Освобождение сути

Взлетев на пандус, машина миновала мост и проскочила под циклопической аркой главных ворот. Теперь громада центральной пирамиды высилась прямо перед ними — было уже невозможно охватить её взглядом.

Просторный крепостной двор был пуст. Машина свернула влево и остановилась у подножия одной из восьми огромных башен. Сидящие в ней вышли. Один из них, высокий, атлетически красивый мужчина, был Габриэль Мехрецки, правитель Свободных Земель. Остальные — мрачноватые широкоскулые файа в причудливой длиннополой темной одежде.

— Нам сюда, — указал самый старший из сопровождающих.

Миновав тройные бронированные ворота, они вошли внутрь башни. Затем лифт вознес их, похоже, на самый верхний этаж. За время подъема никто не сказал ни слова.

Наверху они повернули дважды и вышли в коридор, оказавшийся очень длинным, с множеством одинаковых дверей. Старший из сопровождающих открыл одну из них и Мехрецки вошел в полутемную, заставленную стоящими у стен креслами комнату. Свет здесь не горел, он вливался в неё через проем двери напротив. Внутренняя комната была ярко освещена и скудно обставлена, почти пуста. А у огромного окна стоял человек — Великий Правитель файа.

.......................................................................................................

Мехрецки удивленно замер. К его удивлению, Великий Правитель оказался совсем молодым человеком — юношей лет двадцати, с нечесаной гривой черных волос, столь густых, что они казались единой подвижной массой. Он был одет лишь в тунику с короткими рукавами из грубой серой ткани. Перетянутая на узкой талии массивным стальным поясом, она едва достигала середины бедер. Ничего больше, кроме ременных сандалий и браслета на левой руке, на нем не было, хотя в комнате совсем не было жарко.

Мехрецки сдержанно поприветствовал его, но юноша, казалось, не заметил его. Отвернувшись от окна, он гулял от стены к стене — ему было явно трудно сидеть на месте. Он весь был гибок, как сталь, и легок, как огонь. Наконец, он остановился, упорно глядя на Мехрецки. Его лицо было просто бессовестно, недопустимо красиво для мужчины. Всё вместе действовало, как удар электричества. Но больше всего поражали большие глаза, опушенные густыми и длинными ресницами — продолговатые, темно-серые и очень блестящие, они светились энергией и умом. Прорезанные вертикальными, как у всех файа, зрачками, они были чужими на живом, подвижном лице. Если не считать зрачков, то были самые обыкновенные глаза, лишь чуть больше обычного размера, но не больше, чем бывают человеческие глаза, лишь широко и внимательно открытые. Но ослепительно-чистые белки придавали им ореол жутковатого свечения, едва ли предположимого у человека. Сейчас эти глаза с любопытством смотрели на него.

— Ну, что ты так на меня смотришь? — поинтересовался юноша. — Не можешь придумать подходящего оскорбления, а?

Мехрецки не смог ответить, и юноша продолжил:

— Смею заметить: подобные заявления в отношении Великого Правителя караются отсечением головы, предваренным жестокими пытками.

Он прикрыл глаза, и нараспев процитировал:

— "...И если кто помыслит противоестественной и кощунственной бранью о государе нашем, и выразит это, словом или намеком, надлежит казнить его тринадцать дней, дабы мучился неустанно. Первые десять дней надлежит жечь злохульника каленым железом, на одиннадцатый вырвать ему из суставов руки, на двенадцатый — ноги, на тринадцатый — само живое сердце, а там, вспомнив милосердие Господне, можно отсечь и голову". Могу предупредить: если вы надеетесь загнуться на железе, или хотя бы на вырывании ног, то вы ошибаетесь — если в законе сказано "вырвать живое сердце" — значит, вырвут живое.

