Пока ты веришь

Глава 1

В камере было сыро и душно. От стен несло плесенью, а от бесстыжих размалеванных девиц — дешевыми духами, потом и табаком.

Эбигейл в очередной раз поморщилась и уткнулась носом в рукав.

Угораздило же ее оказаться на улице во время облавы. Теперь попробуй докажи, что ты не с этими, а по своим делам шла.

Да и по каким делам? Не скажешь же, что один вор попросил другому вору записочку снести?

Записку Эби съела. На пустой желудок хорошо пошло. Если оправдаться не выйдет, пусть лучше ее за потаскуху примут, чем все дядькины дела разом навесят. Она ведь никогда ничего — так, письмецо передать или в ломбард что снести. Курта прошлым летом за такое на семь лет упекли. Сказали, пособник, и значит, по всей строгости закона. А со шлюхами, поди, и закон поласковее.

— В первый раз? — спросил кто-то низким прокуренным голосом.

Эби исподлобья поглядела на подсевшую к ней рыжую бабенку, тощую и сухую, что та вяленая вобла. Еще и глазища навыкате — ну точь-в-точь.

— В первый.

Разговор заводить не хотелось, но кто знает, как эта рыбина на молчание отреагирует. Шлюхи — народ пакостный, Эби их в Освине достаточно повидала. Одной еще можно рот заткнуть, а то и послать куда подальше, но когда вместе собираются, лучше не нарываться. А тут их под два десятка набралось.

— Что-то я тебя раньше не видела, — прокашляла рыжая. Взглядом ощупала всю, а платье, судя по жадно блеснувшим глазам, мысленно стянула и на себя примерила.

— Я не местная. Случайно попала.

Слова вырвались сами собой, и Эби поздно поняла, как сглупила: "не местных" освинские красотки на своих улицах не жаловали. Считай, сама "вобле" повод дала, и та его не упустила.

— Ах ты ж, курва, — зашипела тут же. — Случайно, говоришь?

И собиралась уже когтями Эби в лицо вцепиться. А лица жалко. И платье новое — бязевое, зеленое, в мелкую полоску: на ткань полгода откладывала, еще неделю на работу потратила. Не снимут, так порвут точно.

Такой развязки Эби дожидаться не стала. Оттолкнула рыжую, кинулась к решетке и вцепилась в прутья.

— Дяденьки, миленькие, помогите! — заголосила на всю холодную. — Помогите, родименькие!

Потаскухи от нее, как от малахольной, шарахнулись и в дальнем углу сбились. И "вобла" с ними.

— Чего разоралась? — толстый охранник подошел к решетке и сердито махнул на Эби дубинкой.

— Помогите, дяденька, — взмолилась она. Глазки сделала жалобные-жалобные и присела чуть-чуть, чтобы на пузана снизу вверх глядеть. Матушка, земля ей пухом, дольше полминуты такого взгляда не выдерживала.

— Чем помочь-то? — потеплел толстяк. Дубинку за спину убрал.

— Заберите меня отсюда, — заскулила Эби. — Я ж ведь не с ними, дяденька. Я себе по улице шла, а тут налетели, схватили, в фургон затолкали. — Она быстро-быстро захлопала ресницами и понизила голос до шепота: — Они же ведь, сказать страшно, рас-пут-ные! Глядите, как вырядились да разукрасились. Нельзя мне с ними в одном месте, дяденька.

Тюремщик отступил на шаг от решетки и поглядел, словно приценивался. Эби хлюпнула носом и потупилась. Пусть себе смотрит. Может, и не красавица, и помяли ее в сутолоке, но с соседками по камере не сравнить. У тех профессия на лбу крупными буквами написана. И не только на лбу: что сзади, что спереди глянь — не ошибешься. А она не такая. Волосы, чистые, в косу сплетены и шпильками на затылке подобраны. Зубы крепкие, белые. Ногти ровные, без черных полосок грязи, без кричащего лака. Платье опять же приличное.

— Ладно, — сжалился охранник. — В соседней камере посидишь до утра.

— А утром что? — спросила она робко. Выскочила в приоткрывшуюся дверцу и показала "вобле" язык.

— Суд. Там и разберутся, с этими ты или не с этими.

В новой камере, тесной, темной и еще более душной, чем та, в которой остались развеселые девицы, помимо Эби сидела только грязная жирная крыса. Она пряталась в соломе под рваным тюфяком, а когда заскрипел засов, выглянула полюбоваться, кто там пожаловал.

Крыс девушка не боялась — эти твари, как и шлюхи, поодиночке нестрашны — но на всякий случай подобрала подол и забралась на лавку с ногами. Свернулась калачиком, прижалась к стене и задремала, игнорируя и недовольное урчание желудка, за весь день получившего только смятую бумажку с дядькиными каракулями, и крики раздосадованных ее уходом потаскух. Утро вечера мудренее.

— Эбигейл Гроу. Три месяца общественных работ!

И никакого разбирательства. Судья лишь мельком глянул в ее сторону и тут же зачитал приговор. А ведь она и историю сочинить успела про то, как к гадалке шла, на суженого погадать, а что в ночное время — так стыдно средь бела дня...

— Не задерживай! — суровый пристав толкнул девушку в спину. — Следующая!

Эби хотела возмутиться, но вовремя поняла, что кроме новых тычков и затрещин ничего не добьется. Для господ чистоплюев одно то, что она из Освина, — доказательство вины. Раз живет там, значит, либо проститутка, либо воровка. И подтвердить, что она — девушка порядочная, работающая, некому: из всей родни только дядька остался, а у того у самого рыльце в пушку.

Но общественные работы это не так уж и страшно. Улицы мести пошлют или на вокзал — сортиры драить. Шлюх и попрошаек обычно таким наказывали, да еще малолеток, которые в первый раз на мелком воровстве погорели.

В маленькой комнатке рядом с залом суда на Эби надели тонкий браслетик из белого металла.

— Надумаешь сбежать, найдем, — сухо предупредил худой крючконосый мужчина в черной мантии, записывая выбитый на браслете номерок в толстую книгу. — А не найдем, через три дня сама прибежишь.

И так поглядел, что Эби сбегать зареклась. А хоть бы и сортиры. Лишь бы покормили сперва. Девкам в камеру поутру воды принесли и по пайке хлеба, а про нее забыли, хоть ту крысу жри!

От голода уже начинало мутить, и все вокруг виделось как в тумане. Коридор длинный, люди какие-то, все на одно лицо. Эби вместе с другими осужденными построили в шеренгу и повели куда-то. Кто-то ударил кулаком в спину. Больно, но она смолчала. После на подол наступили. Девушка обернулась и увидела позади себя давешнюю "воблу".

— Что ж ты вчера так рано ушла, красавица? — прошипела та и погрозила шилом, вытащенным из складок потасканного, как и она сама, платья.

Ткнет в бок — никто и не поймет, что случилось.

Эби шарахнулась от рыжей, вырвалась вперед, отпихнула какую-то девицу, еще одну, вылетела из строя и с разбегу уткнулась носом в атласный лацкан богатого сюртука.

Едва не сбитый с ног господин, солидного вида брюнет лет сорока пяти, вместо того, чтобы наорать на нее или оттолкнуть обратно к арестанткам, придержал испуганно сжавшуюся девушку за локоть, окинул цепким взглядом сквозь желтые стекла очков и, задумчиво пощипав себя за бороду, обернулся к топтавшемуся рядом с ним полицейскому.

— Вот эту и возьму.

— Воля ваша, — полицейский достал связку ключиков, выискал один, сверил с номерком на ее браслете и отдал бородачу. — Пожалуйста, мэтр.

Мэтр? Маг? За свои восемнадцать лет Эби ни разу так близко мага не видела. Зато слыхала об этой братии предостаточно. И ничего хорошего. Хуже них, как дядька говорил, только технари.

— Пошли, — бородатый кивнул в сторону, противоположную той, куда вели приговоренных к общественным работам проституток.

...О сортирах думалось уже с нежной тоской...

— Идем, как тебя...

— Эбигейл, — тихо представилась девушка.

— Эбигейл, — повторил мужчина и удовлетворенно хмыкнул, словно окажись она какой-нибудь Сарой или Мартой, его это не устроило бы. — Ну что ж, Эбигейл, карета подана.

Соврал. Никакой кареты и в помине не было. У ступеней окружного суда стояла самоходная повозка, вроде той, что Курт показывал ей как-то на фотографии в газете, и Эби поняла, что жизнь кончена. Ладно бы — просто маг. Или просто технарь. Нет, ей попался маг-технарь — существа страшнее по всей Линкарре не сыщешь.

— Забирайся, — приказал бородатый, махнув рукой на заднее сидение, а сам устроился впереди и схватился за привинченный к длинному штырю бублик.

Самоходка зарычала, забулькало в большом черном котле, и выведенная назад труба со злым шипением выплюнула облачко дыма.

— Я на это не сяду, — попятившись, затрясла головой Эби. Страх перед железным монстром оказался сильнее страха перед его хозяином.

— Значит, следом побежишь, — заявил маг, показывая ей заветный ключик.

Девушка с горестным стоном подобрала юбки, вскарабкалась на подножку и шлепнулась на сидение. Негромко рычащее чудовище словно только этого и ждало: взвыло, дернулось, и с жутким ревом помчалось по улице.

Куда ее завезли, Эби понятия не имела. Во-первых, город она знала плохо: за все три года, что жила с дядькой в Салджворте, видела только порт да примыкавшие к нему улочки Освина. А во-вторых, едва самоходка сорвалась с места, зажмурилась и не открывала глаз до тех пор, пока проклятая махина не остановилась. Только когда повозку перестало трясти и гул движителя заглох, девушка нашла в себе силы осмотреться.

Она успела придумать жуткую башню посреди заброшенного кладбища и немного удивилась, обнаружив, что оказалась в приличном и, очевидно, небедном районе. Вдоль широкой, гладко вымощенной дороги высились столбы фонарей и росли деревца с шарообразными кронами, тротуары тут шириной не уступали некоторым портовым улочкам, а дома не выходили фасадами на улицу, а прятались за оградами в глубине зеленых подворий.

Жилище мага не было исключением. От калитки в высокой каменной изгороди к небольшому двухэтажному особняку вела посыпанная мелким гравием дорожка, по обе стороны от которой благоухали пестрые клумбы. Мешался с ароматом цветов терпкий запах высаженных рядком пихт. Порхали яркие бабочки. Щебетали птицы. Эбигейл подспудно все еще ожидала чего-то зловещего, а оттого подмечала каждую мелочь. Застывший в отсутствие ветра флюгер на крыше. Аккуратный газон перед крыльцом. Кресло-качалка на открытой террасе, оплетенной побегами дикого винограда и ползучей розы. Уводящая за угол дома тропинка.

Сам дом добротный, кирпичный. Цоколь серым песчаником облицован. Окна высокие. Стекла прозрачные, цельные, никаких тебе мелких переборок. И ставен нет. Только на первом этаже три окна слева от входа зарешечены.

Эби подумала, что туда ее и упекут, за решетки, но после дикой тряски, еще и натощак, эта мысль почти не пугала.

— Забыл представиться, — уже на крыльце спохватился маг. — Мэтр Дориан Лленас. Обращайся ко мне "мэтр Дориан". Можно — "господин Дориан". "Господин" или "мэтр", если тебе сложно запоминать имена. Но чтобы никаких "ваше мажество" я не слышал. Ясно?

Дождавшись согласного кивка, мэтр Дориан распахнул дверь.

Внутри оказалось не страшнее, чем снаружи.

Взору Эби предстал большой светлый холл. Закрученная пружиной лестница с резными перильцами светлого дерева, в тон блестевшему от мастики паркету, вела на второй этаж. А три массивных двустворчатых двери — неизвестно куда.

— Для начала покажу тебе дом, — сказал маг.

Эби подумала, что для начала неплохо бы узнать, зачем она здесь, и съесть хоть что-нибудь (дверь напротив той, к которой звал ее господин Дориан, определенно вела в кухню, и доносившиеся оттуда запахи заставили желудок сжаться в болезненный комок), но спорить с хозяином она, конечно же, не стала.

— Это гостиная.

Большая. Мебель удобная.

— Здесь библиотека.

Книг видимо-невидимо. Не врут, стало быть, когда говорят, что маги по триста лет живут, — обычному человеку столько за всю его обычную жизнь не прочесть.

— Тут курительная комната и выход на террасу.

Курительная. А почему бы прямо на террасе не курить?

— На втором этаже спальни, — указал маг на лестницу, когда они вернулись в холл, — гардеробная и мини-обсерватория.

Мини... что?

— Тут столовая и кухня.

В животе у Эби заурчало, но мэтр Дориан, если и слышал этот звук, значения ему не придал.

— Сюда, — указал он на третью дверь, — без моего разрешения тебе заходить категорически запрещено.

Это туда, где окна с решетками? Ну и не надо!

— Но сейчас я разрешаю.

Маг взялся за круглую ручку и повернул влево. Послышался треск. Затем вправо — снова треск. И опять влево.

— Тут специальный замок. С секретом.

После очередного прокручивания дверь отворилась, и вошедшая вслед за хозяином девушка замерла на пороге.

До сего дня ее знакомство с механизмами ограничивалось старыми напольными часами, стоявшими в дядькиной комнате. По пятницам Эби вытирала их от пыли, страшась задеть тонкие дрожащие стрелки и раскачивавшийся из стороны в сторону маятник, чтобы, не приведи Творец, не сбить выставленное время.

Сейчас ей казалось, что коварный маг уменьшил ее до размера мухи и забросил в те самые часы.

Под потолком просторного зала вращались вокруг большого светящегося шара серебристые сферы разных размеров. А сам зал был уставлен разнообразными устройствами непонятного назначения.

Крутились, цепляя друг друга, зазубренные медные колеса.

Шипели, ерзая туда-сюда, поршни.

Раздувались меха.

Воздух здесь пропах керосином и машинным маслом, и Эбигейл, с голоду, не иначе, эти запахи показались невероятно аппетитными, едва ли не лучше тех, что просачивались из-под двери в кухню.

И так вкусно булькало что-то в круглой прозрачной посудине...

— Это — моя лаборатория, — сказал маг.

Лаб-ра-тория. Наверху, то, которое "мини", тоже "тория".

Эби почти осмелилась спросить, что все эти "тории" означают, как завороженно блуждающий по механической комнате взгляд встретился с пустыми глазницами белесого черепа. К черепу прилагалось и все остальное. В смысле костей. Длинный хребет. Решетка ребер. Руки и ноги. Вернее, то, что некогда ими было.

Эби медленно сглотнула и поняла, что уже не голодна.

Но на вопрос хозяину, поборов приступ тошноты, все же отважилась.

— Простите, мэтр Дориан, — робкий голосок с трудом пробивался сквозь треск и шипение механизмов. — Зачем я здесь?

— Разве я не сказал? Нет? — маг подергал себя за бороду, словно пытался выщипнуть блестевшие в смоляном окладе серебряные ниточки. — Понимаешь ли, э-э-э Эбигейл, город задолжал мне за некоторые мои изобретения. И поскольку муниципальная казна сейчас пуста, мне предложили принять долг частями. В том числе девушками.

Девушки. Частями.

У Эби перед глазами поплыли разноцветные круги. Вспомнилось, как папаша Курта, мясник, учил наследника правильно разделывать тушу.

— По ряду причин я не содержу постоянную прислугу, поэтому решил принять это предложение. В конце концов, даже аристократы не гнушаются бесплатными работницами по приговору. А в доме явно недостает женских рук.

Смысл сказанного доходил до Эби медленно. Сперва, в свете уже надуманного, она представила, что руки ей отрежут в первую очередь, но потом в замороченной голове прояснилось, и девушка с облегчением вздохнула.

— Пойдем, — позвал мэтр Дориан. — Покажу, где ты будешь жить.

Расположенная рядом с кухней комнатушка была не больше той, что выделил Эби в своем доме дядька. Но чистенькая, с огромным окном и кроватью, на которую тут же захотелось улечься. Пол, не паркетный, как в хозяйских комнатах, а дощатый, застелен выцветшим ковриком. У стены — платяной шкаф, а рядом с ним узкая дверца.

— Там уборная, — разъяснил маг. — Воду не экономь, резервуар наполняется автоматически. Мылом тоже пренебрегать не стоит. Сейчас приведешь себя в порядок и переоденешься. Новые вещи найдешь в шкафу. Затем обговорим условия твоего пребывания в моем доме.

Уборная оказалась небольшой каморкой, снабженной загадочными приспособлениями. Но рядом с каждым из них висела картинка-инструкция, и Эбигейл легко разобралась, что привинченная к стене полукруглая фаянсовая миска и гнутый огрызок медной трубки с вентилем — это умывальник, а если стать ногами в квадратное корытце и потянуть вниз длинный рычажок, из широкого дырчатого раструба, такого же, как на садовых лейках, на голову тебе польется вода. Тут даже нужник имелся! Прежде Эби не верила, что богатеи зимой зад на дворе не морозят, а прямо в доме справляются, но теперь убедилась. Разве только она картинку неверно поняла, и нарисованный человечек присел на пузатую белую вазу, чтобы подумать о жизни.

На пустой желудок не думалось. Выполняя инструкцию, Эби потянула за шнурок, и омывшая вазу вода унеслась по гулким трубам вместе с обрывками путаных мыслей.

Да и что тут лоб морщить? Приговор был? Был. Три месяца работать на город, так? Так. А город мэтру денег задолжал. Вот и расплачивайся, Эбигейл Гроу, за чужие долги, а там и твои простятся.

Девушка достала из шкафа одежду.

Очевидно, мэтр Дориан опасался, как бы временная работница не притащила в дом какую заразу, и потому заготовил впрок все, вплоть до белья.

Эби смутилась поначалу: подобные вещи она покупала или шила себе сама, и от мысли, что придется надеть нечто, выбранное посторонним мужчиной, делалось не по себе. Но с другой стороны мэтр, даром что маг и технарь в придачу, производил впечатление человека порядочного. А одежда вся была просто чудо! Сорочка из легкой невесомой ткани. Панталоны батистовые. Белоснежная нижняя юбка. Даже платье унылого серого цвета, наглухо застегивавшееся под горло, качеством ткани и работы намного превосходило то радостно-зеленое, которым еще вчера Эби так гордилась.

Хотя серый — не ее цвет. Пусть и сукно не дешевое, и скроено ладно, вряд ли ей такое пойдет.

Не повезло Эби родиться красавицей из тех, которым все к лицу: широкие скулы, большой рот (как у жабы, говаривал дядька, когда был не в духе), нос крупноват, мелкая россыпь бледных веснушек. Во всем ее облике выделялись только большие ярко-карие глаза под пушистыми темными ресницами и длинные каштановые волосы. Ну и фигурой вроде как природа не обидела.

Но в сером...

"Зеленый лучше", — решила она, пряча свое платье в шкаф до окончания срока.

Под лейку лезть не стала, так обмылась. Расчесалась. В маленьком шкафчике с зеркалом на дверце нашлась и щетка, и гребни, и шпильки с лентами. Собрала волосы, переоделась в новое. И только тут задумалась, каким чудом все вещи пришлись ей впору. Даже туфли, что стояли на нижней полке, — тютелька в тютельку.

— Эбигейл! — Сердитый голос мэтра Дориана не оставил времени на раздумья. — Ты заставляешь себя ждать.

Не желая гневить хозяина, она кинулась к двери. Зацепилась за завернувшийся край коврика и чуть не упала. А злополучный половик, смявшись, съехал под кровать, открывая несколько рядов глубоких царапин на светлой древесине и мелкие бурые пятнышки рядом.

Опустившись на корточки, Эби коснулась кончиками пальцев темных бороздок. Словно кто-то скреб пол ногтями...

— Эбигейл!

Девушка поправила коврик и вышла в коридор.

— Находиться тебе можно лишь в доме и во дворе. На улицу браслет тебя не выпустит, но лучше и не пытаться.

— Все вещи должны оставаться на своих местах. Если тебе понадобится передвинуть вазу, чтобы вытереть пыль, после ты должна поставить все, как было. Если покажется, что что-то упало и валяется, прежде чем это поднять, спроси меня.

— Убирать на втором этаже придется не чаще одного раза в неделю. В обсерватории — раз в месяц. Главное, следи за порядком в гостиной и в библиотеке.

— Готовит мне приходящий повар, но мытье посуды и уборка в кухне на тебе.

— Если звонят в дверь, открываешь, здороваешься и тут же отвечаешь, что мэтра Дориана нет дома. Те, кому я рад, обычно входят сами. Поэтому не пугайся, если увидишь незнакомого человека, ни о чем не спрашивай и не путайся под ногами.

— По утрам я пью кофе. Тебе придется научиться его готовить. Вернее, включать кофейный аппарат.

— Живых цветов в комнатах не терплю. Пусть растут в саду.

— Когда я в лаборатории, беспокоить меня можно лишь в случае пожара, войны или землетрясения. Впрочем, землетрясение я почувствую. А война... До тех пор, пока в дом не начнут ломиться солдаты вражеской армии, тоже не стоит. Остается пожар.

— Иногда в сад забредает полосатая серая кошка. Можешь ее покормить. Но не кота. Кот рыжий и наглый, а его хозяйка — набитая дура. Гнать в шею.

— Раз в неделю приходит садовник. Его тоже можешь покормить, но, как правило, он отказывается.

— Продукты хранятся на кухне в холодильном шкафу. Ни в коем случае не ставь туда ничего горячего, подожди, пока остынет. Сама бери все, что захочется, если проголодаешься.

После этой фразы Эби слушала уже не так внимательно. А из уже услышанного заключила, что работа ее ждет несложная и во многом привычная.

— Но главной твоей обязанностью будет следить за Джеком.

Ребенок? Или речь о больном родственнике?

Оказалось, ни то, ни другое.

Глава 2

За объяснением пришлось идти в закрытую на секретный замок "торию".

Едва переступив порог, девушка нашла взглядом голый человеческий остов и тут же отвернулась, дав себе зарок в ту сторону не смотреть. Уж лучше под ноги. Или на шары над головой.

— Ничего не трогай, — велел мэтр Дориан. — Я отлучусь за Джеком.

Он скрылся за широкой белой перегородкой в дальней части зала, а Эбигейл осталась топтаться на месте, сцепив в замок шаловливые ручки, вопреки приказу хозяина и собственным страхам девушки тянувшиеся к блестящим рычажкам, разноцветным бутылочкам и прозрачным, похожим на мыльные пузыри шарикам.

— Если заорешь — выпорю, — появился из-за ширмы маг. — А разобьешь что-нибудь, будешь отрабатывать до конца жизни. Лучше бы выйти, но уже... Ладно.

Предупреждение Эби озадачило: у нее и в мыслях не было орать и крушить тут все. Но ведь мэтр Дориан не стал бы грозить ей без причин? Или стал бы? Девушка не знала и на всякий случай крепче сцепила руки и прикусила губу.

— Джек! — позвал хозяин.

Из-за перегородки показался высокий широкоплечий мужчина в черном костюме вроде тех, что носят конторские служащие: прямые брюки, короткий пиджак, белая манишка. Шел он медленно, тяжело переставляя ноги, и пока преодолел разделявший их десяток шагов, Эби успела рассмотреть его всего, от густой темной шевелюры до начищенных до блеска ботинок, и надолго задержала взгляд на сером неподвижном лице с неестественно большими глазами.

Когда он подошел на расстояние вытянутой руки, и Эби взглянула в эти глаза вблизи, и правда, захотелось вскрикнуть. Но она помнила о порке и молчала, явственно чувствуя, как шевелятся у нее на голове волосы. И седеют, наверное.

— Вот, это — Джек, — сказал мэтр Дориан. — Судя по тому, что ты не упала в обморок, вы подружитесь.

В обмороки благородные девицы падают, а такие, как Эби, бьют коленкой промеж ног и дают стрекача. Однако сдавалось ей, садани она Джека ногою в пах, тот и не шелохнулся бы.

— Не нужно бояться, — улыбнулся снисходительно маг. — Джек, что бы ты себе ни придумала, не монстр и не упырь.

— А похож, — пробормотала девушка. Тихо, но мажье ухо чуткое — услышал.

— Ты раньше упырей видела? — Черная бровь изогнулась, приподнявшись.

— В книжке читала.

— Грамоте обучена? — И вторая бровь наверх поползла. — Редкость для... хм... Но это хорошо. Пригодится. Когда-нибудь. Что касается Джека, то, как я уже сказал, он не ходячий мертвец. Он вообще не мертвец, ибо живым никогда не был. И не будет. Джек — искусственное создание, механический человек. Правда, движителем его является магия, так как иные системы слишком велики для его тела и малоэффективны, но в остальном — чистая механика.

Слушала Эбигейл невнимательно. Металлический скелет, шарнирные соединения, чехол из свиной кожи, балансировка, ртутный уровень... Редкость для "хм"! Никакая она не "хм", между прочим! Читать ее отец выучил, а отец у Эби, храни Творец его душу, аптекарем был! Уважаемым человеком. И матушка — женщина честная... была. А вот брат матушкин, Эбигейл дядька, сволочь последняя. Только и родич тоже последний, и идти ей, сироте, от него некуда. Три года уже в Освине этом вонючем! А теперь второй день ее за потаскуху держат. Нет, чтобы покормить хотя бы!

— Ты слушаешь? Эбигейл!

— Слушаю, — буркнула девушка. И, вспомнив, что перед ней маг, с поспешной почтительностью добавила: — Мэтр Дориан.

— Ежедневно я буду запускать Джека и проводить ряд испытаний, а после этого он переходит под твою ответственность. Скажем, часа на два. Двигается он пока неважно, моторика не развита, центр равновесия не до конца сбалансирован... В общем, иногда он падает. Но не волнуйся, Джек отнюдь не хрупкий. В отличие от других вещей в этом доме. Посему твоя задача следить за тем, чтобы разрушения были минимальными.

— Не лучше ли выпускать его в сад? — осмелилась предложить Эби.

Магу такое простое решение в голову, похоже, не приходило.

— На первых порах можно и в сад, — согласился он. — Но после ему все же придется осваиваться в доме. Джек задуман как идеальный слуга, и я планирую многому его обучить, когда отлажу вестибулярную функцию. И гулять в саду он все равно будет с тобой, так что... Дотронься до него.

— Зачем? — Эби спрятала руки за спину.

— Чтобы показать мне, что ты его не боишься.

— А если боюсь? — девушка отступила на шаг.

— Тогда представь, что Джек — это кукла. У тебя были в детстве куклы? Вот, такая большая кукла-мальчик.

Кукол у нее в детстве было немало, но к тому времени, как она в Освине оказалась, всего одна осталась — старая, тряпичная. Страшненькая, только Эби ее все одно любила.

И Джек страшненький. Кожа, свиная которая, скроена неважно, на щеках обвисает. Глаза жуткие. А плечо твердое. Сильное. Эби только раз пальчиком ткнула, но почувствовала. И грудь крепкая.

— Постучи ему по голове, — предложил хозяин.

Как будто мысли ее прочел.

Эбигейл собралась с духом и легонько стукнула костяшками пальцев по высокому лбу. Послышался гулкий звук.

— Безмозглый, — шепотом заключила девушка.

— Не скажи, — отозвался мэтр Дориан. — Джек — наилучшее из всего, что создано в Линкарре, а возможно, и во всем мире. И он лишь прототип. Сейчас я работаю над его, скажем так, младшими братьями, Майклом и Робертом.

— С ними мне тоже придется гулять? — забыв о приличиях, воскликнула Эби.

Маг негромко рассмеялся:

— Нет, с ними не придется. Когда я усовершенствую Джека, внесу необходимые изменения и в их конструкцию. А твой срок к тому времени закончится.

Три месяца. В чистом богатом доме. В новом платье. И с большой механической куклой. Не так уж плохо.

То ли мэтр Дориан умел читать мысли, то ли угадал их по ее лицу, но стоило Эби смириться с неизбежным, как и маг расслабленно выдохнул.

— Я знал, что ты мне подойдешь.

Мимолетная улыбка потерялась в густой бороде, и мужчина вновь сделался серьезен, но Эбигейл заметила эту секундную перемену. Подумалось, что не так уж он страшен.

— Откуда знали? — вырвалось, прежде чем она успела опять испугаться. — И вещи — все, как на меня шито.

Любопытство — не порок. А повод свернуть башку, как любил добавлять дядька.

Но мэтр Дориан ничего ей сворачивать не собирался.

— Вещи? — переспросил он. — Тут все просто. Вряд ли тебе что-то скажет имя мастера Дирье, но я руководствуюсь его исследованиями в работе. Так вот, мастер Дирье рассчитал идеальные параметры человеческого тела, мужского и женского. Пропорциональное соотношении длины конечностей и длины туловища, размер ноги, объем груди, талии и бедер. Почти все те же мерки, что снимает портной. Я заказал одежду, исходя из того, что стану выбирать работниц стандартного типа, среднего роста, нормального сложения.

Иного ответа от мэтра технаря и ждать не стоило.

Нормальные люди работниц по умениям оценивают, а не по "параметрам". И непонятно, идеальные они у Эби или все-таки стандартные.

— И много у вас уже работниц было? — вконец осмелела девушка.

— Ты — седьмая. Семь — мое счастливое число, и я был уверен, что на этот раз мне повезет.

— А раньше не везло?

— Катастрофически! — признался разговорившийся маг. — Первая вообще отказалась сесть в паромобиль.

— Ей пришлось бежать следом?

— Нет, конечно. Даже тренированный бегун не способен бежать со скоростью свыше десяти миль в час, а паромобиль разгоняется до двадцати восьми. Пришлось вернуть трусиху, а через два дня прийти за новой кандидаткой.

Эби мысленно отметила, что не все угрозы мэтра Дориана следует принимать всерьез.

— Вторая прокатилась, кажется, не без удовольствия и вообще была девицей неробкой, но, увы, не знала элементарных правил приличия и учиться не желала.

"Ничего удивительного, учитывая, среди кого мэтр подыскивал себе прислугу", — подумала Эбигейл.

— Четвертая оказалась больна. Медицина — не моя специальность, но язвочки на шее, которые я сразу не заметил, были весьма специфические.

Эби передернуло. Знала она, чем болеют девицы в Освине... Да чем они только не болеют! Зачесалось. Везде и сразу. Захотелось содрать платье и все, что под ним, и забраться под мажью лейку.

— Не волнуйся, одежды, что на тебе, никто прежде не надевал, — понял, из-за чего она разволновалась, хозяин. — Ту даму я сразу отправить обратно. Пятой не понравился Джек. Лаборатория несильно пострадала, но было неприятно. А шестую я взял, уже зная, что подойдет мне только седьмая, — просто, чтобы не затягивать процесс очередности событий. Вышел с ней из суда, тут же вернулся, сказал, что она мне не подходит. И ты сама бросилась ко мне. Это судьба, я считаю.

В судьбу Эби тоже верила, но не до такой степени. А маги, говорят, все прибабахнутые.

— Простите, мэтр Дориан, а что с третьей девушкой?

— Что?

— Вы пропустили третью.

— Разве? А ведь верно.

Маг дернул себя за бороду. Как Эбигейл успела заметить, это было у него чем-то вроде дурной привычки. Кто-то ногти грызет, кто-то в носу ковыряется, а мэтр, знай, бороду прореживает.

Пользуясь замешательством, в которое мага привел ее вопрос, девушка рассмотрела его как следует. До этого не решалась глядеть прямо, все вскользь. Только и заметила, что ту самую бороду, густую, но аккуратно подстриженную, черные с проседью волосы и прожигающие до нутра глаза. Ну, и что высокий еще. И не хлипкий. Сейчас увидела тонкий нос с горбинкой и резко очерченными ноздрями. Высокий лоб. Острые скулы. Тонкие лучики морщинок, потянувшиеся от уголков чуть раскосых глаз к вискам, и две глубокие складки между бровями. Полные жесткие губы. Как Салма-цветочница сказала бы, интересный мужчина. Но с прибабахом — однозначно.

— Не помню, — заявил он, убив на размышления добрых пять минут. — И вообще, заболтался я с тобой. Значит, обедать пора. Натощак я бываю словоохотлив.

"Я тоже", — хотела добавить Эби, но по ставшему отчужденным взгляду хозяина поняла, что его запас доброго расположения к ней на сегодня исчерпан.

— Джек, возвращайся на место! — приказал он позабытому в разговоре созданию.

Механический человек медленно развернулся и побрел за ширму. Эбигейл показалось, что она слышит за звуком тяжелых шагов скрип металлических суставов.

— Думаю, ты захочешь отдохнуть и освоиться, — сказал маг девушке. — До завтра у тебя в делах только посуда. А с утра займешься остальным, но распредели время так, чтобы с двенадцати и до двух не отвлекаться ни на что, кроме Джека.

Покинув "торию", Эби вернулась в выделенную ей комнату. Хотелось, конечно, заглянуть на кухню, но там, судя по доносившимся звукам, еще возился приходящий повар, которого упоминал господин Дориан.

Через полчаса маг позвонил. Эби не поняла, откуда слышится невидимый колокольчик, но сразу догадалась, что ее зовут. Стоило выйти из комнаты, как звук отчетливо указал — в столовую.

— Убрать, перемыть, — коротко велел хозяин, указав на стол.

Повар пробыл в доме долго, и девушка ожидала, что трапеза мага будет состоять минимум из десятка блюд, но пустая тарелка была всего одна, если не считать маленького хлебного блюдца. Зато вилок на постеленной поверх темной скатерти молочно-белой салфетке лежало сразу три. И два ножа. И две ложки. Но кроме одной вилки все приборы были чистыми. Как и два разной высоты фужера из трех, стоявших на столе. Мэтр Дориан за обедом пил лишь из одного. Воду, судя по запаху. Но Эбигейл честно перемыла все. Не тяжело ведь, да и удобно: на мажьей кухне, как и в уборной, вода текла прямо из трубы и в трубу же утекала.

Управившись с посудой, с чистой, как свежевымытые тарелки, совестью кинулась к холодильному шкафу, отличавшемуся от обычных широкими металлическими дверцами.

Взгляд сразу же уперся в блюдо с запеченным окороком. Возможно, стоило проявить скромность и выбрать что-то другое, но ведь хозяин сам разрешил ей брать все, что пожелается, и никто его за язык не тянул.

Справившись с заполнившей рот слюной, Эби вытащила блюдо на стол. Хотела взять нож, но вдруг взбрело в голову схватиться за голый мосол и вгрызться в окорок зубами, как красноносый моряк на вывеске портового трактира.

Девушка с трудом подняла увесистый кусок, отряхнула застывший жир, потянула ко рту и тут к ужасу своему увидела стоящего в дверях мэтра Дориана.

Окорок вернулся на блюдо, а Эби, неотвратимо краснея, потупила взор.

— Мне кажется, я видела в саду полосатую кошку, — пролепетала она. — Хотела покормить, как вы и говорили.

Мэтр поглядел в окно, потом на окорок, на Эби и снова на окорок.

— Полосатая кошка, которая в состоянии съесть такой кусок, называется тигр, — сказал он серьезно.

Развернулся и вышел, оставив девушку наедине с вожделенным мясом. Аромат запеченной с горчицей и пряностями свинины быстро разогнал остатки неловкости, и через минуту Эби уже вовсю работала челюстями, при этом совсем по-кошачьи урча от удовольствия. Или по-тигриному.

Глава 3

Мэтр Дориан Лленас был человеком серьезным, истинным адептом науки и верным сыном закона. Но некоторые его поступки, если судить поверхностно, не вникая в суть, выглядели весьма эксцентричными. Например, отказ от экипажа в пользу громоздкой, шумной и, по мнению многих, неэстетичной самоходной тележки. Не объяснять же каждому, что ежедневные испытания паромобиля, замаскированные под деловые и развлекательные поездки, — необходимая часть работы по усовершенствованию изобретения с целью превратить дорогостоящую диковинку в удобный и доступный транспорт? Не поймут. Не захотят понять. Даже коллеги, что из магического сообщества, что из технического университета. Осмеют, отмахнутся, пустятся в длительные диспуты, доказывая, в чем он не прав. Кто из вредности, кто из зависти. Кто — банально от скуки. Но большинство — от общей заскорузлости ума, твердо убежденные в незыблемости износившихся за века норм и в собственной правоте.

Собратьев по магическому дару Лленас еще мог понять. Страсть к переменам иссякла в их породе триста лет назад, когда общими усилиями Пяти Академий была остановлена Двадцатилетняя война и вместе с Карлом Безумным, последним королем-магом, ликвидирована монархия в Линкарре. Избавившись от власти короны и заложив основу парламентской республики, одаренные более не стремились к новшествам. Да и какое им дело до того, ездят горожане в каретах или в паромобилях, когда сами они перемещаются в основном посредством сети порталов?

Но от инженерной коллегии мэтр Дориан ожидал иного отношения и был удивлен, что технари, как зовут их в народе, отвергли большую часть его идей. Причина проста: дорого. Вот паромобиль. Зачем он, когда есть паровозы и пароходы, вполне окупаемые за счет перевозки большого количества людей и соответствующих цен на билеты? А в качестве личного транспорта и традиционный экипаж вполне подойдет, особенно после установки новейших рессорных подвесок.

И слуги пусть себе будут живые, так привычнее. И дешевле опять же.

В принципе, мэтр Лленас ничего не имел против живых слуг, но в его доме данная категория свободных граждан республики Линкарра надолго не задерживалась. Наниматель должен создать соответствующие условия для работника или обозначить возможные неудобства при заключении контракта, и пункты вроде "взрыв", "самовоспламенение" и "вероятность спонтанных трансформаций под воздействием измененного энергетического фона" в отсутствие дополнительного материального стимула не воодушевляли потенциальных горничных и дворецких.

А Джек требовал серьезной доработки — то есть, времени и средств.

Во времени Дориан, уйдя с кафедры прикладной механики, ограничен не был. А чтобы найти средства, пришлось браться за частные и муниципальные заказы. Знакомые-маги приходили в негодование от того, что он, магистр третей степени посвящения, возится с проржавевшим механизмом башенных часов. А технари... Сказать честно, их с самого начала раздражало, что одаренный сунулся в механику, и далее, за что бы он ни взялся, по умолчанию заслуживал порицания.

Нет, он был не единственным магом-техником в Линкарре. Но он был самым известным магом-техником Салджворта — второго по величине и влиянию города республики, где по соседству с одной из Пяти Академий расположился Государственный технический университет, и известен был в основном непрактичностью своих изобретений. С учетом этого и упомянутой уже ограниченности в финансах, не было ничего удивительного в том, что мэтру Лленасу не смог найти помощника, на которого можно было бы возложить даже самую простую обязанность — присматривать за Джеком, пока тот будет на практике отрабатывать двигательные навыки.

И тут поступило в чем-то странное, но весьма удачное предложение от городского совета: работница по приговору. Лленас вновь показал себя сумасбродом, решившись привести в дом осужденную проститутку, еще и перебирал "товаром", отыскивая подходящую.

— Что же там с третьей? — спросил он у себя, оторвавшись от решения шахматной задачи.

После обеда мозг нуждался в разминке. И вообще, как выяснилось, нуждался.

Мэтр не привык держать в голове ненужную информацию и легко от нее избавлялся, освобождая место для новых знаний и идей, но забыть целого человека — такого с ним еще не было.

— Что, если у меня приключился припадок, я убил ее, а тело закопал в саду?

Припадков за ним не водилось, мысль о возможном убийстве возникла под впечатлением от недавно прочитанной книги, но, начав с этого абсурдного предположения, маг надеялся вспомнить, что же произошло на самом деле.

— Я убил ее, — повторил он, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. — А тело спрятал в шкаф.

Лленас не числился завзятым садоводом и плохо представлял себя с лопатой в руках, а потому первоначальная версия претерпела некоторые изменения.

— Спрятал в шкаф и выбросил из памяти. Возможно?

— Никак нет, — ответил робкий голосок, прозвучавший не из глубин сознания, а от двери в библиотеку.

Эбигейл. Ее зовут Эбигейл. Хоть это не забыть.

— Почему? — спросил маг с интересом, жестом приглашая мнущуюся на пороге девицу войти.

— Запах пошел бы, — ответила она, не глядя ему в глаза. — Трупы они всегда... А вот если все-таки в саду...

— Нет, — решительно отмел этот вариант Дориан. — Закопать, возможно, еще сумел бы, но не привести в порядок лужайку.

— Это хорошо, — пятясь обратно к двери, пробормотала Эбигейл. — Значит, третью вернули, как и остальных. Не подошла чем-то.

Занятная особа.

Маг видел, что она испугана его беседой с самим собой о вероятном преступлении, но, тем не менее, не смолчала и привела неопровержимые доказательства его невиновности. Впрочем, в глазах магистерского трибунала неопровержимыми они не были бы. Есть плетения, препятствующие разложению, есть такие, что создают вокруг объекта непроницаемый купол и не дают распространяться ни звукам, ни запахам. Но версия с убийством с самого начала была бредом. Нужно меньше читать перед сном новомодных остросюжетных романов и впредь не излагать свои умозаключения вслух, помня, что в доме теперь есть лишняя пара ушей — красных ушей, зардевшихся от смущения.

— Я пойду? — с надеждой спросила девушка, отступив еще на шаг.

— Нет. Зачем-то же ты пришла?

— Вы сказали следить за порядком, и я хотела спросить, где у вас тряпки и швабры... и остальное...

Обычно уборкой в доме занимались работницы, которых раз в неделю присылало агентство. Лленас подумал, что следует отписать управляющему и отказаться от их услуг, пока есть Эбигейл. Правда, работа по хозяйству непривычный для нее род деятельности. Но ведь это в какой-то мере — неотъемлемая часть женской природы. Все они, так или иначе, управляются по дому, готовят и штопают белье. Все в какой-то степени шлюхи.

— В шахматы играешь? — спросил маг.

Сам он мог бы разъяснить ход мыслей, приведший к этому вопросу, начиная с того, что вот уже неделю живет добровольным затворником, отгородившись от всех на время решающей фазы эксперимента, заканчивая тем, что изучение человеческой физиологии и эмоциональной составляющей для создания полноценного в своем облике и поведении механического слуги подвигало на исследования привычек и образа жизни самых разных людей. Еще и треклятая задача! Мат за пять ходов при данном положении фигур казался нереальным. Но для девушки его интерес стал полнейшей неожиданностью.

— Нет, — ответила она, справившись с удивлением. — Знаю только, как фигуры ходят.

— Уже что-то, — одобрительно кивнул мэтр, мыслями возвращаясь к нерешенной загадке на доске. — Можешь идти. Швабры и все остальное в чулане рядом с задней дверью.

Изобразив неуклюжий книксен, девица поспешила к выходу.

— А что кошка? — спросил он, вспомнив. — Сумела расправиться с окороком?

Эбигейл застыла в дверях, не оборачиваясь. Уши, не скрытые собранными в скромную прическу волосами, снова вспыхнули.

— Нет, — пролепетала она. — Я отрезала ей кусочек... кусок. И дала немного молока.

— Замечательно.

Значит, холодильный шкаф работает исправно. Молоко куплено позавчера и еще не скисло, мясо лежит четвертый день. Ежедневно повар получал список блюд, которые следовало приготовить, а Лленас отмечал максимальный и минимальный срок хранения различных продуктов. Когда у него будет достаточно данных, можно попробовать протолкнуть идею в массовое производство.

Мэтр Дориан поглядел на доску с неразрешимой задачей, затем — воровато — по сторонам. Сдвинул туру на одну клетку и поставил невидимому сопернику мат всего за три хода!

После обеда — шахматы. После шахмат — прогулка на свежем воздухе.

Лленас старательно соблюдал разработанный им самим график. Если не жалеть себя, проводя все время в лаборатории, даже магический дар не спасет от переутомления.

Нужно беречь здоровье.

Гулять.

Ходить пешком.

Неплохо бы заняться гимнастикой, но...

Гулять — и этого хватит.

Застегнув сюртук и захватив в прихожей трость, мэтр Дориан вышел за дверь. Взглянул на часы, засекая время. Сегодня он ездил за новой работницей — это тоже приравнивается к отдыху. Значит, следует сократить время прогулки.

Маг ступил на дорожку.

Опираясь на трость, неспешно обошел овальную клумбу с настурциями, глубоко вдохнул, медленно шумно выдохнул и вернулся в дом.

Теперь можно браться за работу.

В лаборатории не мешало бы прибраться: на отдельных столах и полках с давно невостребованным оборудованием лежал слой пыли, пол хранил следы грязных ботинок, а на стеклах мутнели разводы. Но больше всего хозяина волновала пыль. При работе с тонкими и точными механизмами она превращалась в серьезную проблему. И практически неразрешимую. Самому браться за тряпку не по рангу; впустить наемных работниц — поставить под угрозу плоды кропотливого труда. Впустить и контролировать каждое действие? Это, пожалуй, выход. Но Лленас привычно отложил решение вопроса до лучших времен.

Надев халат, маг прошел в ту часть помещения, где сейчас велась основная работа. Огороженный белой ширмой угол он еще мог содержать в чистоте: не поскупился и приобрел зачарованный пылесборник. Жаль, на всю лабораторию его мощности не хватало, а у самого создавать подобные вещи не получалось — специализация не та.

— Ну-с, господа, — обратился он к стоявшим в рядок механическим людям. — Приступим.

Мэтр потер руки, снял и отложил в сторону перстень из белого золота с квадратной агатовой печатью.

Давно минули времена, когда в качестве проводников и стабилизаторов силы использовали тяжелые магические жезлы, а то и посохи (извечное заблуждение, будто размер имеет значение), а магини пытались перещеголять друг друга красотой инкрустированных драгоценными камнями волшебных палочек. Теперь в употреблении более удобные предметы: кулоны, броши, булавки, браслеты. Те же кольца. Попробуй определи, какая из блестящих побрякушек — та самая. Не то, чтобы маги всерьез опасались лишиться силы вместе с вещью-проводником, все это сказки. Для вора кража артефакта чревата плачевными последствиями, как правило, подобные предметы зачарованы на такой случай. Если нет, то в чужих руках они становились обычными украшениями, и маг ничего не терял, кроме денег и времени на создание нового проводника, но на это время становился слаб и беззащитен, практически, как обыкновенный человек, а потому каждый одаренный старался обезопасить себя от подобной напасти.

Вот и кольцо мэтра Лленаса, по сути, единственная драгоценность, которую он носил, не снимая, многие считали его "жезлом". А между тем смекалистый маг еще на последнем курсе академии создал для себя другой предмет. Простой серебряный диск, размерами не больше мелкой монеты, показался ему замечательным решением. Во-первых, серебро, особенно в затраченных количествах, — это так не дорого, и происходивший из знатного, но обедневшего рода студиоз в состоянии был себе его позволить, а во-вторых, металл чистый, имеющий даже целебные свойства, и можно безбоязненно вшить его под кожу, в ладонь.

Вряд ли Дориан Лленас единственный, кому пришла в голову подобная идея, но среди одаренных по понятным причинам такое не обсуждалось, и знаменитый салджвортский чародей и изобретатель вот уже третье десятилетие молча гордился своей находчивостью.

Большим пальцем левой руки мэтр помассировал правую ладонь в том месте, где едва заметно белел старый шрам и прощупывался заветный диск. Сосредоточился и навел руку на одно из своих созданий.

— Повелеваю тебе... — начал он громко и торжественно.

Затем огляделся, словно не знал, что тут нет и быть не могло быть свидетелей этого недостойного ученого мужа паясничества, и смущенно откашлялся. Снова, теперь уже без слов, направил ладонь на Джека — работал он до поры лишь с этим экземпляром.

Ни Лленасу, ни кому другому пока не удалось изобрести движитель, достаточно компактный для искусственного тела. Но даже с подобным движителем Джек был бы лишь куклой: ходил бы по прямой, покуда его не развернут, поднимал бы руки и поворачивал голову, когда хозяин переключает выведенные наружу рычажки. А магия не только давала энергию для движения, но и наполняла действия искусственного человека смыслом.

Пока техник Лленас работал над подвижностью искусственного тела, мэтр Дориан составлял формулы "оживляющих" заклинаний. Взяв за основу древние знания о создании големов, маг многократно усложнил и без того непростое плетение, чтобы максимально приблизить поведение механического человека к естественному для людей обычных. Нельзя было упустить ни одной мелочи. Порог? Поднять ногу и переступить. Преграда? Обойти. Или все же убрать? Оказалось, что в разных ситуациях одна и та же цель достигается разными средствами. В итоге удалось составить формулу, которая дорабатывала и совершенствовала бы самое себя. Основа заклинания, записанная на восемь идеальных кристаллов, вставленных в рамку из янтаря, помещалась рядом с другим, более крупным кристаллом, служащим источником питания, в груди Джека. Словно новорожденный ребенок механический человек учился узнавать мир, и каждое новое знание записывалось в соответствующую ячейку магической решетки. И, как и ребенок, он нуждался в няньке.

Но это — завтра. Сегодня мэтр Дориан дал Эбигейл время осмотреться, а сам планировал поработать над механической составляющей. В идеале, искусственное тело должно превосходить человеческое по гибкости, подвижности и выносливости, и маг, точнее, в данном случае — техник изо всех сил к этому идеалу стремился.

Выходило пока не очень. При первом же шаге, двинувшись слишком резко, Джек едва не упал, а взмахнув рукой, больно стукнул подбежавшего помочь изобретателя по лбу.

— Нужно поработать над волокном для мышц и тканью покрытия, — простонал, потирая место наметившейся шишки, мученик науки. — Чтобы мягче как-то...

Джек обернулся на голос. Темные линзы, заменявшие ему глаза, даже создателя порой ужасали. А ведь предмет, по сути, декоративный. Можно у кукольников заказать по размерам. Голубые или карие. Почему бы нет?

Неизвестно, как долго мэтр Дориан работал бы, не случись одно событие. А именно — закат. Солнце, во второй половине дня услужливо светившее в окна лаборатории, медленно опустилось и спряталось за крышу соседнего особняка. В дом прокрались сумерки.

Нужно зажечь лампы. Но перед этим, согласно неукоснительно соблюдаемому графику, поужинать.

Маг прошел на кухню. Служанку не звал: в еде он был неприхотлив, а к новейшему своему изобретению — машине для разогрева пищи — все равно никого не подпускал ввиду того, что устройство еще не прошло необходимых испытаний.

Заглянул в холодильный шкаф, раздумывая, какое блюдо проверить на сохранность, а заодно и съесть. Отметил, что кошка не побрезговала позавчерашним соте из баклажанов, а следовательно, его проверять уже не надо. Как и запеканку с лососем. А вот телячьи почки... О, нет, тоже не стоит. Семь дней — перебор.

Маг остановил выбор на запеченном с сыром картофеле двухдневной давности и яичном салате, в виде исключения — свежем. А пока запустится разогревающая машина (процесс небыстрый), решил выпить чашечку кофе и все же позвал Эбигейл, чтобы показать той, как пользоваться кофейным аппаратом.

Девица уже показала, что неглупа, но мэтр Лленас, тем не менее, разъяснял в мельчайших подробностях:

— В этот резервуар наливается вода. Сюда засыпаются зерна. При повороте вот этого колеса включается мельница, и в эту вот чашу ссыпается уже молотый кофе. Затем ты опускаешь этот рычаг. Отметки "один", "два" и "три" указывают на количество порций. В данном случае выставляем "один". Потом этот рычаг поднимаешь вверх до упора. Необходимое количество кофе и воды отправляется в латунную емкость, а ты поворачиваешь вот эту ручку, и механическое колесико с кремневой крошкой дает искру, от которой зажигается спиртовая горелка. Устройство учитывает плотность и количество жидкости, а также теплоотдачу емкости, и в установленный срок вот эта крышечка накроет горелку и огонь потухнет, после чего, напиток можно разливать по чашкам...

— Ой, мамочки! — вырвалось у девушки.

— Не запомнила? — вздохнул маг.

Он приготовился повторить все с начала, но Эбигейл замотала головой:

— Запомнила. Только мороки много, когда тут дел-то всего... Ой!

Она умолкла и вжала голову в плечи, словно ожидала, что сейчас ее станут ругать.

— Договаривай, — приказал маг.

— Колесики эти... И рычажки. Долго больно. Кофе можно в ручной мельнице помолоть, видела тут у вас. Зерна перед тем на сковороде прокалить, даже если они уже жареные, — вкуснее будет. И на спиртовке сварить, чтобы плиту не растапливать. Можно еще пряностей добавить. Кардамон или корицу. Гвоздику. Машина же не добавляет? А можно со сливками и с миндалем.

Она так вкусно рассказывала, что в самом деле захотелось чего-нибудь этакого. Чтобы с корицей. Или с миндалем. И пирожное со сливочным кремом, или булочку с мармеладом...

— Ты умеешь варить такой кофе? — спросил мэтр Дориан с сомнением.

— Умею, — ответила девушка, не поднимая головы.

— Ну так... вари. Принесешь в гостиную.

Он поглядел на тихо гудящую разогревающую машину. Пока закипит вода в нижней камере, пока пойдет через решетку пар... И вся еда потом с привкусом железа.

— После разогреешь запеканку и накроешь в столовой, — приказал он работнице.

Если уж кофе готовить умеет, то и с этим справится.

А над машиной еще думать надо.

Глава 4

— Все, что ни делается, к лучшему, — прошептала Эби, забираясь под покрывало.

Эти слова много лет заменяли ей вечернюю молитву. А иногда и утреннюю.

И ведь помогало. Не всегда, но порой помогало.

Вчера облава, сегодня суд, приговор, страшный маг... А вышло, что жить ей три месяца в хорошем доме, есть досыта и спать на мягкой постели...

Девушка сладко потянулась и зажмурилась. Давно она на такой не спала. Четвертый год уже.

При жизни родителей все было иначе. Был дом в Грислее, небольшом городке в тридцати милях от Салджворта. Была аптечная лавка отца, единственная на весь город. Эби нравилось приходить туда, нравился запах лекарских трав и то, как булькает, меняя цвет, жидкость в пузатых колбах, и все эти пузырьки с микстурами, и баночки с мазями. Она даже хотела помогать отцу в его работе, но тот говорил, что не женское это дело, и отсылал домой, к матери, заниматься делами женскими и дожидаться его с работы. Ходил он всегда напрямик, через пустырь, где лет двадцать, как собирались заложить новый храм. Летом там все зарастало высокой травой, и цвели васильки и колокольчики. Отец обязательно набирал пышный букет. А зимой... Той зимой, когда Эби исполнилось тринадцать, он заболел воспалением легких. Сгорел всего за неделю. Людей на похороны собралось — почитай, весь городок. Знали отца многие, уважали. На кладбище проводили, а после в кабак пошли, помянуть. Стопка за стопкой... Эби точно не знала, как все было, она-то ведь домой с матерью вернулась, плакали обе... А те, что в кабаке, обсуждали промеж собой... Ну и дообсуждались до того, что где это видано, чтобы аптекарь — и от воспаления. Значит, никудышный аптекарь был, раз самого себя вылечить не сумел. А коль себе не помог, то еще подумать надо, что за микстуры он для других готовил. Всех умерших за десять лет вспомнили. Эль, вино и самогон ядреный хорошо на такого рода память действуют, особенно, когда вперемешку... А к утру уже аптека пылала. Так и не нашли, кто поджег. Только стыдно было потом многим, так стыдно, что от Эби с матерью на другую сторону мостовой сбегали...

Маме после того с сердцем плохо сделалось. А аптеки в Грислее уже не осталось, чтоб лекарства купить. Вот они и уехали оттуда в деревню к деду, материному отцу.

До того, как все случилось, Эби в деревне нравилось: лесок, речка. Это когда на недельку приезжаешь, и знаешь, что скоро домой вернешься. А чтобы жить... Овец доить. А они вонючие — страх. И молоко невкусное. Только сыр, соленый такой, тот ничего. А еще стричь их, шерсть чесать. После прясть... Но прясть Эби так и не научилась. Деда паралич разбил, левая половина тела совсем не слушалась, и лицо перекосило. Решили отару соседям продать. И землю тоже — все равно работать на ней некому. Дядька приехал. Эбигейл его до этого всего пару раз видела, они с отцом не ладили, и мама брата не то, чтобы сильно любила. Может, когда он еще маленьким был. А как вырос и в Салджворт подался, испортился. Если наведывался, то только денег попросить...

А мама, через месяц после того, как деда схоронили, за ним следом отправилась. И не ждал никто. Вроде не так плохо ей было, планы строила, думала, куда отцовское наследство вложить. Знай, твердила дочери, что все, что ни делается, — к лучшему.

И Эби так себе говорила. Не видела, конечно, ничего хорошего, в том, что сиротой осталась, но надеялась, когда с дядькой уезжала, что в Салджворте жизнь к ней доброй стороной обернется. А оказалась в Освине — самом, что ни есть, дурном районе. Тут уже к другой жизни приспосабливаться нужно было. Чтобы и за себя постоять, и человеком остаться. Отец так учил, что главное всегда человеком оставаться. Правда, Эби тогда не понимала, как это. Все ведь люди, у всех по две руки, по две ноги, голова одна... Только у некоторых не тем забита, а у иных и вовсе пустая. Как у Курта, например. Неплохой ведь парень был, и отец его мясную лавку держал, не бедствовали. А Курт все равно на легкие деньги польстился. Стал на дядьку работать. По мелочи вроде: записку отнести, пакет забрать. На мелочи и погорел. А дядька на его место Эби пристроил. Сказал, отрабатывать надо то, что получаешь. Будто много она от него видела. А за то, что имела, с лихвой расплачивалась: дом в порядке держала, есть готовила, покупки все на ней были. И дружков его терпела. Лапу этого. Так-то он Март, но лапищи, и правда, здоровенные. Распускал еще. Но Эби к тому времени уже многого в Освине набралась. Могла и отшить, а могла и ботинком под коленку ударить... и не только под коленку. А помогать дядьке в его делишках отказать не смогла. Боялась, что на улицу выгонит. Или, того хуже, в бордель продаст. Он как напивался, бывало, грозился... Только и тогда, когда она стала писульки его носить, а то и краденое скупщикам, дядька все равно недовольный был. Как увидит ее, так и заводит, что перестарок уже, а все на его шее сидит, что другая уже б мужика нашла или сама зарабатывала. Эби стала шитье на дом брать — какие-никакие деньги, а он все кривится...

От пришедшей внезапно мысли девушка подскочила на кровати.

А что, если дядька вчера специально ее на ночь глядя из дома выставил? Знал про облаву и избавиться решил? Ведь не возьми ее мэтр Дориан к себе, в тюрьме за три месяца много чего случиться могло.

— Все, что ни делается, все к лучшему, — шепотом повторила Эбигел.

Потянула носом, вдыхая шедший от наволочки тонкий аромат лаванды, закрыла глаза... И тут же открыла, услыхав какой-то звук. Будто рычание откуда-то снизу, словно в подвале притаился свирепый зверь. Вспомнились скрытые ковриком царапины на полу...

Прислушалась: тихо. Значит, показалось.

Может, тут и подвала никакого нет.

Утро для Эби началось с чашечки кофе. Вернее, с двух: первую выпил мэтр Дориан, а вторую — тайком от хозяина — сама девушка. Маг пил сладкий, такой сладкий, что Эбигейл, глядя, как он кладет в чашку сахар ложку за ложкой, прикусила язык — уж очень хотелось, позабыв о страхе и почтении, предупредить, что так и слипнуться кое-где может.

— Сладкое стимулирует активность мозга, — пояснил мужчина, заметив ее взгляд.

Мозг он свой, судя по всему, крайне ценил и всячески баловал, потому к кофе затребовал себе сдобную булку с клубничным джемом.

А Эби решила, что ей и с неактивным мозгом неплохо. Кофе она выпила без сахара, как с детства привыкла (отец говорил, что только так настоящий вкус поймешь, что кофе, что чая на травах), а вместо булки с джемом ломоть хлеба маслом намазала и куском сыра накрыла.

— Я буду в лаборатории, — предупредил хозяин. — А ты займи себя чем-нибудь до полудня.

С двенадцати и до двух часов дня ей предстояло гулять с Джеком. Жутковато, конечно. Страшный он. Неживой такой. Но все же в саду, где цветочки цветут, птички поют, дорожки аккуратненькие. А не по освинским улицам, когда только и глядишь, чтоб не вступить куда. Да и Джек, поди, руки распускать не станет.

Чтобы занять себя, как велели, Эби прибрала в гостиной. Полочки от пыли протерла, накидки на креслах поправила. Много ли в доме грязи от одного человека? К тому же он по большому счету в ла-бо-ра-тории своей сидит.

Затем пришел господин Блэйн, повар.

Эби прежде думала, что настоящие повара все толстые, румяные, в накрахмаленных белых колпаках. А этот — худой, как щепа, бледный. И колпака не носит.

— Зачем мне? — улыбнулся он, когда Эби решилась спросить. — Колпак ведь на кухне для того надевают, чтобы волос в стряпню не натрусить.

И погладил ладонью блестящую лысину.

Хороший он был, веселый. Если бы не пришло время механического человека выгуливать, девушка так на кухне и осталась бы, пока рулет с грибами запечется.

А с Джеком оказалось скучно.

Но уже хоть не страшно.

Бродишь себе между клумбами и под деревьями, следишь, чтобы "кукла" по цветам не топталась. Объясняешь ему, как маленькому, что ходить только по дорожке можно. Мэтр Дориан сказал, что Джек все понимает. По крайней мере, про клумбы понял.

Ступал он медленно, неуверенно. Поворачивал трудно. И все время молчал.

От этого молчания, разбавленного звуком неуклюжих шагов, Эбигейл становилось все больше и больше не по себе, и она заговорила сама.

— Розы не трогай, они колючие.

Будто этому чучелу механическому взбредет в его безмозглую голову роз нарвать. Или ему больно будет, если наколется.

— Чувствуешь, как пахнут?

Конечно, не чувствовал. А Эби уткнулась носом в пышный белый цветок и с наслаждением вдохнула аромат.

— Ветер сегодня. Флюгер, гляди, как пляшет.

Джек завертел головой, не понимая, чего от него хотят.

Господин Дориан предупреждал давать ему только простые задания. Как ребенку. Но с ребенком можно просто сюсюкаться, рассказывать сказки. Ребенок, даже не понимая значения слов, догадается — по голосу, по интонации, по выражению лица.

— Чурбан, — выдохнула с досадой девушка.

Намается мэтр со своей игрушкой. Мало, что безмозглый, так еще и бесчувственный. Чему такого научишь?

Следующий день стал полным повторением предыдущего. И следующий. И следующий...

Она варила кофе, мыла посуду, вытирала пыль, гуляла с Джеком и скучала.

Лучшим временем были те полчаса, которые удавалось провести в компании господина Блэйна. Эби стыдилась рассказывать, кто она и как попала в этот дом, но повар и не расспрашивал. Зато о себе выболтал все без утайки. Женат, двое деток, третьего ждут. Жилье хотят побольше прикупить, благо, средства имеются. Он ведь в богатых домах работает, за хорошие деньги. А уж навидался за годы такого...

Эби приходилось зажимать рот ладошкой, чтобы ее смех не достиг хозяйских ушей, когда повар рассказывал, какие чудаки есть среди его клиентов. Куда там мэтру Дориану с его механизмами, разговорами о трупах в шкафах и прогулками вокруг клумб.

Например, одна дама мазала лицо сметаной. Говорят полезно: кожу отбеливает, морщинки разглаживает. Только эта в сметане целыми днями ходила, господин Блэйн за все время, что ей готовил, так ее лица и не видел. С раннего утра уже салфетку на грудь повяжет, намажется и расхаживает по дому. А за ней гуськом — пять кошек: любят, видать, сметанку.

Прохаживаясь потом с Джеком в саду, Эби пересказала механическому кавалеру, как звала его в шутку, все, что слышала от повара. Но тот, конечно же, ничего забавного в ее рассказах не находил....

На четвертый день пребывания Эбигейл в доме мага к хозяину наведался гость. Как господин Дориан и говорил, сам вошел, без звонка. Эби думала, что мэтр занят в лаборатории, и решила побродить по комнатам. Тряпку взяла для отвода глаз — будто пыль вытирает. А хозяин, на самом деле, не в железках копался, а в библиотеке сидел. И не один.

— Координация, говоришь, у него нарушена? — донесся из-за прикрытых дверей незнакомый мужской голос.

— Да, — отвечал маг. — Месяц бьюсь, но причины так и не нашел.

Говорили они, как Эби поняла, о Джеке.

— Причина, — протянул чужак. — Причин, друг мой, может быть много. Ты сказал, что хочешь заказать ему новые глаза, чтобы придать более презентабельный вид? То есть, органы зрения, как таковые, у него отсутствует. Как же он видит?

— Это часть матричного заклинания. Джек получает информацию об окружении в радиусе ста ярдов.

— Значит, он вынужден сначала обработать эту информацию, определить свое местоположение в пространстве и на плоскости...

Эби услышала звук, какой бывает, когда кто-то бьет себя ладонью по лбу.

— Слушай, а ты прав! — радостно вскричал мэтр Дориан. — Как я сам не подумал? Ведь если прочие рефлексы у него приближены к человеческим...

Подслушивать нехорошо, и девушка, для порядка смахнув пыль с маленького круглого столика, ушла к себе. Главное она услышала: у Джека будут новые глаза.

В конце недели хозяина посетил уже не гость, а гостья.

Услыхав, как открылась входная дверь, Эбигейл выглянула в холл и увидела даму в богатом синем платье. Лицо незнакомки скрывала густая вуаль, приколотая к маленькой черной шляпке, непостижимым образом державшейся на собранных в высокую прическу волосах цвета беленого льна, но отчего-то и сомнений не возникало, что гостья чудо как хороша. В голове не укладывалось, что у обладательницы осиной талии, высокой груди, изящных рук и длинной белой шеи может иметься какой-нибудь изъян.

Заметив Эби, женщина, судя по движению головы, бегло осмотрела ее с головы до ног, хмыкнула и, стуча каблучками, взбежала по лестнице на второй этаж. А Эбигейл, вспомнив, что ей велено не путаться под ногами, пошла на кухню и взяла себе из холодильного шкафа большой кусок пирога с мясом.

Незнакомка ушла через час.

Вскоре после этого зазвенел колокольчик-невидимка, и хозяин потребовал кофе в гостиную.

Когда Эби принесла поднос, мэтр Дориан сидел в кресле у окна. Сюртук он где-то оставил, рубашку застегнул неправильно, пропустив одну пуговицу, да и весь вид у него был категорически нерабочий. Но выпив кофе, он пошел в лабораторию и не выходил оттуда до позднего вечера.

А ночью под полом опять кто-то рычал. Теперь совершенно точно.

О том, что подвал здесь есть, Эби уже знала. Туда вела расположенная напротив кухни дверка. Совсем рядом...

Впрочем, с рассветом страхи улетучились. После трех лет в Освине оказаться в доме мэтра Дориана было невиданной удачей, и готовя на кухне кофе или гуляя по саду с механическим человеком, Эби боялась уже не неведомого монстра, а окончания срока приговора, когда ей придется вернуться к дядьке.

А монстр... После обеда мэтр спустился в подвал с двумя огромными бутылками, наполненными какой-то жидкостью, а когда поднялся, бутылки были уже пустые.

Наверное, покормил, и зверь не станет пугать ее ночами голодным рыком...

— Господин Дориан!

Кабы чудище его самого не съело!

Принесли какой-то пакет, а Эби на такие случаи указаний не давали. Оставить в холле? Нести в библиотеку? Или на кухню — вдруг там что съестное?

А хозяин пропал.

И, самое странное, дверь в лабораторию открытой бросил. Обычно всегда на секретный замок запирался.

— Господин Дориан! — еще раз позвала девушка и, не дождавшись ответа, набралась смелости заглянуть в святая святых.

С первого ее посещения этого места ничего здесь не изменилось. Те же шары под потолком, вращающиеся колесики и скелет у стены. А у другой стены на кушетке, которая в тот раз пустовала, лежал Джек. От гудящего металлического ящика к искусственному телу тянулись провода, а на голове механического человека был закреплен стальной обруч.

Что-то в облике "кавалера" показалось Эби странным, и она, забыв о запретах, вошла в лабораторию и приблизилась к кушетке.

Не Джек.

Волосы тоже темные. Фигурой похож, но тоньше немного, изящнее. И лицо лучше сделано, кожа не висит. Цвет, правда, все равно неважный: серость мертвецкая проступает. Губы тонкие, бледные. Щеки впалые — видно, сильно кожу натянули. Зато ресницы есть.

— Ты Роберт или Майкл? — шепотом спросила Эбигейл, припомнив имена "младших братьев" механического приятеля.

Как и ожидалось, новое создание мэтра Дориана ничего не ответило.

Эби ткнула его пальцем в грудь. Твердая.

Постучала по лбу. Звук вышел не такой уж гулкий.

— А, — махнула рукой девушка. — Все равно безмозглый.

Механический человек вдруг открыл глаза, оказавшиеся янтарно-карими, и процедил сквозь зубы:

— Сама такая.

Глава 5

Портал из спальни в лабораторию мэтр Дориан проложил давно. Жилище мага без телепортационных переходов — все равно что трактир без выпивки или театр без сцены. Правда, ходить господин Лленас все равно предпочитал по лестнице: портал вышел так себе, точка выхода то и дело смещалась на несколько градусов, а в лаборатории ценное оборудование, и лучше пару минут потерять, чем сломать что-нибудь.

Но сейчас, услыхав пронзительный женский визг, маг, ни секунды не задумываясь, активировал межпространственный проход. Повезло — вышел, где и предполагалось, ровно в центре рабочего помещения. Визг, за секунду до его появления, прекратившийся, снова резанул по ушам.

— Эбигейл! — сердито выкрикнул мужчина, обнаружив источник раздражающего звука. — По какому поводу крики?

Девушка, узнав его, смолкла. Покраснела до корней волос, и, опустив голову, указала пальцем на лежащего на кушетке молодого человека.

— Я думала, он механический. А он разговаривает.

Разговаривает — это плохо. Для правильной работы прибора пациент должен лежать неподвижно и хранить молчание.

— Разве я не запретил тебе сюда заходить?

— Пакет принесли, я не знала, что с ним делать, — тихо оправдалась работница.

— Этот пакет? — указал он на сверток, который девица прижимала к груди.

Она закивала, но отдавать посылку не спешила. Пришлось подойти и отобрать едва ли не силой.

К счастью, ничего хрупкого. Прислали заказ из кукольной мастерской — новые глаза для Джека.

— Можешь идти. Хотя нет. Это — господин Мерит, Эйден Мерит, — представил маг лежащего. — С сегодняшнего дня он будет жить в этом доме, и ты должна выполнять все его указания так же, как и мои. Теперь иди.

Исчезла Эбигейл так быстро, словно и у нее имелся свой портал.

Маг подошел к испытуемому. Перво-наперво проверил показания прибора. Настройки немного сбились, но общая картина получилась достаточно четкой.

— Долго мне еще лежать? — подал голос молодой человек.

Оставляемая чернильной стрелкой линия резко ушла вверх по бумажной ленте...

— Сейчас отключу, — пообещал Дориан. — Потерпите немного.

Он скрутил ленту с данными и убрал во внутренний карман. Затем, один за другим, отсоединил электроды.

— Можете вставать. И простите за Эбигейл, ей недостает воспитания.

— Я заметил, — Эйден поднялся, размял затекшие члены. — Назвала меня безмозглым. Не сильно и ошиблась, верно?

Влажные карие глаза с розовыми от полопавшихся сосудов белками глядели серьезно и требовательно.

Маг отвернулся.

— Данные неточные, — прогудел он в бороду. — Работа измерителя была нарушена.

— К демонам ваш прибор, Лленас! Мне ли не знать, как я себя чувствую? Да и в зеркало смотрюсь иногда. Даже ваша служанка приняла меня за механическое чучелко... К слову, давно вы обзавелись прислугой?

— Эбигейл работает на меня по приговору суда, — признался Дориан, радуясь поводу сменить тему. — Это всего на три месяца. Неделя уже прошла.

— По приговору? — заинтересовался Эйден.

— Да. Проститутка из Освина.

— Мило, — хмыкнул молодой человек. — Продолжаете эпатировать высшее общество?

— Игнорировать — так точнее, — в свою очередь усмехнулся мэтр. — А Эбигейл, для девицы ее профессии, весьма чистоплотна, как я успел заметить, и готовит великолепный кофе.

— Не поверю, пока не попробую.

— Что ж, тогда прошу в гостиную. Или в библиотеку? Я приобрел несколько новых изданий, кое-что может вас заинтересовать.

— После, — покачал головой Мерит. — Я ведь задержусь у вас, так что успею. Сколько у меня времени?

— Достаточно, — уверенно ответил маг.

Для того чтобы прочитать пару книг — вполне хватит.

Эйден Мерит умер за минуту до своего рождения.

Акушерка, приняв измазанного кровью младенчика, вздохнула, взглянув в синюшное личико с приоткрытым беззубым ртом, смотала, понимая всю тщетность сего действа, туго обвившую шею ребенка пуповину и, отложив неподвижное тельце, вернулась к роженице — ту еще можно было спасти.

Но судьба решила иначе.

"Я так истово молился о чуде, — скажет Эйдену в день его одиннадцатилетия отец, — так желал, чтобы Творец возвратил мне тебя, что совсем позабыл о твоей несчастной матери".

Он никогда не был особо набожен, его отец, но в то, что наследник вернулся к жизни его молитвами, верил искренне. Как и в то, что виновен в смерти жены, обойдя ее в этих молитвах. И часть вины, осознанно или нет, переложил на сына.

Эйден не помнил мать. Но он и отца почти не помнил.

Чудесно воскресшего младенца отдали на попечение нянек и кормилиц. После появились учителя. Родитель регулярно справлялся о его успехах через слуг. Слал подарки, также со слугами, когда от его рабочего кабинета до комнаты Эйдена было лишь десять шагов по коридору.

Тот разговор в свой одиннадцатый день рождения юный Мерит запомнил не только из-за его содержания, но и потому, что это был едва ли не единственный случай, когда отец сказал ему больше привычных двух-трех слов...

"Твоя жизнь — величайшее чудо, — говорил он. — И прожить ее ты должен так, чтобы доказать, что чуда этого достоин".

Через неделю после этой беседы Мерит-старший заперся в своем кабинете, достал револьвер, сунул в рот ствол и спустил курок.

Записки он не оставил, но ходили упорные слухи о его связи с женой государственного прокурора, который в свою очередь готовился предъявить парламенту какие-то документы, компрометирующие депутата Мерита. Чуть ли не государственная измена. Тюрьма, конфискация имущества...

Получалось, отец единственным нашедшимся на тот момент способом сохранил для наследника имя и состояние.

А Эйден его подвел. Оказался недостоин чуда.

Расплата не заставила ждать...

Когда мэтр Дориан, извинившись, вернулся в лабораторию, гость оказался предоставлен самому себе. Но его это не расстроило. В доме мага он знал каждую комнату. Одну — особенно.

За три года в ней многое изменилось. Исчезли решетки с окон, появилась новая кровать вместо той, расшатанной, с выпотрошенным матрасом. Обои другие.

А картинки в уборной остались. Забавные.

И пол вряд ли меняли.

Мерит откинул край старого ковра.

Коснулся рукой бороздок на гладком дереве.

Кажется, тысячу лет назад. Или только вчера.

Кровь.

Боль.

Страх и ненависть...

— Ой!

Дверь распахнулась, чуть не ударив стоящего на коленях мужчину по лбу.

Эйден поправил ковер и поднялся. Поглядел вприщур на остановившуюся в дверях девицу.

— Ну?

Кофе она в самом деле варила неплохой, но этого мало, чтобы простить вопиющую беспардонность, продемонстрированную при первой встрече.

— Простите, господин...

— Мерит.

— Да, господин Мерит. Но это — моя комната.

— Чушь. Это комната Дориана, как и все остальные в доме.

Служанка запнулась, не найдясь с ответом.

Правильно, пусть знает свое место.

Эйден ничего не имел против женщин подобного сорта в определенных обстоятельствах. Но в собственном доме? Дориан все же чудак.

Впрочем, эта умело притворялась скромной горничной. Девушка, как девушка. Не урод, но и не красавица. Краснеет легко и тут же бледнеет, так что веснушки на скуластом лице кажутся темнее. Часто поправляет волосы, слишком густые и тяжелые, чтобы несколько шпилек могли их удержать. Прячет глаза под густыми длинными ресницами. А глаза у нее темные, цвета горького шоколада. И во взгляде проскальзывает горечь...

Да, не красавица. Но на такой тип непременно должны находиться любители. После ярких бабочек-однодневок и потасканных многоопытных шлюх — иллюзия чистоты и крепкое молодое тело.

Единственное, что в ней наводило на мысль о пороке, — большой рот и полные чувственные губы. Эйден представил, как она, выходя вечерами на улицу, красит их жирной коралловой помадой...

Странные мысли. Но Мерит хорошо понимал их природу. Чувствовал...

Чувствовал себя живым.

В последнее время это случалось с ним редко.

Он направился к выходу, но в дверях развернулся к провожавшей его растерянным взглядом служанке.

— Я поселился в зеленой спальне. Знаешь, где это? Придешь ровно в полночь. Платье снимешь заранее, не люблю возиться с крючками и завязками. И... распусти волосы...

Она хотела что-то сказать, но Эйден не стал слушать. Если об оплате, пусть не волнуется, — не обидит. Но цену назначит сам.

Пока он лежал на кушетке, недвижимый и безмолвный, Эйден Мерит нравился Эби гораздо больше. А после того, что он сказал, девушка только и думала о том, как бы вернуть его в занимаемое при первой встрече положение.

Что-то тяжелое, несомненно, помогло бы, и будь перед Эбигейл не холеный господин в дорогом костюме, а какой-нибудь освинский прилипала, она недолго сомневалась бы.

Но тут нужно было искать другое решение.

И она его нашла.

— Как это понимать?

Не сказать, что на следующее утро господин Мерит был разгневан тем, что не дождался ее ночью. Скорее — удивлен. Он снизошел до того, чтобы пойти за Эби на кухню, когда после завтрака на террасе она собрала на поднос чашки и блюдца. А у Эбигейл, не выспавшейся и злой из-за того, что до утра караулила, не надумает ли он сам явиться, не осталось сил бояться.

— Вам не понравился кофе? — спросила она со всей возможной почтительностью, но конец фразы смазался легким зевком.

— Мне не понравилось, что ты не выполнила моего распоряжения.

— Простите, господин Мерит, но мэтр Дориан приказал слушаться вас так же, как и его. А он мне подобных распоряжений не дает.

Молодой человек — Эби дала ему не более тридцати — насмешливо сощурился:

— Иначе говоря, моя просьба не входит в число твоих обязанностей?

— Совершенно верно, господин Мерит.

— А как насчет того, чтобы заработать привычным способом?

— Данный способ мне вовсе не привычен.

— Десять рейлов, — предложил он, пропустив ее слова.

Вряд ли освинские проститутки получали за раз столько, сколько Эби зарабатывала шитьем за две недели. А господин Эйден вряд ли когда-нибудь пользовался их услугами. Должно быть, назвал обычную цену какого-нибудь респектабельного борделя... Если бывают респектабельные бордели...

— Простите, господин Мерит, — Эби почувствовала, как краснеет, но ничего не могла с этим поделать. Зато могла другое. Под темным налетом трех последних лет, под прилипшей к ней грязью освинских улиц, еще жила та девочка, которую отец заставлял перечитывать перед сном притчи из Священной книги, а матушка учила учтивому обращению. И коль нельзя послать высокородного наглеца куда подальше, нужно дать ему понять, что она не та, за кого ее принимают. — Полагаю, мэтр Дориан рассказал вам, как я попала в его дом, и вы сделали неверные выводы на мой счет. Да, я оказалась в тюрьме, так как находилась в неурочный час в неблагополучном районе, и по приговору суда, на котором мне не дали возможности оправдаться, вынуждена отработать три месяца. Пусть это будет мне наказанием за легкомыслие. Но мое легкомыслие совсем иного рода, господин Эйден.

— Пятнадцать?

Слушал, понял, но отступать не желал. Возможно, не поверил.

— Я не торгую собой, — произнесла Эби четко.

— Двадцать?

— Я не проститутка, — повторила она, с трудом удерживаясь от того, чтобы повысить голос.

— Так даже интереснее. Двадцать пять? Чем ты занимаешься в своем Освине? Прачка? Кухарка? Уличная торговка? За три месяца ты успела бы что-то скопить, а теперь, по ошибке или нет, будешь работать бесплатно. Я предлагаю компенсировать вынужденные неудобства. Пятьдесят, и заканчиваем торг.

Пятьдесят рейлов. Будь у Эби такие деньги, она нашла бы комнатку, поближе к парку, где чище и публика поприличнее, и ушла бы от дядьки...

— Господин Эйден, — вымолвила она медленно, глядя не на него, а на свои сцепленные в замок руки. — Вы — человек благородный, и негоже вам делать подобные предложения порядочной девушке.

Развернулась и вышла за дверь, не задумываясь, как будет расценено столь неуважительное поведение.

Подобным образом Эйдена еще не отшивали. Вежливо, спокойно. Под конец еще и о приличиях напомнили. И кто? Какая-то... Ладно, не шлюха. Шлюха не откажется от пятидесяти рейлов. Но... забавно. Да, именно забавно.

А то, что не продается за пятьдесят рейлов, можно купить за сто. Или тысячу. Главное, что купить можно.

Господин Мерит не был стеснен в средствах и не имел нужды тратить их на что-либо, помимо удовлетворения своих желаний. Сейчас он желал узнать цену добродетели, теплой веснушчатой кожи и глаз цвета горького шоколада. Предел, за которым совесть замолкает в угоду алчности...

— Вы не заняты? — мэтр Дориан застал гостя задумчиво обрывающим лепестки с цветов оплетавшей террасу розы и, видимо, стоял какое-то время за спиной, думая, удобно ли оторвать его от столь важного дела. — Мне нужна помощь.

— Все, что в моих силах, — с готовностью откликнулся Эйден.

— Вот! — маг резко выставил вперед то, что до поры держал в опущенных руках, и молодой человек непроизвольно отшатнулся, увидев человеческую голову с широко распахнутыми глазами. — Как вам?

Мерит громко сглотнул, почувствовав, что галстук превратился в удавку.

— Это Джек, — подсказал Лленас. — Вернее, его часть. Я его... ее немного усовершенствовал. Обработал кожу специальным составом, чтобы улучшить эластичность. И, видите, глаза?

— М-да... весьма... — оценил, приходя в себя, Эйден.

Не удивительно, что Эбигейл перепутала их в первую встречу: съемная голова Джека при беглом взгляде мало чем отличалась от неотъемлемой головы господина Мерита. Темные волосы, изогнутые брови, прямой нос, квадратный подбородок, тонкий, слабо подкрашенный рот. Но если присмотреться, сходство тут же терялось. Во-первых, новые глаза Джека были не карими, а зелеными. А во-вторых, механический человек, как ни парадоксально, выглядел несколько живее Эйдена.

— Я и ресницы ему сделал! — похвастал мэтр. — Пришлось клеить по одной, чтобы выглядело естественно, но это не так утомительно, как кажется. Работа руками, однообразная, доведенная до автоматизма, оставляет простор для работы мысли, и пока я занимался внешним видом Джека, появилась идея по улучшению его устройства. Помните, я говорил, что Алистер подсказал мне, как стабилизировать установки координации? Я придумал, каким образом можно настроить Джеку зрение. И именно для этого мне нужна ваша помощь.

Задумка Дориана, как всегда, была проста, гениальна и, естественно, сопряжена с определенным риском.

— У вас может начаться головокружение, приступ дезориентации.

— Я с этим живу, — успокоил мага Эйден.

Узнав, что от него потребуется, он согласился сразу же, а если бы мэтр сказал, что за аттракцион придется заплатить, не раздумывая, выписал бы чек.

— Я, если можно так выразиться, подключу ваше сознание к телу Джека, — повторил уже сказанное маг, прикрепляя к его вискам присоски с тянущимися от них проводками. — Вы осмотритесь, попробуете сделать несколько шагов. Ваше восприятие своего... точнее, его роста, угол и спектр зрения зафиксируются в искусственной памяти. А я отрегулирую процесс извне.

— Я готов, — торопливо отрапортовал молодой человек.

— Закройте глаза. Я скажу, когда открыть.

Это напоминало прохождение через портал.

Зажмурился, открыл глаза и увидел себя в другом месте, уже не из лежачего положения, а стоя посреди комнаты.

Ростом они с Джеком почти не отличались, и ощущения дискомфорта не возникло. Напротив, все было неплохо.

Так... никак...

Чувства потерялись.

Исчезло пощипывание от электродов и ощущение твердой кушетки под головой.

Исчезла... Эйден прислушался к себе и понял, что не ошибся: исчезла боль. Стало легко и свободно...

— Вы в порядке? — услышал он голос Дориана.

Обернулся на звук. Не чувствуя тела, но все же обернулся. Кивнул.

Движениями управлял разум, а не бечевки мышц. Он хотел поднять ногу, и нога поднималась. Хотел взмахнуть рукой, и она взметалась вверх...

Он управлял механическим человеком изнутри, но это оказалось не так весело, как ожидалось.

Эйден моргнул... хотел моргнуть, но у Джека не было век. Он продолжал смотреть. Видеть.

Но не чувствовать.

Пропала не только боль — все.

Он знал, что стоит, но не ощущал пола под ногами.

Вертел головой, и казалось, что это ветер крутит безвольный флюгер.

Коснулся рукой лица, и думал, что пальцы пройдут щеку насквозь...

— Дориан! — позвал он.

Джек беззвучно ворочал тяжелой челюстью.

— Дориан, остановите это!

Свобода?

Легкость?

Нет — пустота.

— Дориан!

Чужое, но такое послушное тело рвануло в сторону, туда, где сидел у железного ящичка с десятком рычагов и кнопок маг. Руки подняты над головой сигналом о помощи...

— Дориан!

Лленас всполошился. Посмотрел на него... На него, запертого в механическом теле. На него, лежащего на кушетке...

Эйден проследил последний взгляд. Жутко.

Лучше бы ему этого не видеть.

Лучше бы не знать.

— Отключаю, — сказал маг. — Только не нервничайте.

Глаз в этот раз закрыть не получилось.

Вспышка...

...и обещанная дезориентация. Головокружение и готовое вырваться из груди сердце.

— Лежите, лежите, — подоспевший маг придавил его за плечи к кушетке. — Это скоро пройдет.

— Простите, — просипел Эйден. — Я не смог... там...

— Что за глупости? Все вы смогли, запись сделана.

— Хорошо. — Он дышал часто и прерывисто, радуясь этим спазмам и вернувшейся, практически уже родной боли. — Второй раз не повторю. Это... похоже на смерть... Я...

"Не хочу умирать!" — почти уже выкрикнул он, но прикусил губу.

Разве его желания что-то решают?

Глава 6

Кто-то назвал бы его черствым, но Дориан не переживал из-за случившегося в лаборатории. Вся процедура не заняла и пяти минут, о возможных неудобствах Эйден был предупрежден и в себя пришел достаточно быстро — причин для тревог маг не видел. Немного жалел, что не мог сам поучаствовать в уникальном эксперименте, но кто бы тогда направлял пси-потоки и регулировал питание записывающего устройства?

Свою роль в свершившемся он ставил намного выше, нежели пассивную помощь Мерита. Да и Алистер Ранбаунг, мимоходом подавший идею скорректировать "зрение" механического слуги, по мнению Лленаса, был причастен к сегодняшнему прорыву постольку-поскольку.

Алистер с этим не спорил.

— Мысли, как дети, — говорил он, смеясь. — Зачать ребенка — дело нехитрое, как и высказать мысль. Но выносить, родить, а после воспитать, дано не каждому. Потому я и занимаюсь исключительно теорией, а практику оставляю таким, как Дориан.

Мэтр Ранбаунг явился к ужину. Его не ждали, но приняли с радостью.

С этим добродушным толстяком, который даже студентов не мог заставить себя побаиваться, как то подобает при его статусе заведующего кафедрой Общей теории магии, Дориан Лленас дружил со времен учебы. А подобная дружба, пусть и не расцвеченная частыми встречами, шумными праздниками или, что больше ценится в среде практикующих магов, успехами совместной работы, тихая и спокойная многолетняя дружба, основанная на взаимном уважении, дорогого стоила.

Что, впрочем, не исключало между ними секретов и недомолвок, как вот, к примеру, Эйден Мерит. Дориан не посвящал старинного приятеля в подробности своих взаимоотношений с молодым человеком, уже четвертый год гостившим в его доме по две-три недели в сезон. Слухи давно превратили Эйдена в дальнего родственника мага, оба они этих слухов не опровергали, и все знакомцы господина Лленаса, не исключая мэтра Алистера, за неимением других объяснений вскоре уверовали в их родство.

— Итак, у Джека теперь человеческое зрение. Что на очереди? Кажется, ты хотел наделить его способностью говорить, — Ранбаунг попытался пригладить пухлой пятерней волосы, но эффект наблюдался обратный: рыжая грива встала дыбом. В сочетании с гладким, толстощеким лицом теоретика это выглядело забавно.

Но мэтру Дориану было не до улыбок.

— С этим возникли проблемы, — удрученно покачал головой он. — Подача воздуха, сокращение связок, артикуляция. Представляешь, насколько крохотными должны быть механизмы, обеспечивающие движение губ и языка? Хотя... если снабдить ротовую полость чувствительными мембранами, издающими в зависимости от частоты колебаний достаточно широкий диапазон звуков, а после вложить в искусственный разум способность комбинировать эти звуки в нужной последовательности...

Лленас тут же загорелся новой идеей. В его голове уже чертились схемы и писались формулы заклинаний. Дергался острый носок комнатной туфли на заброшенной на ногу ноге — хотелось, забыв обо всем, бежать в лабораторию, где в одном из ящиков лежали оставшиеся после ремонта музыкальной шкатулки леди Вессер тонкие медные пластинки, попробовать сперва с ними...

— Дориан! — Алистер шутливо погрозил пальцем. — И думать не смей. У меня другие планы на тебя и сегодняшний вечер. Эйден, поддержите меня!

— В чем? — молодой человек, до этого момента не принимавший участия в беседе магов, отвлекся от своих, судя по лицу, не слишком веселых мыслей.

— Поедемте в оперу! — огорошил предложением Ранбаунг. — Я выкупил ложу на новый сезон, но так ни разу и не выбрался. А сегодня дают "Дни сомнений", и прима, по многочисленным свидетельствам, хороша нереально.

— В оперу? — Мэтр Дориан уже пришел к выводу, что одной только медью не обойдется. — Можно и в оперу.

— Но чтобы я не видел в твоих руках блокнота и карандаша! — пригрозил Алистер.

— Не увидишь, — мысленно заканчивая чертеж звукового механизма, пообещал изобретатель. — Я давно уже не трачу время на записи. Все здесь, — он постучал пальцем по лбу.

— Все? — недоверчиво переспросил толстяк. — Заклинания, технические разработки, формулы — все?

Лленас кивнул.

— А если с тобой что-то случится? — Алистер глядел с укором. — Что станет с твоими трудами? Мир потеряет их вместе с тобой?

— Увы, — без особого огорчения развел руками Дориан. Он получал удовольствие от своей работы и без всеобщего признания, тем более его не интересовало признание после смерти.

— Глупо! — рассердился Ранбаунг. — Твои творения со временем могут найти должное применение. Паромобиль, холодильная машина, механические слуги.

— Паромобиль и холодильную установку я планирую продать, — успокоил друга изобретатель. — Тогда, конечно, придется оформить чертежи соответствующим образом и передать производящим компаниям. А слуги... — Для Лленаса Джек был промежуточным этапом в его исследованиях, но пока маг не готов был делиться этим с кем-либо. — Мне уже заявили, что покуда не переведется население Линкарры, в искусственных людях нет нужды. Они слишком дороги, тогда как женщины у нас рожают совершенно бесплатно.

— Не скажи! — возразил толстяк. — Ты не думал, что твои техно-человеки могут пригодиться в военном деле, например? Представь, сколько жизней спасет механический солдат.

— Простите, мэтр Алистер, — заговорил со своего места Эйден. — Рискну показаться циником, но и во время войны живые — до поры живые — люди обойдутся правительству дешевле. Хотя в том, что касается записей, я с вами соглашусь. Дориану следовало бы сохранить свои работы для потомков — возможно, они оценят их в отличие от современников.

— Он бы принимал все иначе, если бы уже обзавелся потомками, — хохотнул Ранбаунг.

Сам он был потомками не обременен, но для друга выступал порой активным сводником. И Дориана такое внимание к его личной жизни не радовало.

— Согласен, — сказал он, хмурясь. — Записи иногда помогают. Я стал забывать... не работу, с этим все в порядке. Стал забывать какие-то эпизоды жизни. Например, вторую неделю не могу вспомнить, куда подевал третью девицу.

И Алистер, и Эйден уставились на него с одинаковым немым удивлением. Пришлось рассказать о многочисленных попытках обзавестись временной служанкой.

Мерит хмыкнул и пожал плечами: его участь неведомо куда запропастившейся девушки не интересовала. А толстяк вдруг рассмеялся:

— Поражаюсь тебе, Дориан. Сколько лет уж поражаюсь. Не было никакой третьей девицы.

— Не было? — озадачился маг.

— Уверен. Отбрось все нереальные версии, и останется одна — очевидная. Ты сбился со счета, как иногда путаешь дни недели. Принял третью за четвертую и остановился, как решил, на седьмой, когда эта твоя...

— Эбигейл, — подсказал, опередив хозяина, Эйден.

— Когда твоя Эбигейл на самом деле шестая.

— Надо же, — расстроился мэтр Лленас. — Она мне уже понравилась. Кофе у нее выходит замечательный, и вообще.

— Никто не требует менять ее на новую, — успокоил Алистер. — И твоей страсти к нумерологии лично я не разделяю. Меня в данный момент занимает другой вопрос: мы едем в оперу или нет?

— Да, — кивнул мэтр Дориан. — Если подскажешь, где раздобыть труп без значительных повреждений.

Как ни странно, этот вопрос показался его собеседникам не таким удивительным, как заявление о пропаже девицы, но маг все же пояснил:

— Хочу сам исследовать строение гортани и проверить еще кое-что. Не доверяю справочникам.

— Могу устроить, — отозвался Ранбаунг. — У меня как раз есть несколько тел. Трое мужчин от двадцати пяти до сорока и женщина. По-видимому, беженцы из Гилеша. Проходили перевал Каримах и попали под ледяное дыхание гор.

— Неужели? — заинтересовался мэтр Лленас. — Ледяное дыхание просыпается самое частое раз в пятьдесят лет.

— Не повезло бедолагам, — согласился толстяк. — Зато повезло нам. Я выкупил тела для опытов. Сам понимаешь, уникальная возможность. Они идеально сохранились: мгновенная смерть от стремительного переохлаждения. Милосердная, можно сказать, смерть — они и почувствовать ничего не успели.

— Откуда такая уверенность? — хмуро спросил Эйден. — Как говорят, оттуда еще никто не возвращался.

— Возвращались, друг мой, — снисходительно улыбнулся мэтр Алистер. — Еще как возвращались. Иначе Пять Академий не тратились бы на содержание кафедры прикладной некромантии. Дориан, тебе ведь безразлично, чей это будет труп? Тогда я пришлю тебе женщину. Договорились? А теперь собирайтесь господа, собирайтесь.

В оперу они успели вовремя, однако задолго до окончания спектакля Лленас вернулся домой. И причиной тому была отнюдь не работа.

У этой причины были мягкие белоснежные волосы, фарфоровая кожа и огромные синие глаза. И красивый округлый почерк, которым она вывела на клочке бумаге, что в антракте вложила в его руку, всего два слова: "Едем к тебе?"...

Имя Ада не шло ей совершенно. Ада — коротко и сухо. Сразу представляется этакая деловитая дамочка, серьезная и даже стервозная. Линда? Тоже нет. Линда — это милая куколка, настолько же глупая, насколько хорошенькая.

Она была Адалиндой.

Даже в острейшие мгновения близости Дориан не сокращал ее имени, одного родного, состоящего из двух чужих, в звучании которого заключалась вся она — умная женщина под личиной большеглазой куклы.

А она звала его... Она просто звала, как сегодня, и он забывал обо всем.

— Не знала, что ты любишь оперу. — Тонкие пальчики с острыми, покрытыми нежно-розовым лаком ноготками медленно опускались по его груди к животу... и сложившийся механизм речевого аппарата рассыпался по деталям...

— Не люблю. Алистер пригласил.

— Добряк Алистер. Хоть кто-то заботится о том, чтобы ты не сидел дни и ночи напролет в мастерской... Но ты отладил зрение?

— Да. И собираюсь дать Джеку голос.

Снова в его голове тонкие полоски металла крепились на стальной цилиндр, вибрировали струны. В опере он слышал виолончель — ее голос порой похож на человеческий... Но для Джека нужно усилить басы...

— Не сейчас. — Адалинда прижалась всем телом, поцеловала в висок. — Я знаю, у тебя получится. Но не занимайся этим, пока ты со мной.

И тут же сама спросила, ускользая от его губ:

— Ты никогда не думал, что Джек после завершения сгодится не только на роль домашнего прислужника? У искусственного мозга огромный потенциал.

Большинство его знакомых женщин слова-то такого не знали — потенциал. Они и о существовании мозга, даже не искусственного, вряд ли догадывались...

— А ты никогда не думала уйти от мужа? — в тон ей спросил он вдруг.

— Что? — вопрос застал Адалинду врасплох.

— Уйти от мужа, — повторил маг, мягко сжав в ладонях ее лицо, чтобы не дать возможности отвернуться. — Ко мне.

— В смысле... — Нежные щеки под его руками сделались горячими от прихлынувшей крови.

— Во всех смыслах. Официальный развод, и через полгода ты — госпожа Адалинда Лленас.

Еще несколько минут назад он не собирался говорить ей ничего подобного, но сейчас это почему-то стало важно. Даже важнее голосового аппарата.

— Ты же несерьезно? — она все-таки вырвалась и теперь сидела на постели, поджав к подбородку колени. Было в этой позе что-то невероятно трогательное, а белое покрывало рассыпавшихся по плечам волос не скрывало, а лишь подчеркивало ее ослепительную наготу.

И мэтр Лленас абсолютно искренне признал, что, невзирая на спонтанность предложения, серьезен как никогда.

— Зачем? — Она не смотрела на него и сама пряталась под спадающими на лицо прядями. — Я ведь наслышана о вас, господин маг. Салджвортские кумушки наперечет знают всех ваших бывших любовниц. Каждая из них была непременно замужем. Не за тем ли, чтобы ты мог счастливо избегать алтаря? И вдруг система дала сбой?

— Дрянная была система. Я решил создать новую.

— И она будет работать? Я не люблю мужа, Дориан. Он не любит меня. Он изменяет мне, я — ему. Не скажу, что это нормально, но в какой-то степени это честные отношения. А с тобой... Мы погрязнем во лжи. Ты будешь лгать, будто я интересую тебя больше твоих механизмов, а я притворяться, что верю этому и рада, если обо мне вспоминают хотя бы раз в неделю.

Он взял ее руку и поднес к губам.

— Я постараюсь измениться.

Адалинда покачала головой:

— Постараешься. Но не изменишься.

— Я закончу Джека, и у меня не останется ничего интереснее тебя, — пообещал он жарко.

Она задумалась.

Думала долго, молча, не отнимая у него руки, на которой он перецеловал уже каждый пальчик, и наконец заговорила:

— Хорошо. Заканчивай. И потом, если еще останется такое желание, мы вернемся к этому разговору.

Теперь, когда она не гуляла с Джеком, и не находилось работы по дому, Эбигейл уже не скучала. Во-первых, мэтр Дориан, заметив, как она, вытирая пыль с книжных полок, читает названия на корешках, разрешил ей брать книги с одного из стеллажей, там где, как он сказал, стояли "сказки", а не "серьезная литература для работы". А во-вторых, с господином Эйденом не соскучишься.

В комнату к ней он больше не заходил, но к несчастью для Эби, жизнь ее не ограничивалась уютной спаленкой.

С утра, еще до того, как мэтр Дориан позвонит, господин Мерит появлялся на кухне, чтобы распорядиться насчет кофе. Расхаживал по дому, когда она занималась уборкой. Якобы нечаянно зацепился за что-то, порвал рукав и велел Эбигейл зашить. Посреди дня, пока маг работал в лаборатории, вдруг изъявлял желание подкрепиться. А когда она выгуливала в саду механического человека, непременно вертелся рядом — говорил, из научного интереса, хотя на самом деле интерес его никакого отношения к науке не имел.

— Двести рейлов?

Каждый раз так. Сперва спросит что-то, заданий надает, а потом прищурится, ухмыльнется и... уже двести рейлов.

За такие деньги мог всех освинских девок разом скупить.

Эбигейл думала, что однажды не выдержит и пошлет-таки его... в Освин. Но пока терпела.

— Я не продаюсь, господин Эйден, — твердила она упрямо.

— Все продается, крошка Эби, — скалился он в ответ. — Вопрос лишь в цене.

Единственным, кому девушка могла пожаловаться на докучливого молодого господина, был Джек. Если во время их прогулки Эйден не ошивался поблизости, она брала механического человека под руку и негромко сетовала на судьбу.

Вдруг выяснилось, что со времени переезда в Салджворт она ни с кем не говорила по душам, и все, что копилось эти годы на сердце, Эби, сначала несмело, а после уже, войдя во вкус, в подробностях, раскрашивая рассказы своими мыслями и чувствами, порой улыбаясь, а порой смахивая с ресниц невольные слезы, пересказывала молчаливому спутнику. И неважно, что он бесчувственный — окружающие ее люди в большинстве своем такие же.

Прошло не так уж много с тех пор, когда Эбигейл увидела искусственного человека впервые, но мэтр Дориан работал без роздыха, иногда ночами, и Джек менялся на глазах. Лицо у него стало другое, даже приятное, красивые зеленые глаза казались почти живыми. Главное, не смотреть слишком долго, иначе от неестественной неподвижности созданных "по стандартам" черт делалось не по себе.

Шагал Джек теперь легко и уверено, словно сам водил девушку садовыми дорожками. А однажды она заметила, что он несильно кивает в такт ее рассказам: мэтр Дориан настраивал ему вежливость.

Вежливый и безмозглый. Эби подумала, что у мага все же получится сделать идеального слугу.

В тот день, по счету семнадцатый ее день в доме мэтра Дориана, они с Джеком тоже гуляли в саду. После завтрака приходил толстяк, мэтр Алистер. Эби видела его уже трижды и как раз рассказывала механическому кавалеру о том, какой он потешный, когда думает, что на него никто не смотрит: разглядывает себя во всех отражающихся поверхностях, безуспешно приглаживает буйные рыжие волосы, потом оттягивает в стороны уши и показывает язык. Но иногда круглое щекастое лицо делается вдруг жестким, глаза превращаются в узкие щелочки, и тут же пропадает всякая охота смеяться, так как вспоминаешь, что перед тобой все-таки маг, а не ярмарочный комедиант.

Поделиться с Джеком последним наблюдением Эби не успела: заметила в стороне господина Мерита. Тот, вопреки обыкновению, держался поодаль и брел как-то странно, слегка пошатываясь. Потом остановился, постоял немного, сделал шаг и неожиданно начал заваливаться вперед. Дернулся резко, пытаясь выровняться, отклонился назад и рухнул плашмя на спину.

— Господин Эйден! — разом позабыв о своей неприязни к этому человеку, девушка бросилась к нему. — Господин Эйден!

Опустилась на колени, несмело потянулась рукой.

Что, если он умер? Как быть?

В голове завертелись глупые мысли. Мэтр Дориан в лаборатории, его нельзя беспокоить. Только если пожар, а на случай чьей-нибудь смерти распоряжений ей не давали...

Эби почти коснулась худой жилистой шеи под колючим, серым от щетины подбородком, когда Мерит открыл глаза.

Она тут же отдернула ладонь... Вернее, попыталась, но мужчина вцепился в нее мертвой хваткой.

Мертвой... б-р-р...

— Вам плохо, господин Мерит? — прошептала она, с облегчением почувствовав, что пальцы у него теплые, а не ледяные, как у покойника.

— Мне? — переспросил он, словно не понимал, о чем речь. И улыбнулся внезапно. — Нет, мне хорошо. Прилег на травку отдохнуть. Присоединяйся.

Он с силой потянул Эби на себя, сгреб в охапку и придавил к земле, подмяв под себя. И поцеловал. Она только-только собиралась закричать, а он накрыл ее рот своим.

Губы у него были сухие и горячие. Язык — твердый и наглый. Щетина кололась...

А накрахмаленные юбки мешали как следует наподдать ему коленом. И руки он держал крепко...

Потом вдруг отпустил.

Перекатился на спину и растянулся, заложив руки за голову.

— Ты сладкая.

Все из-за дурацких ванильных кексов! Господин Блэйн угостил, когда приходил, как обычно, готовить на весь день. Он хороший, не то, что некоторые...

Вежливый Джек помог ей подняться с земли. Топтался рядом, пока она отряхивала платье. А когда отошли подальше от мерзкого, наглого — слов на него не хватало! — Эйдена, Эби высказала механическому кавалеру все, что о нем думает.

— Ты должен меня защищать! — всхлипывала она, стуча кулаком по твердой груди, в которой нет и не будет сердца. — А ты что делал? Смотрел? Глаза есть, так можно смотреть, как всякие там меня... меня...

На кухне она отыскала головку чеснока и съела всю, целиком и без хлеба.

Мэтр Дориан недоуменно тянул воздух носом, когда она прислуживала за ужином. А Эйден только ухмылялся.

— Чеснок — это от вампиров, крошка Эби, — прошептал он ей на ухо, прижав к стене в коридоре рядом с дверью в подвал, где по ночам рычал зверь. — А мне даже нравится. Триста рейлов? Ты подумай...

Эби подумала, и поняла, что не выдержит этого.

Если он еще раз подойдет к ней, если дотронется, если хотя бы попробует снова поцеловать, она за себя не ручается.

И будь, что будет.

Но того, что случилось, она и предположить не могла.

Глава 7

Это было на третий день после приснопамятного поцелуя.

С утра мэтру Дориану доставили большой длинный ящик, и маг тут же заперся с посылкой в лаборатории. Только в полдень, как обычно, выпустил к Эби Джека.

Тот передвигался уже вполне сносно, и девушка подумала, что не будет ничего плохого, если она отведет его на кухню, к господину Блэйну. Ведь с самого начала предполагалось, что она будет выгуливать механического человека по дому, разве нет? А повару она о нем уже рассказывала, и тот заинтересовался. Вот пусть и поглядит своими глазами.

— Творец милосердный, — господин Блэйн утер полотенцем мгновенно покрывшуюся капельками пота лысину. — Это он?

— Он, — подтвердила Эби. — Джек, поздоровайся.

Любимое детище мэтра Дориана почтительно склонило голову.

— Надо же, совсем как живой!

Повар не удержался от того, чтобы пощупать Джека, пожать ему руку, заглянуть в рот. И по лбу постучал, как Эбигейл в первый день.

После загорелся проверить, что механический человек умеет: велел принести миску со стола.

Джек не шелохнулся.

— Принеси миску, — повторила просьбу Эби. — Вон ту, большую.

Механический человек посмотрел на нее... Нет, она знала, что на самом деле он не смотрит как живые люди, и глаза у него только для красоты, но иногда казалось, что смотрит по-настоящему. Как сейчас. Посмотрел, кивнул, прошел к столу, взял миску и вернулся к девушке.

— Гляди-ка, — прищурился господин Блэйн, — тебе не отказал.

— Конечно, он же мой кавалер.

Приподнявшись на цыпочки, она шутливо чмокнула Джека в щеку.

И не подумала бы о таком, когда в первый раз его увидела. А Джек вообще не думал — как стоял истуканом, так и остался стоять, пока она не велела ему принести еще и стакан.

Господин Блэйн так увлекся, что готовку забросил, и Эби решила, что лучше им с Джеком в сад пойти, чтобы мэтра Дориана без обеда не оставить. К тому же кухня: тут вода, там пар. Вдруг у Джека механизм повредится? Дядька ей про часы только и талдычил, чтоб не мокрой тряпкой протирала, а чуточку влажной, иначе испортятся.

Только вышли в холл, как нос к носу столкнулись с Эйденом (господином Эбигейл его про себя давно уже не звала — не заслуживал он никакого почтения).

— О, крошка Эби! Далеко собралась?

— Мы с Джеком идем в сад, — отчиталась она ровно.

— Могу составить компанию.

— Спасибо, но в этом нет нужды.

— Колючка Эби, — усмехнулся мужчина. — Но такая сладкая. И так трудно сдержаться...

До того, как он шагнул к ней, девушка успела заметить, что ведущая в лабораторию дверь начала медленно открываться, и обрадовалась: при мэтре Дориане это нахал не осмелится к ней приставать.

Но за миг до того, как маг вышел в холл случилось другое.

Случилось так быстро, что Эбигейл в первый миг даже не поняла, как и что.

Эйден приблизился к ней, протянул руку, и вдруг Джек выступил вперед, загородил ее и толкнул Мерита в плечо. С виду легонько, но механический человек куда сильнее человека обычного, и Эйден полетел на пол, прямо под ноги мэтру Дориану.

— Что здесь происходит?! — гневно воскликнул маг. — Джек!

Взмах руки, и техническое создание застыло неподвижной статуей.

— Эбигейл!

Эби подумала, он и ее сейчас "выключит". Или взглядом испепелит.

— Эйден, вы в порядке? Что произошло? Джек никогда... — Маг, продолжая зло сверкать глазами, развернулся к девушке: — Это ты ему приказала?!

Испуганная криками и самим видом мэтра Дориана, который, как она до этого дня считала, и сердиться-то не умеет, Эби смогла только головой помотать.

— Не лги мне! Кроме тебя некому было научить Джека такому! Не сейчас, так раньше. Чему ты его учила? Зачем? Говори, дрянь!

Он навис над ней, грозный, черный, страшный, и девушка зажмурилась, ожидая в лучшем случае оплеухи. В самом лучшем.

— Отвечай! — маг с силой встряхнул ее за плечи.

— Я... не учила... Не специально. Я лишь разговаривала с ним... просто... обо всем... я...

Еще немного, и те обрывки фраз, что она с трудом выдавливала из себя, утонули бы в рыданиях, когда неожиданно прозвучал голос Эйдена:

— Дориан, оставьте ее, она не виновата. Это я. Хотел пошутить, а Джек, видимо, решил, что я собираюсь обидеть Эбигейл.

— Решил? Сам?

— Сам, — подтвердил Эйден. — Поздравляю вас, мэтр. Искусственный мозг действительно способен обучаться и развиваться.

Искусственный мозг работал. Вернее, работало заклинание, превращающее поступавшую извне информацию в память Джека и формирующее его сознание.

Господину Лленасу было чем гордиться и как магу, и как технику, создавшему помимо кристаллического мнемосборника механическое тело, отзывающееся на приказы сотворенного переплетением энергетических потоков разума. И он будет гордиться. Обязательно расскажет обо всем Адалинде... Если она придет. Вчера не пришла... И Алистеру похвастается успехами.

Но все это потом. А сейчас мэтр Дориан был зол. В первую очередь — на самого себя.

— О чем я только думал? — распалялся он, расхаживая туда-сюда по лаборатории.

Эбигейл, отчитав, он услал в ее комнату, велев не попадаться на глаза, и лишь застывший у стены Джек и присевший на кушетку Эйден безмолвно наблюдали приступ мажьего самоедства.

— Я должен был предположить, что обучение не ограничится простейшими навыками, что он станет впитывать все без разбора данные. Абсолютно все! А она с ним, видите ли, говорила! О чем? Чему могла научить его эта потаскуха?

— Она не потаскуха.

Дориан замер. Показалось, последняя фраза сорвалась с неподвижных губ Джека, вновь вздумавшего вступиться за освинскую девку.

— Она не потаскуха, — повторил за спиной мага Эйден. — Вы даже не удосужились поговорить с ней, да? Поршни и шестеренки вам интереснее живых людей.

Поговорить? С работницей по приговору? Он и так узнал о ней все самое интересное в первый день: умеет читать, знает, как передвигаются шахматные фигуры... Что еще? Достаточно того, что она выполняла его указания, а браслет не позволил бы ей сбежать, украв что-то из дома.

Но мэтр Лленас усмотрел иной подтекст в замечании Мерита.

Вздохнул, с воздухом выпуская остатки злости, и присел рядом с молодым человеком.

— Простите меня, Эйден, — сказал он со всей искренностью, на которую был способен. — Я увлекся работой и не уделяю вам должного внимания...

...Адалинда тоже думает, будто шестеренки и поршни для него важнее. А еще — голосовые мембраны, над которыми он работал, пока не вышел за... Зачем он выходил? Кажется, хотел попросить Эбигейл сварить кофе. Снова не спал полночи, и пара чашечек горячего, ароматного, можно с корицей...

Маг встряхнулся. Посмотрел на ждущего окончания фразы Эйдена. Покачал головой.

— Вы правы. Я — никудышный хозяин и отвратительный друг. Верно, был бы таким же мужем и отцом. Знаете, я тут думал, что если бы в юные годы чуть меньше увлекался наукой, а чуть больше... не наукой, у меня сейчас мог быть сын вашего возраста...

— А моему сыну было бы уже три года, — прервав собеседника, выцедил Эйден. — Но мы с вами никогда не познакомились бы. Оставьте извинения, Дориан. Я ценю и уважаю вас таким, какой вы есть. После всего, что вы для меня сделали, вы мне даже больше чем друг. Да, почти отец, потому что тоже подарили жизнь. И не ваша вина в том, какая это жизнь и чем и когда закончится.

Мэтр Лленас больно ущипнул себя за бороду.

— К слову, — продолжил Эйден, — все не находил повода сказать, а это не должно стать для вас неожиданностью. Я составил завещание. Вы — единственный наследник. Не говорите ничего. У меня нет близкой родни, дальняя обойдется, а вам нужны деньги для продвижения ваших работ. Я и сейчас готов выделить любые суммы.

— Но...

— Я же просил, не спорьте. Завещание у моего поверенного. Прежде, чем подписать его, я настоял на проведении полного медицинского освидетельствования с привлечением магов, так что имеется документ, подтверждающий, что на момент составления завещания, я пребывал в здравом уме. Его не оспорят ни в каком суде. Да, поползут сплетни... Но вам же плевать на них? Полезное умение — игнорировать мнение общества, — Мерит задумчиво погрыз палец. — Но дело было не только в этом... Я же говорил?

— Говорили.

— Я все равно поступил бы так же. Даже теперь не чувствую искреннего раскаяния. Если бы мог, поехал бы в храм на Мисау: говорят, если молиться там о чуде... Но для этого нужно верить. Раскаяться и верить, а я не могу.

Он умолк, а когда снова повернулся к магу, лицо его, болезненно худое и бледное, было спокойно и деловито.

— Что вы решите с Джеком? — спросил он, словно не было всего предыдущего разговора.

— Пока не знаю. Видимо, нужно включить в исходное заклинание новые установки. Нельзя допустить, чтобы он поднимал руку на людей.

— Я бы этого не делал, — не поддержал Эйден. — Люди бывают разные. В общении с некоторыми механический телохранитель не помешает.

— Вы думаете?

— Да. Я ведь объяснил вам, что сам виноват в том, что случилось. А Эбигейл... Наверное, она в самом деле рассказывала ему о своей жизни, а жизнь в Освине... там ведь не сплошь ворье и продажные девки, есть мастерские, лавки, но преступность, согласно полицейским отчетам, процветает... И ее, наверное, не раз обижали, и...

Эйден путался в словах, но маг сумел уловить главную мысль:

— Нужно создать несколько основных моделей ситуаций, в которых возможно использовать физическую силу. Нападение на хозяина, крики о помощи, оружие в руках незнакомца. Надо подумать. Это может быть полезно.

— А что с Эби и их прогулками в саду?

Мэтр Дориан нахмурился:

— Не знаю. С одной стороны она неплохо ладит с Джеком, и он, если можно так выразиться, к ней привязался. Но через два месяца ее здесь уже не будет. Да и мне хотелось бы, чтобы Джек получал знания о мире от кого-то более подходящего... образованного...

— Мое образование вас устроит? — спросил Мерит. Уголки его губ при этом как-то странно дернулись: очевидно, нервный тик. — Я мог бы сопровождать Эбигейл, когда она гуляет с Джеком. Только скажите ей сами, пусть знает, что это ваше распоряжение.

Форест Келлар не считал себя заядлым игроком. В картежном клубе он появлялся не чаще, чем раз в месяц. В редких случаях — два. Бывало, что три. И играл не так, чтобы до последнего лида, всегда оставалось что-то... А если вдруг нет, то и векселя подписывал, и долговые обязательства... Но всегда возвращал! Случалось, приходилось продать что-нибудь или заложить. Или из кассы комитета взять, но это — в самом крайнем случае. Да и сколько из той кассы возьмешь? Все же господин Келлар не муниципальной казной ведал, а всего лишь "заздравным" комитетом, как его в шутку называли — лечебницы там, богадельни всякие. И отчислялись на это дело сущие гроши, так что даже при всем желании сверх меры не позаимствовал бы. Так, когда-никогда чек выпишет якобы на полотенца или простыни, или что там еще в больницу прикупить надо. Спирт иногда. Все равно тот спирт доктора с фельдшерами разопьют, а на больных разве что подышат...

Но страшновато было: вдруг узнают, где надо. Вернее, где не надо.

Только привык уже. А от привычек избавиться нелегко. Почти пять лет боролся, и никак.

А на шестой, "где не надо" узнали.

И отправился господин Форест... нет, не в тюрьму с позором, а под звуки торжественной музыки — к алтарю. Газеты неделю печатали снимки со свадьбы, особенно невесту, якобы молоденькую вдовушку отставного офицера, с которой Келлар якобы познакомился на соляном курорте... Якобы... Но хороша стерва, этого не отнимешь. Недаром фотографы магниевый порошок переводили.

А по городу только и шептались, что она, такая красавица в нем нашла. И господина Фореста подобные разговоры задевали: ничего непривлекательного он ни в своей внешности, ни в положении не видел. Председатель муниципального комитета, хоть и "заздравного", — человек не последний. И собой видный. Немногим за сорок, высокий, статный... небольшое брюшко наел в последние годы, но под одеждой почти не заметно. Брюнетистая шевелюра без проплешин, усы — любому портретному полководцу на зависть. Нос... солидный такой нос. И глаза, серые с переходом в голубой, выразительные, как некоторые дамы говорили.

Те дамы еще многое могли бы о нем рассказать. Хорошего... в некотором смысле... Но этот смысл новоиспеченная госпожа Келлар познавать не желала.

С первого дня у молодой жены была своя спальня, двери которой ни днем, ни ночью не открывались для господина Фореста.

А в спальне, помимо не познавшей смысла супруги, завелась еще и кошка.

Келлар никогда не видел мерзкую тварь. Кошку, в смысле, жену-то он наблюдал ежедневно. А кошку только чувствовал: глаза слезились, в носу свербело, между пальцами чесалось — с детства у него эта напасть на кошачью шерсть...

Но жена, якобы жена, в наличии тайного питомца не признавалась.

И вообще с супругом почти не разговаривала, только указывала с утра, куда они сегодня пойдут, что ему надеть и как себя вести.

В первый месяц после свадьбы ни одного свободного вечера: салоны, театры, выставки, званые ужины, приторные чаепития. Госпожа Келлар рвалась перезнакомиться со всеми...

А потом — как отрезало. В последние полгода остались обязательные выходы в оперу и приемы в мэрии. Иногда кто-то из "друзей семьи" приглашал на ужин. А в остальные вечера, если якобы жена господина Келлара и уходила куда-то, то всегда одна. Возвращалась через час или два, смотрела на якобы мужа, обычно сидевшего в гостиной с газетой, как на пустое место, и шла к себе. Затем шумела в трубах вода — она набирала ванну, чтобы смыть прочно прилипавший к ней после таких походов запах чужого мужчины и технического масла.

Но господина Фореста это не волновало. Ему тоже было чем заняться вечерами. Сходить в клуб, на который теперь всегда находились деньги. Или беспрепятственно встретиться с теми, кто эти деньги давал...

— Адалинда, милая, — ласково, как всегда, когда поблизости вертелась горничная, обратился он к супруге, — вы уходите?

— Да, дорогой, — она одарила его очаровательной улыбкой, полной презрения. — Я записана к модистке на семь. Разве вы не помните?

— Конечно-конечно. Платье для приема у госпожи Дригген.

Когда щелкнул замок на входной двери, Келлар огляделся, убедился, что прислуга возится где-то на кухне, и вынул из кармана широкого домашнего халата маленькую восковую дощечку и стилус.

"Ушла", — нацарапал он бегло. Подумав, приписал: "Видимо, к нему".

Нанесенные на воск буквы держались несколько секунд, а потом расплылись, очистив место для нового донесения.

А господин Форест, несколько раз шмыгнув носом, все-таки чихнул.

Проклятая кошка!

Об Эби так и не вспомнили, и до позднего вечера девушка просидела в своей комнате. Забралась с ногами на кровать, обняла подушку и гадала, чем обернется происшествие с Джеком.

Иногда до нее долетали звуки с хозяйской половины дома: шаги, неразборчивые голоса, хлопанье дверей, но в ту часть, где располагалась кухня и помещения для прислуги после ухода господина Блэйна никто не заглядывал.

Девушка не знала, что и думать.

Еще вчера она считала мэтра Дориана чудаковатым добряком и удивлялась, отчего люди возводят напраслину на магов, называя тех злобными и опасными. А сегодня, как в первый день, испугалась: вдруг не врут? Закрывала глаза и видела его рядом с собой, чувствовала вцепившиеся в плечи пальцы, слышала громкий, срывающийся от ярости голос. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не Эйден...

Если бы не Эйден, то и не начиналось бы ничего. А теперь ее вернут в тюрьму, и придется отрабатывать остаток срока по приговору уже в другом месте, где вряд ли будут кормить так вкусно, позволят читать книжки и прогуливаться в саду.

А еще Эби тревожило, что станет с Джеком. Не хотелось, чтобы мэтр Дориан взялся его переделывать и отучать от всего, чему он, оказывается, успел научиться. Ничего же плохого. За нее вот заступился. Даже настоящий человек не всегда за другого вступится. А Джек хороший. Безмозглый, бесчувственный, но если воспитывать его, как саму Эби отец с матерью воспитывали, чтобы по уму все делать и по совести, он и вести себя будет соответствующим образом: слабых защищать, помогать всем. Оно понятно, что для слуги такие качества лишние, но для человека, даже механического, наверное, нет.

Эбигейл никогда раньше так много не думала. И от думанья аппетит проснулся. Или от того, что уже ночь наступила, а она с самого утра ничего не ела.

Прислушавшись и убедившись, что в доме все уже спят или, во всяком случае, не бродят по комнатам (господин Дориан мог и до утра в лаборатории сидеть), Эби зажгла свечу и вышла в коридор. Быстрым шагом миновала ведущую в подвал дверь и заскочила в кухню. Какую бы кару ни придумал ей маг, разрешения брать из холодильного шкафа все, что ни пожелается, он не отменял.

— А я все жду, когда же ты проголодаешься.

Хорошо, что услыхав этот голос, девушка окаменела от страха, а то выронила бы свечу и не увидела бы господина Мэрита, сидевшего на широком подоконнике с книгой в руке. Читал что ли? Здесь? В в темноте?

— Не стесняйся. Тебе нужно поесть.

— Уже не хочется, — буркнула Эби.

Развернулась к двери, но мужчина оказался быстрее, подлетел и перегородил выход.

Девушка выставила вперед руку со свечой. Живой огонь — от любой скверны оберег. А Эйден в свете колышущегося пламени выглядел не лучше кладбищенской нечисти, словно только-только некромант залетный его из могилы поднял. Нос острый, резкие скулы кожей обтянуты, под глазами черные круги, а в самих глазах бесовское пламя пляшет.

— Не бойся, — усмехнулся этот упырь. — Сейчас уйду. Только хотел сказать, чтобы ты не переживала насчет Дориана. Он знает, что не прав, но извиняться не станет.

Извинений Эби и не ждала. Чего другого — да, но не извинений. А если Эйден не врет, и маг на нее не сердится, то совсем хорошо.

— И я не стану, — добавил он и протянул ей перевязанную синей лентой картонную коробочку, которую девушка сначала приняла за книгу. — В качестве компенсации за причиненные неудобства.

Эбигейл не шелохнулась — так и стояла, вытянув перед собой руку со свечкой.

— Это конфеты. Вряд ли ты когда-нибудь такие пробовала.

При слове "конфеты" живот предательски заурчал.

— Возьми. Иначе не уйду.

Просто выбора ей не оставил!

— Доброй ночи, крошка Эби. Завтра нас ждет чудный день.

Услышав, как закрылась за ним ведущая в холл дверь, девушка швырнула на стол нежданный подарок, вытащила из холодильного шкафа первую попавшуюся тарелку и вернулась с ней в свою комнату. Но паштет — а в тарелке был именно паштет из печени — оказался несвежим. Эби сперва съела немного, и лишь потом разглядела белое пятнышко плесени на обветренной корке.

Пришлось опять идти на кухню. Опять боязливо ускорять шаг у входа в подвал, где сегодня особенно громко рычало чудовище. Опять искать, чем бы подкрепиться, на этот раз принюхиваясь к каждому блюду.

А конфеты... Конфеты лежали в коробке, каждая в гофреной розетке из хрустящей промасленной бумаги, круглые, шоколадные, присыпанные тертым орехом. И внутри орех, только целый, в нежном сливочном креме. Эби лишь одну взяла, попробовать...

А пустую коробку утром выбросила. И ленточку тоже...

Глава 8

Сидда Бейнлаф вернулся в Салджворт утренним поездом.

У вокзала его ожидал экипаж, но Бейнлаф не торопился. Присел к чистильщику обуви, устроившемуся у выхода на перрон, и флегматично наблюдал, как мальчишка трет щетками его ботинки, старые, разношенные, а потому невероятно любимые. Иногда Сидда думал, что он станет делать, когда придет пора отправить ботинки в утиль. В чем будет ходить? Как?

Он часто думал об этом. Чаще даже, чем о том, как станет жить, когда в утиль отправят его самого. Все-таки возраст — седьмой десяток пошел на убыль. Здоровье уже не то. Глаза подводят. Руки — только и осталось, что перо держать. А раньше, бывало, в каждой по револьверу, в ушах ветер свистит... Доктор уши велел беречь. Какой уж тут ветер? Да и пустое. Это по молодости кажется, что ты, на коне лихом да во всеоружии, — герой-боец. А потом понимаешь: пешка ты, не больше. И при офицерских эполетах пешка, фигурка бестолковая. А тот, кто фигурки двигает, не в поле пукалками размахивает, а в чистом кабинете сидит, перышком скрипит, уши от ветра бережет. И к пятидесяти годам Сидда себе такой кабинет заимел. Небольшой поначалу. После — попросторнее. А одиннадцать лет назад занял уже тот, из которого, думал, только вынесут его. Но, может, придется и на своих двоих уходить. Вот завалит это дело — как пить дать, придется.

А куда ему идти?

Семьи не завел — не с его работой. К домашнему покою не приучен. Приятелей, таких, чтобы не о деле поговорить, а просто, за жизнь, из-за извечной профессиональной скрытности так и не заимел. Живность, кошки всякие, псины, — все не про него. Коротать недолгий век в пустой квартире с угрюмой экономкой? Увольте! То есть, и не думайте, чтобы уволить!

Сидда Бейнлаф еще послужит. Республике послужит, народу.

Это он, народ, думает, что Сидда ему не нужен, что можно как-то и без контрразведки жить, особенно в мирное время, и знать не знает, что не бывает его, мирного времени. Никогда. А значит, без Сидды и его ведомства не обойтись.

— Доброе утро, шеф! — Кентон, адъютант, служивший при Бейнлафе четвертый год, ожидал его у экипажа. — Домой или в управление?

— В контору.

— Фрэнк, в контору! — отдав распоряжение кучеру, молодой человек распахнул перед начальством дверцу. — Как прошла поездка?

— Поездка неплохо, — Сидда вспомнил мягкое купе, вежливых проводников, живописные виды, открывавшиеся из окон. — А прием у Гринсла — хуже некуда. Лютует старик. Сказал, если не разберемся с делом Лленаса...

Шеф Бейнлаф, не продолжая фразу, хлопнул ладонью по кулаку. Ничего хорошего этот жест не означал.

— Кофе мне, — затребовал Сидда, добравшись до кабинета, а в кабинете — до любимого не меньше ботинок, изрядно уже продавленного кресла. — Кофе, последние материалы по делу и через полчаса всех сопричастных сюда.

Госпожа Марджори, сухопарая, не первой молодости шатенка, с постным вытянутым лицом и, при этом, невероятно живыми темными глазами, зная предпочтения шефа, принесла сначала кожаную папку, до обидного тощую, а после — поднос с кофейником и тихо присела за столик в углу, готовая записывать каждое прозвучавшее слово.

А слова на язык Бейнлафу просились такие, что никак для записей не годились.

— Ну что, господа? — спросил он у собравшихся вскоре подчиненных.

Господа уныло молчали.

— Плохи наши дела? Вернее, одно дело. Никак, да? Мало того, что чужака не нашли, так еще и конкурентов у себя под носом проморгали?

Господа заинтересовано приподняли головы.

— Начнем с начала, — Сидда любил начинать с начала, и дружный удрученный вздох десятка агентов не заставил его отказаться от этого. — Итак, летом прошлого года внешняя разведка донесла об оживлении по ту сторону гор. Гилеш, который мы привыкли рассматривать, как мирного соседа... мирного и обнищавшего соседа, неожиданно стал наращивать промышленный и военный потенциал. Откуда они получили поддержку, все прекрасно знают. Стаффа и прежде не скрывала своего интереса, явно не бескорыстного. Но это их дела, и официально Линкарра не может вмешаться в этот союз, даже если Гилеш превратится в скором времени в одну из провинций Стаффы... Хоть республике, конечно, крайне невыгодно иметь под боком гигантского спрута вместо хлипкой мокрицы. Однако нас с вами внешняя политика касается постольку-поскольку. Нас с вами должно интересовать другое. А именно, то, что среди прочих донесений из-за гор проскочило известие о том, что Гилеш использует некие, цитирую: "Принципиально новые технические разработки". И эти новшества приходят к ним отнюдь не из Стаффы, а якобы создаются непосредственно гилешскими технарями... всего пару веков назад изобретшими колесо, да? Естественно, никто в эту чушь не поверил. А через время зацепились за одну ниточку, ведущую к нам, в Линкарру. Неловко, признаю, зацепили, так, что сразу и оборвали. Но кое-какие бумаги смогли перехватить. И в этих бумагах наткнулись на имя некоего Дориана Лленаса, уроженца Салджворта, магистра третьей степени посвящения, известного изобретателя и вообще крайне странного господина. И дело передали нам.

Господин Бейнлаф прервался, чтобы отпить воды. Пригладил седую, но пышную еще шевелюру и продолжил:

— Дело передали нам, а все, что удалось узнать почти за год, так это то, что сам мэтр Лленас непосредственно в связи с Гилешем не состоит. И значит, либо существует сложная и длинная цепочка агентов, через которых он продает свои изобретения за горы, либо, что более вероятно и следует из его образа жизни и состояния банковских счетов, ничего наш маг не продает, но есть некто, кто имеет доступ к его работам и тайно обогащается на этом. В пользу второй версии говорит и то, что изобретения мэтра Дориана в большинстве своем не нашли признания в Линкарре и не принесли ему ни богатства, ни особой славы. А наш предприимчивый некто, взяв за основу наработки Лленаса, клепает что-то свое. И продает в Гилеш потому, что в Линкарре специалисты могут уличить его в присвоении чужих работ.

Сидда снова умолк. Нет, не отдышка, хвала Творцу. Просто не любил он этого и не понимал. Что магию, что всякие технические штучки. А тут главный фигурант — маг-технарь. Неудивительно, что дело застопорилось.

Хотя и от магико-технических штучек польза есть. Последние лет двадцать без этого в их работе почти не обходится. Подслушать там, подсмотреть. Снимок незаметно сделать. И одаренных стали в их ведомство принимать раза в два больше в сравнении с прошлыми временами.

— Как вам известно, все эти, кхе-кхе, изобретения гилешских мастеров не являются чем-то из ряда вон и никак не угрожают ни гражданской, ни военной промышленности Линкарры. Но, во-первых, остается сам факт работы на иностранную державу, то бишь, государственная измена, а мы с вами для того и нужны, чтобы, значит... А во-вторых, дорогой наш мэтр Лленас стал делать нечто новенькое. И кое-кто там... — шеф Бейнлаф ткнул пальцем не в потолок, как принято у многих, а в ту сторону, где, согласно компасу и карте, находилась столица. — Кое-кто считает, что его последние изобретения могут перевернуть весь прогрессивный мир. Кто-нибудь из присутствующих желает, чтобы мир перевернулся? Нет? Значит, беритесь за дело с полной отдачей.

Если бы кто-нибудь из агентов поинтересовался сейчас у шефа, что он подразумевает под полной отдачей, тот не нашелся бы с ответом. Работали не первый месяц. И не абы как работали. Из всех, побывавших хоть раз в доме мэтра Лленаса, не проверили разве что залетавших туда мух. Ничего. И к самому магу не подберешься.

— И что же это так? — словно сам с собой говорил Бейнлаф. — Вроде бы вот он, как на ладони. И двери для гостей открыты ... А поди попробуй в гости навязаться. Приятели у него все еще с прошлых лет, новые знакомства заводит неохотно. Разве что с дамами. Но и тут мы не успели... Откуда только эта курва белобрысая вылезла?

Вопрос был риторический. Досье на Адалинду Келлар лежало на столе перед шефом рядом с другими папками. Пустышка. Жаль, что сам мэтр Дориан так не считал, и последний его роман затянулся без малого на полгода.

— Прислуги постоянной не держит, а у приходящих и времени оглядеться нет. Придумали, как ему работницу хоть на три месяца подсунуть. Так стал носом вертеть! И та ему не подходит, и эта. Кого только не отправляли, так и не поняли, чего ему надо. Блондинку? Брюнетку? Хорошенькую? Уродину? У всех девок, что он брал общего, может, лишь рост да размер сисссс... — Взгляд Бенлафа упал на Марджори, замершую с занесенным над бумагой пером, — вот-вот кляксу посадит. — ...фигура. А взял в итоге не пойми кого.

Папка с делом Эбигейл Гроу тоже под рукой. Поначалу казалось, что вот оно, нашли. Девица из Освина, племянница одного из тамошних главарей, на Лленаса чуть ли не сама бросилась... И опять мимо. О девчонке разузнали все, что только можно, две недели потратили. Бейнлаф, когда прочитал в отчете "швея", решил, что не все еще жаргонные словечки знает. А оказалось, и правда, швея. И дядюшку ее прижали хорошо, но кроме как про ограбление ростовщика, ничего не узнали. Осталось только в полицию его сдать, теперь уже, небось, и суд прошел, и отправили его на какие-нибудь каменоломни в Сарилийских горах.

— Шеф, вы говорили о конкурентах, — напомнил кто-то.

— Говорил, — кивнул Сидда хмуро. — Есть информация, что мэтром Лленасом активно интересуется ВРО. — И разъяснил, будто в кабинет мог случайно забрести человек, ни разу не слышавший об этих скользких господах: — Внутренняя разведка одаренных. Их соглядатай, как мне сказали, у Лленаса чуть ли не на носу сидит и все записывает, и депеши начальству с докладами строчит ежедневно. Потому знают они больше нашего. И делиться не собираются.

— Одно же дело делаем, — послышалось несмелое.

— Не одно. Им гилешские агенты до за... не интересны. Им маг нужен, со всеми его игрушками. Не исключено, что Лленасу предложат контракт. При условии полной секретности, естественно. Дадут лабораторию в подвале столичной Академии, приставят охрану. А наш непойманный ренегат тем временем уйдет, оборвав все зацепки... Чтоб вас! — Бейнлаф со злостью стукнул кулаком по столу. — Как можно было подпустить к Лленасу шпиона одаренных?

— А как не подпустить? — подала голос Марджори. Свои слова она в протокол не вносила. — У него все приятели — маги. Наверняка кто-то из них и работает на ВРО.

— Мардж, детишки благодарны тебе за защиту, — Сидда оглядел ссутулившихся за столом агентов, — но не мели чепухи. Если кто и не любит внутреннюю разведку больше нас, так это сами маги. Потому как следят эти господа в первую очередь за своими. И я сомневаюсь, что кто-то из друзей Лленаса с ними связан. Но если связан, — шеф Бейнлаф зловеще сощурился, — мы это выясним. И сдадим соглядатая академикам. Они будут рады. Идеи есть, орлы?

Подросшие до орлов "детишки" воспрянули духом.

— Алистер Ранбаунг имеет неограниченный доступ в дом Лленаса. Мы неоднократно его проверяли, но можем...

— Можете — занимайтесь! — приказал шеф. — Еще?

— Помимо мэтра Ранбаунга только двое достаточно близки к Лленасу: Адалинда Келлар и Эйден Мерит. Но они не маги, и по линии Гилеша связей не обнаружено.

— Все равно с контроля не снимать, — велел Сидда.

Не нравились ему эти двое. Особенно Мерит.

Бейнлаф погладил рукой одну из папок: вот он весь где. Папаша его в свое время с Стаффой заигрывал, кончил в итоге плохо. А яблочко от яблоньки, все знают... Правда, причин у него нет Гилешу продаваться — состояние господин Эйден имел приличное. Да и не нужны покойнику деньги. А вот за родителя отомстить, не кому-нибудь, а сразу всей Линкарре, мог решиться. Он же на голову больной, и не до такого додумался бы.

— Занимайтесь, — повторил Сидда. — Со всеми результатами сразу ко мне.

— Эбигейл, с сегодняшнего дня Джеком будет заниматься господин Мерит. Но тебя я от участия не освобождаю.

От этих слов девушка мысленно взвыла: мэтр Дориан, сам того не подозревая, все-таки ее наказал.

— Расскажешь господину Мериту обо всем, о чем говорила с Джеком, и постараешься вспомнить, как он реагировал на твои рассказы.

Еще чудеснее! Выходит, и отмолчаться не получится.

Эбигейл готовилась к прогулке, как к неизбежной пытке. Представляла, как два часа к ряду будет терпеть ухмылки Эйдена и его сомнительные комплименты. Подсчитывала, на сколько за это время вырастет предлагаемая им цена. Гадала, хватит ли у нее выдержки не нагрубить или не ударить наглеца.

Распалила себя этими мыслями, шипела и пыхтела, как котел паромобиля... А пар спустить повода не нашлось.

В полдень Эйден вывел Джека из лаборатории. Без слов махнул Эби рукой, чтобы шла за ними, и направился в сад. Там присел на скамейку под яблоней, велел девушке сесть рядом, а механическому человеку поручил сорвать с каждого розового куста по цветку. То ли готовил его еще и к роли садовника, то ли хотел отослать подальше, чтобы не мешал.

Второй вариант показался Эби более правдоподобным, и она опасливо отодвинулась от мужчины на самый краешек скамьи.

Эйден усмехнулся этим маневрам и, отвернувшись, надолго уставился в землю. А когда Эби уже устала ждать непонятно чего, негромко спросил:

— Тебя часто бьют?

— Меня? — растерялась девушка. — Кто?

— Откуда мне знать? — медленно повернулся к ней Эйден. — Но после твоих рассказов Джек понимает, что это такое — ударить человека.

Эбигейл нечего было ответить.

Никто ее не бил. Дядька замахивался порой, но привычно обходился бранью. Случалось, если бывал особо зол, мог отпустить подзатыльник, но Эби всегда уворачивалась, а он и не гнался повторить. Какой-никакой, а все же родственник, и матери-покойнице обещал, что сироту не обидит. А раз сам на племянницу руки не поднимал, то и дружкам не позволял. Поднять, в смысле, а распускать — это уже другое. Но тут уж Эби сама могла затрещину отвесить или коленкой наподдать по тому месту, куда у мужиков иногда мозги стекают.

— Меня не бьют, господин Эйден. И Джека я драться не учила.

— Учится он сам, — пробормотал в пустоту Мерит. — А что не бьют, хорошо. Есть защитники? Отец? Брат? Жених?

Девушка промолчала.

— Кажется, Дориан сказал тебе, что я должен знать все, о чем ты рассказала Джеку, — напомнил Эйден. — И кое-что я хотел спросить от себя.

Эби догадывалась, что это за "кое-что", но он снова ее удивил:

— Где ты научилась варить кофе? Не думаю, что это любимый напиток обитателей Освина. Служила в чьем-то доме?

— Мама научила, — призналась Эбигейл без особой охоты. — Отец кофе любил, разный. Рецепты собирал. А зерна ему один торговец привозил, которого он от грудной жабы лечил.

— Твой отец — доктор? — заинтересованно, но без недоверия уточнил мужчина.

— Аптекарь. Был.

— А мать?

Эби закусила губу.

— Тоже была? — догадался Эйден.

— У всех были матери, господин Мерит.

Но не всем нравится обсуждать их с малознакомыми и, мягко говоря, неприятными людьми.

