Освобождение сути

Взлетев на пандус, машина миновала мост и проскочила под циклопической аркой главных ворот. Теперь громада центральной пирамиды высилась прямо перед ними — было уже невозможно охватить её взглядом.

Просторный крепостной двор был пуст. Машина свернула влево и остановилась у подножия одной из восьми огромных башен. Сидящие в ней вышли. Один из них, высокий, атлетически красивый мужчина, был Габриэль Мехрецки, правитель Свободных Земель. Остальные — мрачноватые широкоскулые файа в причудливой длиннополой темной одежде.

— Нам сюда, — указал самый старший из сопровождающих.

Миновав тройные бронированные ворота, они вошли внутрь башни. Затем лифт вознес их, похоже, на самый верхний этаж. За время подъема никто не сказал ни слова.

Наверху они повернули дважды и вышли в коридор, оказавшийся очень длинным, с множеством одинаковых дверей. Старший из сопровождающих открыл одну из них и Мехрецки вошел в полутемную, заставленную стоящими у стен креслами комнату. Свет здесь не горел, он вливался в неё через проем двери напротив. Внутренняя комната была ярко освещена и скудно обставлена, почти пуста. А у огромного окна стоял человек — Великий Правитель файа.

.......................................................................................................

Мехрецки удивленно замер. К его удивлению, Великий Правитель оказался совсем молодым человеком — юношей лет двадцати, с нечесаной гривой черных волос, столь густых, что они казались единой подвижной массой. Он был одет лишь в тунику с короткими рукавами из грубой серой ткани. Перетянутая на узкой талии массивным стальным поясом, она едва достигала середины бедер. Ничего больше, кроме ременных сандалий и браслета на левой руке, на нем не было, хотя в комнате совсем не было жарко.

Мехрецки сдержанно поприветствовал его, но юноша, казалось, не заметил его. Отвернувшись от окна, он гулял от стены к стене — ему было явно трудно сидеть на месте. Он весь был гибок, как сталь, и легок, как огонь. Наконец, он остановился, упорно глядя на Мехрецки. Его лицо было просто бессовестно, недопустимо красиво для мужчины. Всё вместе действовало, как удар электричества. Но больше всего поражали большие глаза, опушенные густыми и длинными ресницами — продолговатые, темно-серые и очень блестящие, они светились энергией и умом. Прорезанные вертикальными, как у всех файа, зрачками, они были чужими на живом, подвижном лице. Если не считать зрачков, то были самые обыкновенные глаза, лишь чуть больше обычного размера, но не больше, чем бывают человеческие глаза, лишь широко и внимательно открытые. Но ослепительно-чистые белки придавали им ореол жутковатого свечения, едва ли предположимого у человека. Сейчас эти глаза с любопытством смотрели на него.

— Ну, что ты так на меня смотришь? — поинтересовался юноша. — Не можешь придумать подходящего оскорбления, а?

Мехрецки не смог ответить, и юноша продолжил:

— Смею заметить: подобные заявления в отношении Великого Правителя караются отсечением головы, предваренным жестокими пытками.

Он прикрыл глаза, и нараспев процитировал:

— "...И если кто помыслит противоестественной и кощунственной бранью о государе нашем, и выразит это, словом или намеком, надлежит казнить его тринадцать дней, дабы мучился неустанно. Первые десять дней надлежит жечь злохульника каленым железом, на одиннадцатый вырвать ему из суставов руки, на двенадцатый — ноги, на тринадцатый — само живое сердце, а там, вспомнив милосердие Господне, можно отсечь и голову". Могу предупредить: если вы надеетесь загнуться на железе, или хотя бы на вырывании ног, то вы ошибаетесь — если в законе сказано "вырвать живое сердце" — значит, вырвут живое.

Правитель смолк, ослепительно улыбаясь. Ему определенно нравилось повергать окружающих в смятение. К его острому уму природа добавила немалую долю ехидства, а дерзкий и лихой язык довел бы кого угодно до беды — но положение Великого Правителя охраняло его крепче любой брони. Соотнести все рассказы о кровавом вожде и великом гении с умом, сверхчеловеческим по силе и нечеловеческим по жестокости с красивым и умным юношей было невозможно.

— Я даже не знаю, как вас называть, — наконец преодолев гипноз поразительно красивой внешности и этих смотрящих глаз сказал Мехрецки. Оглянувшись, он заметил кресло и сел в него.

— По имени, конечно, — удивился юноша. — Как же ещё? Меня зовут Ньярлат, — он вновь ослепительно улыбнулся.

— Ньярлат, — повторил Мехрецки. Было нечто жуткое, связанное с этим именем, нечто тревожное, но что — он никак не мог вспомнить...

— Чего вы хотите? — вдруг спросил Ньярлат. — Ну, что вы так на меня смотрите? Думаете, что я полечу? Могу попробовать. Оп! — он с места прыгнул высоко вверх. Его тело сжалось в комок, на мгновение зависнув.

Ньярлат перевернулся в воздухе, его подошвы ударили в пол с такой силой, что комната содрогнулась. Если бы перед прыжком их обвели мелом, они бы не сдвинулись ни на миллиметр.

Ньярлат выпрямился и с любопытством взглянул на него. Свежесть и энергия волнами исходили от него. Он ничем не пах, — но, казалось, от него исходит слабый запах — запах чистоты и здоровья.

— Ну так чего вы хотите? — в красивом голосе появились стальные нотки. Мехрецки глубоко вздохнул.

— Я хочу, чтобы ваши солдаты убрались с моей земли!

— Мои солдаты? — Ньярлат удивленно приподнял бровь. Это вышло у него удивительно естественно. — Сурами — дикие твари, давно переставшие быть людьми. Если вы думаете, что они подчиняются мне, вы ошибаетесь — они не подчиняются никому. Если бы я решил вторгнуться в ваши земли — у меня есть и мой народ, и Золотой. Но сурами — нет. Разве что для начала, — он улыбнулся, но его глаза сверкнули — всего на мгновение вспыхнули зеленоватым пламенем, словно что-то выглянуло наружу — всего на мгновение — и скрылось.

Мехрецки показалось, что его обдали ледяной водой. Народ Ньярлата воевал редко, но основательно — от стран, нападающих на файа, оставалось немногое. То были отважные бойцы — холодные, спокойные и очень хитрые. Они нападали всегда внезапно, всегда ночью — и всегда успешно. Свидетелей их нападений обычно не оставалось. Золотой Народ же слыл самым богатым, многочисленным и мирным — у них даже не было армии. Но с их противниками случались страшные и необъяснимые вещи — они внезапно сходили с ума, умирали в мучениях, их армии поражала чума, а города рушились от землетрясений. Их боялись куда больше, чем файа — народа Ньярлата.

— Но если я захочу на вас напасть, — я обойдусь без их помощи, — закончил Ньярлат. — Я имею в виду сурами.

— Вы способны заставить их убраться с моей земли или нет? — раздраженно спросил Мехрецки.

