Пока ты веришь

— Еще встретимся, — пообещала она человеку под лестницей и прижала руку с браслетом к кособокой звезде в центре рисунка.

Только бы не слишком далеко занесло, чтобы возвращение в Салджворт было недолгим.

Поездку на море она решила отложить.

Глава 15

Неяркий свет. Голос...

— Пока еще рано говорить с уверенностью, но по характеру раны...

— Пожар это скрыл бы, не так ли? А что с другим?

— Повреждения таковы, что...

— Это, я надеюсь, не трогали?

Два разных голоса: один низкий и раскатистый, другой — чуть визгливый... как дверные петли, плохо смазанные... В доме двери не визжали так противно...

— Оставьте охрану, — басил первый. — Завтра с утра прибудут специалисты, разберутся. Разберут...

— Разберут? — взвизгнул второй. — Но позвольте! Тончайшая работа, я не рискнул бы...

Контрабас и скрипка...

Что такое контрабас? И скрипка...

А одно слово он понял хорошо: разберут.

Мэтр Дориан иногда так делал. Разбирал. Тогда он становился не целый.

Ему не нравилось быть не целым.

— Не нам с вами судить, дорогой мой...

Голоса затихали, удаляясь.

Когда стало совсем тихо, он решил, что можно подняться. Осмотреться.

Он уже осмотрелся, пока лежал на высоком металлическом столе, но лежа видел все неправильно...

Большая комната. Белые стены. Белые светильники под потолком. Белая... ширма? Да, ширма.

За ширмой — еще два стола.

Металлическая поверхность покрыта инеем, как полки в холодильном шкафу...

На одном столе что-то черное. Что-то...

Когда неживое — это что-то. Живое — кто-то.

Это что-то раньше называлось кто-то... Местами еще красное, влажное. Местами темное и сухое, покрытое надтреснутой коркой... Волос почти не осталось. Пальцы похожи на уголь. Перстень-печатка...

На другом столе — тоже что-то. Почти целое. Только без одежды. Нельзя ходить без одежды... Но что-то уже не ходит. В груди — темная дырка. Рана. Когда в коже дырка — это рана. Рана с характером. Ровная, круглая...

Он опустил в дырку палец. Пусто. Пощупал свою грудь.

Там должно быть нечто. Нечто, что отличает живое от неживого. У того, на столе, ничего не было. У него — было. Он — кто-то. На столе — что-то.

Он вычертил по букве на заиндевевшем металле: "Э-й-д-е-н". Перечитал и стер.

Эйдена больше нет. Завтра прибудут специалисты и разберут что-то.

Если не уйти, специалисты и его разберут.

Значит, нужно уходить.

Он знает, куда. У него есть карты в голове... или не в голове, но где-то есть. По карте он найдет дом...

Подошел к двери.

Шаги. За дверью — шаги. Кто-то. Один.

Че-ло-век.

Войдет и увидит его. Сделает... что?

Он замер у стены и не успел вспомнить... нет, не вспомнить — подумать... Он умеет думать?

Человек вошел, и он ударил его сзади. По голове.

Подумал, что так правильно.

Он умеет думать.

Человек не стал чем-то, скоро он... придет в себя — так это называется. Придет в себя. Он его просто... выключил?

Да, выключил. Человек хотел его разобрать. Теперь не разберет.

Он осмотрелся по-другому. По-своему, изнутри.

Когда он смотрел изнутри, видел то, что снаружи...

Большой дом. Пустой.

Двое у двери. Но они уходят иногда. Надо подождать, пока они уйдут, и выйти...

В прихожей висел на вешалке длинный плащ. И шляпа. Шарф? Да, шарф...

Шарфом он замотал нижнюю часть лица. Шляпу надвинул на глаза. Надел плащ.

В зеркале отразился кто-то... похожий на бандита с картинки.

Картинку он видел в детской книжке. Ему нравилась эта книжка... клал ее под подушку... Потом она потерялась...

А он теперь — картинка.

Палец в черной перчатке коснулся зеркала. Замер на миг. Вывел на запотевшем стекле: "Джек"...

