Спасти Ссср ч3

— И когда же русские так поумнели? — спросил Вильсон

— Я недавно слышу о таком. Но это явно новая политика, и политика связанная с изменением требований в Москве. У меня агенты в Кабуле, они присутствуют на совещаниях и подтверждают, что многое меняется.

...

— А что касается моджахедов, многие афганцы уважают их за то, что они ведут Священную войну — джихад. Но не все. Остальные смотрят, сколько денег можно с них получить. Моджахеды нанимают носильщиков, покупают продукты — все это делается строго за деньги. В местных отрядах люди получают жалование, больше чем денежное довольствие в армии. Но их нельзя назвать национальной армией, сражающейся за освобождение страны, сэр, это и близко не так. Меньшая часть — религиозные фанатики, но большинство интересуют только деньги. Если русские будут давать больше денег — они перейдут на сторону русских, но так — они были бы счастливы, получая деньги и помощь и от нас и от русских. Некоторые так и делают, как получается.

Вильсон выдохнул

— На брифингах об этом не говорят

— Да, сэр.

— А кто такой Хекматияр?

— Хекматияр религиозный фанатик, сэр, но большая часть его людей с ним только из-за денег, как здесь так и там. Как только станет понятно, что деньги находятся в руках других людей — они перебегут туда.

— Моджаддеди?

— Религиозный деятель и заодно крупный феодал, и потомок феодалов. В отличие от Хекматияра вполне примиримый. Если, к примеру, его пригласят в переходное правительство даже с участием коммунистов, и заодно найдут способ, как вернуть хотя бы часть потерянной собственности — он может пойти.

— Гейлани?

— Религиозный деятель и тоже феодал. Тоже может примириться

— В чем их отличие от Хекматияра?

— В том, что они — наследственные владыки и представляют собой вполне традиционный для Афганистана ислам. Хекматияр — это человек связанный с братьями — мусульманами, он исламский революционер, у него нет, и никогда не было никаких степеней в фикхе

* * *

, он не имеет права выносить какие либо суждения в отличие от Моджаддеди или Гейлани. Моджаддеди — приближенный бывшего короля Захир-шаха, Гейлани — пир ордена. Они и в мирное время будут пользоваться уважением и найдут чем заняться. Хекматияр станет никем

* * *

*. К тому же он и до войны участвовал в деятельности студенческих ячеек братьев — мусульман, которые не признавали традиционное духовенство страны и подбивали верующих к бунту. Это помнят и еще не раз ему припомнят. Хекматияр вынужден был бежать из Кабула еще до того как там случилась Апрельская революция — и если там скажем, восстановится монархия или просто будет какое-то коалиционное правительство — Хекматияр по-прежнему будет не нужен.

— А кто еще такой как Хекматияр?

— Халес. Он откололся от Хекматияра и ведет боевые действия в рамках одной провинции — Нангархар, но там у него большинство. У него есть исламское образование, степень в фикхе — но он низкого происхождения и крайне консервативен. Ни на какие договоренности он не пойдет.

— Как к нему относится правительство Пакистана?

— Плохо, сэр.

...

— После того как уль-Хак раздавил восстание племен африди и шинвари — отношения со всеми пуштунами крайне напряженные. Пакистанская разведка подозревает Халеса в том, что тот готовит антиправительственный бунт, тем более что Нангархар граничит с Пакистаном. Это и в самом деле может быть правдой.

— А мы как то можем этому помешать?

Диккенс рассмеялся

— Никак, сэр, это племенные дела. Мы только их разозлим, даже если просто заговорим об этом. В это нельзя соваться.

Послом в Пакистане был Дин Р. Хинтон, ветеран Второй мировой и карьерный дипломат, это было то ли шестое, то ли седьмое место его службы. Но он собирал чемоданы и готовился отбыть в Вашингтон, а новый посол еще не прибыл...