— Я свою не знал, — тихо произнес он. — Умерла через несколько минут после моего рождения. Отец — когда мне было одиннадцать.

Словно вдруг перестал быть упырем и превратился в обычного человека. Хотя упыри, они тоже людьми были когда-то.

— Отец — пять лет назад, — отвернувшись, поведала Эби кусту гортензии. — Мама — через полтора года после него. Из родни остался только дядька, мамин брат, он меня к себе и забрал. У него лавка в Освине, торгует разной хозяйственной мелочью. А я дом веду и шитьем подрабатываю. Вот и все.

Джеку она не так рассказывала. Об отце вспоминала много: о том, как в аптеке пахло, когда он снадобья в ступке растирал, о том, как цветы домой приносил и сладости для нее, как следил в первый раз, когда она кофе ему варила, чтобы на плите не передержала. Про маму тоже говорила — как она песни пела, пока шила, как волосы ей заплетала. И о дядьке Эби механическому человеку проболталась: о том, чем он на самом деле живет.

Но Эйдену всего этого знать не нужно. Особенно про дядьку.

— Не думаю, что это все, — сказал мужчина. — Но для первого раза хватит.

Выглядел он отрешенным, словно думал о чем-то стократ важнее, чем Эби и история ее жизни. Если и хотел спросить что-то еще, то не успел: механический слуга вернулся с большой охапкой роз.

— Молодец, — сухо поблагодарил Эйден. — Отдай Эбигейл.

— Зачем? — смутилась девушка.

Молодой человек неопределенно передернул плечами, а исполнительный Джек уже всучил ей пестрый колючий букет.

— Эбигейл! — тут же раздался за спиной голос мэтра Дориана, покинувшего лабораторию не иначе как затем, чтобы уличить работницу в чем-то предосудительном. — Разве я не говорил, что не терплю в доме живых цветов?

— Это я велел Джеку собрать, — вступился за нее Эйден. — По цветку с каждого куста в парке.

— Странное задание, — не оценил маг. — Впрочем... Дайте-ка мне эти розы. Пожалуй, я знаю, что с ними сделать.

Сварит чародейское зелье? Или украсит ими паромобиль, чтобы не выглядел таким страшным?

А Эби в своей комнате поставила бы...

— Эйден, простите, но мне нужна ваша помощь, — сказал из вороха цветов мэтр Дориан. — Эбигейл обойдется без вас?

— Думаю, да, — ответил Мерит. А девушка еще бы добавила: "С радостью". — Я как раз сам хотел идти к вам. Появилась одна мысль...

О чем-то переговариваясь, мужчины зашагали к дому, а Эби, оставшись в обществе Джека, снова уселась на скамейку.

— Присаживайся, — подозвала она механического приятеля. — Сегодня будем молчать. На всякий случай.

Чего она не рассказала Эйдену, так это того, что говорила с Джеком и о его нескромной персоне.

Дориану требовалась помощь с телом, которое прислал мэтр Алистер.

Маг собирался препарировать его еще вчера, но сперва случился тот инцидент с механическим человеком, а затем мэтр Лленас принимал гостью. Эйден тактично не спрашивал ни о чем, однако дамочка, с которой он случайно столкнулся в коридоре второго этажа, его заинтересовала. Дориан никогда не жил аскетом, и женщины в его доме появлялись нередко. Но те, прошлые, не расхаживали так по-хозяйски и не хмыкали презрительно себе под спрятанный за непроницаемой вуалью нос, увидев незнакомого мужчину. Они передвигались быстрыми перебежками, а встретив невольного свидетеля своего грехопадения, ойкали, краснели, бледнели, и пускались наутек. Вчера же неловко себя почувствовал сам Эйден.

— Я хочу сделать несколько маготтисков, — с места в карьер взял маг. — Предпочел бы фотографический аппарат, но магниевая вспышка здесь не желательна. Поэтому нужно подержать рамку. Вы же помните, как это?

В прошлые приезды к Дориану Эйдену не раз доводилось ассистировать тому в лаборатории, и снимки с помощью серебряной рамки, в которую заключался лист вымоченной в специальном растворе бумаги для того, чтобы после на нем осталось изображение, — простейшее из того, чем ему приходилось заниматься.

— Помню, — кивнул он. — Но я хотел поговорить с вами.

— Потом, — замахал руками маг. — Я уже подключил токовый стабилизатор, а заряда хватит самое большее на полчаса. Идемте.

В отведенном под такого рода исследования углу на металлическом столе лежала обнаженная женщина. Если бы Эйден не знал, что она мертва, решил бы, что спит. Трупов он в своей жизни видел немало, и даже спустя час после смерти они не выглядели так: расслабленные конечности, спокойное лицо, чистая кожа. Покойнице было около сорока на вид. Типичная для уроженки Гилеша внешность: темные волосы, смуглая кожа, густые черные ресницы, из-за которых закрытые глаза казались подведенными сурьмой. Полная грудь, чуть дрябловатый живот, широкие бедра. Обычно трупы не выглядят настолько... не трупами. Эйдену даже смотреть на нее было неуютно. Казалось, сейчас встанет и влепит пощечину наглецу, осмелившемуся разглядывать ее в столь пикантном виде.

— Ледяное дыхание Сарилийских гор — не просто природное явление, — пояснил Дориан, заметив удивление и смятение на его лице. — Вернее, природное, если говорить о магии самой природы. Горы разделяют энергетические потоки, которые используют маги Линкарры, и то, что доступны жрецам Гилеша. Считается, что так мир контролирует равномерность распределения силы по территориям. Один-два раза в столетие по горам проходит мощный поток холодного воздуха. Его источник так и не удалось установить, как не удалось изучить и сам поток, поскольку все живое, попадающее под ледяное дыхание, вмиг погибает. Но таким вот странным образом. — Маг указал рукой на женщину. — Тела не повреждены и в течение месяца, кроме того, что заморожены, пребывают в некоем аналоге магического стазиса. Одно время считалось, что их можно вернуть к жизни, но многолетние исследования показали, что это невозможно. Люди не только замерзают, ледяное дыхание гор выдувает, так сказать, из них души... К слову, именно на таких примерах и было окончательно доказано существование души, как основного носителя личностных данных. Ведь тело жизнеспособно, как вы сейчас увидите. При желании можно запустить все естественные процессы. В прошлом столетии женщина... тело женщины, вроде этого, даже зачало и выносило ребенка. Но плод оказался ущербным. Это и породило теорию, что родители передают ребенку не только частицы своей плоти, что обусловливает внешнее сходства, но и частицы души, формирующие впоследствии новую душу и личность. А поскольку у женского организма душа отсутствовала, дитя родилось с душевным изъяном, и совет Пяти Академий принял решение умертвить его во имя человеколюбия.

Мерит с отвращением скривился: во имя человеколюбия не нужно совокупляться с трупом, каким бы живым он ни казался.

— В общем, не пугайтесь, если она пошевелится, — закончил маг.

Вручив помощнику рамку для съемки, он пододвинул к операционному столу небольшой столик на колесах, на котором был установлен один из его странных приборов. Под металлической обшивкой корпуса что-то гудело, а наружу змеями пробивались разноцветные провода.

— Если взять электрические катушки, я не смогу в должной мере регулировать силу тока и напряжение, — разговаривал сам с собой изобретатель. — А здесь кристаллический преобразователь энергии, вроде того, что заменяет Джеку сердце. Я использовал его не раз, и заряда надолго не хватит. Тот, который у Джека, тоже не вечный, осталось от силы на три месяца. После придется что-то решать. Эти скупердяи из инженерной коллегии не так уж неправы, говоря о дороговизне моих проектов. Зарядить такие кристаллы нелегко, и стоят они, соответственно, немало.

Говоря, он не забывал о деле. Прикрепил провода к пальцам рук и ног женщины с помощью больших металлических прищепок, к вискам и к груди — присосками. Похожим образом он крепил электроды устройства, раскрывавшего содержимое черепной коробки Эйдена, и того прибора, с помощью которого на несколько минут перенес его в механическое тело Джека, и Мерита снова передернуло.

— Вам может показаться, что я поступаю жестоко, — предупредил Дориан. — Но не забывайте, что эта несчастная давно мертва.

Маг достал из стоявшей рядом с гудящим прибором коробки тонкую металлическую трубочку.

— Взгляните. — Он нажал круглую выпуклость на трубке, и из нее вытянулся длинный лучик света. — Это делалось как оружие. Совершенно бесполезное, учитывая, что для убийства хватает стальных клинков. Впрочем, этот легко перерубит сталь. Но все же, как хирургический инструмент человечеству он нужнее. Остер, не рвет плоть, при необходимости разрез можно тут же прижечь, — мэтр Лленас покрутил трубку, и световое лезвие уменьшилось до дюйма в длину. — Я собираюсь запустить жизненные, так сказать, процессы тела, подать импульс, который восстановит сердцебиение, а стало быть, и кровообращение, мозговую активность... если мозг, лишенный всяческой информации, может быть активен. Но рефлексы будут работать Потом хочу сделать срез в области гортани, чтобы видеть строение и процесс сокращения связок. А затем изучить и остальное... на будущее...

...Через пять минут Эйдена уже почти не тошнило. И рамка в руках не дрожала. Нужно лишь представить, что тело на столе — муляж вроде тех, что разбирают на занятиях студенты-медики до того, как их допустят в морг кромсать настоящие трупы. Муляж, у которого размеренно вздымается грудь, дергаются время от времени конечности, и вырываются из приоткрытого рта неразборчивые звуки. И в горле ровная аккуратная дыра...

— Отлично! — заключил Дориан, просмотрев снимки. — Теперь я закончу речевой аппарат в ближайшие дня два. А вы, кажется, хотели о чем-то поговорить?

— Я стану таким же? — глядя на отключенный от источника псевдожизни труп, спросил Эйден. Это был не тот вопрос, с которым он шел к магу, но пример оказался слишком нагляден. — Жизнеспособное тело без души, с мозгом, с которого стерли всю информацию?

— Нет, — пробормотал Дориан сконфужено. — В человеческом организме, не подверженном влиянию магии, как та, что рождается в Сарилийских горах, все процессы прочно взаимосвязаны...

— Иначе говоря, я умру сразу весь, окончательно и бесповоротно, — перевел на людской язык Эйден. — Что ж, это утешает. А то, о чем я хотел поговорить... Мы можем перейти в библиотеку?

В окружении книжных полок он быстро успокоился. В конце концов, то, что с ним случилось, произошло не вчера, и хватило времени все осознать и смириться с неизбежным.

Но глоток бренди оказался не лишним.

— У меня появилась странная мысль о Джеке, — сказал, отставив бокал и откинувшись на мягкую спинку кресла, — подумал, что вас заинтересует.

— Что именно?

— Эбигейл не учила его драться. Даже не рассказывала ни о чем подобном. Но если бы и рассказывала, к рассказу нужна наглядная демонстрация. Я подумал... Мне показалось еще вчера, когда Джек толкнул меня, что он действовал по ситуации. Сделал то же, что сделал бы я сам, если бы при мне какой-то грубиян приставал к девушке. Не в светском салоне, конечно, но я не жалую их в последние годы... В общем, у меня возникло бредовое подозрение, что Джек научился этому от меня. После того, как вы подключили меня к искусственному сознанию, чтобы настроить зрение...

— Вы хотели сказать, во время того, как я подключил вас, — поправил маг.

— Нет, — Эйден покачал головой, чувствуя, что от бренди она сделалась совсем легкой, и привычная боль в затылке притупилась. — После. Мне кажется, между нами осталась связь. Я как будто ощущаю себя... часть себя внутри механического тела. И эта пустота, отсутствие чувств, кроме зрения и слуха, и мои собственные мысли словно заперты в его безмозглой черепушке...

— Вам кажется, — уверенно прервал его Дориан. — Связь была кратковременной, я тут же перекрыл канал, который и сам не продержался бы без питания. Я лишь не учел, насколько человеческое сознание несовместимо с искусственным организмом, и тот дискомфорт, который вам пришлось испытать. Простите. Это, очевидно, сильное воспоминание, которое не скоро сотрется... Но Джек мог успеть позаимствовать у вас что-то. Случайные мысли и эмоции могли записаться в его память, и я думаю, это только на благо. Наверное, можно попробовать заложить основы его поведения, включив в матрицу снимок сознания конкретной личности...

— Ну уж нет! — отказался Эйден поспешно. — Больше я в его шкуру не влезу. Ищите других добровольцев.

— Я бы нашел, — растянул маг. — Но не буду. Человеческое сознание далеко от идеального. Вдруг мой механический слуга начнет бояться грома или сочинять стишки ночами? Нет, нет и нет. Потрачу чуть больше времени и снабжу Джека только необходимыми навыками. А вы постарайтесь выбросить эти глупости из головы. Связи между вами нет, ручаюсь. Но если в свете этих тревог вам неприятно заниматься с Джеком...

— Нет, все в порядке. Прогулки в саду полезны нам обоим.

Еще не поздно было вернуться к Эбигейл и ее механическому защитнику, но Эйден предпочел еще один бокал бренди и тишину своей спальни.

Если Дориан говорит, что никакой связи нет, ему стоит поверить. Просто нервы и странные фантазии. Навязчивые. У него в последнее время все фантазии навязчивые...

А Лленас зачем-то забрал розы. Испортил хорошую задумку.

Придется придумать еще что-нибудь.

Остаток отведенного на прогулку времени Эби молчала. Ни слова. Даже когда припекло высказаться насчет общества господина Мерита, которого к ним с Джеком приставили, судя по всему, надолго.

По правде сказать, необходимости в присутствии Эйдена она не видела, как уже и в самих прогулках. Джек двигался гораздо лучше, чем в первые дни, и следовало начать учить его чему-то новому. В доме, например. Хотя и в доме Эйден вряд ли от них отстанет. Будет лезть во все, давать указания, такие же глупые, как сегодняшнее...

Когда они уже шли к крыльцу, механический человек вдруг остановился у куста роз, сорвал пышный цветок на длинном стебле и протянул Эбигейл.

Вот! Теперь придется отучать его розы обрывать.

— Больше не нужно, Джек, — сказала она строго. — Никогда так не делай, если тебя не просят.

Но цветок взяла.

Корзину принесли под вечер.

Горничная постучала в комнату к Адалинде и растеряно сообщила, что доставили цветы, но посыльный отказывается их отдавать, так как ему не заплатили за доставку, и он решил, что рассчитается получатель.

Рассеянность вполне в духе Дориана!

Возможно, он и не подозревает, что курьеру нужно платить.

— Так дай ему из "молочных" денег, — пожала плечами госпожа Келлар. В кухне всегда лежала мелочь на хозяйственные нужды. — И не забудь добавить на чай.

Розы были прекрасны. Даже невзирая на то, что некоторые цветы поникли, а с иных осыпались лепестки — прилагаемая записка все компенсировала.

— "Весь день думал о тебе", — с улыбкой зачитала красавица. — "Бродил по саду, сорвал с каждого куста по цветку"... Как думаешь, врет?

Возлежавшая на подушках трехцветная кошка, которой адресовался этот вопрос, насмешливо фыркнула.

— Конечно, врет, — согласилась Адалинда. — Но все равно это мило.

Кошка нервно дернула усами и вытянула шею, словно поправляя украшавшее ее ожерелье. Янтарные подвески тихонько звякнули.

— Ты — старая зануда, Роксэн, — пожурила любимицу женщина. — Я знаю, что дело прежде всего, но...

Розы похожи на те, что цветут в его саду.

Может, и не врет...

Глава 9

В первые три дня, сопровождая Эби с Джеком на прогулке, господин Мерит вел себя пристойно. Не приставал, денег не предлагал. Расспрашивал, но не слишком дотошно, про семью, про жизнь в Освине... понравились ли ей конфеты...

Не видя в нем больше опасности, Эби расслабилась, успокоилась. И попалась как последняя дурочка.

Из-за меда. В сотах.

Он просто достал из-под полы сверток, положил на скамейку между ними и медленно, аккуратно отдирая бумагу от липких желтых брусочков, развернул.

— С детства люблю, — признался, облизывая пальцы. — Именно такой. После смерти отца жил в поместье двоюродной тетки, там впервые и попробовал. Жуешь, жуешь, пока не останется один воск, скатаешь из него шарик и плюешь через трубочку в портрет последнего монарха... А что? Я — верный сын республики, а Карлу уже все равно. Угощайся.

Он сам взял первый кусок, и Эби отвернулась. Что-то неприличное было в том, чтобы есть руками, слизывая с пальцев тягучие золотистые капли, а потом, за неимением трубочки, кидать восковые шарики, целясь в пышные шары пурпурных георгин... И очень хотелось последовать примеру Эйдена.

— Бери, не стесняйся.

Для пристойности выждав еще немного, девушка протянула руку за угощением.

Откусила, стараясь не уподобляться чавкающему в свое удовольствие господину Мериту. Жевала медленно и чинно, а остававшийся воск аккуратно вынимала изо рта и бросала под скамейку...

Но как же вкусно! Вкуснее, чем конфеты.

Забытая сладость детства.

Дед покупал мед у соседа-пасечника. В сотах редко, но бывало. Резал тогда ровными брусочками и ставил на стол рядом с большим фарфоровым чайником и вазочкой с вареньем. Воск прилипал к зубам. Мама безуспешно напоминала, что брать нужно вилкой... И не раскачиваться на стуле...

Эби зажмурилась, представляя себя вновь маленькой девочкой, непонятно когда успевший придвинуться к ней мужчина будто этого и ждал: обхватил ее лицо липкими от меда руками, развернул к себе и поцеловал.

Не так как в первый раз. Мягко, осторожно. Пробуя на вкус ее губы...

И отстранился прежде, чем она успела что-то сделать или хотя бы подумать о том, что нужно что-то сделать.

— Сладкая.

Она вскочила со скамьи, задыхаясь от возмущения. Кровь прихлынула к лицу, растеклась румянцем по испачканным медом щекам. В горле перехватило... А он, как ни в чем не бывало, достал платок, оттер пальцы и протянул батистовый лоскуток Эби.

Девушка демонстративно вытерла рот рукавом, развернулась и, ни слова не сказав, ушла вглубь сада.

А Джек безмозглый топтался все это время рядом со скамейкой. И за ней не пошел.

Возможно, Эби долго не успокоилась бы, но новое происшествие заставило забыть о выходке Эйдена.

Вернувшись из сада, она отправилась на кухню, посмотреть, что приготовил к обеду господин Блэйн, чтобы знать, как сервировать стол. Мэтр Дориан в подобных вопросах был неприхотлив и первые дни даже не замечал, какие приборы и сколько она ставит на стол, но после девушка специально расспросила повара о правильной сервировке, зарисовала для себя и теперь, тщательно, сверяясь с бумажкой, расставляла все эти вилки, ложки, бокалы и пирамиды тарелок...

На тарелках ее и застал звонок в дверь.

За неполный месяц, что Эби прожила в доме мага, подобное случалось лишь дважды. Гости, как ей и было сказано, заходили сами, а в те два раза приходили посыльные.

Эбигейл решила, что и сейчас принесли какой-нибудь пакет, но, открыв дверь, увидела на крыльце хорошо одетого мужчину лет пятидесяти, явно не из служащих: дорогой темно-синий костюм, высокая шляпа, из-под которой выбиваются чуть вьющиеся пшеничные волосы с редкой сединой, в руке трость. А лицо у гостя холеное, породистое, хоть картину пиши. Но недоброе. Не только из-за высокомерно вздернутого подбородка, большого носа с хищно раздувавшимися ноздрями и презрительного взгляда, которым он одарил открывшую ему девушку. Просто недоброе.

— Мне нужен мэтр Лленас.

— Прошу прощения, но его нет, — как и учили, ответила Эби.

Незнакомец прищурил холодные светло-голубые глаза и брезгливо выплюнул:

— Врешь!

Он шагнул в дом, и Эби посторонилась, чтобы не быть раздавленной.

— Где он? — огляделся, пройдя в холл, мужчина.

Мэтр Дориан работал в лаборатории и должен был выйти ровно через пятнадцать минут, к обеду. А до этого беспокоить его можно лишь в одном случае. И Эйден неизвестно где. Но этого лучше и не звать...

Оставался единственный выход.

— Простите, — вежливо обратилась к незнакомцу Эби, — вы не могли бы что-нибудь поджечь?

Он поглядел на нее — как надо поглядел, учитывая, что она только что ляпнула, — как на дуру. И вдруг расхохотался:

— Поджечь? Легко!

Махнул рукой, и лежавшие на круглом столике газеты, вспыхнули ярким пламенем.

Эби отреагировала мгновенно: кинулась к двери с секретным замком и забарабанила по лакированному дереву:

— Пожар! Мэтр Дориан, пожар!

Дверь отворилась, и маг в сером рабочем халате выскочил в холл, вооруженный большим металлическим цилиндром. Не испуганный, но взволнованный.

Впрочем, волнение на его лице скоро уступило место возмущению: газеты уже потухли сами собой, а на мебель огонь не перекинулся.

— Эбигейл!

"Точно в тюрьму вернет", — подумала девушка. Но там хоть Эйдена не будет — уже радость.

— Тут к вам пришли еще, — буркнула она, отступая в сторону, чтобы не загораживать гостя.

— А, Найлс, — хозяин прищурился. Показалось, сейчас метнет непонятную штуковину в высокомерного господина, но вместо этого шире распахнул дверь в лабораторию. — Входите.

При этом посмотрел на Эби так, что у нее тут же появилась мысль о том, что нужно плотно пообедать. Напоследок.

Но сделать этого девушка не успела.

Сначала она убрала в холле, а едва закончила накрывать стол для господ, появился мэтр Лленас. Гостя он, видимо, уже выпроводил и теперь пришел разобраться с ней. Понурившись под его взглядом, Эби размышляла, успеет ли она прихватить что-нибудь из холодильного шкафа, и о том, что нужно не забыть забрать свое платье и боты, если, конечно, ее не заставят сразу же переодеться.

Маг хмурился все сильнее и сильнее. Морщился, кривил губы.

— Эбигейл... Эби, я ценю твою находчивость...

На мгновение отвлекшись от мыслей о возвращении в тюрьму, девушка с удивлением поняла, что хозяин с трудом борется со смехом.

— Пожар, да. Я помню. Но впредь предлагаю относить визиты мэтра Найлса и ему подобных к вторжению вражеских войск.

— Хорошо, мэтр Дориан, — она низко склонила голову, чтобы он не заметил вспыхнувших щек и скользнувшей по губам улыбки.

— Но по твоей милости я остался без свежих новостей, — сурово напомнил маг. — Так что придется тебе купить мне новые газеты.

— Купить? Но я же...

Вместо объяснений она вытянула вперед руку, показывая обхвативший запястье ободок, украшенный голубым камушком.

— Вздор! — отмахнулся мэтр Дориан. — Не думай, что кто-то другой станет исправлять твои ошибки.

Легко, безо всякого ключа, он снял с нее браслет и достал из кармана банкноту в десять рейлов.

— Вот. Встретишь мальчишку-разносчика или дойдешь до почты. Это вниз по улице три квартала, а потом налево... или направо. Купишь утренний номер "Салджвортского вестника", "Академический курьер" и какой-нибудь "Глас народа" или "Фабрикант". Новости приходят ото всюду.

Уже через две минуты Эби стояла за каменной оградой особняка, час назад казавшейся ей крепостной стеной.

Свободная.

В новой добротной одежде и с деньгами, на которые можно жить целый месяц...

Приступы участились, но Эйдена это не беспокоило. Он уже разучился тревожиться за свою жизнь. Да и не больно в общем-то: просто закружится вдруг голова, в глазах потемнеет, и летишь в пустоту... А оказываешься на газоне. И если, разомкнув веки, увидишь склонившуюся к тебе веснушчатую мордашку, поймаешь взволнованный взгляд — почему бы и нет?

Но сегодня слабость и темнота настигли его в доме. Не было мягкой травы, никто не спешил справиться о его самочувствии. Не было теплых, упрямо ускользающих губ, чья сладость могла бы разбавить остававшийся после приступов горьковатый привкус во рту... А значит, не было и причин разлеживаться на полу в коридоре второго этажа.

Когда из головы выветрился туман, оставив лишь тупую боль, с которой за годы Мерит уже сроднился, молодой человек поднялся и, придерживаясь за стену, добрел до своей комнаты.

Хотелось рухнуть на кровать, но он заставил себя дойти до ванной. На ощупь, щурясь от неяркого, но режущего глаза света, заткнул раковину пробкой и набрал воду...

К обеду он спустился, полностью приведя себя в порядок, и почти не опоздал. Дориан как раз разливал по тарелкам суп.

— Где Эби? — Эйден сначала сел за стол, а уж после понял, что не так в открывшейся ему картине.

— Я послал ее купить газет, — ответил маг. — Те, что принес с утра почтальон, теперь можно прочесть лишь посредством сложного и энергоемкого ритуала.

— А, газеты...

Определенно, он туго соображал после приступа. Зачерпнул ложку ароматного варева, поднес ко рту... и замер на несколько секунд. Сглотнул скопившуюся на языке тягучую горечь.

— Купить? Вы выпустили ее из дома?

Дориан безмятежно улыбнулся:

— Выпустил. И денег дал. Целых десять рейлов!

Эйден медленно опустил ложку в тарелку.

— Вы упрекали меня в том, что я не замечаю людей, — пояснил донельзя довольный собой хозяин. — Я заметил. Девушка она неплохая, неглупая, так что, если вернется, быть может, предложу ей постоянную работу. Мне возвратили старый долг, так что я в состоянии нанять прислугу.

— А... если не вернется?

— Значит, не найму, — пожал плечами маг. — Зачем мне служанка, которая может сбежать с моими деньгами?

Мерит стиснул зубы и вцепился в край стола.

— Вам нехорошо? — забеспокоился мэтр Лленас. — Воды?

— Н-нет. Просто выйду. На воздух. Я... Я выпил бы кофе, но раз Эби нет... Давно она ушла?

— Около пяти минут назад. Почта недалеко, так что еще через десять придет обратно... Если придет. А если нет, у меня есть кофейный аппарат. Вы же помните?

...Время, лениво подталкиваемое неторопливыми стрелками часов, медленно текло по циферблату. Каждая секунда — капля вязкого меда. Горького...

Кому нужен горький мед?

А сваренный машиной кофе с запахом и привкусом металла?

Как только Дориан додумался до такого?

Десять рейлов!

Что такое десять рейлов?

Он предлагал ей больше. Двести. Или уже триста... Да хоть пятьсот!

А десять... Это же сущая ерунда.

Но для нее, наверное, нет.

Иначе вернулась бы.

Десять минут, за которые он мстительно вытоптал клумбу с настурциями уже прошли... И он принялся за петуньи...

Краем уха уловил шум с улицы. Экипаж. В экипаже она не приедет.

Не придал значения. Не пошел навстречу — наоборот, отвернулся к дому и уставился на пляшущий на крыше флюгер...

Флюгер пляшет — она так сказала... Когда?

Не вспомнил. Не успел, услышав шаги за спиной. Резко обернулся...

— Не жаль цветочков?

Она стояла на дорожке всего в двух шагах.

Не та она, другая.

Шелковое платье цвета спелой сливы, украшенное богатой вышивкой. Кокетливо сдвинутая набок миниатюрная шляпка. Волосы неестественно светлые.

А взгляд насмешливый. Даже через скрывающую лицо вуаль чувствуется.

— Не жаль, — бросил он раздраженно.

— Ну-ну.

Она продолжила путь к крыльцу, потеряв к нему всякий интерес. А у него к ней никакого интереса и не было...

И петуньи, которых не жаль, уже втоптаны в землю.

Но Дориан вряд ли заметит. Особенно в ближайший час...

Час... Час он не выдержал. Сорок минут. Сколько раз за это время можно дойти до почты и обратно?

Цветов на клумбах еще много. Но какой смысл?

Лучше вернуться в дом.

Запустить кофейный аппарат...

Калитка не скрипела — было бы странно, если бы в жилище мага-техника хоть что-нибудь работало со скрипом — и Эйден почти дошел до крыльца, когда почувствовал чей-то упершийся в спину взгляд.

Остановился. Тот, кто шел следом тоже замер.

Эйден, не торопясь, развернулся. Шедшая за ним девушка застыла, не осмеливаясь приблизиться. Прижала к груди ворох газет и опустила голову.

— Где тебя носило? — спросил он сердито.

— Мэтр Дориан просил купить газет. У разносчика не нашлось сдачи с крупной банкноты, пришлось идти на почту.

— Почта всего в двух кварталах, — произнес он грозно, сам не зная, в каком обмане хочет ее уличить.

— Я заблудилась. Свернула не туда. А дома тут похожи...

Он молчал. Медлил, заставляя ее ждать, как она заставила ждать его.

После кивнул, принимая объяснения.

— Кофе, — приказал коротко. — Принесешь в библиотеку.

Визит Адалинды стал для мэтра Лленаса неожиданностью. Не то, чтобы он не был рад, но...

— Что тебя беспокоит?

Сидя у него на коленях, она ласково перебирала его волосы.

В волосах седина. Еще год-два, и виски полностью побелеют. Совсем старик. Осенью сорок восемь. А ей и тридцати нет. Двадцать пять, двадцать шесть — он не спрашивал...

— Что-то не так с Джеком?

— Нет, — маг покачал головой, заодно избавляясь от ненужного внимания к своей шевелюре. Хватит считать по серебряным ниточкам прожитые им годы.

— Что тогда?

— Эйден, — признался он. — Все слишком быстро.

— Не нужно было его приглашать.

— Это наш старый уговор. Я обещал. Ты же знаешь.

Нехорошо выдавать чужие секреты, но однажды она спросила, и он не смог солгать. Отчасти потому, что сам хотел поделиться с кем-нибудь, а Адалинда не из тех, кто превращает открывшиеся им тайны в достояние широкой общественности.

Она не такая, как другие женщины, не только в этом — во всем.

— Знаю, — кивнула она. — Это благородно с твоей стороны. А Эйден — бессовестный эгоист. Если бы он по-настоящему ценил твою помощь, избавил бы тебя от необходимости наблюдать последние дни его жизни. Даже животные уходят умирать подальше от дома.

Прозвучало это жестко, если не сказать, жестоко. Но в чем-то она была права.

— Теперь ты вынужден думать лишь о нем и отвлекаться от работы.

— Нет. Я... — Было стыдно сознаваться в том, что от работы его не отвлечет ожидание смерти. Даже собственной. — Я почти закончил речевой аппарат. Завтра установлю устройство в прототип, за пару дней составлю лексикон. Эйден поможет, его это развлечет... насколько возможно... Потом останется неделя на финальную доработку. Для наглядности нужно обучить Джека выполнять какую-нибудь домашнюю работу, и можно будет его показывать.

— Кому?

— Алистер сказал, что в конце месяца в Академию прибывает мэтр Рисетт — один из семи архимагов Линкарры, представляющий одаренных в парламенте. Он курирует научные вопросы. А поскольку Джек создание более магическое, нежели техническое, я подумал, что вернее будет представить его собратьям по дару, а не инженерной коллегии. Если только удастся добиться приема у архимага.

— Уверена, ему понравится.

— Надеюсь. Честно говоря, я хочу представить на рассмотрение еще один проект. Это связано с Джеком в какой-то степени, но не имеет отношения к механике. Давняя моя задумка, я даже написал несколько статей по этой теме, но их не очень хорошо приняли в ученом сообществе. Якобы это не по-человечески... и некоторые моральные нормы... Но я хочу попробовать, если мне не откажут... в рабочем материале, в том числе...

Адалинда слушала внимательно, а сапфировые глаза, и без того огромные, делались все больше и больше.

— Я чудовище? — робко спросил он под конец, ожидая упреков.

— Ты — гений, — тихо ответила она. — И временами это пугает.

— Так думаешь, стоит рискнуть?

— Да. Но рассказывать об этом пока никому не нужно. Даже Алистеру. Потому что...

— Потому что если ничего не выйдет, меня снова поднимут на смех, — закончил он. И Алистер, невзирая на многолетнюю дружбу, будет первым. — Поэтому и делюсь лишь с тобой, ведь ты далека от мира магических наук.

Адалинда с сожалением вздохнула.

Мэтр Дориан хотел сказать ей, что это вовсе даже неплохо, но прежде чем успел, она крепко обняла его и закрыла рот поцелуем.

Глава 10

Эби понимала, что господин Мерит о ней подумал и почему так разозлился, но она не собиралась никуда уходить. Лишь на минутку появилась шальная мысль, но пропала, стоило оглядеться: вокруг дома приличные, улица чистая, фонари, деревца... Бежать отсюда в Освин? Ну уж нет!

Потом, конечно, придется вернуться к дядьке, потому как больше некуда. Но то потом. А пока у нее оставалось еще два месяца сытой, спокойной... почти спокойной жизни. Несложная работа, уютная комната. Джек...

Джек заговорил.

Хорошо, что мэтр Дориан заранее предупредил, а то Эби удар хватил бы, когда услышала от механического человека: "Добрый день". Но все равно испугалась немного. Голос у него сразу страшный получился: басовитый, раскатистый. Потом хозяин отладил что-то, тише стало и на слух приятнее.

И слова он приятные говорил.

Хотя слова — не его заслуга. И уж точно не мэтра Дориана.

— Ты красивая, когда улыбаешься.

Врун. Эйден.

Подучил механического человека говорить так всякий раз, когда она кривила рот.

Джек-то безмозглый, ему любая гримаса за улыбку сойдет, вот Эби и развлекалась: состроит жуткую рожу, губы в тонкую ниточку растянет, глаза выпучит.

А он ей:

— Ты красивая.

Живот надорвешь!

Господину Блэйну показала — повар до слез хохотал.

Правда, Эйден уже через день догадался и механического человека переучил. Эбигейл не знала, по привычке оскалилась на него... На Джека, хотя хотелось на Эйдена... А он ей строго так:

— Смотри, на всю жизнь такая останешься!

И пальцем погрозил.

Но все равно смешно вышло.

Она бы и сама его каким-нибудь шуткам выучила, но мэтр Дориан за это вряд ли похвалит. Маг только Эйдену позволял Джеку "речь развивать". А Эби приказал обучить механического человека за столом прислуживать.

Тот с одного раза все запомнил, безо всяких бумажек. Вилка рыбная, вилка салатная, фужер для воды, для вина. Подумалось, что если начнут таких слуг сотнями делать, обычные люди совсем без работы останутся...

А потом мэтр Дориан про Джека будто забыл. Как голос ему сделал, так на этом и успокоился. Но в лаборатории по-прежнему целыми днями сидел, иногда и поесть не выходил.

Эйден в эти дни тоже изменился. Присмирел. То ли понял, что ничего ему с Эби не светит, то ли новую пакость обдумывал. Но пока обдумывал, вел себя прилично и целоваться не лез.

Конфеты только подарил, такие, как в прошлый раз: Джека с коробкой подослал и велел по пятам за ней ходить, пока не возьмет. И розы еще. Или это Джек сам — у него-то не спросишь, что в его голове безмозглой происходит, что он цветы рвет и ей носит...

И смотрит так странно. Эйден.

А глаза у него, оказывается, светлые. Карие, но светлые, почти желтые. Как тот мед...

Медом он опять ее угощал, но Эби уже ученая, и близко не подошла. А он рассмеялся, завернул сочащиеся янтарем соты обратно в промасленную бумагу и сверток этот в комнату ей подкинул.

Не выбрасывать же было?

— Скучно.

Мэтр Дориан снова засиделся в лаборатории, а Эби, закончив с домашними делами, собиралась лечь спать пораньше, когда господин Мерит вызвал ее в гостиную. Как выяснилось, только для того, чтобы пожаловаться на скуку.

— Сыграем в карты?

— Простите, господин Мерит, я не умею.

— Шутишь? — мужчина удивленно приподнял бровь. — Или врешь?

— Не шучу и не вру. Карты — дурная игра.

— Надо же, — сказал он, словно отродясь не слышал того, что в Освине каждому малолетке известно: то, что начинается за карточным столом, заканчивается на плахе. — А какая же тогда не дурная?

Эбигейл пожала плечами.

— Лото. Или шашки. Шахматы.

— Играешь в шахматы? — заинтересовался молодой человек.

— Нет, — коротко ответила девушка, хотя когда-то отец, пусть и говорил, что это не для женского ума, пытался учить, и что-то еще помнилось.

— И чем же займемся?

— Можно лечь спать, — предложила она и тут же покраснела, представив, как Эйден сейчас перекрутит ее слова.

— Спать не хочу, — вздохнул мужчина, упустив возможность ее поддеть. — Приготовь кофе.

— Тогда спать еще не скоро захочется, — предупредила Эби.

— А хоть бы и до утра. Неси полный кофейник. Только не сюда, наверх.

— К вам? — уточнила девушка, чувствуя подвох.

— В обсерваторию. Будем на звезды смотреть.

Если бы Эби хотела посмотреть на звезды, она вышла бы в сад. Но ее желания никого здесь не интересовали.

Пришлось готовить кофе и нести на второй этаж, в небольшую округлую комнату, куда до этого заходила лишь раз: протерла большую медную трубу на треноге, смахнула пыль со стола, вымыла пол и ушла, не найдя ничего для себя интересного.

Видать не туда смотрела.

Судя по тому, что застала Эйдена прильнувшим к узкому концу выставленной за окно трубы, нужно было в нее, в трубу глядеть.

Мужчина так увлекся, что даже на звук открывшейся двери не обернулся, просто рукой махнул:

— Поставь где-нибудь, и иди сюда.

— Зачем?

— Лунные моря тебе покажу, сегодня хорошо видно.

— Моря? На луне?

Совсем за дуру ее держит?

— Говорят, раньше луна почти не отличалась от нашей планеты. И жизнь там была, и леса, и реки, и горы, и моря... Горы и сейчас можно увидеть. А темные выемки называют морями. Сама посмотри!

Как тут отказаться? Интересно же!

...А на деле — ни лесов, ни рек.

Серое все, неуютное.

Лишь неровное темное пятно, и вправду, походило на море.

— А вот тут, гляди, горы. — Эйден покрутил колесико на треноге и труба немного развернулась. — Видишь, там, на самой большой, как будто дом стоит?

— Где?

Эби силилась разглядеть что-то хоть отдаленно напоминавшее строение, но ничего подобного не находила.

— Должен быть. — Мужчина заглянул через ее плечо, еще немного подкрутил колесико. — Сейчас отыщем.

Он приблизился вплотную, прижался к ее спине и еще чуть-чуть трубу повернул. А второй рукой Эби за талию обнял...

— Вот здесь, — шепнул, касаясь губами уха. Дыхание тяжелое, жаркое, а по коже отчего-то мурашки, как от сквозняка. — Смотри внимательно. Видишь?

— Н-нет...

Она попыталась выкрутиться, а он словно и не удерживал. Только обнял чуть крепче, положив ладонь ей на живот. Ладонь у него была горячая, и этот жар чувствовался даже через одежду, словно той и не было вовсе. Щеки запылали, и дышать стало трудно. Оттолкнуть бы его и выскочить за дверь, но девушка вдруг оцепенела. Только чувствовала, как колет шею жесткая щетина, да осмелевшая рука ползет вверх, сначала медленно, а после, уверившись в полной безнаказанности, скорее, чтобы накрыть приподнятую корсетом грудь...

— А теперь, видишь?

Забавляется.

Нет там никакого дома, и быть не может.

Снова Эби попалась, как на тот мед.

Влипла.

— Я закричу, — пригрозила она неуверенно.

— Это, крошка Эби, как тебе угодно, — усмехнулся он. Вытащил зубами из ее волос шпильку, бросил на пол. Потом так же — вторую. — Кто-то кричит, кто-то тихонько постанывает...

Эбигейл словно ледяной водой окатили.

Очнулась. Вырвалась, развернулась к нахалу и замахнулась, чтобы ударить. Ну и пусть ее потом в тюрьму возвращают, пусть еще три месяца отработки назначат. Да хоть пожизненную каторгу, лишь бы от него подальше!

Но не вышло: Эйден перехватил ее руку, с улыбкой поднес к губам и, до того, как пальцы сжались в кулак, успел поцеловать ладонь.

Посмотрел в глаза и спокойно произнес:

— Десять тысяч.

Девушка растерянно моргнула.

— Десять тысяч, — повторил он четко. — По-моему, неплохая цена.

— Вам деньги девать некуда? — не нашлась с другим ответом Эби.

— Некуда, — подтвердил он беспечно. — И мало времени, чтобы их потратить. Месяца три-четыре. В лучшем случае — полгода.

— А в худшем? — зачем-то спросила Эби.

В мыслях у нее все смешалось, голова пошла кругом.

Моря лунные, глаза желтые...

На десять тысяч всю жизнь прожить можно, и не в Освине, а в хорошем районе. Домик купить с садиком, огород разбить, чтобы летом всегда свежие овощи и зелень к столу иметь, как у них было, когда еще в Грислее с отцом и матерью жили...

— В худшем, если прямо сейчас уйду от Дориана, недели две.

Врет?

Не похоже.

Но, может, и врет.

На жалость давит.

— Ты же девушка порядочная. Я это ценю. Высоко ценю, как видишь. И не тороплю, — он улыбнулся и разжал пальцы, отпуская ее запястье. — Времени у меня немного, но оно еще есть. Подумай.

Вот сейчас бы сбежать.

Так нет...

— Хочешь, угадаю? — прищурился Эйден. — У тебя никогда не было мужчины. Ты ждешь своего единственного, и все у вас будет по большой любви и только после свадьбы. Так? Дальше ты станешь рожать ему детей, штопать носки, варить обед и дожидаться вечерами с работы... Но это мечты, крошка Эби. Даже если тебе повезет встретить такого же наивного мечтателя, долго вы вдвоем на одних мечтах протянете? Другое дело с деньгами. Купишь дом, остаток положишь в банк — захочешь, даже подскажу, в какой выгоднее, — будешь жить на ренту, и работать не придется. Мужа себе найдешь не из освинских голодранцев, а кого посолиднее. И не будешь до старости упреки глотать, что всем в жизни ему обязана.

Эбигейл слушала и не знала, чем возразить.

Гадко, неприятно. Но, если подумать, правильно. С деньгами, конечно, получше, чем без денег. А с большими деньгами совсем хорошо.

И главное, от нее ведь немного надо. Как-то ведь другие... Да?

А там она от мэтра Дориана уйдет, и Эйдена никогда уже не увидит, и думать забудет... если получится... Отчего бы не получилось?

Если в храме свечу золоченую купить и "Славься Творец" десять раз на коленях прочитать, то и Всемогущий простит. Блудницам всяко легче прощается, чем ворам и убийцам. Да и один раз — невелик грех...

— А чтобы совсем ничем не попрекнул, — растянул, подводя итог Эйден, — так и потерянную девственность найти — не вопрос. Целители этим товаром вразвес торгуют. Есть деньги — нет проблем.

И так ухмыльнулся при этом, что Эби все-таки ударила.

Не как сразу собиралась, к пощечинам эта морда благородная, небось, привычная, а вот кулаком, и со всей силы...

Что-то хрустнуло, хлюпнуло, руке больно стало — как о стену со всей дури саданула...

Не дожидаясь, чем ей ответят, выскочила за дверь и, не останавливаясь, припустила бегом вниз по лестнице. Заперлась в своей комнате. Отдышалась. Зажгла лампу и достала из шкафа платье, в котором пришла в мажий дом, и старые боты, рассудив, что после такого ее точно в тюрьму отправят.

Хотя сломанный нос — тоже не беда. Целители, они это дело быстро. И стоит, небось, поменьше, чем утраченная невинность...

Она так и сидела, прижав к себе пожитки, ожидая, что вот-вот послышатся за дверью шаги и грозные голоса тех, кто вернет за решетку строптивую служанку, посмевшую поднять руку на господина, а в голове вертелись мысли, которые при всем желании не облечь в слова. Что-то про домик с садом... на вершине лунной горы... Про молитвы Творцу, отчего-то заупокойные... И свеча золоченая — в искупление... глупости... Умная бы деньги взяла. А она, дура, в тюрьму собралась, к крысе...

Крыса жирная, наглючая. Глядит, ухмыляется, глазки голодно блестят... А потом как прыгнет Эби на грудь. Придавила. Зубами у самого носа — клац! А в лапке у нее колокольчик махонький: динь-динь, динь-динь...

Эбигейл открыла глаза.

Лампа еще горела, но в комнате и без этого было светло. В ушах стоял звон волшебного колокольчика мэтра Дориана, а на груди у нее вместо крысы, задрав сбитый нос, лежал ее же ботинок, тот, что достала с ночи из шкафа.

— Не торопишься, — беззлобно упрекнул маг, когда она, поправив одежду и наскоро приведя в порядок растрепавшиеся волосы, появилась в гостиной. На девушку он не смотрел, пальцем вычерчивая на темной поверхности чайного столика линии и фигуры, которые вспыхивали на мгновение, образуя непонятный Эби рисунок и тут же гасли. — Кофе мне и что-нибудь... с джемом... А после сделаешь чай для господина Мерита. Кофе ему сегодня не нужно... Наверх отнесешь.

— П-почему?

Она и сама не сказала бы, о чем был этот вопрос. Почему она еще здесь? Почему ее даже не отчитают за вчерашнее? Почему господину Мериту не нужно нынче кофе, или почему — наверх...

— Он неважно себя чувствует, — не отвлекаясь от таинственного чертежа, ответил маг. — Упал, разбил нос. Говорит, что оступился... — Мэтр Дориан вдруг вскинул голову, посмотрел прямо на Эби и закончил резко: — Врет.

"Знает, — пронеслось у нее в голове. — Все знает".

— Врет, — хозяин вздохнул. — У него случаются приступы, а он не говорит. Так что, если заметишь что-то неладное, рассказывай мне.

Эби вспомнила тот случай в саду. Тогда думала, что он это специально, чтобы... ну, это... А ему, наверное, в самом деле плохо было. Поначалу.

А сегодня наоборот. Сначала он, значит... А потом ему уже плохо. Потому что она его... Кулаком.

Поняв, что мэтр Дориан ни о чем не подозревает и не видит причин отправлять ее в тюрьму, девушка на мгновение успокоилась, чтобы в следующую секунду занервничать еще сильнее, но уже по другому поводу.

Пока молола кофе, дрожь в руках почти не мешала. Но когда поставила на горелку, а затем попыталась перелить в чашку... Пришлось долить до верху сливок — господин Дориан сейчас вряд ли что заметит, лишь бы послаще было. Но сахар сыпался на стол и от полной ложки хорошо, если половину удавалось доносить.

А уж когда заварила чай, чудом не облившись кипятком, и пошла на второй этаж, поднос так и плясал в руках, дробно звеня посудой.

Эйден полулежал на постели, откинувшись на высоко поднятые подушки. Глаза закрыты, руки покоятся на одеяле — тонкие кисти с бледной, исчерченной голубыми прожилками вен кожей выглядывают из широких рукавов рубашки, длинные пальцы кажутся стеклянными... И лицо бледное, только на припухшей переносице темнеет свежий кровоподтек. Сильно она его, сама не думала...

— Поставь на стол. — Эби чуть не выронила поднос, услышав его голос. — И уходи.

Она бы с радостью, но как-то не по-людски получалось. Хоть он и сам виноват, если разобраться.

— Вам плохо, господин Эйден?

— Бывало и хуже.

— Я не хотела.

Он открыл глаза, и бескровные губы искривились в ухмылке:

— Представляю, если бы хотела.

— Я... Спасибо, что не сказали мэтру Дориану.

— Спасибо — это не то, крошка Эби. С учетом обстоятельств маловато будет. А поцелуй — в самый раз.

Кровь прилила к лицу и тут же отхлынула, оставляя на коже морозный холод. Снова он за свое!

— Разве это так много? И, к слову, не больно, в отличии от...

— Хорошо, — выпалила Эби.

Решительно подошла к его кровати, чтобы быстро коснуться губами губ и закончить разговор. Но Эйден не позволил. Как только она приблизилась, взял за руку и потянул вниз, заставляя присесть.

— Не спеши, — он погладил ее запястье. Щекотно и... неправильно так... — Знаешь, что мне странно? Браслета нет, а ты есть. Думал, сбежишь. Еще в прошлый раз. А сегодня — точно. Но нет... Значит, бежать тебе некуда. — Заглянул в глаза. — Не бьют, говоришь? Хорошо, хоть не бьют. А остальное — плохо. Так плохо, что тебя из этого дома до окончания срока только силой выгнать можно. А сама не уйдешь, хоть и боишься. Боишься ведь? Страшных магов, механических людей... Меня?

Механических людей она только поначалу боялась. Магов? Ну, иногда. А с последним утверждением согласилась, молча прикрыв веки.

— Измучил? — спросил он, пальцем рисуя на ее ладони какие-то знаки. И если отрешиться от всего, сосредоточившись на его прикосновениях, окажется, что выводит одну за другой буквы ее имени. — Проходу не даю? Надоел со своими предложениями?

Эби кивнула.

— Не буду больше, хочешь? Но за это — еще один поцелуй.

Снова кивнула. Лучше уж так.

— Оказывается, с тобой можно договориться, — улыбнулся Эйден. Приподнялся навстречу, и Эби зажмурилась... А он легонько провел пальцами по ее щеке, убирая упавшие на лицо волосы и шепнул на ухо. — Знаешь, там, честно, есть что-то похожее на дом. Покажу в следующий раз...

И лишь потом поцеловал.

Ничего ужаснее этого поцелуя с Эби еще не случалось, потому что... нельзя так... Но она обещала. И терпела... От первого легкого прикосновения сухих, колючих от трещинок губ... и до последнего... Даже когда задыхалась, вместо воздуха глотая его дыхание. И когда голова закружилась, а по телу горячей волной разлилась слабость. Нет, она не обнимала его, вовсе нет — просто нужно было схватиться за что-то... за кого-то, чтобы удержаться на краю внезапно нахлынувшего бессилия... И не отвечала ему... совсем... почти... А собравшись с силами, все-таки оттолкнула.

— Это — первый, — хрипло выговорил Эйден, откинулся на подушки и закрыл глаза. — А второй... Потом. Я скажу, когда.

Не дожидаясь, чтобы он сказал "Сейчас!", девушка вскочила с кровати и вылетела за дверь.

— Эбигейл! — окрик мэтра Дориана застал ее на лестнице. — Как там Эйден?

— Он... — Эби облизала пересохшие губы. — Думаю, ему уже лучше.

К полудню Эйден чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы спуститься в лабораторию к Дориану.

— Вот не помню, — нахмурился маг, когда Мерит открыл дверь, — я говорил вам шифр замка?

— Нет, — беззастенчиво признался молодой человек.

— И как вы...

— Клавикорд. Во времена моего детства было модно обучать детей музыке, а у меня, как выяснилось, имелись задатки.

— И? — продолжал недоумевать Лленас.

— Абсолютный слух. Можно по щелчкам просчитать всю комбинацию. А если нет, то когда затворы выходят из пазов, слышится характерный звук.

— Да? — удивился маг. — Характерный? Нужно заняться этим... как-нибудь... Клавикорд, значит. И вы до сих пор играете?

Очевидно, он понятия не имел, что за инструмент назвал Эйден, так как, спрашивая, изобразил жестами нечто, напоминающее жестокое распиливание скрипки.

— Нет. Но слух остался.

Когда уши не закладывает предвестником очередного приступа. Эйден промолчал об этом.

Они оба избегали неприятной темы, и Дориан отнюдь не по рассеянности забыл поинтересоваться его самочувствием. Махнул рукой, показывая на стол:

— Взгляните, что мне доставили. Весы! Рычажные, пружинные... эээ... других, кажется, еще не придумали... Да?

Мерит пожал плечами: в механике он разбирался не больше, чем мэтр Лленас в музыке.

— Зачем они вам? — полюбопытствовал он.

— Для Джека. Эбигейл сказала, что он разбил две чашки. Решила, что это от недостатка опыта. Что она понимает! Проблема в другом. Помните, как было со зрением? Информация поступает в искусственный мозг окольными путями. Джек вынужден сначала запомнить предмет и его основные характеристики: вес, объем, степень хрупкости. Но ведь было бы куда проще, если бы он мог сам оценивать эти свойства. На вид — ему это уже под силу. На слух. Обоняние я вложил в него изначально вместе с характеристиками ядовитых газов... А осязание? Он не чувствует вещи, которой касается.

"Не чувствует", — вспомнил, поежившись, Эйден.

— Я это исправлю! Весы — это же так просто. Дополнить суставы пружинами, которые будут сжиматься и растягиваться с каждым движением — это даст Джеку ощущение собственного тела и представление о весе и плотности предметов, с которыми он соприкасается. Система рычагов стабилизирует равновесие. Данные будут поступать в мозг. Я уже вписал в исходную информацию ограничения по массе, чтобы он не повредился, взявшись за неподъемный для него вес. Джек сильнее обычного человека, но силы его не безграничны... А вот с тактильными ощущениями пока сложно. Я думаю снабдить подушечки его пальцев короткими пружинками, реагирующими не только на давление, но и на изменение температуры, но мне кажется, этого недостаточно.

— Недостаточно?! — ошеломленно воскликнул Эйден. — Вы даете ему чувства... ощущения, приближенные к человеческим. Вы создаете тело, которое скоро превзойдет те, что клепает мать-природа, и не удовлетворены своей работой?

— Ну-у-у... — маг развел руками. — Мои датчики слишком грубы. И кожа — кожа это ведь так важно. А кожа Джека — всего лишь чехол. Он не ощущает холода и жары, влажности... Да и не стоит даже пытаться соперничать с Творцом. Человеческое тело — совершеннейший механизм...

Он задумался. Как будто погрустнел, понурился, но когда поднял глаза, Мерит не увидел в них тоски — только азартный огонь.

— Позволите открыть вам секрет, Эйден? Джек — уже пройденный этап. Сейчас меня занимает другая идея.

Молодой человек слушал, не перебивая, а когда маг закончил, честно сказал:

— Воля ваша, Дориан. Но я бы остерегся. Творец не любит конкурентов. Искусственное тело — полбеды, а вот искусственная душа...

Но что бы он ни говорил, мэтр Лленас уже принял решение, и вряд ли чье-то мнение могло на него повлиять.

Глава 11

Эби худела. С ней всегда так бывало от нервов. А нервничала она в последние дни столько, что платье уже болталось, а на осунувшемся лице одни глаза остались.

Из-за чего? Из-за Эйдена, конечно.

Нет, слово свое господин Мерит держал: ни намека, ни нескромной улыбки. Только изредка, во время занятий с Джеком, вдруг отвлекался от всего, умолкал, если до того говорил что-то, и смотрел на нее.

Всего лишь смотрел. А от прищуренных медовых глаз разбегались лукавые морщинки. И губы еще — приоткроет, словно сказать что хотел, и тут же прикусит нижнюю, будто передумал...

Губы у него сухие, жесткие... поначалу... Горячие...

Дыхание жаркое...

И взгляд...

Требовал бы уже свой второй поцелуй, и дело с концом!

Так нет же, смотрит.

А у Эби огонь по щекам разливается. И ладно бы только по щекам...

Хоть иди и сама целуй, чтоб не мучиться больше.

И поцеловала бы — невелика проблема. Можно подумать, Эби до этого не целовалась никогда.

Целовалась. Аж два раза, между прочим. Первый — давно, еще когда в деревне у деда жили с мальчишкой одним... уже и не помнила, как его звали, только как вишни вдвоем ели, и губы его в вишневом соке, липкие... И как он с дерева слетел, когда она его за этот поцелуй ногой пнула. А второй раз — в прошлом году с Куртом. Тоже пнула, но несильно уже...

А с Эйденом, получалось, что уже три раза.

И в четвертый раз поцелуется, а потом и думать забудет...

— Снова не ешь ничего? — пожурил господин Блэйн. — А я-то старался.

— Не хочется, — извинилась Эби. Запеканка выглядела аппетитно, но от запаха начинало тошнить, а если попробовать, то и вывернет, наверное. — Приболела, видно.

— Знаю я такие болезни, — нахмурился повар. — Была б ты моей дочкой — враз вылечил бы. Ремень бы стянул и вылечил.

— Вы о чем это? — Широкого кожаного ремня он лишь коснулся, но Эбигейл на всякий случай отодвинулась.

— Да о том! — сердито выговорил мужчина. — Или думаешь, раз дядюшка Блэйн всего на пару часов заходит и из кухни носа не кажет, так он и не видит ничего? Например, как ты, дуреха, вокруг молодого господина увиваешься? Бегаешь за ним, что та собачонка, в глаза заглядываешь... Тьфу! Совсем стыд потеряла!

У Эби от обиды зубы свело. Это она-то бегает? Она заглядывает?

— Хоть бы подумала, зачем ты ему сдалась, — не унимался повар. — Понятно, зачем. Поиграется да выбросит — ему не в первой. Знаю я...

— Что знаете?

— Много чего знаю, — господин Блейн отвернулся, вернувшись к нарезке капусты. — И об Эйдене твоем... ничего хорошего. Но не жди, что рассказывать буду. Просто запомни: ты ему не нужна. А он тебе — и подавно. Уяснила?

Естественно, от таких разговоров аппетита у Эби не прибавилось.

Мэтр Лленас по праву гордился своей лабораторией, за долгие годы (и немалые деньги) снабженной лучшим в Линкарре оборудованием, но гость лишь бегло огляделся и выговорил с косой ухмылкой:

— У вас тут мило.

— Благодарю.

Сказать честно, с тем же насмешливым пренебрежением сам господин Дориан относился к имперам. Позеры. В создании импов или, как сейчас чаще говорили, фамильяров иного смысла, кроме как выделиться он не видел. Но не мог не признать, что смотрелся мэтр Закери Кит эффектно: тонкое алебастровое лицо, мертвенную холодность которого дополняли бескровные губы и льдисто-голубые глаза, иссиня-черные волосы до плеч, черный же костюм и маленький золотистый дракончик на плече — с длинным, кончающимся острой пикой хвостом, перепончатыми крылышками и изумрудными глазками в тон камню, сверкавшему в перстне мэтра Закери. К тому же и некромантия — специальность особая. Как бы предполагает.

Но принимать гостя следовало все же в библиотеке: взгляды, которые он нет-нет да бросал по сторонам, хозяина раздражали.

— Чай? Кофе? Что-нибудь покрепче?

— Воды, — соизволил господин Кит. — В глубокую миску. Для Ноа. Ну а мне можно и что покрепче.

Пришлось выйти в холл и позвать Эбигейл. После ждать, пока она принесет сначала поднос с бокалами и бутылкой бренди, а затем — небольшой медный таз.

Дракончик, завидев воду, тут же спорхнул с плеча хозяина.

— Можешь идти, Эби, — поторопил мэтр Дориан застывшую с приоткрытым ртом девицу, иначе та полдня простояла бы, любуясь плещущимся в тазу импом.

Выпроводив служанку, вернулся к гостю.

— Не хотелось бы тратить ни свое, ни ваше время, мэтр Закери, поэтому, с вашего позволения, перейду сразу к делу. Наш общий знакомый, доктор Горик, рекомендовал мне вас как лучшего в Салджворте специалиста в вопросах жизни и смерти, а так же посмертия.

— Так и есть, — без ложной скромности согласился некромант. — В письме вы указали, что хотите обсудить мои работы и намекнули на некое нестандартное использование результатов проведенных мной исследований.

Дориан стушевался. Он и не подозревал, что послание содержало какие-то намеки, но, очевидно, составляя приглашение, непреднамеренно выплеснул на бумагу бурлившие в голове мысли.

— Да, есть некоторые идеи, — вынуждено согласился он. — Но позвольте пока ими не делиться. Как и я, в свою очередь, не прошу вас раскрывать мне какие-либо секреты. Речь лишь о тех ваших работах, которые уже обнародованы. Отдельные аспекты мне непонятны, хоть я и старался вникнуть. У меня иная специализация, как понимаете...

— Вас интересует ледяное дыхание гор?

— И прочие случаи гибели или, если хотите, отторжения души при сохранении телом жизнеспособности, — дополнил Лленас. — Я прочел о двоедушниках, тот раздел, где говорилось, что после смерти человеческой личности тело продолжает жить, управляемое вселившимся в него духом. О личах, хоть это, признаюсь, совсем не то... или не совсем то... Но для начала все же хотел бы поговорить о ледяном дыхании.

Мэтр Закери с любопытством вздернул бровь:

— Разжились материалом на аукционе? — И тут же сам разъяснил, по лицу собеседника угадав, что тот не понял вопроса: — Не так давно на перевале Каримах караван гилешских беженцев угодил под дыхание гор. Тела были найдены нашими наблюдателями, которые отслеживали это явление, и, поскольку родственники по понятным причинам за ними не явились, переданы Пяти Академиям. Салджвортская отхватила себе одиннадцать экземпляров. Я выкупил один. Еще по одному взяли, как я знаю, мои коллеги. А ваш приятель Ранбаунг — сразу четыре. Не знаете, зачем ему столько?

— Он изучает возможность замены больных органов у людей, — ответил мэтр Лленас. Тайной это не было, работы Алистера проводились с одобрения совета Академии при участии кафедры целительства. Хоть и странно, что профессор теормага взялся курировать подобный проект. — А какова была цена на тела?

Ранбаунг возмещения не требовал, но мэтру Дориану было интересно, сколько он задолжал другу за помощь.

Сумма оказалась значительной.

— Я не против поделиться знаниями, — вернулся к прерванной теме разговора мэтр Закери, — но хотелось бы взамен получить что-то помимо удовольствия от общения с вами.

— Что, например? — насторожился Дориан.

— До меня дошли слухи о некой охлаждающей машине. Работая со скоропортящимся материалом, я весьма заинтересован в подобном устройстве.

В итоге визит некроманта принес господину Лленасу больше выгод, чем он рассчитывал поиметь. Во-первых, удалось заполнить лакуны в интересовавших его вопросах. А во-вторых, он получил заказ на сборку и установку холодильного шкафа, в котором — а он и не додумался! — хранить можно не только еду.

До этого дня Эби была уверена, что драконы существуют лишь в сказках. А сегодня сама увидела. Не жуткое чудовище, а милый такой, забавный.

— Ты не представляешь, Джек, как мне хотелось его погладить!

Джек не представлял. Вежливость ему настроили, а воображение — нет. Поэтому он только кивал вежливо, а Эби рассказывала, рассказывала, рассказывала...

Пока не разрыдалась, упав на твердую грудь механического кавалера, в которой что-то трещало и постукивало — видно железное его сердце. Но железное сердце — не беда, у некоторых вот вообще сердца нет...

— Хорошо тебе, — всхлипывала она. — Безмозглый, бесчувственный. И я так хочу... И земляники. Есть не хочу, а земляники — страсть как...

Сезон как раз. Жила бы у деда в деревне, уже сто раз в лес сбегала бы. А в городе такой ягоды и не знали. Клубнику садовую продавали — но это не то. А еще за дядькиным домом шелковица росла. Пацаны ее чуть ли не с зелена обносили, но в прошлом году и Эби горстка ягодок досталась. А теперь — ничего. Земляника в деревне, шелковица в Освине, а у мэтра Дориана в саду только цветочки. Можно было бы господина Блэйна попросить принести чего-нибудь, но с ним даже разговаривать не хотелось.

— Надо же такое придумать, — жаловалась она на повара, размазывая слезы по пиджаку механического человека. — Ремнем меня...

— Надо же, — повторил с уверенностью Джек.

Девушка резко вскинула голову, и он, посмотрев, точнее, сделав вид, что смотрит в ее заплаканное лицо, выговорил:

— Ты красивая, когда улыбаешься. Не улыбаешься — не красивая.

И зачем-то ткнул ее пальцем в щеку, туда, где остался влажный след.

Эби хотела возмутиться, только что с ним, безмозглым, спорить?

Но обиделась.

Когда к дому шли, и Джек по привычке розу сорвал, не взяла.

Эйдена Эби с утра не видела, а к обеду выяснилось, что и мэтр Дориан не в курсе, куда подевался господин Мерит.

— Он вообще выходил? — спросил он то ли у служанки, то ли у самого себя.

Девушка растеряно пожала плечами.

— Не ел? Не просил кофе или чая? И с Джеком ты занималась сама?

— Я думала, так надо.

Маг поглядел на нее, на жаркое, что она уже разложила по тарелкам, на пустой стул Эйдена...

— Поднимись к нему, — медленно выговорил он. — Спроси, спустится ли обедать.

Выйдя чинно из столовой, в коридоре Эби ускорила шаг, а по лестнице уже бегом бежала...

— Стучать...

Девушка застыла, не успев переступить порог зеленой спальни.

— ...нужно.

Она послушно постучала в уже распахнутую дверь.

— До того, как входишь.

— Господин Дориан просил узнать, спуститесь ли вы к обеду, — выпалила Эби скороговоркой, одновременно и радуясь, что вот он, сидит в кресле с книжкой, может, и не совсем здоровый, но уж точно живой, и злясь на него за свой испуг.

— Как думаешь, — спросил Эйден, — он существует?

— Мэтр Дориан? — переспросила она. — Мне кажется, что да.

Мужчина слабо улыбнулся, но тут же сделался вновь серьезен.

— Он, — указал взглядом на люстру. — Творец.

— Существует, — ответила девушка уверенно.

— Откуда ты знаешь?

— Мы же есть? Значит, есть и тот, кто нас создал.

— Логично, — согласился Эйден, поразмыслив. — Творец — тот, кто творит. А почему люди вдруг решили, что после сотворения он должен еще и заботиться о них?

— Ну-у... Вот господин Дориан, например, сделал Джека. Ему же будет жаль, если с ним что-то случится, да?

— Пока он ему не надоест. А когда надоест, разберет по винтикам.

Эби не хотелось, чтобы Джека разбирали по винтикам, но сейчас ее беспокоило совсем не это.

— Давайте, я его позову, и он вам сам расскажет? — предложила она. — И про Джека, и про Творца. Он — человек ученый, а я... я уже год в храм не хожу, после того, как у меня там кошелек украли...

Дядька орал тогда. Обвинял, будто она деньги припрятала, а про покражу соврала. А деньги-то ей на обувку были — так и ходила чуть ли не до снегопадов в легких ботинках.

— Не зови, — покачал головой Эйден. — Сам сейчас спущусь.

Но не спустился.

Эби передала его слова хозяину, а потом прислушивалась с кухни. Минуту, две, три... После мэтру Дориану надоело ждать и он пошел наверх. И сразу же зазвонил колокольчик.

Девушка помчалась на второй этаж, но выглянувший из комнаты Эйдена маг завернул ее еще на лестнице: потребовал чистых салфеток и какой-нибудь таз. Эби дала тот, в котором плескался золотой дракончик. Подумала, что это как-то поможет...

А через час по звонку забрала от закрытой двери ворох перепачканных кровью тряпок и этот таз, с растекшейся по дну багровой жижей.

Больше господин Дориан ничего не просил, но просидел у Эйдена до самого вечера.

А Эби — на лестнице, прямо на ступеньках, на случай, если ее все-таки позовут...

Адалинда планировала провести день, изображая перед прислугой добропорядочную жену и хозяйку дома, а вечером представление должно было продолжиться в салоне госпожи Дригген. Но чувства говорили, что она нужна в другом месте.

Не обманули.

Красные, давно забывшие о сне глаза. Рассеянный поцелуй. Вымученная улыбка.

— Дориан, ты совсем себя не жалеешь. Нельзя так!

Она застала мэтра в лаборатории, и неизвестно, сколько дней подряд он провел там.

— Нет, это не работа. — Он выглядел совершенно обессиленным. — Работа стала. Я даже пытался записывать...

Горстка пепла на закопченном подносе наглядно демонстрировала бесполезность записей.

— Эйден? — поняла женщина.

— Вчера было очень плохо. А все, что я могу — унять боль, и то ненадолго.

— Есть опий, другие средства...

Она пыталась помочь, но он решительно покачал головой в ответ:

— Нет. После того, через что ему пришлось пройти, для Эйдена важно оставаться в полном сознании. До конца. И я обещал ему.

Мальчишка появился весьма некстати. Будто не мог умереть попозже или уж поторопиться с этим и не портить жизнь человеку, которому и без того многим обязан.

Хотя не вмешайся Дориан в свое время, Эйден Мерит уже отмучился бы. Не мстит ли он ему теперь за свое затянувшееся существование?

— Может быть, тебе прилечь? — предложила Адалинда магу. Никаких фривольных намеков: постель и здоровый сон, как минимум до завтрашнего утра.

— Нет, не хочу. Мне бы кофе. Я сварил себе в аппарате... Знаешь, прежде мне казалось, что он совсем неплох. Но за месяц успел привыкнуть к тому, что делает Эбигейл. А она сейчас в саду, прогуливает Джека вместе с Эйденом. Пусть уж лучше присматривает за ним...

— Если проблема только в этом, я с удовольствием побуду твоей кухаркой, — улыбнулась она. — Заодно выброшу этот мусор.

Сожженные записи Адалинда на всякий случай залила уксусом, засыпала содой и лишь после этого смыла водой.

Отыскала зерна кофе и ручную мельницу.

— А это у нас что?

Присев, женщина подняла с пола маленький блестящий диск с отверстием в центре. Когда-то ей уже приходилось видеть нечто подобное.

Решив, что разберется с этим позже, Адалинда спрятала находку в карман.

После случивщегося накануне, Эби удалось задремать лишь к рассвету, и, показалось, что колокольчик мэтра Дориана зазвенел, стоило ей закрыть глаза. Не удивительно, что весь день она была медлительна и рассеяна, но хозяин, сам усталый и не выспавшийся, этого не замечал. Ни слова не сказав об Эйдене, после завтрака он заперся в лаборатории, и Эби подумала, что это, наверное, неплохо. Ведь если бы было плохо, мэтр не молчал бы и работать бы не пошел.

Не зная, чем занять себя и не рискуя без распоряжений подняться наверх, она до полудня просидела в своей комнате.

Слышала, как пришел и возился в кухне господин Блэйн, но теперь ей неприятно было встречаться с ним.

Книга, которую она взяла в библиотеке, оказалась скучной и грустной, и не оставляло чувство, что к концу все ее герои умрут.

Мысли были не веселее книги...

Когда в полдень в дверь постучали, она с радостью бросилась открывать, надеясь, что в саду в компании Джека удастся немного развеяться или, по крайней мере, выговориться от души, выпустив на волю снедавшую душу тревогу. Но кроме механического человека в коридоре ее ждал еще и Эйден.

— Время прогулки, — напомнил он коротко. Развернулся и пошел к черному ходу.

Джек, который даже не поздоровался, побрел за ним следом.

Оба выглядели одинаково неживыми.

В саду господин Мерит уселся на скамейку под липой. Откинулся на спинку и прикрыл глаза. Механический человек присел на другой край скамьи, в точности скопировав его позу. Только стеклянные глаза оставались открыты.

