Пока ты веришь

— Зачем? — щеки вспыхнули, а в груди вдруг закололо: то ли ребра, еще не сросшиеся как надо, вновь разболелись, то ли еще что-то...

— Интересно, каким он был.

— Он был... хорошим...

Джек посмотрел на нее пустыми своими стекляшками, блестящими в газовом свете, и медленно покачал головой:

— Не был.

Не был. Под ребрами заныло сильнее.

— Какая теперь разница? — спросила она. Горечь в голосе превратилась в злость: зареклась же вспоминать, а тут чурбан этот механический!

— Мне интересно, — повторил без эмоций искусственный голос.

— Ничего интересного. И я... Я не знаю! Не знаю и не знала его никогда, понял?

— Понял, — Джек поднялся с кресла, будто собирался уйти, но пошел не к двери, а к ней. — Я видел его. Мертвого. С дырой в груди. И видел живого. С тобой. Так, — он взял оцепеневшую от растерянности девушку за запястье и повернул ее руку ладонью вверх. Палец в кожаной перчатке медленно вывел на ставшей вдруг влажной коже первую букву — "э". И дальше: "б", "и", "г"... — Так, помнишь? Думаешь, это не интересно... крошка Эби?

Лишь на миг липкий обволакивающий страх сковал тело, а затем девушка вырвала руку и с силой оттолкнула от себя механического человека.

— Не смей! Никогда больше не смей! Никогда, понял?!

Она сама не понимала, чего требует от него, — главное, чтобы никогда-никогда.

И когда дверь за ним тихо затворилась, Эби все еще стояла посреди комнаты, обняв себя за дрожащие плечи и шептала, словно обережную молитву: "Никогда больше. Никогда...".

Вернувшись к себе, Адалинда, как и планировала, выкупалась, смывая остатки изменяющих чар, и выспалась. После вынужденной блокировки дара, затянувшейся на месяцы, следовало осторожнее расходовать силы и не допускать переутомления.

Отоспавшись, магиня заказала в номер поздний ужин, а в ожидании заказа зажгла дополнительные лампы и открыла "молитвенник". У Фредерика был собственный способ систематизации данных, и ей, как человеку знакомому с этим способом, не составило труда выделять основное в заметках.

Для Фредди дело мэтра Лленаса началось с работы Чарльза Шолто — аналитика, не следящего за состоянием газового освещения. Кто поручил ему заняться салджвортским изобретателем? Какие задачи ставил? Ответа на эти вопросы, как свидетельствовали красноречивые прочерки, бывший супруг не нашел.

Зато попытался сам обработать собранную о Дориане информацию: хронологическая таблица, занимавшая восемь страниц, фиксировала основные события в жизни мэтра Лленаса, начиная с получения тем первой ученой степени и заканчивая последним днем. Адалинда бегло просмотрела датированные записи. Стандартная, ничем не примечательная биография ученого: работа, работа и еще раз работа. Тихие, признанные лишь в кругу специалистов, успехи и громкие провалы. Не слишком удачная преподавательская карьера: сначала в Салджвортской Академии, потом — на кафедре прикладной механики технического университета. Сотни публикаций в научных изданиях...

Некоторые статьи, судя по двойному подчеркиванию, чем-то заинтересовали Фредерика. Почти в каждом названии повторялись слова "душа" или "разум". Ничего удивительного: Дориан занимался исследованиями в этой области еще во время учебы и, если бы не увлекся на каком-то этапе механикой, возможно, намного раньше пришел бы к идее искусственного сознания. Но, если подумать, не был ли его механический человек первым опытом? Возможно, сначала Дориан хотел попробовать создать искусственную душу в искусственном теле, а после — переселить ее в настоящее? Или же он вернулся к прежним замыслам, когда убедился в том, что не способен соперничать с природой и механика всегда будет уступать живой плоти?

Пометки на полях говорили, что и Фредди пришел к похожим выводам.