— Легче, о мой друг, легче. Из этой крепости порой выходит людей меньше, чем входит. Я могу приказать вас кастрировать — прямо здесь и прямо сейчас. Или скормить червям. В буквальном смысле. У нас есть особые разновидности — они поедают сначала кожу, потом жир, потом мускулы... жизненно важные органы — после всего. Вас будут есть заживо — медленно, понемногу... это будет тянуться месяцы. Это настоящее искусство, но я не могу описать подробнее то, на что мне противно даже смотреть.

Мехрецки сжал кулаки.

— Вы не посмеете!

Ньярлат елейно улыбнулся.

— Да? Кто мне помешает? Кто вас здесь защитит? Кто посмеет на нас напасть? А? Вы же знали, на что идете! Но если хотите — я верну сурами на их земли. Всё же они мои... гм... подданные.

— Диких, неуправляемых тварей? — переспросил Мехрецки, невольно подражая правителю.

Ньярлат приподнял бровь — на сей раз движение было одобрительным.

— Они подчинятся. Не захотят же они, чтобы пострадала моя честь? Что я дал слово и не сдержал его? Что я не смог сделать чего-то — это, по-моему, главное, а? Да, они дикие. Но они подчинятся, ведь все нити их жизней — в моей руке.

— Да?

— Да. Хотите... хотите, я вам покажу тайное сердце и единственную опору моей власти? Она держится не на тайне, а на могуществе.

Не дожидаясь ответа, он вдруг выскользнул из комнаты, словно тень. Мехрецки невольно поднялся и вышел вслед за Ньярлатом, едва не налетев на него — тот стоял в центре первой комнаты, обнимаясь с какой-то девушкой. Они повернулись и посмотрели на него.

Девушка была похожа на Ньярлата, такая же смуглая и черноволосая. Её фигура, полускрытая нарочито грубой туникой, — такой же, как и у Ньярлата, — была... вызывающей. Ньярлат улыбался, обнимая её, и в этот миг в нем не было ничего чужого. Мехрецки попытался ничем не выдать своей зависти. Он чувствовал, что это была бы смерть — мгновенная и верная. Не было нужды говорить, что перед ним законная супруга Ньярлата. Он склонил голову и молча ждал, пока девушка не вышла из комнаты. Не могло быть никаких сомнений, что она подслушивала, но Мехрецки понимал, что было бы крайне глупо говорить здесь об этом.

Ньярлат с любопытством смотрел на него.

— Она понравилась тебе? — с невинным видом поинтересовался он. — Не скрывай, я вижу, что да. Ладно, пошли.

Он развернулся на пятке и вышел из комнаты. Мехрецки лишь оставалось последовать за ним.

.......................................................................................................

Просторный, высокий и длинный коридор был уже совершенно пуст — если не считать Ньярлата, с видимым нетерпением ожидавшего его. Увидев Мехрецки, он тут же повернулся и пошел вперед. Тот пошел вслед за ним, удивленно глядя вокруг.

Коридор был странноватый, как и всё в этой крепости. Мехрецки уже доводилось его видеть, именно по нему его вели на встречу с Ньярлатом, — но тогда его мысли были заняты другим. Сейчас он с любопытством оглядывался по сторонам. Слева были двери жилых комнат, справа — крепостная стена, даже здесь, на такой высоте, очень толстая. Под потолком горели голые желтовато-белые лампочки — в их не очень ярком свете коридор казался удивительно длинным. Но всего через пару минут они дошли до башни. Тот же лифт спустил их на первый этаж.

Они вновь вышли из башни, на сей раз в просторный коридор первого этажа. Здесь оказалось многолюдно. Им попалось несколько детей лет семи, пара мрачноватых подростков в темной одежде, молодая женщина с ребенком на руках...

Все весьма сдержанно встречали своего правителя, и это очень понравилось Мехрецки — было видно, что никто не испытывает перед Ньярлатом никакого страха или нарочитого, подобострастного уважения. Его приветствовали жестами и улыбками, но молча и явно искренне. Впрочем, на основании нескольких встреч об этом было трудно судить...

От главного коридора здесь отделялись другие, косо уходящие в толщу стены. Свернув в один из них, Ньярлат подошел к тупику, где сходились две ветви коридора. Он хлопнул ладонью по выступающему из стены квадрату с нарисованным треугольником. Раздался скрежет, часть казалось бы монолитной стены сдвинулась, открыв узкий проход. Из его темной глубины повеяло зябким холодом. Ньярлат исчез в темноте, из которой донесся его голос:

— Осторожно, тут ступеньки.

Мехрецки осторожно ступил на лестницу и успел заметить руку файа, рванувшую выступавший из стены рычаг. Наверху раздался скрежет и свет погас. На мгновение Мехрецки оказался в жутком мраке. Затем его глаза приспособились, и он увидел...

Увидел, что глаза Ньярлата светятся собственным зеленым светом. В этом свете отчетливо выделялась часть стены.

.......................................................................................................

Мехрецки оцепенел. Мгновенно его охватил дикий, неописуемый ужас. Ему показалось, что там, внизу — нечто, невыразимо жуткое, ждущее лишь, когда он спустится вниз. Но тут Ньярлат вдруг моргнул и наваждение исчезло.

— Небольшой наследственный атавизм, — небрежно пояснил правитель, как-то заметив его реакцию. — Пошли. Только осторожно.

Лестница раздваивалась, и, вдобавок, изгибалась. Они описали круг, спустившись на несколько метров, и, когда Ньярлат раздвинул внутреннюю стену, Мехрецки увидел, что обе ветви узкого прохода, вырубленного в каменной стене, сходятся у нового проема, расположенного точно под тем, в который они вошли.

Ньярлат дернул очередной рычаг. За их спинами с глухим стуком сомкнулся камень. Мехрецки обернулся. Лишь выступающий квадрат с треугольником свидетельствовал, что здесь был проход.

Перед ними открылся круглый зал с низким сводом. Единственная зарешеченная лампа, свисавшая с потолка, заливала его тусклым красноватым светом. Под ней стоял новенький стол, дико смотревшийся в этом древнем помещении. В стены зала углублялось шесть арок с таящимися в их глубине дверьми из некрашеного, грубо склепанного железа. Они были открыты, приглашая в тянущую холодом темноту. Точнее, дверей было пять — в шестой арке дверью служила фальшивая стена, через которую они сюда вошли.

Здесь оказалось сыро, но не душно — выстроенные в незапамятные времена воздушные шахты ещё действовали. По стенам тянулись электрические провода, потемневшие от старости.

Ньярлат направился к двери напротив, не интересуясь, идет ли гость за ним. Его правая рука словно ловила что-то в воздухе и Мехрецки снова передернуло...

Миновав круглый зал, Ньярлат рывком распахнул дверь. За ней открылся новый зал, такой же низкий и тускло освещенный, но прямоугольный, вытянутой формы. В его боковых стенах с каждой стороны зияло по четыре пустых проема, девятый — в торцевой стене, к которой они шли между красивыми скамьями с причудливыми спинками из какого-то чудного вида материала — не пластика.

