Не я - значит, никто - роман закончен!

Собственно, именно этим обстоятельством я сумел объяснить для себя одновременное наличие мечей, доспехов и револьверов. В земном мире последние доспехи были современниками кремневых пистолетов, иногда многоствольных, в частности, то и другое использовали рейтары. Однако эпоха рейтаров, последних броненосных кавалеристов, закончилась с появлением у пехоты значительного количества мушкетов, от которых броня уже не спасала. Затем еще некоторое время по полям сражений скакали их современники — кирасиры. Отказавшись от защиты рук, ног и нижней части туловища, они нарастили вес нагрудника до тридцати килограммов и продержались до наполеоновских войн. Однако дальнейшее увеличение количества фузей и мушкетов у пехоты и развитие нарезных штуцеров поставило точку и в их истории. Идея защиты нательной броней от огнестрельного оружия умерла почти на двести лет, до появления новых материалов вроде кевлара, керамических и композитных пластин.

А тут история пошла по другому руслу. И дело даже не в высоких качествах брони и слабом порохе, критическую роль сыграло то, что крупнокалиберные мушкеты и капсюльные пистолеты не смогли уйти в небытие: маги, эфириалы и некроманты не отпустили. Чистый свинец оказался неэффективен против раздувшихся и деформированных монстров порчи, серебро — слишком дорого, а ожившие мертвецы, до сих пор частенько гуляющие по свету под руководством своих хозяев, плевали и на то, и на другое. Потому идея развития огнестрела очень жестко пресекалась реалиями: солдаты в броне с алебардами эффективнее и против порчи, и против некромантский армий, да к тому же еще и дешевле. А мелкокалиберный огнестрел получил развитие только как средство индивидуальной защиты для обеспеченных людей, поскольку револьвер Нидаллы без своих серно-серебряных пуль годится разве против разбойника, но не против эфириала, мага или зомби. Стрелять деньгами в буквальном смысле слова могли только богатые, а сложность изготовления серных пуль поднимала их стоимость вчетверо против стоимости серебра, из которого они состояли.

По той же причине — сложность изготовления маленьких пулек — не прижились и мелкокалиберные ружья, однозарядный крупнокалиберный капсюльный мушкет даже спустя триста лет после своего изобретения остается оптимальным по соотношению цены и эффективности огнестрельным вооружением армии. Тяжелые свинцовые пули представляют опасность даже для бронированных воинов и могут физически разрушить опорно-двигательный аппарат зомби несколькими попаданиями, а иногда и одним. Способность вырвать из тела здоровенный кусок мяса делает их приемлемым средством и против 'порчи', ну и крупные серно-свинцовые пули тоже в производстве попроще.

Алебарда также не ушла в прошлое именно благодаря мушкету: она многократно дешевле, да и мушкетер с разряженным оружием нуждается в защите, пока перезаряжается. Потому пропорция в четыре мушкета на восемь алебард, как оказалось, продиктована оптимальностью, а не плохим вооружением, как я вначале подумал. В самом деле, стал бы ландграф ездить с малым отрядом плохо вооруженных бойцов?

Наконец, крепость дагаллонской стали и слабость пороха тоже внесли свою лепту. Мушкетер, выстреливший и не пробивший — обречен. Даже убив противника, он оставался с разряженным ружьем против нескольких алебардистов, просто потому, что один мушкет стоит многократно дороже алебарды. В то же время алебардист после неудачного удара может ударить еще раз, и еще, и еще.

Картину могли бы изменить револьверные, магазинные и другие типы скорострельных винтовок, но такие усовершенствования сделали бы мушкет еще сложнее, дороже и тяжелее, а дорогая многозарядная фузея или ружбайка мелкого калибра становится бесполезной тратой денег, как только на горизонте вырисовывается порча либо нежить.

Как бы там ни было, я осознал, что совершить революцию в огнестреле мне не светит, да и не в моих она интересах: я ведь некромант и маг.

* * *

Как следует экипировавшись — у Альты тоже нашелся костюмчик типа моего, только попроще — мы собрали узлы и тюки с вещами первой необходимости и некромантским снаряжением, повесили их за спины нашей пехоте, я взял под мышку клетку с Чучундрой. Что ж, может быть, я сюда еще вернусь, и хочется надеяться — не как загнанный зверь.

По пути обратно в деревню мы никого не встретили: с учетом пылающего горизонта, желающих на ночь глядя в поле поработать не нашлось. У самой деревни мы сделали привал и я пошел глянуть, как там дела обстоят.

Первое, что я сразу заметил — люду прибавилось, на площади появился частокол вокруг храма, в небо поднимаются дымки костров. Быстро, однако.

Старосту я нашел там же, на площади.

— И как тут дела идут?— спросил я.