Принесли ужин, и магиня поела, не отвлекаясь от записок и не чувствуя вкуса блюд, помня лишь о необходимости пополнить запас энергии. Так же, не выпуская из рук блокнота, выпила две чашки крепкого кофе: днем она достаточно выспалась, и теперь могла посвятить изучению заметок Фредерика хоть всю ночь.

Уйдя от Эби и вернувшись в лабораторию, Джек еще несколько минут размышлял о том, что, наверное, зря испугал и обидел девушку. Но мысли этой тесно было в его голове среди множества других, блуждающих рассеянно между картами, компасом и барометром, и скоро об Эбигейл было забыто, а все внимание сосредоточилось на таинственной "ниточке", найденной мэтром Алистером. Когда маг рассказал ему, Джек подумал, что мог бы сам попробовать разобраться. Он же знает свое механическое устройство, способен отслеживать неполадки в искусственном теле — почему бы не попытаться рассмотреть схожим образом искусственную свою душу?

Но душа, как часто повторял мэтр Дориан, — предмет сложный. Видеть ее у Джека никак не получалось. Чувствовать — да. Но чувства эти были настолько смутные, как... Как прикосновение к твердой поверхности кончиками пальцев. Лленас вживил в подушечки маленькие пружины, реагировавшие на давление и перепады температур, — он говорил об этом тому, другому, который поселился в голове у Джека с недавних пор. Но пружин было мало: они давали не осязание, а лишь намек на оное — это Джек тоже узнал от другого, поделившегося с ним своей памятью. С памятью этой все стало иначе. Непонятно. Неправильно. Тревожно и неуютно. И верно, это она, чужая память, мешала Джеку разглядеть ниточки силы, из которых сплеталась его душа, и разобраться, куда ведет та, что заинтересовала сегодня Ранбаунга так, что маг разглядывал ее почти час, не отнимая от покрасневших глаз толстой линзы.

Но Джек не сдавался. Для попыток у него была целая ночь.

Отчаявшись увидеть, он стал воображать себе, как выглядят эти ниточки. Дергать мысленно то за одну, то за другую, и придумывать, за какую его мысль или чувство они ответственны.

Душа-марионетка...

Тот, другой, знал, что это такое. Помнил, каково это, когда тонкие нити перепутываются между собой, завязываются в узлы, рвутся, и сколько не тяни, душа-марионетка не отзовется — останутся лишь примитивные инстинкты, первейший из которых — страх. И потом, когда найдется кто-то, кто распутает этот клубок, страх все равно останется. Навсегда. До самого конца и даже дольше: теперь этот страх поселился вместе с памятью в Джеке. Оттого так стремился он сохранить каждую воображаемую ниточку, каждую мысль и эмоцию. Не забыть, не лишиться сознания... никакого морфия...

Огромная комната. Сводчатые потолки. Лампы. Шкафы с оборудованием вдоль выкрашенных зеленой краской стен. В центре комнаты — машина, вокруг которой колышутся смутные тени...

— Она будет работать, вы уверены?

— Не могу сказать до испытаний...

— Но к испытаниям-то вы готовы?

— Теоретически...

— Не хотите руки марать?

Руки и так грязные. В масле, в мазуте. Шрам на ладони...

— Не волнуйтесь, вам и не придется. Оставьте это мне. За вами — исправность механизмов. И не заставляйте меня напоминать, чем грозит малейшая ошибка...

Джек резко дернулся, и... проснулся?

Прежде он никогда не спал, но знал из чужой памяти, как это бывает. Разум отключается от реальности и погружается в вымышленный мир...

Но почему в его фантазиях оказалась вдруг незнакомая комната и странная машина, похожая на операционный стол, установленный на механизме разобранных башенных часов и подключенный к токовым катушкам? И человек, лица которого не удавалось рассмотреть, хоть свет там был даже чересчур яркий?

Странно.

И обидно: Джек предпочел бы другой сон.

Но он запомнил этот случай, внеся его в длинный перечень произошедших с ним перемен, и снова принялся мысленно копошиться в своей душе.