Двое, охранявшие вход, ушли. Вернутся через две с половиной минуты — у него есть часы в голове, он посчитал...

Через две с половиной минуты его уже не было в доме.

Утро не принесло шефу Бейнлафу добрых вестей.

Пока Сидда пил чай и просматривал доклады по вчерашнему происшествию, госпожа Джейкобс, почтенная вдова сорока трех лет от роду, служившая экономкой у Келларов, явилась, как обычно, на место работы и обнаружила: во-первых, незапертую входную дверь, во-вторых — мертвого господина Келлара. Отсутствие госпожи Келлар выявили уже ворвавшиеся на крики экономки агенты Сидды, с вечера дежурившие у дома. Эти же агенты клятвенно уверяли после, что помимо хозяев за время наблюдения в жилище никто не входил и наружу, соответственно, не выходил.

Дело попахивало... нет, буквально смердело магией!

Но работавшие на управление одаренные каждый уголок в доме обшарили и ничего, заслуживающего внимания не нашли.

— Послушай, что они пишут, Мардж, — бурчал недовольно Сидда, разбирая принесенные госпожой Марджори бумаги. — Предварительно причина смерти Келлара — сердечный приступ. Это у этого-то борова приступ? Чушь! Вещи... Вещи она собрала — это еще мои ребята заметили. Значит, собиралась куда-то — и дураку ясно... А куда? На полу в спальне — лужа мыльной воды. Не растворилась же она?

Из всей невнятной писанины явно следовало одно: место очередного преступления тщательно зачистили, и одной лишь мыльной водой не обошлось.

Дальше — хуже.

Стоило Бейнлафу подумать, что тут должны разбираться маги более компетентные, нежели те, что имелись у него в подчинении, как эти самые компетентные лично пожаловали и заявили, что забирают это дело, поскольку в нем определенно замешаны одаренные, а паршивыми овцами в своем стаде они занимаются лично... В точности так и сказали, да! Овчарки!

Еще и предписание Сидде оставили, согласованное заранее с его столичным начальством. Дескать, если его агентам станет известно о местонахождении новоиспеченной вдовы Келлар, в контакты с данной особой не вступать, попыток задержания не предпринимать, а тут же сообщить в представительство ВРО.

Дожили. Маги уже контрразведкой командуют!

Из всех ниточек Сидде только одна осталась. Девчонка. Но та пока молчала.

Ну да ничего, всего только день прошел. Вот посидит подольше на тюремной баланде...

В первую же ночь в тюрьме Эби ограбили.

Не позарились ни на измазанное копотью и кровью платье, ни на туфли, безнадежно испорченные во время ползания по полу горящей лаборатории, ни на дешевенькие, когда-то дедом подаренные серьги. Проснувшись поутру от стука жестяной кружки по решетке, девушка сразу и не поняла, что случилось, и не придала значения тому, какой легкой стала вдруг голова, из которой еще не выветрился туман забытья и дым давешнего пожара. Встала. Потопталась на месте, разминая затекшие от неудобного спанья ноги: уснула она, сидя на полу в углу камеры, лицом уткнувшись в согнутые колени, отчего на лбу и щеках остались полосы-вмятины. Эби ощупала эти вмятины кончиками пальцев. Кожа занемела, как на руках, так и на лице, и от того девушке казалось, что она прикасается к кому-то другому. Или кто-то другой прикасается к ней. Странно, но приятно. Словно она не одна здесь, среди шлюх и воровок. Пальцы стали влажными. Точнее, сначала щеки, а затем и пальцы, и чтобы стереть ненужную эту сырость, Эби запустила их в волосы. И только поймав обрезанную на уровне подбородка прядь, заметила насмешливые взгляды и оскаленные в ухмылке гнилые зубы соседок...

...И усмехнулась в ответ.

Подумаешь, волосы. Сколько за них выручишь? Даже за такую богатую косу, как у нее украли? А у нее скоро новая будет, волосы у нее быстро отрастают...

Дверь отворилась. Женщины вокруг притихли, а после загалдели еще громче, обступив принесенное охранником ведро с водой и корзину с пресными лепешками.