— ... что происходит? — посол протянул конгрессмену собственноручно приготовленный коктейль — происходит примерно то, что и всегда. Местные играют в свои игры.

— Они на нашей стороне или нет?

— У Соединенных штатов Америки нет настоящих союзников здесь — сказал посол, отпивая из своего бокала — нас спасает только то, что коммунисты еще хуже. У них с одной стороны почти коммунистическая Индия, с другой стороны — коммунистический Афганистан, армию которого, если считать вместе с народным ополчением, милицией и ХАД — русские довели до полумиллиона человек. И там и там есть территориальные претензии. С Индией конфликт из-за Кашмира, Афганистан никогда не смирится с тем, что Зона Племен принадлежит не ему. Пакистанская армия ведет себя, так как будто они хозяева страны — и во многом так оно и есть. Но крестьяне — ненавидят военных и феодалов и могут в любой момент восстать, чтобы свергнуть их. В конце семидесятых — Пакистан чуть было не пошел по левому пути. Если упустить ситуацию — тут будет вторая Куба. Пакистанские офицеры вынуждены идти с нами — но они не любят нас и предадут, как только найдут иной источник денег и техники

. Возможно, это будет Саудовская Аравия.

— Почему они не могут быть нам верны?

— Потому что мы неверные — сказал посол — мы сами выстрелили себе в ногу. Саудовский король дает деньги на беженцев только при условии, что в каждом лагере беженцев открывается мечеть и медресе. Там преподают саудовские преподаватели, они преподают весьма своеобразный вариант ислама, называемый ваххабизм. Ваххабиты призывают к священной войне против неверных. Любых неверных, и нас в том числе. Пакистанские офицеры — инструкторы в лагерях тоже ходят в эти мечети и медресе и слушают тамошних проповедников. Они говорят, что когда они говорят "неверные" они имеют в виду коммунистов — но неверные есть неверные. Еще неизвестно, чем все это закончится. А насчет генералов — сюда полюбили ездить саудовские шейхи на соколиную охоту, как будто нет других мест для этого. Вместе с ними приезжает и принц Турки аль-Фейсал, шеф общей разведки Саудовской Аравии. Они привозят с собой деньги, машины, палатки — все что нужно. После того как охота состоялась — все это дарится президенту и местным генералам.

— Черт возьми, я выбил им миллиард долларов! — не выдержал конгрессмен

— Да, но машины идут им лично. Как и деньги шейхов.

— Для чего это делают шейхи? Они же зависят от нас.

— Да, но они помнят, как мы ушли из Вьетнама. И примеряют это на себя. Король Фахд хорошо понимает, что его подданные — не воины, несмотря на всё то вооружение, которое он им купил. У него рядом две страны, которые могут посягнуть на его нефтяные поля — это Ирак Саддама Хусейна и Иран аятоллы Хомейни. Сейчас они воюют между собой — но рано или поздно война кончится и надо будет думать что дальше. Хусейн, судя по всему бандит, аятолла — настоящий фанатик и психопат. Ему нужна заемная армия, прежде всего — опытные, подготовленные на западной технике специалисты и офицерские кадры. Нигде кроме как в Пакистане он их взять не может, кроме того во времена Британской Индии офицеры отсюда традиционно несли службу в колониях. Ничего нового. Потому он прикармливает их и пытается обратить в свой вариант веры.

— Ваххабизм

— Именно.

— Но у него есть договор с нами!

— Да, есть. Но он вряд ли нам доверяет. Во-первых — он думает, что если мы придем — то уже не уйдем и будем диктовать цены на нефть, какие нам нужны. А арабы уже распробовали вкус шальных денег. Во-вторых — мы неверные. В Саудовской Аравии американские нефтедобытчики и инженеры живут в отдельных городах, местные с ними не контактируют. Но если в страну войдет двести тысяч американских солдат — разместить их отдельно, в закрытых городах не получится, а солдаты, и американские в том числе — не отличаются изяществом манер. И тогда никто не может предсказать что будет. Возможно даже религиозное восстание против нас.