В воздухе висел запах пыли. Боковые комнаты тоже были освещены, и в них Мехрецки заметил груды какого-то хлама. Самый обычный подвал... вот только стены сложены из устрашающих размеров черных каменных глыб.

— Жители Твердыни тащат сюда всё, что не нужно им, а выбросить жалко, — вновь небрежно пояснил Ньярлат. — Здесь очень интересно рыться — я находил здесь такое... Хорошо хоть, мебель не тащат — здесь глубоко, а лестница — узкая и кривая.

Они вошли в торцевой проем. Прямоугольная комната походила на ящик с гладкими ровными стенами и причудливыми чугунными скамейками, при одном взгляде на которые пробивал озноб. Скамейки стояли в два ряда, впереди, под одинокой пыльной лампочкой, в глубокой каменной нише стоял огромный чугунный же стол, за ним свисал пыльный занавес. Между выступами стен были закреплены квадратные плиты из черного то ли камня, то ли металла. Их покрывала вязь старинных файских письмен.

— Здесь в старину собирались Посвященные, — не оборачиваясь прокомментировал Ньярлат. — А эти надписи — их хроники, — и без малейшей паузы добавил: — Увидевшего записи они без колебаний вешали или придумывали более изощренную казнь. Сейчас они предпочитают более удобные места...

Мехрецки при этих словах пробил озноб. Он заметил сбоку забитую камнем лестницу, ведущую вниз.

— Да, здесь есть ещё один подземный ярус, самый нижний, — перехватив его взгляд, пояснил Ньярлат. — Там склепы. В них...

— Вы не могли промолчать? — не выдержал Габриэль.

Ньярлат обернулся. Его глаза весело сверкнули.

— Нет. Я просто издеваюсь.

На террасе он повернулся и исчез в нише. Мехрецки подошел к нему. Ньярлат откинул занавес. За ним в стене открылась узкая, как щель, металлическая дверь. Ньярлат вынул из накладного кармана туники связку старинного вида причудливых ключей из красноватого металла. Одним из них он отпер дверь, — и, едва пропустив Мехрецки внутрь, тут же тщательно запер её. В этой манере запирать все двери за собой проглядывало нечто торжественное.

Они вышли в скрытый за дверью древний лифт. Раздался скрежет редко работающего механизма. Лифт поехал вниз, потом они вышли в очень просторный и высокий — не менее пяти метров — туннель, который, как догадался Мехрецки, следовал под землей внутри восьмигранника крепости. Он прикинул, что они спустились очень глубоко — метров на тридцать, а может, и гораздо больше. Лампы здесь были ярче и чаще, воздух — свежее. В нем не чувствовалось даже малейших признаков подземной затхлости.

Сам коридор был очень странным, словно вырезанным в темном стекле. Мехрецки невольно спросил, как давно всё это построено, но Ньярлат лишь пожал плечами.

— Очень давно. Я и сам не знаю. А зачем это тебе?

Мехрецки промолчал, удивленно осматриваясь. В темной глубине стен замерло множество человеческих фигур — он не сразу понял, что это барельефы. Цвет их был самым разным, сюжеты же не отличались особенным разнообразием — юноши и девушки в странных и причудливых позах. Все совершенно обнаженные, но собственно половых органов всё же не было видно — каждый раз что-то скрывало их. Все юноши и девушки были изображены парами, все пары повторялись во множестве разных поз — спали, мечтали, занимались любовью... Художники явно были сторонниками естественных пристрастий — все пары были строго разнополыми. Нигде не было детей и подростков — лишь уже совершеннолетняя молодежь. Но разнообразие поз поистине поражало воображение, хотя глаза Габриэля выхватывали лишь отдельные обрывки: босые ноги юноши, скрещенные на узкой девичьей пояснице — при том, бедра девушки были разведены под прямым углом. Сразу двое стоящих юношей одновременно с одной девушкой — она обхватила бедрами ноги первого юноши, когда второй прижимался к ней сзади... Юноша, сидящий на сплетенных бедрах девушки, откинувшейся назад, и ласкающий её грудь — руки девушки были закинуты за голову, глаза закрыты, тонкое тело выгнуто дугой от удовольствия, а ноги сплелись с ногами юноши сложным узлом...

Наконец, он увидел ещё одну пару — крутобедрая девушка и повернувшийся к ней сидящий юноша. Его лицо было лицом Ньярлата. Мехрецки быстро повернулся к нему — но тот быстро шел куда-то в сторону. Потом донесся испуганный вскрик и легкий топот босых ног. Мехрецки успел заметить обнаженную юную пару, убегающую за изгиб коридора.

— Молодежь всегда лезет сюда, — усмехнулся Ньярлат, вернувшись. — Я сам лазил, когда был помоложе. Это нечто вроде обычая — терять невинность именно в этой галерее. Мы боремся с такой дикостью, запираем двери, — но они, надо полагать, пролезают через вентиляционные каналы, — его улыбка стала ещё шире.

— Но как вы попали сюда? — Мехрецки показал на барельеф. — Если этим росписям тысячи лет...

— А откуда вы знаете, сколько мне лет? — Ньярлат всё ещё улыбался, но его улыбка стала хищной. — Здесь портреты строителей крепости, но не только. Здесь их души. Хотите увидеть? Кстати, это по пути.

— По пути к чему?

Но Ньярлат уже отвернулся. Они пошли к излому коридора, — он, как догадался Габриэль, образовывал правильный восьмиугольник, соединявший под землей все башни крепости. На каждом его изломе, напротив шахт лифтов, были огромные стальные ворота, наглухо запертые. Здесь гулял ледяной сквозняк и Мехрецки невольно поёжился, представив, каково приходится Ньярлату в его открытой рубахе и сандалиях на босу ногу, — юноша дрожал, обхватив руками бока.

— Собачий холод, — пожаловался файа. — Предполагалось, что это отпугнет любителей чувственных удовольствий, или, хотя бы, умерит их пыл, но на самом деле это ещё больше их возбуждает. На таком холоде прижаться к кому-нибудь — уже удовольствие, а если сможешь довести дело до конца — запомнишь на всю жизнь. Недаром наша молодежь так сюда стремится, — донесся смешок.

Каждый отрезок туннеля был длиной метров в сто, и вскоре они остановились у огромных — вдвое выше человеческого роста — стальных ворот, глубоко утопленных в массивный квадратный портал.

— А здесь никто не бывает, кроме меня, — Ньярлат подошел к боковине портала. Он вновь достал ключи и отпер железный люк, скрывавшийся в тени проема.

Мехрецки увидел глубокую нишу, в которой сплетались светящиеся стержни. Они казались раскаленными, хотя и сияли мертвенной синевой. Ньярлат отпер другой, маленький люк в глубине ниши и сунул туда ладонь. На миг её окаймил свет, донесся шелест.