Мэтр Алистер проснулся задолго до рассвета. Долго всматривался в темноте в едва видный циферблат настенных часов, силясь одновременно понять две вещи: который сейчас час и что, собственно, его разбудило. А когда, согнав остатки дремы, нашел ответ на второй вопрос, первый враз стал несущественным. Разве имеет значение, ночь за окном или утро, когда тут такое?! Такое!

Натянув впотьмах халат, маг выскочил из спальни. Едва не оступившись на неосвещенной лестнице, сбежал вниз и ворвался в лабораторию.

Зажег лампы.

Механический человек, сидевший в углу на табурете, никак не отреагировал, даже не обернулся.

— Раздевайся и на стол, — без лишних слов скомандовал Ранбаунг.

Джек медленно поднялся, но подчиняться не спешил.

— Мне нужно вскрыть корпус и напрямую подключиться к каналам памяти, — протараторил маг, злясь на то, что вынужден объясняться с какой-то железякой, а сам тем временем раскладывал на металлической столешнице инструменты.

— Обойдетесь, — ответил резко ни на шаг не приблизившийся механический человек.

— Что? — опешил мэтр Алистер.

— Я не позволю вам влезть в мою память и изменить там что-либо.

— Да не собираюсь я ничего менять! — раздраженно всплеснул руками маг. — Мне нужно только...

— Не собираетесь, но можете, — заметил Джек резонно. — Повредите записи, нарушите связи. А у нас был уговор, если помните.

Ранбаунг досадливо шикнул. Об уговоре он помнил: не вредить. И если нарушит его, пусть даже ненамеренно, то... какая разница? Тут же такое!

Маг мог бы применить силу. Его умений хватило бы на то, чтобы обездвижить взявшуюся перечить машину. Да хоть бы руки-ноги ему оторвать, лишив возможности сопротивляться. И если мэтр Алистер не сделал так, то отнюдь не по доброте и не из жалости. Просто вспомнил, как Джек обещал уничтожить все данные, если почувствует, что ему или его подруге грозит опасность, и маг подозревал, что отсутствие конечностей его не остановит.

— Обещаю, что не стану трогать матрицу, — сказал он как можно спокойнее, хотя внутри все клокотало от злости и нетерпения. — Даже не коснусь кристаллов. Мне хватит доступа к вторичной коммуникации.

Джек смотрел на него, склонив голову к плечу, и в стеклянных глазах чудилось недоверие.

— Без этого я не отвечу на твои вопросы, — припечатал маг. — Никогда.

Механический человек молчал.

Когда Ранбаунг уже раздумывал, как быть теперь, отступиться и смириться или же рискнуть и силком уложить непокорное творение Лленаса на стол, оно наконец заговорило:

— Хорошо. Но если я почувствую, что что-то не так...

— Я помню, — кивнул поспешно маг. — Снимай рубашку и ложись. Мне понадобится не более десяти минут.

...Он не ошибся. Всего десять минут на изучение открывшейся в новом свете схемы плетений. И еще два часа, чтобы проверить анализ рисунков по справочникам. И полчаса на утренний кофе и на то, чтобы поверить в правильность сделанных выводов.

Затем нужно было решить, что с этими выводами делать.

Молчать нельзя — это Ранбаунг понимал. Но и абы кому о таком не расскажешь.

В полицию идти? Или прямиком во внутреннюю разведку?

Во ВРО — правильнее будет. Но имелась у мэтра Алистера, как, впрочем, и у большинства линкаррских магов, некая предубежденность против господ из этой конторы.

С этой предубежденностью Ранбаунг боролся до самого обеда.

Съездил в Академию. Прочел две лекции, провел две индивидуальные консультации, еще три чашки кофе выпил, будто больное сердце и без того не билось в груди быстро и неровно, а после третьей решился.