— Зачем же тогда ему договор с нами?

— Против единственной цели — против Советов. В любом ином случае король Фахд предпочтет обходиться без нас. И он уже готовит почву на будущее.

— Что вы имеете в виду?

— Лагеря беженцев. Тут ведь не только офицеры. Только Саудовской Аравии надо до трех миллионов человек прислуги и на всякие грязные работы. Сейчас они ввозят филиппинцев, но готовая прислуга — вот она. Вы не представляете себе, что происходит с этими людьми, как с ними обращаются местные работодатели. Римские рабы жили лучше, чем они. Многие работают на плантациях за кусок хлеба и миску похлебки. Женщины попадают в настоящее рабство, работают в доме как прислуга, ну и все остальное...

Конгрессмен помолчал. Потом спросил

— Эти люди сражаются за свободу с самым страшным злом, какое только существует на свете — со злом коммунизма. Как же такое стало возможным?

— Сэр, здесь нет своего Джорджа Вашингтона. Томаса Джефферсона тоже нет и видимо, еще долго не будет. Это моя седьмая страна, сэр, причем все — развивающиеся. И я кое-что понял...

— Что же?

— Мы приходим к ним сюда с самыми добрыми намерениями, но мы всегда допускаем одну и ту же ошибку. Мы думаем, что у этих людей нет свободы и демократии потому что их гнетет жестокий диктатор, и стоит только сбросить путы диктатуры, как эти люди пойдут по нашему пути, и станут лучшими нашими друзьями и соратниками в борьбе с несвободой. Но это не так сэр. Здесь есть диктатура, потому что это многих устраивает. А свободы здесь нет, потому что она мало кому нужна. Они привыкли подчиняться — Аллаху, генералу, совершившему переворот и нацепившему маршальский мундир, пожизненному президенту. И такого же подчинения они ждут от того кто ниже их. Офицеры обращаются с солдатами, солдаты обращаются с гражданскими, феодалы обращаются с крестьянами, пакистанцы обращаются с беженцами точно так же, как с ними обращается правительство. Рабы хотят не свободы. Рабы хотят сами стать рабовладельцами

.

— И что же делать?

— Не знаю, сэр. Возможно, программы образования, обмена студентами, какие мы продвигаем, когда-то что-то дадут. Но нескоро. Что касается беженцев — ставить надо на тех, кто выехал в ФРГ, в США, во Францию. На тех, что остаются здесь — надежды нет никакой.

На следующий день — конгрессмена повезли с визитом в один из лагерей беженцев.

Лагерь беженцев располагался на тощей, каменистой почве, никогда не знавшей ни плуга ни семян, и представлял собой скопище армейских палаток, каждая из которых обнесена невысокой, в два — три фута стенкой из камней чтобы было немного теплее и сохранить временное жилище от дующих здесь жестоких ветров. Неподалеку было стрельбище и кладбище, выделявшееся высокими пиками с привязанными зелеными лоскутами. Большая часть могил была символическими, павшие оставались на земле Афганистана, а здесь эти пики были свидетельством обязательства совершить месть. Когда месть была совершена — пики снимали...

На стрельбище учились стрелять из автомата Калашникова, пулемета, гранатомета РПГ, безоткатного орудия Б-10 и винтовки БУР. Последние были новенькими — они до сих пор производились в бывшем Королевском оружейном арсенале в Ишрапуре. Зная о пристрастиях конгрессмена, ему предложили пострелять из автомата и крупнокалиберного пулемета ДШК. .Конгрессмен выпустил несколько очередей.

Потом к нему подвели совсем молоденького моджахеда, почти мальчишку, закутанного в традиционный шарф.

— Это Саид, наш новенький, он пришел из Джелалабада пешком. Он зарезал брата — коммуниста и вынужден был бежать.

