Невеста для Поваренка

— А эти шрамы? — она провела пальцем по его груди и тут же еще больше покраснела. — Ты правда побывал у северных пиратов?

— Да, — неосторожно вырвалось у Антона, о чем он тут же пожалел.

— Вместе с Цветочком? Да?

— Отстань!

— Кто она тебе?

— А чего тебя это так волнует, а?

— Хочу понять, почему ты отказался от сокровищ. Просто скажи... Она... твоя возлюбленная? — княжна закусила губу и уставилась в пол.

— Нет.

— Правда? — Юля вскинула на него взгляд, и в глубине ее глаз юноше почудилась изумрудная искорка радости. Он встряхнул головой, отгоняя наваждение.

— Правда. Иди уже спать. Если нам доведется повстречаться с Поварёнком, силы понадобятся.

Но он рано праздновал победу. Стоило ему задремать, как раздался визг. Княжна уверяла, что под кроватью шуршит крыса. Антон, ругаясь на чем свет стоит, заглянул под кровать и ничего не обнаружил. Но Юля не успокоилась. Когда она в третий или четвертый раз завопила от ужаса, утверждая, что крыса пытается на нее напасть, и требуя, чтобы Антон ее изловил и прогнал, у юноши сдали нервы. Он раздраженно сгреб в охапку тряпье, служившее ему постелью, и направился к Юле.

— Что ты делаешь? — дрожащим голосом спросила она.

— Я буду здесь спать! — огрызнулся он, нагло устраиваясь на удивительно мягкой после сундука койке. — А ты... можешь валить туда, где нет крыс!

— Так нельзя! Это неправильно! Ты не можешь спать в моей кровати! Слышишь? Уходи!

Она робко потыкала его пальцем в плечо, чем разозлила еще больше. Антон обернулся к ней и заявил:

— Это не я, это ты в моей кровати! И вообще, отдай! — он выхватил из-под локтя оторопевшей девушки подушку и подложил себе под голову.

— Ну я же не могу... — всхлипнула Юля. — Я не могу никуда уйти!.. Как ты не понимаешь!.. Она только и ждет, что я... Ждет, чтобы тут же впиться мне в пятку!.. Ну пожалуйста!

Антон повернулся на бок, дернул на себя одеяло и положил подушку на голову, чтобы не слышать причитаний княжны. Та продолжала сидеть и поминутно вздрагивать, а потом потрогала его за плечо и попыталась сдвинуть подушку.

— Она ведь может сюда запрыгнуть! А ты с краю! Она же тебя укусит!

— Пусть кусает, я сплю! — повел он плечом.

— Разве тебе не страшно? Она же мерзкая и заразная!

— Я сплю! Отстань!

— Но как же... Вот! Опять! Ты слышал? — с этими словами Юля подскочила на кровати и вдруг прильнула к нему, крепко обняв в нелепой попытке укрыться от воображаемой угрозы.

У Антона остановилось сердце, а после пустилось в бешеную пляску. Он нащупал у себя на груди руку княжны и попытался ее отцепить, а потом накрыл ее своей ладонью и сжал.

— Спи, пожалуйста, — прошептал он, чувствуя волнующую близость девичьего тела и горячее дыхание у себя за спиной. — Все крысы давно ушли.

— Эта осталась...

— Тогда я ее поймаю. Пусть только посмеет подобраться к тебе...

— Как ты не понимаешь!.. Я не хочу, чтобы она тебя укусила!..

— Я сам кого угодно загрызу... Спи. Я сберегу твой сон...

Юля уткнулась носом в спину юноши и затаила дыхание. Шорох... скрип... противный писк... цокот коготков по полу... Острые зубы и голый скользкий хвост... Детские ночные кошмары ожили. Это она! Крошеедка! Она пришла за ней, потому что княжна плохо себя вела... А мамы рядом уже нет... и никогда больше не будет... Когда маленькая Юля просыпалась с криками посреди ночи, к ней всегда приходила мама, гладила по голове и успокаивала, говоря, что Крошеедки нет, что это глупая выдумка недалекой кормилицы, а потом ложилась рядом и пела дочке колыбельную. Хотя девочка твердо знала, что Крошеедка караулит ее в темноте под кроватью, но она верила, что при маме крыса не осмелится напасть. Глотая слезы, княжна тихонько запела знакомые с детства слова, отгоняющие ночные страхи... И тут Анжи повернулся к Юле, подтянул к себе, укрыл одеялом, подсунул ей подушку под голову и крепко обнял, шепнув на ухо:

— Спи спокойно, я не дам тебя в обиду...