— Здесь старинная охранная система, — небрежно пояснил он. — Если она не узнает того, кто открывает дверь, то...

Он извлек ладонь из маленького люка, взялся за один из стержней и потянул, тут же отдернув руку. И вовремя — люк гулко захлопнулся, едва не прищемив её.

В тот же миг беззвучно — Мехрецки лишь обдало порывом ветра, — распахнулись и ворота. Они открывались наружу, их створки точно прижимались к боковинам портала, повторяя их размеры. Несчастный, пойманный дверцей люка, был бы раздавлен, словно муха.

— Остроумно придумано, не так ли? — Ньярлат вновь с улыбкой повернулся к нему. — Вообще, тут множество ловушек, — они срабатывают от сигнализации, хотя сейчас она отключена. Питание раздвижных стен блокируется, свет гасится. Днища лифтов могут открываться, если на них кто-нибудь ступит. Проходы в туннель перекрываются решетками, а здесь, у этих ворот, даже при слабом взрыве или просто по сигналу фотоэлементов и термодатчиков может рухнуть этак с сотню тонн песка — шахта прямо над нашими головами. Например, если кто-то воспользуется автогеном... А если это не поможет, подземелья будут затоплены — внешние туннели, разумеется, — и откачать воду будет невозможно. А если и это не поможет, входы будут взорваны и завалены десятками тысяч тонн обломков внешнего туннеля. Но это надо делать изнутри...

Мехрецки молча посмотрел на ворота. Держались они не на петлях, а на массивных вертикальных осях, снабженных подшипниками. Сами коробчатые створки были толщиной в полметра.

— Их и взорвать-то почти невозможно — я уже говорил. Правда, даже небольшой взрыв у основания намертво их заклинит, но... хватит болтовни, — Ньярлат нырнул во тьму за воротами. Мехрецки, ёжась, последовал за ним. Через секунду огромные створки захлопнулись с отрывистым ударом, похожим на звук механического молота. Они оказались в полном мраке. Нет, не в полном — когда глаза приспособились к темноте, Мехрецки увидел тусклые фиолетовые огни. Такие тусклые, что они ничего не освещали, а их призрачное свечение делало здешнюю тьму ещё более непроницаемой, чем полный мрак.

Мехрецки не знал, что тут делать, но тут же услышал звук отпираемой двери. В глаза ему ударил тусклый свет и он торопливо вошел в узкий проем. На сей раз, Ньярлат оставил связку ключей торчать в замке.

Они оказались в своеобразном лабиринте — сети не очень высоких коридоров, казавшихся вдвое выше, чем на самом деле из-за зеркальных потолков. Мягкие серые полы глушили звук шагов. А стены...

Стены были сложены из квадратных светлых не то ячеек, не то блоков. На ощупь они казались металлическими. На каждом блоке светился небольшой, не больше глаза, диск, стеклянный на вид. Ряды красных, желтых, зеленых огней тянулись вдоль стен, мерцая и переливаясь в каком-то странном ритме.

— Что это? — спросил Габриэль.

Ньярлат усмехнулся.

— Души. Сознания давно умерших файа, сохраненные в машинах. Они до сих пор мыслят и чувствуют. А чтобы описать технические детали, понадобится не один... гм, год. Впрочем, мы, файа, скрываем свои знания. Представляете, на что люди пойдут ради вечной жизни, а? Нам вовсе не хочется прослыть вымогателями... да и число мест здесь всё же ограничено.

— Как же они попали из своих тел туда?

— С помощью специальных машин, разумеется. А поскольку таких древних изделий осталось очень мало, число их теперь почти не растет.

— Я могу увидеть эти... машины?

Ньярлат снова усмехнулся.

— Можешь.

Он повел Мехрецки дальше, вглубь лабиринта. Наконец, они вышли к небольшому залу. Вход в него был заперт решеткой. В центре зала было нечто вроде бассейна, прикрытого толстым стеклом; под ним клубился пар. В глубине просматривались массивные очертания. Над бассейном, тоже за толстым стеклом, виднелись прямоугольные корпуса. Темные, но на них ярко горели индикаторы.

— Это тактовый генератор, — пояснил Ньярлат. — Он синхронизирует всю сеть.

— Как же души попадают в неё?

— Тело только что умершего помещают туда, — Ньяртал показал на "бассейн", а потом... гм... чтец душ, молекулярный томограф сканирует мозг. Информация записывается в персональный блок.

— И с ними можно потом... говорить?

— Разумеется. Я покажу тебе... — Ньярлат потянулся к одному из блоков.

Мехрецки заметил, что на каждом блоке пониже индикатора есть плотно пригнанная восьмигранная крышка. Одна отскочила от прикосновения Ньярлата к выступу под ней. Внутри был маленький экранчик, казавшийся крохотным окном, под ним — пара стилизованных камер-глаз и микрофон с динамиком. На экранчике мгновенно возникло искаженное страданием лицо.

— Убейте, убейте меня... — забормотало оно.

— Ты, сумасшедший садист! — гневно воскликнул Мехрецки.

Ньярлат мгновенно отпустил кнопку и крышка захлопнулась. Он оперся спиной на решетку. Его руки сжались на стальных прутьях, он уперся в неё пяткой, мрачно глядя на возмущенного Габриэля.

— Нам попался не слишком счастливый экземпляр, только и всего. Мы не заставляем души страдать, как ты думаешь. Мы же не звери какие-нибудь. Все там будем... Но живые не должны заглядывать в их мир, потому что они однажды не смогут вернуться обратно. Поэтому души здесь, в этом подземелье.

— Сколько их здесь?

Ньярлат усмехнулся.

— Я знаю. Но не скажу. Много больше, чем живущая сейчас часть нашего народа... Правда, тут всё относительно современное. Хотите увидеть души строителей крепости?

Мехрецки отнюдь не горел таким желанием, но Ньярлата это не интересовало. Они вернулись в темный туннель и пошли дальше, к центру крепости. На сей раз, Ньярлат взял его за руку, чтобы Габриэль не заблудился в фиолетовом мраке. Эхо их шагов причудливо дробилось во тьме. Пару раз Мехрецки казалось, что нечто темное, скользящее, закрывает призрачный свет ламп...

Он не представлял, куда они идут. Но Ньярлат превосходно ориентировался здесь. Он отпер очередную дверь и ввел Мехрецки в новый лабиринт коридоров, теперь почти темных.

Металлические блоки их стен тоже были темными, но в центре каждого светилось нечто вроде круглого зеркала диаметром в ладонь, точнее, короткой зеркальной трубки, прикрытой толстым стеклом. В её глубине мерцало разноцветное сияние.

— Это тоже индикаторы? — спросил Мехрецки. — Какие-то они странные...

Ньярлат усмехнулся.

— В некотором роде. Во внешних секциях огни обозначают просто состояние душ. Зеленый — радость, красный — боль, желтый — нормальный, ну и так далее. А тут — сами души. Загляни внутрь.

