Чуйка

Там поджарый немолодой китаец обучал двух рослых пограничников искусству ушу, отрабатывая с ними саньда — свободный бой без оружия, включающий сочетание рукомашества и ногодрыжества с бросками и подсечками. Не так зрелищно, как кун-фу, но весьма действенно, особенно в боевом, как в данном случае, варианте. Только Степан этот уровень давно перерос. Ему хотелось чего-нибудь новенького. Но на безрыбье, как говорится... Почему бы не размяться слегка?

Китаец тоже присматривался к Степану. Остановив тренировку, он подошёл и поинтересовался, не хочет ли тот попробовать сразиться с кем-нибудь из ребят. Степан ответил, что даже с двумя ему будет не интересно, а вот если тренер составит им компанию...

Китаец согласился. Трусы и подходящая обувка нашлись в раздевалке. Нога у Степана была нестандартная, и сорок седьмой разношенный размер обычно приходилось искать долго, но тут, как ни странно, он имелся. Может, специально приготовили? От щитков, шлема и капы Степан отказался. Перебинтовав руки, надел перчатки и немного попрыгал, чтобы размять ноги.

Степан рассчитывал, что китаец станет в центре, а пограничников расставит по флангам, но тот, видимо, любил нестандартные решения и стал против левой руки. По команде к началу боя Степан сделал длинный шаг вперёд, резким толчком ноги в грудь, вынес центрального бойца за пределы площадки и присел, пропуская над головой кулак китайца. Разгибаясь, Степан ударил китайца в бок и чуть не отбил руку. Такое впечатление, что по бетонной стене вмазал. Хорошо хоть, что не в полную силу бил. Неожиданно, однако. Мышечный каркас китайца прочностью и твёрдостью не уступал бетону, но сам он был лёгким, и отлетел метра на полтора.

Это дало Степану возможность разделаться со вторым противником. Мощный хук левой послал парня в нокдаун. Теперь можно было сосредоточиться на китайце, который уже кинулся в атаку. Степан встретил его двоечкой по перчаткам не дав сократить дистанцию, и отступил на шаг. Встретил продолжающего атаку китайца толчком ноги в грудь. Не ударом, бить этого "шаолиньца" было бесполезно, а мягким толчком, отбросившим более лёгкого противника почти на метр.

Китаец снова пошёл в атаку, намереваясь осуществить захват, но Степан оперативно ушёл в сторону и резким взмахом ноги подбил его сзади под колени. Теперь оставалось только чуть подправить падение противника, что Степан и проделал, ткнув его перчаткой в подбородок. Не сильно. Нокаутировать китайца Степан не планировал. Вредно это для здоровья. И тот оценил.

Брякнулся он основательно, но легко вскочив на ноги, больше атаковать не стал. Вежливо поклонившись, китаец стянул перчатки и начал разматывать бинты.

Поскольку бой был совсем коротким, вспотеть Степан не успел, но в душ пошёл вместе со всеми.

— Джен, непробиваемость вы в Шаолине нарабатывали? — спросил Степан у китайца.

— Нет. Такой мышечный каркас, как у шаолиньских монахов, очень сильно утяжеляет фигуру и замедляет движения. Танк хорош против другого танка. Он может остановить врага, снести его с дороги, но для более тонких и изящных действий ему не хватает подвижности. У меня тоже имеются мышцы, — китаец напрягся, чтобы прорисовались "кубики" на животе. — Но это не броня.

— Как не броня? Я ведь об вас чуть руку не отбил, — Степан покрутил в воздухе кистью правой руки.

— А вот так! Тут совсем другой принцип задействован.

— Какой?

— Самовнушение. Я представляю себе, что моя кожа обладает твёрдостью камня, но при этом остаётся подвижной. Долго такое состояние не продержать, но на несколько минут меня хватает. А в бою несколько минут — это очень большой срок. Там, обычно, всё решают секунды.

— И долго вы этому учились?

— Всю жизнь.

— Этому можно научить?

— Я могу научить вас входить в состояние самадхи.

— Это я и сам умею.