И девушка послушно закрыла глаза, зарываясь с головой под одеяло, подальше от жутких чудовищ в ночи и поближе к теплу Серого Ангела. Крошеедка не посмеет напасть, пока он рядом...

Тусклая предрассветная мгла была столь тихой и вязкой, что непонятно, что могло разбудить Антона. Он открыл глаза, все еще пребывая в сладкой утренней дреме, но уже будучи беспокойным от неясного ощущения надвигающейся опасности. Голова Юли покоилась у него на плече, и на одно страшное мгновение юноше представилось, что вчера он взял девушку силой. Но выражение ее лица было таким умиротворенным и чистым, что Антон тут же все вспомнил. Должно быть, он неловко пошевелился или вздохнул, потому что княжна улыбнулась во сне и что-то пробормотала. Юноша выпростал руку в отчаянном желании погладить девушку по голове, но не решился потревожить ее сон. Господи, зачем Хриз все это затеяла? Неужели вояг Густав станет мужем Юли? Как можно отдать ее этому ублюдку? Антон сходил с ума от одной мысли об этом...

И тут Юля открыла глаза, приподняла голову и доверчиво ему улыбнулась. На ее щеке розовел след от шва на его рубашке.

— Я все равно нарисую твой портрет... еще лучше, чем был... — сонно сообщила она и коснулась пальцем его переносицы, очерчивая профиль носа.

От этого нежного касания Антон застыл, с ужасом чувствуя, как кровь приливает совсем не туда, куда надо, словно в насмешку, как в той похабной припевке. И тонкое одеяло ничего не скроет от взора княжны, и тогда она поймет, о каком взмывшем парусе толковал капитан, скаля зубы и подмигивая, с утреца пораньше... Демон! Он перехватил Юлю за волосы и подтянул ее ближе к себе.

— Совсем страх потеряла? — выдохнул он ей в лицо, одновременно пытаясь свободной рукой нащупать край одеяла и прикрыться плотнее.

— Но почему? — обиженно спросила княжна, не пытаясь освободиться. — Я нарисую тебя красивым, и даже твой неправильный нос...

— Отстань от моего носа! — но Антон так и не нашел в себе сил отпустить девушку, замерев в опасной близости от ее губ.

— Ты весь какой-то неправильный. Я никак не могу тебя понять... то ли ты целуешь, то ли...

Антон еще крепче стиснул в кулаке ее волосы, уже собираясь пуститься во все тяжкие и поцеловать так, чтобы она... Но дверь распахнулась, и на пороге возник мрачный Дылда. И по тому, что он не отпустил пошлой шуточки в сторону обжимающихся, юноша понял, что дело плохо.

— Что случилось? — спросил он, отодвигая девушку в сторону и садясь на кровати.

— Шкипера повесили.

Глава 11, в которой девочка кричит "Крыса!", но ей не верят

Утренний туман был очень плотным и физически ощущаемым. Он давил на виски и на глаза, сжимал горло тухлой сыростью и укутывал корабль похоронным саваном. И в этой страшной оглушающей тишине особенно отчетливо слышался скрип корабельного каната, перекинутого

через рею, на котором покачивался посиневший шкипер с вываленным языком. Его лицо было искажено предсмертной мукой, и капитан невольно сотворил в воздухе святой символ.

— Господи Единый, прими его душу... — капитан дал отмашку Яну и Педро, и те взялись за фал, чтобы спустить тело несчастного.

Тихий вскрик за спиной Кинтаро обнаружил новоприбывших на палубу. Девчонка расширенными от ужаса глазами смотрела на мертвого старика, зажав себе рот ладонью. Капитан осуждающе покачал головой.

— Ты бы увел отсюда свою милую, Анджей. Это не то зрелище, которое ей стоит видеть...

— Я останусь с ним, — дрожащим голосом заявила девушка. — За что? Почему его повесили? Что он сделал?

