазами на мёртвого старика, на своего прадеда, лежавшего таким успокоенным, словно он наконец-то завершил все дела на земле, и ничего не понимала. Наконец выпрямилась и равнодушными глазами огляделась — с единственной мыслью: что делать дальше? Рука машинально полезла в сумочку на боку — за мобильником. Надо предупредить родителей!.. И замерла.

Комната всё ещё оставалась тёмной, но теперь отнюдь не однородная темнота застоялась в ней. Первое впечатление, что по стенам и потолку она украшена странными новогодними гирляндами — тусклыми, но разноцветными. Гирлянды эти тлели то паутиной по углам, то сетями там, где было до сих пор просторно. Нечаянно взглянув на пол, Анюта попятилась от еле светящегося круга под ногами. А оказавшись в местечке, где под ногами ничего не было, вдруг уловила, что на стенах есть и ещё кое-что, кроме гирлянд. Какие-то прямые линии — по большей части короткие и часто скученные вместе. Чем больше вглядывалась, тем больше вырисовывались... книги на полках! Разной толщины, разной величины. А ещё на тех полках — толпы бутылочек, склянок, простых банок, а ещё на них веники сушёных трав и ещё какая-то мелочь... Откуда это всё?!

А в следующий миг Анюта чуть не закричала от неожиданности: в полной тишине закрытой комнаты, в которой не тикали даже часы, кто-то довольно отчётливо вздохнул неподалёку! Стремительная оглядка на кровать. Нет, прадед лежит всё так же спокойно.

Но следующий вздох Анюта успела проследить и заметила в левом углу от кровати, на полу, что-то тёмное. Сердце зашлось от ужаса, когда в этой сгущённой тьме засияли два зелёных фонарика. Будто одну из тускло светящихся гирлянд уронили и поразбивали все лампочки, кроме зелёных. Часто дыша и лихорадочно размышляя, не сбежать ли, Анюта достала-таки мобильник и включила свой фонарик.

Громадный чёрно-белый кот медленно встал с места и, не спуская с неё глаз, подошёл к кровати. С трудом успокаивая дыхание и расходившееся сердце, Анюта проследила, как зверь прыгнул на постель и улёгся, примостившись к боку мёртвого хозяина. Но глаз не закрыл, продолжая наблюдать за молодой женщиной.

А та растерялась, забыв о телефоне и том, что она собиралась вызвать родителей.

А потом... Она позвонила родителям, сказала о смерти прадеда. Потом, чувствуя, что ей становится как-то не по себе, добавила — хотела обиженно, но не получилось, какая-то апатия начинала действовать так, что захотелось немедленно лечь:

— Мама, почему вы не предупредили?

— И отца твоего с младшим его братом не предупреждали, — вздохнула мать. — И твоих кузенов. И Лену, сестру твою. И даже деда твоего. Так надо было. Только они... пустые были. Мы надеялись, что и тебя минует... Сейчас приедем. Мы быстро...

Но Анюта этого "быстро" не дождалась. Казалось, страшно захотелось спать. Совершенно бездумно она последовала за каким-то тёмным сгустком, стелющимся по полу и манящим за собой. Он привёл в ту, первую комнату, открытую ею из общей. Не удивляясь себе, а словно так и надо, Анюта тяжело легла на кровать, поверх покрывала, и закрыла глаза. И провалилась в странный сон, будто продолжение того — лесного.

И дальше была у неё странная жизнь — во сне.

В этом сне с первых мгновений, как она закрыла глаза, её начали обучать странному и необычному — тому, о чём раньше она могла презрительно отозваться: фигня и суеверия! И обучали так плотно, что порой она плаксиво говорила, не открывая глаз:

— Я не успеваю всё запоминать!

А кто-то невидимый шептал ей успокаивающе:

— И не надо запоминать. Потом, когда надо будет, всё сама вспомнишь!

Сквозь этот странный сон она слышала, что в комнату входят, снимают с неё одежду и укрывают лёгким одеялом. Кто-то негромко, со слезами в голосе говорил:

— Не такой судьбы я для неё хотела, отец, не такой!

— А что ж делать? — чуть не шёпотом спрашивал отец. — Так по роду моему идёт — и дальше пойдёт. Скажи спасибо — дед всё же умер, а то бы...

— Да знаю я, знаю! А всё равно... Это ужасно...

Они вышли, закрыв плотными шторами окна, а Анюта осталась лежать под слишком тёплым одеялом и не могла пошевелить рукой, чтобы сбросить его с себя. Открытые вовнутрь глаза продолжали впитывать всё, что ей рассказывали и показывали. Больше всего её в этом сне опять раздражало, что она не может запомнить, где что находится, но голос тепло уговаривал её:

— Не сердись. Всё найдёшь, всем попользуешься. Ты, милая, слушай — вот главное.

Ей приносили поесть, помогали встать, чтобы отвести в туалет, и чаще всего в странном сне она видела помогающую ей мать... Стороной проскальзывало впечатление болезни и беспомощности, и в то же время Анюта ощущала странную силу, дремлющую внутри, но уже просыпающуюся, медленно и тяжело. Двойственное впечатление особенно злило, потому что пару раз слышала еле различимый за дверью голос Лёльки. И так хотелось к дочери! Но даже руки поднять не могла — не то что встать с кровати.

Голос и странное состояние апатии пропали на следующий день. Всего на несколько часов. Изумлённая происходящим, Анюта встала с постели, оделась. Полное ощущение, что внезапно выздоровела после гриппа с осложнениями, который длился целую неделю! Даже ноги на ходу подрагивали от слабости...

А когда вышла в общую комнату, оторопела. Посередине помещения, на табуретках, стоял гроб с прадедом, а у стен, на стульях и на старом диване, сидели родственники. И самые близкие, и те, кого помнила только по раннему детству. Некоторых она с трудом узнавала — так давно не виделись. Смотрели на неё — то ли соболезнуя, то ли со страхом и тревогой, словно боялись, как бы она чего не учудила. Молча подошла мать, повязала ей на голову чёрный платок. Прошептала чуть не в ухо: