Непарад

— Понимаю, разумеется. Но к чему мне это всё знать? — 'Пал Аполлинарич' явно начал раздражаться. — Я к каналу касательства не имею, к театрам — тем более!

Рассерженный полицейский — несговорчивый полицейский, поэтому я поспешил слегка сократить свой рассказ, чтобы не раздражать хозяина кабинета ещё больше.

— Зато вы имеете касательство к полиции! Дело в том, что у меня пропал бумажник. Вероятно, его вытащили. А там все мои документы и деньги! И как мне теперь быть? Хорошо, что господин Трошицинский согласился прийти сюда, удостоверить мою личность, а то бы я даже не знал бы, что делать! Вы представляете, что означает оказаться без документов в чужом городе! Ладно бы деньги: деньги приходят и уходят, но как быть без паспорта?

— И много было у вас денег... в пропавшем бумажнике?

— Около двухсот рублей, точно сказать не могу...

— Солидно, солидно... Только заявления о пропаже необходимо подавать по месту пропажи. Где именно пропал ваш бумажник? — Полицейский глянул даже с каким-то участием.

— Откуда я знаю, где он пропал? В Варшаве был при мне, а в Августове уже не стало!

— Господин... Трошицинский, — помощник пристава чуть замялся, обращаясь к моему спутнику. — Имеете ли Вы подтвердить рассказ этого господина?

— Да, конечно. — Стас уверенно кивнул. — На вокзальной площади Борис Михайлович и обнаружил, что деньги и документы украдены.

— Пропали, господин Трошицинский. Пока у нас нет прямых доказательств покражи, приходится исходить из того, что бумажник пропал. Господин... э...

— Гележин.

— Да, господни Гележин мог его где-то оставить, например, в варшавской гостинице, либо в поезде, мог нечаянно обронить, сунуть между вещей...

— Не мог я сунуть! Я все вещи пересмотрел!

— Я рассматриваю различные варианты. Те-о-ре-тически — могли... Но даже если ваш бумажник и похитили...

— Что значит 'если'?!

— Не переживайте вы так. Даже если и бумажник похитили, повторяю, — то, как подтверждает господин Трошицинский, пропажу оного Вы обнаружили сразу же по прибытии в наш город, верно?

— Верно.

— Прекрасно. Следовательно, пропажа произошла вне Августова. Следовательно, Вам следует подавать заявление о пропаже по принадлежности — в железнодорожное жандармское полицейское управление, для чего я советовал бы вернуться в Варшаву: всё равно бумага пойдёт сперва по инстанциям. Полиция же города к данному происшествию отношения не имеет.

Засим, господа, я вас не задерживаю...

С этими словами помощник пристава привстал, опираясь о крышку стола, давая понять, что разговор окончен.

Однако мы ещё вчера, обсуждая этот визит, предполагали, что одним из вариантов реакции на мою 'легенду' станет желание полицейских отмазаться от 'висяка' на подведомственной территории — тем более, что пропавший бумажник с деньгами и документами существовал лишь в нашем воображении и отыскать несуществующее не удалось бы и всей полиции мира вместе взятой — и 'перекинуть стрелки' на своих 'смежников'. За время своей репортёрской работы в двадцать первом веке я не раз сталкивался с подобным. Так что теперь наступало время 'второй части Марлезонского балета'.

В разговор вновь вступил наш потомственный шляхтич:

— Павел Аполлинарьевич, конечно, господин Гележин последует Вашему совету. Но, простите, нельзя же до того момента ему быть без единого документа. Денег Борису Ивановичу я одолжить могу, поскольку знаю его много лет, а вот выписать паспорт, увы, не в моей власти... Это, прошу прощения, исключительно Ваша прерогатива...

Троцкий вновь расцвёл джеймсбондовской улыбкой во все тридцать два зуба. Нет, всё же зря он пошёл в Политехнический: ведь великий артист пропадает! С такой харизмой ему бы сиять на лучших европейских экранах!

Чиновник вновь утвердился за столом:

— Увы! Как вам, должно быть, известно, документы оформляются по месту постоянного проживания. А поскольку господин Тележин...

— Гележин.