Правитель смолк, ослепительно улыбаясь. Ему определенно нравилось повергать окружающих в смятение. К его острому уму природа добавила немалую долю ехидства, а дерзкий и лихой язык довел бы кого угодно до беды — но положение Великого Правителя охраняло его крепче любой брони. Соотнести все рассказы о кровавом вожде и великом гении с умом, сверхчеловеческим по силе и нечеловеческим по жестокости с красивым и умным юношей было невозможно.

— Я даже не знаю, как вас называть, — наконец преодолев гипноз поразительно красивой внешности и этих смотрящих глаз сказал Мехрецки. Оглянувшись, он заметил кресло и сел в него.

— По имени, конечно, — удивился юноша. — Как же ещё? Меня зовут Ньярлат, — он вновь ослепительно улыбнулся.

— Ньярлат, — повторил Мехрецки. Было нечто жуткое, связанное с этим именем, нечто тревожное, но что — он никак не мог вспомнить...

— Чего вы хотите? — вдруг спросил Ньярлат. — Ну, что вы так на меня смотрите? Думаете, что я полечу? Могу попробовать. Оп! — он с места прыгнул высоко вверх. Его тело сжалось в комок, на мгновение зависнув.

Ньярлат перевернулся в воздухе, его подошвы ударили в пол с такой силой, что комната содрогнулась. Если бы перед прыжком их обвели мелом, они бы не сдвинулись ни на миллиметр.

Ньярлат выпрямился и с любопытством взглянул на него. Свежесть и энергия волнами исходили от него. Он ничем не пах, — но, казалось, от него исходит слабый запах — запах чистоты и здоровья.

— Ну так чего вы хотите? — в красивом голосе появились стальные нотки. Мехрецки глубоко вздохнул.

— Я хочу, чтобы ваши солдаты убрались с моей земли!

— Мои солдаты? — Ньярлат удивленно приподнял бровь. Это вышло у него удивительно естественно. — Сурами — дикие твари, давно переставшие быть людьми. Если вы думаете, что они подчиняются мне, вы ошибаетесь — они не подчиняются никому. Если бы я решил вторгнуться в ваши земли — у меня есть и мой народ, и Золотой. Но сурами — нет. Разве что для начала, — он улыбнулся, но его глаза сверкнули — всего на мгновение вспыхнули зеленоватым пламенем, словно что-то выглянуло наружу — всего на мгновение — и скрылось.

Мехрецки показалось, что его обдали ледяной водой. Народ Ньярлата воевал редко, но основательно — от стран, нападающих на файа, оставалось немногое. То были отважные бойцы — холодные, спокойные и очень хитрые. Они нападали всегда внезапно, всегда ночью — и всегда успешно. Свидетелей их нападений обычно не оставалось. Золотой Народ же слыл самым богатым, многочисленным и мирным — у них даже не было армии. Но с их противниками случались страшные и необъяснимые вещи — они внезапно сходили с ума, умирали в мучениях, их армии поражала чума, а города рушились от землетрясений. Их боялись куда больше, чем файа — народа Ньярлата.

— Но если я захочу на вас напасть, — я обойдусь без их помощи, — закончил Ньярлат. — Я имею в виду сурами.

— Вы способны заставить их убраться с моей земли или нет? — раздраженно спросил Мехрецки.

— Легче, о мой друг, легче. Из этой крепости порой выходит людей меньше, чем входит. Я могу приказать вас кастрировать — прямо здесь и прямо сейчас. Или скормить червям. В буквальном смысле. У нас есть особые разновидности — они поедают сначала кожу, потом жир, потом мускулы... жизненно важные органы — после всего. Вас будут есть заживо — медленно, понемногу... это будет тянуться месяцы. Это настоящее искусство, но я не могу описать подробнее то, на что мне противно даже смотреть.

Мехрецки сжал кулаки.

— Вы не посмеете!

Ньярлат елейно улыбнулся.

— Да? Кто мне помешает? Кто вас здесь защитит? Кто посмеет на нас напасть? А? Вы же знали, на что идете! Но если хотите — я верну сурами на их земли. Всё же они мои... гм... подданные.