— На всякий случай скажу сразу, капитан, что мы из каюты не выходили, — мрачно сообщил юнец, прижимая к себе Юлю и отворачивая ее от мертвого тела.

— Дылда, подойди и взгляни... — коротко попросил Кинтаро. — Что скажешь?

Капитан отвернул воротник на теле шкипера, обнажив багровый след от каната. Дылда присел рядом на корточки и со знанием дела быстро осмотрел убитого.

— Задушен канатом. Сопротивлялся, ногти обломаны, — головорез взял в руки канат и покрутил его, словно прикидывая. — У душегуба сильные руки. Подними его.

Капитан с помощью матроса поставили убитого на ноги, удерживая с двух сторон, а Дылда подошел сзади и накинул тому на шею канат, примериваясь и так, и сяк.

— Убийца одного с ним роста, след ровный, без задирания или утягивания...

— Когда убили?

— Дык, а я откуда знаю, — пожал плечами головорез. — На морозе тело быстро остыло.

— Разве в Гильдии не учат определять время смерти с точностью до часа? — раздраженно осведомился Кинтаро. — Хватит уже строить из себя целку!..

Дылда покосился в сторону девушки, тяжело вздохнул и кивнул.

— Ну ладно, как скажешь.

Он огляделся вокруг в поисках подходящего инструмента, но за неимением лучшего, вытащил из сложенной парусины тонкий поддерживающий прут и вернулся к телу. Опустился рядом с убитым на колени, задрал на нем рубашку, профессионально прощупал живот и вдруг... резким уверенным движением проткнул печень.

— Господи! — вскрикнула Юля.

— Не смотри, я сказал!

— Что же он делает? Зачем? — не успокаивалась девушка, все равно изворачиваясь и подглядывая за происходящим.

Но Дылда прекрасно знал, что делал. Он вытащил прут, принюхался к темной крови на нем, потом лизнул и посмаковал ее на языке, чем вызвал даже у капитана легкий рвотный позыв.

— Теплая и густая. Убили два часа назад, — уверенно изрек Дылда и сплюнул кровью. — И странный вкус... Чем он баловался?

Капитан нахмурился.

— Табак он курил. Любил подымить, когда плохо спалось. Он и на палубу в такую рань наверняка вышел, чтобы покурить трубку.

— Ну не знаю, капитан, тебе оно, конечно, виднее, но от табака совсем другой привкус...

Дылда склонился над лицом убитого и принюхался, словно ищейка.

— Опиум. Точно, опиум.

— Костакис и опиум? — недоверчиво переспросил капитан. — А не придумываешь ли ты, чтобы себя выгородить?

Головорез разогнулся, отряхивая колени, и равнодушно пожал плечами.

— Капитан, мне этих двоих, — кивнул он на парочку, — кровь из носу, но в Ичмелек надо доставить, кумекаешь? Иначе меня госпожа, ну дык, Цветочек, живьем сожрет и не подавится. А тобой закусит, уж поверь.

— Ночью умер один из такелажников, — глухо сказал Кинтаро. — Молодой парнишка, Джек Сантилья. А второй всю ночь промаялся с животом и уже не встает... Кто-то убивает моих людей. Одного за другим. Какое мне дело до Цветочка?

— Пошли, поглядим на твоего покойничка, — скривился Дылда. — Он тоже животом маялся?

Капитан отстраненно наблюдал за действиями головореза, не переставая размышлять. Неужели старик Костакис курил опиум? Его мучили боли в суставах, а опиум хорошо утолял телесные страдания. Капитан и сам частенько подмечал перепады настроения у шкипера, только и подумать не мог о таком... А как же опиум, найденный у боцмана? Неужели Костакис подбросил? Кинтаро нахмурился, припоминая, что именно шкипер нашел табакерку, в которой вместо табака обнаружилась опиумная настойка. Хотел подставить Энрику? Но зачем? Боцман сидел под замком, а значит при всем желании не мог отомстить и убить старика. Кинтаро охватило глухое отчаяние. Его команда редела, и весь ужас заключался в том, что теперь ему некому было довериться.

— Траванули его, — наконец вынес вердикт Дылда. — Крысиным ядом.