Мехрецки послушно приблизил лицо к одной из трубок. В ней струился невообразимо сложный цветной узор, жидкий и текучий. Сам его вид завораживал, затягивал, от него невозможно было отвести глаз, и...

........................................................................................................

Это было похоже на миг наступления сна, когда сознание оказывается вне реальности. Мехрецки оказался в каком-то странном мире из текучих, неопределенных очертаний. Они мягко струились, увлекая его всё глубже. Габриэль почувствовал, как его окончательно отрывает от реальности — и судорожно рванулся назад. Его отрезвил лишь удар о металл противоположной стены коридора.

Он со стоном поднялся, растирая ушибленную голову. Ньярлат хохотал, упершись ладонями в бедра. Перехватив его взгляд, он смутился.

— Прошу прощения, но ты отшатнулся, как дикарь от паровоза.

— А если бы НЕ отшатнулся? — зло спросил Габриэль.

Ньярлат пожал плечами.

— Я бы оттащил тебя за шиворот, естественно. Чтобы один из НИХ не вышел бы наружу. Конечно, чтобы произвести... обмен, нужно много времени, возможно, даже несколько дней. Ты не отрываясь смотрел бы в их окно, пока не упал бы от жажды и напряжения полубезумным гибридом, или не оказался бы там... как и я... Древние были совсем не такими, как мы. Даже с другими душами они не общаются, — он неожиданно замолчал и почти на руках вытащил Мехрецки в туннель. — Прости, что так вышло, но я лишь хотел обогатить твой внутренний мир, — он потащил плавающего в полубессознательном оцепенении Габриэля дальше, в глубь туннеля, крепко держа его за руку. Тот остановился, стараясь опомниться.

— На самом деле, это был бы лучший исход для тебя, — уже зло сказал Ньярлат и вновь потянул его дальше.

Они вышли в новый кольцевой коридор, в котором сходились все восемь радиальных туннелей. Его внутренняя стена была металлической, без единой детали или шва. Ньярлат пошел вдоль неё. Вскоре они достигли, по-видимому, единственного входа — короткий квадратный туннель упирался в шестиугольный портал втрое выше человеческого роста, перекрытый монолитной стеной. По обеим сторонам от него виднелись вделанные в металл панели — углубленные квадраты с отпечатками ладоней, хитроумные стрелки и рукоятки. Неясный глухой шум заполнял туннель перед дверью. Он шел откуда-то снизу.

Ньярлат поднял руки, прижав их к квадратам. Секунду ничего не происходило, потом послышался тяжелый рокот. Над их головами сверкнула звезда. Свет расширился, разросся, и Мехрецки увидел шесть плит полутораметровой толщины из полированного металла — они плавно скользили, открывая проход. За ними блеснул странный свет. Плиты ушли в стены, слились с ними и остановились. За ними был тоже короткий туннель, пробитый в стальном монолите, за ним — нечто вроде огороженного перилами балкона. А дальше...

Габриэль медленно, словно во сне, пошел вперед. Чудовищный восьмигранный зал был очень высок. Его выгнутый свод казался почти плоским. Нельзя было понять, из камня он, или из металла. В центре зала, почти целиком заполняя его, вращался серый металлический многоугольник. Между ним и стенами зиял глубокий ров. Его дна нельзя было рассмотреть — казалось, там волнуется нечто черное, и, в то же время, блестящее, как ртуть. Сверху в ров падал холодный голубоватый свет, отражавшийся от свода.

Габриэль словно очнулся и опустил взгляд. Они стояли не на балконе, как он вначале подумал, а на галерее, кольцом обегавшей весь зал. Наверху, под сводом, зал обегала ещё одна. Сбоку от неё к поверхности диска шел мостик, языком нависавший над ней. К верхней галерее вела металлическая лестница, крутая и узкая. Вслед за Ньярлатом Габриэль, чертыхаясь, медленно побрел по ней.

Когда он, наконец, смог подняться, то увидел верх странного сооружения. В центре его плоской восьмигранной призмы выступала низкая, тоже восьмигранная пирамида со срезанным верхом. Над ней вздымался столб яркого сине-белого света, упиравшийся в такой же, как входной, портал в потолке, наглухо закрытый. Мехрецки понял, что они под центральной пирамидой крепости, а за этим порталом начинается пронизывающая её шахта.

Он снова опустил взгляд. Диск вращался не очень быстро, и при желании на него можно было спрыгнуть. Ньярлат так и поступил — прошел по колеблющемуся языку моста и красиво спрыгнул на скользящую под его ногами поверхность. Габриэлю пришлось последовать за ним. Он спрыгнул на движущуюся серую плоскость — но та выскользнула у него из-под ног, и он весьма неловко приземлился на четвереньки.

Поднявшись, он ощутил приступ дикого головокружения — казалось, вращается не призма, а всё, что её окружает. Ньярлат между тем вновь взял его за руку и повел к центральной пирамиде. По ней они поднялись едва метров на восемь — но Мехрецки показалось, что он висит очень высоко над центром зала. Перед ним, всего в нескольких метрах, в полу зияла шахта шириной в человеческий рост. Из неё и вырывался этот световой столб. На противоположной стороне шахты стоял темный металлический блок.

Медленно, словно во сне, Габриэль подошел к шахте и заглянул в неё. Металлические стенки, покрытые толстыми трубами, отвесно падали вниз. И там, на глубине, мерцал тот же текучий, жидкий свет, что и в трубах душ — но гораздо ярче и сложнее.

Ничего больше он разглядеть не успел — голова вдруг дико закружилась и он немедленно упал бы вниз, если бы Ньярлат не оттащил его назад. Габриэль глухо замычал, не вполне понимая, кто он и где.

Пара крепких затрещин, отпущенных файа, привела его в себя. Голова кружилась, но теперь он мог мыслить логично.

— Что это? — наконец спросил он. — Что за чертовщина?

— Это Всесильная Машина Твердыни, — Ньярлат буквально светился от радости. — Правду говоря, я не знаю, как она работает. Достаточно того, что она может всё. Все те напасти, что обрушиваются на врагов Золотого Народа — на самом деле её работа. Вызвать землетрясение, бурю, чуму, убить или свести с ума конкретного человека — она может всё это, и даже гораздо больше. Но как — не знает никто.

— А создавать она может? Или только разрушать?

— Создавать — нет. Открывать тайны и видеть будущее — да.

Габриэль вновь недовольно помотал головой.

— Если эта машина на самом деле настольно могущественна, почему же вы... ваш народ, не захватили весь мир?

Ньярлат нахмурился.