— Диких, неуправляемых тварей? — переспросил Мехрецки, невольно подражая правителю.

Ньярлат приподнял бровь — на сей раз движение было одобрительным.

— Они подчинятся. Не захотят же они, чтобы пострадала моя честь? Что я дал слово и не сдержал его? Что я не смог сделать чего-то — это, по-моему, главное, а? Да, они дикие. Но они подчинятся, ведь все нити их жизней — в моей руке.

— Да?

— Да. Хотите... хотите, я вам покажу тайное сердце и единственную опору моей власти? Она держится не на тайне, а на могуществе.

Не дожидаясь ответа, он вдруг выскользнул из комнаты, словно тень. Мехрецки невольно поднялся и вышел вслед за Ньярлатом, едва не налетев на него — тот стоял в центре первой комнаты, обнимаясь с какой-то девушкой. Они повернулись и посмотрели на него.

Девушка была похожа на Ньярлата, такая же смуглая и черноволосая. Её фигура, полускрытая нарочито грубой туникой, — такой же, как и у Ньярлата, — была... вызывающей. Ньярлат улыбался, обнимая её, и в этот миг в нем не было ничего чужого. Мехрецки попытался ничем не выдать своей зависти. Он чувствовал, что это была бы смерть — мгновенная и верная. Не было нужды говорить, что перед ним законная супруга Ньярлата. Он склонил голову и молча ждал, пока девушка не вышла из комнаты. Не могло быть никаких сомнений, что она подслушивала, но Мехрецки понимал, что было бы крайне глупо говорить здесь об этом.

Ньярлат с любопытством смотрел на него.

— Она понравилась тебе? — с невинным видом поинтересовался он. — Не скрывай, я вижу, что да. Ладно, пошли.

Он развернулся на пятке и вышел из комнаты. Мехрецки лишь оставалось последовать за ним.

.......................................................................................................

Просторный, высокий и длинный коридор был уже совершенно пуст — если не считать Ньярлата, с видимым нетерпением ожидавшего его. Увидев Мехрецки, он тут же повернулся и пошел вперед. Тот пошел вслед за ним, удивленно глядя вокруг.

Коридор был странноватый, как и всё в этой крепости. Мехрецки уже доводилось его видеть, именно по нему его вели на встречу с Ньярлатом, — но тогда его мысли были заняты другим. Сейчас он с любопытством оглядывался по сторонам. Слева были двери жилых комнат, справа — крепостная стена, даже здесь, на такой высоте, очень толстая. Под потолком горели голые желтовато-белые лампочки — в их не очень ярком свете коридор казался удивительно длинным. Но всего через пару минут они дошли до башни. Тот же лифт спустил их на первый этаж.

Они вновь вышли из башни, на сей раз в просторный коридор первого этажа. Здесь оказалось многолюдно. Им попалось несколько детей лет семи, пара мрачноватых подростков в темной одежде, молодая женщина с ребенком на руках...

Все весьма сдержанно встречали своего правителя, и это очень понравилось Мехрецки — было видно, что никто не испытывает перед Ньярлатом никакого страха или нарочитого, подобострастного уважения. Его приветствовали жестами и улыбками, но молча и явно искренне. Впрочем, на основании нескольких встреч об этом было трудно судить...

От главного коридора здесь отделялись другие, косо уходящие в толщу стены. Свернув в один из них, Ньярлат подошел к тупику, где сходились две ветви коридора. Он хлопнул ладонью по выступающему из стены квадрату с нарисованным треугольником. Раздался скрежет, часть казалось бы монолитной стены сдвинулась, открыв узкий проход. Из его темной глубины повеяло зябким холодом. Ньярлат исчез в темноте, из которой донесся его голос:

— Осторожно, тут ступеньки.

Мехрецки осторожно ступил на лестницу и успел заметить руку файа, рванувшую выступавший из стены рычаг. Наверху раздался скрежет и свет погас. На мгновение Мехрецки оказался в жутком мраке. Затем его глаза приспособились, и он увидел...