Об Эби оба как будто забыли, и ей ничего не оставалось, кроме как молча стоять рядом.

Долго-долго.

Она уже думала, что так и придется топтаться на месте все два часа, когда Эйден вдруг заговорил.

— Тут есть садовник, — сказал он, не открывая глаз. — Определенно, есть. Кто-то же ухаживает за цветами. Но я никогда его не видел. А ты?

О том, что садовник приходит раз в неделю, Эбигейл слышала от хозяина еще в первый день, но так ни разу его и не встретила. Как и полосатую кошку, которую можно кормить, и рыжего кота, которого следовало гнать в шею.

— Странно, да? — спросил мужчина.

— Странно, — прежде, чем Эби успела ответить, согласился Джек.

Эйден его не услышал, продолжая обращаться лишь к девушке.

— Помнишь, мы говорили о Творце? Он как этот садовник. Ты знаешь, что он существует, наблюдаешь за плодами его труда, но сам он остается скрыт от нас... Но если очень захотеть, его можно увидеть, да? Садовника, я имею в виду...

Должно быть, ему еще было плохо после вчерашнего, и Эби не придала значения этим словам. Куда больше ее волновала его бледность, нервные пальцы, которые он то и дело сцеплял в замок в тщетных попытках скрыть мелкую дрожь, темные круги под глазами и сами глаза, ставшие тусклыми и неподвижными. Она поймала себя на том, что не обиделась бы, гляди он на нее как раньше, но он смотрел так, словно она была прозрачной, а то, что он видел сквозь нее, где-то очень далеко, наводило смертельное уныние. И этот взгляд был стократ хуже всех предыдущих.

— Присядь, — попросил он, и девушка, не задумываясь, подчинилась. Села на скамью между механическим человеком и человеком живым... пока еще... И руку не отдернула, когда он накрыл ее ладонь своею. — Я чушь несу, извини. Нужно заниматься с Джеком, я обещал Дориану... Но не хочется сейчас. Можешь попробовать сама, Джек тебя слушается...

— Господин Эйден, хотите чая? — спросила она невпопад. — С пирогом? Вы не завтракали, а пирог вкусный.

Вероятно, вкусный. Эби заставила себя с утра прожевать кусочек, но даже не поняла, с какой он начинкой. То ли яблоко, то ли айва.

— Видимо, я все-таки боюсь, — сказал Эйден, пропустив мимо ушей ее предложение. — Думал, что уже не боюсь, но...

Она тоже сделала вид, что не услышала его слов.

— Хотите я вас поцелую?

Он медленно повернулся. Посмотрел на нее. Не так, как раньше, но уже и не сквозь...

— Хочу. Но если ты сама меня поцелуешь, это не будет считаться. Все равно будешь должна еще один поцелуй, когда я скажу.

— Тогда не буду, — решила Эби.

С Джеком они не занимались. Механический человек просидел все отведенное на учебу время на скамейке. А Эйден согласился все же на чай и кусочек пирога. Сжевал, морщась, и сказал, что начинка, наверное, грушевая...

На вечер к госпоже Дригген Адалинда шла не только затем, чтобы лишний раз явить себя салджвортскому высшему обществу добропорядочной замужней дамой, но и чтобы встретиться кое с кем.

С кем именно она сама не знала, пока не увидела. А когда увидела, было поздно.

— Адалинда, звезда моя! Как всегда обворожительна. Столько лет прошло, а ты... Кстати, сколько лет прошло?

Она ответила бы, но Келлар, прилежно отыгрывавший роль любящего супруга, возник рядом, едва она открыла рот.

— Милая, представишь меня своему знакомому?

"Знакомый" прищурил ярко-синие глаза, лихо, по-драгунски, крутанул пшеничный ус и щелкнул каблуками:

— Фредерик Валье к вашим услугам.

— Форест Келлар.

— Мой муж, — с неприязненной гримасой дополнила женщина. Впрочем, лицо ее не слишком смягчилось, когда она, указав на красавчика-кавалериста, пояснила уже для Келлара: — Мой бывший муж.

— Как? — наиграно удивился председатель заздравного комитета. — Покойный офицер в отставке?

— Идите, Форест, — попросила она ласково. — Поупражняйтесь в остроумии с одной из местных дурочек.

— Покойный? — переспросил после его ухода Фредерик. — В отставке?

— С тех пор, как я дала тебе отставку, ты для меня умер. Я понятно объяснила?

— Более чем, — усмехнулся мужчина.

Когда они вышли из заполненного людьми зала на пустую террасу, он, невзирая на парадный мундир, не походил уже на драгунского офицера, а выглядел тем, кем и был на самом деле — скользким изворотливым змеем. Но мундир ему шел. Как и фрак. Как и сутана. Как рубище нищего или лакейская ливрея. Точно так же, как самой Адалинде шла любая из ее личин.

— Кое-кто считал, что ты мне обрадуешься.

— Кое-кто ошибся, — пожала плечами женщина. — Хотя... Лет и правда прошло немало. А я не злопамятная.

— Я тоже, — широко улыбнулся "драгун", демонстрируя ровные белые зубы. Даже лучше тех, что она ему выбила, застукав с той актрисулькой.

— Времени мало, давай к делу. Мой запрос рассмотрели?

— По встрече с Рисеттом? — уточнил Фредерик. — Да. Ответ положительный. Раз ты утверждаешь, что оно того стоит...

— Оно того стоит. А что с моим рапортом?

— Именно из-за него я здесь, — мужчина церемонно поклонился. — Странное желание уйти в отставку на пике карьеры, дорогая. Я должен убедиться, что это именно твое желание.

Адалинда поморщилась, предвидя неприятную процедуру:

— Начинай.

Холодные пальцы лже-кавалериста коснулись висков. В ушах загудело, а перед глазами поплыли разноцветные круги.

К счастью, продолжалось это недолго.

— Чисто, — с удивлением отметил мужчина. — Но твое общее состояние мне не нравится. Аура блеклая, подавленная...

— Если хочешь понять причины, сними цепочку с оберегом святого Луки хотя бы на неделю. Тогда и поговорим.

— Думаешь, я не работал под блоками? — невозмутимо ответил бывший супруг. — Я знаю, как это действует на организм и астральное поле. Но с тобой что-то не то... Ты не беременна?

— Нет, конечно же.

— Мало ли, — Фредерик передернул плечами. — Долго ли умеючи?

Не будь она сейчас так слаба, ударила бы его за эту насмешку. Пусть бы потратился еще на один комплект зубов. А так пришлось собрать злость в кулак и спрятать в карман.

А из кармана достать взамен найденный в доме Дориана дырявый диск.

— Взгляни, — она показала находку мужчине. — Знаешь, что это?

Он хмыкнул в ус. Кивнул:

— Знакомая игрушка. Надеюсь, ты ее отключила?

— Подержала над огнем. Этого хватит?

— Вполне.

— Чья она? — спросила Адалинда.

— Понятия не имею. В этом деле с каждым днем все больше заинтересованных. Так что держи ушки на макушке, лисичка.

"Фредерик Валье, бывший муж. Похоже, не шутка".

Форест Келлар подождал, пока буквы на мягком воске растают, и убрал дощечку обратно в карман.

Устроившие его счастливое супружество подстраховались от осложнений, потребовав от него клятву о неразглашении и посильной помощи. На крови. По завершении дела обещали ему быстрый развод и избавление от последствий печати молчания.

Но нашлись другие, те, что сняли печать задолго до окончания срока договора. А вскорости и расстаться с супругой помогут.

— Какая прелесть, — женщина, устроившаяся у окна уютного гостиничного номера, с улыбкой пробежала глазами поданные ей бумаги. — Адалинда следит за Лленасом, Келлар следит за Адалиндой, а вся информация, так или иначе, стекается к нам.

— Благодаря твоей предусмотрительности, дорогая Элла, — улыбнулся присевший на подлокотник ее кресла мужчина. — Закажем вина к ужину?

— Нет. Я ненадолго, хочу лишь убедиться, что все идет по плану.

— Прямо сейчас откроешь телепорт и исчезнешь? — мужчина склонился к ней, губы коснулись щеки. — Даже не взглянешь, как мы все обустроили?

— Я тебе доверяю, — промурчала она, на миг прикрыв глаза, но тут же вернулась к изучению донесений.

Доверие — слишком громкое слово, плохо соответствовавшее ее истинным чувствам, но слова — всего лишь слова и вес имеют разве что тогда, когда написаны на бумаге.

А на бумаге, которую она держала в руках, было написано...

— Фредерик, — прошипела женщина зло. Отчертила имя ногтем, с трудом поборов желание соскоблить его с листа.

— Что-то не так? — насторожился мужчина.

— Пустое, — она мотнула головой. Заставила себя усмехнуться: — Тут пишут, что Лленас нашел некроманта. Самого лучшего некроманта в Салджворте, как говорят.

— Пусть говорят, — снисходительно бросил он. — Самый лучший некромант работает на тебя, ты же знаешь.

Скромность не входила в число его достоинств, но в некромантии он действительно был силен, и уже скоро ему представится случай продемонстрировать таланты.

Глава 12

Дни пролетали для Эби как во сне — в полузабытьи, в вязком мареве путаных мыслей, в паутине странных разговоров.

Ни вырваться-проснуться, ни задуматься, к чему все это, зачем.

Всего лишь сон.

Временами тяжелый и болезненный. Временами легкий и полный немыслимых фантазий, каким нет места в реальной жизни.

Например, брошенный на траву плед, бутылка вина и разложенная по тарелкам снедь. Эйден зовет это пикником, а Эби просто знает, что ему нужно есть. И ей — тоже. А потому сидит рядом, подобрав под себя ноги и старается не думать, что скажет мэтр Дориан, если застанет их посреди ухоженного когда-то газона, теперь истоптанного вдоль и поперек Джеком, которого господин Мерит гоняет каждые пять минут на кухню, вспомнив, то про вилки, то про соль... Солью он посыпает ломоть хлеба и протягивает Эби. Это единственное, что они оба могут жевать не через силу и без тошноты. А вино и закуски просто стоят — потому что так надо, потому что пикник...

Во время одного из таких пикников в их сон заглянул Творец-садовник.

Вошел в калитку, толкая перед собой тележку с инвентарем, и с ходу взялся окучивать какие-то кустики и подрезать разросшиеся ветки. Как истинному Творцу, ему и дела не было до каких-то смертных, следивших за ним из глубины сада...

А полосатая кошка так и не появилась.

После садовника Эби загадала, что если придет полосатая кошка, все обязательно будет хорошо. Но та не приходила.

Джек писал теперь под диктовку на грифельной дощечке, а когда ему ничего не диктовали, выводил свое имя, а еще — "Эбигейл". Однажды написал "Эйден", но сразу стер. Эйден решил, что это знак. Он не сказал ничего, но Эби знала, что он так подумал. И по тому, как он усмехнулся тогда, и потому, что сама подумала так же. Подумала, но не испугалась. Она ничего уже не боялась.

Кроме жившего в подвале зверя...

В ту ночь зверь словно взбесился. От его рычания пол дрожал, и Эби тоже дрожала, с головой спрятавшись под покрывало.

Она все ждала, когда чудовище утихнет, чтобы выйти из комнаты и уйти куда-нибудь до самого утра. В гостиную. Или в библиотеку — там крепкая дверь, и можно запереться изнутри. Или в сад. Куда угодно — лишь бы подальше!

Эби уже делала так однажды: пряталась в гостиной, пока не спустился разбуженный шумом мэтр Дориан и не унял монстра. Может быть, он и теперь услышит.

Когда зверь перестал метаться, сотрясая стены и звеня цепями, а грозный рев сменился мерным утробным рычанием, девушка набросила на плечи покрывало и выскочила в коридор.

Шаг. Второй...

Она ступала едва слышно, чтобы зверь не учуял ее и не разозлился.

Еще шаг...

Когда она поравнялась с ведущей в подвал дверью, та неожиданно распахнулась. Яркий свет ударил в глаза, отпечатался на фоне дрожащего сияния мужской силуэт, и в тот же миг стало темно, и лишь негромкое рычание и чье-то близкое дыхание нарушали гробовую тишину...

Эби закричала.

Закричала, попятилась, уперлась спиной в стену и, чувствуя, что ноги отказываются держать ее, начала медленно сползать на пол.

Чьи-то руки подхватили уже в самом низу. Подняли, затормошили. Прижали к пахнущей спиртом и маслом груди, крючьями пальцев вцепились в волосы...

— Ш-ш-ш-ш... Что ж ты громкая такая? Испугал? Ну все, все...

Эби попыталась вырваться, но руки, не такие уж чужие, если вспомнить, держали крепко. И волосы не рвали — гладили.

— Не бойся, все хорошо. Шум разбудил? Все, теперь тихо будет. Тихо...

Дыхание знакомое, горячее. Губы сухие — мазком по щеке. А щека уже мокрая. И внутри все клокочет, то ли от прежнего страха, то ли от нового...

— Дориан забыл о нем, закопался в работу с головой, а он тут надрывается. Хорошо, я услышал.

— П-покормил? — прошептала Эби.

— Можно и так сказать. Спирта залил.

— Спирта? — она отстранилась, но тут же, почувствовав пробежавший по спине холодок, вернулась под защиту теплых рук. — А он после спирта не буйный будет?

— Кто?

— З-зверь... который в подвале...

— Зверь? — Эйден затрясся вдруг, мелко-мелко. Обнимает, по спине гладит и... смеется? — Бедная моя крошка Эби. Как же ты живешь тут столько времени, со зверем в подвале-то?

Укутал плотнее в покрывало, в охапку сгреб и потащил.

— Куда? — пискнула слабо девушка.

— Куда-куда — со зверем знакомиться!

Распахнул дверь в подпол, втянул Эби.

Сил противиться у нее не было. Только зажмурилась, когда, загудев пчелиным роем, вспыхнули под потолком дрожащим нервным светом большие электрические лампы.

— Эх ты, глупышка-трусишка! — Эйден бережно усадил ее на ступеньки и сам присел рядом, по-прежнему обнимая за плечи. — Зверь у нее... Ну, смотри уже, фантазерка.

Эби приоткрыла глаза. Не глаза — узкие щелочки. Ресницы паутинками свет закрывают, но так почти не страшно.

Подвал большой, сухой, чистый. Стены беленые. Пол не земляной — каменный.

По одной стене полки, железки там какие-то. В углу бочки стоят.

Воздух не гнилью, а маслом машинным пропах, спиртом, кожей тертой, горячим металлом.

— Как тебе зверюга? Красавец, да?

Махина огроменная. Гудит, рычит. Вблизи и не похоже на звериный рык, слышно, что аппарат, вроде того, в котором мэтр кофе себе варит.

— Холодильная машина, — объяснил Эйден. — Шкаф в кухне, а отсюда по трубкам охладительный раствор идет. И там, это... не знаю... Знаю, что надо спирт залить, и масло еще...

А она спать боялась. Пряталась.

— А царапины? — Вцепилась в него, словно сама в холодильную машину верить не хочет. — В комнате у меня весь пол исполосован, доски в крови...

Эйден поглядел на нее и улыбаться перестал.

— Это, крошка Эби, другая история. О другом звере.

Обнял крепче, к груди прижал, чтобы она в лицо ему не смотрела. По волосам погладил.

— Рассказать?

— Расскажи.

Самое время страшные сказки слушать.

Лампы гудят, рычит зверь-холодильник.

А под щекой бьется гулко чужое сердце... Или не чужое уже?

— Давно... Да нет, не так уж давно, четырех лет не прошло... В общем, это была моя комната.

Эби дернулась — голову поднять, в глаза заглянуть — не пускает.

— Я до этого в столице жил. Сначала в фамильном особняке. Два этажа, сад с Парламентскую площадь. До этой самой площади — десять минут пешком. В самом центре, считай... А потом на окраину переехал. В лечебницу для душевнобольных. Тоже сад. Стены вокруг. Сиделки в чепчиках... Только я этого не помню. После интересно стало, съездил посмотреть. А тогда — ничего. Вчера был, а сегодня нет меня. Тело есть. Ходит, руками машет, жрать просит... А души нет. Маленький огрызок остался — памяти на донышке, чувства... Да какие там чувства? Голод. Холод. Страх. И злость. Когда страшно, всегда злость...

Когда страшно — мороз по коже. Зубы стучат. Руки трясутся.

Одна радость: покрывало на плечах, а сверху — ладони теплые...

— Самое сильное проклятье — то, что на крови и через смерть сделано. Это мне Дориан потом объяснил. Он по делам тогда в столицу приехал, доктора знакомого встретил, а тот ему и рассказал. Случай, мол, любопытный... Дориан тоже любопытный. Он первый проклятье и увидел. Оно въелось уже, прижилось. Может быть, если бы раньше... Но Дориан упрямый, если в голову что вобьет... Поначалу в лечебницу приходил. Потом договорился как-то, что меня с ним в Салджворт отпустили. Наверное, думали, что на опыты отдают. Он ту комнату приготовил. Решетки на окна поставил, запор на дверь... Я сбегать пытался, не спрашивай, не знаю — куда, зачем... Или головой о стены бился и вены грыз. Это ведь все равно, что сбежать, да? Только навсегда уже... Не отпустил. Машину какую-то собрал. Он же без машин не может... Тут уже помню немного: провода, иголки. Молния... Больно, но после — точно туман развеивается. Стал понемногу в себя приходить. Чувства вернулись... какие-то... Память... Сначала ненадолго: час-два, и снова все забывал. Дориан мне даже картинки в уборной сделал, чтобы я знал, что зачем... Не все ж за мной, как за младенцем, ходить? Потом без картинок как-то... Ложку вспомнил. Вилок он мне долго не давал. И ножей тоже. Но после — ничего. Видишь, без поводка гуляю. Без намордника. Не кусаюсь...

А сам зубами за ухо ухватил легонько — смеется уже.

Только Эби не весело. Совсем.

— Не нужно было говорить, да? Просто не хотел, чтобы ты себе всякие ужасы придумывала.

Или выговориться хотел. Бывает, давит что-то на сердце, и молчать силы нет. Но и сказать не всегда духу хватит...

— Все равно это — дело прошлое. У меня и бумажка есть про то, что я в своем уме, все столичные доктора подписались.

Снова смеется.

— А проклятье? — Эби выкрутилась все-таки, подняла на него мокрые глаза.

— Проклятье? — улыбка застыла на его губах как приклеенная. — А что с ним станется? Тоже при мне. И на это бумажка есть, от тех же докторов. По-научному — три листа записей. Мозговая опухоль... тра-та-та... извлечению не подлежит... тра-та-та... профилактика, режим, воздержание... Чушь собачья, неинтересно. Да и поздно уже... Во всех смыслах поздно. Пойдем-ка, я тебя в комнату отведу. Бояться не будешь после моих рассказов?

Поднялся со ступенек, ее поднял.

Ручку какую-то вниз потянул, и темно стало.

И в коридоре темень.

И в комнате у нее...

— Хочешь, лампу тебе зажгу? Со светом не так страшно.

— Не нужно.

Потому что неправда — со светом страшнее.

А так...

Так хорошо.

Руки теплые. Дыхание жаркое. Губы растрескавшиеся...

— Эби, ты... знаешь же, так не считается...

Не считается. Потому что сама.

Значит, второй поцелуй все равно должна будет.

Потом.

Все долги потом.

И ему. И Творцу в храме свечку — золоченую, по полрейла штука... Чтобы сразу за все...

За поцелуи, которые не в счет.

За покрывало, на пол соскользнувшее.

За шепот горячий... свой ли? Его?

За страх, лишь на миг вернувшийся и сгинувший в темноте...

Все потом.

А сейчас только губы жадные... Ее? Его?

Пальцы, в волосах запутавшиеся...

Щетина колючая — по шее, по груди...

А простыни холодные отчего-то. Упала голой спиной — как в сугроб. Вздрогнула... Но не успела замерзнуть: накрыло сверху теплом. И огонь внутри на это тепло отозвался...

И забылось все вдруг... На мгновение? На вечность?

И светло стало... Тьма вокруг, глаза зажмурены, а ей светло... И так... так... так...

Вцепилась в мокрые его плечи, выгнулась, застонала... И вскрикнула тихо. Не от боли — от обиды, наверное. Словно было что-то, должно было быть... Но мимо прошло, лишь едва коснувшись...

Нет, не заплакала. Просто слезы сами собой из глаз покатились. А губы, родные, нежные, со щек эти слезы снимали. И щетина кололась. И уши горели от незнакомых ласковых слов...

После — вода из лейки под потолком. Текла по лицу, обжигала холодом кожу...

Полотенце пушистое, мягкое.

И опять поцелуи... Тоже не считаются?

Ну и пусть.

Главное, что на сердце легко. Хорошо. Ему. Ей...

Спокойно и тепло...

Холодно стало под утро.

Пусто.

Плечи озябли, оставшись без защиты горячих ладоней.

А когда скользнул по спине сквознячок от открывшейся двери, Эби открыла глаза и села на кровати, спросонья не понимая еще, было все это, или ей только приснилось...

Было.

Она поспешно укуталась, и несмело, прячась за упавшими на лицо волосами, подняла глаза на вошедшего в комнату мужчину.

Эйден, уже полностью одетый, причесанный и даже побритый, стоял у кровати и смотрел на нее... И от этого взгляда в груди защемило — чужой, холодный. Захотелось под землю провалиться, а еще лучше — умереть на месте...

— Вот, — он бросил на постель какой-то сверток. — Ровно десять тысяч. Но можешь пересчитать.

И вышел.

А она еще долго сидела.

Минуту. Пять. Десять...

Потом бросилась снова под лейку.

Рвала волосы, терла лицо, глотала слезы вперемешку с мыльной водой и царапала в кровь плечи, понимая, что никогда от этого не отмоется...

Казалось, мир должен был рухнуть, но даже не пошатнулся.

Все как всегда.

Мэтр Дориан позвонил, приказал подать кофе в гостиную. Сообщил, что сегодня придут женщины из какого-то агентства, чтобы помочь Эби привести дом в порядок. Нет, у него нет претензий, она прекрасно справляется, но он решил, что "пора кончать с жизнью затворника", и пригласил на вечер приятелей. Придут семеро, а значит, с ним и господином Меритом, за столом будет девять человек. И, нет, он не планирует пышное застолье — соберутся ученые люди, которых и дома неплохо кормят, но господин Блэйн должен приготовить закуски. А Эби нужно за всем проследить, и за женщинами из агентства, и за поваром. Потому что она уже доказала, что ей можно доверять. А еще он не стал вызывать на вечер официантов, и ей придется прислуживать за столом. Вместе с Джеком. Вечер станет для него экзаменом. А для Эби — окончанием занятий с механическим человеком. Господин Эйден сказал, что больше не видит в ней необходимости и сам может научить Джека грамоте и манерам, а Эбигейл все равно вскоре предстоит покинуть этот дом. И не обязательно дожидаться окончания срока: в начале будущей недели господин Дориан съездит в полицейское управление и уладит все формальности, чтобы Эби не сочли беглянкой, если он отпустит ее раньше. А господин Мерит хочет нанять постоянную прислугу: с утра уже уехал в контору наймов, чтобы подобрать девушку, которая на первых порах будет только приходить, и Эби нужно будет разъяснить ей все про дом и работу тут, а после того, как она освободит комнату, новая девушка сможет перебраться туда. Сам мэтр Дориан предложил бы это место Эби... возможно... но господин Эйден хочет видеть квалифицированную прислугу. Однако Эби старалась, и поэтому хозяин не оставит ее без благодарности и даст десять рейлов. Или даже двадцать. С надеждой, что она потратит их с умом и больше не попадет в то место, где он ее встретил...

Девушка слушала мага с непроницаемым лицом. Лишь когда речь зашла о деньгах, губы искривила горькая усмешка.

— Но главное — это сегодняшний вечер. Все должно быть идеально. Я ведь могу на тебя положиться, Эбигейл?

— Да, мэтр Дориан.

— Сегодня я запущу Джека пораньше, как только Эйден вернется...

— Думаю, все, что касается кухни и столовой, я повторю с Джеком сама. Господину Мериту... нужно больше отдыхать...

Пусть так.

Она не нужна больше Джеку? Хорошо. Не придется видеться лишний раз с Эйденом.

В доме появится новая прислуга, а ее отпустят восвояси? Тоже хорошо. Деньги у нее есть. Хватило силы перетерпеть, смириться с пухлой пачкой банковских бумажек, не разорвать на мелкие кусочки, как сразу хотелось, не сжечь, не швырнуть ему в лицо... только рассмеялся бы... Она даже к дядьке заходить не станет за нехитрыми своими пожитками. Пойдет сразу на стоянку дилижансов, сядет в первый попавшийся и поедет... неважно куда. Далеко. Туда, где ее никто не знает.

У нее будет новая жизнь.

А Эйден... Эйден все равно скоро умрет. Его не будет ни в новой ее жизни, ни вообще.

Эби пыталась думать об этом со злобой, с мстительной радостью. Не получалось. Рядом с мыслью, что его не станет, теряло смысл все, что произошло, и то, чего никогда уже не случится. И больно было, и горько, и гадко, и злость брала... но только на себя. Хотелось верить, что он солгал ей, о своей болезни, о проклятии. Тогда она могла бы ненавидеть его, всем сердцем ненавидеть, даже смерти ему желать. А он бы жил... Пусть бы жил...

Глава 13

Донесение доставили после завтрака.

Шифр Сидда разобрал без ключа, потер довольно руки и затребовал в кабинет агентов, занятых в деле Лленаса.

— Мэтр Дориан затеял званый ужин. Птичка на хвосте принесла.

И усмехнулся немногим понятной шутке. Скопа — тоже ведь птичка? Хищная, да, но, в отличие от прочих пернатых хищников, не хватает, кого попало, от грызунов до других птиц, а ловит исключительно рыбу, когда мелкую, а когда и особо крупную.

Откуда взялось это прозвище, Сидда не знал, но полагал его вполне подходящим для агента.

— Лиз и Флора понадобятся для уборки — это первое, — раздавал он указания. — Второе: наш маг созрел-таки постоянную прислугу заиметь. Мерит ездил сегодня в агентство, выбрал девушку... которая завтра заболеет или внезапно уедет навестить старушку-мать, да? А к Лленасу пойдет Оливи. И к вечеру нужен десяток ребят у его дома. Каждого гостя встретить и проводить. С докладами до утра не тянуть. Помните, времени мало, до приезда этого бесова архимага. Не успел еще кое-что сказать: наши не хотят отдавать Лленаса одаренным. Есть шанс, что он пригодится военному ведомству. Так что проныру из ВРО нужно найти и на какое-то время изолировать. Ясно?

Сидда потянулся в любимом кресле, которого не так давно чванливый столичный хрен грозился его лишить.

Не дождетесь!

Новую служанку звали Агнесс. Она появилась в доме следующим утром. Светленькая, румяная, улыбчивая. В строгом, но совершенно не портящим фигуры черном платье и в белом накрахмаленном чепце. Эби сразу обратила внимание именно на этот чепец. Вдруг, впервые за всю жизнь, стало стыдно, что сама она ходит простоволосая, словно какая-то... а и верно, впрочем.

Агнесс умела варить кофе.

Агнесс знала, как вытереть пыль со вскрытого лаком секретера так, чтобы она тут же не села снова.

Агнесс отчистила утюг от гари и за минуту оттерла со стола в библиотеке чернильное пятно, с которым Эби воевала уже месяц.

— Должна была прийти другая девушка, Мэгги, но вечером она получила письмо от тети...

Агнесс была очень общительная, но с хозяевами держала себя чинно и обоим понравилась. Не могла не понравиться.

Вот господину Блэйну понравилась, хотя сразу как-то слишком дотошно расспрашивала повара, в каких еще домах он работает и что за специи добавляет в рагу...

Она и Эби понравилась бы, наверное, если бы не была ей безразлична, как и все вокруг. Как весь этот дом, кофе, пятна, мэтр Дориан, господин Блэйн, господин Мерит и даже Джек...

Агнесс не испугалась Джека. Совсем. И по лбу ему стучать не стала.

Зато сделала то, до чего Эби никогда не додумалась бы: подошла к механическому человеку вплотную и бесстыдно ухватила между ног.

— А одной детальки-то не хватает.

В другое время Эби возмутилась бы. Теперь лишь плечами пожала. Мало ли чего у кого не хватает?

А Джек и не понял ничего.

Он хотел идти с Эби в сад или как вчера носить тарелки... Он хорошо справился вечером, мэтр Дориан был доволен. Но с сегодняшнего дня механическим слугой заниматься должен Эйден, а к ней Джек зашел по привычке. Он хоть и не настоящий, но привычки у него все же имелись, как, например, рвать для нее розы...

— Я больше не буду с тобой гулять, Джек. Пойдешь с господином Меритом.

— Он понимает? — спросила Агнесс, о которой Эби уже и забыла.

Странное дело, она стала забывать обо всех и обо всем, стоило лишь отвернуться. Мысли не задерживались в голове. Слова... слова словно тоже забылись, и приходилось морщиться, вспоминая правильные...

— Да, он понимает.

Ее, по крайней мере.

Вчера, прислуживая за ужином, Эби слышала, как хозяин говорил друзьям, что средняя стоимость механического слуги, если модель примут в производство, будет около восьми тысяч. Ей подумалось, что она могла бы, уходя, выкупить Джека и забрать его с собой. Но потом мэтр Дориан добавил, что искусственный человек обойдется владельцу намного дороже, так как раз в полгода придется заряжать аккумулирующий кристалл, а это еще около полутора тысяч. Она не знала, что такое аккумулирующий кристалл, но знала, что никогда не сможет зарабатывать по полторы тысячи за полгода...

— Джек, иди сюда. Немедленно.

Резкий голос Эйдена на миг пробил окружавшую Эбигейл стену безразличия, но брешь тут же затянуло туманом отрешенности.

— Да, Джек, иди. Господин Мерит ждет.

До вечера она не появлялась на хозяйской половине. Теперь была Агнесс, и она, а не Эби бегала к мэтру по каждому звонку невидимого колокольчика. А Эби махнула на все рукой и, решив, что хуже не будет, ушла к себе дочитывать книгу, которую мэтр Дориан вряд ли разрешит забрать с собой.

Предчувствие не обмануло: в конце все умерли. Но ее это не расстроило.

Из донесения Оливи Райз:

"...состояние Эбигейл Гроу внушает опасения. Девица заторможена, апатична. Налицо ухудшение здоровья: болезненная худоба, бледность, проблемы со слухом. Возможно, подобное состояние связано с длительным проживанием в доме мага в непосредственной близости от его лаборатории. В связи с этим прошу на время задания выделить мне дополнительные средства защиты..."

Наконец-то все складывалось хорошо. Джек готов к представлению. Все, кто видел его в тот вечер, пришли в полный восторг. Да, дорого, но в итоге сошлись на том, что при правильной подаче, механический слуга может быть воспринят обществом как некая статусная вещь. Показатель достатка или просвещенности. Главное, найти верный подход. Вот холодильной машиной, после рекламы, которую сделал устройству мэтр Закери Кит, заинтересовались и маги, и промышленники, а из Технического университета пришло официальное предложение помочь доработать устройство с целью усовершенствования и снижения начальной стоимости с дальнейшей передачей его в производство. Не безвозмездно, конечно, но раньше они и думать о таком не хотели, а за Лленасом оставались авторские права и решающий голос в проекте. Нужно было подготовить техническую документацию, оформить патенты. Но Дориану было не до того. Как с ним уже случалось, интерес к прежним идеям угас. Да и что в них, в этих идеях, если сравнивать с новой, с той, что не давала спать ночами, заставляя раз за разом прокручивать в голове схемы и формулы, штудировать анатомический атлас, читать работы некромантов и целителей? Не для технаря работа — для мага. Не какой-нибудь там аппарат собрать, что каждый сможет, у кого голова работает и руки из правильного места растут, это другое.

Адалинда понимала. Потому и не приходила в последние дни.

Во всяком случае мэтр Лленас надеялся, что именно поэтому. Хотя и скучал в перерывах между работой и редкими часами сна, в который проваливался, едва добираясь до постели, чтобы внезапно вскочить среди ночи и бежать в лабораторию или библиотеку, проверять очередную пришедшую в голову мысль...

Он уже все продумал, почти все. Нужно переходить к практической части. А для этого требовалось тело, и лучше не одно.

Эйден сказал, что может предложить свое, только подождать немного. Это, видимо, был сарказм, но мэтр Дориан не сразу понял и ответил, что его не подойдет по ряду причин. Это произошло вчера, на следующий день после триумфа Джека, и он думал исключительно о работе... А вечером Эйден заявил, что устал ждать и бояться и хочет уехать.

Дориан не отговаривал. Сегодня ему было стыдно за это, и если бы пришла Адалинда, то она посоветовала бы, как поступить.

Но Адалинда не приходила. А Эйден уже собрал вещи. И Лленас в самом деле не знал, стоит ли его останавливать. Мериту становилось хуже, в последние дни он был сам не свой: злился по каждому пустяку, наорал на посыльного и на новую служанку — обозвал сваренный ею кофе помоями. Дориан подумал, что в таком состоянии ему не стоило бы заниматься с Джеком. Механический человек мог счесть поведение Эйдена нормальным и перенять у него эту резкость. Лучше бы Эбигейл снова гуляла с ними, но она вроде бы заболела... или обиделась, что в дом взяли новую работницу... А у господина Дориана не было ни времени, ни желания нянчиться с обиженными служанками. Служанок вообще не за тем заводят, чтобы с ними нянчиться. Он хотел приказать ей — хозяин он тут или нет? — но вспомнил, что собирался посмотреть присланный Китом трактат по некромантии. Потом был обед. А после обеда привезли ящик...

— Так мило. Иным доставляют на дом молоко и фрукты, а вам шлют трупы, — съязвил Эйден. — Надеюсь, моя помощь не понадобится?

От помощи Лленас не отказался бы, но подумал, что справится и сам.

А еще подумал, что Алистер все-таки добряк: после ужина решительно отказал ему в просьбе поделиться материалом для работы, а теперь прислал без предупреждения и без письма с указанием стоимости, хоть Дориан и обещал в этот раз рассчитаться сполна.

Ящик занесли в лабораторию, а Эйден ушел с Джеком. Играть в шахматы, если мэтр Дориан ничего не напутал.

По-хорошему, стоило отложить работу до завтра. Выспаться перед этим, отдохнуть и взяться с утра на свежую голову. Но маг решил, что стоит хотя бы взглянуть на присланное тело. Только взглянуть...

Агнесс. Новую девушку звали Агнесс. Эби постоянно напоминала себе это, чтобы не забыть.

Агнесс. Черное платье, белый чепец. Вежливая улыбка для хозяев и чуть лукавая — для Эбигейл. Агнесс хочет подружиться. Делает вид. А на деле она просто любопытна. Ей все интересно. Чем занимаются господа, кто к ним приходит, о чем они говорят... Словно Эби знает. Откуда ей знать, когда в привычках нет такого, чтобы подслушивать под дверью? Агнесс говорит, что это зря. Что если хочешь сохранить место и не впасть в немилость у хозяина, нужно быть в курсе всех его дел. Наверное, она права. Но Эби уже безразлично: она не стремится сохранить это место. Скоро она будет сама себе хозяйка. У нее будет свой дом. Сад. Огородик. Только прислуги не будет: ей не нужна улыбчивая девица, которая станет подслушивать и подглядывать...

Агнесс неисправима. Она щебечет, как канарейка, и лучится дружелюбием. Предлагает Эби пойти в агентство, через которое она сама нашла работу. Говорит, что нужно попросить у мэтра Дориана рекомендации, что он производит впечатление доброго человека и не откажет, а с рекомендациями можно будет устроиться в хороший дом. А потом вдруг спрашивает, кто приходил к мэтру на ужин. Агнесс читает газеты. Ее прежняя хозяйка всегда читала газеты и крутила роман с магом из Академии, а потому Агнесс многих магов знает в лицо и по имени, и ей интересно, не водит ли кто из них дружбу с мэтром Дорианом. Но из всех, приходивших на ужин, Эбигейл знает только господина Алистера. Был еще поджигатель газет и владелец золотого дракончика, но их имен она не помнила...

— О! А это кто? — спросила Агнесс, показывая в окно.

— Садовник, — узнала Эби, — он приходит раз в неделю.

— Выйду познакомиться. Управишься сама с посудой?

Дело было после обеда. Прислуживала господам Агнесс, и со стола потом убирала она. И тарелки могла бы вымыть, но Эби стыдно стало все время отлынивать от работы. Да и с садовником она знакомиться не желала: тогда бы он перестал быть для нее олицетворением Творца, а превратился бы в сутулого старика с обвисшими усами.

Но Агнесс удалось выжать из него улыбку. Эби наблюдала за ними в окно и видела... А потом кто-то, вошедши в кухню неслышно, приблизился со спины и обнял ее за плечи. Сердце, которое она так старалась превратить в кусочек льда, пропустило удар. В глазах защипало...

А он, подал ей пышную белую розу.

— Джек, — Эби повернулась и улыбнулась сквозь слезы. — Когда-нибудь мэтр Дориан накажет тебя за то, что ты обрываешь цветы.

Раньше она думала, что это Эйден велит ему носить ей розы, но сейчас уже знала, что ошибалась.

— Ты снова сбежал от господина Мерита? Он не станет тебя искать?

Эби выглянула в окно, но Эйдена не увидела. Только Агнесс все еще говорила с садовником. А в нескольких шагах от них вылезла из кустов полосатая серая кошка.

— Вот она, — прошептала девушка заворожено. — Джек, я... я должна ее поймать! Поможешь?

Когда-то она загадала, что если увидит серую кошку, все будет хорошо. Но теперь просто увидеть мало.

Эби отрезала от лежавшей в холодильном шкафу ветчины большой кусок для приманки и, пока серая бродяжка не сбежала, повела Джека к черному ходу.

В прошлый раз Алистер запечатал ящик с телом простеньким заклинанием, которое Дориан вскрыл без труда. Сейчас — зачем-то прибил крышку гвоздями.

Пришлось вооружаться клещами и стамеской.

Руки зудели от нетерпения, маг загнал в палец занозу, но в конце концов открыл.

Заглянул внутрь и стащил с трупа накрывавшую его ткань.

— Что за шутки?

Мэтр моргнул, надеясь, что ему показалось. Опять заглянул в ящик.

— Эйден! — выглянул он в холл. — Эйден, идите сюда! Вы должны посмотреть на это!

Розыгрыш совершенно не в духе Ранбаунга. Как и гвозди.

Первый взрыв раздался у Эби за спиной, когда до кошки оставалась всего пара ярдов. Земля вздрогнула, а механический человек, шедший рядом, замер, не донеся ногу до земли, и стал медленно заваливаться на бок. Когда он упал, громыхнуло во второй раз.

Лаборатория!

Эби бросилась в дом.

Холл был в дыму.

Дверь с секретным замком снесло, разворотив половину лестницы.

Лабораторию затянуло сизой гарью...

Но внизу, если встать на четвереньки и ползти... внизу дым не такой плотный... и можно увидеть...

Господин Дориан лежал ближе к входу. Серый рабочий халат тлел в нескольких местах. Скрюченная рука с перстнем-печаткой прижата к груди. Половина лица обожжена, и борода слева порыжела от подпалин...

— Мэтр, — Эби затрясла его за плечи. — Мэтр Дориан...

Не ответил.

Не ответит.

Закусив губу, она поползла дальше...

А ведь он мог быть в библиотеке. Или у себя наверху. Мог заглянуть на кухню, разыскивая Джека, или даже выйти в сад...

Но она все равно ползла, словно знала откуда-то...

— Эйден! — Его не трясла — гладила по покрытым копотью щекам. — Эйден, пожалуйста...

Ресницы задрожали, и мужчина медленно открыл глаза.

— Эйден...

Он нащупал на полу ее руку, сжал... слабо, едва-едва...

Губы шевельнулись, и чтобы разобрать слова Эби наклонилась к его лицу, почти упав на мокрую от крови грудь.

— Второй, помнишь? Сейчас...

— Помню, — она смотрела на вновь закрывшиеся глаза, закаменевшее лицо, но не понимала, отказывалась понимать. — Помню. Только выберемся отсюда, да?

Схватила под мышки и поволокла к выходу.

На полпути остановилась, наткнувшись на неожиданную преграду.

— Мэтр того, — махнула рукой Агнесс, как и Эби вползшая на четвереньках. — А этот живой?

И сама потянулась щупать шею, заглядывать в лицо.

— Откинулся. Бросай его, и выбираемся.

Эби не ответила. Сцепила зубы. До выхода всего немного осталось.

— Идиотка, — зло процедила Агнесс. — Сейчас еще что-нибудь рванет...

Не ошиблась, рвануло.

Но когда прогремел третий взрыв, Эби, обессиленная, лежала на газоне перед крыльцом. С Эйденом. И не было никого, кто упрекнул бы их в том, что мнут ухоженную траву. А если бы и нашелся такой умник, обоим было уже все равно...

Глава 14

Экипаж Адалинды остановили в двух кварталах от дома Лленаса.

Услыхав недовольные мужские голоса, женщина подобралась, запустила руку в лежавшую на коленях сумочку и нащупала маленький револьвер.

Дверца кареты отворилась, и на подножку поднялся человек в форме сержанта муниципальной полиции.

— Простите за беспокойство, госпожа, — он приветственно приподнял фуражку. — Позволите?

Не дожидаясь разрешения, мужчина забрался в салон и уселся напротив, чтобы почти минуту без слов сверлить ее взглядом.

— Фредерик, не тяни, пожалуйста.

— Тебе не нужно туда ехать, — сказал он, словно делился только что сделанными выводами. Достал из планшета какие-то бумаги и протянул ей. — Документы на развод. Подпишите, ты и Келлар, и считай, что решение суда уже у тебя. Завтра можешь уезжать.

— Куда?

— А куда бы тебе хотелось? — мужчина мягко улыбнулся. — Может, к морю? Помнишь, мы отдыхали в Веллари? Тебе там, кажется, понравилось. Две недели. Месяц. Возьми с собой Лео.

— Меня... — Адалинда тяжело сглотнула. — Меня отстраняют от дела?

— Дело закрыто.

— Но расследование происшествия...

— Этим есть кому заняться.

— Я...

— Могла бы помочь, знаю. Но в этом нет необходимости.

— Почему?

Фредерик поглядел на нее с сочувствием, и она отстраненно подумала, что подобное выражение совершенно не идет к его обычно насмешливому лицу.

— Потому что участие в расследовании заинтересованных лиц может отразиться на его результатах, — пояснил он тоном, каким доктора говорят с безнадежными пациентами. — А ты — заинтересованное лицо.

— С чего ты взял? — она попыталась усмехнуться, и, кажется, ей это даже удалось.

— Это — моя работа. И мой отчет уже на столе у Ригана. К делу тебя не допустят.

— Мстительная тварь, — процедила женщина.

— Ничуть, милая. Мстительность всегда была твоей чертой. И именно поэтому...

Адалинда подумала, что можно все же воспользоваться револьвером. Но рука, мазнувшая по воздуху рядом с ее лицом, отогнала эту мысль.

— Тебе нужно отдохнуть, — строго приказал Фредерик, коснувшись пальцами ее лба. — Прийти в себя. А когда будешь в норме, решишь, давать ход твоему прошению об отставке, или мы сделаем вид, что его не было. Договорились?

— Договорились, — согласилась она неохотно.

— Вот и чудно. — Он распахнул дверцу и соскочил на мостовую. — Всего доброго, госпожа Келлар.

Уже ненадолго. К вечеру у нее станет на одного бывшего мужа больше.

А потом... Море? Лео? Так заманчиво, но...

Впрочем, в одном Фредерик прав: ей нужно прийти в себя. Это займет день или неделю — сложно рассчитать, сколько времени понадобится, чтобы избавиться от всех негативных последствий.

Ну а после она решит, как быть дальше.

А когда решит, ей не потребуется ничье разрешение.

Шеф Бейнлаф метал громы и молнии. И чернильницу в стену метнул — было. Правда, тут же устыдился под укоризненным взглядом госпожи Марджори: не дело, совсем не дело — это ж если по всякому поводу так, ни чернильниц, ни стен не хватит.

Хотя повод был не из всяких. Не каждый день судьба такие штуки откалывает.

Взрывов три. Трупов два. Подозреваемых ноль.

— Узнали, откуда доставили ящик, о котором говорила Оливи?

— Проверяем, — опустив очи долу, отчитался агент.

— Проверяют они, — буркнул Сидда, думая, что неплохо бы сейчас чаю со льдом, остудиться. — Сразу проверять нужно было, как только посылку подвезли. Чтобы еще до того, как Лленас ее вскрыл, знать, от кого, зачем, и что внутри. В доме нашли что-нибудь?

— Ищем.

— У-у-у... — Чернильницы уже не было, и Бейнлаф потянулся за пресс-папье, но рука нащупала незаметно принесенный Мардж стакан с чаем. И как раз со льдом. — Ну-ну, ищите, — рыкнул шеф, отхлебнув глоток. — Что полиция? Не мешает?

— Никак нет.

Полицейскому управлению лишние криминальные дела не нужны. Спишут на несчастный случай и, если родственники погибших не станут настаивать на продолжении расследования, закроют дело в два дня. А поскольку родня, что у Мерита, что у Лленаса, как Сидда знал, имелась исключительно дальняя и ни в чем, помимо оглашения завещания, не заинтересованная, так оно и будет.

— Вот и ладненько. А эти?

— Одаренные? — уточнил агент, спровоцировав неприязненную гримасу шефа. — Как куклу забрали, так больше не объявлялись.

Куклу забрали... Извращенцы! Сидда уже через полчаса на место прибыл, но даже мельком на это чудо-чучело не взглянул — быстро конкуренты подсуетились. Бумажек десяток успели состряпать: дескать, все разработки покойного магистра подлежат изучению специальной комиссией Академии и ВРО. А Бейнлаф не отказался бы, чтобы его технари с механическим человеком поработали. Вдруг, нашли бы что?

Трупы типчики из ВРО тоже себе прибрали.

Хорошо, хоть дом Сидде оставили.

И девицу. Не заинтересовала одаренных девица. А вот шефа Бейнлафа — очень даже. Больно вовремя она из дому вышла. В аккурат перед первым взрывом. И чучело это механическое вывела, как специально. И после в дом кинулась, точно еще что из лаборатории прихватить собиралась, а как Оливи увидела, сделала вид, будто господ спасает. А те уж преставились — чего их спасать-то? Но Мерита вытащила. А когда полиция подоспела у нее, видите ли, обморочный припадок случился и, как в протоколе обозначили, шоковое состояние — это такое, при котором что ни спроси, будет лишь глазами хлопать. Только Сидда на своем веку достаточно повидал и контуженых, и с ума съехавших, и пусть десять из десяти за то, что Эбигейл Гроу для законников спектакль разыграла, не дал бы, но этак семь-восемь — легко.

— Наших барышень с ней отправили? Хоть тут молодцы. Пусть поглядят со стороны, сразу на контакт не идут.

Девица-то осужденная, и срок ей еще не вышел. Так что Бейнлаф велел не вмешиваться, когда ее полиция забирала. Но сопровождение организовал. Оно и лучше, что не отпустили сразу: в первый раз она и тюрьмы-то не видела, а тут проведет пару ночей в камере, днем на отработке повкалывает, глядишь, и шок пройдет. А если нет... На нет, как говорят, и суда нет.

Если Бейнлаф и сомневался в правильности такого решения, то ровно до восьми вечера, когда появились первые результаты обыска раскуроченного взрывами дома. Прочитал донесение, пересчитал задумчиво пачки с банкнотами.

Десять тысяч! Уж точно не за красивые глаза ей столько отвалили.

Хотя не складывалось что-то. Если она знала про взрыв, почему деньги не перепрятала? В том же саду зарыла бы. И после того, как рвануло, не к себе ведь в комнату побежала, а в лабораторию... Странно это.

Но у Сидды работа такая — со странностями разбираться. Зато зацепочка появилась.

— И про госпожу Келлар не забывайте, — напомнил он агентам.

Не давала ему покоя эта дамочка. Согласно донесениям, спустя час после взрыва, видно, как только слухи до нее дошли, взяла экипаж и направилась к дому Лленаса. Но не доехала. Возвратилась к себе и до сих пор носу за порог не казала. Может, страдает там, покуда законный супруг с инспекцией здравницы объезжает. А может, уже вещички пакует. Если девице Гроу десять тысяч пожаловали, то этой за труды могли и двадцати не пожалеть.

Впервые за время последнего супружества Адалинда с искренним нетерпением ожидала возвращения мужа домой. Багаж собран. Документы на развод подписаны. Осталось заручиться закорючкой Келлара, и можно, не дожидаясь утра, съезжать из ненавистного дома, но господин Форест, как специально, задерживался. Наверняка, вернувшись из поездки по окружным больницам, зашел с кем-то из коллег в ресторанчик, чтобы за бокалом вина поговорить о судьбе современной медицины, или решил навестить одну из своих любовниц. А если в клуб подался, можно не ждать и сразу ложиться спать.

Но спать не хотелось. Не моглось.

Бившаяся внутри боль то пульсировала в животе, скручивая внутренности в узел, то немотой отдавала в ноги, а после пробежалась колючим разрядом по позвоночнику и прочно обосновалась в висках. Стучала, требуя выхода.

Адалинда сняла с полки книгу, пролистала, и на пол упала засушенная между страницами роза, та самая, "по одной с куста". Сердце екнуло. Слабая женщина, которой давным-давно следовало задохнуться в доспехе изо льда и стали и издохнуть, дабы не осложнять жизнь другой, сильной и бесстрастной, всхлипнула и заскулила, готовая сорваться на безудержный рев. Адалинда приказала дуре заткнуться. Не сейчас. Еще будет время. Может быть, вдвоем поплачут. Но сначала заставят других лить кровавые слезы.

Что там Фредерик говорил о ее мстительности? Это он о выбитых зубах, что ли? Так то не мстительность была, а вспыльчивость, за годы уже обузданная. Теперь Адалинда, застань она благоверного в объятиях смазливой шлюшки, развернулась бы и вышла вон из оскверненной супружеской опочивальни, даже дверью не хлопнула бы. И уж точно не мстила бы: делать ей нечего, силы на блудливых кобелей тратить. А мстить... мстить ей было некому и не за что. Раньше.

Она смяла и бросила в холодный зев камина сухой цветок. Закрыла глаза и пожелала увидеть море. Бывший муж вспомнил Веллари, когда-то они ездили туда вдвоем. Северный рай для любителей тишины и уединенных прогулок. Скалистый берег, по утрам укутанный туманом, таким плотным, что крики чаек вязнут в нем, становясь глуше, а прочие звуки и краски меркнут и теряются. Холодный прибой, обжигающий босые ступни. Запах сосен... Только Лео там вряд ли понравится. Море для Лео — это Фонир или Карвайла: песчаные пляжи, пальмы, теплые волны, игривые, словно обезьянки, коих на забаву отдыхающим таскают на плечах смуглые торговцы сладостями. Суета. Но можно будет найти маленький пансион на побережье или снять ненадолго виллу...

Адалинда решила, что подумает об этом в поезде под мерный перестук колес.

— Ужин, — произнесла она вслух, говоря то ли с дремлющей на кровати кошкой, то ли сама с собой. — Надо разузнать, что там произошло. После Дориан ни с кем больше не встречался, значит, именно во время того ужина было сделано или сказано что-то, из-за чего его решили убить.

В несчастный случай госпожа пока еще Келлар не верила. Во-первых, при всей своей рассеянности, мэтр Лленас соблюдал крайнюю осторожность в лаборатории. Во-вторых, последнее время он не работал с взрывоопасными веществами. Существует, конечно, ряд заклинаний, способных дать подобный эффект, но те, что разрабатывал Дориан, имели иную направленность.

— Алистер Ранбаунг. Следует расспросить его, по-хорошему для начала. Старый рыжий лис только прикидывается простаком, а Дориан слишком наивен... — Она проглотила слово "был" вместе с застрявшим в горле комом. — А еще Кит. Они не общались до того, как Дориан загорелся новой идеей, а Кит вдруг заказал ему холодильный шкаф — практически в друзья напросился. И Найлс — они почти враждовали, как вдруг...

Громко хлопнула входная дверь, извещая о возвращении хозяина, и Адалинда отложила рассуждения до того момента, как устроится в гостинице. Время не слишком позднее, комнату искать не нужно: на окраине города есть тихое заведение, управляющий которого ежемесячно получает по тридцать рейлов за то, чтобы лучший из его номеров готов был в любое время дня и ночи принять постоялицу, и еще двадцать за то, чтобы как можно меньше людей знали об этом.

— Подпишите.

Едва Форест Келлар, сунув ноги в комнатные туфли, упал тяжелым мешком в кресло и попытался по привычке укрыться газетой, Адалинда вошла в гостиную и швырнула ему на колени бумаги.

— Что это? — Двумя пальцами, словно ядовитую гадину, мужчина поднял документы на уровень лица.

— Ваша и моя свобода.

— Ах, да, я уже слышал о мэтре Лленасе. Примите мои соболезнования.

Показалось, или это ничтожество, проигравшее собственную жизнь в карты, действительно насмехается?

Впрочем, ей было безразлично, чем фиктивный супруг тешил потрепанное самолюбие.

— Подписывайте, и распрощаемся, — поторопила женщина.

— Как? — опешил Келлар. — Сейчас же?

Его замешательство забавляло. Чего, интересно, он ждал? Что их развод будет не менее громким, чем свадьба? Приглашенные гости, фотографы и праздничный банкет?

Адалинда по-кошачьи фыркнула, сдерживая вертевшиеся на языке слова.

— Сейчас, — подтвердила она.

— Это несколько неожиданно... Но я знал, что однажды этот день настанет. Знал и готовился.

Кого другого такие слова насторожили бы, но Адалинда не ожидала подвоха от червя, по какому— то недоразумению носившего брюки. Что он там готовил?

Оказалось, маленькую коробочку, ждавшую своего часа среди бутылок в буфете, куда госпожа Келлар не имела привычки заглядывать.

— Это вам, дорогая. На память о совместно прожитых днях.

Она снова фыркнула. Память о совместно прожитых днях Адалинда собиралась оставить в мусорной корзине вместе со старыми, потершимися на пятках, чулками.

— Откройте, не стесняйтесь. Всего лишь скромная безделушка.

Какая-нибудь безвкусица, купленная на ее же деньги. Вернее, на деньги, что Келлар получил в качестве ее "приданного". Или, что делало подарок еще более неприятным, украл у одной из вверенных его попечительству лечебниц.

Но коробочку Адалинда открыла — не из любопытства, а единственно, чтобы не затягивать этот фарс.

Внутри лежал небольшой деревянный ларчик. Женщина заглянула внутрь, и из-под украшенной простенькой резьбой крышки с хлопком вырвалось облачко белой пыли. В воздухе запахло ванилью, а пальцы закололо морозом от осевших на коже мелких крупинок.

— Иней, — прошептала она скорее удивленно, чем испуганно.

В следующее мгновение колдовской холод сковал члены, лишив возможности двигаться. Язык прилип к небу, иначе она высказала бы Келлару все, что думает о его дурацких шутках... Это же шутка? Она до последнего была уверена в том, что все происходящее — глупый розыгрыш. До того момента, как сквозь затуманившие взгляд морозные узоры смогла разглядеть лицо супруга. Мерзавец ухмылялся, довольный собой.

— Развод — не тот вариант свободы, о котором я мечтал, милая, — проворковал он. — Поймите правильно, салджвортское общество воспитано на традициях и весьма старомодно. Вот вдовство вполне в рамках приличий. Даже престижно в какой-то мере...

Говорил ли он еще что-то, Адалинда не слышала, провалившись в ледяной сугроб беспамятства.

Очнулась она на полу со скрученными за спиной руками и обвязанным шелковым шарфом ртом. Иней — заклинание кратковременное. Пять-десять минут, и чары развеиваются, оставляя зябкую дрожь и ломоту во всем теле. Супруг, отчаянно не желавший становиться бывшим, знал об этом и принял меры. Однако отсутствие опыта в подобных делах было налицо: покрутив головой, женщина легко избавилась от шарфа. Но распутать руки, увы, не удалось.

Кричать? Адалинда понимала, насколько это бесполезно. Слуги уже разошлись, на ночь в особняке никто из них не оставался, а орать так, чтобы крики пробились за дубовые двери и унеслись через сад за ограду, она за свою жизнь не научилась. Да и не позволят ей шум поднять, утихомирят. Возможно, сразу и навсегда.

В подтверждение последней догадки заскрипели половицы, и Форест Келлар остановился над связанной женщиной с револьвером в руке. Оружие, обнаруженное Адалиндой на второй день замужества в нижнем ящике письменного стола супруга, не насторожило тогда и не испугало сейчас. Но ситуация образовалась не слишком приятная.

Келлар заметно нервничал, хотя и хорохорился, раздуваясь как индюк. В бегающих глазках, оттесняя иные чувства, светилась гордость. Еще бы! На пятом десятке почувствовать себя наконец-то мужчиной, а не просто самцом. Он хорошо понимал, что совершает преступление и боялся расплаты, и в то же время данное преступление было единственным настоящим Поступком в его никчемной жизни. Это вам не липкие ручонки в больничную кассу запускать!

А ведь его проверяли и неоднократно. Сама Адалинда вошла в игру уже в том неприятном, приравниваемом к тяжелому недугу состоянии, когда оставалось лишь полагаться на мнение других. Господина Фореста представили ей пустышкой, связанным по рукам и ногам угрозой разоблачения прошлых грешков и клятвой на крови. Добавить к этому нескромную сумму вознаграждения за посильную помощь, и можно не сомневаться, что Келлар принадлежит им целиком и полностью. Да и сама она, невзирая на ограничения, без труда разглядела за презентабельным фасадом мелочную трусливую душонку. И, тем не менее, сейчас этот слизняк стоял над нею с видом победителя.

Вывод напрашивался один: лучше денег могли быть только еще большие деньги. Кто-то сумел избавить Келлара от клятвы и посулил хорошую награду за помощь.

Под прицелом револьвера и настороженных глаз вероломного супруга женщина медленно перекатилась на бок и рывком села. Со связанными за спиной руками это далось нелегко, но не валяться же у его ног ветошью?

Келлар не препятствовал, еще и посторонился, не опуская при этом оружия. Смотрел на нее с уже нескрываемой ненавистью и плохо замаскированным страхом. Так иные боятся тигров в зверинце: вроде бы и решетка крепкая, и надсмотрщик рядом, и зверь сыт и даже не скалится, а коленки все равно дрожат, и по коже расползаются холодные мурашки.

Несколько секунд Адалинда вглядывалась в лицо человека, бывшего для непосвященных ее мужем, словно могла таким образом получить ответ на все вопросы. Кто? Зачем? Почему теперь?

Келлар не выдержал этого мысленного допроса и отвел взгляд. Но не револьвер.

— Форест-Форест, — ласково пожурила пленница, пробуя, вернулся ли к ней отобранный замораживающим заклинанием голос. — И отчего, позвольте узнать, вы еще не вдовец? Сомневаетесь? Или не успели придумать, каким именно способом от меня избавиться, чтобы не разочаровать старомодное салджвортское общество?

Мужчина поморщился:

— Я не собираюсь заниматься этим лично. И сперва с вами побеседуют.

Подозрения подтвердились: некто приказал Келлару задержать супругу в случае, если она решит внезапно его оставить, и приготовил ларец с инеем. Адалинда с сожалением признала, что неведомый некто оказался предусмотрительнее, нежели она.

— Я должна дожидаться беседы и своей смерти на полу? Может, проявите учтивость и поможете даме сесть в кресло?

— Обойдетесь, — процедил Келлар.

"А если бы ему не запретили, и ногами отпинал бы", — мысленно отметила настроение будущего вдовца Адалинда. Хоть что-то хорошее. Значит, тот или те, кому не терпится с ней пообщаться, тоже оставят немного времени. Но вот стоит ли с ними встречаться? Интуиция вопила: ни в коем случае! Не в нынешнем состоянии. Сейчас бы с муженьком все-таки расстаться. А лучше — местами поменяться, и сдать одного бывшего другому... Или нет? Фредерик видел Фореста, должен был что-то заметить — эмпат его уровня просто обязан был почувствовать угрозу. Но он и лишнего раза в сторону Келлара не взглянул. Новый покровитель так хорошо подстраховал картежника-казнокрада, или у внезапной слепоты Фредерика имелись другие причины?

Но сейчас не время было думать об этом. Мысли, как известно, стократ быстрее ветра и скоростного поезда, но часы-то тикают, и господин Форест на эти часы поглядывает с томительным предвкушением. Вот-вот заявятся жданные им гости, а хозяйка на полу, растрепанная, в мятом платье — никак дорвался супруг до запретных прелестей под предлогом обыска. Ничего, она после ванну примет, случалось, и не такие мрази лапали.

— Какой вы, право, грубый, — вздохнула Адалинда. — Мужлан.

— Подстилка! — не остался в долгу муженек.

И почему каждый мужчина, который тебя не получил, норовит обозвать шлюхой? В чем логика?

Адалинда, хоть в ее положении это смотрелось нелепо, передернула плечами, а Келлар вдруг громко чихнул: позади него, на секунду назад пустом подоконнике сидела трехцветная кошка.

— Тварь, — ругнулся все еще не бывший муж, имея в виду то ли супругу, то ли причину своей аллергии.

Скорее второе, ибо тут же принялся озираться. Но Роксэн никогда не попадалась.

Пока он вертелся и чесал нос, кошка успела соскочить на пол и, шмыгнув под диван, пробежала полкомнаты, чтобы выбраться за спиной у хозяйки. Ласково, но не без упрека потерлась о связанные руки.

"Да, — признала Адалинда. — Снова влипла. Но мы же выберемся?"

Роксэн ответила едва слышным коротким, но уверенным мявом. Ткнулась лбом в раскрытую ладонь, и янтарное ожерелье, украшавшее гибкую кошачью шею, соскользнуло в пальцы пленницы.

Адалинда закрыла глаза, но это не помешало последовавшей за взрывом в голове вспышке яркого света ослепить ее. Почти минуту женщина просидела неподвижно, игнорируя и супруга, и издаваемые им звуки, бывшие, наверное, словами. Тело, почти вытолкнув из себя сознание, лишь в последний момент уцепившееся коготками за плотскую оболочку, раскалилось, точно железо в кузнечном горне, впитывая силу, от которой долгое время она была отрезана. В этом огне плавились мысли и чувства. Вскипала кровь. Боль, до недавнего жившая в висках, хлынула вниз горячей очистительной волной, и с трудом сдерживаемый крик забился в груди, до хруста распирая ребра... А в ушах шумело холодное море Веллари...

— Вам плохо? — долетел сквозь рокот волн взволнованный голос Келлара, испугавшегося, что заклинание из ларца сработало как-то не так, и за поврежденный товар ему не заплатят, а то и накажут.

— Нет, — Адалинда слизала с губ потекшую носом кровь. — Совсем нет...

Боль прошла, оставив ощущение легкости и покоя. И тошноту, которая не должна помешать завершить начатое. Реабилитация после вынужденной блокировки — процесс сложный и непредсказуемый. Сейчас чувствуешь себя вполне сносно, а через минуту с воем катаешься по полу в собственной рвоте. Следует поторопиться...

— Вы это... — Келлар наклонился, заглянул ей в лицо и в ужасе отпрянул, выставив вперед револьвер. Женщина мельком подумала, что выглядит, наверное, жутко. Сосуды в глазах полопались, вены вздулись... еще что-нибудь не слишком эстетичное. — Вы это прекращайте!

— Прекращу. С радостью, — кивнула она, отметив, что и голосок стал — самое то на продажных мерзавцев страх наводить: низкий, сиплый.

За звуком этого голоса дорогой супруг не расслышал треска разрываемых пут. Но оружие по-прежнему не опускал. И стоял слишком близко. Что, как все-таки выстрелит?

Но выбора у Адалинды не было. Сейчас или никогда.

Глубоко вдохнув, женщина внезапно упала на спину, уходя из-под прицела и одновременно выбрасывая вперед руку с обвившим запястье янтарным браслетом. Келлара отбросило прямиком в кресло, даже комнатные туфли без задников с ног не соскочили. Со стороны глянешь — идиллия: сидит себе человек, отдыхает после тяжелого дня... если бы еще не револьвер в скрюченных судорогой пальцах... странно, что не выстрелил...

Встав сначала на четвереньки, Адалинда тяжело поднялась на ноги и медленно, ибо каждый шаг стоил ей невероятных усилий, подошла к супругу. Первым делом вынула у того из руки оружие. Хмыкнула, задавив внезапный рвотный порыв: курок-то не взведен, вот и не выстрелило.

— Форест-Форест, — рассмеялась хрипло. — Во что вы только ввязались... такой?

Господин Келлар не ответил. Беглый осмотр показал, что как иные молчат на допросах до прихода адвоката, этот и слова не скажет без некроманта.

Роксэн мягко запрыгнула мужчине на грудь и втянула носом воздух у его лица. Будь Келлар жив, уже раз десять чихнул бы. Кошка недовольно зашипела, обернувшись к хозяйке.

— Плохо, — согласилась Адалинда.

Намного хуже, чем казалось поначалу: ноги подогнулись, и женщина рухнула на пол. Сила вернулась, но на стабилизацию понадобится не один день. Мало того, что в простое плетение вложила больше, чем следовало, и угробила свидетеля (вряд ли ценного, и вообще, туда ему и дорога), так еще и сама вот-вот попадется непонятно кому.

Будь у Адалинды уверенность, что в крайнем случае она отправит гостей, которые с минуту на минуту появится на пороге, вслед за супругом, она задержалась бы. Однако в следующий раз сила могла не подчиниться ей, или заклинание отзеркалит, и придется самой отправляться за Келларом, а она нисколько и не соскучилась.

Насколько проще было бы, если бы с самого начала не пришлось запечатывать дар. Но аналитики ВРО сделали ставку на женщину, иными способами к мэтру Лленасу, по их словам, подобраться было бы намного труднее, а Дориан отчего-то совершенно не терпел магинь и отдельно питал глубокую неприязнь к имперам...

"Уходим, — мысленно послала сигнал фамиьяру Адалинда. — Нужно подняться за вещами"

Легко сказать. Точнее, подумать. А на деле...

Ноги не слушались. Перед глазами, в которые будто песка насыпали, порхали, мешая отыскать дорогу, разноцветные бабочки. В коридоре, куда она еле выбралась, придерживаясь за стены и мебель, женщину стошнило, и оставшаяся после этого горечь во рту была не худшим сейчас ощущением.

По лестнице она карабкалась, сквозь зубы проклиная моду на пышные юбки и сдержанно радуясь недавнему окончанию эпохи кринолинов. На предпоследней ступеньке едва удержалась от падения...

В спальню вползла уже на четвереньках.

Села. Утерла со лба пот и, прищурившись, попыталась сконцентрировать взгляд на собранном в дорогу багаже. Два чемодана, кофр, три шляпные коробки. Не так уж много для женщины ее положения, но придется оставить и это. Адалинда подобралась к стоявшему особнячком большому саквояжу — самое ценное здесь. Однако расстегнуть застежку не удалось: пальцы онемели, сделались неподвижны и нечувствительны. Она сломала ноготь...

Сопровождавшая хозяйку кошка, грустно поглядев на мучения магини, метнулась в ванную и вернулась с куском мыла в зубах. Бросила его на пол и, фыркая, принялась тереть лапой морду.

— Рокси, ты умница, — похвалила женщина.

Мел подошел бы лучше, и карта не помешала бы, но раз сумку не открыть, вариант Роксэн вполне сгодится.

Магиня отодвинула край ковра. Стянула с шеи шарф — прощальный подарок Фореста Келлара. Зажала в непослушных пальцах мыло и для надежности туго обмотала их шарфом, помогая себе второй рукой и зубами. Провела на пробу первую линию.

Построение телепортов — дело непростое: нужно верно задать координаты и условия выхода. Но когда тебе все равно, куда бежать, можно пренебречь точностью.

Шаги в холле раздались в тот миг, когда она, закончив рисунок, отползла за драгоценным саквояжем.

Незнакомец (или все же знакомец?) явился один. Вошел без звонка, по-хозяйски. Направился в гостиную. Сейчас он найдет труп Келлара и... Уйдет? Обыщет дом? Адалинда не стала дожидаться развития событий.

— Еще встретимся, — пообещала она человеку под лестницей и прижала руку с браслетом к кособокой звезде в центре рисунка.

Только бы не слишком далеко занесло, чтобы возвращение в Салджворт было недолгим.

Поездку на море она решила отложить.

Глава 15

Неяркий свет. Голос...

— Пока еще рано говорить с уверенностью, но по характеру раны...

— Пожар это скрыл бы, не так ли? А что с другим?

— Повреждения таковы, что...

— Это, я надеюсь, не трогали?

Два разных голоса: один низкий и раскатистый, другой — чуть визгливый... как дверные петли, плохо смазанные... В доме двери не визжали так противно...

— Оставьте охрану, — басил первый. — Завтра с утра прибудут специалисты, разберутся. Разберут...

— Разберут? — взвизгнул второй. — Но позвольте! Тончайшая работа, я не рискнул бы...

Контрабас и скрипка...

Что такое контрабас? И скрипка...

А одно слово он понял хорошо: разберут.

Мэтр Дориан иногда так делал. Разбирал. Тогда он становился не целый.

Ему не нравилось быть не целым.

— Не нам с вами судить, дорогой мой...

Голоса затихали, удаляясь.

Когда стало совсем тихо, он решил, что можно подняться. Осмотреться.

Он уже осмотрелся, пока лежал на высоком металлическом столе, но лежа видел все неправильно...

Большая комната. Белые стены. Белые светильники под потолком. Белая... ширма? Да, ширма.

За ширмой — еще два стола.

Металлическая поверхность покрыта инеем, как полки в холодильном шкафу...

На одном столе что-то черное. Что-то...

Когда неживое — это что-то. Живое — кто-то.

Это что-то раньше называлось кто-то... Местами еще красное, влажное. Местами темное и сухое, покрытое надтреснутой коркой... Волос почти не осталось. Пальцы похожи на уголь. Перстень-печатка...

На другом столе — тоже что-то. Почти целое. Только без одежды. Нельзя ходить без одежды... Но что-то уже не ходит. В груди — темная дырка. Рана. Когда в коже дырка — это рана. Рана с характером. Ровная, круглая...

Он опустил в дырку палец. Пусто. Пощупал свою грудь.

Там должно быть нечто. Нечто, что отличает живое от неживого. У того, на столе, ничего не было. У него — было. Он — кто-то. На столе — что-то.

Он вычертил по букве на заиндевевшем металле: "Э-й-д-е-н". Перечитал и стер.

Эйдена больше нет. Завтра прибудут специалисты и разберут что-то.

Если не уйти, специалисты и его разберут.

Значит, нужно уходить.

Он знает, куда. У него есть карты в голове... или не в голове, но где-то есть. По карте он найдет дом...

Подошел к двери.

Шаги. За дверью — шаги. Кто-то. Один.

Че-ло-век.

Войдет и увидит его. Сделает... что?

Он замер у стены и не успел вспомнить... нет, не вспомнить — подумать... Он умеет думать?

Человек вошел, и он ударил его сзади. По голове.

Подумал, что так правильно.

Он умеет думать.

Человек не стал чем-то, скоро он... придет в себя — так это называется. Придет в себя. Он его просто... выключил?

Да, выключил. Человек хотел его разобрать. Теперь не разберет.

Он осмотрелся по-другому. По-своему, изнутри.

Когда он смотрел изнутри, видел то, что снаружи...

Большой дом. Пустой.

Двое у двери. Но они уходят иногда. Надо подождать, пока они уйдут, и выйти...

В прихожей висел на вешалке длинный плащ. И шляпа. Шарф? Да, шарф...

Шарфом он замотал нижнюю часть лица. Шляпу надвинул на глаза. Надел плащ.

В зеркале отразился кто-то... похожий на бандита с картинки.

Картинку он видел в детской книжке. Ему нравилась эта книжка... клал ее под подушку... Потом она потерялась...

А он теперь — картинка.

Палец в черной перчатке коснулся зеркала. Замер на миг. Вывел на запотевшем стекле: "Джек"...

Двое, охранявшие вход, ушли. Вернутся через две с половиной минуты — у него есть часы в голове, он посчитал...

Через две с половиной минуты его уже не было в доме.

Утро не принесло шефу Бейнлафу добрых вестей.

Пока Сидда пил чай и просматривал доклады по вчерашнему происшествию, госпожа Джейкобс, почтенная вдова сорока трех лет от роду, служившая экономкой у Келларов, явилась, как обычно, на место работы и обнаружила: во-первых, незапертую входную дверь, во-вторых — мертвого господина Келлара. Отсутствие госпожи Келлар выявили уже ворвавшиеся на крики экономки агенты Сидды, с вечера дежурившие у дома. Эти же агенты клятвенно уверяли после, что помимо хозяев за время наблюдения в жилище никто не входил и наружу, соответственно, не выходил.

Дело попахивало... нет, буквально смердело магией!

Но работавшие на управление одаренные каждый уголок в доме обшарили и ничего, заслуживающего внимания не нашли.

— Послушай, что они пишут, Мардж, — бурчал недовольно Сидда, разбирая принесенные госпожой Марджори бумаги. — Предварительно причина смерти Келлара — сердечный приступ. Это у этого-то борова приступ? Чушь! Вещи... Вещи она собрала — это еще мои ребята заметили. Значит, собиралась куда-то — и дураку ясно... А куда? На полу в спальне — лужа мыльной воды. Не растворилась же она?

Из всей невнятной писанины явно следовало одно: место очередного преступления тщательно зачистили, и одной лишь мыльной водой не обошлось.

Дальше — хуже.

Стоило Бейнлафу подумать, что тут должны разбираться маги более компетентные, нежели те, что имелись у него в подчинении, как эти самые компетентные лично пожаловали и заявили, что забирают это дело, поскольку в нем определенно замешаны одаренные, а паршивыми овцами в своем стаде они занимаются лично... В точности так и сказали, да! Овчарки!

Еще и предписание Сидде оставили, согласованное заранее с его столичным начальством. Дескать, если его агентам станет известно о местонахождении новоиспеченной вдовы Келлар, в контакты с данной особой не вступать, попыток задержания не предпринимать, а тут же сообщить в представительство ВРО.

Дожили. Маги уже контрразведкой командуют!

Из всех ниточек Сидде только одна осталась. Девчонка. Но та пока молчала.

Ну да ничего, всего только день прошел. Вот посидит подольше на тюремной баланде...

В первую же ночь в тюрьме Эби ограбили.

Не позарились ни на измазанное копотью и кровью платье, ни на туфли, безнадежно испорченные во время ползания по полу горящей лаборатории, ни на дешевенькие, когда-то дедом подаренные серьги. Проснувшись поутру от стука жестяной кружки по решетке, девушка сразу и не поняла, что случилось, и не придала значения тому, какой легкой стала вдруг голова, из которой еще не выветрился туман забытья и дым давешнего пожара. Встала. Потопталась на месте, разминая затекшие от неудобного спанья ноги: уснула она, сидя на полу в углу камеры, лицом уткнувшись в согнутые колени, отчего на лбу и щеках остались полосы-вмятины. Эби ощупала эти вмятины кончиками пальцев. Кожа занемела, как на руках, так и на лице, и от того девушке казалось, что она прикасается к кому-то другому. Или кто-то другой прикасается к ней. Странно, но приятно. Словно она не одна здесь, среди шлюх и воровок. Пальцы стали влажными. Точнее, сначала щеки, а затем и пальцы, и чтобы стереть ненужную эту сырость, Эби запустила их в волосы. И только поймав обрезанную на уровне подбородка прядь, заметила насмешливые взгляды и оскаленные в ухмылке гнилые зубы соседок...

...И усмехнулась в ответ.

Подумаешь, волосы. Сколько за них выручишь? Даже за такую богатую косу, как у нее украли? А у нее скоро новая будет, волосы у нее быстро отрастают...

Дверь отворилась. Женщины вокруг притихли, а после загалдели еще громче, обступив принесенное охранником ведро с водой и корзину с пресными лепешками.

Эби не торопилась. Есть она не хотела, только пить. Дождалась, пока опустеет корзина, и арестантки разбредутся по сторонам, жуя тюремное угощение. Подошла, взяла кружку, из которой пили до нее сокамерницы... И отшвырнула брезгливо. Зачерпнула воду ладонями прямо из ведра — руки, хоть и грязные, но свои. Попила немного. Умылась.

— Эй! Ты чего это вытворяешь?! — подскочила к ней тощая, не первой молодости тетка. — Не одна тут!

Она похожа была на ту, другую. На "воблу". Задиралась без причин и шило, наверное, так же прятала в складках цветастого платья.

— Одна, — коротко ответила ей Эби.

Оторвала от нижней юбки лоскут. В ведро макать не стала, слила немного, чтобы намочить. Обтерла шею.

— Глядите-ка, какая чистюля выискалась! — рассвирепела арестантка. — Я тебя сейчас умою!

Она замахнулась, но Эби ударила первой.

Как Курт учил когда-то: кулаком в бок, где печень. Или почки. Или еще какой-нибудь ливер — она не помнила.

Старая потаскуха замерла с открытым ртом, глотнула воздуха и с сипением согнулась пополам. Заскулила по-собачьи... И вдруг распрямилась и кинулась на Эби:

— Убью паскуду!

Не шило — вязальная спица, с одной стороны загнутая, а с другой остро заточенная. Эби выставила вперед руку, и эта спица проткнула насквозь открытую ладонь и застряла. Кровь потекла в рукав... будут новые пятна...

Не чувствуя боли, Эби подняла руку на уровень глаз, повертела, любуясь. Такие спицы, тонкие, металлические, использовали для ажурной вязки... она так и не научилась. И не научится уже, наверное...

Выдернула спицу из ладони и резко чиркнула ею обидчицу наискось по лицу. Та закричала, закрылась ладонями. Завизжали подскочившие к ней товарки. Охранник прикрикнул из коридора, постучал дубинкой по решетке.

Эби не было до этой суеты никакого дела.

Она вернулась в обжитый за ночь уголок. Села на пол. Оторвала еще один лоскут от юбки и перевязала руку. Спицу сунула в рукав.

Но не пригодилось.

И не помогло.

Днем утихомиренные охраной шлюхи держались от нее подальше, но ночью, когда единственным источником света остался висевший со стороны коридора тусклый фонарь, под которым похрапывал дежурный, а Эби задремала, обняв согнутые коленки, кто-то набросил ей на голову грязную тряпку и обмотал быстро, так что и дышать, не то чтобы кричать, было невозможно. А затем ударил... Ударили...

Били ее долго. Сильно. Молча.

Захотели бы — убили бы. Или покалечили бы. Лицо бы порезали.

Но обошлось.

Синяков понаставили. Два ребра сломали... или три... Доктор тюремный, что ее утром осматривал, точно не сказал...

Ничего страшного.

Зато в лазарете ей позволили наконец вымыться, и одежду дали старую, но чистую: рубашку до дыр застиранную и серое платье мешком. И в другую камеру перевели, где кроме Эби только две женщины сидели. Одна чахоточная. Но это тоже не страшно...

Приехавший из столицы куратор центрального управления ВРО проводил все встречи в своем гостиничном номере. Так сказать, в неформальной обстановке. Мягкие диваны, бархатные портьеры, глушащий шаги ковер с высоким ворсом. Вместо чиновника в строгом костюме — добродушный пожилой господин в легкомысленно-пестром домашнем халате. Невысокий, полноватый, непоправимо лысеющий, но с пышными седыми баками и густыми, подкрученными вверх усами, прячущими приветливую улыбку. Кажется, вот-вот предложит вам бокал бренди...

Однако на опытного эмпата мэтр Джонатан Риган произвел иное впечатление. Не столь приятное.

— Фредерик Валье? — куратор бегло оглядел вызванного по его приказу мага. — Это настоящее имя?

— На данный момент — да.

— Понимаю, — одобрительно крякнул мэтр Риган. — А вы, верно, понимаете, зачем я вас пригласил?

— Догадываюсь.

— Вы ведь уже знаете, что случилось с нашей дорогой госпожой Келлар?

— Насколько мне известно, этого никто не знает.

Настоящий эмпат должен равно хорошо уметь считывать чужие эмоции и скрывать свои.

— Да-да, — кивнул мэтр Риган, — именно так. Но, возможно, вам, в силу вашего давнего знакомства...

— Нет.

— Нет? — господин куратор нахмурился. — Не буду ходить вокруг да около, Валье. Исчезновение вашей бывшей супруги... Кстати, как долго вы были женаты?

— Чуть больше года, — отчитался Фредерик. — Оформили официальный развод пять лет назад.

— И быльем поросло, — пробормотал себе под нос мэтр Риган то, в чем его, собственно, пытались убедить. — Ну-ну... Но я начал говорить, что исчезновение вашей бывшей жены, не единственное происшествие. Той же ночью из нашей лаборатории был украден механический человек Лленаса. Удалось зафиксировать лишь короткий всплеск силы, однако с нашим агентом, охранявшим образец, разделались безо всяких чар, довольно грубо. Бедняга не скоро оправится от сотрясения. А следов постороннего присутствия, как и в деле с вашей женой... бывшей... не обнаружено. Охранные заклинания, настроенные фиксировать любые источники жизни, будь то человек или блоха, не повреждены. Есть какие-то соображения?

— Боюсь, я недостаточно компетентен в подобных вопросах. У меня иная специализация.

— Да-да, конечно. И в Салджворт вас вызвали за другим... Точнее, вы сами вызвались. Но это ведь несущественно, да? — фраза явно не случайная, но мэтр Валье никак на нее не отреагировал, а Риган сделал вид, что тут же о ней забыл. — Главное, работу вы выполнили, убедились, что на сотрудницу нашего ведомства не оказывается стороннее воздействие. Я читал отчет, и у меня нет оснований сомневаться в ваших выводах... А раз так, нет и причин отказывать госпоже Адалинде. Она, конечно, ценный агент, но я решил принять ее отставку. Приказ уже готов. И так как госпожа Келлар уже не является сотрудницей внутренней разведки, полагаю, можно объявить ее в розыск... с некоторыми оговорками, естественно.

Внутренняя разведка одаренных не пользовалась особой любовью магов. В частности по таким вот причинам. Сегодня ты — ценный агент, а завтра управление спустит на тебя всех собак.

— Это разумно, — не отведя взгляда, согласился Фредерик. — Ей может быть нужна помощь.

— Да-да, помощь, конечно. У нее ведь есть сын? Я записывал где-то. Леонард, осенью будет девять. Она поддерживает отношения с родственниками его отца?

— Нет, — ответил эмпат уверенно. — Не думаю, что это связано...

— И не думайте, Валье, не думайте, — улыбнулся куратор. — У вас, как вы сами изволили выразиться, специализация не та. Но уезжать не спешите, найдем, чем вас занять.

Покидать город Фредерик и без этого предупреждения не собирался. Он неплохо знал бывшую супругу и понимал, насколько бесполезно искать Адалинду по всей Линкарре. Если пропавшая госпожа Келлар жива и на свободе, рано или поздно она найдется именно тут, в Салджворте.

Дом выглядел неживым.

Если бы он был не домом, а человеком, его тоже положили бы на холодный металлический стол, чтобы изучать черную рану в первом этаже...

Вокруг неживого дома сновали какие-то люди. Выносили вещи, раскладывали на газоне. Пожилой, грузный мужчина осматривал все и записывал что-то в толстую книгу. Часы из гостиной. Кресло из библиотеки. Книги стопками. Круглый столик, прежде стоявший наверху, в обсерватории.

У ограды собирались другие люди... зрители... нет, не так — зеваки.

Они не зевали, но смотрели, что делают люди во дворе. Некоторые заходили внутрь. Расспрашивали тех, что носили вещи... Или наоборот: те, что носили, расспрашивали зевак...

Джек поправил шарф и вошел в калитку.

— Вы от Герета? — спросил мужчина, описывавший имущество. — По поводу распродажи?

Джек кивнул.

Он не знал никакого Герета и не очень хорошо понимал, что такое распродажа, но если бы ему велели представиться самому, вышло бы хуже.

— К сожалению, пока ничем не могу помочь. Наследники еще не объявлялись. Но... — толстяк понизил голос: — Пожар ведь. Какие-то вещи не уцелели.

Он указал взглядом в сторону большого куста. Сквозь зелень проглядывали резные дверцы старинного секретера из кабинета мэтра...

— Понимаете? — человек подмигнул.

Джек не умел мигать. У него были веки, но они не двигались.

Поэтому он опять кивнул.

— Взглянете?

Почему этот человек к нему подошел? Почему решил, что он от Герета?

Потому что он похож на бандита?

Джек покачал головой.

— Потом, — сказал негромко.

— Да-да, — закивал толстяк. — Приходите потом, ближе к вечеру...

Дом неживой.

Двое прежних его обитателей — тоже.

Уходя, Джек сорвал с куста белую розу и спрятал под плащ.

Он не вернется к вечеру. Ему нужно в другое место.

Куда?

Буквы с афиши, перед которой он остановился на несколько минут, ссыпались на мостовую, перемешались и сложились в новые слова.

Эбигейл. Освин.

Эби снова менялась.

Она всегда менялась, порой осознанно, а порой незаметно даже для себя и лишь спустя время, оглянувшись назад, понимала, что она уже другая. Совсем другая.

Когда-то давно в Гринслее жила девочка, у которой были мама и папа, был дом, игрушки и книги. Та девочка должна была вырасти, стать завидной по меркам провинциального городка невестой, выйти замуж за преуспевающего лавочника или молодого, но всеми уважаемого священника, родить детей. Она не знала, что бывает иначе. Маленькая Эби, миленькая Эби...

Миленькой Эби не было места в Освине, и на смену ей пришла другая. Поначалу — угрюмая Эби, молчаливая Эби. Эби сама себе на уме. Тихоня Эби, старавшаяся не попадаться лишний раз на глаза дядьке или кому-то из его приятелей. Потом — смелая Эби, научившаяся сама ходить на рынок у доков. Бойкая Эби, умевшая, если надо, торговаться или спорить, или отшить ненужного ухажера. Ловкая Эби, носившая пакеты в ломбард и записки дядькиным дружкам. Быстрая Эби, легко сбегавшая от возможных проблем...

Но однажды убежать не вышло. И появилась новая, благоразумная Эби. Она смиренно молчала на суде, жмурилась от страха, но забиралась на рычащую самоходку, не визжала при встрече с механическим человеком. Благоразумная Эби варила кофе хозяину, убирала в комнатах и выгуливала в саду большую куклу. У этой Эби была хорошая одежда, отдельная комната и вдоволь еды. Ей даже позволяли брать книги в библиотеке, и в какой-то момент она утратила благоразумие, поверив, что так будет всегда. Или не так, а еще лучше...

Эби, поверившая в то, о чем нельзя было и думать. Мечтательница Эби, придумавшая себе невозможное счастье. Дурочка Эби...

Дурочку вернули в тюрьму, и тут в тюрьме она опять стала другой Эби. Эби, которой нечего терять, отчаянной Эби, ничего и никого не боявшейся...

Но отчаянная Эби оказалась еще большей дурочкой. Уж лучше бы снова была благоразумной. Меньше двух недель оставалось, перетерпела бы как-нибудь...

Боль оказалась хорошим лекарством от ненужных мыслей и желаний. Чем сильнее жглось в груди, чем труднее становилось дышать, тем больше хотелось... нет, не счастья какого-то нереального, не новой красивой жизни, деньги на которую, должно быть, лежали до сих в развалинах мажьего дома... просто жить хотелось. Воздуха полные легкие набрать и избавиться хотя бы на миг от ощущения непрерывного удушья...

Она снова плакала, но теперь уже знала, почему плачет. Плакать от боли — правильно, и эта правильность успокаивала немного.

Мама говорила, что поболит и пройдет. А еще — что ни делается, все к лучшему. Эби тоже так говорила, даже сейчас, после всего случившегося с нею. Что ни делается — к лучшему: больше она не будет дурочкой...

Осматривавший ее доктор сказал, что ей нельзя носить тяжести, но другого ничего не запретил, и на следующее утро Эбигейл, со слов охраны уже вдоволь побездельничавшую, отправили мести двор и дорожки между тюремными корпусами.

Несколько раз ей казалось, что она потеряет сознание от боли и нехватки воздуха. Даже хотела этого: тогда ее отнесли бы опять в лазарет, и, может быть, доктор дал бы тот порошок, после которого легче дышалось. Или хотя бы несколько минут провести в счастливом беспамятстве... Но чувства не спешили ее оставлять. Эби притворилась бы, лишь бы бросить в полчаса ставшую ненавистной метлу, но пришлось бы упасть на землю, а она этого не смогла бы: боялась еще более сильной боли...

Зато на обед давали бобы. Есть не хотелось, и воняло густое варево пережаренным в залежалом жиру луком, но Эби, борясь с тошнотой, впихнула в себя всю порцию. Она помнила, как отец объяснял, смешивая микстуры, что для скорого выздоровления нужно хорошо питаться, чтобы у организма были силы справиться с болезнью. И Эби ела, потому что теперь решила быть сильной.

Сильная Эби. Ученая Эби. Битая Эби.

И повторяла про себя по привычке: что ни делается, все к лучшему.

Упрямая Эби...

Днем она держалась на одном этом упрямстве: на тушеных бобах, пресном хлебе и мутной воде, опираясь на черенок метлы... Ночью становилось хуже. Сидеть невмоготу, а стоило растянуться на койке, как, казалось, потолок обрушивался на нее и давил. Повернуться — больно. Подняться — еще больнее. Но она поднималась, скуля тихонько, утирала невольные слезы и ложилась снова. Ей нужно было спать, чтобы поправиться поскорее. Спать и есть — за неимением других средств тоже лечение...

На вторую ночь она сообразила свернуть соломенный тюфяк и устроилась полусидя. Так было легче.

На третью орала, что резаная. Оказалось, что когда кричишь, боль словно выходит из тебя, и дышится легче... А охранники позвали-таки к ней доктора, и тот, ощупав ее опухший бок, — тут Эби орала пуще прежнего — расщедрился на еще один пакетик порошка, после которого она проспала благополучно до утра. Но на следующую ночь номер не прошел. Вместо доктора вошел в камеру караульный, погрозил дубинкой, сказал, если не заткнется, еще не так выть будет... И она заткнулась. А поутру сметала с дорожек опавшие листья.

Работница из нее была никакая. Поди, постная похлебка больше стоила, чем ее труд. По-хорошему, гнать ее должны, чтобы место в камере не занимала, робу не снашивала и других арестанток не объедала... Но не гнали. А Эби потерялась в днях, считая, сколько сроку ей еще осталось...

Неизвестно на какой по счету день, а точнее, вечер, соседка по камере, та, которая чахоточная, до недавнего и словом с девушкой не перемолвившаяся, сунула Эби в руку шуршащую бумажку:

— Пожуй вот.

Внутри оказалась серая травяная пилюля.

— Пожуй, дышать легче будет, — пояснила сокамерница. — Мне помогает, и тебе поможет.

Битая Эби не верила в бескорыстную доброту, тем паче от старой больной шлюхи.

— Бери-бери. Полегчает, еще дам, — пообещала та. — Только на дармовщинку губу не раскатывай. Будешь мне утром и вечером полпайки отдавать.

На такое условие умная Эби согласилась.

Пилюля горчила, словно замешана была на касторовом масле, и этот привкус не перебивали ни чабрец, ни мята. Но дышать стало легче, и Эбигейл взяла это на заметку. Выйдет отсюда, купит себе каких-нибудь снадобий, что чахоточные пьют, чтобы откашливаться получалось, и мокрота не скапливалась. Только бы дядька в ее отсутствие до тайника не добрался: у нее там денег негусто, чуть больше трех рейлов отложено, но все ж ее собственные. А родственничек, за все время о ее судьбе не справившийся, вряд ли раскошелится ей на лечение.

Да и вообще Эби решила, как отойдет немного, уедет из Освина. Сначала в деревню, где когда-то с дедом жили. Осенью на фермах лишние руки не помешают, устроится. К зиме в городок какой-нибудь переберется. Комнатку снимет. Будет шитьем зарабатывать. Или куда на кухню помощницей наймется на первых порах. В прачечную — туда женщины с неохотой идут, когда выбор есть, конечно, а Эби пошла бы...

— Ну как? — спросила чахоточная.

У нее были жидкие мышиного цвета волосы, красное пористое лицо и красные же грубые руки. Видать, потому и подумалось о прачечной.

— Хорошо, — ответила Эби, чувствуя, что ей и впрямь хорошо.

— Как же тебя угораздило так? — сочувственно покачала головой сокамерница. — С виду вроде не совсем пропащая.

— Не совсем, — согласилась девушка и улыбнулась отчего-то.

— За что ж тебя упекли? Скрала чего?

— Не-а, — Эби уже улыбалась во всю, как блаженная. — Прт... проститутка я, вот. Только... тссс... — Она шикнула, и чахоточная подалась вперед, чтобы услышать огромный секрет. — Не простая, а очень дорогая... Я знаешь, сколько за одну ночь беру?

Эбигейл сдавленно хихикнула и хотела уже огорошить сокамерницу ответом, но передумала. Махнула рукой и закрыла глаза, с удовольствием проваливаясь в мягкий, лишенный всяческих мыслей и боли, сон.

Хорошие пилюли.

Утром она без сожалений отдала чахоточной, чьего имени так и не удосужилась узнать, половину пресной лепешки и луковицу, а вечером — пол плошки каши в обмен на еще один травяной шарик, и еще одну ночь поспала спокойно. Но проснувшись на следующий день почувствовала себя хуже, чем накануне. К боли в боку добавились головокружение и тошнота, и девушка призадумалась, что же это за чудесное снадобье, и стоит ли ей и дальше выменивать его на еду.

Вопрос отпал сам собой: когда под вечер Эби вернулась в камеру, чахоточной там уже не было...

Кем-кем, а дураком Сидда никогда не был... Хотя получалось, что вроде как и был...

— Теряю чутье, — вздохнул он, в очередной раз просмотрев собранные агентами документы. Отчет Скопы, особенно в той части, что касалась Эбигейл Гроу. Рапорт Оливи Райз. Короткая записка из тюрьмы. И последнее — выписки из банка, которые удалось получить лишь на днях, задействовав высшее руководство, о состоянии счетов Дориана Лленаса и Эйдена Мерита.

— Вот скажи, Кентон, — допытывался шеф у адъютанта, — ты бы отдал какой-нибудь девице...э-э... десять тысяч?

— Зачем? — насторожился тот, словно Сидда уже отобрал у него жалование, до означенной суммы определенно не дотягивавшее.

— Ну, может, понравилась она тебе. Может, не только понравилась, но и... кхм...

— Десять тысяч? — переспросил Кентон. — Никак нет, шеф.

И подмигнул заговорщически:

— Если вам интересно, я знаю, где подешевле можно найти.

— Придурок! — разозлился Бейнлаф. — Пошел вон отсюда!

— Слушаюсь, шеф.

Дверь за сбежавшим молодчиком захлопнулась, и Сидда снова закопался в бумажки.

Итак, Эйден Мерит за несколько недель до своей трагической гибели снял с личного счета ровно десять тысяч рейлов.

Ровно десять тысяч рейлов обнаружено после взрыва в вещах Эбигейл Гроу.

Согласно отчетам Скопы, между этими двумя что-то было, но свечку им агент Бейнлафа не держал, так что что и как доподлинно знать не мог... Но Оливи позже отметила, что девица Гроу страдала и вздыхала, а после взрыва кинулась в лабораторию, вытаскивать из огня кого — правильно, Мерита.

И получалось... Ерунда полная получалась.

Прав Кентон: десять тысяч — многовато будет. Мягко говоря. Но у Мерита денег куры не клевали, при том, что сам он был, как всем известно, не жилец... Разве тот же Кентон за кошелек держался бы, зная, что откинется скоро? А может, господин Эйден решил таким образом от старых грешков откупиться?

Шефа Бейнлафа больше устроило бы, будь Мерит гилешским шпионом, а девица Гроу — его пособницей. Но не складывалось. Никак не складывалось...

Но может, и сложится еще. Чувства все эти, порывы внезапные сильно общую картину искажают, но, с другой стороны, одно другому не мешает: можно и страсть иметь, разделенную или проплаченную, и при этом на соседнюю державу работать. Все равно у Сидды других версий пока не было, а значит эту нужно отработать как положено.

Глава 16

Эби отпустили под вечер.

Вызвали из камеры, провели по длинному коридору, по дорожке, которую она подметала днем и чуть ли не взашей вытолкали в открытую угрюмым охранником калитку в больших металлических воротах.

За воротами сновал подозрительный люд. Мужчины, женщины... хныкал ребенок... Встречали кого-то из друзей или родни? Принесли передачу? Караулили обидчиков, укрывшихся за каменными стенами от расплаты? Последняя мысль появилась при взгляде на компанию угрюмого вида мужчин, вооруженных длинными палицами. Они подозрительно осматривали каждого, кто попадал в их поле зрения, и, оказавшись под прицелом враждебных взглядов, Эбигейл, насколько это было возможно в ее состоянии, ускорила шаг.

С ночи ее лихорадило, бросая то в жар, то в холод. Боль не давала вдохнуть, лицо горело, губы пересохли. Нестерпимо хотелось пить, а еще лучше — найти тихое местечко, где можно посидеть с часок и прийти в себя, но девушка боялась, что, присев, уже не встанет, и тогда даже к утру не доберется до дома. А нужно успеть дойти засветло: глупо получится, едва выйдя из каталажки, снова попасть в облаву.

Эбигейл невесело усмехнулась, представив, как ее опять хватают и волокут в фургон. Зато на этот раз нашлось бы, чем объяснить поздние гуляния. Может быть, даже поверили и отпустили бы. Но пришлось бы начинать долгий путь сначала.

Нет уж!

Она шагала, сцепив зубы и не позволяя себе остановиться ни на минутку.

Серое тюремное платье. Мятый чепец, под которым спрятались неровно обрезанные волосы...

Волосы нужно сразу же вымыть и вычесать густым гребнем. Не хватало, чтобы у нее вши завелись. И вообще отмыться. Одежду сменить.

А там переждет пару дней, отойдет немного и уедет, как собиралась. Дядьке и не скажет. Вряд ли он ее удерживать станет, но все равно не скажет — так вернее...

Она шла, отвлекая себя этими размышлениями, стараясь не замечать ни боли, ни взглядов, которыми награждали ее прохожие. Бормотала что-то себе под нос. Кряхтела по-старушечьи, когда дорога уходила вверх. Наверное, со стороны она походила на юродивую, но сейчас это было кстати: не пристанет никто — что с дурочки взять?

Когда до дома осталось рукой подать, навстречу стали попадаться знакомые. Узнавали и отворачивались. Возможно, повстречайся ей кто-то, знавший ее более-менее близко, Салма-цветочница, Джингл или тетушка Лиз, они не воротили бы нос и даже помогли бы... Но нет, так нет. Что ни делается, все к лучшему: не увидят ее такой, и, если повезет, в их памяти она так и останется сироткой Эби, умницей Эби...

Лавка, что служила дядьке скорее прикрытием, нежели источником прибыли, встречала сомкнутыми ставнями. По такому времени она всегда уже закрыта, но случалось, дверь допоздна не замыкали, и Эби сперва подергала ручку, а уже после, вздохнув тяжело и сипло, побрела, придерживаясь за стену, в обход дома, к черному ходу. Но и там оказалось заперто.

В одном из окон второго этажа горел свет, и Эби подумала, что старый пройдоха принимает секретных гостей. Прежде она погуляла бы где-нибудь часок-другой, чтобы даже случайно не увидеть и не услышать ничего лишнего, но сегодня ей плевать было на темные делишки родственника, лишь бы до кровати добраться. Собравшись с остатками сил, девушка застучала кулаками по двери.

Вскоре послышались шаги и скрип старой лестницы, дернулась занавеска на окошке слева от входа, словно кто-то, прежде чем открыть, решил поглядеть, кого там принесло, а уж потом распахнулась дверь, и Эбигейл непроизвольно отшатнулась, увидев вместо худосочной дядькиной фигуры здоровенного детину, загородившего собой проход. Но тут же вздохнула с облегчением, узнав Лапу.

— Здравствуй, Март, — поздоровалась она хрипло. — Посторонился бы...

— Ба! — первый дядькин помощник-подельник радостно оскалился. — Никак принцесса наша пожаловала. Где пропадали, ваше высочество?

— Дядя наверху? — не обращая внимания на насмешки, спросила девушка, войдя в дом.

— Наверху, угу, — ухмылка Лапы, и без того неприятная, стала особенно мерзкой. — Высоко-высоко в горах твой дядюшка.

— В кх... каких горах? — выдохнула Эби.

— В Сарилийских, вестимо, — осклабился здоровяк. — На каторгу его отправили, принцесса, если не поняла еще. А лавочка моя теперь. Но ты все ж заходи, не стесняйся. Нам с тобой есть о чем потолковать, да, Эби? Недотрога Эби...

Вечерний поезд из Милвелли прибывал на центральный вокзал Салджворда строго по расписанию.

Услыхав приветственный гудок и завидев издали ползущий в облаке дыма и пара локомотив, разошедшиеся по перрону носильщики и извозчики подобрались, словно борзые, почуявшие дичь. Разносчики газет нацелились с ходу познакомить гостей города с последними местными новостями. Встречающие поправили галстуки и шляпки, взяли наизготовку букеты и приструнили расшалившуюся детвору. Агенты тайной полиции, сновавшие в толпе, прокручивали в уме полученные от начальства ориентировки, чтобы через несколько минут, когда состав остановится и проводники распахнут дверцы вагонов, отметить среди приезжих тех, кто похож по описаниям на находящихся в розыске преступников, и просто подозрительных граждан...

— Благодарю вас, — пассажирка, ехавшая вторым классом, вежливо кивнула помогшему ей спуститься по приставной лестнице господину.

В целом, новоприбывшая не обладала тем типом внешности, что неизменно вызывает восхищение в мужском обществе. У нее было миловидное, но несколько бесцветное лицо, раскосые зеленые глаза, от которых разбегались лучики ранних морщинок, и светло-каштановые волосы, в начале путешествия, должно быть, завитые щипцами в тугие локоны, а сейчас распрямившиеся и немного растрепавшиеся. Наряд дамы также не призван был привлекать внимание и будить восторженные мечты: скромное черное платье с небольшим турнюром, аккуратная шляпка с прикрывающей лоб и брови вуалькой. Но, невзирая на столь неброскую внешность женщины, случайный попутчик был буквально очарован ею.

— Счастлив услужить, — мужчина раскланялся, что, ввиду огромного шарообразного живота, далось ему нелегко.

Усилия были вознаграждены благосклонной улыбкой. Но, увы, ничего более страдальца не ожидало.

Сойдя на перрон, дама поставила на землю потертый саквояж и огляделась. Из оставшейся в ее руке обшитой бархатом корзинки, в каких путешествующие женщины возят обычно рукоделие, выглянула белоснежная кошка и завертела головой, повторяя движения хозяйки.

О пыхтящем рядом воздыхателе очаровательница, казалось, забыла, однако, взглядом отыскав за вокзальной оградой нечто ее интересующее, все же обернулась к нему на миг:

— Была рада знакомству. Возможно, однажды представится случай его продолжить.

Проговорив это со сдержанной учтивостью, она подняла саквояж и уверенной походкой, игнорируя наперебой предлагавших свои услуги носильщиков, двинулась к зданию вокзала.

Войдя в просторный зал женщина снова осмотрелась, но без настороженности, а будто рассеянно, что однако не помешало ей сосчитать всех находившихся в помещении полицейских, как одетых в форму, так и тех, что были в гражданском, а также отметить присутствие агента из другого ведомства. С последним она желала бы столкнуться менее всего, но прежде чем неспешным шагом направиться к выходу, задержалась у стенда с расписанием поездов.

На улице, освещенной хуже, нежели перрон и, тем более, зал, было достаточно темно, чтобы никто не обратил внимания, как недавняя пассажирка милвелльского экспресса, сморщив нос, вздернула верхнюю губу, явив распростертому перед ней готовящемуся ко сну Салджворту ряд мелких ровных зубов с заметно выдающимися клыками. Только выглянувшая из корзинки кошка сердито зашипела.

— Не волнуйся, дорогая, — женщина ласково погладила питомицу, поправив на ее шее янтарное ожерелье.

Кошка фыркнула, словно слова хозяйки ее рассмешили, и спряталась в корзинку, а дама направилась к стоявшему у обочины ландо, которое заприметила еще с платформы. На козлах дремал возничий, по каким-то причинам до сих пор не взявший седоков, хоть с последним поездом людей прибыло немало, и почти все наемные экипажи, дежурившие у вокзала, были уже разобраны.

Не заговаривая с ним, не снизойдя даже до приветствия, женщина устроилась на жестких сидениях и коротко приказала:

— В "Эбони".

Через полчаса ландо остановилось у крыльца небольшой гостиницы, небогатой, но явно из тех, что называют приличными.

В холле гостью встретил приветливый портье, однако ни саквояж, ни тем паче корзиночку с кошкой ему нести не доверили.

— Я телеграфировала вам вчера, чтобы заказать номер, — сказала владелица затаившегося зверька, подойдя к конторке распорядителя.

— Госпожа Мелина Сайкс, полагаю? — улыбнулся тот, даже не заглядывая в записи. — Мы вас ждали. Номер семь.

Чистый и уютный номер состоял из двух небольших комнат. Первая — проходная — представляла собой нечто наподобие гостиной, где постоялица при необходимости могла принимать посетителей. Вторая — спальня. Имелась здесь и ванная, куда любой человек, проведший в дороге сутки, устремился бы в первую очередь, однако, осмотрев апартаменты, их временная хозяйка даже не заглянула за спрятавшуюся в углу спальни дверцу.

Убедившись, что она одна, а шаги провожавшего ее до номера портье уже стихли в коридоре, женщина поставила на кровать корзинку, и кошка выпрыгнула на расшитое розовыми лилиями покрывало. Стряхнула с шеи янтарное ожерелье, но тут же поддела его лапой.

Пора.

Назвавшаяся Мелиной Сайкс опустилась на колени перед кроватью.

Кошка приблизилась к краю.

Глаза в глаза.

Зеленые глаза женщины и ярко-синие глаза кошки...

...длинный зрачок сжался и округлился...

...круглый зрачок вытянулся...

...ярко-синие глаза женщины и зеленые глаза кошки...

Бывшая госпожа Келлар с наслаждением потянулась и расслабленно откинулась назад, на кровать. Роксэн тоже недолго топталась на полу и через секунду уже обосновалась под боком у хозяйки.

— Умница ты моя, — Адалинда ласково почесала любимицу за ухом. — Знаю, как ты это не любишь, но я еще недостаточно восстановилась, чтобы моделировать облик. К тому же, — она лукаво улыбнулась, — не все же мне тебя носить?

Фамильяр фыркнул, изображая недовольство, но тут же подставил голову под руку с янтарным браслетом.

Теперь можно принять ванну, но прежде магиня еще раз исследовала апартаменты, рассматривая все собственными глазами, а не через импа. В гостиной взгляд зацепился за ключ, что портье оставил на столике у входной двери. Обычный гостиничный ключ с номерком. Адалинда повертела его в руках и со вздохом уронила обратно на круглую столешницу.

— Номер семь. Счастливое число... не мое...

Первое, что увидела Эби, очнувшись, — растрескавшаяся потолочная балка и серые ниточки паутины на ней. Паутина была незнакомой, прежде ее тут не водилось, а балка... За годы, что она прожила у дядьки, Эби запомнила каждую трещинку, ведь именно эту балку она долго рассматривала по утрам, прежде чем окончательно проснуться и подняться с кровати. На миг почудилось, что не было никакой облавы, мэтра Дориана, Джека... Эйдена не было, и взрыва, и возвращения в тюрьму... На миг, а потом дыхание перехватило от боли.

Боль. Именно из-за нее она и оказалась на кровати в своей старой комнате.

— Нам с тобой есть о чем потолковать, да, Эби? Недотрога Эби...

Март подошел так быстро, что даже будь у нее силы, не получилось бы ни сбежать, ни увернуться. Обхватил лапищами, за которые и получил свое прозвище, стиснул, и Эбигейл захлебнулась не вырвавшимся из горла криком... И очутилась тут.

Лапа перенес — больше некому. На кровать уложил. Туфли снял... Или те сами спали? Но на одежду не посягнул...

Эби непроизвольно скривилась от мысли, что дядькин подельник мог воспользоваться ее бессилием. И тут же усмехнулась: хороша, видать, дальше некуда, раз уж Март не позарился.

К тому же ему другая Эби нужна — недотрога Эби. Его это раззадоривало. Нравилось, проходя мимо, щипать пониже спины и глядеть, как заливаются румянцем ее щеки. Или к стене прижать и нашептывать на ухо всякие гадости. Небось и теперь ожидал, что она брыкаться начнет, а так... Так ему не интересно...

Девушка закусила губу, чтобы не выдать себя невольным стоном или вскриком, и попыталась оглядеться. Что Лапы в комнате нет, она уже поняла. Но лампу он на столе оставил и дверь бросил приоткрытой, будто еще собирался вернуться.

Стоило подумать об этом, как послышались шаги на лестнице.

Эбигейл зажмурилась, притворяясь, что все еще не пришла в сознание. Авось, заглянет и уберется восвояси. Но не тут-то было. Склонившийся над кроватью мужчина резко встряхнул ее за плечи, и Эби, не сдержавшись, громко вскрикнула.

— Оклемалась уже? — Лапа удовлетворенно хмыкнул. — Вот и ладно. А сомлела, поди, от радости?

— Ребра, — просипела Эби, пока он не надумал снова ее тискать.

— Ребра? — на загорелом скуластом лице промелькнуло понимание, но здоровенная ручища как тянулась к ней, так и продолжала тянуться, изменив лишь направление. Через секунду грубые пальцы ухватили за подбородок. — Что, принцесса, недолго павой ходила? Пообломали тебя в холодной? Обломали — поломали.

Он гоготнул, довольный своей топорной шуткой, а шершавые пальцы скользнули вниз по шее девушки и забрались под растянутый ворот тюремного платья.

Эби не шевелилась.

— Гляди-ка, какая тихоня стала. Может, и поладим, да?

Девушка не ответила, и мужчина счел ее молчание знаком согласия. Ухмыльнулся.

— Ладно, так и быть, оставайся, — разрешил, словно Эби просила о чем-то. Отодвинулся от нее, с хрустом размял пальцы и заявил без обиняков: — Мэтт вряд ли когда вернется, не протянет весь срок — не с его здоровьем камень тесать. А я ему вроде как должен, вот и пригляжу за тобой. Только... отмойся что ли. Воняет от тебя, что от швали подзаборной.

Он брезгливо сплюнул прямо на пол и, забрав со стола лампу, вышел из комнаты.

"Дожила, — подумала Эби с тоской. — Даже Лапа от меня нос воротит".

Не то, чтобы ей хотелось обратного, совсем не хотелось, но обидно было от того, как повернулась жизнь...

Такой роскоши, как часы, у нее в комнате не имелось, а непрестанная боль растягивала каждую секунду, мешая ориентироваться во времени, но Эбигейл надеялась, что к тому моменту, как она решилась подняться с кровати, прошло не менее двух часов, и Лапа уже крепко спит.

Подтянув ко рту ворот, девушка закусила его зубами и медленно села, не проронив ни звука, лишь слезы брызнули из глаз. Встала. Подошла к шкафу и аккуратно приоткрыла дверцу. Вещи брала наощупь, не разбирая, и бросала на стол. После просто связала углы скатерти.

Добраться до тайника было сложнее. Пришлось сначала отодвинуть из угла сундук со старьем, а затем опуститься на пол, чтобы приподнять одну из досок... Но она справилась. Завернула деньги в платок и сунула в узелок с пожитками.

Прямо у двери отыскались туфли. Эби присела еще и за ними, и долго стояла на четвереньках, переводя дух, прежде чем подняться.

Выждала еще немного, прислушиваясь к звукам старого дома, и с узлом в одной руке и туфлями в другой, вышла в коридор.

По лестнице спускалась целую вечность. Узкие ступеньки скрипели, но не так громко, как рассохшиеся перила, которых девушка старалась даже не касаться. Ступала осторожно босыми ногами, чудом удерживая равновесие: шаг — вдох, шаг — выдох...

Но по-настоящему вздохнула, когда уже оказалась на улице. Глянула опасливо на темные окна и зашагала скорее прочь: неважно куда, лишь бы подальше...

Она успела дойти до перекрестка и уже почти поверила в то, что ее нехитрый план удался, когда за спиной, знакомо взвизгнув петлями, хлопнула дверь лавки. Эби вздрогнула и, не оборачиваясь, пошла быстрее. Даже бежать пыталась, но острая боль тут же напомнила о том, что не стоит делать резких движений.

Тот, кто шел следом, зашелся гортанным булькающим смехом. Должно быть, его забавляли ее немощные потуги и утиная походка вперевалочку.

А затем смех резко стих, и цепкая лапа ухватила за шиворот.

— Сбежать надумала? — тряхнув девушку, прошипел ей на ухо преследователь. — Тварь неблагодарная!

— Пусти! — слабо пискнула Эби. — Пусти, а то закричу.

Услыхав ее нелепую угрозу, Март расхохотался: ночью в Освине кричать можно сколько угодно.

— Отпусти меня! — все же выкрикнула Эбигейл в отчаянии.

Ответом стала крепкая затрещина.

— Тебе, видать, не только ребра поломали, но и последние мозги отбили, — выговорил мужчина со злостью. — Я ж к тебе, дуре, по-хорошему... А тебе чего?

Последний вопрос был задан уже не ей.

Незнакомец, которому надвинутая на глаза широкополая шляпа ничуть не мешала ориентироваться в темноте, вышел из переулка и остановился в нескольких шагах от них. Длинный плащ скрывал его фигуру, но и ростом, и шириной плеч он значительно уступал державшему Эби громиле. Если она и питала какие-то надежды на то, что за нее вступятся, силы определенно были неравны.

— Проваливай подобру-поздорову, — рыкнул на чужака Лапа.

Тот не шевельнулся.

Склонил голову к плечу, словно присматривался, и приговорил медленно и бесстрастно:

— Отпустите девушку.

Голос у него был глухой, чуть хриплый и... знакомый...

Выронив узел с вещами, Эби прижала руку к груди, к тому месту, где сердце болезненно билось о ребра.

— Чего? — взревел Лапа.

Наверное, он бросился бы на незнакомца, но останавливала мысль, что тогда придется выпустить свою добычу.

— Отпустите девушку, — повторил нежданный защитник. И тут же, верно, поняв, что к его просьбе не прислушаются, спросил, обратившись к Эби: — Можно я его ударю?

Она сглотнула подступившие слезы и кивнула:

— Можно.

Этого Март уже не стерпел. Оттолкнул Эбигейл и кинулся разъяренным быком на чужака. Размахнулся, ударил, метя в лицо... и сам зашипел от боли, схватившись за покалеченную руку. А в следующую секунду, получив кулаком в живот, со стоном корчился на мостовой.

Держась за бок, с новой силой разболевшийся после тычка, Эби подошла к спасителю. Робко ткнула пальцем в грудь. Не встретив сопротивления, стянула вниз шарф, закрывавший подбородок и тонкогубый неподвижный рот. Но лишь когда сдвинула шляпу и увидела неестественно блестящие немигающие глаза, поверила, что все это не сон.

Джек, которого тут быть никак не могло, но который тем не менее был, достал из-под плаща что-то сухое и сморщенное на колючей веточке и сунул девушке в руку.

— Я тебя нашел. Пойдем домой.

Эби покачала головой:

— Дома нет. Но мы пойдем... куда-нибудь...

На те деньги, что она достала из тайничка, можно снять комнатку в трактире. На месяц хватит, если не столоваться, а только пожить...

— Убью! — проревел в спину поднявшийся на ноги Лапа. — Обоих убью.

Только с мысли сбил.

— Ударь его еще раз, — попросила Эби механического человека. — Вещи мои подбери, и пойдем.

Освин Джек отыскал быстро. Помогли карты и компас в голове.

На самом деле не в голове — кристаллы с информацией находились в его груди, но Джек отчего-то привык считать, что все знания у него в голове, как и... мысли?

Да, мысли.

Они появлялись все чаще.

Иногда простые и понятные. Иногда странные, как та, что ему давно пора принять ванну и побриться...

В ванну ему нельзя, пострадают контактные соединения и смазка. А бриться... Он не сразу вспомнил, что это означает, а когда вспомнил, пришел к выводу, что и это ему ни к чему...

Нужно было искать Эбигейл.

Джек понял уже, что людей настораживает его облик, а потому старался выходить на улицы под вечер. В сумерках он почти не выделялся, а дни проводил в старом храме... он давно уже не бывал в храмах... Или никогда? Но знал откуда-то, что такое исповедь...

А где найти Эби — не знал.

Помнил ее рассказы о принадлежавшей родственнику хозяйственной лавке, о том, что сама она, до того как попала в дом мэтра Дориана, подрабатывала шитьем... Но лавок в Освине было огромное множество, швей — и того больше...

А люди... Здешние люди Джеку не нравились. Они неохотно делились информацией и вообще вели себя странно.

Какой-то человек порезал ему плащ и вспорол обшивку корпуса... Зачем? Джек отобрал у него нож и спросил, где ему найти швею Эбигейл... А тот убежал...

Но нужный дом Джек все равно нашел. Только Эби там не было.

Он решил подождать.

Приходил, когда на улице темнело, и ждал.

Дождался...

Все, на что хватало ее сил, — просто идти. Не думать, что и почему, не строить планы, а лишь идти, опираясь на сильную, в прямом смысле стальную руку.

Оглядевшись через какое-то время, Эби поняла, что они уже не в Освине. Район был не из богатых, но почище того, в котором она прожила три года, и воняло тут не так сильно. Джек довел ее до двери под стершейся вывеской. Там снял с себя плащ и набросил ей на плечи. Наверное, подумал... если бы он мог думать, то подумал бы, что в тюремном платье ее не пустят в эту забегаловку... Эби сама была не в том состоянии, чтобы размышлять над чем-либо, а потому молча укуталась в плащ и вошла вслед за механическим кавалером в скудно освещенный зал трактира.

За столиками сидело несколько мужчин, и появление девушки не осталось незамеченным. Кто-то присвистнул, кто-то отпустил парочку сомнительных комплиментов, но Эби на свое счастье уже не разбирала слов. Стояла, прислонившись к стене, покуда не вернулся Джек, отходивший к стойке поговорить с трактирщиком, затем вцепилась в его руку, поднялась кое-как на второй этаж в темную комнатушку и рухнула без сил на жесткую кровать...

Уснула ли она или же по воле Творца милосердного лишилась сознания и повела ночь в беспамятстве, Эбигейл не поняла, а открыв поутру глаза, отдохнувшей себя не чувствовала. Боль в груди никуда не девалась, голова отяжелела, и во рту пересохло. Жар поднимался из легких и вырывался наружу с сиплым горячим дыханием. Вокруг все словно туманом заволокло.

— Доброе утро, — сказал, когда она заворочалась, Джек.

Механический человек сидел на табурете рядом с кроватью и, судя по всему, провел так целую ночь.

— Доброе, — простонала в ответ Эби.

Отчего бы не назвать утро добрым, если жива и на свободе?

Полежав еще минуту-две, девушка через силу села и огляделась. Сквозь застлавшую глаза дымку рассмотрела грязную каморку, в которой, кроме кровати и табурета ничего и не было, маленькое оконце и дверь с массивной щеколдой.

— Где мы? — спросила она у Джека, удивляясь, что не задала этот вопрос еще вчера.

— В гостинице, — ответил ровный искусственный голос.

Видно, он не знал иного определения, раз уж именовал так громко убогую ночлежку.

— Как мы сюда попали? Вернее... откуда ты знал, что тут можно переночевать? — продолжила расспросы Эби. — Тебя послал кто-то?

На миг прокралась в душу надежда, что может быть... и была безжалостно изгнана воспоминаниями: не может.

— Никто не посылал, — эхом тоскливых дум отозвался Джек. — Я сам тебя нашел. Была ночь, ночью тебе надо спать, и я увидел это место на своих картах. Плохое место, мы найдем лучше, но тебе нужно поменять вид.

— Что поменять? — не поняла Эби. Налившаяся свинцом голова тянула опять на свалявшуюся подушку.

— Весь вид. Мы найдем хорошее место, только тебя туда не пустят... наверное... У меня есть такая мысль. Тебе нужно поменять одежду и сделать волосы как раньше.

— У тебя есть мысль? — удивилась девушка. Но тему развивать не стала, вернувшись к вопросам насущным: — Я не могу сделать волосы такими, какими они были раньше. Но могу их спрятать. И переоденусь. Но сначала нужно вымыться. Принесешь воды? Спроси у хозяина какой-нибудь таз. И мыло... Наверное, он попросит денег...

— У меня есть деньги, — сказал Джек.

— Откуда?

— Нашел. Лежали в кармане плаща. Три монеты. Одну отдал человеку за комнату, осталось две.

Он протянул на ладони два блестящих рейла, и Эби закашлялась, задохнувшись от возмущения: механический болван отдал целый рейл за койку в пыльном чулане! Трактирщик за такие деньги не то что мыла дать обязан, а и воды самолично натаскать. А после обед подать...

Стоило подумать об обеде, как Эби затошнило. То ли от голода, то ли наоборот — от нежелания есть. А Джек безмозглый — что с него взять? Хотя в "гостиницу" привести догадался. И о комнате договориться сумел. Наверное, мэтр Дориан его такому учил — на случай путешествий, например.

— Пойди, воды принеси, — повторила Эби. — Теплой. И мыло спроси. Денег больше не давай.

Пока он отлучался, она встала, чтобы поднять брошенный в углу узел и разобрать впопыхах собранные вещи. Платье серое, две сорочки, чулок один, передник, юбка старая... Слезы потекли из глаз и тут же высохли на горящих щеках. А когда Джек притащил уже воду и гнутую жестяную миску, Эби расплакалась по-настоящему.

— Что случилось? — спросил механический человек, которому до того она велела отвернуться. Вопрос, как и все, что он говорил, прозвучал равнодушно, и слез от этого лишь прибавилось.

— Я не могу его снять, — выдавила девушка. — Платье снять...

Руки не поднимались даже до уровня плеч, до того больно было.

Механический человек медленно развернулся. Стеклянные глаза блеснули, поймав проскользнувший в окно солнечный лучик.

— Ты хочешь его сохранить?

Тюремное рубище?

Эбигейл затрясла головой.

— Хорошо.

Джек приблизился к ней, взялся двумя руками за ворот и легко разорвал ветхую ткань. Затем расправился так же с рубашкой. Отшагнул назад и замер. Протянул медленно руку, и неподвижные, затянутые в перчатку пальцы, скользнув по груди девушки, осторожно ткнулись в посиневший бок.

— Говорила, что не бьют...

— Отвернись, — попросила она, неловко прикрываясь руками, хоть и понимала, что Джек — не мужчина и даже не человек. — И не смотри больше.

Мыслей в голове у Джека прибавилось. И все, как одна, — странные.

Такого не должно было случиться. Матричное заклинание, с помощью которого информация записывалась на кристаллы-накопители и впоследствии анализировалась, не предполагало самопроизвольного возникновения принципиально новых знаний и навыков... Но откуда ему известно о матричном заклинании и кристаллах, Джек тоже не знал.

Кажется, Дориан рассказывал... Мэтр Дориан...

Кому рассказывал? Когда?

Джек помнил, как мэтр впервые запустил его. Зимой. На оконных рамах лежал снег, стекла покрылись морозным узором... Он не понимал тогда, что это узор, просто видел. Раньше он видел иначе, все сразу: и окна, и пол, и светящиеся шары под потолком... Но сейчас те узоры вспомнились четко. И как сковыривал ногтем белую изморозь и дышал на стекло, чтобы поглядеть на заснеженный сад... Только ногтей у него не было, как и дыхания. Воздух циркулировал внутри тела по трубкам, приводя в движение поршни, но никогда не выходил через ротовое отверстие...

А мэтр Дориан в первый раз почти ничего не говорил. Лишь несколько непонятных слов, когда Джек не удержал равновесия и упал, и нога у него согнулась в колене совсем не в ту сторону, в которую нужно. Сейчас Джек вдруг понял значение тех слов... И захотел повторить вслух, увидев огромные синяки на теле Эби...

— Отвернись и не смотри больше, — сказала она.

Он подчинился. Наполовину. Развернулся к девушке спиной, но продолжал смотреть на нее по-другому. Дориан говорил, что настроил ему человеческое зрение, но, видимо, забыл убрать прежнее, когда он мог видеть все и сразу в радиусе... скольких ярдов? Забылось. Стерлось из памяти, хотя это и невозможно: информацию с кристаллов мог стирать только сам мэтр, убирая то, что, по его мнению, было лишним... А Джек видел теперь двумя разными способами. Как человек... почти как человек, и как прежний Джек. Правда, вторым способом не удавалось рассмотреть лица Эби и понять, что она делает, склонившись над тазом. Девушка превратилась в подвижный источник тепла, и датчики Джека идентифицировали ее как человеческое существо... с вероятной погрешностью в одну сотую процента...

...А веснушки у нее не только на лице, но и на плечах. Как у... Как же ее звали? Рыженькая, курносая, платье лиловое с глубоким вырезом. Веснушки она запудривала старательно, и вздернутый нос, и открытые плечи. Пудра оставалась после на камзоле. После, когда она... они...

Джек отключился от еще одной странной мысли и сконцентрировался на погрешности, которую выдала система распознавания.

— Ты теплая, — сказал он Эби, определив, что отклонение вызвано нарушением соотношения температур. — Очень теплая.

— Да, — ответила она. — У меня жар, но это скоро пройдет...

— Если ты заболела, тебе нужен доктор.

— Доктору надо платить.

— У меня есть две монеты, этого хватит?

Эбигейл промолчала. Возможно, она не знала ответа, и Джек решил, что узнает у трактирщика.

— Ты мне не поможешь? — спросила девушка через одиннадцать с половиной минут. — Я... не могу теперь одеться...

Ее голос дрожал. Джек отнес это к симптомам неустановленного пока заболевания. Как и низко опущенную голову, и то, что она обнимала себя руками.

— Не смотри, пожалуйста.

— Если я не буду смотреть, не смогу тебя одеть, — сказал он то, до чего она не додумалась... глупышка Эби...

Он натянул на нее сорочку и некрасивое серое платье и помог лечь на кровать.

— Воды, — попросила Эбигейл и искривила губы, когда он показал на таз. — Нет, пить. И поесть что-нибудь... Мне надо есть, я же не механическая.

— Не механическая, — согласился Джек.

Чтобы не ходить несколько раз вниз и вверх по лестнице, он слил в ведро ненужную воду, взял подмышку таз и собрал с пола рваные вещи. На тряпке, которую Эби носила вместо рубашки, темнели пятна крови.

— Ты поранилась? — спросил Джек у девушки.

— Нет, — голос ее задрожал еще больше, а лицо стало красным. — Это... так надо. Это не плохо. Наоборот, хорошо. Не хватало еще...

Эбигейл закрыла глаза и укусила себя за губу, и Джек так и не услышал, чего ей не хватало. Только мысль промелькнула, еще более странная, чем все предыдущие, и он отчего-то согласился с Эби, что это хорошо.

Но доктор ей все же нужен.

Глава 17

Человек, которого привел Джек, совсем не походил на доктора. Скорее на кабатчика. Полный, краснолицый, с густыми усами и широкой лысиной, усеянной бисеринками пота. Руки у него были грубые, а пальцы толстые и короткие. Он тыкал ими Эби в бок, а еще — холодной деревянной трубкой, к другому концу которой прикладывался большим мясистым ухом.

— Угу, перелом, — говорил он сам себе. — Два ребра... Вот они, вот они... Лист капустный приложить можно. Траву живокость заваривать на примочки... Внутрь скорлупу яичную измельченную. Монету, коли не жалко, медную напильником потрите, опилок на ногте добавьте... Медь при переломах полезная. Со сметаной все растереть... Трав отхаркивающих еще взять, для облегчения дыхания...

— Как чахоточные пьют? — спросила, припомнив сокамерницу, Эби.

— Как чахоточные, — кивнул доктор. — Жилы говяжьи хороши, если высушить и в порошок стереть... Но тут дело такое...

— Какое? — прошептала девушка испуганно, не увидев ничего для себя хорошего в сочувственном взгляде толстяка.

— Такое, что имеют место быть сопутствующие травме повреждения легкого. Скопления воздуха и жидкостей... сгустки крови, которые могут дать серьезные осложнения... Прокол нужно делать. Иголкой проколем, выпустим воздух и отберем кровь... если получится...

— А если нет?

— Тогда само рассосется, — пробурчал под нос себе доктор и обернулся к Джеку: — Ну что, оперировать будем вашу... подругу, или как?

— Оперировать? — переспросил механический человек. — Вы умеете?

— Ну, дык... — медик поглядел на свои толстые пальцы. — Почему не смочь? Ногу вот на прошлой неделе резал. Ничего так... отрезалась... Если с опиумом, то и не больно почти. Могу и вам предложить... Опиумная настойка — вещь не дешевая, но в случаях сильной боли... Сознание притупляет...

— Притупляет сознание, — повторил Джек.

Эби раздражала эта его манера повторять за каждым. Как только сумел с доктором договориться? А тот и не испугался еще. Эбигейл точно испугалась бы, явись к ней кто-нибудь, с головы до ног укутанный в плащ, в надвинутой на глаза шляпе и с обмотанным шарфом лицом... Хотя в Освине и пострашнее народ попадался...

— Так и есть, — кивнул доктор, глядя куда-то мимо Джека. — Притупляет... И боль...

— Боль притупляет. Сознание притупляет, — что тот попугай заладил механический человек. — Боли нет, но и сознания тоже... Опиум...

— Опиум, — подтвердил толстяк.

Эби не отказалась бы от этой волшебной настойки. Боль уже сводила с ума...

— Нет, — сказал Джек четко. — Никакого опиума.

— Почему? — прохрипела она ошарашенно. — Я...

— Никакого. Опиума.

Он подошел к доктору и чуть ли не за шкирку поднял того с табурета.

— Уходите.

— Но вы... заплатить же...

Джек отпустил человека, запустил руку в карман плаща и вынул один рейл. Посмотрел на него и вместо того, чтобы отдать доктору, просто кинул монету ему под ноги.

— Уходите.

— Это как знаете... сами решайте... — пропыхтел толстяк, наклоняясь за откатившимся к стене рейлом. — Хуже станет девице вашей... на себя пеняйте...

Эбигейл хотела сказать ему, чтобы не уходил, и если надо прокол делать — пусть делает, и опиум несет, но подавилась сухим удушливым кашлем, а доктор тем временем уже вышел за дверь. И рейл унес. Целый рейл только за то, что он ее пощупал!

— Опиум — это плохо, — сказал Джек, едва она открыла рот, чтобы высказать ему, какой он болван, безмозглый и бесчувственный. — Нельзя.

Сел на табурет и надолго умолк, не реагируя на обращения. Если бы время от времени не вскидывал резко голову и не вертел ею из стороны в сторону, чтобы опять затихнуть на несколько минут, можно было бы подумать, что отключился. Но что-то там в его шестеренках точно замкнуло...

Только у Эби не осталось сил размышлять об этом. Боль расползлась по всему телу, дыхание сделалось таким горячим, что обжигало губы. Вода, казалось, высыхала во рту прежде, чем доходила до горла... А Джек встал и ушел. Просто ушел, ничего ей не сказав, и не чувствуй она себя так плохо, волновалась бы...

— Лежишь? — заглянула в комнату какая-то женщина. — Лежи-лежи.

Девушка попыталась разглядеть вошедшую, но та плавала в заполнившем комнату тумане, и лишь на миг выглядывало то розовое пятно лица неопределенного возраста, то рука с каким-то свертком...

Сверток она бросила Эби на грудь и потрогала кончиками пальцев лоб.

— Ох ты ж! Хоть блины пеки... Давай-ка я тебе сразу порошок разведу, доктор сказал, поможет.

— Кто? — прошептала Эбигейл спекшимися губами.

— Доктор, что к тебе приходил. Вот, лекарства велел передать. Сказал, уплачено за все.

Женщина, по всему, бывшая то ли работницей здесь, то ли родственницей хозяину, растеребила бумажный пакет, и Эби сладко зажмурилась: детством запахло, травами, отцовской аптекой...

— Ты пей, не бойся, — приговаривала незнакомка, подсовывая под нос кружку. — Наш доктор плохого не присоветует. Он прежде военным хирургом был. Говорили, людей наново сшивал... А теперь у нас тут. Тоже при деле. Народец у нас тут простой, не изнеженный, но тоже болеем, бывает. И зубы драть он мастер, да и девицы к нему, случается, бегают, что наши, что освинские...

— Зачем? — спросила Эби, кривясь от горького питья.

— А то не знаешь... Не знаешь? Ну-ну... Откуда ж ты взялась такая незнающая?

— Из Гринслея, — ответила девушка, не задумываясь. Видно, травами навеяло.

— Далеко тебя занесло. Чай, за хорошей жизнью приехала? Или за мужиком? Суровый он у тебя... И рука, как погляжу, тяжелая.

Рука у Джека была тяжелая. Стальная. Но незнакомая женщина говорила о другом, и Эби не сразу поняла, о чем именно. А поняв, сердито нахмурилась.

— Джек хороший, — вступилась она за механического друга, задыхаясь сильнее от возмущения, нежели от боли и жара. — И меня не обижает. Никогда. А это... меня... побили. Побили и ограбили... Даже... волосы украли...

Эби вспомнила отрезанную косу и жалобно всхлипнула. Волос почему-то вдруг стало жальче всего. Жальче сломанных ребер, оставшихся в дядькиной лавке вещей и загубленной жизни.

— Отрастут еще, — буркнула женщина.

Может, выражала так сочувствие. Может, недоверие к ее словам. Но если и второе, у Эби уже не было сил что-то доказывать. Какая разница, что о них с Джеком станет думать какая-то чужая тетка?

Девушка закрыла глаза и открыла их снова, лишь услышав, как распахнулась дверь и заскрипели полы под тяжелыми шагами.

— Ну и что у нас тут? — раздался мужской голос, показавшийся Эби знакомым. — Ох, да это же... Как же тебя?

— Эбигейл, — подсказал Джек — уж его-то голос сложно не узнать.

— Эбигейл, — повторил человек, чья широкая фигура заслонила свет от окошка. — Возможно. Я редко запоминаю имена служанок, даже хорошеньких... Так что тут?

Он стащил с Эби покрывало и стал водить над нею широкой пухлой ладонью, напомнившей девушке подушечку для иголок.

— Перелом ребер, гематома... посттравматическая пневмония... Легкий ушиб почки. Растяжение связок...

От перечисления ее болячек Эби стало еще хуже. Но итог всему этому был подведен обнадеживающий.

— Ничего страшного, вылечим, — толстый господин, чьего имени Эбигейл никак не могла вспомнить, пригладил торчащие во все стороны рыжие волосы, и приказал Джеку, показав на нее пальцем: — Выноси.

Утро мэтр Алистер Ранбаунг провел на кафедре, а к обеду уже вернулся домой. Лекций у него сегодня не было, лишь несколько индивидуальных консультаций, не отнявших много времени и ничуть не подпортивших настроения, которое, тем не менее, сложно было назвать хорошим. Последние недели выдались непростыми: трагедия в доме Дориана, последовавшие за этим не допросы, но расспросы, въедливые и неприятные, и работа над собственным проектом то ли в связи со всем перечисленным, то ли сама по себе застопорилась.

Но господин Ранбаунг не склонен был при первых же неудачах опускать руки. Посему, отобедав, направился в кабинет, где планировал заняться изучением отчетов о последних опытах. Однако звонок в дверь и появление через минуту дворецкого заставили отвлечься от дел.

— Кто? — недовольно и вместе с тем удивленно переспросил мэтр Алистер, из принесенной карточки узнав, что с ним желает встретиться дама из некоего общества любителей фиалок. — Зачем? Кто-то из моих студентов помял их цветочки?

— "Салджвортские фиалки" — благотворительное общество, — скромно откашлявшись, разъяснил дворецкий. — Состоящие в нем дамы берут под опеку девиц из бедных семей, дабы защитить тех от соблазнов и пороков...

— М-да? Тогда мое предположение... кхе-кхе... не лишено смысла. Но встречаться с этой попечительницей мне недосуг. Спровадьте ее, Вильямс. Как-нибудь поделикатнее.

Дворецкий не успел еще покинуть кабинет, как в дверь снова позвонили.

— Настырная, однако, старушенция, — поморщился господин Ранбаунг.

В том, что на крыльце его дожидается именно старушенция, причем самая неприятная особь данного подвида, мэтр ни капли не сомневался. Старая дева с предурным характером, не уживающаяся даже с кошками, или же вдова, которой после того, как она свела в могилу мужа, стало нечем заняться, — только такие и учреждают подобные общества. Сбиваются в черные вороньи стаи и клюют несчастных девчонок.

Но звонила не она. Вернувшийся Вильямс подал на подносе маленький конверт.

— Принес мальчишка. Сказал, что ответа дожидаться ему не велено.

— Кем не велено? — пробурчал маг, по привычке, прежде чем дотронуться, проверяя письмо на наличие скрытых чар.

— Этого он не сказал, мэтр Алистер.

Убедившись, что конверт не несет угрозы, Ранбаунг сорвал печать и быстро пробежал глазами письмо в несколько строчек. После еще. И еще...

— Велите готовить экипаж, Вильямс, — распорядился он наконец.

— Да, мэтр. Но та дама, она отказывается уходить...

— Пошлите ее в... в академию. Пусть приходит завтра на кафедру, я ее приму.

"Как Вам известно, Дориан Лленас не вел записей, — гласило послание, которое мэтр впопыхах сунул в карман. — Но если Вас интересуют подробности его работы, а также ее результаты, будьте в три часа на площади Республики..."

Трудно представить себе более многолюдное место в Салджворте, нежели центральная площадь, тем паче в три часа дня. Поэтому мэтра не особо насторожила приписка "приходите один". Но определенные меры, на всякий случай, он принял.

Дама из общества фиалок, как Ранбаунг и предполагал, вся ряженая в черное, спрятавшаяся за непроницаемой вуалью, еще топталась на крыльце, когда он покидал дом. Увидев хозяина, кинулась к нему, но не успела: маг с удивительной для его комплекции легкостью сбежал по ступеням и запрыгнул в остановившийся у ступеней экипаж.

Иных указаний, кроме как появиться на площади, в письме не содержалось, а значит, отправитель мэтра Алистера знал, по крайней мере, внешне. Прикинув так, маг оставил экипаж и неспешно прошелся от арки Освободителей до ступеней ратуши, а оттуда, в той же неторопливой манере, отстукивая тростью по брусчатке, к зданию республиканского суда.

Показное спокойствие давалось нелегко. Мысль о том, что надо было накапать себе пустырника перед выходом, как и принято у правильных мыслей, пришла слишком поздно, и теперь сердце взволнованно колотилось в груди, а на лбу выступила испарина, которую, впрочем, можно списать на жару: осень в этом году решила не придерживаться календаря и запаздывала уже на две недели.

— Здравствуйте, мэтр.

Приглушенный, но все равно резковатый мужской голос раздался над ухом, когда Ранбаунг свернул от суда обратно к арке.

Маг остановился и медленно, с достоинством (иначе при его внушительной фигуре и не получилось бы) развернулся к подошедшему незаметно мужчине и демонстративно щелкнул крышкой карманных часов.

— Опаздываете... милейший.

— Нет, — не согласился незнакомец. — Я пришел вовремя. Мои часы — самые точные.

Одет он был не по погоде: длинный плащ, нахлобученная на глаза шляпа и шарф, скрывающий половину лица, смотрелись в жаркий день неуместно. Но отнюдь не подозрительно. Ну кутается человек, приболел быть может... сифилисом, например...

— Мы знакомы? — поинтересовался господин Ранбаунг, сделав вид, что не услышал дерзкого заявления будто бы его часы — шедевр технической мысли, стоивший целое состояние, — могут идти неверно.

— В некотором роде, — задумавшись на миг, ответил тот, чьего лица магу не удавалось разглядеть. — Вы приехали в экипаже?

— Да, но...

— В закрытом? — не позволил ничего возразить замаскированный. — Мне бы не хотелось, чтобы кто-то еще видел то, что я собираюсь вам показать.

Поняв, к чему он клонит, мэтр не стал спорить. Никакой очевидной угрозы от этого человека не исходило, а если бы она вдруг обнаружилась, магу было, что ей противопоставить. А обещанная награда стоила риска.

Хотя, что может предложить этот человек? Кто он? Служил когда-то в доме Дориана? Один из его добровольных ассистентов, прикарманивший что-то в лаборатории? Просто ловкач, решивший нажиться, всучив простофиле-теоретику сердечник от электрической катушки?

— Итак, чем вы хотели меня удивить? — со скепсисом, коим успел преисполниться по пути к карете, спросил мэтр Ранбаунг, когда условия были соблюдены, и маг со своим скрытным спутником оказались в закрытом салоне.