Капитан перевел взгляд на отвернувшегося к стене и тихо стонущего Леха, подошел к нему и развернул того. На лбу несчастного блестели капли пота, а щека опухла.

— Что вы ели или пили? Вспоминай.

— То же, что и все... — заскрежетал зубами от боли Лех. — Ох... Он же... похлебку... раздавал... — изувеченный, точно обглоданный, палец указал на Дылду.

Головорез подвизался кашеварить на камбузе вместо погибшего Влада и имел все возможности для того, чтобы незаметно подсыпать яд. Шкипер и так подозревал Дылду, а если предположить, что обвинил его напрямую, потребовал клятую карту, то головорез мог и задушить Костакиса... Демон! А зачем травить такелажников? Ну нет в этом смысла...

— Леху промыть желудок, — кивнул он матросам и направился в трюм, где под замком томился боцман.

— Что, капитан, — зло сплюнул на пол Энрику, привалившись к тюку с табаком, — совсем худо стало?

— Убили шкипера, — кивнул Кинтаро. — Но ты этого сделать не мог.

— Туда этому старому пердуну и дорога, — огрызнулся боцман, но по легкой растерянности на его лице капитан понял, что известие Энрику ошеломило.

— А еще ночью скончался Джек. Отравили.

— ЧТО? — взвился боцман и схватил не ожидавшего такой реакции капитана за грудки. — Как? Кто?!?

— Полагаю, тот, кто убил всех остальных... Кто он тебе? Кем тебе приходился Джек? Ты так за него просил...

Энрику вдруг сник, как-то потух и безжизненным голосом ответил, уставившись в пустоту:

— Та шлюшка Рози из Керекеша. Может, помнишь ее, капитан? Рыжая красотка, грудастая... Я долго за ней волочился, все золото спустил... А Джек — ее сын. Она написала, что и мой. Он и в самом деле похож на меня... Ведь правда похож, скажи? Был похож... Господи!

Боцман с размаху заехал кулаком по тюку, и тот просыпался табачным листом на пол.

— Это все твой дружок, Дылда! Это он убил моего Джека! — напустился он на капитана.

— Погоди, Энрику. Опиум у тебя каюте чей? Ответь честно. Сейчас не до игр.

— Не мой! Подкинули! Этот громила и подкинул!

— Этот громила только что при осмотре шкипера заявил, что тот употреблял опиум.

— Что? — оторопел боцман. — Костакис?

— Думаю, из-за больных суставов подсел. А раз так, значит, опиум тебе подкинул он, чтобы самому не попасться при обыске.

— Старый хрыч! Все простить не мог!

— А ты? — Кинтаро пристально вглядывался в боцмана. — Ты ведь тоже зло затаил?

— Да ладно, капитан! — устало махнул рукой Энрику. — Чего уж вспоминать... Ты был в своем праве, пьянство в море до добра никогда не доводит... Это скорей Лех на тебя обиду затаил.

— Я бы и сам за ним вернулся, ты же знаешь. А неделька на безлюдном острове в компании бутылки рома хорошо мозги вправляет.

— Да уж...

— Помоги мне, Энрику. Мне надо найти того, кто убивает моих людей. Лех может стать следующим, если рвотное не поможет.

На боцмана это не произвело никакого впечатления. Он застыл в странном отупении чувств и мыслей, только пробормотал:

— Напиться хочу. Просто напиться. А ты сам ищи...

Отдать последние почести убитым собралась вся поредевшая команда. Юля посчитала, что непременно должна присутствовать, и никакие уговоры не помогли. Капитан произнес короткую заупокойную молитву, и княжна, как не крепилась, не смогла удержаться от слез.

— Не реви, милая, на берегу их все равно никто не ждет... А море, оно всем радо...

— Как же не ждет... — выдавила девушка. — Матрос такой молодой, а у шкипера остались дети и внуки...

— Не было у Костакиса никого.

— Как так? Он же мне все про дочек рассказывал. Их три — Фиона, Игнасия и Мария. А внуки...

— Выдумывал он, пока сам в это не поверил. Кость всю жизнь в море провел, так и не обзавелся семьей. Оттого на берегу задерживаться не любил... Все гнался за мечтой... — капитан погладил Ирису, сидевшую возле его ног.