Вернувшись домой, отыскал в столе визитку серьезного господина, говорившего с ним после взрыва в лаборатории Лленаса, написал короткое послание, запечатал конверт и вручил Вильямсу вместе с другим — пустым, как и было сказано.

— Пошли кого-нибудь по этому адресу, — приказал маг, указав дворецкому на первое письмо. — Пусть вручат лично в руки. А это доставить на центральный почтам и оставить до востребования на имя господина Джерома Грида.

Ранбаунг решил, что той женщине тоже следует знать о его находке.

Встречу Фредерик снова назначил в храме, правда, теперь в другом, и слова насчет исповеди принял буквально: чтобы поговорить с бывшим супругом Адалинде пришлось втиснуться в кабинку-исповедальню и опуститься на низкую скамеечку, что было не очень-то удобно в широкополой, украшенной страусовыми перьями шляпе и в платье с турнюром размерами со зрелую тыкву.

— В страданиях укрепляем мы дух свой, — злорадно прокомментировал бывший супруг, наблюдая за ее мучениями из окошечка исповедника.

— И укрепляемся в вере, — закончила магиня угрюмо, кое-как умостившись на скамеечке.

— Значит, ты мне уже веришь? — не оставил без комментария ее слова эмпат.

— Еще немного пострадаю и начну, — буркнула Адалинда.

— Это правильно. Записи прочитала?

Женщина кивнула.

— И что? Появились какие-нибудь догадки?

— Ничего, — признала она уныло. — Я могу предположить, кому нужны были бы работы Дориана, документация, если бы он ее вел, в крайнем случае — он сам. Но не вижу причин желать его смерти.

— Кто-нибудь мог прибрать к рукам результаты его работы, когда он был еще жив?

— Чтобы потом убить и выдать труды Дориана за свои? — поняла намек Адалинда. — Маловероятно. Специфика, сам понимаешь. К тому же Дориан не скрывал, чем занимается, и если бы кто-то после его смерти заявился в академическую комиссию с механическим человеком, например, это вызвало бы определенные подозрения.

— Подозрения без доказательств — ничто, — парировал Фредерик. — И я говорю не о механическом человеке. Последняя идея Лленаса заслуживает большего внимания.

— У него были только голые расчеты. Считаешь, кто-то, даже получи он каким-то образом теоретические выкладки, стал бы устранять Дориана до того, как тот подтвердил бы теорию практическими экспериментами?

— Время поджимало, Лленас собирался встретиться в Рисеттом, и после этой встречи трудно было бы уже присвоить его работы.

— Нет, — магиня уверенно затрясла головой. — Ерунда. Либо мы имеем дело с полным идиотом, а в это верится слабо, либо что-то упускаем.

Очевидно, Фредерик согласился с ней, так как умолк почти на минуту, а затем неожиданно попросил:

— Расскажи мне о Дориане Лленасе. Не о его работе — о нем самом.

— Это важно?

— Все важно, Эдди. Особенно, когда не знаешь, с чего начать. А мы, быть может, начали не с того. Мы зацепились за его работу, а дело может быть в ином.

— Может, — согласилась Адалинда.

Наверное, им обоим вспомнилось одно и то же дело. Тогда они еще работали вместе, расследовали убийство высокопоставленного сотрудника военного ведомства. Убийца применил незнакомую магию, и дело передали во ВРО. Подозревали попытку саботировать реформу вооружения, армейский и противоармейский заговор, шпионаж, происки коллег, метящих на теплое местечко, месть обиженных подчиненных и многое другое. А в итоге выяснилось, что супруга покойного, заметив, что муж теряет к ней интерес, решила привязать к себе благоверного чарами и обратилась к знахарке без лицензии, торговавшей запрещенными приворотами. Случается и такое.

Правда, бомба на приворот не слишком походила.

— Что ты хочешь знать? — спросила магиня.

— Все. Каким он был?

— Разным. Интересным. Образованным. Многое знал и помнил, но многое и забывал тут же за ненадобностью. Дисциплинированным и в то же время рассеянным.