Эби не торопилась. Есть она не хотела, только пить. Дождалась, пока опустеет корзина, и арестантки разбредутся по сторонам, жуя тюремное угощение. Подошла, взяла кружку, из которой пили до нее сокамерницы... И отшвырнула брезгливо. Зачерпнула воду ладонями прямо из ведра — руки, хоть и грязные, но свои. Попила немного. Умылась.

— Эй! Ты чего это вытворяешь?! — подскочила к ней тощая, не первой молодости тетка. — Не одна тут!

Она похожа была на ту, другую. На "воблу". Задиралась без причин и шило, наверное, так же прятала в складках цветастого платья.

— Одна, — коротко ответила ей Эби.

Оторвала от нижней юбки лоскут. В ведро макать не стала, слила немного, чтобы намочить. Обтерла шею.

— Глядите-ка, какая чистюля выискалась! — рассвирепела арестантка. — Я тебя сейчас умою!

Она замахнулась, но Эби ударила первой.

Как Курт учил когда-то: кулаком в бок, где печень. Или почки. Или еще какой-нибудь ливер — она не помнила.

Старая потаскуха замерла с открытым ртом, глотнула воздуха и с сипением согнулась пополам. Заскулила по-собачьи... И вдруг распрямилась и кинулась на Эби:

— Убью паскуду!

Не шило — вязальная спица, с одной стороны загнутая, а с другой остро заточенная. Эби выставила вперед руку, и эта спица проткнула насквозь открытую ладонь и застряла. Кровь потекла в рукав... будут новые пятна...

Не чувствуя боли, Эби подняла руку на уровень глаз, повертела, любуясь. Такие спицы, тонкие, металлические, использовали для ажурной вязки... она так и не научилась. И не научится уже, наверное...

Выдернула спицу из ладони и резко чиркнула ею обидчицу наискось по лицу. Та закричала, закрылась ладонями. Завизжали подскочившие к ней товарки. Охранник прикрикнул из коридора, постучал дубинкой по решетке.

Эби не было до этой суеты никакого дела.

Она вернулась в обжитый за ночь уголок. Села на пол. Оторвала еще один лоскут от юбки и перевязала руку. Спицу сунула в рукав.

Но не пригодилось.

И не помогло.

Днем утихомиренные охраной шлюхи держались от нее подальше, но ночью, когда единственным источником света остался висевший со стороны коридора тусклый фонарь, под которым похрапывал дежурный, а Эби задремала, обняв согнутые коленки, кто-то набросил ей на голову грязную тряпку и обмотал быстро, так что и дышать, не то чтобы кричать, было невозможно. А затем ударил... Ударили...

Били ее долго. Сильно. Молча.

Захотели бы — убили бы. Или покалечили бы. Лицо бы порезали.

Но обошлось.

Синяков понаставили. Два ребра сломали... или три... Доктор тюремный, что ее утром осматривал, точно не сказал...

Ничего страшного.

Зато в лазарете ей позволили наконец вымыться, и одежду дали старую, но чистую: рубашку до дыр застиранную и серое платье мешком. И в другую камеру перевели, где кроме Эби только две женщины сидели. Одна чахоточная. Но это тоже не страшно...

Приехавший из столицы куратор центрального управления ВРО проводил все встречи в своем гостиничном номере. Так сказать, в неформальной обстановке. Мягкие диваны, бархатные портьеры, глушащий шаги ковер с высоким ворсом. Вместо чиновника в строгом костюме — добродушный пожилой господин в легкомысленно-пестром домашнем халате. Невысокий, полноватый, непоправимо лысеющий, но с пышными седыми баками и густыми, подкрученными вверх усами, прячущими приветливую улыбку. Кажется, вот-вот предложит вам бокал бренди...

Однако на опытного эмпата мэтр Джонатан Риган произвел иное впечатление. Не столь приятное.

— Фредерик Валье? — куратор бегло оглядел вызванного по его приказу мага. — Это настоящее имя?

— На данный момент — да.

