Просто... повезло!

Даже Фламель, его учитель и, что уж греха таить, покровитель, лишь написал пропитанное изощренной издевкой письмо на архаичном французском, и магу пришлось долго продираться сквозь давно устаревшие выражения и идиомы, чувствуя себя осмеянным взрослыми малышом.

А ведь если бы удалось попасть в ситтин...

Маг аж прищурился от перспектив.

Светлые сидхе могли бы стать его союзниками. О, он знает, что можно предложить бессмертным существам — вера. Давно уже ослабли тщательно выпестованные сидхе религии, давно уже друиды не приносят жертв в священных рощах, и слишком давно по земле Туманного Альбиона не ступала нога чистокровного сидхе.

Он может вернуть тем, кого считали богами, веру людей... И посадить этим на длинный и необычайно крепкий поводок. Ведь вера не просто придает сил тому, кому молятся, это веревка с двумя концами: небожитель крепнет, но и его почитатели привязывают покровителя к земному плану. И чем сильнее вера, тем крепче поводок.

И если его оборвать...

Разрыв принесет ужасающие по своим последствиям результаты.

Достаточно вспомнить Грецию. Не эту, нынешнюю, превратившуюся в музей и живописные руины, а ту, старую, которая диктовала свою волю практически половине, а то и больше, цивилизованного мира. Там сидхе ходили толпами. Плодились, как кролики. Размножались. И вера людей в живущих рядом с ними, вот буквально за следующим поворотом, под тем камнем, на той горе, в том вот ручье божествам... Она была мощной и полноводной, как океан.

Сидхе Греции были сильны, могущественны, а еще дико ревнивы, и когда до них дошло, что девяносто процентов веры людей подпитываются верой в их потомков от смертных... О, это был шок.

Делиться никто никогда не хочет, властью — тем более. Небожители решили проблему радикально — Троя. К стенам этой развалюхи, построенной с участием сидхе, притянули всех потомков бессмертных. Всех, кто мог ходить, бегать, ползать, и вообще хоть как-то шевелиться. Клятва, данная героями, не дала им возможности отмежеваться от участия в дурно пахнущем мероприятии, и растянувшееся на годы противостояние, идущее с переменным успехом, выкосило всех, кто имел в своих жилах хоть каплю ихора.

Это был самый натуральный геноцид. Локальный, но от этого не менее ужасающий.

Поначалу сидхе даже возрадовались, что за чуть более, чем десяток лет, выкосили всех конкурентов, вот только потом наступило протрезвление от эйфории, но было поздно. Народ перестал верить в непонятно кого, живущего хрен знает где, в тех, кого нельзя пощупать руками, от кого не остается зримых следов их существования.

И могущество вытекло сквозь пальцы, как вода, постепенно и неумолимо, закрыв планы, в которых обитали совершившие фатальную ошибку божества. О, они трепыхались долго, но в конце концов потеряли возможность посещать эту бренную землю, полностью привязанные к своим мирам.

Теперь до них не дозваться. Олимп пуст, и стал просто горой, по которой шастают любители древностей.

А вот в Зеленом Эрине до сих пор есть ситтины. До сих пор можно наткнуться на сидхе и их слуг, до сих пор встречаются их потомки — вон, ходит один по Хогвартсу, и его можно даже пощупать. Ходит, сияет, источает власть каждой клеткой своей кожи, тварь такая!

Альбус зло сжал кулаки, но смог самую малость успокоиться. Личное могущество всегда было больным местом. Ему с детства хотелось большего, но полученное от природы и не самых умных родителей не давало развернуться так, как хотелось. Альбус не унывал, рыл, копал, искал и находил ответы на животрепещущий вопрос: как стать сильнее?

Он делал все, и даже больше, платил сам, но зачастую подставлял других, пока не смог приблизиться к своей мечте вплотную. Он даже нашел прекрасного кандидата в козлы отпущения (еще одного, вообще-то), но мальчишку перехватили.