— Машина сама решает, что ей стоит делать, а что — нет. Я могу лишь отдавать ей приказы, которые она может и не согласится исполнять. И чаще всего не соглашается. На самом деле, именно она — вечный правитель и Смуглого, и Золотого народа. А я — всего лишь посредник. И только. Это нелегкая работа — Великая Машина капризна и своенравна. Она требует пищи. Знаете, чем она питается? Душами. Собственно, ей нужна информация об окружающем мире, — но нет более компактного и подробного источника такой информации, чем человеческий мозг, но не всякий. Хорошо развитый, активный, полный знаний. Где только можно, мы выискиваем и ловим таких людей — разумеется, тайно. Знаете, что мы с ними делаем? Бросаем прямо туда, — он показал на огненную шахту. — Их души обречены вечно кружиться там, в мертвом свете, сросшиеся в единое целое, всё сознающие, но бессильные изменить свою участь. Это воистину ад, мой милый, — ад, созданный человеческими руками и во имя великой цели. Пусть машина и лишена своего ума — как и положено машине — она может поглощать души лучших из живых и соединять их в нечто, несравненно большее. Она — единство из множества, и чем лучше составные части — тем сильнее целое.

Ньярлат с безумной легкостью признался в похищениях и убийствах, составивших дурную славу его народу, и Габриэль понял, что обречен. Ньярлат с жуткой улыбкой смотрел на него.

— Вы спросили сейчас, почему мы не захватили весь мир. Этого не хочет машина, это правда. Но она не хочет этого потому, что ей недостает ума для управления невообразимо сложными процессами, о которых мы не имеем ни малейшего представления. То, что сейчас может Великая Машина — лишь тень по сравнению с её истинными возможностями. Но ей недостает ума, чтобы ими воспользоваться, вот в чем дело. В ней должна быть ровно тысяча разумов, тысяча душ. Чтобы собрать их, потребовались все тысячелетия, которые стоит эта крепость. Сами понимаете, — добыть нужных... кандидатов, а потом доставить их живыми сюда, очень нелегко. А когда это удавалось, то, чаще всего, в последний момент машина отказывалась — ей нужны души с тем, что называют искрой Божией. Тех, кто не подошел, мы просто убивали, как ни жаль! Но с вами ошибка исключена. Я понял это сразу. Цайра, моя любимая, при первом же взгляде на вас развеяла последние подозрения — в ней глаз машины. Вы — тысячный, последний. Я сам отправил в машину восемнадцать душ, твоя — последняя. Последняя! Тебя ждет вечность невообразимых страданий, вечного труда и понимания, слишком тяжелого даже для меня, а я...

— Ты хочешь, чтобы я сам спрыгнул туда? — удивленно спросил Габриэль.

Глаза Ньярлата весело сверкнули.

— Никто не хочет прыгать. Я их туда сталкиваю. Знаешь, скольких усилий мне стоило заманить тебя сюда? Организовать нашествие сурами, потом переговоры, настоять, чтобы ты один приехал сюда... раньше мы не решались действовать так открыто, но теперь это не имеет никакого значения. Так что я надеюсь, что ты всё же окажешь мне такую честь и прыгнешь сам. Тогда всё кончится с относительным достоинством.

— А если я не захочу?

Ньярлат жутко оскалился.

— Тогда... сам понимаешь.

На лице Габриэля не дрогнул ни один мускул, но внутри у него всё заледенело. В то, что он услышал, было невозможно поверить, но он не сомневался, что всё это — правда.

— Как же ты управляешь машиной? — спросил он. Он уже не сомневался, что Ньярлат безумен — а сумасшедшие очень болтливы, едва дело касается их пунктика...

— О, я тебе покажу, — Ньярлат широко ухмыльнулся. Приподняв ногу, он расстегнул ремешки сандалии, сбросил её на пол... то же сделал со второй... с лязгом уронил на металл стальной пояс и стянул тунику через голову, оставшись нагишом. Ничего, кроме браслета, на нем не осталось. Затем он обошел шахту, подошел к плите, и Мехрецки последовал за ним. На плите тоже были отпечатки рук, и Ньярлат прижал к ней ладони. В тот же миг по его телу поползло призрачное голубоватое сияние.

— Люцифер! — невольно выкрикнул Мехрецки.

Ньярлат рывком повернулся к нему.

— В природе нет такого господина. Но довольно болтовни. Я не хочу больше ждать. Или ты сейчас сам прыгнешь в шахту, или...

Габриэль молча выхватил пистолет, который взял с собой несмотря на строжайший запрет. Ньярлат удивленно уставился на него.

— Ты же обманул меня! Было условлено — на переговоры оружия не брать! Впрочем, теперь это без разницы. Твои пули не причинят мне вреда. Я...

Габриэль отвел ствол чуть в сторону и нажал на спуск. Пуля пробила левое предплечье Ньярлата. Тот неожиданно высоко заверещал от боли, потом мягко упал на пол, зажимая рану.

— Что ты наделал, дурак... — прошептал он. — Испортил всё, всё, всё... — он помолчал. — На самом деле меня зовут не Ньярлат. Ньярлат, — это имя бога Тьмы... мне оно нравилось... хотя на самом деле меня зовут Айскин Энтинин... Айс... Теперь меня выгонят из крепости, а тебя сунут в машину... если ты не догадаешься застрелиться, — он замолчал. Похоже, он с трудом сознавал окружающее.

Мехрецки вздохнул. Он не ожидал, что всё кончится так легко и быстро. Но теперь он совсем не боялся правителя, кем бы он ни был — с простреленной рукой тот не смог бы с ним справиться. Ему же оставалось только попробовать сбежать из крепости. Габриэль знал, что шансы на это равны нулю, но теперь он был уверен, что не попадет в руки этой банды безумцев живым.

— Как выбраться отсюда? — спросил он.

Ньярлат или как его там не ответил, и тогда Габриэль пнул его ботинком в копчик.

— Как?!

— Панели у ворот... — простонал Ньярлат.

Плюнув на него, Габриэль подошел к краю машины. Дождавшись когда её вращение приблизит его к мостику, он вспрыгнул на него и через несколько секунд стоял на галерее.

Он спустился к порталу. Ньярлат не соврал — с внутренней стороны плит были панели с такими же отпечатками рук, стрелками и рукоятками. Возможно, вход можно было открыть и набрав код, но он сомневался, что Ньярлат — Айскин скажет ему его...

Вздохнув, Габриэль сел у стены, проверяя пистолет. В обойме осталось всего шесть пуль и он заменил её запасной. Таких обойм у него было три. Отец недаром говорил ему: носишь ружьё — носи и пулю. Таких пуль у него было 27 — вполне достаточно, чтобы дорого продать свою жизнь. Пусть файа приходят сюда. Вряд ли они могут его видеть здесь, в своей тайной святыне, а значит, и не ожидают столь теплой встречи...

.......................................................................................................

Вернувшись к мосту, он заметил стоящего на краю машины Ньярлата. Врезавшись в мост, он упал и повис на нем, но Габриэль и не подумал ему помочь. Файа медленно поднялся на четвереньки, потом встал и заковылял к Мехрецки. Когда он вышел на галерею, тот вскинул оружие.