— Тогда я вам не помощник. Дальше вы должны работать со своим телом самостоятельно. Человеческое тело способно на очень многое. Но не все умеют им управлять. У вас движения очень точные, красивые, внутренние потоки силы сопротивления не испытывают, значит, потенциально вы на это способны. Попробуйте, я думаю, что у вас должно получиться.

Потом они вместе пошли в кафе обедать. Там их отловил Александр. Он целенаправленно искал Степана, чтобы обрадовать:

— Нашли мы твоего лысого, так что можешь вечером домой ехать. Кондратьев Алексей Петрович, 1978 года рождения, без определённого места работы, неженатый. Прописан он в Пскове, но там уже давно не появлялся.

— Повязали?

— Нет, оставили там, где нашли — в отделении отоларингологии Мариинской больницы. Он уже не ходячий, и врачи говорят, что шансов нет. Его туда вчера скорая помощь привезла. Ты всё верно предположил, саркома горла у него. В последней четвёртой стадии. Как ты это определил?

— Подкашливал он очень характерно. Мне уже доводилось слышать такой кашель, его трудно спутать с простудным. Там охрану хоть поставили?

— Зачем? Он совсем плох, врачи говорят, что уже не операбелен. Хорошо если пару дней проживёт. И не расскажет уже ничего, так как говорить больше не может. Там опухоль почти с кулак размером прямо на голосовых связках. Если хочешь, можешь съездить попрощаться. Но не затягивай с этим.

— Я прямо сейчас поеду. В какой он палате?

— В седьмой, если в реанимацию не забрали.

— А лечащий врач кто?

— Герасимов Виктор Александрович.

— Да, последний вопрос, как вы там представлялись?

— ФСБ.

— Логично, мог бы и сам догадаться. Всё, приятного аппетита, я поехал.

Припарковав машину на Литейном проспекте, Степан уверенно зашёл в проходную, махнул перед носом охранника пропуском в банк и, миновав вертушку, вышел во внутренний двор. Нужное ему отделение располагалось в главном корпусе. Там в ординаторской он нашёл лечащего врача.

— Вы Герасимов?

— Я.

— Виктор Александрович, наши сегодня у вас уже были, но у меня появилось несколько дополнительных вопросов. Где мы можем поговорить?

— Пойдёмте в мой кабинет.

— Что вы можете сказать о состоянии Кондратьева и характере его заболевания? — спросил Степан.

— Состояние тяжёлое, близкое к критическому. У него четвёртая стадия саркомы гортани, сожжена большая часть слизистой, метастазы в лёгких и печени.

— Это операбельно?

— Такая операция стоит больших денег. Медицинская страховка, которой, кстати, у Кондратьева нет, её не покрывает. Но даже если бы это всё имелось, операция всё равно была бы бессмысленна, так как у него скоро откажет печень.

— И ничего нельзя сделать?

— Боюсь, что ничего. Слишком поздно его к нам доставили.

— Говорить он может?

— Иногда пытается. Но ничего не понятно.

— Я хочу его увидеть и попробовать поговорить с ним.

— Пойдёмте, я вас провожу. Если он не спит, можете попробовать поговорить. Но не долго. Он очень слаб.

Лысого Степан узнал с трудом. Когда-то красное лицо пожелтело и осунулось, нос задрался, щёки ввалились. Белки глаз тоже пожелтели. Кондратьев не спал. И Степана узнал сразу. Испугался. Даже попытался отодвинуться.

— Оставьте нас одних, — попросил Степан врача, придвигая к кровати стул. — Я к вам потом загляну.

— Ну, здравствуй Алексей, — сказал Степан, когда за врачом закрылась дверь. — Вижу, что узнал, не бойся, не трону я тебя, сам скоро помрёшь. Говорить совсем не можешь?

Кондратьев кивнул головой.

— Писать сможешь?

Ещё один кивок. Степан достал из кармана блокнот и авторучку. Блокнот пододвинул к Кондратьеву, а ручку вставил ему между пальцев.

— Пиши.

— Что со мной? — накарябал Кондратьев в блокноте. — Почему?

— Злокачественная опухоль в горле и метастазы по всему телу. Последствия радиационного поражения. Ты там, у чертей, радиоактивной пыли наглотался.