— Простите. Поскольку господин Гележин в настоящий момент находится на территории Привислянского края, то для получения бумаг ему необходимо проследовать обратно в Киев, где и подать соответствующее прошение в местную полицию.

— Именно потому, что господин Гележин находится на территории Привислянского края, ему и нужно иметь законно оформленные документы. — Трошицинский, как и договаривались, проявлял вежливую настойчивость. — И было бы весьма благородно с Вашей стороны, Павел Аполлинарьевич, посодействовать в этом. Вы же помните, как господин Лесков описывал мытарства своего Левши, оказавшегося по возвращении из Англии на родную землю без документов. А ведь оказался тот за морем согласно поручению самого Государя. Конечно, это литература, но не хотелось бы даже намёка на подобное. Я лично готов компенсировать время, потраченное Вами на решение этого вопроса... Так каково же будет Ваше положительное решение?..

* * *

...Час спустя, когда финансы Трошицинского сократились ещё на десять рублей и пятьдесят копеек — полтинник за бланк пришлось оплатить отдельно — а помощник пристава стал на червонец богаче, мы вновь сидели в гостиничном номере, отмечая купленной в винной лавке водочкой и приобретёнными у торговки пирожками и домашней колбасой на закуску мою легализацию в двадцатом веке. Правда, провести такую же операцию с Воробьёвым, если он отыщется, вряд ли получится: по крайней мере, в этом городе. Впрочем, оставаться здесь надолго мы не собирались: Стас рвался скорее покинуть русскую Польшу, чтобы оказаться ближе к промышленному центру России. На мой вопрос, а почему, собственно, он не хочет перебраться в не менее насыщенную заводами и гораздо более близкую к Европе Варшаву, тот вновь повторил рассказ о предстоящих в Польше революционных потрясениях, и что нужно начинать производство подальше от баррикадных боёв и тысячных демонстраций. В российской провинции, то бишь. Там, где даже сходка-маёвка двух-трёх десятков пролетариев бывает раз в год, и то считается страшным ЧП у местных жандармов.

Ну что же, я его отговаривать не собирался. Пусть едет, пусть строит там свой автогигант. Сильно сомневаюсь, что тех денег, которые у него есть, хватит на открытие хотя бы велосипедной мастерской. Тем более, что с моей подачи имеющиеся деньги для сохранности были поделены на три части: сто рублей Стас выделил мне, столько же отложил на случай, если в ближайшее время удастся найти Андрея, остальное оставил у себя в качестве, как он выразился, стартового капитала. Так что теперь у меня имелась сумма хоть и не огромная, но по здешним меркам достаточная при умеренных запросах. А мы, литовцы, всегда были по-европейски экономными. Помню, как пацаны в школе всегда удивлялись, что выданные мне из дому бутерброды были нарезаны так аккуратно, что через ломтик хлеба можно было смотреть лампочки: реально просвечивало. А учитывая, что во внутреннем кармане пиджака, аккуратно вложенный внутри книжечки чехла айфона, теперь находился листок с заголовком 'Временный вид на жительство', то для моего старта к деньгам и известности в журналистской среде Российской Империи никаких препятствий больше не существовало. Я ещё покажу, что такое настоящая европейская пресса двадцать первого века!

— Стас, почему водка греется? Непорядок!

— Так наливай.

С мерным бульканьем остатки жидкости переливаются из слегка запачканного сургучом горлышка бутылки по чайным стаканам. Стасу — побольше, себе — как всегда. Ни к чему перегружать организм.

— Ну, за Воробьёва, чтоб быстрей нашёлся!

Короткий 'дзыньк' стекла, короткий же глоток, вдогонку прошедшему в пищевод алкоголю — несколько ломтиков колбасы и кусочек пирожка с яйцами и луком. Хорошо! Но — достаточно.

— Знаешь что, Стас, а давай я схожу, покручусь на том месте. Вдруг он сегодня появится. Ты же вчера забыл название гостиницы написать. Вот я и встречу, а не дождусь — хоть граффити твоё доделаю.

— Я с тобой!

— Ни к чему это. Не маленький, не потеряюсь. Да тут и идти-то всего ничего, проветрюсь немножко, заодно к ужину чего-нибудь прикуплю. А ты пока приберись тут.