— Стой. Если ты столкнешь меня в жерло — тебя оставят здесь правителем, а?

— Да, — пряча глаза сказал файа. — Но на это нет шансов. На самом деле я... даже не умею драться.

Габриэль присвистнул.

— Парень, ты слышал такую поговорку: "язык мой — враг мой"?

— Слышал, — тихо ответил Ньярлат... или всё же Айскин? — Но я не умею врать. Я хотел бы, чтобы ты...

— Парень, ты бы лучше оделся, а? — перебил Габриэль.

— А? — Айскин взглянул на себя через смуглое блестящее плечо, и все мышцы на нем красиво обозначились. — Разве плохо выглядит? Впрочем, ладно, — он поднялся одним гибким движением, прошел по мосту и неожиданно ловко спрыгнул вниз. Габриэль проводил его взглядом. Он понял, что файа обманул его... почти.

Ещё через несколько минут Ньярлат вернулся одетым. Кровь из раны у него не текла, но рука то и дело вздрагивала.

— Что с тобой? — равнодушно спросил Габриэль.

— Ничего, — Ньярлат попытался улыбнуться. — Это от боли. Попробуй прострелить себе руку, а потом одеться, — сам поймешь. Пистолет — очень мерзкая вещь... особенно, если стреляет в тебя.

— Ты можешь открыть ворота? — перебил Габриэль. — Иначе зачем здесь все эти стрелки и рукоятки?

— Могу, — Ньярлат зло взглянул на него. — Но не буду.

Габриэль прицелился ему в колено.

— Рука — ещё вовсе не самое худшее. Ты же не хочешь ближайшие девяносто лет шкандыбать на костылях?

Ньярлат не хотел и молча подошел к панели. Он стал крутить туда-сюда стрелки — точно мальчишка, вертящий от скуки часы, потом вдруг рванул рукоять...

Ворота с глухим рокотом открылись. Ньярлат вступил в тьму за ними — и тут же исчез. Габриэль секунду оторопело смотрел ему вслед, потом вскинул руку с пистолетом, стреляя и стреляя в темноту. Оттуда донесся вскрик и стук упавшего тела.

Габриэль осторожно вышел в туннель, опасаясь ловушки. Он медленно пошел вперед и вздрогнул, когда его нога коснулась чего-то живого. Затем её коснулось что-то твердое. Нагнувшись, он с удивлением нащупал фонарик и включил его.

Ньярлат лежал у его ног, на его пояснице расплылось пятно крови — попав в спину, пуля вышла из живота, перебив позвоночник. Файа уже не мог встать на ноги и только слабо стонал. Габриэль ногой перевернул его на спину. Ньярлат с трудом смог сфокусировать на нем взгляд.

— Я не чувствую ног, только боль... такая боль... ещё жуткая слабость. Я учил медицину... это смертельное ранение.

Неожиданно он вновь сильно схватил Габриэля за ногу.

— Оттащи меня к сканеру душ. Вот ключи, — он протянул Мехрецки увесистую связку.

Тот не нашел в себе сил отказать умирающему и чертыхаясь потащил его за руки. Когда они попали вглубь светящегося лабиринта душ, стало видно, что за Ньярлатом тянется темная полоса. Кровь из раны всё ещё шла...

— Что делать? — отрывисто спросил Габриэль.

— Открой стекло — вот тот рычаг — и сбрось меня вниз. Всё остальное сделают машины. А ты сможешь незаметно выбраться из крепости... хотя бы попытаться.

Однако Габриэль не спешил. Пока он тащил Ньярлата сюда, в его голову пришла некая идея. Жутковатая, конечно, но...

— Откуда берется электричество в крепости? — спросил он. — От Великой Машины, не так ли?

— Да, — растерянно ответил Ньярлат. — Но зачем тебе...

— Она постоянно вращается — значит, кабели отходят от центра её днища и потом идут наверх. Куда?

— Я должен тебе отвечать?

Габриэль пнул его в живот. Ньярлат завизжал от нестерпимой боли. На этом его сопротивление было сломлено — постанывая и задыхаясь, он объяснил, как найти главный распределительный щит. Тот скрывался в неприметной нише одного из "душевных" лабиринтов. После нескольких выстрелов по кабелям и вспышек замыканий его охватило дымное пламя. Свет в лабиринте погас.

— Ну и дурак же ты, — прохрипел Ньярлат, когда Габриэль вернулся к нему. — Сейчас вся крепость устремится сюда. Нескольких файа ты, наверное, застрелишь. Но другие всё равно схватят тебя, а потом тебя ждут черви...

Габриэль хмыкнул.

— Возможно. Но хотел бы я знать, как они откроют ворота — бронированные, заминированные ворота?..

Ньярлат слабо закашлялся.

— Их придется резать автогеном — ведь сигнализация не работает — но и это дело всего нескольких часов. Так что ты ничего не выиграл. Ты проживешь ровно столько, сколько будет длиться взлом ворот, а потом твои поиски.

— Посмотрим, что сделает пожар, — Габриэль уже ощущал едкий запах дыма. — Кстати, для умирающего ты болтаешь слишком уж складно.

— Да? — Ньярлат задумался. — Возможно, я проживу ещё несколько дней... но исход будет один. Вместо тебя мы найдем ещё кого-нибудь и Великая Машина...

— А если вам не удастся починить кабели?

— Тогда Великая Машина остановится. Потому что её охлаждение тоже сейчас не работает.

— Её можно будет потом запустить?

— Откуда я знаю? Её ещё ни разу не выключали. Может быть... если будет свет, — Ньярлат вновь закашлялся. — У тебя есть всего одна возможность избежать машины. Сбрось меня в неё. Ей без разницы, кто будет... последним.

Габриэль хмыкнул.

— Ты думаешь, я поверю тебе? Помогу тебе стать владыкой мира?

Ньярлат хрипло рассмеялся.

— Ты просто дурак. Если бы это было так — почему я не бросился в машину раньше? А? Разве ты не хочешь отправить меня в тот ад, в который я спровадил столько хороших людей?

Габриэль вздохнул.

— Хорошо. И зачем я вообще согласился на эту поездку?..

......................................................................................................

...Затащив Ньярлата (он не мог думать о нем, как об Айскине — ему ничего не говорило это имя), на крышу пирамиды, Габриэль без церемоний столкнул его вниз. Из шахты донесся дикий крик, в котором уже не было ничего человеческого. Потом, ухнув, вырвалось пламя. И всё. Ничего не произошло.

Пожав плечами, Габриэль подошел к плите и положил руки на отпечатки ладоней. В тот же миг его тело между ними пробило током. В глазах всё вспыхнуло, его окружил рой мучительных, непонятных ощущений, а потом мир вокруг взорвался...

.......................................................................................................

Габриэль медленно приходил в себя. Над ним черным, окаймленным светом монолитом возвышался управляющий блок. Кто-то не слишком умело пытался делать ему искусственное дыхание. Он отстранил чужие руки, потом сел. Кто-то сидел на металле, совсем рядом с ним. Сначала Габриэль увидел лишь смутную фигуру, потом, когда зрение сфокусировались — широкоскулое смуглое лицо...