— Не удивить. Показать, — прозвучал бесстрастный голос.

Сидящий напротив человек снял и положил рядом с собой шляпу и опустил шарф.

— Как? — вырвалось у мага обескураженное.

— Что — как? — не понял этого восклицания механический человек.

Механический человек! Последнее, любимое детище Дориана! Сидит рядом с ним и...

— Ты — Джек? — уточнил мэтр Алистер.

— Да.

— И ты... здесь. Почему?

— Пришел.

Логика, однако. Железная.

— Кто тебя послал? — удивление первых мгновений сменилось подозрительностью.

— Никто.

— А письмо?

— Его написал я.

— Ты? — мэтр Ранбаунг имел все основания не поверить в это.

— Я, — подтвердил механический человек. — Мне больше не к кому обратиться за помощью.

— За помощью?

"Да что же я все переспрашиваю и переспрашиваю, будто скудоумный!" — одернул сам себя маг.

— Тебе нужна помощь? — улыбнулся он, на случай, если Джек реагирует на эмоции. — В чем же?

— Возможно, мы сумеем помочь друг другу, — искусственный голос непонятным образом изменился. Что-то настоящее послышалось в нем. Живое. — Вас интересуют работы Дориана, а я хотел бы разобраться... с собой. Понять, каким образом я работаю.

— Хотел бы? — пробормотал маг ошеломленно. — Понять?

— Да, — ответил Джек резко. — Но у меня есть условия. Можно изучать, но нельзя разбирать. Это ясно? Не разбирать. Я могу сам восстановить чертежи механической части и электрических схем, если они вас интересуют. А вы поможете мне понять... остальное...

Мэтр Алистер отер о штаны вспотевшие ладони. Если это не какая-то игра, у Дориана действительно получилось создать развивающийся разум! Не душу, что бы он ни мнил о себе, но разум — да. И нынче этот разум в смятении. Пытается осознать себя, постигнуть свою суть, но не находит ответов. И это куда интереснее механической части и схем, в которых Ранбаунг все равно не разбирался.

— Откуда у тебя мой адрес? — спросил маг, чтобы избавиться от остававшихся подозрений.

— Мне известны адреса всех более-менее близких знакомых мэтра Дориана.

Идеальный слуга. У Вильямса, кажется, есть для таких целей записная книжка.

— Хорошо, — решился Ранбаунг. — Едем ко мне, и... подумаем вместе, что можно сделать в твоей ситуации.

— Нет, не к вам. К вам — потом. Сначала заберем девушку. Она больна и нуждается в хорошем докторе.

— Кто болен?

— Девушка, — повторил механический человек. И добавил после небольшой паузы. — Друг. Мой.

В иных обстоятельствах, услыхав, куда предстоит отправиться за неведомой девушкой, мэтр Алистер насторожился бы, заподозрив ловушку, но сейчас и не подумал о возможном подвохе. Рядом с ним в экипаже сидел искусственный человек, обладавший настоящим разумом. И у этого искусственного человека был друг!

Девицу устроили в одной из гостевых спален. Вильямс, как и положено вышколенному дворецкому, вопросов не задавал, но мэтр Алистер, во избежание ненужных разговоров между слугами, представил гостью родственницей приятеля. Дескать, приехала из провинции, заблудилась в большом городе, наткнулась на лихих людей. Если верить криминальным хроникам — дело обычное. Украли багаж, косу обрезали, чтобы над бедной девушкой поглумиться...

Не рассказывать же про тюрьму?

При слове "тюрьма" чувствительное к волнениям сердце господина Ранбаунга начинало учащенно биться. Расспросив механического человека, маг узнал историю не только Эбигейл, но и самого Джека, и из услышанного сделал выводы, что тот сбежал либо из исследовательского центра академии, либо, и это намного усложняло ситуацию, из-под надзора господ из внутренней разведки. Однако, несмотря на возможные проблемы, отказываться от такого подарка судьбы мэтр Алистер не собирался. В науке, так же как в любви и на войне, — каждый сам за себя. Ибо наука — она и любовь, и война.

Наблюдая, как Джек заботливо помогает девушке улечься на кровать, а после поправляет одеяло, маг в очередной раз уверился в правильности принятого решения и достал из внутреннего кармана восковую дощечку и стилус.

— Что вы делаете? — спросил, подойдя поближе, механический человек.

— Пишу коллеге, — ответил мэтр. — Так будет быстрее, чем слать записку с курьером. Твоей подруге нужна помощь, а я силен преимущественно в теории. Пусть ею займется настоящий целитель.

Джек медленно кивнул, соглашаясь.

— Я должен предупредить, — произнес он размеренно. — Если вы навредите Эбигейл или мне... моему устройству, не получите ничего.

— О чем ты, дружок? — улыбнулся мэтр Алистер, охваченный невольным беспокойством.

— Я задействую механизм саморазрушения. Вся заложенная в меня информация будет уничтожена, связи нарушены... Это ведь ценнее моего тела, не так ли?

Подумалось, что он ухмылялся бы, говоря это, сделай ему Дориан в свое время более эластичную кожу и лицевые мышцы, хотя неживой голос звучал по-прежнему ровно.

— У меня и в мыслях не было никому вредить, — заверил маг, про себя фиксируя очередную аномалию: вряд ли это Лленас научил свое создание вести таким образом деловые переговоры, когда в ход идут ультимативные заявления и шантаж. — Однако ты прав. Твое, так сказать, внутреннее содержание намного ценнее тела. Но не стоит грозить мне саморазрушением, — Ранбаунг сменил тактику и заговорил ласково, но строго, как говорят с непослушными детьми. — Ты ведь не хочешь этого, тебе интересно разобраться с тем, что управляет твоими действиями.

— Когда я отключусь, мне уже не будет интересно, — сказал Джек. — Я перестану думать об этом. А вы — нет.

Определенно, он усмехался бы, если бы мог.

Глава 18

К тому времени, как пришел новый доктор, порошок, выписанный первым, подействовал, жар спал, боль утихла, и Эби вспомнила наконец-то рыжего толстяка, забравшего их с Джеком из трактира. Вспомнила и испугалась. Жила она уже в мажьем доме, спала на мягкой постели, и чем это кончилось?

— Могло быть хуже, — будто отвечая на ее мысли, сказал закончивший осмотр целитель.

В отличие от предыдущего лекаря он ее не щупал, только рукой сверху поводил, но Эби все равно болезненно жалась и прятала босые ноги в складках атласного одеяла. Ноги были грязными, да и сама она не сказать, что хорошо отмылась, и платье, пусть и не тюремное, смотрелось в богатой комнате особенно убого. Но худому моложавому господину, глядевшему на нее поверх очков в тоненькой серебряной оправе, вид ее был безразличен, как, наверное, и она сама. Он видел лишь проблему, которую надлежало разрешить, и ничто иное его не интересовало.

— На то, чтобы срастить кости, уйдет дня три-четыре, — отчитывался он господину Алистеру. — Но прежде нужно выпустить из легких лишнюю жидкость и скопившийся воздух.

Эби думала, что он снова поводит над ней ладонью, и все пройдет, но оказалось, нужно, как и говорил смотревший ее поутру усач, делать прокол и откачивать застоявшуюся кровь. Только опиумная настойка для обезболивания не понадобилась, хотя Джека не было рядом, чтобы запретить...

Провозился лекарь с полчаса. После обмазал чем-то бок и кусок марли на место прокола пластырем прилепил. Сказал, что завтра уже снять можно будет.

Так просто все у этих магов.

Просто, но дорого. Эби же не дурочка, да и слышала, о чем механический человек с господином Ранбаунгом разговаривали. Мэтр Дориан говорил, что Джеку цена — восемь тысяч, если энергетический кристалл не считать. Выходит, в целое состояние ее лечение обошлось. Даже больше — в целого Джека.

Эби подумала бы об этом и о том, что ждет ее дальше, но стоило магам выйти за дверь, уснула, впервые за долгое время не чувствуя боли.

Может, мэтр Алистер и не был на самом деле человеком легким, доброжелательным и чуждым суеты, но умело поддерживал о себе такое мнение. Дориан, вспоминавшийся сегодня часто и не без повода, наверняка уже позабыл бы обо всем на свете и заперся в лаборатории с механическим чудом, а господин Ранбаунг, распрощавшись с целителем, вызвал к себе Барбару. Сия немолодая и, кажется, никогда молодой и не бывшая женщина пришла в дом мэтра более двадцати лет назад в качестве горничной его юной супруги. Супруга, иначе представлявшая себе жизнь с магом и совсем не представлявшая жизни с ученым, через год с небольшим подала на развод, уехала из Салджворта, вышла повторно замуж за человека, не имеющего никакого отношения ни к магии, ни к науке и осчастливила того обильным потомством. А Барбара осталась. Прижилась и как-то незаметно взяла на себя всю заботу о доме и его обитателях.

— Некоторое время у нас поживет одна барышня, — мэтр Алистер коротко пересказал историю, которую Барбара наверняка уже слышала от Вильямса. — Ее гардероб пострадал, и может понадобиться... что-то еще. Я не разбираюсь во всех этих женских штучках, так что займитесь сами. И оповестите кухарку о том, что у нас еще один жилец.

Мэтр Алистер, не подумал сразу, что, устроив Эбигейл в гостевой комнате, он тем самым обозначил статус ее в своем доме, и странно будет, если теперь она станет есть с прислугой. Значит, придется терпеть за столом девицу сомнительного происхождения и рода занятий, но не такая это огромная жертва, если подумать.

— Всего один? — осведомилась женщина.

— В каком смысле? А, вы о том молодом человеке, что приходил со мной? — маг легкомысленно рассмеялся. — Это мой новый ассистент. Но столоваться он будет отдельно: доктора прописали ему особую диету. Комната ему тоже не понадобится, у него квартира неподалеку и престарелая матушка, которую никак нельзя оставлять надолго.

Господин Ранбаунг немного заврался, но вряд ли Барбара станет следить, уходит ли "ассистент" вечерами к старушке-матери или остается в доме.

В конце концов, раздав все нужные распоряжения, господин Алистер мог заняться механическим человеком... Но не тут-то было: в дверь позвонил поздний гость. Точнее, гостья.

— Дама из "Салджвортских фиалок", — сообщил Вильямс. — Просит уделить ей несколько минут.

Маг глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Судьба, сделав ему уникальный подарок в виде последнего изобретения Дориана, ниспослала в довесок тяготы и испытания, одним из которых была приснопамятная "фиалка".

И не отвяжется же докучливая старушенция!

— Пригласите ее в кабинет, — распорядился Ранбаунг и смиренно улыбнулся зловредной фортуне: уж это испытание он точно выдержит.

Днем, пробегая мимо настырной попечительницы мэтр Алистер не успел и не старался, честно сказать, рассмотреть эту даму. Заметил лишь, что та одета в черное. Теперь же, взглянув на вошедшую в кабинет женщину, отметил, что походкой и осанкой, а тем паче фигурой, надо сказать, весьма интересной, на старуху она никоим образом не походит. И голос, послышавшийся из-под вуали, был отнюдь не старческим:

— Доброго вечера, мэтр Алистер. У вас тут так интересно.

— Интересно? — Ранбаунг был готов к чопорной даме в годах, а эта, молодая и раскованная, его порядком смутила, если не сказать, насторожила.

— Да, очень, — проворковала она, глядя на медленно закрывающуюся за приведшим ее дворецким дверь. — Особенно, охранное заклинание, миновать которое можно лишь получив официальное приглашение войти.

Маг был быстр, но женщина оказалась быстрее.

Откинув с лица вуаль, она вместе с тем сбросила с себя иллюзорную защиту, до поры скрывавшую в ней носительницу дара, и взмахнула рукой. Ранбаунга отшвырнуло назад и вжало в кресло, с которого он только-только поднялся, чтобы приветствовать гостью.

Нет, он, разорвал бы ее чары, заклинание было простым и непрочным, но магиня, приблизившись вплотную, покачала головой и изрекла миролюбиво:

— Не стоит так волноваться, мэтр Алистер. Я хочу лишь поговорить с вами. Без свидетелей, в теплой доверительной обстановке.

И погладила по руке, при этом, словно невзначай, больно царапнув острым ноготком.

— Я вас знаю, — вспомнил мужчина, присмотревшись. — Вы — жена председателя Келлара. Госпожа... Аделаида, да?

— Адалинда, — мило улыбнулась "фиалка", которой впору было назваться ядовитым плющом. — У вас хорошая память.

— Не жалуюсь, — проворчал маг, чувствуя, как расплетается сдерживающее его заклинание. — Читал о скоропостижной кончине вашего супруга, примите мои соболезнования.

— Ох, не стоит, — отмахнулась магиня. Следующим взмахом руки подтянула к себе свободное кресло и уселась напротив хозяина. — Я его убила. Это вышло ненамеренно, но я не раскаиваюсь. Мерзкий был человек.

Легкомысленный тон признания пугал сильнее любых угроз, а то, как просто эта дамочка управлялась с тяжелой мебелью, заставляло лишний раз подумать об осторожности, и Ранбаунг решил повременить с ответным применением силы. Вдруг, и правда, дело ограничится разговором? Хотя о чем им разговаривать?

— Гадаете, что мне от вас нужно? — поняла женщина. — Информация. Все, что вы знаете о Дориане Лленасе, о его работе и о последнем ужине в его доме. Особенно — об ужине.

— У вас есть право требовать подобную информацию? — рискнул предположить мэтр Алистер.

— Есть. Внутренняя разведка.

Короткий сухой ответ подтверждал наихудшие опасения мага, но он не спешил с выражениями почтения и готовности к сотрудничеству.

— Мандат можете предъявить?

Трижды за последние недели ему приходилось видеть печать ВРО. Голова льва, оставшаяся на гербе Линкарры со времен империи, потеряв только корону, но не злобный оскал, вспыхивала перед ним один раз белым и дважды голубым, в зависимости от ранга того, с кем он имел сомнительную честь общаться. У высших чинов, как известно, печать блестела серебром, у наивысших — золотом. Интересно было узнать, какое место занимает во внутренней разведке госпожа Келлар.

— Увы, — огорчила магиня. — Он временно аннулирован. Я слегка вышла за рамки задания, и руководство решило, что мой личный интерес в данном деле может отразиться на результатах. Но, с другой стороны, — она напоказ размяла пальцы и одарила собеседника очаровательной улыбкой, — я теперь не ограничена в средствах. Желаете в этом убедиться или прикажете подать нам чай? Разговор, полагаю, выйдет долгий.

Когда господину Ранбаунгу случалось задуматься о чем-то, ему казалось, что от усердной работы мысли волосы на голове начинают шевелиться, и маг непроизвольно приглаживал их. Вот и сейчас он запустил пальцы в непослушную рыжую шевелюру, пытаясь понять множество вещей сразу. Каковы истинные цели этой женщины? Действительно ли она является или являлась агентом ВРО? В самом ли деле ее интересует Дориан или же это предлог подобраться к самому мэтру Алистеру? В последнем случае: какие претензии к нему у внутренней разведки? И наконец, связан ли ее визит с неожиданным появлением Джека?

— Только не делайте глупостей, — погрозила пальцем магиня, когда хозяин потянулся к лежавшему на столе колокольчику.

— Вы же хотели чая. А я бы выпил чего-нибудь покрепче.

Вильямс, выслушав распоряжения, почтительно кивнул и с достоинством удалился, оставив приоткрытой дверь. Легкий сквознячок шевельнул занавески. Чуть заметное движение привлекло на миг внимание госпожи Адалинды, она обернулась к окну, и если бы мэтр Алистер хотел нанести удар... у него ничего не вышло бы. У этой женщины все под контролем. Паутинка щита, столь же мощного, сколь и незаметного. Растянувшаяся далеко за пределы кабинета сенсорная сеть. Наверняка несколько готовых плетений в запасе, которые стоит лишь активировать. Чувствовалась богатая практика. А Ранбаунг все же был теоретиком.

— Вы обмолвились о некоем личном интересе, — начал он, в очередной раз пригладив волосы. — Дориан не из тех... был не из тех мужчин, что хвастают подобным, а я не любитель собирать сплетни, но все же и до меня доходили слухи, будто между вами существовала некоторая... симпатия...

Магиня не отвела взгляда. Лицо ее оставалось невозмутимо, и усмешка не сошла с полных, подкрашенных вишневым блеском губ.

— Ценю вашу тактичность, мэтр, но вы сэкономите и мне, и себе немало времени, называя вещи своими именами. Да, мы были любовниками. Однако я тоже не из тех женщин, что посвящают всех и каждого в подробности своей личной жизни. Да и хватит обо мне. За несколько минут разговора я уже покаялась перед вами трех непростительных грехах, но еще не услышала ничего интересного взамен.

— В трех? — маг нахмурился, считая. — Убийство, прелюбодеяние...

— И гордыня, дорогой мой профессор. Это первое, что я продемонстрировала, заявившись к вам и самонадеянно полагая, будто моих сил хватит, чтобы убедить вас помочь мне. Но порой игра стоит свеч, не так ли?

— Я не игрок.

— Ох, полно вам, мэтр Алистер. Все мы ведем какую-нибудь игру. И вы не исключение. Я ведь изучала ваше досье.

Ранбаунг напрягся. Сердце забилось часто и неровно, а на висках проступил пот. Маг вытер его, как мог, незаметно, между делом отметив, что царапинка на тыльной стороне ладони, оставленная гостьей в начале встречи, покраснела и вспухла. Яд? Не похоже. Просто кошка показала коготки. А сейчас демонстрирует зубки.

— Не стоит волноваться, — покачала головой вдова Келлар. — Никаких ужасающих тайн, даже если таковые имеются, ни в вашем прошлом, ни в настоящем внутренняя разведка не обнаружила. Так — несколько мелких правонарушений. Например, подлог: вы подали заведомо неверные данные для получения ссуды около пяти лет назад. Но вы же вернули деньги. Даже с процентами. Другой вопрос — где вы их взяли. Или, к примеру, ваша магистерская работа, еще раньше, двенадцать лет назад, кажется. Научная степень, место заведующего кафедрой — вы получили это, используя результаты чужих исследований...

— Позвольте! — мужчина вскочил с кресла. Кровь прилила к лицу, на котором вновь выступили крупные капли пота.

— Хорошо-хорошо, — невозмутимо пожала плечами магиня. — В том числе и чужих исследований. Вы купили несколько монографий до того, как те были изданы. Их авторы нуждались в деньгах больше, чем в известности, и были не против того, чтобы их труды увидели свет под чужим именем. И среди этих авторов был ваш друг Дориан Лленас.

— Дориан сам предложил мне наработки, — тяжело дыша, маг вернулся в кресло. — Ему они были не нужны. Побочный продукт исследований. Случайно получилось сделать несколько научных открытий. Не слишком значимых, но... Совершенно случайно. Дориан был...

— Гением.

— Чудаком, — вздохнул Ранбаунг. — Но и гением тоже.

— Вы завидовали ему?

— В чем-то да, в чем-то нет.

— Но идеи иногда заимствовали?

— Иногда, — с досадой в голосе согласился мэтр Алистер. — А иногда и подбрасывал. И второе, замечу, случалось в последнее время чаще. Так что если хотите обвинить меня в том, что я поддерживал отношения с Дорианом из корыстных соображений, посмею вас разочаровать: я получал не больше, чем давал взамен. Это называется дружбой. А вот как назвать вашу с ним связь...

— Никак, — холодно отрезала женщина. До того холодно, что почудилось, будто вместо глаз у нее синие льдинки, а тонкие белые пальцы покрыты инеем.

Дверь тихонько отворилась, и Ранбаунг, стряхнув наваждение, с минуту молча наблюдал за тем, как Вильямс расставляет на столе чашки. О графине смородинового ликера для хозяина он тоже не забыл.

— Продолжим? — спросила госпожа Адалинда, когда дворецкий их оставил. Чай она взяла безбоязненно и тут же отпила немного. Вряд ли доверяла полностью, но если и проверила на наличие яда или скрытой магии, сделала это быстро и незаметно. — Оставим давнее прошлое. Поговорим о недавнем. Дориан рассказывал, что вы ведете некий проект совместно со специалистами отделения целительства. Его это удивляло: медицина не ваш профиль.

— Мы будем говорить обо мне или все же о Дориане? — скривился, глотнув ликера, маг. Нет, ликер не горчил, растекался по языку сладким теплом, но беседа с каждой минутой делалась неприятнее.

— Мы будем говорить обо всем и обо всех. Но если сочтете какую-то тему недопустимой, лишь намекните. Я найду способ получить интересующую меня информацию иным путем.

Мэтр Алистер одним махом опрокинул в себя содержимое бокала.

— Я хотела сказать, из других источников, — уточнила неторопливо попивавшая чай женщина. — Но это займет время, а оно особенно дорого. Так что буду благодарна, если вы все же поделитесь со мной, что за причины побудили заведующего кафедрой Общей теории магии заняться изучением возможности замены органов у людей. Речь не идет об обычных протезах, как я понимаю?

— Дориан знал, — хмуро сказал Ранбаунг, налив себе еще ликера. — Когда-то знал, а после, видимо, выбросил из головы. Он никогда не держал в памяти ненужных по его мнению знаний, иначе нужным не останется места... Двадцать семь лет назад, когда мы с ним еще учились в Академии, умер мой старший брат. Острая сердечная недостаточность вследствие врожденного порока. Лечение в таких случаях способно лишь отсрочить смерть, но не предотвратить ее... Речь не об обычных протезах, да. Не о руках и ногах, а о сердцах, почках и печени. О внутренних органах, которые еще не научились воспроизводить технари. Так что обвинить меня в том, что я использовал работы Дориана, не выйдет.

— Проблемы с сердцем — это семейное? — безо всякого сочувствия поинтересовалась гостья. — Я заметила у вас одышку и признаки нарушения кровообращения.

— Мое сердце еще послужит, не беспокойтесь.

— Но лучше бы заиметь новое, да? У кого планируете его отобрать?

— У покойника, естественно. У свежего мертвеца, скончавшегося от кровопотери или травм, за исключением травм грудной клетки. Моя работа не является секретной, хоть результаты пока решено не обнародовать. Но вы можете запросить их через совет Пяти Академий, используя свои полномочия... Ой, простите, не можете. Совсем из головы вылетело!

— Не паясничайте, — поморщилась агентесса без мандата. — Вам это не к лицу.

Она отставила чашку и смерила мага долгим взглядом.

— Хорошо, не будем больше о вас. Все же я тут не ради ваших исследований. Но нельзя было исключать их связь с работой Дориана.

— Теперь вы знаете, что никакой связи нет, — проворчал мэтр Алистер.

— Не знаю. Но поверю вашим словам, пока нет фактов, их опровергающих. Вернемся к Дориану. Вы ведь были в курсе того, над чем он работал?

Господин Ранбаунг был в курсе. Как и его собеседница. Возможно, она была осведомлена даже лучше него, и мэтр Алистер не стал рисковать, скрывая что-то. Какой смысл? Лленас мертв, а ему ни к чему попадать под подозрение внутренней разведки, пусть сейчас эта женщина утверждает, что действует по собственной инициативе... Почему? В чем ее интерес? Неужто Дориан, старый греховодник, всерьез вскружил эту прелестную головку? Не похожа Адалинда Келлар на романтичную дурочку...

— Да-да, механический слуга, — она кивала рассеянно, и казалось, слышно, как позвякивают в такт движения головы длинные агатовые серьги. — Вы же знаете, это пройденный этап для него?

Вспоминая Дориана, она иногда забывала добавлять "был", но мэтр Алистер счел бестактным поправлять ее. И ненужным — сути разговора это не меняло.

Да, Джек, после того, как закончилась основная работа, оставив простор для бесконечных доработок и усовершенствований, стал неинтересен создателю. Того обуяла новая страсть. И об этой новой страсти госпожа Келлар узнала, похоже, раньше мэтра Алистера.

— Он сказал об этом во время того ужина? — догадалась она.

— Да, — не пытаясь скрыть обиду, согласился маг. Неприятно осознавать, что старинный друг, прежде всегда делившийся с ним идеями, в этот раз посвятил в свою задумку любовницу, а ему открылся между делом, в общей беседе. — Дориан немного перебрал с бренди. С ним редко такое бывало, но в последние дни, как я понял, он почти не спал, и не ел, полагаю.

— Что именно он рассказывал?

— Ничего конкретного. В общих чертах обрисовал свой замысел, расписал перспективы. Вы же знаете наверняка. Бесполезный человеческий материал: умалишенные, приговоренные к казни преступники...

Магиня внимала без эмоций. Более чуткая, более набожная, более сострадательная, иными словами любая нормальная женщина, если не ужаснулась, то уж точно возмутилась бы, узнав, какие мечты вынашивал Лленас, а эта — нет. Ее ничто не смущало ни в самой идее, ни в тонкостях ее воплощения, а людям, чьи интересы она представляла, подобное обязательно пришлось бы по вкусу. Да что уж скрывать, самого Ранбаунга немало занимала эта затея. И как ученого, в смысле, возможно ли это вообще, и как практичного человека, умеющего рассчитать выгоду от любого предприятия. Наверное, лишь Дориан не представлял истинную цену своего проекта.

— Когда-то он уже работал в этом направлении, — предполагая, что не откроет великой тайны, поделился мэтр Алистер. — Начал еще во время учебы. Изучал свойства человеческого разума, способы воздействия на него, и различные теории образования и переселения души. А потом вдруг увлекся механикой и забросил эти изыскания.

— Не скажите, — словно про себя обронила гостья. — Дело Эйдена Мерита как раз из этой области, да и Джек...

Джек дожидался в одной из комнат, и госпожа Келлар, если это не часть ее игры, о присутствии в доме механического человека не догадывалась. А Ранбаунг не догадывался до сего момента, что Мерит каким-то образом связан с работой Дориана. До него доходили слухи, что в прошлом Эйден провел какое-то время в лечебнице для душевно больных, но, право слово, душевные недуги несколько лет не выходят из моды — как тут подумать о чем-то серьезном? А лечебные учреждения тайны своих пациентов хранили свято. По крайней мере от тех, кто не мог предъявить мандат внутренней разведки. Не хотелось думать, что и в этом Дориан был более откровенен с красавицей Адалиндой, нежели со старым другом...

— Давайте вернемся к тому ужину, — предложила она. — Кто присутствовал там, кроме вас?

Ранбаунг отвечал без утайки: среди приглашенных тогда к Лленасу не было его близких друзей — максимум знакомые по академии, и мэтр Алистер был не прочь, чтобы госпожа Адалинда отныне проведывала их, навсегда забыв дорогу в его дом. Дама она, конечно, интересная, только не с его здоровьем такие встречи.

— Что Дориан имел против женщин с даром?

Новый вопрос на несколько секунд ввел господина Ранбаунга в замешательство. Сперва тот не понял, к чему он относится, а после замялся, не зная, стоит ли отвечать. Пока гадал, шанс сказать, что сие ему неведомо, да так, чтобы в это поверили, был окончательно потерян. А для госпожи Адалинды, именно для нее, а не для ее дела, ответ был важен — так и впилась взглядом...

— Старая история, — сказал мэтр Алистер, рассудив, что чем честнее он будет, тем меньше поводов даст этой дамочке шерстить его прошлое и настоящее. А Лленасу уже все равно. — В академии он был влюблен в одну барышню... Магиню, естественно. Она благосклонно принимала его ухаживания, а потом жестоко разыграла. Назначила свидание, подвела ситуацию, так сказать, к пикантному моменту и телепортировала Дориана в клуб при главном студенческом корпусе. В виде... довольно непрезентабельном... После уверяла, что все вышло случайно, мол, не совладала с даром на эмоциях, но Дориан, естественно, не поверил. Язва эта Нора была еще та, и портал смоделировать с такой точностью "на эмоциях" вряд ли вышло бы, так что в злонамеренности ее выходки и сомнений не было.

— Нора? — лицо женщины оставалось бесстрастным, лишь левая бровь чуть приподнялась.

— Нора, — пожал плечами маг, — дальше не помню.

— Она была импером?

— Нет.

— В чем же тогда причина неприязни Дориана к имперам?

— Да кому же по нраву эти самовлюбленные позеры? — мэтр Алистер снисходительно хохотнул, но, наткнувшись на ледяной взгляд, поперхнулся и закашлялся.

Магиня удовлетворенно хмыкнула и поднялась с кресла.

— Благодарю за откровенность, мэтр Алистер. Возможно, мне понадобится уточнить какие-то подробности. Надеюсь, вы не откажете еще в одной встрече?

— Никоим образом, — заверил Ранбаунг.

— А эту сохраните в тайне.

— Всенепременно.

Какие у него альтернативы? Сообщить действительному представителю ВРО? Чтобы ему организовали еще десятка два бесед? Да и какой маг в здравом уме побежит сам во внутреннюю разведку?

— Если вспомните что-то, что, по вашему мнению, может меня заинтересовать, оставьте на центральном почтамте письмо для господина Джерома Грида.

— Кто это?

— Никто. И писать ничего не нужно. Хватит пустого конверта, и я найду вас в течение часа.

— Вы не пользуетесь мгновенным письмом? — Ранбаунг похлопал себя по карману, в котором лежала восковая дощечка. — Это намного удобнее.

— Это дорого и тянет неоправданно много энергии, — не согласилась госпожа Келлар.

Дорого, но затраты окупались с лихвой. А что до энергии, требующейся для работы магического устройства, то не обязательно производить подпитку за счет собственных сил. Многие предпочитали кристаллические аккумуляторы — тоже недешево, зато позволяло использовать мгновенное письмо людям, не обладающим даром.

Другое дело, что подобное устройство позволяет легко определить местонахождение его обладателя. И, скорее всего, именно поэтому оно не в чести у агентов ВРО. Но мэтр Алистер не стал озвучивать свои выводы.

В холле церемония прощания повторилась — специально для Вильямса.

— Благодарю вас, мэтр, — громко проговорила, преобразившись в чопорную "фиалку", агентесса. — Делая пожертвования в наш фонд, вы спасете от грехопадения юные души.

— Всегда рад.

— Я и мои милые девочки будем молиться за вас, — Адалинда Келлар с жаром пожала пухлые ладони мага и резво прошмыгнула в открытую дворецким дверь.

Какова актриса!

Но и Ранбаунг не так-то прост.

Вернувшись в кабинет, он обследовал свой костюм и, довольно крякнув, снял с рукава впившийся в ткань кусочек тонкой стальной проволоки. Далее пришлось вспомнить кое-что из курса безопасности и проверить комнату, холл и коридор, по которому прошла, шурша юбками, магиня. Обнаружилось еще три таких же кусочка.

Какую функцию они выполняли, позволяли ли вести скрытое наблюдение за домом или обеспечивали только прослушивание, мэтр Алистер не знал. Мог бы узнать, если бы сохранил хотя бы один, а наутро обратился к специалисту с военной кафедры, но счел это излишним. Он — мирный человек и честный республиканец. Откуда бы у него взяться подобным штучкам? Посему он расплавил их в огне, а получившуюся блестящую капельку самолично вынес за ворота бросил в сточную канаву.

Теперь, наконец-то, можно заняться Джеком.

В гостинице Адалинда достала из шкафа купленное накануне серебряное блюдо. Налила в него немного воды — только чтобы покрыла дно. Извлекла из кожаного несессера узкий флакончик и добавила в воду две капли бесцветной, но резко пахнущей жидкости. Затем всыпала порошок проявителя.

Подождала, пока пройдет реакция, и улыбнулась, оценив результат.

— Я так и думала, — сообщила она фамильяру.

Роксэн фыркнула, подтверждая, что и она не сомневалась.

Естественно, Ранбаунг обнаружил маячки. Естественно, уничтожил. Все.

Кроме того, который она загнала ему под кожу в самом начале разговора.

Микроскопическая капсула уже растворилась в крови, и ближайшие три недели — плюс-минус два дня, в зависимости от того, что досточтимый мэтр станет есть, и как часто бывать на солнце — место пребывания господина Алистера не станет для Адалинды секретом. А след от его рукопожатий (благо, потеет он часто и обильно) на сутки пометит каждого, с кем магу доведется встречаться.

— День прошел не зря, — констатировала магиня.

Глава 19

С Джеком мэтр Алистер провозился полночи. Механическим устройством не интересовался — с ходу попытался разобраться с базовым заклинанием. А поутру, не выспавшийся и удрученный неудачей, отправился в Академию. У него были назначены две лекции на разных курсах и несколько консультаций, после которых маг еще несколько часов провел в библиотеке. Две из отобранных им книг взять домой не удалось ввиду их исключительной редкости и ценности, и данное обстоятельство ощутимо подпортило и без того не радужное настроение. Пришлось тратить время на выписки и резервировать фолианты на завтра, так как в один день прочесть все и тем паче понять невозможно. Только намертво приросшая за много лет маска беззаботного добряка надежно скрывала от окружающих усталость и раздражение теоретика.

Приехав домой, он был спокоен и благожелателен. С порога затребовал подать обед.

— Я приглашу госпожу Эбигейл.

Слова Вильямса, решившего, будто он предупредил желания хозяина, вызвали новый всплеск недовольства. Госпожу! Знала бы покойная матушка, урожденная баронесса Гринкорр, кого в ее доме станут именовать госпожой! Сам мэтр Алистер аристократическим происхождением не кичился, титулы со времен установления республики превратились в нечто сродни семейным украшениям, и лишь закоренелые ретрограды и тайные роялисты все еще делили людей на три сорта, согласно происхождению, но вот матушка — матушка его придерживалась подобных взглядов. И сейчас в маге взыграла кровь родительницы. Однако стоило Эбигейл появиться в гостиной в сопровождении Барбары, как негодование в его душе улеглось, уступив место удивлению.

Барбара старалась не напрасно и теперь пришла в расчете на похвалу.

— Платье готовое присмотрела на глазок, — отчитывалась она. — Не угадала немного, но госпожа Эбигейл самолично под себя подогнала. Есть же еще девушки, которые знают, как иголку держать, не то что эти салджвортские белоручки! Прежде в приличных семьях дочерей шитью вперед грамоты учили, а теперь?

Она еще что-то бухтела, но мэтр Алистер не слушал, сосредоточившись на девушке.

Все же загадочные существа женщины. Безо всякой магии меняются до неузнаваемости.

Вчерашняя жалкая девица, которую, кабы не ее механический приятель, Ранбаунг и на порог не пустил бы, преобразилась в молодую особу, не сказать, что очень привлекательную, но довольно интересную. Особенно по нынешней моде. Кофейного цвета платье с высоким, закрывающим шею воротничком, шло к ее глазам и даже к веснушкам, но его строгий, лишенный всяческих намеков на кокетство покрой вкупе с худобой и бледностью девушки, а также с ее короткими, гладко зачесанными назад волосами заставлял вспомнить тех дам, что устроили в прошлом месяце пикет под стенами парламента. Им, видите ли, мало избирательных прав, которые они получили в конце прошлого столетия, когда под напором магинь, не согласных уступать в этом вопросе мужчинам без дара лишь на том основании, что те — мужчины, правительство вынуждено было дать право голоса всем женщинам Линкарры. Теперь представительницы не всегда прекрасного и отнюдь не во всем слабого пола желали наравне с мужчинами выдвигать свои кандидатуры в советы всех уровней. Они много чего еще хотели делать наравне с мужчинами, и этого матушка господина Ранбаунга точно не одобрила бы.

— Барбара, а сами вы случаем не из этих? — полушутливо спросил он, не спеша ни с одобрением, ни с порицанием.

— Из каких?

— Из этих дамочек, что не носят корсетов, ибо те есть оковы домашнего рабства, и хотят во всем быть наравне с мужчинами.

— Я ношу корсет! — гордо приосанилась ничуть не смущенная пикантностью вопроса экономка. — И считаю, что женщина должна оставаться женщиной. В том смысле, что неважно, что у нее в голове, но на голове все должно быть идеально и модная шляпка!

Возразить на это Ранбаунгу было нечего: ни в женщинах, ни в шляпках он особо не разбирался. Были и поинтереснее дела, приступить к которым он планировал сразу же после обеда. Но сначала этот обед нужно пережить.

Стол накрыли на две персоны. Хозяину — на привычном месте во главе, а прибор для Эбигейл, прислуживающая в столовой Рита, до конца не определившись со статусом гостьи, предусмотрительно поставила так, чтобы между девушкой и магом оставалось еще два свободных стула.

— Не стесняйтесь, милая моя, — с улыбкой приободрил маг остановившуюся в дверях гостью, выразительно стрельнув глазами в сторону застывшего в ожидании возможных поручений Вильямса. — Присаживайтесь.

Дворецкий отодвинул ей стул, и девица на диво ловко уселась, промямлив что-то благодарное.

Ела она, вопреки всем опасениям, аккуратно, не поднимая глаз от тарелки. В многообразии ложек и вилок если и терялась, виду не показывала. От сочной телячьей отбивной чинно отрезала маленькие кусочки, отправляла в рот и жевала без чавканья. Хлебом не крошила. Соусом скатерть не обляпала. Лишь краснела и бледнела попеременно, но это, насколько господин Ранбаунг знал, правилами этикета не возбраняется.

Лишь в завершение трапезы, поблагодарив тихо и по-прежнему не глядя на хозяина, встала и схватилась за тарелку, словно собиралась нести на кухню. Пришлось остановить ее негромким покашливанием. Девица залилась краской, прошептала повторно слова благодарности и сбежала в выделенную ей комнату, после чего мэтр Алистер благополучно забыл о ней до ужина.

За обедом Эби вспоминала маму.

— Эбигейл, не сутулься, — говорила та. — Убери локти со стола. Жуй с закрытым ртом.

Мама никогда не бывала в таких роскошных домах, не сидела за столами, за которыми глазам больно от блеска хрусталя и начищенного серебра, но приличия — везде приличия, и девушка надеялась, что полученного от родителей воспитания хватит, чтобы не ударить в грязь лицом перед мэтром Алистером. Хотя было бы куда лучше, если бы он вообще ее за свой стол не сажал. Однако маг придумал что-то странное. Маги — они все странные, даже если с виду вполне нормальные. Мэтру Алистеру до господина Дориана в плане чудачеств ой как далеко, но все же у мэтра Дориана Эби было спокойнее. Там она знала свое место, и месту этому вполне соответствовала, а здесь...

Ранним утром ее разбудила пожилая ворчливая женщина, назвавшаяся Барбарой. Принесла чашку с горьким питьем, которое доктор назначил, сказала, что нужно снять мерки, и поинтересовалась, изволит ли госпожа завтракать в своей комнате или спустится в столовую. Но обсмотрев мятое, разрезанное на боку платье, которое Эби с вечера так и не сняла, сама себе ответила: в комнате. Крикнула что-то в коридор, а сама взялась обмерять Эбигейл портняжной лентой. Ноги ее грязные увидела, но и слова не сказала, прошла молча в примыкавшую к спальне ванную и открыла воду. А затем, пока девушка, с опаской отодрав пластырь, под которым остался лишь маленький красноватый шрам, нежилась в теплой воде, перестелила постель и принесла чистую сорочку и широкий бархатный халат. После поставила на столик у кровати поднос с обещанным завтраком.

Эби пыталась обдумать ситуацию, в которой оказалась, но то ли из-за лекарств, то ли из-за того, что еще не отошла от пережитых потрясений, получалось это из рук вон плохо. Мысли в голове вертелись странные, путанные. То тюрьма вспоминалась, и в сравнении с грязной вонючей камерой нынешнее положение, безусловно, радовало. То Джек, которого она с вечера еще не видела, зато помнила его слова про самоуничтожение, и от этого делалось страшно до ледяных мурашек. Дальше — хуже: впервые за столько дней вспомнила взрыв, мэтра Дориана, Эйдена и все, что было до того, и разрыдалась горько и громко, не заботясь о том, что кто-нибудь может услышать...

Неизвестно, сколько это продолжалось бы, не вернись Барбара с покупками. Белье, чулки, туфли, три платья, каждое из которых оказалось велико, но это и к лучшему, привычная работа отвлекла на несколько часов. Шила будто не для себя, не верилось уже, что ей останется все это богатство. Нет, обязательно случится что-нибудь, и хорошо, если на смену новым нарядам снова придет серая тюремная роба, а не белый саван... Но все же шила, и результатом осталась довольна. А Барбара, удивившаяся сперва, когда у нее спросили иглу и нитки, оценив работу, потеплела и словами, и взглядом. Одеться помогла. Ребра-то еще не срослись, хоть и не болели уже. Под ребрами болело — но это совсем другое.

А потом был обед.

Эби хотела расспросить мэтра Алистера о Джеке, о том, как самой ей теперь быть, чем чревато и насколько затянется ее пребывание в этом доме, но маг отмалчивался, и она не решилась первой завести разговор. Отобедав, ушла наверх: подшивать оставшиеся платья и ждать новостей от Джека.

У господина Ранбаунга тоже была домашняя лаборатория. Джек подумал, что данное помещение обязательно имеется в жилище каждого мага. Но лаборатории мэтра Алистера было далеко до той, в которой родился искусственный человек.

Да, родился — теперь он так называл это. Рождение. Первые шаги. Первые воспоминания...

С воспоминаниями творилось что-то странное. Он видел себя то полуразобранным механизмом, над которым возится, спрятав глаза под очками с толстыми линзами, мэтр Дориан. То ребенком, рисующим что-то в большом альбоме под надзором строгого воспитателя. Воспитатель тоже был в очках, и так же пощипывал себя за бороду, когда задумывался о чем-то. Еще был сад... Сады. В одном он гулял с Эбигейл по посыпанным песком дорожкам и рвал розы. В других случалось всякое. Однажды он разбил коленку, упав с пони. С кем-то повздорил — не помнил с кем и по какому поводу. В одном из этих садов он прижимал к гладкому стволу бука девушку в открытом платье...

А после — взрыв.

Но прежде белый росчерк и боль.

— Ну, — мэтр Алистер в предвкушении потер ладони. — Продолжим?

— Продолжим.

Все, что делал маг, не причиняло механическому человеку неудобств или боли, которой он не чувствовал, но о которой хорошо помнил от другого себя, — так пусть занимается. Может быть, разберется. Хотя Джек, кажется, и без него уже понял. Не все, но понял.

Вспомнил.

Как другую жизнь, другой дом и другие сады.

Как другое имя.

Имя, которое он написал пальцем на темной столешнице и стер по привычке, хоть отполированное дерево и так не хранило следов.

Джек и... другой.

Джек или другой?

Другой, непохожий на него. Чужак, с которым у них лишь одно общее воспоминание — густые каштановые волосы, грустные глаза цвета горького шоколада, кожа в пятнышках веснушек...

— Продолжим, — повторил он. — Но после я хочу навестить Эбигейл.

— Конечно-конечно.

Ранбаунг не спорил. Он готов был согласиться с чем угодно, лишь бы ближайшие несколько часов механический человек молчал и не мешал ему возиться с чарами, формировавшими искусственное сознание. Все они одинаковые, Дориану тоже было безразлично все вокруг, когда он принимался за работу.

Возможно, магу помогли бы воспоминания и догадки Джека. А может быть, напротив, усложнили бы все еще больше. Не было точного ответа, и механический человек не стал ни о чем рассказывать. Пока мэтр Алистер пытался словно спутавшуюся пряжу разобрать созданное покойным товарищем заклинание, Джек распутывал свой клубок, сплетенный из нитей прошлого и настоящего.

Вечером Адалинда планировала встретиться со своим человеком из ВРО.

В сложившихся обстоятельствах никому нельзя доверять, тем паче — бывшему коллеге, но никто другой не даст ей более полной информации о том, что произошло в доме Дориана. Специалисты из внутренней разведки уже изучили место происшествия и тела, подготовили сводный отчет. А человек из управления, который, к слову, многим ей обязан, обещал снять копию. Но...

— Нервы, — с усмешкой объяснила она смутное беспокойство себе и украдкой наблюдавшей за ней Роксэн. — Бартон знает, на что я способна, и не осмелится меня предать. Скорее, он не согласился бы на встречу.

Фамильяр мяукнул успокаивающе, и на душе стало спокойнее.

К назначенному часу магиня была в условленном месте.

В погожий вечер многие горожане решили посетить Общественный парк Салджворта, но затеряться в толпе оказалось не так легко. Женщина, одиноко прогуливающаяся по аллеям, уже усыпанным первыми пожелтевшими листьями, обязательно привлечет внимание, и не сдержанные манеры, ни вдовий наряд не защитят от любопытных взглядов.

Но долго гулять одной не пришлось. Магиня неспешно обошла большой фонтан, рядом с которым ей назначили свидание, и уже собралась сделать второй круг, когда из боковой аллейки появился мужчина. Быстрым и легким движением он приветственно приподнял над головой черный котелок, без дальнейших церемоний схватил Адалинду за руку и далее пошел рядом с ней, словно был тут с самого начала.

— Рад видеть тебя живой и невредимой, — прошептал с подкупающей искренностью. — Но восстановительный процесс еще не завершился. Прежде ты чувствовала меня за десяток шагов.

— Я в полном порядке, — стараясь сохранять спокойствие, заверила магиня. — Просто с тех пор ты научился лучше закрываться, Фредерик.

Она отогнала паническое желание бежать и непринужденно взяла бывшего супруга под руку. Прощупала его защиту и с неудовольствием признала, что любая попытка атаки заведомо обречена на провал. Кроме попытки убийства: в арсенале Адалинды имелось несколько плетений, способных разбить и не такой щит. Но еще один мертвый бывший муж ей был не нужен. По крайней мере, пока.

— Сколько агентов в парке? — поинтересовалась она со скучающим видом, не позволяя себе оглядываться по сторонам.

— Двое. Ты и я.

— Кажется, ты посчитал меня по ошибке, — улыбнулась магиня, поддерживая видимость милой беседы. — Управление аннулировало мои полномочия.

— Ты сама написала рапорт, — с укором напомнил Фредерик. — Я составил рекомендации не давать ему хода, но к ним в сложившейся ситуации не прислушались.

— Что же за ситуация сложилась? — наигранно удивилась она.

Этот вопрос не требовал ответа, куда больше ей хотелось знать, что случилось с Бартоном, и Фредерик без труда угадал это желание.

— Завтра я напишу ходатайство о его переводе в другой отдел, — сказал он, не называя имен. — Рекомендую понизить уровень доступа в связи с возможной неблагонадежностью. Не волнуйся, при моей специализации приводить конкретные примеры не обязательно, достаточно положиться на чутье и составить пару-тройку графиков, свидетельствующих об эмоциональной неустойчивости агента. Прости, но подобное нельзя игнорировать. Сегодня он передает копии секретных документов тебе, а завтра...

"Спасибо", — поблагодарила Адалинда мысленно.

— Как ты его вычислил? — спросила вслух.

— Легко, — усмехнулся эмпат. — В том, что у тебя остался информатор в управлении, я не сомневался. Оставалось лишь присмотреться получше.

— Уверен, что ты один такой наблюдательный?

— Ни в чем нельзя быть уверенным, — ответил он пространно, прежде чем резко сменить тему. — Кто убил Келлара?

— Я.

— Так и думал. Расскажешь, что случилось?

Женщина едва заметно передернула плечами: к чему скрывать? Если Фредерик причастен к случившемуся, ему и так все известно. А если нет, не исключено, что сумеет дополнить ее рассказ. В двух словах она пересказала события того вечера.

Бывший муж охарактеризовал услышанное одним словом:

— Занятно.

— Ты думаешь?

— Я думаю, — согласился он. — Но пока не готов делиться выводами. Тебе нужен отчет по делу Лленаса? Открой сумочку.

Адалинда послушалась, и несколько сложенных вчетверо листов бумаги перекочевали из рукава эмпата в ее ридикюль.

— Интересно, что там? — спросил Фредерик.

— Да. Но в данный момент интереснее другое. Что ты тут делаешь?

— Наслаждаюсь теплым вечером. Со следующей недели обещают похолодание и дожди, так что нужно пользоваться оказией.

Иногда он жутко ее раздражал и, кажется, получал от этого немалое удовольствие.

— Что ты делаешь здесь? — повторила она терпеливо. — В этом парке? Вообще в Салджворте?

— А ты? — вопросом на вопрос отвечал маг. — Кто привлек тебя к этому делу?

— Риган. Он курирует расследование.

— Можно подробнее?

— Прошла информация о том, что Дориан Лленас продает свои разработки в Гилеш. Нужно было ее проверить. Аналитики просчитали возможность установления близких контактов и предложили вариант любовной интрижки. Разработали типаж и легенду. Было несколько кандидаток...

Она не выдавала секретов, все это Фредерик и так должен был знать. Наблюдала за парком, который уже утонул бы в сумерках, если бы не маленькие солнца зажегшихся фонарей. Прислушивалась, боясь пропустить близкое эхо чужого дара — свидетельство того, что бывший муж бессовестно лгал об отсутствии других агентов. Строила планы отступления. Пыталась понять, что за мысли прячутся под котелком ее спутника.

— Кто из аналитиков составлял программу? — спросил тот.

— Карл Элмер.

— Имя Чарльза Шолто тебе что-нибудь говорит?

— Нет. Кто это?

— Аналитик, занимавшийся делом Лленаса прошлой весной.

Адалинда недоуменно нахмурилась:

— Весной? Но о возможных связях Дориана с Гилешем стало известно только в конце лета.

— Вот именно, — подтвердил Фредерик многозначительно. — Тем не менее, Шолто собирал информацию о Лленасе. Причем, непонятно, по чьему приказу.

— Что он сам говорит по этому поводу?

— Ничего. Он умер. Отравился газом во сне. Осветительный рожок был неисправен, а Шолто забыл закрыть вентиль.

— Как в бульварном романе, — пробормотала женщина.

— Шолто дублировал результаты своей работы, — продолжил Фредерик. — Это запрещено, ты знаешь, но он делал копии и собрал неплохой архив. Возможно, хотел выгодно продать после выхода на пенсию. Архив, естественно, уничтожили. Мне не удалось прочесть ни одного документа, но я видел перечень. А потом, когда узнал, что тебя подключили к делу Лленаса, вспомнил, откуда уже знаю это имя.

Он не ошибся, сказав, что она еще не до конца восстановилась: не получалось сосредоточиться на его словах, обдумать их. Выводы она делала, но слишком поверхностные:

— Почему в первую встречу ты не предупредил, что с этим делом что-то неладно?

— Я предупредил.

— "Держи ушки на макушке"? — вспомнила Алалинда одну-единственную фразу из того разговора, хоть как-то походившую на предупреждение. — А объяснить все?

— Не было гарантий, что ты не замешана в этом изначально, — невозмутимо ответил эмпат.

— А теперь есть? — едва не вспылила магиня и тут же одернула себя: да, теперь есть. Теперь, когда управление отказалось от нее, как от ненужной вещи. — Что если это тайная операция? — предположила она задумчиво.

— Нет, — ответил мужчина уверенно. — Я бы знал.

— Полагаю, уровень допуска у тебя теперь выше третьего?

— Он и тогда был выше третьего, — огорошил ответом Фредерик, под "тогда" подразумевая время их недолгого супружества. — Но это закрытая информация.

Женщина сбилась с неторопливого прогулочного шага и, остановившись, сильно ущипнула бывшего мужа за предплечье.

— Рассказывай.

— Я этим и занимаюсь, — прошипел он, морщась от боли.

— Ты работаешь на пятое отделение? — спросила она недоверчиво.

Официально в структуре ВРО четыре специализированных отделения. А пятое, по слухам, занималось внутренними расследованиями. Отделение внутренних расследований во внутренней разведке — неудачное название, поэтому говорили, всегда шепотом и с опаской, просто о пятом отделении.

— Ох, милая, — маг негромко рассмеялся. — Пятое отделение — страшилка для нерадивых агентов.

— Что тогда?

— Служба тайного контроля при совете Пяти Академий, — ответил он уже без улыбки. — Считается одним из подразделений ВРО, но подчиняется непосредственно совету.

— И твои полномочия...

— О своих полномочиях я заявлю только в самом крайнем случае. Мне и тебе не следовало говорить, но... что поделать, я сентиментален. К тому же, положение у меня не лучше, чем у тебя. В Салджворте я один, доверия ни к местным, ни к прибывшим из столицы агентам не питаю. Куратор Риган уверен, что держит меня под круглосуточным наблюдением, и, признаюсь, большую часть суток таки держит. А мое руководство делом Лленаса не заинтересовалось. Они склонны оставить его для окончательного разбирательства команде Ригана, как не содержащее фактов причастности должностных лиц ВРО к совершению каких-либо преступлений. И либо я эти факты нахожу, либо уезжаю восвояси.

— Найдешь?

— Постараюсь. В этом деле много странного. Посмотри отчет о вскрытии. Эйден Мерит скончался от сквозного проникающего ранения грудной клетки, и, согласно заключению эксперта, данная рана никак не могла быть получена в результате взрыва. Входное отверстие ровное, диаметром около дюйма. Края прижжены. Похоже на результат магической атаки. Есть версия, что взрыв активировал некое защитное заклинание в лаборатории Лленаса и охранные чары отреагировали на Мерита как на нарушителя, но, мне кажется, мэтр Дориан был не из тех, кто установил бы в своем доме запрещенную академическим сводом защиту. Я полагаю, что Эйден Мерит был убит до взрыва.

— А что... со вторым телом?

— Со вторым без загадок. Лленаса убил именно взрыв. На одежде следы пороховой смеси. Многочисленные осколочные ранения. Ожоги.

— Ясно, — кивнула женщина, отгоняя всплывшее перед внутренним взором видение.

— Я дал тебе копии отчетов, там в подробностях, если они тебе нужны, — не стал развивать тему маг.

— Почему ты мне помогаешь?

Он усмехнулся в усы:

— Чтобы ты помогла мне. Мы могли бы действовать сообща, хотя бы обмениваться сведениями время от времени. Я со своей стороны уже поделился тем, что знал. Ход за тобой.

Фредерик любил сложные многоступенчатые схемы. Адалинда предпочитала решать проблемы проще. И не накапливать их без лишней необходимости.

— Скажи, — начала она осторожно, — если ты в самом деле работаешь... там, где говоришь, в твоей власти сделать так, чтобы меня восстановили на службе и официально привлекли к расследованию, пусть даже под руководством Ригана? Можешь это устроить?

— Могу. Но не стану.

— Почему?

— Не хочу, чтобы однажды ты уснула в комнате с неисправным газовым рожком.

Магиня с радостью приняла бы подобное объяснение, но отказ бывшего мужа помочь мог быть продиктован иными мотивами. Первый возможный вариант: Фредерик солгал о своей секретной миссии и вовсе не выслеживает ренегатов среди агентов, а сам является одним из них.

— Тебе нужно подумать, — он погладил ее по руке. — Встретимся завтра.

— А если я не приду?

— Я буду знать, что ты отказалась, — ответил маг спокойно и тут же сменил тему: — Я забрал кое-какие твои вещи из дома Келлара. Подумал, что-то из них может тебе понадобиться.

— Вряд ли, — отмахнулась женщина, вспомнив брошенный второпях багаж. — Там не было ничего ценного.

— А это? — в руке Фредерика возникла небольшая книга. — Редкое издание, к тому же с подписью автора.

Адалинда молча отправила книгу в ридикюль. Пользуясь случаем, отпустила руку спутника и больше за нее не взялась.

— До завтра? — спросил он, догадавшись, что пришла пора прощаться.

— Возможно.

— В храме святой Агнессы.

— Возможно.

Она дала ему понять, что эта встреча может стать последней, и если бывший супруг решит ее удержать, будет действовать незамедлительно. Подобралась, развернулась неторопливо и пошла по уходящей вглубь парка аллее. Собранная, напряженная, готовая к удару...

— Эдди! — догнал через несколько ярдов негромкий окрик.

Что-то дрогнуло внутри, но Адалинда не остановилась и не обернулась.

— Будь осторожна.

— А как же иначе, — прошептала она беззвучно.

"Эдди и Фредди — друзья навек". Но век прошел. И дерево, на котором белобрысый щербатый мальчишка вырезал эти слова, наверное, давно уже срубили и распилили на дрова...

В Хелсвинском интернате для одаренных детей воспитывали и девочек и мальчиков. Спальни на разных этажах, а все остальное: уроки, игры, прогулки — вместе. "Все у этих магов не как у людей", — шептались в городе, дополняя рассказы о жизни не обделенных даром сирот несуществующими подробностями. Морщились при встрече, шушукались обидно, некоторые плевали вслед. Не о том говорили. Не было ничего такого. А то, что было... Им разве понять?

Семь лет. Дар только-только проявился. Слабый, неуловимый. Вспыхнет иногда и погаснет тут же. Но обжечь успеет. А другие сильней, и силу свою показать всегда готовы. Просто так или по делу. Чтобы перед друзьями покрасоваться. Чтобы наставник похвалил. Чтобы в столовой лучший стол занять и лишнюю порцию сладкого съесть.

Без Фредди пришлось бы нелегко.

Он появился в интернате через три месяца после нее. Всего на пару лет старше. Такой же бледный, худой. Такой же светловолосый и синеглазый. Но вместе с тем не похожий на нее ни капельки. Фредди не прятался по углам от соучеников, не сутулился на занятиях, низко склонив голову и вжавшись в парту, в надежде, что учитель его не заметит. А когда говорил, негромко, но четко, голос его не дрожал испуганно, и глаза смотрели не в пол, а прямо на собеседника — будто в самую его душу. И улыбался он часто, не так, как она, а улыбка у него была такая, что могла растопить даже вековой лед во взгляде директора Грина.

Фредди нашли в каком-то захолустье среди бродяг и воров — маленького побирушку, умевшего вытянуть из сердобольного прохожего больше чем матерый карманник. Но тот, кому не довелось читать его личное дело, никогда не догадался бы об этом. Фредерик легко влился в новое окружение, перенимая чужие манеры и чужую речь. Смотрел, слушал и учился. И учил свою новую подругу. К нему многие набивались в друзья, но он выбрал ее. Сам выбрал. Потому что другие не хотели ничему учиться, считали, что и без этого достаточно умны и сильны. А она была глупой и слабой. Мягкой, как воск, из которого можно лепить все, что заблагорассудится. Лишь спустя годы Адалинда поняла, что была для него чем-то вроде учебного пособия: на ней Фредди оттачивал свои способности эмпата и манипулятора, считывал ее эмоции и управлял ими. Но все равно она была ему благодарна. За защиту, за первые жизненные уроки, за рассказы о жизни на улице, о которой он говорил как об опасном и захватывающем приключении, и за все десерты, достававшиеся ей в течение трех с половиной лет — Фредди не любил сладкого.

А через три с половиной года он исчез из интерната. Ночью. Ни с кем не попрощавшись. Говорили, что его перевели учиться в другое место, но куда именно она так и не узнала.

К тому времени Адалинда, которую никто больше не называл Эдди, могла постоять за себя и не нуждалась в защитниках, а место исчезнувшего друга занял фамильяр. Вот, кто никогда не оставит! Она уже не сомневалась в своих силах и в том, что без проблем устроит дальнейшую жизнь. Воспитанников интернатов с радостью принимали на государственную службу и в армию: сироты, не связанные семейными обязательствами и не обремененные ложными представлениями морали, как никто подходили для такой работы. Но ей хотелось другого. Стабильности. Спокойствия. Сделать карьеру? Безусловно. Здоровое честолюбие было ей не чуждо. Но карьеру можно сделать в какой-нибудь мирной отрасли. Адалинда выбрала историю. С древними документами ей работалось легче, чем с людьми. Два года в университете Хелсвина. Три — уже в столичной Академии, куда ее взяли по рекомендации прежнего куратора. Она осваивала забытые языки и тайнопись. Восполняла пробелы в знании химии, чтобы без посторонней помощи проводить экспертизу документов. Разрабатывала формулы плетений, способных вытянуть историю из любого предмета, хоть из ночного горшка прадеда последнего монарха... Когда ее ни с того ни с сего вдруг пригласили в управление внутренней разведки и спросили, не желает ли она послужить на благо республики, без отрыва от основной работы, согласилась, не задумываясь. Почему бы не послужить? Тем более без отрыва. Подписала какие-то бумаги, потом раз в месяц отсылала отчет, смысл которого сводился к тому, что в ее отделе не происходит ничего подозрительного, и снова зарывалась в свои исследования...

Тогда она не знала, как опасно настолько сильно увлекаться чем-либо. Или кем-либо.

Думала: вот оно — счастье...

И слишком поздно поняла, насколько ошибалась.

Но в тот раз ее снова выручил Фредди. Он работал на ВРО уже давно, и его вклад в "благо республики" не ограничивался бессмысленными отчетами.

Как в детстве он взял ее под свою опеку. Опять защищал и учил. Опять лепил из нее кого-то другого, кого-то кто справится с любыми проблемами. Он предложил ей новую работу — ту, в которой, по его словам, она могла бы реализовать весь свой потенциал, и не ошибся.

А после предложил свое покровительство и имя... может быть, не настоящее, но именно то, которое она помнила еще с интерната. Сказал, что так будет лучше для нее и для Лео.

И на какое-то время, действительно, стало лучше. Фредерик обещал ей лишь защиту, а не любовь и верность, Адалинда и подавно не давала никаких обещаний, но все же их брак не был фиктивным. Она верила в то, что теперь у них настоящая семья. И вообще верила... А он притащил в их дом эту актриску!

Глупо.

У нее не было прав чего-то требовать от него. Но ведь она верила...

Фредди назвал ее истеричкой.

Фредерик.

А она собрала вещи и уехала в гостиницу. И больше не вернулась.

Но он и не настаивал.

Она догадывалась, что он следит за ее жизнью. За ее карьерой. Знала, что как минимум трижды в год и именно в ее отсутствие он навещает Лео, и не могла ему этого запретить: даже после развода Фредерик остался официальным опекуном ее сына. Но в последние годы ее это уже не беспокоило. Прошлое осталось в прошлом...

А Фредерик остался Фредериком. Чтецом чужих чувств и бессовестным манипулятором.

Редкое издание с подписью автора... Не это определяло ценность книги, а вложенная между страниц записка: "Весь день думал о тебе. Бродил по саду, сорвал с каждого куста по цветку...". Адалинда думала, что выбросила ее, как и засушенную в книге розу...

А ведь сразу Фредерик хотел, чтобы она уехала. Теперь подталкивает к тому, чтобы осталась.

Грубо работает, но...

Она в любом случае собиралась задержаться.

Магиня смяла записку и швырнула в мусорную корзину. Никто и ничто не повлияет на ее решения.

Разложила на кровати перед собой полученные от бывшего мужа копии отчетов... Но уже через минуту вскочила. Достала смятую бумажку и вложила опять в книгу. А книгу убрала под подушку.

Глава 20

Сидда Бейнлаф посмотрел в стакан, на дне которого плескалась мутная розовая жижа, по какому-то недоразумению названная хозяином трактира вином, и перевел взгляд на собеседника.

Скопа глядел недовольно, морщился, поджимал тонкие губы. В конце концов устал кривляться и бросил угрюмо:

— У меня отпуск.

— Знаю, — хмыкнул шеф Бейнлаф. — Сам рапорт подписывал. Но я же тебе объяснил, какая у нас ситуация.

Ситуация была, прямо сказать, не ах. Паскудная ситуация. Не любил Сидда таких выбрыков от начальства. Он только-только ниточку нащупал, новых людей подключил, как из столицы депеша: дело закрыть в связи со смертью главного фигуранта. А лазутчики гилешские пусть и дальше на свободе гуляют, да?

— Плюнь и забудь, — посоветовал Скопа.

— Вот так просто? А девица? А Ранбаунг?

— Любишь ты все усложнять, Сидда, — покачал головой агент. — Девица у Лленаса жила. С Ранбаунгом, ясное дело, встречалась. В тюрьме ее отмутузили знатно... твое, кстати, упущение. Денег нет, помощи ждать не от кого, вот и вспомнила толстяка.

— Взяла и вспомнила! — передразнил шеф. — Ты бы сам к едва знакомому магу за помощью обратился?

— Если прижмет, и к джинну на рога полезешь.

— А что за парень с ней? — не сдавался Бейнлаф. — Рожи не кажет, вечно шарфом обмотан.

— Мало ли, — пожал плечами Скопа. — Старый приятель. Лицо прячет, потому как урод. Или болячка у него какая.

— Складно у тебя все выходит. Так складно, что аж подозрительно. Проследить бы за ними...

— Я в отпуске.

— В отпуске, — Сидда скривился, хлебнув глоток кислого пойла. — И чем заняться думаешь?

— Кэтрин и детей навещу.

— Понятно. Траву на могилках выполешь, оградки поправишь... А дальше?

Скопа нахмурился. Сощурил недобро поблескивавшие сталью глаза, но смолчал. Еще лет пять назад врезал бы прямым в челюсть, без слов и без оглядки на субординацию, а теперь-то что — дело давнее. Травой поросшее...

— Ладно, — кивнул он мрачно. — Проследить, говоришь?

— Хотя бы пару дней еще. Неделю — максимум. Всплывет что новое — хорошо. Нет — закроем дело с концами.

Если не знаешь, что делать, — не делай ничего. Расслабься и плыви по течению. Куда-нибудь да вынесет.

Умом Эби понимала, что для нее это единственное решение, однако, даже понимая, не желала полагаться на волю изменчивого течения жизни. Она барахталась, захлебываясь сомнениями, металась из стороны в сторону, высматривая берег, к которому можно пристать. Но увы. Прошлого не вернуть, настоящее виделось смутно, а будущее не представлялось совсем.

Еще несколько месяцев назад она, быть может, поверила бы в то, что нашла уже свою тихую гавань, и теперь так будет всегда: завтрак в комнату, новые платья, ароматная пена теплой ванны. Но минувшее лето излечило от наивных мечтаний. Каждую минуту девушка ждала чего-то, сама не зная чего, но, определенно, ничего хорошего. Появилась даже мысль сбежать куда подальше, пока есть такая возможность. Прихватить принесенную Барбарой одежду — ей ведь это подарили, да? — и бежать. Но решимости не хватало. Да и страшно снова остаться одной. А в доме мэтра Алистера у нее был Джек.

Он пришел поздним вечером, когда девушка уже готовилась ко сну. Остановился в дверях.

— Как ты себя чувствуешь?

Голос его звучал как всегда ровно и бесстрастно, но Эби хотелось верить, что Джеку не безразлично ее состояние. Глупость, конечно: он же безмозглый и бесчувственный. Но хоть кто-то заботу проявил.

— Намного лучше, — ответила она, как ответила бы живому человеку. — А как у тебя дела?

— Пока никаких результатов.

— А какие должны быть результаты? — Эбигел понятия не имела, что господин Ранбаунг делает с Джеком, только надеялась, что маг не причинит ее механическому другу вреда.

— Какие-нибудь.

Он потоптался на пороге — нет, на самом деле просто стоял, но Эби подумалось, что если бы был живым — переминался бы нерешительно с ноги на ногу — и спросил:

— Можно я побуду у тебя? Недолго.

— Можно, — позволила девушка. — Садись сюда.

Освобождая место, Эби убрала с кресла платье, которое подшивала до его прихода — темно-синее, с белым отложным воротничком и с рукавами, широкими и пышными от плеч и сужающимися к запястьям. В этом платье она походила на песочные часы, но Барбара сказала, что нынче такие силуэты в моде.

— У тебя новая одежда, — заметил Джек.

— А у тебя — нет.

— Мне она не нужна. Я следил за своим костюмом. Это легко: я не потею, и вещи не сильно пачкаются. А от пыли чистил.

— Все равно постирать не мешало бы.

— Да, — признал, осмотрев себя, механический человек. — Попрошу другой костюм. Этот еще и рваный. — Он поднял руку, и стало видно дыру, точнее, разрез на правом боку. — Ты сможешь зашить?

— Конечно.

— Не одежду. Под одеждой зашить.

Не дожидаясь ответа, он начал расстегивать пиджак. Пуговицы поддавались медленно, пальцы у механического человека были неловкие. Эби вспомнила, как неуклюже он брал мелкие предметы, когда она учила его простой домашней работе, и как бил порой чашки.

— Давай я.

Джек не был живым, не был мужчиной, и она не чувствовала стыда, помогая ему избавиться сначала от пиджака, а затем от рубашки. Хотя и было в этом что-то неправильное. Как и в гладком рельефном торсе, сделанном мэтром Дорианом по горячо любимым им стандартам. Мускулатура — накладки под кожей, чтобы сохранить пропорции человеческого тела. Даже пупок... Непонятно зачем. Глубокие складки-впадинки очерчивали места соединения туловища с шеей и руками, а на груди четко выделялся прямоугольник, чуть шире ладони Эбигейл. Девушка осторожно провела пальцем вдоль зазоров.

— Это открывается?

— Да, — ответил искусственный голос.

— Там... все?

— Нет. Доступ к механизмам с другой стороны. Если снять крышку на спине, можно отсоединить крепления головы и конечностей. А здесь — только источник энергии и кристаллическая матрица памяти. Показать?

Эби передернуло от этого предложения, и она быстро-быстро замотала головой:

— Нет, не надо.

— Я хотел открыть тебе свое сердце, — сказал Джек.

Это могло быть шуткой, несмешной и недоброй, если бы только он умел шутить.

— Стой и не шевелись, — велела Эбигейл. — Я зашью дыру.

Она порылась в коробке, что принесла ей Барбара, выбрала подходящую иглу и нашла нитку нужного цвета. Шов все равно будет заметен, но если делать аккуратные маленькие стежки, сразу в глаза не бросится. Хотя кто станет разглядывать Джека без одежды?

— Где ты порезался? — спросила, постепенно стягивая края распоротой кожи.

— В Освине. Какой-то мужчина проткнул меня ножом. Я ничего ему не сделал, а он...

— Хотел убить тебя, — пальцы с иголкой задрожали. — Здесь печень. У людей... У обычных людей.

— Значит, если бы я был живой, я бы умер. Смешно.

— Нет.

— Смешно, — повторил уверенно механический человек.

Эби промолчала. Ей больше нравилось, когда он не пытался проявить остроумие.

Девушка закончила работу и по привычке откусила нитку зубами, лишь в последний миг спохватившись, что шила не какую-то там прохудившуюся рубаху. Губы коснулись натянутой на стальные ребра кожи, и если бы Джек был живым... Но он не был. Не смешно и не грустно — как есть.

Рубашку и пиджак она тоже зашила. Только с Джеком уже не заговаривала. Помогла ему одеться и проводила до двери.

— Ты ведь придешь завтра?

Он мог бы вообще не уходить — стоял бы всю ночь в уголочке, но так неуютно вдруг стало в его присутствии: казалось, будто он смотрит на нее непрестанно...

— И завтра тоже, — ответил непонятно механический человек. — Доброй ночи.

Хорошо, что доктор выписал Эби капли, от которых проходила и мигрень, и тяжесть в груди, и, как оказалось, всякие несуразные мысли, а глаза слипались, стоило только прильнуть к подушке.