А потом в школу приперся этот слишком умный наглец, и у Альбуса от одного взгляда померкло в глазах.

Да, он силен... Но потомок сидхе все равно сильнее. Даже сейчас, будучи подростком, он уже превосходит все потуги Альбуса, а что будет дальше?

И можно только смотреть, строить планы, регулярно разваливающиеся, как карточные домики, и хотеть, хотеть, хотеть стать таким же.

Совершенным.

Альбус спать не мог, все представлял, как в крови плещется дурная сила, как одним движением брови, шевелением пальца, посланием мысли активизируются чары, недоступные ни тогда, ни сейчас, со всей его украденной мощью, как вокруг него кипит магия — словно океан над извергающимся вулканом. И восхищенные обыватели воздают хвалу, превозносят, снимают с себя последнее, отдавая ему, восхищаются мудростью...

Это было настолько прекрасно, что пару раз маг даже рыдал от отчаяния, что это всего-лишь грезы.

Проваленный шанс попасть на бал тоже не добавил радости. Да, он мог быть отвергнут вместе с предложением вернуть на Острова веру в Благих и Неблагих сидхе, но это не значит, что Альбус не составил запасной план. Ведь в ситтинах обитают не только сидхе, да и те, что есть, не все запредельно сильны. Есть же и слабаки, и середнячки... И дети.

Всегда есть шанс заполучить желаемое!

Но для этого надо завести знакомство с сидхе, а Нимхейн со своими телохранительницами его в упор не замечает. А если замечает, то брезгливо отворачивается. Наладить отношения не представляется возможным, добровольно или нет — без разницы.

А кредиторы требуют погашения долгов, покровители все, как один, крутят пальцы у виска, наглец Мракс передвигается только в группах, не поймать, и вообще все просто плохо.

Но он найдет выход.

Вернее... Уже нашел.

Пусть этот вариант стоит дорого, так что? Цена Альбуса не пугала. Платить-то все равно не ему, уж он об этом позаботится. Хуже другое. Пропал прекрасный шанс попасть в Холмы с проводником.

Впрочем, этот вариант тоже очень даже ничего.

— Что скажете, мистер Дамблдор? — низкий голос посетителя пробирал до костей, заставляя их вибрировать. Альбус мило улыбнулся, оценивающе глядя из-за бликующих стекол очков. Громадный. Просто громадный. Маг не мог подобрать какое-то другое сравнение. Очень высокий, за семь футов рост. Широченные плечи. Плиты и валуны мышц. Грубые, но не уродливые черты лица, однако в то же время ощущается какая-то подспудная неправильность. Цепкие глаза непонятного цвета. Копна волос по плечи, больше напоминающих лошадиную гриву.

И странное чувство, от которого стынет сердце, а желудок сжимается. Его гость опасен.

— Согласен.

Упустить такую возможность — преступление. И риск того стоит. В конце концов, платить все равно будут другие.

На словно каменном, грубом лице гостя ничего не отразилось. Он кивнул, встал — словно башня — и неторопливо, странной стелющейся походкой, совершенно неслышной, пошел в сторону выхода за гостеприимно указывающим путь Альбусом, который не видел, как с кисти руки его гостя упала на пол длинная черная капля. Она растеклась, заполнив собой щелочку между плотно подогнанными дощечками паркета, затаившись, словно змея в траве.

Дверь захлопнулась, довольный маг, мырлыкая под нос фривольную песенку, вернулся в кабинет, не зная, что наступил на тут же прилипшую к подошве каплю, просочившуюся внутрь сквозь толстую кожу. Маг даже не замедлил движения, только заморгал, когда на глаза неожиданно навернулись слезы, и все.

Альбус сел, достал документы, и принялся планировать. Их совместный с Геллертом план пора приводить в исполнение. Нужно встретиться, лицом к лицу — переписка слишком опасна, а на сквозные зеркала или каминную связь полагаться тоже опрометчиво.