Увидел, что глаза Ньярлата светятся собственным зеленым светом. В этом свете отчетливо выделялась часть стены.

.......................................................................................................

Мехрецки оцепенел. Мгновенно его охватил дикий, неописуемый ужас. Ему показалось, что там, внизу — нечто, невыразимо жуткое, ждущее лишь, когда он спустится вниз. Но тут Ньярлат вдруг моргнул и наваждение исчезло.

— Небольшой наследственный атавизм, — небрежно пояснил правитель, как-то заметив его реакцию. — Пошли. Только осторожно.

Лестница раздваивалась, и, вдобавок, изгибалась. Они описали круг, спустившись на несколько метров, и, когда Ньярлат раздвинул внутреннюю стену, Мехрецки увидел, что обе ветви узкого прохода, вырубленного в каменной стене, сходятся у нового проема, расположенного точно под тем, в который они вошли.

Ньярлат дернул очередной рычаг. За их спинами с глухим стуком сомкнулся камень. Мехрецки обернулся. Лишь выступающий квадрат с треугольником свидетельствовал, что здесь был проход.

Перед ними открылся круглый зал с низким сводом. Единственная зарешеченная лампа, свисавшая с потолка, заливала его тусклым красноватым светом. Под ней стоял новенький стол, дико смотревшийся в этом древнем помещении. В стены зала углублялось шесть арок с таящимися в их глубине дверьми из некрашеного, грубо склепанного железа. Они были открыты, приглашая в тянущую холодом темноту. Точнее, дверей было пять — в шестой арке дверью служила фальшивая стена, через которую они сюда вошли.

Здесь оказалось сыро, но не душно — выстроенные в незапамятные времена воздушные шахты ещё действовали. По стенам тянулись электрические провода, потемневшие от старости.

Ньярлат направился к двери напротив, не интересуясь, идет ли гость за ним. Его правая рука словно ловила что-то в воздухе и Мехрецки снова передернуло...

Миновав круглый зал, Ньярлат рывком распахнул дверь. За ней открылся новый зал, такой же низкий и тускло освещенный, но прямоугольный, вытянутой формы. В его боковых стенах с каждой стороны зияло по четыре пустых проема, девятый — в торцевой стене, к которой они шли между красивыми скамьями с причудливыми спинками из какого-то чудного вида материала — не пластика.

В воздухе висел запах пыли. Боковые комнаты тоже были освещены, и в них Мехрецки заметил груды какого-то хлама. Самый обычный подвал... вот только стены сложены из устрашающих размеров черных каменных глыб.

— Жители Твердыни тащат сюда всё, что не нужно им, а выбросить жалко, — вновь небрежно пояснил Ньярлат. — Здесь очень интересно рыться — я находил здесь такое... Хорошо хоть, мебель не тащат — здесь глубоко, а лестница — узкая и кривая.

Они вошли в торцевой проем. Прямоугольная комната походила на ящик с гладкими ровными стенами и причудливыми чугунными скамейками, при одном взгляде на которые пробивал озноб. Скамейки стояли в два ряда, впереди, под одинокой пыльной лампочкой, в глубокой каменной нише стоял огромный чугунный же стол, за ним свисал пыльный занавес. Между выступами стен были закреплены квадратные плиты из черного то ли камня, то ли металла. Их покрывала вязь старинных файских письмен.

— Здесь в старину собирались Посвященные, — не оборачиваясь прокомментировал Ньярлат. — А эти надписи — их хроники, — и без малейшей паузы добавил: — Увидевшего записи они без колебаний вешали или придумывали более изощренную казнь. Сейчас они предпочитают более удобные места...

Мехрецки при этих словах пробил озноб. Он заметил сбоку забитую камнем лестницу, ведущую вниз.

— Да, здесь есть ещё один подземный ярус, самый нижний, — перехватив его взгляд, пояснил Ньярлат. — Там склепы. В них...

— Вы не могли промолчать? — не выдержал Габриэль.