Долгие годы Адалинда вынашивала простую мечту: хоть один день проспать до полудня. Такое в ее жизни, если и было, то в раннем детстве, память о котором давным-давно стерлась. Затем интернат с его строгим распорядком, работа, на которую никак нельзя опаздывать, задания ВРО — постоянно настороже, даже во сне. Но и тогда, когда дело не требовало раннего подъема, привычка брала свое, и магиня вскакивала с постели ни свет ни заря, и как ни старалась уже не могла сомкнуть глаз.

Сегодня это было кстати.

Накануне она увлеклась, изучая переданные Фредериком бумаги, и не успела продумать свой новый ход. Теперь, попивая принесенный сонным портье кофе, можно еще раз сопоставить факты и определиться, кому нанести следующий визит. Рискованно, но сидя в гостиничном номере правды не узнаешь. Значит, нужно навестить свидетелей и возможных подозреваемых.

Список присутствовавших на званом ужине в доме Дориана лежал перед ней на столе. Имена, два из которых Адалинда подчеркнула, определив их первостепенную важность... Найлс или Кит? Кит или Найлс?

С Ранбаунгом было просто. Давний друг Дориана вряд ли мог быть прямо причастен к его смерти. Да, хитер и изворотлив. Да, блюдет в первую очередь собственные интересы. Но вместе с тем осторожен, чтобы не сказать — трусоват. Убийство для него — это слишком. Одно упоминание о ВРО провоцирует на предупредительную откровенность. В принципе, поведение обычное и, можно сказать, правильное для любого мага. Но если мэтр Алистер в своем стремлении снять с себя ненужные подозрения и избавиться от наглой агентессы без мандата был достаточно разговорчив, Найлс и Кит могут и имеют полное право отмалчиваться, не получив официального подтверждения ее полномочий. Значит, следовало продумать иную тактику.

Принудить к разговору силой? Использовать склоняющие к откровенности химические препараты? Если бы речь шла о людях без дара, Адалинда легко нашла бы решение. Но ей предстояло пообщаться с магами.

— Пусть будет Найлс, — определилась она.

Закери Кит — некромант-импер, причем владелец фамильяра на уровень выше Роксэн, и справиться с ним в случае внезапных осложнений будет труднее, чем со специалистом по бытовой и вспомогательной магии, коим был Герберт Найлс. Хотя и от того можно ждать любых сюрпризов: специализация — это только специализация, она никак не ограничивает область применения дара, и ничто не мешает скромному бытовику изучить парочку боевых плетений.

Согласно данным удаленной слежки Ранбаунг после их разговора не кинулся сообщать о нем кому-либо, что также могло служить доказательством невиновности и лояльности толстяка. Ни с кем из списка за минувший день он не пересекался, разве что виделся мельком в Академии. Мгновенным письмом не пользовался — с навыками полученными во ВРО Адалинда перехватила сигнал с устройства мэтра Алистера еще в первый день, и хотя установить адресата без специального оборудования не получалось, хватало уверенности в том, что маг никому не писал. Если только не на бумаге, и не передал тайком с посыльным, но это для человека, привыкшего к удобному средству связи, создает лишнюю суету.

Магиня не слишком долго обдумывала возможные варианты: все равно от всех неожиданностей не застрахуешься. К тому же, даже если Ранбаунг каким-то образом рассказал о ней тому же Найлсу, например, ей бояться нечего. Ведь к мэтру Герберту пойдет не попечительница "Салджвортских фиалок" и не сотрудница внутренней разведки, а совсем другая дама. А может быть, и не дама вовсе: Адалинда чувствовала себя достаточно восстановившейся для того, чтобы попробовать смоделировать облик.

— Рискнуть? — спросила она у развалившейся на кровати кошки.

Та ответила неуверенным покачиванием головы.

"Рискнуть", — решила Адалинда.

Итак, что известно о мэтре Герберте? Получил образование в столичной Академии, окончил с отличием. Однако грандиозной карьеры не сделал, хоть и устроился весьма неплохо: много лет уже работает на крупную торговую компанию. Иногда берет частные заказы. Женат. Есть взрослый сын... А вот это интересно...

Мэтр Герберт Найлс еще не проснулся, но уже завтракал. Ибо проснуться можно и попозже, а пропускать утренний прием пищи никак нельзя: режим. Да и госпожа Найлс после вряд ли соизволит разогреть завтрак — придется давиться холодной овсянкой.

Есть во сне уже стало для мага привычкой, а вот читать в таком состоянии он пока не выучился. Газета, отгораживающая от него недовольное лицо супруги, служила удобной ширмой, и можно на любой вопрос отвечать недовольным бурчанием, делая вид, что тебя оторвали от свежих новостей.

— Герберт! — раза с третьего голос жены все же прорвался сквозь окутывающую мага дрему. — Звонят в дверь!

— Так открой, — зевнул он.

У прислуги был выходной. Скоро год.

Чета Найлс редко принимала гостей, но если таковые вдруг заглядывали, хозяева с извинениями объясняли, что слуга, прежде открывавший двери, внезапно приболел. Горничная уехала в деревню навестить тетку. Кухарка отпросилась на день на свадьбу дочери...

— Я не совсем одета, — заявила госпожа Найлс, демонстративно запахивая на пышной груди атласный халат.

Пришлось все-таки проснуться и идти встречать раннего посетителя.

В холле, изрядно опустевшем после продажи части мебели, мэтр Герберт осмотрелся, быстро потер ладонь о ладонь и взмахнул руками, словно стряхивал с них воду. Простенькое бытовое заклинание, помогавшее поддерживать порядок в доме, а с ним и впечатление присутствия прислуги. Жаль, нельзя вот так, в несколько пассов, сотворить себе лишнюю сотню рейлов, чтобы нанять хотя бы кухарку: от утренней овсянки уже выть хотелось.

"Хоть бы это был посыльный из банка", — подумал господин Найлс, отпирая дверь. Правда, ему говорили, что уйдет не меньше недели на то, чтобы обналичить векселя — проверка подлинности и прочие формальности требовали времени — но в душе шевельнулась подкрепленная недосоленной кашей надежда.

Надежда сия не оправдалась.

Открыв дверь, маг увидел юношу лет семнадцати, ни на банковского, ни на почтового служащего совершенно не похожего. Но гость определенно походил на кого-то... кого-то другого. Он был высокий, худощавый, темноволосый и темноглазый. Не лишенное природной привлекательности лицо портила неприязненная гримаса.

— Вы — мэтр Герберт Найлс? — спросил юнец.

— Да. С кем имею че...

Не дав магу закончить вопрос, гость бесцеремонно ввалился в дом, при этом толкнув хозяина плечом.

— Что вы себе позволяете, молодой человек?! — вскипел маг. Да так вскипел, что пламя само собой вспыхнуло на кончиках пальцев.

— Нам нужно поговорить, — заявил наглый мальчишка.

— Положим, мне это совершенно не нужно, — погасив до поры огонь раздражения, ответил Найлс. — Я вас даже не знаю.

— Сейчас узнаете!

Юноша вынул из внутреннего кармана потрепанного сюртука небольшую квадратную бутылку, свинтил крышку и тут же отхлебнул немного мутного желтоватого пойла — видимо, самогон и не очень хорошего качества, что подтверждал поплывший по холлу запах.

"Да он же пьян! — понял мэтр Герберт. — Налакался в такую рань!"

— Кто вы? — спросил маг требовательно. — И что вам понадобилось в моем доме?

Дерзкий (очевидно, благодаря алкоголю) мальчишка приосанился, икнул и выговорил с гордостью, которой не помешал даже заплетающийся язык:

— Я — сын Дориана Лленаса! И я хочу узнать, почему вы, мэтр Герберт, убили моего отца!

Тут он снова икнул.

И господин Найлс — тоже.

До этого момента он и не подозревал о том, что у Лленаса был сын, зато стало понятно, кого ему напомнил развязный сопляк: те же черные глаза, высокие острые скулы. Еще и магией от него веяло — не опасно, но ощутимо: значит, не только внешность унаследовал... Но с чего этот юнец взял, что он, мэтр Герберт, как-то причастен к смерти его родителя? Это... неслыханно!

Найлс осторожно выглянул на крыльцо, убеждаясь, что брошенное ему обвинение осталось "неслыханным", и закрыл дверь.

— Потрудитесь объясниться, юноша, — процедил он сердито.

— Что тут происходит? — робко выплыла из столовой госпожа Найлс. — Кто кого убил?

— Никто и никого, — отчеканил маг. — Иди к себе, Маргарет. Мы с молодым человеком поговорим в кабинете.

— Но там же лошадь!

— Лошадь? — назвавшийся сыном Дориана Лленаса вульгарно присвистнул. Снова открыл бутылку и взболтнул ее содержимое, но до рта донести не успел.

— Тут вам не кабак! — Найлс схватил юнца за руку, не позволив в очередной раз приложиться к выпивке. Тот дернулся, и вонючий самогон расплескался по полу. — Да, лошадь. Но она нам не помешает.

— П-почему? — вопросил удивленно неурочный гость.

— Потому что она мертвая.

Лошадь умерла уже давно. С нее сняли шкуру, разделали тушу, выварили, чтобы счистить плоть с костей, кости отполировали, покрыли защитным лаком и собрали снова с помощью металлических креплений.

— Это же скелет! — воскликнул юный пьянчужка, переступив порог кабинета, одну половину которого занимал массивный стол, а другую, собственно, водруженные на деревянную подставку останки благородного животного. — Почему же вы сказали, что... ик... лошадь?

— А почему вы решили, будто я убил вашего отца? — вкрадчиво поинтересовался мэтр Герберт. — Да и откуда мне знать, что Дориан Лленас в самом деле был вашим отцом...

Судя по тому, как искривилась физиономия молодчика, Найлс только что потоптался по его больной мозоли. Оно и не удивительно: всем известно, что Лленас никогда не был женат. А дети... ну, мало ли. То, что мэтр Дориан пользовался определенным успехом у дам, тоже не было секретом. Так что одним внебрачным ребенком могло и не ограничиться.

— Он был моим отцом, — отчеканил мальчишка зло, мгновенно излечившись от икоты.

Он собирался опять приложиться к бутылке, и в этот раз Найлс не стал бы ему мешать, но внезапно громко и тревожно зазвенел дверной колокольчик.

— Твою ж... за ноги! — ругнулся юнец. Резко развернувшись на звон, он неловко взмахнул рукой и щедро окропил зловонным пойлом и стол, и лошадь и мэтра Герберта. — У вас приемный день?

Из холла послышались встревоженные голоса, один из которых принадлежал госпоже Маргарет, а второй, тоже женский, был мэтру Герберту не знаком. Зато, кажется, был знаком его гостю.

Молодой человек повторно выругался, но теперь уже длинно и заковыристо. Едва успел закончить, как в коридоре раздались быстрые шаги, а затем отворилась без стука дверь, и в кабинет ворвалась миниатюрная брюнетка лет сорока.

— Дориан! — воскликнула она, протянув к юноше руки. — Я же просила!

Руки у нее были красивые — мечта скульптора, а не руки: узкие ладони, длинные пальцы, тонкие запястья. Да и сама она даже в своем нынешнем возрасте была весьма хороша, а в молодости, наверное, блистала красотой... А Лленас, что та сорока, всегда тянулся к блестящему, будь то женщины или стальные детали механизмов.

В том, что незнакомка — мать его невоспитанного гостя, мэтр Найлс не сомневался с первой секунды: только мать может смотреть на свое чадо с таким нежным упреком.

— Я же просила тебя, — всхлипнула она. — Зачем же ты?

Мальчишка стушевался. Понурился виновато. Затем — видно, хмель взыграл — топнул ногой, швырнул об пол бутылку, так что осколки стекла и брызги спиртного полетели в разные стороны, и опрометью кинулся прочь из кабинета, а там, судя по хлопку входной двери, и из дома.

— Простите, — пролепетала сконфуженная поведением отпрыска женщина. — Простите, ради всего святого. Я сейчас...

Подобрав полы пышного платья, она опустилась на колени и принялась собирать битое стекло.

— Оставьте, — махнул рукой Найлс.

"И выметайтесь отсюда", — добавил он про себя. Но дама оставалась глуха и к словам, и к мысленным воззваниям.

— Это я виновата, — продолжала оправдываться она. — Не стоило говорить ему... А потом эти слухи, и Дориан вбил себе в голову, будто вы причастны к смерти Дориана. Дориан такой впечатлительный, и пить ему совсем нельзя... Дориан таким не был. Я узнала из газет, и подумала, что теперь можно сказать Дориану, мы приехали, чтобы побывать на могиле... Понимаете? Дориан до этого не знал, что мой покойный муж не был ему отцом. А Дориан не знал, что у него есть сын, я не хотела разрушать ни его, ни свою жизнь...

Госпожа Найлс слушала бессвязное бормотание с упоением, едва ли не открыв рот. А супруг ее, правду сказать, запутался совершенно в этих Дорианах, и, наверное, нелишним было бы расспросить обо всем, раз уж незнакомка так разоткровенничалась. Заодно узнать, кто навел мальчишку на мысль, будто мэтр Герберт виновен в смерти Лленаса. Какие такие слухи заставили его прибежать сюда спозаранку?

— Оставьте, — повторил он. — И поднимитесь, прошу.

В носу свербело от резкого запаха, заполнившего кабинет. И не избавиться никак, пока не переоденешься: мерзкое пойло обляпало рукав и брюки. Еще и дамочка, уронив на пол только-только собранные осколки, вскочила и вцепилась в руки мага мокрыми пальцами.

— Мне так неловко, так стыдно, — бормотала она, нервными пожатиями втирая отвратительно пахнущую жидкость в его кожу. — Вся эта история... Я думала, будет лучше, если Дориан узнает. Сможет гордиться... Моего мужа свела в могилу дурная болезнь — гордиться нечем. А Дориан был совсем другим... Правда?

— Правда, — признал мэтр Найлс и безуспешно попытался вырваться.

— Не держите зла на Дориана, — попросила сквозь слезы женщина. — На него так внезапно все обрушилось, а он еще молод, несдержан... Вы же понимаете? У вас ведь есть дети? Если есть, вы поймете...

Маг непроизвольно вздохнул и бросил быстрый взгляд на жену.

— Принеси воды, — попросил он. — А вы присядьте, прошу.

Чуть ли не силой усадив незнакомку в кресло, над которым нависал белесый конский череп, мэтр с силой отер руки о полы сюртука.

— Простите, — выдавила женщина. — Вы не должны выслушивать все это. Но я хотела объяснить, почему Дориан пришел. Он так хотел докопаться до правды, а все эти слухи...

— Расскажите, пожалуйста, о каких слухах речь? — осторожно, чтобы не вызвать новый всплеск рыданий поинтересовался маг.

Что же такое болтают за его спиной? И не следует ли укротить этому болтуну язык?

"Попался", — мысленно улыбнулась Адалинда.

Зелье действовало медленно, куда быстрее было бы, если бы получилось добавить его в еду или каким-то образом ввести внутривенно, зато запах и причины его возникновения не вызвали подозрений. Нужно лишь подождать немного. Ключевые установки даны: Дориан Лленас, убийство, причастен. Найлс при всем желании не сможет теперь избавиться от этих мыслей, и заговорит в конце концов, а она, для лучшего эффекта, еще не раз повторит имя Дориана.

Расчет был верным. Огорошить, сбить с толку, заинтересовать, насторожить, но не так, чтобы подозреваемый встревожился всерьез. Перебравший мальчишка — не спецслужбы. И история вырисовывается давняя, но пикантная весьма, не из тех, что жаждут вытянуть на свет. Однако слухи — это проблема, а мэтр всеми силами старается сохранить остатки былой репутации.

Отчего родился именно такой план, Адалинда сама не знала. Интуиция. Фантазия. У Дориана действительно мог быть сын, а, возможно, и был... Но у Найлса сын точно имелся. Единственное слабое место мэтра Герберта — человека, по многочисленным свидетельствам сильного, резкого, высокомерного и, невзирая на скромную специализацию, амбициозного.

— Слухи? — пробормотала магиня, отвечая на вопрос. — Разве можно им верить?

Молва в самом деле не обошла господина Найлса, но его взаимоотношений с Дорианом Лленасом это никоим образом не касалось. Поговаривали, что он потерял немало денег из-за последней выходки наследника, и, оказавшись в его доме, Адалинда поняла, что слухи ничуть не преувеличены — скорее, даже наоборот.

— Но все-таки? — мягко настаивал маг.

Женщина отрешенно покачала головой: ей сейчас не до того — она взволнована, расстроена... Пусть хоть обещанной водой напоят! А там и зелье подействует.

Торопиться нельзя.

Это вначале она спешила. Промедли еще несколько минут, и Найлс мог почувствовать что-то не совсем человеческое в своем юном госте. Адалинда хорошо подготовилась, физическую трансформацию, бывшую куда надежнее иллюзии, они с Роксэн использовали не в первый раз, к тому же магиня отдала фамильяру свой браслет, чтобы эхо чар на "Дориане" казалось отражением его собственного дара (а заодно избавилась от тянущегося за ней самой шлейфа силы). Но имп остается импом, а маг — магом, и рано или поздно обман раскрылся бы. Потому дебют был разыгран быстро. Теперь же надо было потянуть время.

Она растерла виски и тяжело и печально вздохнула: уставшая, разбитая обрушившимися на нее неприятностями женщина с бурным прошлым, внезапно раскрывшимся здесь, перед чужими, совершенно незнакомыми ей людьми. Разве ей есть дело до досужих сплетен вокруг мэтра Найлса, когда сама она в волнении сболтнула лишнего, и теперь ее старые грешки станут предметом для обсуждения?

— Простите, я...

Адалинда сделала вид, что хочет уйти, но, попытавшись подняться, тут же упала обессиленно в кресло. По щекам побежали слезы.

— Выпейте, — маг взял у возвратившейся супруги стакан с водой и протянул гостье.

— Бл... гадарю... — выдавила она со всхлипываниями. — Мне так жаль, что... вам пришлось узнать... такое. Я...

— Ох, оставьте, дорогая! — махнула пухлой ручкой госпожа Маргарет, с трудом протиснувшаяся между столом и лошадиным скелетом. — Все мы были молоды. А Дориан Лленас — видный мужчина... был. И к дамам подход имел. Он и мне некогда внимание оказывал...

Услыхав это, мэтр Герберт тихонько, но весьма злобно рыкнул, а Адалинда от неожиданности поперхнулась водой и закашлялась.

— Без взаимности, конечно, — ничуть не смущаясь, закончила хозяйка. — Но я знаю немало красавиц, не устоявших перед его обаянием. Не то, чтобы он как-то по-особенному ухаживал или умел красиво говорить, но... Ах, он просто плавил тебя глазами и так многозначительно молчал при этом!

Наверняка размышлял о работе. Как всегда. Схемы, формулы, новые заклинания. Лицо его в такие минуты становилось задумчивым и одухотворенным, во взгляде мешались мечтательность и азарт. А впечатлительные дамочки принимали это на свой счет. Женщины — существа слабые... И "эликсир правды" на них действует быстрее и сильнее, нежели на мужчин. Госпожа Маргарет уже готова.

Жаль, разговор свернул не туда.

Или туда?

Неужели мэтр Герберт не воспользуется случаем, чтобы сказать о Дориане какую-нибудь гадость, просто назло томно вздыхающей супруге? А там — слово за слово...

Но маг хранил сердитое молчание.

— Да-да, Дориан был именно таким. Не верится, что его уже нет, — сокрушенно покачала головой Адалинда, возвращая беседу в нужное русло. — И в то, что его смерть — несчастный случай, тоже не верится.

При последних словах она будто невзначай поглядела на Найлса.

Непробиваем.

Либо не чувствует за собой никакой вины, либо зелье не подействовало.

При том, что рецептура была ее собственная (вот, где пригодилось знание химии!) и не раз проверенная, Адалинда не исключала возможности того, что эликсир не окажет нужного воздействия. Индивидуальная невосприимчивость, прием неких лекарственных средств, блокирующих действие отдельных компонентов зелья — мало ли причин? Однажды она впустую растратила целый флакон на барышню, слишком рьяно следившую за фигурой: подлила эликсир ей в чай, а та, оказалось, пользовалась специальной магической формулой, препятствующей расщеплению пищи и ускоряющей ее вывод из организма.

Но если и с Найлсом выйдет что-то подобное, у магини имелся запасной план.

— Мне тоже не верится, что взрыв — всего лишь случайность, — заговорил вдруг господин Герберт. — Лленас был весьма щепетилен в вопросах безопасности и, насколько мне известно, не использовал в работе горючих и взрывоопасных материалов.

Адалинда вздохнула, облегченно и вместе с тем разочаровано: зелье все-таки подействовало, но маг слишком легко поддержал заданную ею тему. Был бы тут Фредерик, наверняка сразу же определил бы: невиновен. Но она, не будучи эмпатом, все-таки сомневалась. Да и эликсир уже задействован — значит, нужно выжать из Найлса как можно больше информации в ближайшие полчаса, пока действие препарата не пойдет на спад.

— Вы хорошо его знали? — спросила она, приложив кружевной платочек к глазам. Ткань была щедро пропитана настоем перечной мяты, и стоило лишь мазнуть ею по векам, как слезы исправно лились в два ручья. — Говорят...

Неуверенная пауза вновь заставила мага насторожиться: что же такое о нем говорят?

— Говорят, вы... не слишком дружили...

— Не дружили, — проворчал мэтр Герберт. — Но общались порой достаточно тесно.

— Дориан прежде часто у нас бывал, — вклинилась госпожа Маргарет, перемежая слова мечтательными придыханиями. — Всегда приносил цветы или конфеты.

— Не говори ерунды, — мрачно осадил ее муж. — Такое было лишь раз: кто-то из студентов поздравил его с окончанием семестра, и Лленас прямо из Академии притащился к нам с розами и шоколадом и всучил тебе за ненадобностью.

Адалинда невольно улыбнулась. В каких бы отношениях ни был мэтр Герберт с Дорианом, он его неплохо знал. Лишь испорченная легковесным дамским чтивом женщина вроде госпожи Маргарет могла усмотреть романтические порывы там, где их и в помине не было. А самое интересное, продолжала выдавать желаемое за действительное даже под воздействием зелья.

Магиня отметила на будущее, что не стоит использовать подобные снадобья с людьми, обладающими слишком живым воображением, и вернулась к ненавязчивому допросу.

— Мне говорили, он не работал в Академии в последние годы, — проговорила она, продолжая тереть платком покрасневшие веки. — Вроде бы занимался самостоятельными исследованиями.

— Вы наводили справки? — отметил Найлс. Впрочем, без подозрительности.

— Мне хотелось, чтобы Дориан узнал как можно больше о своем настоящем отце.

— И что же такое он узнал обо мне, что примчался сюда с первыми лучами солнца? — не забывал о собственных целях мэтр Найлс.

— Ох, это такая глупость. Один человек сказал... сказал, будто вы часто вздорили с ним...

— Что за человек?

— Какая разница? — горестно вздохнула Адалинда. — Это ведь все неправда. Не могу представить, чтобы вы могли быть героем подобных россказней. Вы ведь не из тех, кто устроил бы скандал в клубе, или плеснул собеседнику кофе в лицо. И не стали бы ничего поджигать в его доме...

Она могла припомнить еще несколько эпизодов из тех, которыми, не объясняя причин, делился когда-то Дориан, но и уже сказанного оказалось достаточно.

— Почему же? — с вызовом приосанился господин Найлс. — Я на многое способен, если мне дадут повод.

— Герберт! — госпожа Маргарет более с восторгом, чем с испугом прижала руки к высоко вздымающейся груди и глядела на мужа, широко распахнув горящие глаза: очевидно видела себя первопричиной вражды двух магов. Все же зелье действовало на нее престранным образом.

— Лленас был невероятным... занудой, — продолжил Найлс, пропустив мимо ушей возглас супруги. "Зануду" он вставил в последний момент, заменив этим словом другое, которое отчего-то не хотел произносить. Возможно, оно было не из тех, которыми бросаются в присутствии дам. — И скрягой в придачу!

— Дориан? — искренне удивилась Адалинда.

Зануда — пожалуй, да. Но скряга?

— Считал каждый рейл! — распалялся между тем Найлс. — Записывал все сделки!

— Записывал? — снова изумилась магиня: Дориан не имел подобных привычек, не доверял бумаге ни в делах, ни в быту. Но удивление не мешало отмечать главное: — Сделки?

— Он нуждался в деньгах, чтобы продолжать свои эксперименты. Я взялся помочь ему их раздобыть. Лленас не имел полезных связей и совершенно не обладал, как это называют, коммерческой жилкой. А мне удалось выгодно продать кое-что из его технических штучек.

— Кому? — Сердце вздрогнуло в предвкушении ответа, но Адалинда постаралась, чтобы вопрос прозвучал отрешенно и недоверчиво: мол, кто же захочет купить бесполезные механические игрушки.

— Кому-кому, — криво усмехнулся мэтр Герберт. — Уж точно не гилешским лазутчикам, как считали ни разу мною не уважаемые господа из ВРО.

Женщина, которой не полагалось знать о существовании внутренней разведки одаренных, недоуменно нахмурилась, услыхав "незнакомое" сокращение, но Найлс без пояснений досадливо отмахнулся. Видимо, беседа с одним из бывших коллег Адалинды надолго останется для него неприятным воспоминанием.

— Как специалист по бытовой магии я нередко принимаю частные заказы, и кое-кто из моих постоянных клиентов заинтересовался изобретениями Лленаса, — пояснил маг. — Небольшие и не слишком дорогие безделушки — я не вхож в дома, хозяева которых могут легко позволить себе потратить тысячи на механические игрушки. Однако музыкальные шкатулки и замки с секретом они приобретали охотно.

История оказалась довольно проста. Однажды Дориан Лленас пожаловался давнему знакомцу Найлсу на то, что вынужден остановить работу из-за нехватки средств. Он-де рассчитывал, что удастся выручить хоть сколько-то на продаже своих изобретений, но производители оказались в них не заинтересованы. Мэтр Герберт, к тому времени на себе испытавший все тяготы безденежья, в которое семью вверг склонный к азартным играм и сомнительным финансовым вложениям наследник, предложил товарищу решение. Что если продавать его устройства не в производство, как мечталось Лленасу, а штучно? Пусть общество в целом не слишком заинтересовано в технических новшествах, отдельные чудаки, по мнению магистра бытовой магии, не отказались бы заиметь себе в коллекцию парочку механических диковинок. И они не отказались. А мэтр Герберт не отказался от некоего процента за свои услуги посредника.

Процент этот был не слишком велик, а господин Найлс нуждался в средствах куда сильнее товарища-изобретателя. И исключительно ввиду этой нужды решился однажды на небольшой обман. Нет, он не перепродал игрушку Лленаса по завышенной цене, не присвоил вырученных денег... Вернее присвоил, но лишь на несколько дней, в течение которых рассчитался с кредиторами и оформил очередной заем в банке, а затем собирался вернуть все Дориану... Кто же знал, что Лленас окажется лично знаком с покупателем, и тот пришлет ему письмо с благодарностью, присовокупив к нему небольшой презент "в довесок к скромной сумме, что уже была уплачена"? Когда Найлс пришел, чтобы отдать долг, его встретили как вора и буквально выставили за дверь вместе с деньгами. Лленас припомнил все предыдущие сделки, откопал — "в записях", как полагал мэтр Герберт, не знавший о феноменальной памяти изобретателя, хранившей точнейшие цифры, — какой-то старый случай, когда Найлс округлил сумму до рейла в свою пользу, и тот рейл — всего один рейл! — тоже вменил ему в вину... В общем, они не на шутку разругались, и оскорбленный бытовик еще месяц пытался вернуть "чванливому технарю" выручку от последней сделки: тот неизменно отказывался, и вспыхивала новая ссора. Но в итоге Лленас все-таки принял деньги, и добрые взаимоотношения худо-бедно возобновились.

— Ох, Герберт, — вздохнула госпожа Маргарет разочарованно.

Магиня с трудом сдержалась, чтобы не последовать ее примеру. Не сказать, что визит к Найлсу совсем не дал результатов, но все же не стоил таких приготовлений.

Тем не менее, она попыталась выжать из мэтра Герберта как можно больше. Исподволь подвела мага к воспоминаниям о последнем званом ужине в доме Дориана ("Ах, вы общались с ним незадолго до трагического конца!"), но не узнала ничего нового сверх того, что уже было ей известно от Ранбаунга.

— Благодарю вас, — Адалинда убрала в ридикюль слезоточивый платок. — Простите еще раз возмутительное поведение моего сына, но если бы не это, наш разговор не состоялся бы... А мне так нужно было поговорить с кем-нибудь о нем.

Вставая, она задела лошадиный скелет, и хоть это вряд ли имело какое-то отношение к цели ее визита, не удержалась, чтобы не поинтересоваться, что символизирует сей необычный предмет декора.

— Вечную нехватку средств, — с неохотой, которая, впрочем, не помогла ему воспротивиться действию эликсира, ответил Найлс. — Взял на реставрацию у знакомого коллекционера.

Магиня подумала, что владелец столь занятного экспоната может быть одним из купивших механические изделия Дориана, но решила об этом не спрашивать. Мэтр Герберт обмолвился, что имел беседу с представителем ВРО, а значит, кое-кто может раздобыть протоколы той беседы... и многое другое тоже...

— Надеюсь, вы сохраните мою тайну, — пробормотала она смущенно при прощании, получила от хозяев заверения, что никто и никогда, и поспешила удалиться.

Действие снадобья еще не кончилось, и супругам Найлс наверняка было о чем поговорить без посторонних.

А Адалинда успевала еще на одну встречу.

Роксэн должна была ждать ее в двух кварталах от дома мэтра Герберта и вернуть браслет. Провести час-другой без своего "жезла" совсем не то, что несколько месяцев жить без него под блоками, но и чары преображения, которым она себя подвергла — не банальная иллюзия: магиня чувствовала сильнейший дискомфорт и острое желание вернуть себе прежнюю внешность. Говорят, что можно навсегда измениться, если неправильно раскрутить цепочку метаморфоз, и хотя в ее практике такого не бывало, Адалинда все же нервничала.

Роксэн в отличие от хозяйки экспериментировать с внешностью не боялась.

В условном месте магиня нашла не навестившего Найлса нервного юношу, а миловидную девушку, в которой портье ее гостиницы, быть может, узнал бы помолодевшую лет на десять госпожу Мелину Сайкс. Зеленоглазая прелестница не скучала одна — рядом отирались два студиоза.

— Кошка, — фыркнула себе под нос Адалинда.

Почуяв хозяйку, Роксэн тут же упорхнула от растерявшихся молодых людей и, подбежав, взяла магиню под руку.

— Кажется, у меня был сын, а не дочь, — сказала та строго.

Фамильяр виновато мяукнул. Своего голоса, в смысле — человеческого голоса, Роксэн не имела. Говорила ее устами всегда хозяйка. Но все же умудрилась как-то привлечь до сих пор глядевших ей вслед юнцов.

— Ты ведешь себя неразумно, — пожурила ее магиня. — Взгляни на ситуацию: молодая девушка, одна, без сопровождающих. К тому же немая... или скудоумная — даже не знаю, за кого они тебя приняли. А если бы они решили воспользоваться ситуацией?

Роксен негромко зашипела и оскалилась.

— Их ждал бы сюрприз, — поняла Адалинда. — Ты на это и напрашивалась, да?

Девушка-кошка хищно прищурилась.

— Не нужно, — магиня ласково погладила ее по руке. — Я обещала тебе охоту, но эти мальчишки — не наша дичь. Все еще будет, потерпи немного.

Она остановилась, позволив Роксэн потереться носом о свое плечо, и протянула руку. Однако когда фамильяр уже готов был отдать ей браслет, передумала:

— Повременим пока. Давай-ка лучше найдем извозчика.

Глава 21

Роль гостьи в доме мэтра Алистера давалась Эби не без труда. Казалось бы, ничего сложного: ешь, спи, читай, шей, чтобы руки занять. Но страх сделать что-нибудь не то и не так постоянно держал в напряжении. Еще сильнее пугала неопределенность.

За завтраком девушка решилась поинтересоваться у мага, что ждет ее дальше, ведь впереди зима, и не хотелось в холода остаться на улице, но хозяин тут же перевел разговор в иное русло. Господина Ранбаунга интересовал исключительно Джек. Ему было любопытно, отчего механический человек проявлял такую заботу о ней, и простое объяснение, что тот лишь отвечает добром на добро, он не принимал.

Эбигейл рассказала, как занималась по указанию мэтра Дориана с его созданием. Как гуляла с ним в саду, как объясняла понятные обычным людям вещи, показывала, как расставлять посуду и прислуживать за столом. Об Эйдене упомянула, что тот учил искусственного человека читать, и какие-то разговоры пересказала — какие не стыдно было повторить. Магу этого оказалось недостаточно.

После завтрака он велел Эби прийти в его лабораторию, которая, по мнению девушки, была и не лаборатория вовсе, а название одно, если сравнивать с рабочим помещением в доме мэтра Дориана. Обычная комната, только стены и пол выложены белой глазурованной плиткой, а шкафы вдоль стен и два широких стола — металлические. Ни светящихся шаров под потолком, ни разноцветных жидкостей в пузатых колбах, ни запаха масла и керосина. И никаких механизмов, если не считать сидящего на одном из столов Джека.

За вторым столом устроился сам маг. Поставил перед собой письменный прибор, разложил какие-то стеклышки и, посмотрев сначала на механического человека, а затем на остановившуюся в дверях Эби, приказал:

— Общайтесь.

— Как? — растерялась девушка.

— Как обычно, — толстяк поглядел на нее сквозь толстую круглую линзу. — А я понаблюдаю пока.

Эби не на шутку смутилась, а Джек спрыгнул на пол — плитка хрустнула под весом искусственного тела — и всем корпусом развернулся к магу.

— Знаете, мэтр, — заговорил он обычным своим бесстрастным голосом, но сейчас в нем слышались новые, будто бы насмешливые нотки, — невежливо с вашей стороны предлагать подобное. Хотя бы за ширму спрятались и уже оттуда подглядывали.

Эби думала, что мэтр Алистер рассердится на него за эти слова, но тот усмехнулся и довольно потер пухлые ладони.

— Боюсь, за ширмой мне будет некомфортно. Но если вас смущает мое присутствие, удаляюсь.

Он поднялся из-за стола и направился к выходу. Но перед тем подвигал свои стекляшки, а одну спрятал в карман.

Уход мага не избавил от неловкости. Эби по-прежнему не знала, что ей делать наедине с механическим человеком и о чем говорить. Джек пугал ее. Не так, как вначале, когда ее страшила его внешность и отсутствие всяческих чувств. Теперь чувств в нем, как для искусственного творения, было даже больше чем нужно, и именно это тревожило. Неспокойно было от ощущения, что он думает о чем-то, когда смотрит на нее. И когда не смотрит — тоже. И вообще думает — странно это.

Когда-то Эби мечтала, чтобы Джек был хотя бы немножечко живым, а сейчас, обнаружив в нем подобие жизни, захотела, чтобы все стало как раньше. Тогда она снова могла бы говорить с ним обо всем на свете, не боясь быть непонятой...

— Сегодня хорошая погода, — первым сказал Джек, указав на окно.

Эби хотела согласиться, погода и впрямь была чудесной, небо — ясным, а солнце светило совсем по-летнему, но механический человек резко отвернулся от окна и шагнул к ней.

— Разговоры принято начинать с погоды, — слабо подкрашенные губы приоткрывались совершенно не в такт словам. — Потом справляться о здоровье. Как твое здоровье?

— Спасибо, хорошо, — непроизвольно отступив от него, проговорила Эби.

— Как тебе спалось?

Наверное, по правилам полагалось интересоваться и этим, и девушка ответила, что тоже хорошо.

— А тебе?

— Я не сплю, — проговорил раздельно механический человек. — Теперь.

— А раньше спал?

Он замер, словно задумался — по искусственному, обтянутому выделанной кожей лицу и стеклянным глазам не понять о чем, а потом произнес медленно:

— Раньше я отключался. Это немножко похоже на сон. Или на смерть.

О таком Эби тем более говорить не хотела и быстро сменила тему:

— Ты еще не просил у мэтра Алистера новую одежду?

Джек покачал головой.

— Хочешь, я сама его попрошу?

— Зачем?

— Я же объясняла вчера: твой костюм нужно постирать.

Он склонил набок голову, и что-то в этом движении показалось Эби знакомым и одновременно неправильным.

— Ты думаешь, в чистом костюме мне будет лучше?

— Конечно, — начала девушка и осеклась. Подумалось, что Джек спросил совсем не о том, будет ли он лучше выглядеть в новой одежде.

— Не будет, — сам себе ответил механический человек.

Снова стало страшно и тревожно, но Эбигейл, пересилив себя, приблизилась к нему и заглянула в неподвижные, неестественно блестящие глаза:

— Ты чем-то расстроен?

Она рада была бы, если бы он не понял вопроса и промолчал. Но Джек ответил:

— Нет. Я... зол.

— Почему?

Твердый палец коснулся ее щеки и провел волнистую линию до подбородка.

— Чувствуешь?

— Да, — прошептала Эби.

— А я — нет.

Подсматривать и подслушивать господину Ранбаунгу было без надобности. Любопытно, конечно, о чем могут говорить механический человек и вполне себе живая девушка, но любопытство это пустое, отвлеченное. Куда интереснее, как отреагирует на разговор искусственный разум. Изменится ли структура внутренних связей, проявится ли то, что мэтр Алистер для себя назвал эмоциональной составляющей базового заклинания — тонкая ниточка, которой, по всему, не было места в изначальной канве. Она сплелась уже позже, сама, проросла из тысячи других канальцев, ответственных за память, знания и восприятие. Рассчитывал ли Дориан на такое? Или, как и тысячу раз до этого, случайная удача вновь подыграла ему?

Впрочем, с учетом случившегося с Лленасом, трудно назвать его удачливым...

Закрывшись в кабинете, мэтр Алистер достал из кармана и установил в рамку-проектор линзу. Активировал связующее все элементы считывающего устройства плетение. На столе перед магом вспыхнула картинка: отсвечивающие всеми цветами радуги змеи сплелись в тугой клубок — так он видел заклинание, давшее Джеку жизнь и, да простит Творец такие мысли, душу. И чем дольше Ранбаунг смотрел на этот клубок, тем сильнее убеждался, что никогда не сумеет ни распутать его, ни тем более воссоздать.

Он придвинул к себе стопку чистых листов и взял из ящика стола остро заточенный карандаш. Через минуту наблюдений грифель зашуршал по бумаге, срисовывая одну за другой схемы, которые после еще несколько часов придется разбирать.

Вот простейшее мышление, обеспечивающее первую мгновенную реакцию, что совсем нелишне в отсутствие рефлексов на уровне физиологии.

Несколько каналов, тянущихся от независимых хранилищ памяти, дублирующих друг друга на случай нарушения связей. Структура содержащейся в них информации неоднородна. Одни данные — некая постоянная, другие непрерывно обновляются.

Сейчас, пока Джек общался со своей подругой, процесс обновления шел особенно активно, и мэтр Алистер едва успевал зарисовывать изменения. Он уже жалел немного, что отказался от идеи подслушать разговор. Если бы знать, что именно провоцирует наисильнейшие эмоциональные всплески, можно было бы после воссоздать ситуацию в лабораторных условиях и тщательно проанализировать. Однако маг недолго обдумывал это: еще одна, прежде не замеченная им ниточка-связь, тянувшаяся от Джека куда-то вовне, заняла его внимание. Не единственный канал, уходящий за пределы матрицы, но те, другие, были не более чем придатками энергетической цепи и терялись в астрале, а эта...

— Нужно взглянуть поближе, — решил, отбросив карандаш, мэтр Алистер.

Он вынул линзу из проектора и направился в лабораторию с намерением отослать Эбигейл и остаться один на один с творением Лленаса, но девушка сама встретила его в дверях.

— Можно мне пойти наверх? — спросила она.

— Уже поговорили?

— Да, — девица опустила глаза. Если бы еще и покраснела при этом, Ранбаунг решил бы, что разговор сей был — и подумается же такое! — интимным.

— Хорошо, иди.

Ему не терпелось заняться продолжением исследований. Отчего-то казалось, что обнаруженная сегодня ниточка — та самая, потянув за которую, можно распутать весь клубок.

— Мэтр Алистер, — обратилась к нему Эбигейл, вопреки собственным словам, не торопившаяся уходить. — Я хотела попросить... Джеку нужна чистая одежда. И... вы не могли бы отключать его на ночь? Мэтр Дориан всегда так делал.

— Мэтр Дориан, как тот, посредством чьего дара был создан твой механический друг, мог отключать его и включать по сотне раз на день, — поморщился досадливо маг. — А мне под силу лишь разорвать управляющее Джеком заклинание. Восстановить его потом, боюсь, не получится.

— Тогда не нужно! — протараторила испуганно девушка.

— Не буду, — улыбнулся Ранбаунг.

Улыбка получилась грустной и задумчивой. Чувствовалось, что разгадка где-то рядом, но он все время ее упускает, и найденная только что ниточка вот-вот выскользнет из рук...

Храм святой Агнессы располагался на западной окраине Салджворта. Древнее строение с куполообразной, местами провалившейся крышей, на стенах — истершийся барельеф, окна с выцветшими витражами. Внутри — та же ветхость: блеклые фрески, бедный алтарь. Адалинда не сильна была в вопросах религии, а потому не могла судить, по какой причине храм так запущен: то ли святую эту в народе не слишком почитали, то ли отсутствие прихожан, а, стало быть, и пожертвований, вызвано лишь удаленностью этого места да тем, что на старом кладбище, оградой примыкавшем к храмовому двору, давно не хоронили горожан, и тех, кто мог приходить на поросшие бурьяном могилы, погребли уже на других погостах.

Так или иначе, но людей в храме почти не было. Старый священник, седой и ссутулившийся, дряхлый настолько, что казался ровесником святилища, беседовал с дамой в черном вдовьем капоре. В стороне дожидались окончания их разговора трое детей: мальчик и две девочки. В первом ряду скамеек для молитвы дремал пожилой господин. В третьем — девушка, бледная и заплаканная, напротив, молилась о чем-то горячо и истово. И больше никого.

Кроме Фредерика.

Эмпат сидел в предпоследнем ряду, почти у прохода. Глаза прикрыты, лицо расслаблено. Ему всегда нравились подобные места, их эмоции, искренность и скрытность, чистые стремления и тайные желания.

Адалинда, до сих пор без браслета, в утреннем образе увядающей красавицы, присела рядом.

— Я хотела бы исповедаться, — сказала она тихо.

Фредерик открыл глаза, скользнул по ней незаинтересованным взглядом.

— Простите, но я не...

Женщина негромко, чтобы не нарушать покой храма, рассмеялась.

— Прежде ты чувствовал меня за десяток шагов, — сказала она, возвращая должок.

Бывший муж спрятал удивление под ухмылкой:

— Прежде ты не примеряла на себя столь невзрачных личин. Думаю, можно счесть признаком профессионального роста то, что теперь ты не боишься показаться старой и непривлекательной.

Он преувеличивал, она и в этом образе была хороша, но магиня не спорила:

— Однажды я в самом деле стану такой. Нужно привыкать.

Фредерик удовлетворенно хмыкнул.

— Растешь, — констатировал он. — Но маскарад ведь не ради меня затеян? Наносила ранние визиты?

— Следишь?

Он пожал плечами:

— Догадался. Это очевидно.

— Навестила Найлса, — призналась женщина. — Впустую потратила время. С ним и с остальными уже поработали, верно?

— Верно, — не отрицал эмпат. — Все беседы запротоколированы, у меня есть копии. Хотел сразу отдать тебе, а потом подумал, вдруг ты найдешь что-то, что пропустили наши коллеги. К тому же, мне нравится твой подход, — он красноречиво оглядел ее с головы до ног. — Такой... творческий...

— Мне тоже нравится, — кивнула магиня.

В ту же секунду цепкие пальчики присевшей позади эмпата девушки впились в волосы мага и потянули назад, заставляя откинуть голову, а второй рукой зеленоглазая красавица сдавила его шею, запустив в кожу острые коготки.

— Роксэн, — узнал мужчина, скосив глаза. — Прекрасно выглядишь. Чего нельзя сказать о твоей хозяйке.

Насмешливые слова дались ему слишком легко, и фамильяр, приняв этот факт во внимание, чуть сильнее сжал пальцы. Фредерик сипло закашлялся.

— Хватит, — приказала Адалинда кошке. — Не будем привлекать внимание.

— Кхм... Действительно, — маг потер освобожденную из захвата шею. — К чему эта демонстрация силы?

— К тому, чтобы ты знал, что она у меня есть, — ответила ему бывшая супруга. — Даже так.

Даже так — это без жезла, не имея возможности напрямую использовать дар. Но у нее все еще оставалась связь с Роксэн. А фамильяр порой не менее опасен, чем создавший его маг.

— Я знаю, — произнес Фредерик невозмутимо. — Но все же не понимаю — зачем так агрессивно? Я тебе не враг.

Но и не друг... Уже? Еще?

— Мое предложение в силе, — продолжал эмпат. — Вдвоем мы быстрее найдем ответы. Ты и сама это понимаешь, иначе не пришла бы. И если все еще хочешь, потом я выслушаю твою исповедь. Но начинать посещение храма все же следует с молитвы.

Он положил ей на колени маленький молитвенник, похожие продавались на лотке у входа.

Похожие, но не такие же — в этом, под темной обложкой с золоченым теснением, вместо отпечатанных в типографии священных текстов прятались исписанные мелким аккуратным почерком листы. Имена, даты, какие-то графики. В отличие от Дориана Фредди имел привычку записывать каждую мелочь, по его мнению имевшую отношение к делу.

— Потом прочтешь, — сказал он. — Пока могу вкратце обрисовать общую картину. Но... мы вместе?

— Работаем вместе, — уточнила она. — Делимся информацией. Согласовываем действия. Но не всегда. Не во всем. И я тебе не подчиняюсь.

— Разве когда-то было иначе? — усмехнулся Фредерик.

Было. Но Адалинда предпочла не вспоминать об этом.

— Слушай, — маг уткнулся лбом в молитвенно сложенные руки, словно действительно обращался к Творцу, а не к рядом сидящей женщине. — В этом деле немало странностей. С самого начала. Прошлым летом прошла информация о том, что некий салджвортский изобретатель, возможно, связан с незаконными поставками в Гилеш. Дело поручили Ригану. Прямых улик против Лленаса не было, поэтому решено было установить за ним наблюдение и выявить все контакты. Аналитики, с оглядкой на репутацию мэтра, рекомендовали задействовать женщину, и в Салджворте появилась ты. Поправь, если я ошибаюсь, но помимо отслеживания контактов Лленаса ты передавала в управление информацию о его работе. Это было частью задания?

— Да.

— Твои донесения заинтересовали руководство настолько, что в последние месяцы следить за достижениями мэтра Дориана стало, по сути, твоей основной обязанностью. Кто-то наверху счел, что его изобретения могут оказаться полезны. Ты со своей стороны попросила содействовать встрече Лленаса с архимагом Рисеттом, чтобы мэтр представил своего механического человека и...

— И новый проект.

— Да, новый проект. Создав искусственное тело, мэтр решил, что может создать искусственную душу.

В голосе Фредерика слышался скепсис, и Адалинду это задело.

— Душу он тоже создал, — заявила она. — Его механический человек обладал разумом. Учился и развивался.

Эмпат едва заметно покачал головой:

— Я не теолог, Эдди, и не собираюсь спорить с тобой. Создал, так создал. Но его это чем-то не устроило.

— Его не устроила не душа, а тело, — возразила магиня. — Механический человек обходится дорого, дающий энергию для движения кристалл-аккумулятор нуждается в постоянной подзарядке, а функциональностью такой механизм все равно уступает человеческому телу.

— Поэтому Лленасу пришла в голову мысль пересаживать искусственные души в настоящие тела? — поморщился эмпат

Женщина кивнула.

Непосвященному эта идея покажется кощунством, но Дориан руководствовался благими намерениями. Как там говорил Ранбаунг? Бесполезный человеческий материал? Сумасшедшие, давным-давно потерявшие себя. Приговоренные к смерти преступники. Их души были неизлечимо больны или изъедены пороком, но их тела еще могли послужить обществу.

— Я не собираюсь спорить, — повторил Фредерик. — Мы обсуждаем убийство, быть может, заговор, а не попрание основ человеколюбия, завещанного нам Творцом.

— Не думаешь, что Дориана убили именно из-за его намерений? Чтобы не позволить ему довести задуманное до конца?

— Есть такая версия, — согласился мужчина. — Хоть она и маловероятна. Об идеях Лленаса было известно узкому кругу людей. И не просто людей — одаренных. У магов особое отношение к религии и к общественным нормам. Кривились бы, плевались... но не отказались бы узнать, чем закончится такой эксперимент. Если бы Лленас успел встретиться с Рисеттом, уверен, он получил бы от архимага полную поддержку. Возможно, даже деньги и лабораторию.

— Но его убили за несколько дней до того, как должна была состояться эта встреча, — проговорила Адалинда, задумавшись, не это ли стало мотивом. Помешать Дориану переговорить с архимагом... но зачем?

— Я не вижу причин, по которым кто-то мог желать его смерти, — сказал Фредерик, угадав ее мысли. — А знаешь, чего я еще не вижу? Того, что должно быть, а его нет.

— Чего? — не поняла магиня.

— Связи с Гилешем. Никакой. Не нашли ни единой зацепки, кроме тех, самых первых сообщений, якобы перехваченных военными.

— Считаешь, что информация о гилешских контактах Дориана была лишь поводом, чтобы установить за ним наблюдение?

— Умница! — просиял Фредерик, довольный тем, что она по-прежнему понимает его с полуслова. — Именно поэтому я и подозреваю, что замешан кто-то из управления ВРО. Подумай сама, легко ли круглосуточно держать человека под колпаком? Тем паче мага. Но если найти предлог, чтобы подключить к слежке несколько десятков агентов, а главное — приставить к объекту правильного человечка — того, кого по расчетам аналитиков он готов будет допустить к своим тайнам... Я верно понял, ты взялась за тех, кого Лленас приглашал на тот ужин? А если они ни при чем? Если это не они, а ты, Эдди? Если это после твоих донесений кто-то решил, что изобретательный мэтр Дориан должен умереть?

— Это всего лишь твои догадки, — возразила Адалинда, внутренне содрогнувшись.

— Девяносто процентов дел, которые я вел, раскрыты исключительно благодаря моим догадкам. Интуиция — часть моего дара, ты знаешь. И раньше ты доверяла моему чутью.

— Раньше я и тебе доверяла, — пробормотала магиня.

Фредерик не внес ясности в произошедшее или все еще происходящее. Те крохи информации, которыми он с ней поделился, еще сильнее все запутывали. К тому же женщина чувствовала, что встречу пора заканчивать: ей срочно нужен был ее браслет, ее лицо, теплая ванна и несколько часов сна.

— Не торопись, — эмпат угадал ее намерения и мягко придержал за руку. — Есть еще одна важная деталь, подтверждающая, что в деле замешаны маги. Может, и не из управления, но однозначно кто-то из одаренных. Как ты ушла из дома Келлара, после того как в очередной раз стала вдовой?

— Портал, — Адалинда поежилась, вспомнив, как это было. Непослушные руки и дорога в никуда. Шаги под лестницей...

— Я так и думал, — кивнул Фредди. — А кто-то проник в лабораторию Лленаса, убил Эйдена Мерита и успел незамеченным уйти до взрыва. Полагаю, тоже не без помощи телепортации. Но наши специалисты не нашли следов портала ни у Келлара, ни у Лленаса. Вряд ли отчеты подделали, оба места проверяли не только наши маги. Следовательно, кто-то прибрал за тобой... и за собой тоже.

— Один и тот же человек?

— Не знаю. Можно предположить, что твой след подчистили наши, чтобы не раскрывать своего агента... Тогда ты еще была агентом. А возможно, с твоим порталом поработали, чтобы проследить, куда ты направилась.

Магиня фыркнула: если ее и хотели отследить, то ничего у них не вышло. Путь был нестабилен, она сама не догадывалась, куда ее вынесет. Но отпечаток чужих следящих чар поверх ее заклинания переноса легко обнаружили бы. Тут Фредерик прав: желавший стереть следы своего присутствия должен был стереть все. А чем руководствовался тот, кто уничтожил эхо портала в доме Дориана, и так понятно. Но провернуть такое в несколько минут или даже секунд до взрыва, причем подчистить след уже пройдя портал, на расстоянии, не каждому под силу.

— Минимум четвертая степень посвящения, — поделилась она с бывшим мужем выводами относительно неизвестного мага. — Возможно, специализируется на телепортации. Среди фигурантов по делу Дориана есть кто-нибудь подходящий?

— Двое из тех, кого он приглашал к себе на ужин. Я отметил в записях. И как минимум десять человек из управления ВРО, так или иначе связанных с делом Лленаса. Это если не брать в расчет того, что можно обладать определенными навыками телепортатора при иной специализации. А если считать всех, подходящих по уровню, как ты сказала, четвертая степень и выше, круг подозреваемых расширяется до сотни человек.

Адалинда вздохнула: иголка в стоге сена.

— Начнем с приглашенных, — сказала она вслух, не позволяя себе поддаваться унынию. Встала, поправила платье. Прижала к груди книжечку, полученную от Фредерика. — Думаю, мне стоит провести сегодняшний день в молитвах. А исповедь отложим до завтра.

Глава 22

В гостинице, где он жил с момента приезда в Салджворт, Фредерика ожидала записка: куратор Риган желал его видеть.

— Вас нелегко найти, Валье, — первым делом высказал мэтр Джонатан будто шутливо.

Принимал посетителя Риган все в том же номере, в том же халате и с той же добродушной полуулыбкой, но уловка, не сработавшая в первый раз, во второй и вовсе не произвела никакого впечатления.

— Прошу прощения, но поскольку я не задействован напрямую в расследовании, позволил себе немного прогуляться.

— Осматривали достопримечательности?

Фредерик пожал плечами: какие тут достопримечательности. Разве что улочки в районе старого театра перепутаны между собой так затейливо и проходных дворов и черных ходов столько, что агентам, приставленным к нему в сопровождение, немудрено и потеряться. Впрочем, они всегда теряются, с первого дня, когда Риган надумал установить за ним слежку. Но мэтр Джонатан не спросит прямо, отчего это он с таким упорством избавляется всякий раз от наблюдателей, иначе тогда и он поинтересуется, чем заслужил сей почетный эскорт.

— Скучаете, значит? — хмыкнул куратор. — В одиночестве? А что ваша супруга? Не появлялась? Не писала?

— Бывшая супруга, — поправил невозмутимо Фредерик. — Нет, не писала. Не думаю, что ей вообще придет это в голову.

Если Риган хотел улучить его в обмане с помощью какого-нибудь артефакта, ему это не удастся. Обмануть зачарованные на определение лжи предметы не так уж сложно. Нужно просто говорить правду. Ту правду, которую нет необходимости скрывать. Например, Адалинда действительно не станет писать ему.

— Жаль, — непритворно вздохнул Риган. — Полагаю, она могла бы пролить свет на некоторые обстоятельства этого дела. Я приказал установить наблюдение за школой, в которой обучается ее сын, однако и там она не объявлялась. Думаю... что если на какое-то время перевести ребенка в другое учреждение?

Мэтр Джонатан в напускной задумчивости почесал проплешину и выжидающе уставился на собеседника. Фредерику ничего не оставалось, как снова пожать плечами:

— Если найдете достаточно оснований и согласуете действия с комиссией по защите прав детей-одаренных и со мной, как с официальным опекуном мальчика. А я буду против.

Как, собственно, и комиссия. И совет Академий, если до этого дойдет. Линкарра ценила своих будущих магов, тем паче, с таким потенциалом, как у Лео.

— Я и сам не сторонник подобных мер, — быстро пошел на попятную куратор. — Полагаю, наблюдения будет достаточно. А вы, если ваша супруга... бывшая... вдруг объявится, сообщайте немедля. С учетом обстоятельств, этому никакая комиссия не воспротивится, а вот если решите утаить...

— Я не знаю, где она сейчас, — четко и, опять же, совершенно искренне произнес Фредерик. — И поверьте, я сделаю все, от меня зависящее, чтобы помочь в раскрытии этого дела.

Правда и ничего кроме правды.

Джек зашел к Эби поздно вечером, когда слуги ушли на свою половину, и не нужно было переживать, что столкнешься с кем-нибудь из них в коридоре. Хотя Джек вряд ли волновался по этому поводу.

— У меня новый костюм, — сказал он.

Наверное, мэтр Алистер покупал одежду сам, в магазине готового платья, и наряд был механическому человеку велик: брюки длинноваты, сюртук обвисал на плечах. Еще вчера Эби предложила бы подшить, но сегодня промолчала.

— Тебе не нравится? — по-своему понял ее молчание Джек. — Может быть... цвет не мой?

Казалось, с каждым днем он лучше и лучше управляет своим неживым голосом, и интонации прорезались все четче. Сейчас это был сарказм.

— Хороший цвет, — ответила Эби. — Немаркий.

Новый костюм Джека был черным, как и предыдущий.

— Ты не хочешь со мной говорить? — спросил механический человек после затянувшейся паузы.

— Хочу, — возразила девушка. — Только не знаю, о чем.

Прежде таких вопросов не возникало, ныне же возникали и не такие...

— Ранбаунг что-то нашел, — сказал Джек, без приглашения усевшись в кресло. — Точнее, он думает, что нашел. Что-то в исходном заклинании.

— Это хорошо?

— Не знаю.

Он умолк на время — обычно в такие минуты Эби казалось, что он отключился, но сейчас девушка откуда-то точно знала, что он всего лишь молчит — а потом вдруг сказал:

— Завтра будет дождь.

— Откуда ты знаешь? — перемены погоды, как и этих слов, ничто не предвещало.

— У меня есть барометр. В голове. Вернее, где-то здесь, — механический человек неуверенно ткнул себя пальцем в грудь, — но я привык думать, что в голове.

Привык думать. А она никак не могла привыкнуть к тому, что он способен думать.

— Еще у меня есть часы. И карты. Компас... Расскажи об Эйдене.

Эби вздрогнула всем телом — до того внезапной была эта просьба.

— Зачем? — щеки вспыхнули, а в груди вдруг закололо: то ли ребра, еще не сросшиеся как надо, вновь разболелись, то ли еще что-то...

— Интересно, каким он был.

— Он был... хорошим...

Джек посмотрел на нее пустыми своими стекляшками, блестящими в газовом свете, и медленно покачал головой:

— Не был.

Не был. Под ребрами заныло сильнее.

— Какая теперь разница? — спросила она. Горечь в голосе превратилась в злость: зареклась же вспоминать, а тут чурбан этот механический!

— Мне интересно, — повторил без эмоций искусственный голос.

— Ничего интересного. И я... Я не знаю! Не знаю и не знала его никогда, понял?

— Понял, — Джек поднялся с кресла, будто собирался уйти, но пошел не к двери, а к ней. — Я видел его. Мертвого. С дырой в груди. И видел живого. С тобой. Так, — он взял оцепеневшую от растерянности девушку за запястье и повернул ее руку ладонью вверх. Палец в кожаной перчатке медленно вывел на ставшей вдруг влажной коже первую букву — "э". И дальше: "б", "и", "г"... — Так, помнишь? Думаешь, это не интересно... крошка Эби?

Лишь на миг липкий обволакивающий страх сковал тело, а затем девушка вырвала руку и с силой оттолкнула от себя механического человека.

— Не смей! Никогда больше не смей! Никогда, понял?!

Она сама не понимала, чего требует от него, — главное, чтобы никогда-никогда.

И когда дверь за ним тихо затворилась, Эби все еще стояла посреди комнаты, обняв себя за дрожащие плечи и шептала, словно обережную молитву: "Никогда больше. Никогда...".

Вернувшись к себе, Адалинда, как и планировала, выкупалась, смывая остатки изменяющих чар, и выспалась. После вынужденной блокировки дара, затянувшейся на месяцы, следовало осторожнее расходовать силы и не допускать переутомления.

Отоспавшись, магиня заказала в номер поздний ужин, а в ожидании заказа зажгла дополнительные лампы и открыла "молитвенник". У Фредерика был собственный способ систематизации данных, и ей, как человеку знакомому с этим способом, не составило труда выделять основное в заметках.

Для Фредди дело мэтра Лленаса началось с работы Чарльза Шолто — аналитика, не следящего за состоянием газового освещения. Кто поручил ему заняться салджвортским изобретателем? Какие задачи ставил? Ответа на эти вопросы, как свидетельствовали красноречивые прочерки, бывший супруг не нашел.

Зато попытался сам обработать собранную о Дориане информацию: хронологическая таблица, занимавшая восемь страниц, фиксировала основные события в жизни мэтра Лленаса, начиная с получения тем первой ученой степени и заканчивая последним днем. Адалинда бегло просмотрела датированные записи. Стандартная, ничем не примечательная биография ученого: работа, работа и еще раз работа. Тихие, признанные лишь в кругу специалистов, успехи и громкие провалы. Не слишком удачная преподавательская карьера: сначала в Салджвортской Академии, потом — на кафедре прикладной механики технического университета. Сотни публикаций в научных изданиях...

Некоторые статьи, судя по двойному подчеркиванию, чем-то заинтересовали Фредерика. Почти в каждом названии повторялись слова "душа" или "разум". Ничего удивительного: Дориан занимался исследованиями в этой области еще во время учебы и, если бы не увлекся на каком-то этапе механикой, возможно, намного раньше пришел бы к идее искусственного сознания. Но, если подумать, не был ли его механический человек первым опытом? Возможно, сначала Дориан хотел попробовать создать искусственную душу в искусственном теле, а после — переселить ее в настоящее? Или же он вернулся к прежним замыслам, когда убедился в том, что не способен соперничать с природой и механика всегда будет уступать живой плоти?

Пометки на полях говорили, что и Фредди пришел к похожим выводам.

Принесли ужин, и магиня поела, не отвлекаясь от записок и не чувствуя вкуса блюд, помня лишь о необходимости пополнить запас энергии. Так же, не выпуская из рук блокнота, выпила две чашки крепкого кофе: днем она достаточно выспалась, и теперь могла посвятить изучению заметок Фредерика хоть всю ночь.

Уйдя от Эби и вернувшись в лабораторию, Джек еще несколько минут размышлял о том, что, наверное, зря испугал и обидел девушку. Но мысли этой тесно было в его голове среди множества других, блуждающих рассеянно между картами, компасом и барометром, и скоро об Эбигейл было забыто, а все внимание сосредоточилось на таинственной "ниточке", найденной мэтром Алистером. Когда маг рассказал ему, Джек подумал, что мог бы сам попробовать разобраться. Он же знает свое механическое устройство, способен отслеживать неполадки в искусственном теле — почему бы не попытаться рассмотреть схожим образом искусственную свою душу?

Но душа, как часто повторял мэтр Дориан, — предмет сложный. Видеть ее у Джека никак не получалось. Чувствовать — да. Но чувства эти были настолько смутные, как... Как прикосновение к твердой поверхности кончиками пальцев. Лленас вживил в подушечки маленькие пружины, реагировавшие на давление и перепады температур, — он говорил об этом тому, другому, который поселился в голове у Джека с недавних пор. Но пружин было мало: они давали не осязание, а лишь намек на оное — это Джек тоже узнал от другого, поделившегося с ним своей памятью. С памятью этой все стало иначе. Непонятно. Неправильно. Тревожно и неуютно. И верно, это она, чужая память, мешала Джеку разглядеть ниточки силы, из которых сплеталась его душа, и разобраться, куда ведет та, что заинтересовала сегодня Ранбаунга так, что маг разглядывал ее почти час, не отнимая от покрасневших глаз толстой линзы.

Но Джек не сдавался. Для попыток у него была целая ночь.

Отчаявшись увидеть, он стал воображать себе, как выглядят эти ниточки. Дергать мысленно то за одну, то за другую, и придумывать, за какую его мысль или чувство они ответственны.

Душа-марионетка...

Тот, другой, знал, что это такое. Помнил, каково это, когда тонкие нити перепутываются между собой, завязываются в узлы, рвутся, и сколько не тяни, душа-марионетка не отзовется — останутся лишь примитивные инстинкты, первейший из которых — страх. И потом, когда найдется кто-то, кто распутает этот клубок, страх все равно останется. Навсегда. До самого конца и даже дольше: теперь этот страх поселился вместе с памятью в Джеке. Оттого так стремился он сохранить каждую воображаемую ниточку, каждую мысль и эмоцию. Не забыть, не лишиться сознания... никакого морфия...

Огромная комната. Сводчатые потолки. Лампы. Шкафы с оборудованием вдоль выкрашенных зеленой краской стен. В центре комнаты — машина, вокруг которой колышутся смутные тени...

— Она будет работать, вы уверены?

— Не могу сказать до испытаний...

— Но к испытаниям-то вы готовы?

— Теоретически...

— Не хотите руки марать?

Руки и так грязные. В масле, в мазуте. Шрам на ладони...

— Не волнуйтесь, вам и не придется. Оставьте это мне. За вами — исправность механизмов. И не заставляйте меня напоминать, чем грозит малейшая ошибка...

Джек резко дернулся, и... проснулся?

Прежде он никогда не спал, но знал из чужой памяти, как это бывает. Разум отключается от реальности и погружается в вымышленный мир...

Но почему в его фантазиях оказалась вдруг незнакомая комната и странная машина, похожая на операционный стол, установленный на механизме разобранных башенных часов и подключенный к токовым катушкам? И человек, лица которого не удавалось рассмотреть, хоть свет там был даже чересчур яркий?

Странно.

И обидно: Джек предпочел бы другой сон.

Но он запомнил этот случай, внеся его в длинный перечень произошедших с ним перемен, и снова принялся мысленно копошиться в своей душе.

Мэтр Алистер проснулся задолго до рассвета. Долго всматривался в темноте в едва видный циферблат настенных часов, силясь одновременно понять две вещи: который сейчас час и что, собственно, его разбудило. А когда, согнав остатки дремы, нашел ответ на второй вопрос, первый враз стал несущественным. Разве имеет значение, ночь за окном или утро, когда тут такое?! Такое!

Натянув впотьмах халат, маг выскочил из спальни. Едва не оступившись на неосвещенной лестнице, сбежал вниз и ворвался в лабораторию.

Зажег лампы.

Механический человек, сидевший в углу на табурете, никак не отреагировал, даже не обернулся.

— Раздевайся и на стол, — без лишних слов скомандовал Ранбаунг.

Джек медленно поднялся, но подчиняться не спешил.

— Мне нужно вскрыть корпус и напрямую подключиться к каналам памяти, — протараторил маг, злясь на то, что вынужден объясняться с какой-то железякой, а сам тем временем раскладывал на металлической столешнице инструменты.

— Обойдетесь, — ответил резко ни на шаг не приблизившийся механический человек.

— Что? — опешил мэтр Алистер.

— Я не позволю вам влезть в мою память и изменить там что-либо.

— Да не собираюсь я ничего менять! — раздраженно всплеснул руками маг. — Мне нужно только...

— Не собираетесь, но можете, — заметил Джек резонно. — Повредите записи, нарушите связи. А у нас был уговор, если помните.

Ранбаунг досадливо шикнул. Об уговоре он помнил: не вредить. И если нарушит его, пусть даже ненамеренно, то... какая разница? Тут же такое!

Маг мог бы применить силу. Его умений хватило бы на то, чтобы обездвижить взявшуюся перечить машину. Да хоть бы руки-ноги ему оторвать, лишив возможности сопротивляться. И если мэтр Алистер не сделал так, то отнюдь не по доброте и не из жалости. Просто вспомнил, как Джек обещал уничтожить все данные, если почувствует, что ему или его подруге грозит опасность, и маг подозревал, что отсутствие конечностей его не остановит.

— Обещаю, что не стану трогать матрицу, — сказал он как можно спокойнее, хотя внутри все клокотало от злости и нетерпения. — Даже не коснусь кристаллов. Мне хватит доступа к вторичной коммуникации.

Джек смотрел на него, склонив голову к плечу, и в стеклянных глазах чудилось недоверие.

— Без этого я не отвечу на твои вопросы, — припечатал маг. — Никогда.

Механический человек молчал.

Когда Ранбаунг уже раздумывал, как быть теперь, отступиться и смириться или же рискнуть и силком уложить непокорное творение Лленаса на стол, оно наконец заговорило:

— Хорошо. Но если я почувствую, что что-то не так...

— Я помню, — кивнул поспешно маг. — Снимай рубашку и ложись. Мне понадобится не более десяти минут.

...Он не ошибся. Всего десять минут на изучение открывшейся в новом свете схемы плетений. И еще два часа, чтобы проверить анализ рисунков по справочникам. И полчаса на утренний кофе и на то, чтобы поверить в правильность сделанных выводов.

Затем нужно было решить, что с этими выводами делать.

Молчать нельзя — это Ранбаунг понимал. Но и абы кому о таком не расскажешь.

В полицию идти? Или прямиком во внутреннюю разведку?

Во ВРО — правильнее будет. Но имелась у мэтра Алистера, как, впрочем, и у большинства линкаррских магов, некая предубежденность против господ из этой конторы.

С этой предубежденностью Ранбаунг боролся до самого обеда.

Съездил в Академию. Прочел две лекции, провел две индивидуальные консультации, еще три чашки кофе выпил, будто больное сердце и без того не билось в груди быстро и неровно, а после третьей решился.

Вернувшись домой, отыскал в столе визитку серьезного господина, говорившего с ним после взрыва в лаборатории Лленаса, написал короткое послание, запечатал конверт и вручил Вильямсу вместе с другим — пустым, как и было сказано.

— Пошли кого-нибудь по этому адресу, — приказал маг, указав дворецкому на первое письмо. — Пусть вручат лично в руки. А это доставить на центральный почтам и оставить до востребования на имя господина Джерома Грида.

Ранбаунг решил, что той женщине тоже следует знать о его находке.

Встречу Фредерик снова назначил в храме, правда, теперь в другом, и слова насчет исповеди принял буквально: чтобы поговорить с бывшим супругом Адалинде пришлось втиснуться в кабинку-исповедальню и опуститься на низкую скамеечку, что было не очень-то удобно в широкополой, украшенной страусовыми перьями шляпе и в платье с турнюром размерами со зрелую тыкву.

— В страданиях укрепляем мы дух свой, — злорадно прокомментировал бывший супруг, наблюдая за ее мучениями из окошечка исповедника.

— И укрепляемся в вере, — закончила магиня угрюмо, кое-как умостившись на скамеечке.