Да и пора уже. И так слишком много времени ушло впустую: маглов удалось объединить под властью их марионетки, а война это всегда возможности для пытливого ума. Можно будет расплатиться с учителем и еще парой кредиторов. А также и себе в копилочку под шумок положить.

Правда, придется некоторые пункты подкорректировать...

Маг писал, не зная, что в его глазах только что зажглась и погасла первая искорка безумия.

* * *

Возвращение в школу прошло буднично. Недовольный бездействием Альбуса Нимхейн едва не сплюнул при виде встретившегося в коридоре мага, но спокойно прошёл мимо. Однако что-то его словно царапнуло.

Ова и Офа тоже проводили вальяжно шествующего Дамблдора полными подозрений глазами, переглянулись и пожали плечами. Предъявить человеку было нечего, а то, что не нравится... К делу не пришьешь, цинично хмыкнул про себя Нимхейн. Но отметку в памяти сделал: все, что касается Альбуса, парень воспринимал крайне серьезно, считая, что лучше перебдеть, чем из-за своего снобизма лишиться всего.

Сестры за спиной молчали, их хмурую сосредоточенность и напряжение Нимхейн ощущал кожей.

— Что-то не так?

— Не знаем, господин, — задумчиво протянула Ова, — но было что-то...

— Знакомое, — уверенно добавила Офа. — Самую малость.

— Опасно, — хором выдохнули вердикт сидхе. — Мы проследим.

Следующие месяцы пролетели быстро. Нимхейн с Темучином дрессировали друг друга, совместно воспитывали Мортимера, учились, и ждали, когда весь этот учебный кошмар закончится. Нуада с Нуалой в жизнь сына не лезли, по крайней мере не делали этого слишком явно, им и своих забот хватало: обострилась холодная война с еще одним домом Темных, перейдя в горячее противостояние, на границах владений несколько раз видели порождения Хаоса, да и демоны как-то слишком тихо себя вели.

Даркеварр не слишком волновался за родителей — столько тысяч лет без него прожили, и еще столько же и с ним проживут — ему хватало наблюдений за Альбусом и новостей из обычного мира, того, что знать не знает о постепенно назревающей в магическом обществе конфронтации.

Магическая Германия все больше бурлила. Совершенно неожиданно начали пользоваться популярностью какие-то дикие идеи насчет чистокровности и того, что все маглорожденные и полукровки — существа второго, а то и третьего сорта. Настроения масс менялись как-то слишком резво и куда-то не в ту сторону, заставляя мучительно раздумывать над тем, что предпринять. Да и стоит ли предпринимать что-то вообще.

Нимхейн давно решил, что встревать не будет, но сейчас аж зудело куда-то нестись и насаждать всеобщее благо. Причем методами совсем негуманными. Неожиданно начались сны.

Душные. Кровавые. Полные убийств, насилия, пыток и расчлененки. Страшно не было — в бытность демоном он и такое творил, и ему понравилось — скорее одолевал вопрос: к чему бы это?

Причем, кого именно он убивает, виделось во снах плоховато. Гуманоидные фигуры, уже хорошо, но вот кто? Каждую ночь Нимхейн во сне кого-то рвал руками, рубил в капусту мечом, стругал кинжалами, душил шипастыми цепями, подвешивая трупы на дереве — здоровенном кряжистом дубе со светящимися золотом желудями. Развешанные гирлянды из кишок, голов и просто ободранных тел только добавляли антуражу сюрреалистичности и какой-то романтичности.

Последнее и вовсе ставило в тупик.

Сестры, которым Нимхейн после коротких раздумий вывалил свои впечатления от сновидений, только переглянулись. Посовещавшись, пришли к выводу, что дело житейское: совершеннолетие. Одно из. Их, вообще-то была дюжина, и каждое являлось определенной вехой, вот как это.

— Это явно указание на активирующиеся дары, — авторитетно заявила Ова, поддержанная одобрительно кивающей сестрой. — но вот какими именно они будут? Вариантов много.