Не дожидаясь ответа, я накинул брошенное на стасову кровать пальто и, прихватив купленную вчера шапку, вышел за дверь.

Быстро черканул несколько слов, вырвал страничку из записной книжки и, сложив аккуратным квадратиком, воткнул в щель рядом с дверной ручкой. После чего, спустившись в вестибюль, предупредил служителя, что господин Трошицинский отдыхает, просил не беспокоить, вышел на улицу.

Вскоре я был на памятном перекрёстке, где мы расстались с Андреем. Разумеется, здесь никого не было, да я и не ожидал никого увидеть. Оглянувшись по сторонам, и убедившись, что улица пуста, я вынул из кармана гелевую ручку и, быстро подойдя к оставленной вчера Станиславом настенной надписи, быстро добавил название гостиницы. В конце концов, а вдруг Дрей Ю действительно отыщется? Вдвоём со Стасом им будет спокойнее.

Через несколько минут, пройдя триста с небольшим метров, я уже входил в краснокирпичное здание августовского вокзала. Оглядевшись и оценив обстановку, я подошёл к окошку кассы:

— Здравствуйте! Подскажите, пожалуйста: как я могу доехать до Харькова?

Станислав

Примерно час после ухода Бориса я, как говорили у нас в школе, 'пинал балду'. Развалившись на кровати, гонял 'Змейку' на экранчике телефона пока организм не напомнил самым решительным образом, что от продуктов его жизнедеятельности необходимо периодически избавляться. А поскольку в этой гостинице, при наличии умывальника в номере, 'удобства' размещались в конце коридора, пришлось в резком темпе прекращать игру и торопливо топать туда, куда даже царь не на карете ездит. Обратно спешить уже необходимости не было, так что возвращался в номер я спокойно. Однако спокойствия мне хватило только до двери. Там, на полу, я увидел аккуратно сложенный бумажный квадратик цвета яичного желтка. Видимо, он упал, когда я торопливо покидал номер. Наклонившись, я подобрал и развернул записку, уже подсознательно ощущая неприятность.

Так и есть. На плотной жёлтой бумаге с логотипом известной германской фирмы канцпринадлежностей не изобретенная пока в этом мире капиллярная ручка запечатлела послание Будкиса:

'Уезжаю, не ищи. Строить заводы и машины — это не моё: не умею и не буду. Всё равно красные всё порушат. С моим талантом я в любом СМИ не пропаду. А вам с Андреем желаю удачи. Деньги верну, если Бог даст встретиться. Спасибо за всё и извини.

Борис.

P.S.: Когда война начнётся, ищи меня в Америке. А до того — не надо искать. Не найдёте'

Ну, Будка! Ну, скотина! Так обманал! И главное — ведь сто процентов всё заранее спланировал, пся крев! Пока материально зависел от меня — и не вякнул даже, а как только получил документ и деньги — в тот же день и свалил! У, морда балтийская! Поймаю — изуродую, вот как пан Езус свят! Все зубы выбью!

Ладно, не хочешь с нами работать — чёрт с тобой! Не пропадём. Тем более, что с такого помощник — как с говна конфета: 'эн-тэ-лэ-хенция!'.Но ты, пёсий сын, скажи открыто, мол, ребята, так и так, помочь ничем не смогу, а мешать не стану. Что мы, не поняли бы? Разошлись бы, как в море корабли — и адью! Каждый в свою сторону. А этот ушлёпок затихарился и слинял как последнее чмо. Ну, погоди! Я тебе ещё покажу!

Заскочив в номер, я накинул пальто и шляпу прямо поверх рубашки, сунул ноги в ботинки и, заперев за собой дверь, быстро спустился в вестибюль гостиницы.