— Да вот, сами видите, стараемся, как вы сказали, так и делаем... Решили поначалу сделать такой частокол — дома разобрали, хозяева которых погибли. И сделали вот. Больше пока нет бревен — соберем и будем, значит, постепенно расширяться...

— Толково придумано, — одобрил я. — А что с людьми?

— Ну, тут тоже маленько прибыль есть. Правда, так вот вышло, что аккурат как я на тракте собрал желающих на первое время — подошел целый чуть ли не обоз... Взвод солдат, дезертировавший почти целиком, вместе с сержантом, и семьи их. И тоже сголосились к нам, значится. Я-то подумал, что солдаты вам, может быть, не ко двору придутся, но было бы подозрительно остальным, если б я их, значит, заворотил, могли бы и подумать чего...

— Это ты правильно сделал. Солдаты сгодятся, если с мозгами. Ежели без... это будут их проблемы.

— ...И это, сразу после солдат приехала какая-то инквизиторша. Говор кортанский, но мандат с печатью тантагорской королевской канцелярии.

— И зачем же?

— Сказала — видела дым пожарищ, расспрашивала, кто с порчей управился. Я сказал, что ландграф, потом ей дом Габена показал — ну, того, что душу Хаосу продал — пока она там, значит, выискивала чего-то, я привел сына, четырех мужиков — и вшестером мы ее, как она из подпола вылезла, сразу же скрутили, связали и заперли в одном из пустых домов. Часа два назад.

— Все правильно сделал. Так, вначале солдаты. Где они, где сержант?

— А вон они. Только без сержанта — он где-то в храме, с несколькими своими людьми свои тюки разбирает.

— Сколько их всего?

— Вроде двадцать с чем-то, самих солдат. Женщин, детей и стариков если с ними считать — то чутка за сотню...

— Ладно. Значит так, у тебя в амбаре, где карета, место еще есть?

— Ну, чутка имеется, и чулан пустует...

— Замечательно. В храме для всех людей места хватит?

— Сильно вряд ли... Не хватит. Мы уже притащили из домов одеяла, покрывала, парусины немного, навесы сооружаем прямо на площади. Желающих за пределами частокола ночевать нету.

— Тогда жди меня у своего дома. Сейчас припрется моя пехота — засунем ее в амбар и чулан, в храме ей точно никто рад не будет. Ну и я, коли так, в твоем доме поживу покамест. Только заколоти окна, не полностью, а чтоб щели для обзора были — и это будет наш аванпост.

— Сейчас сына и пару человек пришлю, сделают.

— Отлично. Через пять минут у твоего дома.

Я вернулся к Альте и повел свою 'бригаду' к дому старосты в обход храмовой площади. В амбар рядом с каретой уместились почти все, благо мертвые не возражают лежать вплотную друг к другу, не имеют ничего против сапог товарища у самой своей макушки и не требуют личного пространства. Но пять пехотинцев я решил спрятать в чулане с другой стороны дома. Просто как тактический пикет. Своих четверых телохранителей я поставил в укромных углах дома, в том числе пару — прямо за дверью самой большой, 'обеденной' комнаты, которую решил сделать своим штабом.

Осмотрелся. Добротный такой дом. И мебель добротная, сделана грубовато, но обработана и отшлифована хорошо, ни на скамье, ни на столе я ни одного заусенца не нашел. Занавески на окнах, на полу циновки. Сгодится пожить немного.

— Так, — сказал я старосте, — зови сюда сержанта и скажи, что я вернулся.

Сержант не заставил себя долго ждать и явился на доклад вместе с двумя капралами. Мы с Альтой встретили их в 'штабе': я непринужденно уселся на лавку, забросив ногу на ногу, она привалилась к стене у окна, скрестив руки на груди.

Загрохотали подкованные сапоги в прихожей, в комнату вошли трое солдат, все с короткими мечами типа 'кошкодеров' на поясе, в кирасах и морионах, с наголенниками и налокотниками. Стоящих за дверью телохранителей они не заметили.

— Ваша светлость, сержант Нибель двадцать восьмого вымпела, четвертый тильванский полк! — доложил он, отдав честь.

— Ты хотел сказать — дезертир двадцать восьмого вымпела? — спокойно уточнил я.

— Несправедливость молвить изволите, — возразил Нибель. — Я и мои люди — единственные не дезертировавшие из всего полка. Мы из Тильваны ушли последними, когда остальные вымпела полка разбежались кто куда. Да и моего вымпела половина тоже смылась, как только воевода наш, его милость Вейтерштейн, граф Тильванский, удрал... Поначалу мы думали в его особняке оборону держать, только смысла не стало. Мы потому и ушли, что в городе уже людей не осталось, защищать покинутый город резону совсем никакого, только с семьями на корм демонам пойти... И потом — несправедливо пенять простому служивому люду, коли начальники высокие все в числе первых пятами накивали.