— Поживем-увидим, — индифферентно пожал плечами Нимхейн под внимательным взглядом Мортимера, явно мечтающего заполучить что-то убойное и в свое распоряжение. Приближался конец учебного года, погода становилась все лучше, кровавые сны расцветали подробностями, и вылезалось из-под одеяла теперь с трудом.

Правда и днем тоже было весело: Альбус.

Маг не чудил, но Нимхейн отметил некоторые изменения в поведении. Дамблдор начал все сильнее проявлять себя как строгий, сильный и умный маг, который все знает, всем поможет, и всюду лезет с советом. Доброжелательным.

Может Даркеварр и был пристрастным, но маг его просто выводил из себя, и чем дальше, тем больше. А еще парня преследовал запах. Тонкий, еле уловимый, он сводил с ума. Хотелось рвать и метать, только непонятно кого и что.

Окончание учебного года и начало каникул воспринялись, как манна небесная. Нимхейн молниеносно собрался, и едва не за шкирку потащил весь свой зоопарк домой, под защиту стен. Казалось, что оставаться нельзя, надо срочно уходить. Иначе он просто сорвется.

Дома немного полегчало, на волне позитива Нимхейн даже решился на акт невиданной щедрости: через гоблинов передал Гриндевальду анонимку с предупреждением о том, что нехорошая бяка Дамблдор хочет сжить его со свету, предварительно обчистив карманы.

Никаких особых доказательств в письме не было, просто издевательское сочувствие в адрес лопуха-мага, пригревшего змеищу на груди, и неприкрытое злорадство о того, что у Альбуса, ясен пень, все получится.

В том, что Геллерт письмецо получил, Нимхейн уверился, когда увидел случайно на аллее во время похода по магазинам чрезвычайно недовольного Дамблдора. Маг явно был хмур, раздражен, а новости из Германии шли просто чудные: лидер движения за чистоту происхождения начал злобствовать и зверствовать на ровном месте и без какой-то явно выраженной причины.

Похихикав, Даркеварр решил — гулять, так гулять — и подкинул в дипломатическую почту еще одну анонимочку. Теперь образчик эпистолярного жанра поехал прямиком к императору Георгию. Удивляясь самому себе, Нимхейн решил было еще кого-то осчастливить, но потом плюнул на это дело, и выбросил альтруистические настроения из головы.

Мир жаждал войны.

Нимхейн чувствовал это всем своим существом, и пытаться ее предотвратить было попросту бессмысленно. Не будет одной причины — найдется другая, люди хотели решить свои проблемы, а этот способ является одним из самых выгодных. Не для всех, но когда это верхушку волновали проблемы низов? Особенно в сравнении с наполнением личного кошелька?

Он предупредил — и хватит.

Пусть люди сами решают свои проблемы. А маги — свои: волхвам он тоже отправил намек на ближайшее будущее все той же дипломатической почтой. Дешево и сердито, как говорится.

Сделав гадость и хорошее дело, Нимхейн выкинул все лишнее из головы, сосредоточившись на своих проблемах. Сны, полные крови, теперь приходили каждую ночь: завораживающие, полные насилия и магии. С каждым разом он видел все больше и больше деталей.

Огромный кряжистый дуб с сияющими в кроне золотыми желудями, покачивающимися среди крупных резных листьев. Жертвы — сильные и мощные воины: ни разу Нимхейн не увидел детей или женщин. Они висели на цепях, покачиваясь, словно все те же желуди — со множеством тщательно и не торопясь нанесенных ран на телах, или ободранные, как туши в мясном цеху. Черепа громоздились курганами среди темных корней; изображали люстры, подвешенные на ветвях. Кровь стекала по стволу, расплывалась лужами, впитывалась в покрывающуюся стремительно прорастающей травой сухую землю, на глазах становящуюся плодородной. Звенели мечи, тонко позвякивали кинжалы.