Конгрессмен стоял и смотрел на подростка

— Как твое имя

— Саид.

— Ты будешь сражаться?

— Да, пока не будет победы или пока я не погибну

— За что ты будешь сражаться?

— За шариат Аллаха...

...

— А еще за родной Афганистан

— Эфенди — сказал полевой командир, который тут был главным — почему бы вам не посмотреть на нашу кухню и запас продуктов. Прошлым годом все продукты вымокли, но сейчас мы стали умнее и этого не допустим...

После того, как колонна джипов и пикапов выехала со стрельбища, к Саиду подошел бородатый моджахед постарше и дал ему подзатыльник. Он был инструктором, один из тех кто между собой говорили по-арабски и те кто знал пашту или урду — их не понимали.

— Идиот! Тебя как учили говорить?! За родину и свободу! А ты что сказал?

— Но разве ложь не оскверняет язык идущего по пути Аллаха?

— Неверным собакам можно лгать как угодно, это не запрещено шариатом. Сказано, что правоверный может даже публично отречься от своей религии, если в душе он продолжает верить в Аллаха и если это ради религии. Когда мы разберемся с коммунистическими безбожниками и жидами, попирающими землю святой Палестины — настанет день, когда и американские безбожники узнают что такое гнев Аллаха. А пока — шариат не запрещает брать у одних безбожников помощь для того чтобы обращать ее против других безбожников. Хитрили они и хитрил Аллах, и воистину, Аллах — лучший среди хитрецов!

— Аллаху Акбар.

Нельзя сказать, что в Афганистане воевал только СССР.

К этому времени — СССР удалось создать в Афганистане и довольно неплохую армию (боеспособность частей сильно отличалась, но профессиональные солдаты, такие как десант, отличались высокой боеспособностью) и сильные органы безопасности. Были созданы две курирующие структуры — народную милицию контролировал и обучал Кобальт, а органы госбезопасности — Каскад. К 1985-1986 году был создан и обучен оперативный аппарат, настоящие оперативники появились не только в крупных городах — но и на провинциальном уровне. В центральном аппарате органов афганской милиции и госбезопасности появились люди, которые прошли обучение в настоящих школах МВД и КГБ в СССР. Уже был изучен и обобщен опыт.

Наиболее опытные и нестандартно мыслящие оперативники понимали, что вопрос уже не в идеологии. Долгая война трансформировала общество, породив с обеих сторон конфликта множество мстителей. Простые афганцы научились использовать войну в своих целях — например, нередки были случаи, когда осведомители сообщали о сходке исламского комитета на поле, а то и в доме своего врага — чтобы лишить кровного врага с трудом обработанной делянки, а то и жизни.

Но это можно использовать в обе стороны и манипулируя кровниками и пониманием чести на этой стороне — можно было много чего добиться на той...

Утром — Джелалабад вовсе не похож на прифронтовой город, стайки голубей режут своими крыльями лазурь неба, добродушно перекрикиваются торговцы, выкладывающие товар на рынке, народ выбирается пораньше и спешит по своим делам. Никто и понятия не имеет, что здесь и сегодня — многое решится...

Средних лет мужчина, одетый как афганец — сошел с мотоцикла, тщательно запер его на замок, чтобы не угнали, выругал хозяина мула перегородившего ему дорогу — и отправился на местный филиал кабульского Чикен-стрит. Он не торопился, как и все афганцы, приглядывался к гроздьям кожаных курток и дубленок, к выставленной в ряд аппаратуре. Двухкассетник Шарп, на самом деле собранный в Китае — мечта любого дембеля. Хорошо, что сейчас перестали запрещать и установили норму провоза вещей для демобилизующихся. Жизнь есть жизнь и отнимать у тех кто тут год с лишком рука об руку со смертью гулял права привезти дубленку отцу или магнитофон себе — это подлость. Тем более что с Кабула летают самолеты, которые никто и не думает проверять.