Ньярлат! Он тут же выхватил пистолет и выпустил в него всю обойму. Все пули должны были попасть в цель — но если они и попали, то не причинили никакого вреда. Файа улыбнулся.

— Мы с тобой уже в некотором смысле мертвы, а разве можно убить мертвого?

— Я не чувствую себя мертвым, — пробормотал Габриэль. Он уже понял, что перед ним не Ньярлат.

— Я же сказал — в некотором роде.

— Как ты попал сюда?

Файа лишь пожал в ответ плечами.

— Ты думаешь, я знаю?

Помотав головой, Габриэль посмотрел на него. Файа был в сером комбинезоне с накладными карманами и в таких же сандалиях на босу ногу, как у Ньярлата. В общем, это был худощавый, подтянутый юноша, высокий и стройный. Твердое лицо с правильными чертами, высокие скулы и лоб, большие темно-серые глаза — яркие, чистые, ясные, глубокие... Габриэль был бы совсем не против, если бы файа с такими глазами стал ему другом.

Вспомнив, как стрелял в него, он ощутил мгновенный приступ жаркого стыда. Вполне возможно, этот парень спас ему жизнь, — а он чуть было не убил его. Как бы то ни было, он чувствовал симпатию к этому файа.

Они молча смотрели друг на друга. Габриэль вдруг обнаружил, что не может смотреть в глаза файа больше нескольких секунд. Потом возникала непреодолимая потребность отвести взгляд. Трудно было понять причину этого, но в эти глаза было просто нельзя смотреть, как нельзя смотреть на солнце, хотя они отнюдь не метали пламя. Скорее, это можно было сравнить с давлением, исходящим из глубины этих серых глаз. То был взгляд человека твердых взглядов, с огромной силой воли и могучим разумом, удивительными для юноши его возраста. В нем чувствовалась внутренняя неколебимая твердость — взгляд человека, которого ничто не сломит, ничто не выведет из себя, взгляд человека, полностью сознающего свою огромную внутреннюю силу. Тем не менее, Мехрецки от этого взгляда стало не по себе.

— Кто ты? — наконец спросил он.

— Анмай. Анмай Вэру, — файа прижал ладони скрещенных рук к груди и вежливо, слегка, поклонился.

— Мне это имя ничего не говорит.

Анмай рассмеялся.

— В самом деле?

— Кто ты? — повторил Габриэль.

Анмай вздохнул.

— Моё сознание находилось внутри этой машины, — он топнул пяткой по металлу. — Когда ты попытался овладеть ей, произошло нечто... в общем, я оказался снаружи, а как — не знаю.

— И много вас там было?

— Нет. Восемь или девять... считая меня. Но все другие давно умерли, их сознания распались.

— Но Ньярлат говорил мне...

Анмай гневно фыркнул.

— Он был сумасшедший лгун и дурак. Знаешь, кто мы, файа, в этом мире? Жалкие изгои, играющие в колонизаторов. Компьютерное управление Великой Машиной вышло из строя ещё много веков назад. Осталась лишь эта сопрягающая суть, — он показал на металлический блок. — Её не хватало для полноценного управления. К тому же, я не хотел делать всё то, что мне приказывали, хотя и не мог это объяснить и сам действовать. Тогда эти идиоты решили, что машине не хватает душ людей... не знаю, откуда они это взяли.

— Но ведь их и в самом деле не хватало, — сказал Габриэль. — Если, как ты сам говоришь, твои... друзья в машине умерли.

— Это не имеет значения, — хмуро возразил Анмай. — Управляющая суть и контрольная — это разные вещи. То, что я остался один, никак не помогло им, не помешало мне. Я не хотел убивать по их приказу. Но они знали, как причинить мне боль, и стали бросать мне людей... которые просто сгорали. Я давно мечтал разнести к черту весь этот балаган и смыться.

— В самом деле? — заметил Габриэль.

— Да, я мечтал взорвать свою тюрьму и камеру пыток сразу — и сбежать, — гневно возразил Анмай. — Меня превратили в сторожевого пса, в кукушку в часах! Но разве они могли представить, что до их драгоценной машины доберется идиот, который сам не знает, чего он хочет? Я имею в виду — в отличие от меня. Ладно. Нет смысла тратить время. Надень это, — он протянул Габриэлю тяжелый рубчатый пояс из темного металла, точно такой же, какой был на его талии. Тот бездумно застегнул его — и тут же вскрикнул, в один миг взлетев под свод зала. Вокруг него гневно гудел воздух. Анмай засмеялся.

— Эй, не трогай пряжку! Страх высоты может убить — но падение с высоты тридцати метров не убить не может. А теперь...

Он прикоснулся к толстому браслету на запястье левой руки. Сверху донесся низкий рокот. Толстенные плиты, закрывавшие проем в крыше зала, стали расходиться. Анмай и Габриэль нырнули в ещё не до конца открывшийся проем, пронеслись по пронизывающей толщу пирамиды шахте — и понеслись вниз, к улицам окружавшего крепость города. Габриэль невольно зажмурил глаза. Лишь когда Анмай снова взмыл вверх, он решился открыть их.

К их счастью, в столь ранний час на городских улицах никого не было. Проплывающие под ними унылые кварталы с редкими синими пятнами фонарей были безлюдны.

Анмай держал курс на север, к горному хребту. Они скоро оставили город позади, под ними потянулись поля, затем снизу к ним стали подниматься зубчатые массивы гор. Только когда под ними оказалась высочайшая из них, Анмай остановился. Город едва виднелся смутным искрящимся пятном в сумрачной глубине долины, самой крепости не было видно.

— А сейчас будет взрыв! — крикнул Анмай. Ему пришлось повысить голос, чтобы перекрыть гул взвихренного воздуха — когда они зависли, он ослаб, но не прекратился. — Я не хочу оставлять им Всесильную Машину, пусть даже неисправную.

— А город? — крикнул Габриэль.

— Город тоже! Я не знаю, какой мощности будет взрыв, но его наверняка сметет!

— Но это же варварство!

— Другого выхода нет! Это же ваши враги! Неужели тебе их жалко? Ладно, хватит болтовни.

Нырнув за вершину горы, Анмай коснулся браслета. В тот же миг в глаза Габриэля ударил белый, ослепительный свет. Он крепко зажмурился и смог открыть глаза лишь когда Анмай вновь рванулся вверх. Ошеломленный Габриэль увидел в долине, на месте города, колоссальный шар белого пламени. Он стремительно расширялся, становясь всё ярче. И тут...

В небе над сферой вспыхнул ослепительный белый круг, тоже стремительно расширяясь. Вдруг его сердцевина стала черной, от неё во все стороны побежали черные зигзаги трещин — казалось, чудовищный взрыв расколол сам небесный свод.