— Значит, ты мне уже веришь? — не оставил без комментария ее слова эмпат.

— Еще немного пострадаю и начну, — буркнула Адалинда.

— Это правильно. Записи прочитала?

Женщина кивнула.

— И что? Появились какие-нибудь догадки?

— Ничего, — признала она уныло. — Я могу предположить, кому нужны были бы работы Дориана, документация, если бы он ее вел, в крайнем случае — он сам. Но не вижу причин желать его смерти.

— Кто-нибудь мог прибрать к рукам результаты его работы, когда он был еще жив?

— Чтобы потом убить и выдать труды Дориана за свои? — поняла намек Адалинда. — Маловероятно. Специфика, сам понимаешь. К тому же Дориан не скрывал, чем занимается, и если бы кто-то после его смерти заявился в академическую комиссию с механическим человеком, например, это вызвало бы определенные подозрения.

— Подозрения без доказательств — ничто, — парировал Фредерик. — И я говорю не о механическом человеке. Последняя идея Лленаса заслуживает большего внимания.

— У него были только голые расчеты. Считаешь, кто-то, даже получи он каким-то образом теоретические выкладки, стал бы устранять Дориана до того, как тот подтвердил бы теорию практическими экспериментами?

— Время поджимало, Лленас собирался встретиться в Рисеттом, и после этой встречи трудно было бы уже присвоить его работы.

— Нет, — магиня уверенно затрясла головой. — Ерунда. Либо мы имеем дело с полным идиотом, а в это верится слабо, либо что-то упускаем.

Очевидно, Фредерик согласился с ней, так как умолк почти на минуту, а затем неожиданно попросил:

— Расскажи мне о Дориане Лленасе. Не о его работе — о нем самом.

— Это важно?

— Все важно, Эдди. Особенно, когда не знаешь, с чего начать. А мы, быть может, начали не с того. Мы зацепились за его работу, а дело может быть в ином.

— Может, — согласилась Адалинда.

Наверное, им обоим вспомнилось одно и то же дело. Тогда они еще работали вместе, расследовали убийство высокопоставленного сотрудника военного ведомства. Убийца применил незнакомую магию, и дело передали во ВРО. Подозревали попытку саботировать реформу вооружения, армейский и противоармейский заговор, шпионаж, происки коллег, метящих на теплое местечко, месть обиженных подчиненных и многое другое. А в итоге выяснилось, что супруга покойного, заметив, что муж теряет к ней интерес, решила привязать к себе благоверного чарами и обратилась к знахарке без лицензии, торговавшей запрещенными приворотами. Случается и такое.

Правда, бомба на приворот не слишком походила.

— Что ты хочешь знать? — спросила магиня.

— Все. Каким он был?

— Разным. Интересным. Образованным. Многое знал и помнил, но многое и забывал тут же за ненадобностью. Дисциплинированным и в то же время рассеянным.

А еще молчал многозначительно и плавил взглядом романтично настроенных дамочек...

Адалинда поймала себя на том, что улыбается.

— Дальше, — поторопил эмпат. — Что он представлял собой как человек?

— Как человек? — улыбка сошла с лица. — Обычный в общем-то человек. Честный. Порой слишком прямолинейный. Увлекающийся — в том, что касалось его работы. Не признающий условностей. Не лишенный честолюбия. В чем-то эгоистичный. Иногда — злопамятный, — она вспомнила историю его ссоры с Найлсом. — С окружающими, если можно так выразиться, избирательно добр.

— Честолюбивый, злопамятный, избирательно добрый эгоист, — вывел Фредерик. — Что ты в нем нашла?

Женщина не ответила.

— Это был вопрос, Эдди. Вопрос, имеющий непосредственное отношение к делу.

— Какое?

— Непосредственное, — повторил "исповедник". — Ты не забыла, что тебя тоже пытались устранить?

— С чего ты взял...

— Что тебя пытались убить? Или то, что ты слишком близко к сердцу приняла последнее задание?

Она непроизвольно рыкнула рассерженной кошкой и показала зубы, чего обычно на людях старалась не делать. Но Фредди — это не люди. Бывший друг, бывший муж, эмпат... какой, интересно, уже степени? От него нелегко утаить истинные чувства, а когда-то — Адалинда порой скучала по тому времени — в этом и нужды не было.

— Так что же, Эдди?

— Я не знаю, — ответила она.

— И я не знаю, — произнес он задумчиво. — Не понимаю. Даже если вспомнить, что ты никогда не умела выбирать мужчин, Лленас — худшее, что могло с тобой случиться, хуже даже, чем...

— Почему? — спросила магиня быстро, пока он не произнес имени, упоминание которого до сих пор было ей неприятно.

— Подобные люди поглощены лишь собой. Своей работой. Им нет дела до окружающих. Избирательная доброта, как ты это назвала, — большее, на что они способны. Да и с кем Лленас был добр? С Меритом? Нет. Тот был для него такой же работой. Очередным механизмом, который мэтр взялся починить. С Ранбаунгом, которого называл другом? Нет. Друзья для него — лишь благоприятная для протекания нужных реакций среда. Слушатели, зрители. Катализатор, способный одобрением или недоверием подстегнуть рабочий процесс. А женщины? Ты же читала его досье. Физиология — и только. Любовница — такая же часть ежедневного расписания, как завтрак, обед и ужин. Необходимое условие для поддержания основных функций организма...

— Не все, — вставила, не сдержавшись, Адалинда.

— Не все, — с грустью в голосе повторил Фредерик. — То есть, не ты. Самая распространенная ошибка влюбленных женщин. Он бабник и пьяница или заядлый игрок и транжира, или черствый, эгоистичный сухарь, помешанный на работе, но со мной он станет другим — да?

— Он сделал мне предложение.

— Что? — переспросил недоверчиво эмпат.

— Он сделал мне предложение. Хотел, чтобы я развелась в Келларом и вышла за него. Да, ты прав, он был эгоистичным сухарем, помешанным на работе, но нам было хорошо вместе. С ним мне не приходилось притворяться, даже с оглядкой на задание. Он принимал меня такой, как я есть. И устраивал таким, каким был. Можешь не верить...

— Я верю, Эдди, — произнес Фредерик мягко, словно успокаивая, хотя в голосе ее не прорезалось ни намека на близкую истерику. Но он ведь слышал не только голос. — Верю. Просто то, что ты сказала, несколько неожиданно.

— Я должна была включить это в отчеты? — огрызнулась она, мысленно браня себя за то, что дала волю эмоциям.

— Нет. Но такое поведение... отношение к тебе со стороны Лленаса противоречит выводам наших аналитиков, ты не находишь?

— Они не разрабатывали этот аспект, — пожала плечами магиня.

— Не разрабатывали... Те, что готовили материалы для твоего задания. А Шолто? Его отчет мог быть более скрупулёзным.

— И что это дало бы?

— Зная человека, что у него внутри на самом деле, проще предсказать его поведение. А при необходимости им можно даже управлять.

— Логично, — согласилась женщина. — Но это не объясняет, почему Дориана убили. Мы отвлеклись и... мне нужно идти.

— Уже?

— Да, — она потерла палец, на котором налилось жаром тоненькое серебряное колечко. — Возможно, появилась новая информация... Встретимся вечером?

Пока Фредерик не назначил свидание в еще одной тесной исповедальне или в другом, столь же неудобном месте, она продиктовала ему адрес своей гостиницы.

Ввиду того, что Алистер Ранбаунг обретался в привилегированном жилом районе, где среди богатых особняков не нашлось места ни торговым лавкам, ни чайным, ни общественным читальням, держать дом под круглосуточным наблюдением оказалось проблематично. Но Скопа сталкивался и не с такими трудностями. С разрешения Бейнлафа он взял себе в помощники двух стажеров, которые сменяли его на то время, которого хватало, чтобы поесть и вздремнуть пару часов на снятой неподалеку квартирке и вновь вернутся к слежке: надолго оставлять пост молодняку агент не хотел. Он облюбовал себе местечко в квартале от жилища мага, в тихом скверике, где днем человек с газетой не привлечет ненужного внимания, а ночью его попросту некому будет заметить, и время от времени совершал неспешную прогулку вдоль по улице, туда и обратно — как правило, тогда, когда незаметно установленные на двери черного и парадного хода "сигналки", полученные в отделе магической поддержки еще для предыдущего задания, давали знать, что кто-то вошел или вышел. На второй день Скопа свел знакомство с кухаркой Ранбаунга, возвращавшейся с рынка с тяжелой корзиной продуктов и весьма довольной, что немолодой приветливый мужчина вызвался помочь ей с ношей. Сделал шутливое замечание насчет того, что хозяин такого богатого дома должен иметь среди слуг справного молодца, дабы таскал покупки, и через десять минут знал уже по именам всю прислугу. Задал невзначай еще несколько вопросов, и услышал рассказ обо всех обитателях особняка.

Эбигейл Гроу, как оказалась, в доме мэтра пребывала в статусе гостьи и считалась дочерью какого-то его приятеля. Скопу данное обстоятельство не удивило. Маг в годах, холостяк к тому же, должен был позаботиться о репутации — может не девушки, но своей собственной.

Куда больше агента заинтересовал вскользь упомянутый новый ассистент Ранбаунга — по описаниям, тот самый парень, лица которого никто не видел. Приходил он, по мнению прислуги, рано утром, а уходил затемно, но Скопа, следивший за домом практически неотрывно, мог поклясться, что таинственный ассистент оставался там на ночь. А днем, со слов кухарки, знавшей обо всем от горничных, он просиживал безвылазно в лаборатории и не выходил даже к столу.

В целом же жизнь в доме мага текла спокойно и обыденно.

Мэтр Алистер исправно посещал Академию, читал лекции и встречался со студентами. Однажды выбрался в мужской клуб. А вчера зашел в магазин готового платья и купил костюм, который был мал ему едва ли не в два раза, — Скопа отметил этот случай, как единственный примечательный за все время наблюдения. Да еще сегодня отправил почту: дворецкий Ранбаунга говорил с курьером и передал тому конверты, но Скопа, как назло, отпустил к тому времени обоих своих помощников, а сам оставить пост, чтобы разузнать, кому адресованы письма, не рискнул.

Чутье подсказывало, что лучше сегодня от жилища мэтра Алистера не отлучаться, и не подвело. Спустя полчаса подъехал экипаж, и вышедший из него мужчина, небрежно постукивая тростью по ступенькам поднялся на крыльцо мажьего особняка и позвонил. Судя по тому, что Вильямс тут же впустил гостя в дом, того там ждали.

Минут через пять после того, как неизвестный вошел, к крыльцу Ранбаунга подошла женщина. Ее лица Скопа, к тому моменту подобравшийся уже поближе, не мог разглядеть под плотной вуалью, но память у агента была не только на лица, а вуаль в данном случае лишь ускорила узнавание. Навещая своего любовника, ныне покойного, госпожа Адалинда Келлар, ныне вдова, тоже помнится, прятала лицо.

Сдается, Сидда не ошибся, и отпуск пройдет не зря.

Глава 23

С утра у Джека не было возможности повидаться с Эбигейл. В отсутствие мэтра Алистера он опасался ходить по дому, чтобы не попасться на глаза прислуге, а девушка, конечно же, и не подумала о том, чтобы заглянуть в лабораторию. Зато у Джека появилось время решить, что сказать ей при встрече. Он не сомневался, что Эби поймет. Главное, объяснить правильно. Тогда она перестанет бояться.

Мысль о том, что Эби боится его, была неприятна. Как будто масляный насос сломался, и суставы теперь скрипят без смазки, а движения тяжелы и неуклюжи. Или зрительное заклинание засбоило, и мир вокруг побледнел и сделался серым. Или его снова разобрали, свинтили голову, отсоединили руки и перебирают грязными пальцами кристаллы его памяти...

"Паскудно", — сказал бы другой. Если бы он не остался лежать на холодном столе с дырой в груди, пил бы сейчас, глядел в окно невидящим взглядом и ругался бы зло и тихо с окружающей его пустотой, как в свои последние дни. Тогда ему тоже было "паскудно" и тоже из-за Эби. Она была нужна ему, и Джек знал зачем: с ней он чувствовал себя живым. Но он понимал, что это обман, и чувствовать — не значит быть. Он сдался.

Джек сдаваться не собирался. Он собирался жить. И для этого ему, как и тому, другому, от которого осталась лишь память и странные мысли, нужна была Эби.

Он хотел поговорить с ней сразу же, как только Ранбаунг вернется из Академии, но у мага имелись свои планы.

— Сейчас придет один человек, — сказал тот, зайдя в лабораторию. — Возможно, ему нужно будет посмотреть на тебя.

— Вы рассказали кому-то обо мне? — насторожился Джек.

— Пришлось. Это важно.

— Нет.

— Важно, — повторил мэтр Алистер. Он выглядел уставшим и взволнованным, но голос звучал непривычно жестко. — Для тебя тоже.

Они поспорили, но, в конце концов, Джек согласился. Маг был настроен решительно, настолько, что механический человек не сомневался в том, что толстяк уже не отступит, если он снова станет угрожать ему самоуничтожением, — скорее, сам сломает его, если он будет упрямиться. А Джек собирался жить.

Когда Вильямс доложил о посетителе, Ранбаунг велел механическому человеку спрятаться в примыкавшей к кабинету комнате и выйти оттуда лишь тогда, когда его позовут. В этой комнате была еще одна дверь. Она вела в коридор, и маг оставил ее не запертой. А если бы и запер, Джек легко сломал бы замок.

Нет, сначала он и не думал сбегать. Он хотел узнать, что заставило мэтра Алистера рассказать кому-то о том, что он прячет в своем доме последнее изобретение Дориана Лленаса. Это должно было быть нечто действительно важное и, наверное, оно касалось Джека... А потом он услышал голос:

— Здравствуйте, мэтр.

— Здравствуйте, — поздоровался в ответ Ранбаунг. — Располагайтесь, прошу.

— Вы написали, что у вас есть информация...

Дальше Джек не слушал. Тихо приоткрыл двери и вышел в коридор.

У него не было желания встречаться с гостем мэтра Алистера. Однажды они уже разминулись, и Джек намеревался повторить это во второй раз. Иначе придут специалисты и разберут его. Он слышал, там, в том доме, где взял шляпу и плащ и видел то, что осталось от Эйдена Мерита. Слышал, произнесенную этим же зычным басом фразу: "Разберут. Не нам с вами судить, дорогой мой". Он и Ранбаунгу скажет так же...

Не таясь, Джек прошествовал мимо дворецкого, негромко отчитывавшего за что-то молоденькую горничную, и поднялся на второй этаж. Без стука вошел в комнату Эби.

Увидев его, девушка вскочила с кресла и уронила на пол толстую книгу. Испугалась. Опять. Но у него не было времени на объяснения.

— Мы уходим, — сказал он ей. — Сейчас же.

— Уходим? Куда? Зачем? — по мере того, как он приближался к ней, Эби отступала все дальше и дальше, пока не уперлась спиною в стену.

— Так надо, — он осторожно протянул руку и погладил ее по щеке.

Эбигейл не отстранилась, но не потому, что не боялась. Напротив, Джек видел: боялась так сильно, что не могла пошевелиться.

— Собери вещи, — он опустил руку и отошел от нее. — Быстро. То, что успеешь.

— Но...

— Если мы останемся, меня разберут.

Ему не нужно было говорить так. Нужно было придумать что-нибудь другое, чтобы она сама захотела уйти, ради себя, а не ради него. Ради него могла не захотеть. А могла и специально остаться, чтобы его разобрали, и она не боялась больше...

— Ра... разберут? — девушка тяжело сглотнула. — Совсем?

Этого Джек не знал, но ответил, что совсем.

Эби посмотрела на него. Смотрела долго, внимательно, а потом кивнула. Он подумал, что она согласна с тем, чтобы его разобрали. Значит, придется идти самому. Но после он все равно за ней вернется и все объяснит.

— Уходим, — проговорила Эби и почему-то отвернулась. — Саквояж под кроватью. Возьмешь?

— Что там? — спросил Джек. Саквояж оказался большим и тяжелым.

— Платья. Шаль. Вторые туфли, — не глядя на него, девушка быстро подошла к шкафу и достала шляпку, под которую ловко упрятала остриженные волосы. — Денег нет, но можно продать что-нибудь из вещей.

Они спустились по лестнице.

Можно было бы выйти через дверь для слуг, но тогда пришлось бы пройти мимо кабинета Ранбаунга. А у парадного хода — только Вильямс. С ним легко будет справиться, легче, чем с магом.

Но дворецкий и не собирался их останавливать. Удивился только. Приподнял бровь. Открыл рот, собираясь что-то сказать, но не успел: в дверь позвонили.

— Стоять! — грозный окрик заставил Адалинду замереть, едва переступив порог.

Никем не придерживаемая дверь за ее спиной медленно закрывалась с негромким скрипом...

— Куда это вы собрались?

Ранбаунг, запыхавшийся, красный от возмущения, выскочил в холл, но гнев его обращен был не к гостье, а к застывшей перед ней парочке: мужчина в строгом черном костюме в одной руке держал раздутый саквояж, а второй прижимал к себе худенькую девушку. Та лишь на миг оторвалась от его широкой груди и затравленно оглянулась на выход, но Адалинде хватило времени, чтобы узнать бледное веснушчатое личико временной служанки Дориана. А присмотревшись к мужчине, магиня тихонько ахнула. Впрочем, увидев стоящего позади Ранбаунга человека, быстро взяла себя в руки.

Но что, во имя всех святых, тут происходит?

— Мы уходим, — резко ответил магу механический человек, которого она почитала сгинувшим при взрыве лаборатории.

Он шагнул к двери, буквально волоча за собой девушку, а Адалинда все еще стояла на его пути, не зная, как поступить.

По-хорошему, ей тоже следовало как можно скорее распрощаться с хозяином и невесть что забывшим в этом доме бывшим сослуживцем. Но, замешкавшись на секунду, она потеряла драгоценные секунды.

— Никуда вы не пойдете! — проорал мэтр Алистер с угрозой.

От него ощутимо пахнуло жаром, и магиня непроизвольно закрылась, тут же обратив на себя ненужное внимание агента внутренней разведки.

— Стоять! — закричал теперь уже тот и предупреждающе выставил вперед руку. Между растопыренных пальцев заструились голубые змейки-молнии.

"Не вовремя я заглянула", — вздохнула мысленно Адалинда, краем глаза заметив, как осторожно, но не теряя при этом внешней невозмутимости и степенности, отпятился подальше от выхода дворецкий. Еще несколько шагов, и укроется под лестницей. Жаль, ей не повторить этот маневр.

"Думай, Эдди, думай, — сказал бы сейчас Фредерик. — Но думай быстро".

Вряд ли Ранбаунг решил сдать ее ВРО. Не идиот же он, мог бы хотя бы о доме побеспокоиться: в такой ситуации недолго и особняк по камушкам раскатать. Да и агентов явилось бы больше одного... Хотя и этот опасен. И узнал ее, что еще хуже: слишком долго они работали вместе, чтобы не опознать выставленное автоматически зеркало... Попалась на безобидное предупреждение! Прав, Фредди, ей бы еще недельку отдохнуть...

— Не двигаться! — выкрикнули одновременно оба мага, и если мэтра Алистера интересовал Джек, непонятно как сюда попавший, но отчего-то решивший покинуть гостеприимный дом, то агенту ВРО нужна была Адалинда.

— И не мечтайте, — процедила она.

Не стой между ними толстяк-теоретик, чья массивная фигура почти полностью скрывала бывшего коллегу, она уже отыскала бы в своем арсенале какое-нибудь действенное плетение...

— Не дождетесь, — бросил отрывисто механический человек и еще на шаг приблизился к двери.

Висевшая на нем девица существенно затрудняла движения искусственного тела, иначе Джек уже оттолкнул бы с пути Адалинду и вырвался за порог... Попытался бы. Но, очевидно, Дориан в своей работе достиг больших успехов, нежели она полагала: возникало впечатление, что Джек чувствовал опасность со стороны магов и потому не спешил рисковать ни собой, ни своей спутницей.

А Ранбаунг не хотел рисковать Джеком.

Адалинда поняла это за мгновение до того, как недавний сослуживец решился перейти от слов к делу. Сорвавшийся с его пальцев разряд охладил и наполнил ароматом грозы воздух и поднял небольшой ветерок... Слишком много эффектов для легкого парализующего заклинания, даже не достигшего цели. Следующее обещало быть "потяжелее", и магиня быстро сделала шаг в сторону, так, чтобы механический человек и перепуганная девчонка оказались между ней и агентом внутренней разведки. Не станет же он подвергать опасности гражданских?

По сути, они оказались в одинаковой ситуации: Адалинда закрывалась Джеком так же, как ее противник Ранбаунгом.

— Прекратите! — запоздало запаниковал мэтр Алистер. — Успокойтесь, господа...

"И дамы", — добавила про себя магиня, прикидывая, как бы убрать толстяка с пути.

Ее противнику Ранбаунг не мешал, и в ее сторону покатилась ударная волна, непременно сбившая бы с ног обычного человека, но не справившаяся с человеком механическим. Джек устоял и удержал девушку, а до Адалинды докатились лишь слабые отзвуки чар.

— Уходим? — шепотом спросила она невольного союзника, взглядом указав на выход.

Джек, не задумываясь, кивнул.

Замок успел защелкнуться, и на то, чтобы провернуть ключ ушло бы лишнее время, поэтому магиня, мысленно извинившись перед хозяином и пообещав себе извиниться лично при следующей встрече (а заодно и разобраться, зачем он все же ее вызвал), сконцентрировалась и с силой ударила воздухом по закрытой двери. Створки с треском распахнулись, и брызнули во все стороны мелкие щепки.

Ничего, мэтр Алистер разберется как-нибудь... и с агентом ВРО — тоже.

— Вперед, — приказала она замешкавшемуся механическому человеку. И тут же: — Пригнись!

Джек отреагировал мгновенно, и сверкнувшие над его головой молнии рассыпались безвредными искрами.

— Перестаньте! — выкрикнул в отчаянии Ранбаунг. — Нельзя же так!

Он попытался закрыть собой механического человека, которому электрический импульс мог ощутимо навредить, но следующий парализующий разряд поразил самого толстяка. Маг дернулся и завалился на пол... А у Адалинды появился шанс "попрощаться" с коллегой. Она не ставила целью его убить, лишь предупредить, что не стоит ее преследовать, по крайней мере, в одиночку. Звякнули со взмахом руки янтарные бусины на запястье, и агента отшвырнуло на несколько ярдов назад.

— Скорее, — поторопила магиня Джека и девушку, чье имя выветрилось из памяти.

— Мэтр, — стеклянные глаза механического человека были устремлены на Ранбаунга.

— Без сознания, — успокоила Адалинда. — Но я не собираюсь ждать, пока он придет в себя.

Она развернулась туда, где должен был дожидаться экипаж... и увидела направленное на нее дуло револьвера.

— Здравствуйте, госпожа Келлар, — угрюмо приветствовал ее владелец оружия.

— Здравствуйте, господин... — еще одно имя вылетело у нее из головы.

— Блэйн, — тихо подсказала стоявшая рядом девушка, до этого момента не проронившая ни слова.

— Точно, — улыбнулась радостно магиня. А заодно вспомнила имя служанки: Эбигейл. — Как поживаете, господин повар?

Не ожидавший подобной реакции мужчина растерялся, хотя и постарался не подавать вида.

— Гуляете? — не дала ему опомниться магиня. — Это хорошо. Для здоровья полезно. Но не в этом районе. В этом не рекомендуется, особенно без шарфа...

Острый коготок неслышно подобравшейся со спины Роксэн, снова принявшей облик милой девицы, легонько чиркнул Блэйна по открытой шее, и мужчина начал медленно заваливаться на землю. Спустить курок он не успел: яд, применяемый фамильяром, мгновенно расслаблял все мышцы... Совсем все, и Адалинда, брезгливо поморщилась, глядя на расплывающееся по брюкам "повара" пятно.

— В экипаж, быстро. Этого тоже, — кивнула импу на тело на мостовой.

Попахивать будет, придется потерпеть.

Устала. Как же она устала.

Устала бояться. Прятаться. Надеяться и терять надежду.

Устала чувствовать себя бесправной пешкой в чужой игре, случайно попавшей на поле в разгар партии — маленькая, незаметная среди ферзей и офицеров, ненужная.

Устала меняться. Не знала, какой должно ей стать в водовороте безумных событий.

Ни на кого нельзя положиться, ни во что нельзя верить.

Маги лгут и пытаются убить друг друга то и дело. Джек лжет. Господин Блэйн, который угощал ее ванильными кексами и грозился ремнем повоспитывать, оказалось, тоже лгун, еще и какой. Но после всего случившегося Эби совсем не удивилась, увидев повара с револьвером в руке.

— В экипаж, — скомандовала женщина, разломавшая дверь в доме мэтра Алистера. Тоже маг — тоже лгунья. У Эби не было причин ей верить.

— Я с вами не поеду, — сказала она. Если бы Джек не держал за руку, давно сбежала бы, и, может быть, повезло бы затеряться в большом городе, и никогда уже не встречать никого из этой компании лжецов.

— Мне некогда спорить, — женщина нервно передернула плечами. — Скоро здесь будет полиция. Джек, в карету.

— С чего бы вдруг? — спросил механический человек. Его голос звучал почти как живой, почти как... Но Эби старалась не думать об этом. — Если Эбигейл не едет...

— Значит, Эбигейл едет, — отрезала магиня.

Махнула рукой, и какая-то неведомая сила вмиг оторвала Эби от Джека и швырнула к экипажу, где девица, уже втащившая внутрь бесчувственного повара, сгребла ее за шкирку, зло, совсем не по-человечески зашипела в лицо и впихнула в салон.

— Спокойно, железный рыцарь, — уже оттуда она слышала слова дамы в черном, обращенные к механическому человеку. — Могу и голову оторвать, а после забуду прикрутить.

В доме кто-то закричал. Кажется, Барбара. Откуда-то со стороны ей ответил далекий пока полицейский свисток...

— В экипаж, — повторила магиня. — И без фокусов, чудо техники.

Эби знала, что он послушается и, наверное, была рада этому в глубине души. Где-то очень глубоко. Внешне же она стала безучастна к происходящему. Лишь подвинулась немного, освобождая Джеку место на сидении рядом с собой, да увидела, отвернувшись к окошку, как помощница магини вдруг ссутулилась, а после резко распрямилась, становясь на голову выше. Девичьи черты оплыли, сделались грубее, прорезались над верхней губой тонкие черные усики, платье сменила простая мужская одежда, шляпку из крашеной соломки — черный цилиндр с синей лентой, какие носили городские извозчики. В свете всего, уже случившегося, это не вызвало удивления.

Еще через секунду магиня сидела уже напротив, поставив ноги на лежавшего на полу господина Блэйна, а новоявленный кучер занял место на козлах, и экипаж резко тронулся с места.

Мэтр-куратор Джонатан Риган внимательно выслушал явившегося со срочным рапортом агента и нахмурился:

— Вы уверены, что Ранбаунг никому больше не сообщил об этом?

— Он так сказал. И у меня не было оснований не верить ему... до появления той женщины.

— Вам следовало сообщить мне о его письме до того, как отправиться на встречу.

Побывавший в доме мэтра Ранбаунга маг, взволнованный и изрядно потрепанный, отвел взгляд:

— Он не написал ничего существенного. Я не ожидал, что...

— Никто не ожидал, — мягко улыбнулась присутствовавшая при разговоре куратора с подчиненным дама — привлекательная шатенка неопределенного возраста, обладательница глубоких голубых глаз и завораживающего бархатного голоса. — Мэтр Джонатан, не будьте излишне суровы.

— Суров? Я? — Риган оглянулся на женщину и заискивающе улыбнулся. — Я просто... обеспокоен. Вскрывшиеся факты, убийство свидетеля...

Агент поежился.

— Несчастный случай, — поправила дама. — Все знают, что у мэтра Алистера было слабое сердце, а проверка, я не сомневаюсь, подтвердит, что заклинание, под которое он угодил по собственной неосторожности, не являлось по своей сути смертельным. Что до новых обстоятельств этого дела, если я верно поняла, без механического человека Лленаса доказать слова Ранбаунга невозможно. Но я, тем не менее, склонна им верить. Присядьте, прошу.

Последняя фраза адресовалась магу, до сих пор стоявшему навытяжку перед куратором. Тот поглядел сначала на Ригана и, лишь получив согласный кивок, осторожно опустился в глубокое кресло напротив диванчика, на котором восседал мэтр Джонатан, не расставшийся со своим цветастым халатом даже в честь прибытия столичной гостьи, сейчас сидевшей рядом с ним так близко, что не будь у агента иных забот, он, несомненно, подумал бы, что подобная близость, как и непринужденность в разговоре, говорят, самое меньшее, об очень давнем знакомстве. Но они у него были.

— Не волнуйтесь, — ободряюще улыбнулась ему женщина. — Никто не обвинит вас в убийстве, даже непредумышленном. Но я понимаю ваше состояние и не стану возражать — и мэтр Джонатан, думаю, тоже — если вы захотите взять небольшой отпуск, чтобы прийти в себя. Только не вините себя, умоляю, в нашей работе случаются неприятные накладки. И не забудьте, что прежде нам нужно уладить формальности...

Не договорив, она прошла к секретеру и принесла оттуда письменный набор. Поставила на чайный столик перед сосредоточенно молчащим магом.

— Лучше не откладывать. Пишите сейчас, но.... — женщина задумалась. — Мне кажется, в интересах следствия правильнее будет не раскрывать пока того, что вам поведал Ранбаунг. Как вы считает, мэтр Риган?

— Да-да, конечно, — услужливо закивал куратор. — Ни к чему пока.

— Неприятно говорить об этом, но я предполагаю утечку информации, — заявила дама. — Как-то же Адалинда Келлар узнала о том, что Ранбаунг связался с представителем ВРО. И вероятно, хотела помешать встрече. Так что...

Обмакнув перо в чернильницу, агент дожидался дальнейших указаний.

— Это и напишите, — продолжил за гостью Риган. — Напишите, что Алистер Ранбаунг вызвал вас, чтобы сообщить о местонахождении Адалинды Келлар. Вы попытались произвести задержание, и...

— Да, так будет хорошо, — похвалила женщина. — Пишите, а я пока попрошу принести нам чай. Понимаю, что вам сейчас хочется чего-нибудь покрепче, но это уже после.

Приободренный ее благожелательным тоном агент, не более часа назад ставший невольным убийцей, принялся за донесение, в котором правда мешалась с полуправдой и почти что не было лжи.

К тому времени, как он закончил, на столике рядом с письменным прибором появился поднос с тремя чашками и вазочка с печеньем.

— Угощайтесь, прошу, — женщина взяла у него бумаги и передала их куратору Ригану. — Считайте, что самое страшное уже позади.

Маг благодарно улыбнулся и взял ближайшую к себе чашку.

Отхлебнул немного и вдруг вскочил с кресла, чтобы спустя миг рухнуть на пол, хрипя и задыхаясь.

— Что... — мэтр Джонатан испуганно смотрел на его корчи.

— Позовите же кого-нибудь! — закричала его гостья и, не дождавшись, сама бросилась в коридор:— Сюда, скорее! На помощь! Лекаря!

Но лекарь был уже не нужен.

— Уверена, что это яд, — глядя в глаза подоспевшему офицеру внутренней разведки, сказала женщина, со вздохом проводив взглядом людей, выносивших скрюченное тело. — Бедный... — она забыла имя агента, а может, с самого начала не удосужилась запомнить. — Он столкнулся сегодня с Адалиндой Келлар, она проходит под этим именем по последнему делу, но вы, возможно, слышали о ней и раньше. Крайне опасная особа, и яды — ее конек. Несчастный, наверное, даже не заметил, как она его оцарапала или дунула пыльцой в лицо...

Офицер угрюмо кивнул:

— Полагаю, вскрытие покажет.

— Сомневаюсь, — покачала головой женщина. — Адалинда специалист высочайшего класса, а средства, которые она использует, зачастую не подлежат идентификации. Но постарайтесь. И найдите ее в конце концов. Это наш долг, теперь еще перед памятью соратника...

— Вскрытие, действительно, ничего не выявит? — спросил куратор Риган, когда в номере не осталось никого, кроме него самого и его гостьи.

— Ты во мне сомневаешься? — усмехнулась она.

— Нет. Но... предупреждать надо!

— В следующий раз — обязательно, — пообещала женщина, аккуратно складывая листы с донесением покойного мага в папку. — В следующий раз все будет иначе. Потому что в этот — нам очень и очень повезло. А я не люблю полагаться на удачу.

— Ну, что ты, — пробормотал Риган неуверенно. — У нас все под контролем.

— Да неужели? — раздраженно ощерилась его собеседница. — Ты хоть представляешь, что было бы, если бы этому идиоту не посчастливилось прибить Ранбаунга? Если бы он не пошел после этого сразу к тебе?

— А куда ему было идти? — пожал плечами мужчина. — Твои волнения излишни, моя дорогая Элла. Вся информация по делу рано или поздно попадает ко мне...

— Рано — это хорошо. Поздно — недопустимо! — женщина зло сверкнула глазами. — Почему дело еще не закрыто? Почему твои ищейки продолжают рыть носом землю? Почему механический человек Лленаса не уничтожен вместе со всеми данными? Почему Адалинда как ни в чем не бывало разгуливает по Салджворту? Я тебе говорила, она опасна.

— Но, тем не менее, именно ты настояла на ее кандидатуре, — парировал куратор. — Выбрала бы девицу... поспокойнее.

— Ни одна девица поспокойнее не прошла тестов. А Адалинда подошла идеально. Так что это не я ее выбрала — это судьба. И все шло по плану, пока ты не упустил эту кошку.

— Я не виноват, — развел руками Риган. — Она должна была прийти на следующий день, и я организовал бы сопровождение. Но Келлар решил проявить инициативу...

— Нужно было дать ему более точные инструкции! — не приняла оправданий женщина. — Келлар за свою ошибку поплатился. Хочешь разделить его участь? Нет? Тогда закрой это дело. Избавься от всех, кто может хоть что-то знать. Найди Адалинду. Если не получится взять живой, хотя бы убедись в том, что она наверняка мертва. И куклу Лленаса — разобрать по винтикам, переплавить.

— Механический человек сейчас у Адалинды. Если она разберется...

— Считай, что она уже знает, — недовольно поморщилась дама. — Потому и нужно найти ее как можно скорее, пока не узнал еще кто-нибудь. Используй мальчишку.

— Мне этого не позволят, — затряс головой мэтр Джонатан.

— Используй без позволения, — улыбнулась влиятельная гостья. — Я выделю людей. А ты избавься от Валье.

— Считаешь, он связан с нею?

— Не знаю. Но он может помешать нам с ребенком. И он мне не нравится. Пусть умрет.

Глава 24

О возвращении в гостиницу не было и речи, но у Адалинды имелся небольшой домик на окраине города, взятый в аренду до конца года без посредников и без ведома управления. Все же привычка быть всегда и ко всему готовой существенно облегчает жизнь.

— Ванная в доме одна, так что, если кому-нибудь нужно... — магиня выразительно посмотрела на бывшую служанку, но та покачала головой. — Хорошо. В крайнем случае есть уборная во дворе. А пока...

Роксэн без слов поняла приказ и втащила в ванную лже-повара. Через пару часов он придет в себя, и тогда вода и мыло ему пригодятся.

— Располагайтесь, — Адалинда указала на кресла. — Но до вечера угощений не ждите.

Отпускать от себя странную парочку она не собиралась. Вдруг вздумают сбежать, а у нее уже нет сил, чтобы играть в догонялки. И Роксэн не будет под рукой — кого-то нужно послать в гостиницу, чтобы встретить Фредерика, а по пути не мешало бы купить продуктов. Девица — Эбигейл — наверняка знает, что с ними делать.

Адалинда наблюдала за ней из-под опущенных ресниц. За ней и за ее механическим приятелем. Пыталась прислушиваться к редким фразам, которыми они обменивались будто нехотя. Гадала, каким образом они снова встретились, как попали к Ранбаунгу... Следила издали за импом: шкодливую кошку нельзя было оставлять надолго без присмотра...

В результате, к тому времени, как Роксэн вернулась с покупками — часы показывали уже половину восьмого вечера — магиня чувствовала себя совершенно разбитой.

— Нельзя так, Эдди, — мягко пожурил ее пришедший через четверть часа после Роксэн Фредерик. — Если продолжишь неразумно использовать силу, никогда не восстановишься и перегоришь в конце концов.

Оставив своих то ли гостей, то ли пленников под присмотром фамильяра, магиня позволила бывшему мужу отвести себя в одну из спален, напоить сладковатой спиртовой настойкой и уложить на кровать, потому что иначе, он сказал, и слушать не станет.

— Плохо, — сказал он, когда она закончила рассказ. — А знаешь, что еще хуже? Ранбаунг мертв.

— Как? Я же видела, чем его...

— Да, не смертельное заклинание. Но иногда сердце не выдерживает парализующий разряд, даже здоровое. И это еще не все. Агент, с которым ты столкнулась, тоже убит. Тобой.

— Что? — было бы у Адалинды побольше сил, вскочила бы с кровати.

— Это официальная версия. Ты отравила его — всем известны твои способности. Но бедолага успел добраться до Ригана, даже отчет написал, а потом — внезапно — яд подействовал, и он умер прямо в номере куратора. Я не рискнул лично общаться с Риганом, но у меня, как и у тебя, остались информаторы в управлении. По их сведениям, уже готов новый приказ относительно тебя: учитывая твою особую м-м-м... ядовитость, не рекомендуется вступать в контакт и в случае малейших осложнений при задержании ликвидировать.

— Как удобно, — хмыкнула женщина.

— Для Ригана? — уточнил Фредерик. — Не совсем. Теперь мы знаем, что он прямо замешан во всем происходящем.

— И у тебя есть доказательства для руководства? — она все-таки приподнялась на локте. — Нам пришлют подкрепление? Совет Академий прищучит Ригана?

— Думаю, да, — не слишком воодушевленно согласился эмпат. — Если ты выступишь свидетелем. И прежде чем обвинять Ригана, нужно доказать твою невиновность. Я-то не сомневаюсь, но мои патроны...

— Понятно, — Адалинда откинулась на подушки и прикрыла глаза. — Ты ведь не собираешься писать рапорт немедленно?

— Нет. Тем паче, мы не все еще выяснили. У нас еще есть повар и железный человек.

— И его подруга, — напомнила Адалинда.

— Полагаешь, она что-то знает?

— Вряд ли.

— Зачем тогда привезла ее сюда? Лишний свидетель — обуза. Нужно было просто забрать у нее механического человека.

Магиня усмехнулась, представляя, как удивит его сейчас.

— Забрать у девочки куклу — не проблема, — протянула она лениво. — Проблема в том, чтобы забрать у куклы девочку.

Дом Эби не понравился. Темный, угрюмый. Узкие коридоры, маленькая гостиная, заставленная старомодной мебелью, вычурной и громоздкой. Выцветшие обои. Скрипучие половицы. Кресла покрыты пыльными чехлами, и в складках тяжелых бархатных портьер — тоже пыль. Не похоже, что тут жили. Тем более эта женщина — красивая, утонченная, одетая просто, но безупречно, немногословная и пугающая.

По приезде она устроилась в кресле рядом и как будто задремала, но девушка чувствовала, что сон ее — такой же обман, как и все остальное. Маги — лжецы. Проверено. Доказано. Ни одному из них Эбигейл не собиралась больше верить.

— Все хорошо? — тихо спросил Джек.

— Хорошо.

И она лгала — с кем поведешься...

— Я хочу спросить...

— А я не хочу разговаривать, — по примеру магини она прикрыла глаза. — Не сейчас.

Спустя время вернулась помощница магини. Она внесла в комнату две большие корзины, поставила на пол рядом с холодным камином и без слов удалилась. От корзин пахло свежим хлебом, зеленью и копченым мясом, и думать о еде оказалось увлекательнее и спокойнее, чем обо всем остальном.

Потом пришел тот мужчина.

Но прежде вошла в гостиную трехцветная кошка. Прошествовала через комнату, вприщур поглядывая на людей, запрыгнула на софу и свернулась клубком. И тут же послышались шаги в коридоре.

Эбигейл вздрогнула, хоть и думала до того, что устала уже бояться, но магиню гость не напугал — значит, не был нежданным.

— Добрый вечер, — поздоровался он со всеми, даже с Эби, как она ни пыталась оставаться незаметной. И улыбнулся — определенно ей.

Улыбка у него была светлая и открытая. И сам он был каким-то светлым, невзирая на темный костюм: волосы белокурые, синие ясные глаза, тонкие, подкрученные вверх усы — как продолжение улыбки, ямочка на подбородке. Эби невольно засмотрелась... и опустила глаза, поняв, что и он с интересом рассматривает ее. С добрым таким интересом, с сочувствием, казалось, с пониманием...

— Прошу нас извинить, — сказал он, протягивая магине руку, чтобы помочь подняться с кресла. — Мы оставим вас ненадолго.

Словно в самом деле волновался, что "гости" заскучают в их отсутствие.

Эби скучать не собиралась.

Едва закрылась дверь, она бросилась к корзинам, увидела в одной из них хрустящий пшеничный батон и отломила себе половину. Раз уж завезли ее невесть куда, так пусть теперь и кормят!

Дремавшая на софе кошка подняла голову и негромко зашипела.

— Тихо ты, — махнула на нее девушка. — Не шуми, сейчас и тебе что-нибудь вкусненькое найду.

Кошка фыркнула, демонстративно уложила голову на лапы и накрыла нос хвостом.

— Как хочешь, — пожала плечами Эби. Отыскала себе к хлебу колечко колбасы, оторвала кусок без ножа и вернулась в кресло.

Жевала медленно, тщательно. Косилась в сторону Джека, замершего в двух шагах и, казалось, ждущего, когда она доест. Дождется и снова спросит. А она не знала, что ему сказать.

Точнее, знала, но сказать — не скажет...

— Ты собрала вещи, — проговорил Джек, решив не дожидаться окончания ее импровизированного ужина. — Еще до того, как я сказал.

— Собрала, — согласилась девушка.

— Хотела уйти?

Она набила рот хлебом и ничего не ответила, только голову склонила легонько, прячась от него под упавшими на глаза волосами.

— Без меня?

Еще один кивок.

— Почему?

"А ты почему? — могла бы спросить она. — Что ты вообще такое? Кто? Зачем?"

Могла бы, но продолжала сосредоточенно жевать.

— Я не знаю, — сказал Джек так, словно она все же спросила. — Мне это тоже странно. Но я думал...

Он думал. Ей нужно было насторожиться, когда еще он впервые сказал об этом. Он думает. Или думает, что думает.

Теперь поздно.

— Я думал, мэтр Алистер разберется...

— Разберется в чем? — послышалось от дверей. — О! Еда!

Эби посмотрела на вернувшегося в гостиную блондина и с трудом поборола желание спрятать хлеб и колбасный огрызок за спину.

На ее смущение мужчина ответил плутоватой улыбкой, присел у корзин со снедью, вытащил оттуда надломленный девушкой батон, колбасу, спелый томат по-простецки отер о штаны и уселся со своей добычей на софу рядом с кошкой. Та недовольно потянула носом, фыркнула и снова укрылась хвостом.

— Простите, проголодался, — извинился блондин, не жуя проглотив кусок колбасы. — Даже о приличиях забыл. Фредерик Валье к вашим услугам.

Он вскочил с места, церемонно поклонился Эби и тут же, к неудовольствию кошки, плюхнулся обратно на софу.

— Эбигейл, — потупившись, представилась девушка.

— Очень приятно, — улыбнулся мужчина. — А ваш друг?

— Это Джек. Он...

— Мог бы присесть, — добродушно предложил господин Фредерик. — Признаться, меня смущает, когда кто-то стоит рядом, в то время как я ем.

Механический человек никак не отреагировал на эти слова.

— Сядь, пожалуйста, — попросила его Эби.

Джек нарочито медленно обошел ее и сел в кресло, в котором сидела до этого магиня.

— Вас он слушает, — отметил мужчина.

— Иногда, — пробормотала девушка, подумав о том, что Джеку сейчас, наверное, неприятно то, что о нем говорят как о вещи или домашнем питомце.

— Взаимопонимание — большая редкость, даже среди обыкновенных людей, — проговорил блондин, с одинаково задумчивым выражением лица разглядывая сначала Джека, а затем томат, который был слишком велик, чтобы одним махом отправить его в рот, и слишком сочен, чтобы, откусив, не обляпаться. — А вы — смелая девушка, Эбигейл.

— Я? Почему? — растерялась она, сбитая с толку внезапной переменой темы.

— Ну как же? Вы в незнакомом доме, в окружении незнакомых людей, но не паникуете, не мечетесь по комнатам, не плачете. Даже нашли в себе желание перекусить.

— Если я стану плакать, это поможет? — спросила Эби.

Господин Фредерик заинтересованно прищурился.

— Смелая и умная девушка, — вывел он к немалому смущению Эбигейл. Поглядел снова на томат и с сожалением отложил в сторону. — Поверьте, бояться нечего. Здесь вы в безопасности.

Поверить Эби хотела бы. Но обстоятельства не те.

— Понимаю, — кивнул мужчина. — Все так пугающе и непонятно. Быть может, я сумею вам помочь?

— Отпустите меня? — спросила Эби с надеждой.

— Разве я вас удерживаю? — нахмурился он непонимающе. — Но куда вы пойдете? Одна, в такое время, без денег...

— Откуда вы знаете? — встрепенулась девушка.

— Предположил. Вы ведь покинули дом мэтра Алистера в спешке... А где здесь кухня?

— Что?

— Кухня, — повторил блондин. — Она должна быть. А в кухне — плита. На плите — чайник. Давиться едой всухомятку не слишком приятно, знаете ли. А Адалинда, я успел увидеть, среди прочего купила неплохой чай.

— Адалинда? — переспросила Эби. — Та девушка, что ходила за покупками? Спросите ее о кухне, она, наверное, знает.

Господин Фредерик поглядел на нее, затем на заинтересованно приподнявшую ухо кошку и неожиданно весело рассмеялся:

— Девушка, подозреваю, не захочет со мной общаться. Она меня недолюбливает. Видите, как усердно игнорирует?

При этом он продолжал смотреть на кошку. Та сердито фыркнула и зашипела на него... совсем как та девица на Эби, когда запихнула ее в экипаж...

— Вот именно, — усмехнулся ее мыслям блондин. — В некоторые вещи сложно поверить, Эбигейл, особенно людям непосвященным, но когда осознаешь, что в мире нет ничего невозможного... Занятная у нас тут компания, да? А Адалиндой зовут нашу хозяйку. К слову, забыл предупредить, она устала и прилегла вздремнуть, а мне поручила развлекать гостей в свое отсутствие. Вы ведь еще не хотите спать? Тогда предлагаю отыскать кухню. Попьем чаю и поговорим... к примеру, о тех же кошках, которые совсем не кошки.

Кухня в доме, конечно же, была. А во дворе — колонка с насосом. Господин Фредерик, так, словно целыми днями только и занимался подобным, сам засыпал уголь в большую чугунную плиту, сходил за водой, ополоснул и наполнил найденный в шкафу чайник. Эби и увязавшемуся следом за ней Джеку оставалось лишь наблюдать да слушать рассказы о волшебных существах фамильярах.

— Это не просто домашние зверушки, — говорил блондин. — Импы создаются магами как помощники и носители части их силы. Маг и его фамильяр, по сути, половинки одного целого. Они общаются без слов, обмениваются информацией. Фамильяры не лишены собственной воли и характера — у Роксэн, к слову, он прескверный — но, как правило, тем, что делает имп, управляет хозяин. Вот Роксэн — неужели вы думаете, что кошке взбрело бы в голову отправиться за покупками? Или она знала бы, что купить? Или сумела бы объясниться с продавцами мяуканьем? Конечно же, нет. Все это делала за нее Адалинда, в своей голове, — он покрутил пальцем у виска. Таким жестом обозначали обычно сумасшедших, но Эби подумала, что в данной ситуации он вполне уместен: маги все чокнутые. — Однако подобная связь тянет много сил. Поэтому они и спят сейчас обе. Отдыхают. Но... — господин Фредерик понизил голос до заговорщического шепота, — не расслабляйтесь. Обе готовы проснуться в любой момент, и нам мало не покажется!

— За что? — так же шепотом спросила Эби.

— За то, что мы съели всю колбасу, — страшно тараща глаза, ответил мужчина.

Не выдержав, Эби прыснула в кулак.

— Я предлагала кошке... Роксэн кусочек. Она отказалась.

— Фамильяры редко едят обычную еду. Они питаются чистой энергией, тянут ее понемногу из хозяев или напрямую из астрала...

— А что будет, если ударить кошку? — немного кровожадно полюбопытствовала Эби, вспомнив, как они обе, и магиня, и ее питомица, обошлись сегодня с нею.

— Будет больно, — серьезно сказал блондин. — Вам, Эбигейл. Поэтому настоятельно не советую.

— Я и не собиралась, — сконфузилась девушка. — Просто вы рассказывали о связи, и я подумала... А зачем вы мне это все рассказываете?

Он неопределенно пожал плечами.

— Просто так. Это не секретная информация — все, кто интересуется магами и в частности имперами, знают об этом. А вы — девушка не только смелая и умная, но еще и любознательная. Это раз.

— А что два?

— Два: вы сами не желаете говорить со мной о том, что действительно важно. О Джеке, например. Хотя, — мужчина повернулся к механическому человеку, — Джек, как я погляжу, тоже не жаждет общения. И зря. Возможно, я сумел бы помочь. Я ведь сразу предложил помощь, помните?

Чужая душа — потемки?

Чушь собачья!

А если и так, у Фредерика всегда при себе фонарь. Только светить нужно осторожно. Не только затем, чтобы не потревожить человека слишком грубым вмешательством, но и затем, чтобы самому не увидеть чего-нибудь лишнего. В потемках чужих душ нередко прячутся чудовища, которых не стоит тащить на свет.

С Эбигейл эмпат сработал чисто. А вот с Джеком...

Мэтр Валье оказался не готов увидеть в механическом теле нечто большее, чем оживляющее големов заклинание. Что-то намного сложнее. Ярче. Совершеннее.

Живее?

Несомненно.

Дориан Лленас был гением, если сумел создать такое. И, быть может, совсем неплохо, что ничего подобного он уже не создаст...

— Вы — маг? — спросила девушка.

— Да, — Фредерик увидел вспыхнувшую в ее взгляде неприязнь и улыбнулся: — Это так плохо?

Пойманная в сети рыбка пыталась ускользнуть от него...

— Маги, они...

— То и дело умирают рядом с вами, Эбигейл, — опередил он ее. Улыбнулся печально: — Не годитесь вы на роль талисмана.

— О чем вы? — девушка вспыхнула. Чувство вины — пусть и беспричинной — один из лучших рычагов давления, но не единственный из тех, которыми Фредерик Валье управлял в совершенстве.

— Мэтр Алистер погиб сегодня.

— Но... Госпожа Адалинда сказала, что он просто без сознания...

— Она так думала. Но порой даже не смертельные заклятия убивают. Такая несправедливость, ведь мэтр Алистер не был целью. Тот человек приходил за вами. За вами и за Джеком.

Из того, что рассказала о происшествии в доме Ранбаунга бывшая супруга, логично было предположить подобное.

А страх — второй надежный рычаг.

— Вам повезло, что Адалинда оказалась поблизости.

— Скажите еще, что совершенно случайно, — вмешался в разговор Джек, до этого момента не удостоивший Фредерика и словом. Искусственный голос, казалось бы ровный, лишенный эмоций, на самом деле переполнен был скрытыми интонациями, до страшного настоящими.

— Не скажу, — спокойно ответил эмпат. — Адалинда, как и я, участвует в расследовании убийства Дориана Лленаса, Эйдена Мерита, а теперь и Алистера Ранбаунга, который был нашим главным свидетелем. Естественно, она приехала к нему не случайно. Но вовремя, согласитесь.

Правда — как и о фамильярах. Та правда, что не навредит им с Эдди ни при каких обстоятельствах, но поможет пробиться сквозь заслон подозрений и предубеждений.

Доверие — третий рычаг.

— Возвращайтесь в комнату, — предложил он дружелюбно. — Я приготовлю чай, найду посуду и, если у вас останется такое желание, продолжим разговор.

Все можно было сделать быстрее. Грубее, но намного быстрее. С девушкой.

Как быть с ее механическим другом Валье не знал, а потому не спешил.

Зато со лже-поваром, судя по доносившимся из ванной комнаты звукам, недавно очнувшимся, можно было не церемониться.

Приходил в себя Скопа долго.

В первый раз открыв глаза, не выдержал и минуты: тупая боль билась в виски, члены сводило судорогой, а внутренности скрутило в один тугой узел...

Во второй раз было уже полегче. К боли добавились новые ощущения: холод пола под щекой, зуд в руках, на счастье, не связанных, мерзкий запах... но об этом контрразведчик приказал себе не думать. Лучше уж о сволочной бабе, милостью которой он тут очутился. О том, как доберется до нее, с каким наслаждением сдавит хлипкую шейку... Неспроста маги из ВРО предупреждали держаться от нее подальше. Но кто их слушает?

Скопа не послушал.

Нужно было проследить незаметно, доложить Сидде. Но вдруг снова ушла бы? Как пить дать ушла бы — с девчонкой, с чучелом этим механическим...

С чучелом странно вышло. Получалось, оно и есть таинственный дружок Эбигел Гроу? Как по дому за ней таскался, так и до сих пор таскается. Тогда понятно, отчего лицо прятал. Но все остальное — еще непонятнее.

Голова раскалывалась, думать не получалось...

Только об Адалинде Келлар. О том, как прижмет тварь и поговорит с нею по-свойски.

Обычно Скопа мараться не любил, в допросах старался непосредственного участия не принимать, но для этой дамочки сделает исключение. Рассчитается. За все, как говорят, хорошее.

От таких мыслей ему вскоре полегчало. Даже на ноги кое-как поднялся впотьмах. По свету, пробивающемуся в тонкую щелку, нашел дверь...

И опять лег.

Мутило жутко. Привкус во рту появился кислый.

Глаза закрывал, и темнота вспыхивала тут же яркими искорками, расплывавшимися после мутными пятнами.

Трясло всего, как от холода, а по спине пот струился...

Ничего. И не из таких передряг выбирался. Руки-ноги целы, а штаны постирать недолго.

Вот полежит немного, с силами соберется, дверь вышибет.

Поднялся.

Прислушался.

В голове шумело, но сквозь этот шум долетали все же негромкие голоса. Женские? Мужские?

Шаги... Не к нему — мимо.

О нем забыли как будто. Решили, что окочурился уже? Поторопились — живой.

Живой и выберется скоро, пусть только утихнет в доме все, пусть свет погасят...

Дверь распахнулась резко и неожиданно, без предупредительного звука шагов, без щелчка засова, и неяркий, но болезненный свет, резанул по глазам.

— С пробуждением.

Выросший в проеме темный силуэт, поначалу казавшийся сотканным из тумана, обрел четкость и превратился в блондинистого щеголя в черном костюме. Навощенные усики, улыбочка глумливая.

Не тратя времени на раздумья, Скопа бросился вперед, на незнакомца. Ударить кулаком в живот, когда согнется пополам — в челюсть, оттолкнуть в сторону, и...

Свет на мгновение сделался ярче. Мелькнула перед глазами рука, белоснежная манжета, запонка с черным шестиугольным камнем, и пальцы чужака клешней сомкнулись на шее.

— Куда это вы так торопитесь, господин повар?

Сдавил сильнее, притянул к себе, лицом к лицу.

Скопа дернулся, захрипел, но взгляда отвести не смог. Смотрел в глаза блондина, темнеющие и наливающиеся кровью, как в черную пропасть, на дне которой притаились ужаснейшие из кошмаров...

— Кто такой? — спросил незнакомец, слегка ослабив хватку.

Губы его едва шевелились, но голос, невыносимо громкий, звучал прямо в голове, эхом ударяясь в виски.

— Кто ты такой?

Тонкая темная струйка стекла из его носа, по усам, по губе. Прячущиеся в бездне глаз чудовища заворочались и угрожающе зарычали:

— Кто?

Страх расползся по телу, которое еще не успела покинуть боль. Скопа открыл рот, но вместо крика с языка рвались короткие отрывистые слова:

— Контрразведка Линкарры, Салджвортское управление...

...и дальше — звание, возраст, имя, которое, он сам думал, забыл уже давно...

— Контрразведка, — блондин достал из нагрудного кармана платок, стер с усов и со рта кровь. Скопа не сразу понял, что он его уже не держит. — На кой нам еще и контрразведка? Ладно, утром разберемся.

Белая манжета. Запонка с черным камнем. Удар. Боль в затылке. Темнота.

Когда заходит речь о ментальной магии, в первую очередь вспоминают телепатов. Для большинства людей, особенно тех, кто сам не обладает даром и далек от науки, именно телепаты, способные кому угодно забраться в голову, чтобы прочесть мысли или внушить новые, кажутся едва ли не сильнейшими из магов. Мало кто задумывается о том, насколько нелегко отыскать в ворохе чужих мыслей ту самую, нужную, и практически нереально заставить человека принять чужую волю. Да, если ему нечего противопоставить менталисту, как то собственная сила или защитные амулеты, сразу он подчинится, но после непременно задумается, отчего он решил вдруг сделать то, чего не собирался, или заговорил о том, о чем старался молчать.

Эмпаты действуют тоньше. Изящнее. Бывают, конечно, случаи, когда жаль тратить время и результат нужен немедленно, или требуется демонстрация устрашающей силы, — тогда они врываются в чужое сознание грубо и решительно, на короткий миг полностью подчиняя себе. Но чаще все происходит иначе. Эмпат не читает мыслей, не внушает желаний: он чувствует и корректирует эмоции, легко и ненавязчиво подводя человека к нужным решениям. Полчаса-час кропотливой работы, и вот уже твой собеседник расслабился и утратил осторожность. Он готов делиться сокровенным, сам, без настойчивого внушения, приходит к правильным действиям. Его разум не стремится отвергнуть новую идею, ведь он сам породил ее. Все складывается постепенно и естественно.

— Вы устали, Эбигейл? Время позднее. Я осмотрелся немного: спальня рядом с комнатой Адалинды, кажется, вполне сгодится на одну ночь. Отдохните, а утром вместе подумаем, как быть дальше.

Он учтив, доброжелателен. Его цели благородны, а интерес не переходит границ приличия.

Много ли нужно, чтобы заручиться расположением уставшей испуганной девушки?

Работавшие над делом Лленаса агенты собрали подробное досье на каждого из окружения покойного мэтра. И до недавнего времени у Фредерика Валье был неограниченный доступ к материалам. Дар — это замечательно, конечно, но неплохо иметь какие-то отправные данные.

Вот Эбигейл Гроу, к примеру. Девица неполных восемнадцати лет, живущая в районе с самой дурной славой... В последние годы живущая. А до того обреталась в ином месте, в иных условиях, с иными людьми. Отец аптекой владел, лицензию имел на оказание "ряда врачебных услуг". В своем городке личностью был, несомненно, уважаемой. В бедности не прозябал, супруга и дочь необходимости в личном заработке при нем не имели... А потом вдруг Освин. Нелегко, должно быть, пришлось Эбигейл привыкать к новому месту, еще и такому. Но не опустилась же, не сломалась.

Значит, и теперь не сломается. Если, конечно, не задаться такой целью. Но пока что у мэтра Валье ничего подобного на уме не было.

Немного уважения вместо грубости и пренебрежения. Ненавязчивая забота. Порой так хочется, чтобы рядом был кто-то неравнодушный...

Сложность заключалась в том, что у Эбигейл уже был такой человек. Механический человек, но был.

Пока Фредерик пытался, и не безуспешно, разговорить девушку, Джек сидел рядом и ловил каждое слово. Его эмоции, на астральном уровне почти не отличавшиеся от эмоций обычного, настоящего человека, пестрили сомнениями и недоверием. А еще — и на этом можно было сыграть — страхом. Адалинда оказалась права: девочка не так опасалась остаться без куклы, как "кукла" боялась, что у нее отберут девочку. Искусственное создание — для Фредерика это было теперь очевидно — мнило себя живым, хотело быть живым, и потому цеплялось за единственного человека, видевшего в нем не просто говорящую игрушку. А Эбигейл вряд ли отдавала себе отчет в том, что обращаясь с Джеком как с равным, более того — как с другом, лишь усиливает его привязанность к себе.

Фредерику Валье, не только в интересах дела, но и из собственного, можно сказать, профессионального любопытства, не терпелось разобраться, что лежит в основах этой связи, да и вообще — что делает Джека... Джеком. Потому, выведав у Эбигейл все, чем она готова была поделиться в первую встречу, он легко убедил девушку в том, что ей необходим отдых, и отправил ее в одну из пустующих спален. А сам остался в гостиной наедине с творением Дориана Лленаса.

— Не волнуйся за нее, Джек. В этом доме Эбигейл ничто не угрожает.

Не зная, что именно мэтр Дориан вплел в заклинание, оживившее механическое тело, Фредерик действовал неспешно и аккуратно. Так музыкант опробует новый инструмент: трогает осторожно струны и прислушивается к звуку. Не сфальшивить, найти нужный — с первого раза это непросто, но если к таланту прилагается немалый опыт, вполне возможно.

— Я знаю, каково это — тревожиться за близкого человека. И признаюсь, удивлен. Не ожидал подобного от тебя.

Предельная откровенность. Недоумение, но не оскорбительное — заинтересованное, полное тайного восторга перед невероятным мастерством творца... Нет! Перед самим творением.

— Прости, если покажусь тебе назойливым...

Не покажется. Фредерик никогда не переходит черту.

— ...но я не встречал подобных тебе и, вероятно, никогда больше не встречу. Поэтому...

— Вам интересно, как я устроен?

Ответный вопрос был почти неожиданным. Но Валье уже понял, что эмоции Джека — качественная копия человеческих. А человек отреагировал бы именно так: с враждебностью, с сарказмом... Не всякий человек, но кто-то, обладающий язвительной натурой и далеко не такой легковерный, как хотелось бы эмпату.

— Интересно, конечно же, — воскликнул он воодушевленно, будто и не заметил недоброй иронии в вопросе механического собеседника.

— Отвертка у вас при себе?

Фредерик совершенно искренне рассмеялся:

— Отвертка? Ты путаешь меня с мэтром Дорианом... сохрани Творец его душу, — улыбка потускнела, взгляд окрасился умеренным почтением с примесью легкой грусти. — Прости, но я не разбираюсь в механике.

— В чем же вы разбираетесь, мэтр Фредерик? — будто невзначай Джек намекнул, что помнит о том, что говорит с магом.

— В людях, — сказал эмпат просто. — И ты кажешься мне очень интересным человеком.

— Машиной, — все с той же издевкой поправил Джек. — Машина, которая ведет себя как человек, — это очень интересно, да.

— Нет, — Валье вложил в свой ответ четкую уверенность. Посмотрел в неменяющееся лицо-маску, прямо в стеклянные глаза. — Ты не ведешь себя как человек, ты чувствуешь себя человеком. Это другое.

Что-то изменилось в эмоциональном поле его визави. Настороженность смазалась, появились проблески надежды, недоверчивого ожидания...

— Я действительно разбираюсь в этом, Джек. И... — рискованно, но Фредерик умел пройти по краю. — ...думаю, ты сам хотел бы разобраться.

Нет, он никогда не завидовал телепатам. Тому, кто способен услышать, чувства говорят не меньше, чем мысли. Ведь мысли, по сути, — те же эмоции, лишь облеченные в слова, и этих слов зачастую не хватает, чтобы передать все, что у тебя на душе. Сомнения и смятение — вот то, что Фредерик прочел в искусственной душе, заключенной в искусственном теле.

Джек хотел понять, что или кто он есть.

Валье тоже интересовал этот вопрос. Но еще больше ему было интересно, чем же создание Лленаса так важно для ВРО. Эбигейл обмолвилась, что Ранбаунг изучал Джека. Фредерик не пытался выпытать подробности, но подумал, что мэтр Алистер мог найти нечто, что заставило его связаться с представителем внутренней разведки и назначить встречу Адалинде...

— Да, хотел бы, — согласился Джек. — Но я недостаточно доверяю вам, чтобы позволить копаться в себе.

Голос его был серьезен и мрачен.

— Понимаю, — кивнул эмпат, не скрывая сожаления. — Тогда оставим этот разговор. По крайней мере, пока.

Неизвестно, какие методы использовал Ранбаунг, но они явно отличались от тех, что применял Фредерик. Ему не нужно было "копаться" в механических внутренностях, не требовалось специальное оборудование. Он уже работал. Изучал. Отмечал каждую перемену в эмоциональном фоне. Распутывал легко и бережно созданное Лленасом заклинание.

Все, что ему нужно — продолжить этот разговор. Сидеть в непосредственной близости. Слышать голос. Создавать новые ситуации, будить новые чувства и смотреть, как окрашиваются новыми цветами слои искусственного сознания.

— Признаюсь, мне так и не удалось познакомиться с мэтром Дорианом. Может быть, расскажешь о нем? Нет, мне не нужны чужие секреты, просто любопытно, что он был за человек...

...Когда речь заходит о ментальной магии, вспоминают в первую очередь телепатов. Затем — эмпатов. Еще каких-нибудь "патов"... И редко кто вспомнит в данном контексте о мнемонистах. Их дар не предполагает мгновенного воздействия, они не умеют внушать мысли и эмоции. Разум, что свой, что чужой, для них — нечто вроде сборной конструкции. Они изучают его. Совершенствуют устройство. Могут настроить, как дополнительную функцию, идеальную память и навсегда забыть о записях. Могут укрепить расшатавшиеся детали. Почистить. Избавить от налета безумия, вызванного то ли болезнью, то ли проклятьем — неважно, для них это лишь ржа на сложном механизме сознания. Но, если верить истории, никто из мнемонистов никогда не пытался самостоятельно собрать подобный механизм. Никто, кроме одного...

— Расскажи мне о Дориане Лленасе, Джек.

Проснулась Адалинда от того, что кто-то перевернул ее на бок. Попытка подняться была тут же подавлена, рука с браслетом ловко прижата к подушке. Но все это, как ни странно, не спровоцировало приступа паники или хотя бы тревоги. Впрочем, ни капельки и не странно...

— Фредерик? Что ты делаешь?

— Пытаюсь снять с тебя платье, — деловитым тоном разъяснил бывший муж. Бесцеремонно перекатил ее на живот и принялся распутывать шнуровку. — Нельзя спать в одежде... В женской, мне кажется, и ходить нельзя, но спать...

— Фред...

— Не дергайся, а то порву что-нибудь. Это же не одежда, а пыточный комплект.

— Да что ты...

— У нас в ванной агент контрразведки.

— Что он там делает? — магиня не сразу сообразила, о ком речь.

— Лежит.

— А-а-а, — протянула она понимающе, между делом позволив стащить с себя верхнее платье.

— Эбигейл спит в соседней комнате. Джек сидит в гостиной. Роксэн пыталась меня поцарапать.

— Всего лишь пыталась?

— Я знаю, как обращаться с кошками, — самонадеянно заявил эмпат. Перевернул ее снова и рывком усадил. — Руки подними.

Его действия и ситуация, при поверхностном рассмотрении даже не двусмысленная, плохо согласовались с сухим отстраненным тоном. Складывалось впечатление, что раздевать ее перед сном — рутинная и не слишком любимая обязанность для него. Должно быть, поэтому Адалинда не стала возмущаться, пока ее вытряхивали из лифа и избавляли от пышных юбок. Без корсета, хоть она никогда и не утягивала его слишком сильно, дышалось намного легче. Но когда дело дошло до чулок...

— Фредерик...

— Да?

— Если ты сейчас же не прекратишь...

— Не прекращу.

Его ладонь, теплая, чуть шершавая, поднырнула под тонкую паутинку чулка и заскользила от бедра вниз по ноге, увлекая за собой ажурную ткань. Медленно-медленно...

— Убью, — пообещала Адалинда.

— Убьешь, — согласился он. — Потом.

Второй чулок он снял с нее тем же манером, одной рукой удерживая ее запястье с бесполезным сейчас янтарным браслетом, а второй оставляя на зябнувшей без зыбкой зашиты шелка коже горячий след.

— Ненавижу тебя, — процедила она сквозь зубы.

Правильнее было бы сказать "себя". За глупость. За слабость. За то, что не пыталась даже противиться ни ему, ни разливающейся по безвольному телу неге.

— Не убедила, — прошептал он, нависнув над нею.

Коснулся легонько губами шеи. Усы, словно тонкая кисточка, защекотали кожу.

Он не держал ее больше, и, почувствовав свободу, она рванулась вперед, уперлась ладонями ему в грудь... Оттолкнуть? Оттолкнуть. Но вместо того принялась торопливо расстегивать пуговицы его рубашки.

...Старая кровать заскрипела жалобно и безнадежно, покачиваясь на шатких ножках, словно лодка на волнах. Сначала медленно, под тихое всхлипывание рассохшегося дерева и шорох простыней, после быстрее и быстрее, в такт горячему прерывистому дыханию и зашедшемуся в сумасшедшем стуке сердцу...

После — тишина.

Теплая расслабленная тишина, полное отсутствие каких-либо мыслей. Но на возникший с немалым запозданием вопрос "Зачем?" нашлось сразу два ответа: "Просто так" и "Какая разница?".

Первым нарушил молчание Фредерик:

— Я, собственно, зачем пришел...

После этой растянутой в задумчивости фразы Адалинда глупо захихикала.

— Может, поговорить хотел? — подсказала она.

— Да, точно.

Что-то в его голосе заставило отбросить дурашливость и сосредоточиться.

— Я пообщался с Джеком, — продолжил эмпат. — По-своему. И думаю, понял, что хотел сказать тебе Ранбаунг, и почему убрали встречавшегося с ним агента. Расшифровать базовое заклинание мне не под силу. Но я разобрался в схеме энергетической подпитки. И знаешь, какая занятная штука выходит? Энергией Джека обеспечивает кристалл-аккумулятор, но включение-отключение может произвести только создавший базовое заклинание маг. Или Лленас все-таки опасался, что его изобретение могут выкрасть, или в процессе эксперимента это показалось ему простейшим решением, но, так или иначе, он привязал систему энергоснабжения Джека к собственному дару. Защищенный канал связи вплетен в матрицу, и он до сих пор работает.

— Не понимаю, — затрясла головой Адалинда, то ли, действительно, не понимая сказанного, то ли отказываясь понимать.

— Канал связи между Джеком и его создателем, который должен был распасться после смерти Лленаса, работает, — повторил Фредерик. — Джек не отключился после взрыва. По-моему, тут и понимать нечего. Дориан Лленас жив.