Узнав у портье, что Будкис ушёл уже больше часа назад, попросив не тревожить 'хозяина', то есть меня, а куда направился — неизвестно, я выскочил на улицу. Ну, куда мог деваться Борька в чужом городе? Либо отправиться на вокзал и уехать в одному ему известном направлении, либо затаиться где-то в гостинице или просто в трактире, чтобы переждать время и тоже уехать, но попозже. Не думаю, что он бы решил остаться здесь надолго: Августов — городишко маленький, а Борька всегда стремился к известности, тут же — ну кому он тут станет известен? Разве что паре сотен читателей местной газеты, если в этом захолустье вообще выпускается хоть какой-то печатный листок. Причём желательно, чтобы известность пришла с минимальными затратами даже умственного характера, не говоря уже о финансовых, а тем более — о физических усилиях. Из древней дилеммы 'работать или не работать' он всегда выберет второе. А если это невозможно, тогда включается принцип Яшки-артиллериста: 'Мне бы такую работу, чтобы поменьше работы. Начальником могу!'.

Минуты через две я поймал извозчика, распорядившись ехать к вокзалу. Не то, что лёгкие санки были комфортнее прежней моей 'шкоды', скорее — наоборот, но выбирать не приходилось. При нехватке времени лучше уж перетерпеть холодный ветер, обдувающий лицо при быстрой езде, чем топать на своих двоих. Однако моя спешка ни к чему не привела. На вокзале, как выяснилось, никто не обратил особого внимания на неброско одетого господина и уж тем более не мог сказать, уехал ли он отсюда каким-то из трёх проследовавших за последний час поездов или ушёл своими ногами. Я бы даже не был уверен, что Борис вообще появлялся здесь, если бы не обратился к полицейскому на крыльце. Как выяснилось, блюститель закона и порядка обладал профессионально хорошей памятью и имел понятие о такой штуке, как словесный портрет. Он-то и подтвердил, что да: человек в чёрном пальто действительно заходил в здание вокзала больше часа назад; нет, никакого багажа при нём не было и назад он не выходил, 'по крайней мере, не через эти двери, ваша милость'; не известно, уехал или не уехал: поезда, конечно, были, но из вокзала можно выйти и через перрон, а там — по путям попасть в рабочую слободку.

За хорошую память полицейский получил премию в виде гривенника, а я, ненадолго зайдя снова в зал и списав на всякий случай из расписания номера и маршруты поездов, которыми теоретически мог уехать, и скорее всего, таки уехал, Борис, вернулся к терпеливо ожидавшему извозчику. Ещё часа два ему пришлось возить меня вдоль насыпи железной дороги и по городским улицам: для очистки совести я всё-таки решил испытать удачу: хоть шансы на то, что вот так просто по дороге я увижу Будкиса или Воробьёва стремились к нулю, ну а вдруг? Увы, чуда не произошло...

Накатавшись до полного замерзания лица и протрезвления, я, в конце концов уверился в полной тщетности попыток обнаружить хоть кого-то из приятелей. В конце концов — что поделать, люди они взрослые, самостоятельно могут о себе позаботиться. Придётся и мне заняться своим будущим. Как нам рассказывали когда-то в школе, 'каждый сам кузнец своего счастья'. До известной степени это так. Ну что же, пора заняться планом постройки 'кузницы'. Спасибо, что в своё время в Политехе я не только не прогуливал факультативы по истории развития техники, но и почитывал кое-что дополнительно, так что в памяти должно отложиться достаточно, чтобы не изобретать 'космические корабли, бороздящие Большой театр': в каждой эпохе технический прогресс обеспечен технической базой и производственными отношениями. С последними в Российской Империи всё понятно, до 1914 года они хоть и отставали от уровня ведущих капиталистических держав вроде Германии, Великобритании и Франции, однако график отрыва от полностью аграрного производства и перехода к промышленному постепенно полз вверх. Чего-чего, а почти даровой рабочей силы российской промышленности хватало с избытком: беднейшая часть крестьян, не пристроившаяся батрачить за долю урожая или за долги к зажиточным сельским хозяевам или в редкие богатые поместья, ежегодно тянулась в города, пополняя ряды фабрично-заводских рабочих. Кто-то из них, конечно, становился высококвалифицированным, а следовательно, и прилично оплачиваемым пролетарием, но девять десятых так и перебивались копеечными — в прямом смысле слова, по 3-5, редко 10-12 копеек за 16-18 часов труда — заработками. Впрочем, многие и этому были рады.