— А я на солнце грешил, — написал Кондратьев. — Ты пограничник?

— Да.

— Извини, я не знал, думал конкурент.

— А конкурентов можно убивать?

— У нас жестокий бизнес. С чужими никто не церемонится.

— Это первый портал, куда ты ходил?

— Третий. Я уже больше года в этом бизнесе. Пограничников никогда не трогал.

— У тебя есть кто-нибудь, кому сообщить?

— Есть. Дочь. Сообщать не надо. Она с отчимом живёт. У неё его фамилия. Мать умерла. Передать деньги сможешь?

— Смогу, пиши адрес. Сколько хоть лет дочери?

— Шестнадцать.

— Что сказать?

— Просто скажи, что отец передал. С оказией.

— Сделаю. А деньги-то где?

— Ключ под подушкой.

Степан засунул руку под подушку и нашарил ключ.

— А дверь где?

— В моей квартире, в Пскове. Шкаф отодвинь, там тайник. Всё забирай, только деньги отдай дочери.

— Не бойся, отдам. Что про тебя сказать?

— Скажи, что завербовался к Вагнеру. В Сирию.

— Хорошо, скажу.

— Всё, устал, спать буду.

Ручка выпала из руки Кондратьева, голова откинулась на подушку. Дышал он тяжело, с присвистом. Подобрав ручку, Степан сунул блокнот в карман и вышел из палаты.

Врач поджидал его в коридоре.

— Смогли поговорить?

— Да.

— У него есть кто-нибудь, кому сообщить о смерти?

— Никого у него нет. Один как перст. Умрёт — сообщите в полицию.

— А где он так? Это ведь радиация?

— Этого, Виктор Александрович, вам знать не требуется. Это закрытая информация. Нет у нас в городе никакой радиации. Вы меня поняли?

— Понял, но если я прав, вы хоть кивните.

Степан кивнул. И посмотрел на врача. Выразительно.

Вернувшись на заставу, он нашёл у себя в двери свёрнутую вчетверо записку: "Стёпа, я поехала домой. Приезжай в субботу вечером, буду ждать. Целую. Твоя Ольга."

Субботний день для Степана тянулся невыносимо долго. Лекции по психологии и биологии гуманоидов, тренировка в спортзале, самостоятельная работа с рекомендованной литературой. На следующей неделе у него был запланирован зачёт по истории Погранслужбы, и к нему следовало подготовиться. Очень ему не хотелось краснеть перед профессором. Но всё должно иметь меру, поэтому ровно в восемнадцать ноль-ноль Степан аккуратно закрыл учебник и целенаправленно двинулся к выходу. И он оказался не одинок в своём устремлении — у лифта собралась очередь.

Солнце ещё не зашло, но небо настолько плотно затянуло тучами, что создавалось ощущение позднего вечера. Накрапывал мелкий противный дождь. В общем, ничего из ряда вон выбивающегося — нормальная для конца сентября Санкт-Петербургская погода.

Немного прогрев двигатель, и включив ближний свет фар, Степан выехал со стоянки. Машин на улицах было много, но в пробки они пока не сбивались — выходной всё-таки. Степан очень не любил медленную езду в потоке — постоянно приходилось переходить с третьей передачи на вторую. А тут ещё некоторые придурки начинают перед самым капотом перестраиваться в соседний ряд, чтобы спустя полминуты полезть обратно. Ну, выиграет такой торопыжка минуту-другую. Это что-то решит для него принципиально? Вряд ли. А настроение нескольким десяткам водителей испортит. Да ещё и дополнительно притормозит и без того медленное движение потока. И не объяснишь ему ничего. Просто не поймёт. Нечем ему. Понималка не выросла. Или в школе напрочь атрофировалась. Раньше школьный класс часто выступал как единое целое, а сейчас является аморфным скоплением мелких группировок и одиночек. Каждый сам за себя.