— Понимаю, — одобрительно крякнул мэтр Риган. — А вы, верно, понимаете, зачем я вас пригласил?

— Догадываюсь.

— Вы ведь уже знаете, что случилось с нашей дорогой госпожой Келлар?

— Насколько мне известно, этого никто не знает.

Настоящий эмпат должен равно хорошо уметь считывать чужие эмоции и скрывать свои.

— Да-да, — кивнул мэтр Риган, — именно так. Но, возможно, вам, в силу вашего давнего знакомства...

— Нет.

— Нет? — господин куратор нахмурился. — Не буду ходить вокруг да около, Валье. Исчезновение вашей бывшей супруги... Кстати, как долго вы были женаты?

— Чуть больше года, — отчитался Фредерик. — Оформили официальный развод пять лет назад.

— И быльем поросло, — пробормотал себе под нос мэтр Риган то, в чем его, собственно, пытались убедить. — Ну-ну... Но я начал говорить, что исчезновение вашей бывшей жены, не единственное происшествие. Той же ночью из нашей лаборатории был украден механический человек Лленаса. Удалось зафиксировать лишь короткий всплеск силы, однако с нашим агентом, охранявшим образец, разделались безо всяких чар, довольно грубо. Бедняга не скоро оправится от сотрясения. А следов постороннего присутствия, как и в деле с вашей женой... бывшей... не обнаружено. Охранные заклинания, настроенные фиксировать любые источники жизни, будь то человек или блоха, не повреждены. Есть какие-то соображения?

— Боюсь, я недостаточно компетентен в подобных вопросах. У меня иная специализация.

— Да-да, конечно. И в Салджворт вас вызвали за другим... Точнее, вы сами вызвались. Но это ведь несущественно, да? — фраза явно не случайная, но мэтр Валье никак на нее не отреагировал, а Риган сделал вид, что тут же о ней забыл. — Главное, работу вы выполнили, убедились, что на сотрудницу нашего ведомства не оказывается стороннее воздействие. Я читал отчет, и у меня нет оснований сомневаться в ваших выводах... А раз так, нет и причин отказывать госпоже Адалинде. Она, конечно, ценный агент, но я решил принять ее отставку. Приказ уже готов. И так как госпожа Келлар уже не является сотрудницей внутренней разведки, полагаю, можно объявить ее в розыск... с некоторыми оговорками, естественно.

Внутренняя разведка одаренных не пользовалась особой любовью магов. В частности по таким вот причинам. Сегодня ты — ценный агент, а завтра управление спустит на тебя всех собак.

— Это разумно, — не отведя взгляда, согласился Фредерик. — Ей может быть нужна помощь.

— Да-да, помощь, конечно. У нее ведь есть сын? Я записывал где-то. Леонард, осенью будет девять. Она поддерживает отношения с родственниками его отца?

— Нет, — ответил эмпат уверенно. — Не думаю, что это связано...

— И не думайте, Валье, не думайте, — улыбнулся куратор. — У вас, как вы сами изволили выразиться, специализация не та. Но уезжать не спешите, найдем, чем вас занять.

Покидать город Фредерик и без этого предупреждения не собирался. Он неплохо знал бывшую супругу и понимал, насколько бесполезно искать Адалинду по всей Линкарре. Если пропавшая госпожа Келлар жива и на свободе, рано или поздно она найдется именно тут, в Салджворте.

Дом выглядел неживым.

Если бы он был не домом, а человеком, его тоже положили бы на холодный металлический стол, чтобы изучать черную рану в первом этаже...

Вокруг неживого дома сновали какие-то люди. Выносили вещи, раскладывали на газоне. Пожилой, грузный мужчина осматривал все и записывал что-то в толстую книгу. Часы из гостиной. Кресло из библиотеки. Книги стопками. Круглый столик, прежде стоявший наверху, в обсерватории.

У ограды собирались другие люди... зрители... нет, не так — зеваки.

Они не зевали, но смотрели, что делают люди во дворе. Некоторые заходили внутрь. Расспрашивали тех, что носили вещи... Или наоборот: те, что носили, расспрашивали зевак...