Вспомнилась лекция по психологии инопланетян. У нас ведь всё то же самое творится. В обществе, где развит коллективизм, само собой подразумевается не забывать о других и думать, как отразятся на них твои действия. А индивидуалист делает так, как ему саму удобно, без оглядки на окружающих. Количество индивидуалистов растёт, и движение общества вперёд замедляется точно так же, как сейчас уменьшается скорость транспортного потока.

До дома Ольги он добрался почти к семи вечера. Перед тем как подниматься, заглянул в цветочный киоск за букетом — приходить в гости с пустыми руками Степан считал неэтичным. И не только он. Ещё в бригаде одного "товарища" кратко характеризовали следующим образом: "Он в гости приходит без бутылки, а на день рождения без подарка". Долго, кстати, этот тип в бригаде не задержался. Не любят таких личностей в спецназе.

Сейчас был другой случай. Вместо бутылки требовались цветы. Но какие? Гвоздики хороши на похоронах. Розы — слишком шаблонно и избито. Хризантемы? Вон те, крупные шары очень даже ничего, но слишком банально получится. А если лилии? То, что надо! Степан попросил сложить ему букет из семи лилий, скомпоновав белые с розовыми.

В этот раз он снова игнорировал лифт, но поднимался не торопясь, перешагивая только через одну ступеньку. Позвонил в дверь. Ольга открыла сразу, как будто ждала в прихожей. С восхищением приняла букет, подтолкнула ногой тапочки и побежала ставить цветы в вазу.

Сняв куртку и переобувшись, Степан помыл руки в ванной и зашёл в комнату. Ольга уже управилась с цветами, водрузив вазу в центр стола.

— Подожди немножко, я сейчас ужин подогрею.

— Ужин подождёт, — уверенно заявил Степан, мягко подталкивая девушку к кровати, являющейся очень дальней родственницей той, что стояла в его номере в гостинице. Узкая, пожалуй, даже не полуторка, на четырёх тонких ножках.

Подхватив Ольгу на руки, Степан завалился на кровать спиной вперёд. Что-то хрустнуло, и влюблённые скатились на пол — у кровати подломилась ножка.

— Сейчас, я книги подложу! — Ольга рванулась к полкам и сгребла в охапку стопку книг, не обращая внимания на обложки. — Приподними кровать!

Степан поднял хлипкую конструкцию одной рукой, и подождал, пока Ольга выложит стопку нужной толщины. Чтобы не опростоволоситься вторично, сел на кровать и немножко поёрзал — вроде держит. Слегка подпрыгнул. У кровати сломалась вторая ножка. Ольга хохотала, держась рукой за стену, чтобы не упасть.

— Ладно, куплю тебе новую кровать. Завтра. Прочную, длиннее и шире. А сейчас поступим вот так, — заявил Степан, отламывая две оставшиеся ножки. — Зато теперь падать будет не высоко!

Ужинать они сели уже после полуночи.

— Слушай, — обратился Степан к Ольге, отодвигая пустую тарелку. — А зачем тебе новая кровать? Давай сразу квартиру купим. И кровать уже туда поставим. А ты пока у меня поживёшь. Мой диван точно двоих выдержит.

— А я уже присмотрела. Позвонила вчера в агентство, объяснила наши требования, и они нашли отличный вариант. Улица Пестеля, второй этаж, окна во двор. Двор там большой, есть куда машины поставить. Давай прямо завтра с утра и посмотрим. Они по воскресеньям работают.

— Сегодня — уточнил Степан.

— Что сегодня?

— Сегодня утром. Уже час ночи. Давай я помогу тебе помыть посуду, и баиньки.

Утром Ольга созвонилась с продавцами и повезла Степана смотреть квартиру. На своей машине. Квартира им обоим понравилась. Просторная, светлая. Стены в метр толщиной. Спальня, кабинет, большая зала, раздельный санузел, кухня пятнадцать метров. Здание XIX века после капремонта. Войну простояло, блокаду и ещё сто лет простоит.

Ремонт, разумеется, требовался, но это их не пугало. За квартиру просили одиннадцать миллионов рублей, но Степан сбил цену до десяти, мотивируя это необходимостью ремонта и тем, что готов их заплатить прямо сегодня. Ударили по рукам. Продавец поехал готовить договор, а Степан с Ольгой за деньгами.