— Ну так-то оно ты прав. От Тильваны до тех мест, где прорыв случился, далеко?

— Никак нет, верст восемь.

— И как оно все произошло?

— А вот так — раз и произошло. Сразу и везде. Ночью. Я как раз вышел разводящим на смену караула, тут с вышки часовой кричит, мол, огонь видит. Я понимаюсь — а огонь и тут, и там, и прямо на глазах еще и еще загорается, а ночью оно далеко видать...

— Тильвана... Это случаем не тот ли город, где Цитадель ордена стоит?

Сержант немного удивился — жить тут и не знать соседних городов? — но ответил как ни в чем не бывало:

— Цитадель в Темерине. А Тильвана — город поменьше, примерно посередине между этой деревней и Темерином.

— Так значит, загорелось где-то в районе Темерина?

— Ближе, ваша светлость. Между Тильваной и Темерином еще пара мелких городов и деревень десяток, так вот они как раз и горели... А Темерин из Тильваны не видать, даже с вышки...

Тут вмешалась Альта.

— Чтобы такое произошло под самым носом у ордена — и то с трудом верится, а чтоб прямо в Темерине... Да нет, сдается мне, область прорыва как раз между Темерином и Тильваной... Была, если не расширилась.

— Резонно.

— Ваша светлость... — внезапно сказал сержант.

Я приподнял бровь:

— Ну?

— Староста же говорил — тут маг могучий за главного, и у него отряд отборный имеется...

— Ты видишь мага перед собой. Даже двух.

— Так а... руны-то ваши где?

Я улыбаюсь:

— Меткое наблюдение. Но ты должен бы знать, что руны на лице носят только цепные псы короля. А я, к счастью, не являюсь его подданным.

Вот тут все трое оказались явно не в своей тарелке.

— Вы... чернокнижник?

— Я — легенда. Рэйзель лин Фаннард, Владыка Мертвых и хозяин этой деревни. И у вас есть три варианта: служить мне живыми, служить мне мертвыми или, поскольку я нынче добрый, в течение пяти минут убраться вон из деревни.

Расчет был на то, что умирать никто не захочет, а драпануть с пятиминутными сборами — значит оказаться в ночном поле с семьей и без ничего. Днем они бы вполне могли предпочесть бегство, но вот ночью... А если сейчас они согласятся служить мне, то утром уже будут знать, что прослужили мне половину суток и ничего с ними не случилось.

Но Нибель внезапно не поверил.

— Неужто? А разве вас не упрятали в самый низ Цитадели?

Я ухмыльнулся:

— Упрятали, да ненадолго. Впрочем, мне понятно твое недоверие... Обернись, что ли.

И они все трое узрели двоих громадных зомби, смотрящих на них немигающим взглядом из щелей забрал. Из комнаты за моей спиной появился третий, четвертый заскрипел половицами в прихожей.

Я немного полюбовался глазами служивых, выросших до размеров чайного блюдца, и перевел беседу на более жесткие рельсы.

— Итак. Как я только что сказал, я вас тут не держу. Охота в Кортанию драпать — ноги в руки и вперед, глядишь, вам повезет, в смутные времена вояки всегда в цене. А не повезет — схарчат по пути или чего похуже. Это очень забавная штука, когда ты пытаешься защитить свою семью от эфириала — а он хлоп и уже в твоей жене, или отце, или сыне... Тут такое нынче утром приключилось, покуда я в отлучке был... Хотите пережить темные времена без потерь или чтоб хоть кто-то из дорогих вам людей в живых остался — будете служить мне.

— Эм-м-м... — неуверенно заговорил один из капралов, — а с чего бы вашей светлости деревню-то защищать?

— Эти крестьяне много поколений платили мне дань. Теперь им нужна защита — и я пришел. Значит, есть только одно правило, самое важное. Кто из вас на службе мне погибнет — того семья останется жить в этой деревне под моей защитой. Кто из вас меня подведет или предаст... Тогда ему лучше не знать наперед, что ждет и его, и его семью. С другой стороны света достану. А жалость, сострадание или милосердие мне не свойственны, сами знаете.

Они начали переглядываться, и их колебания были мне понятны. Как и тот факт, что особого выбора у них нет, им только и осталось, что согласиться.

— Ну раз так, то веди сюда во двор весь свой отряд — присягу приносить, — подытожил я. — Кто не захочет — дело его, но к тому моменту, как вы присягнете, их уже не должно быть в деревне. Иначе первым же моим приказом будет перебить всех отступников вместе с семьями.

Пришли все — двадцать шесть человек.

По этому поводу я вывел из амбара почти всю свою пехоту и выстроил их, просто для придания процедуре большего размаха, заодно и мои новые солдаты будут знать, с кем и чем имеют дело.

Правда, возникла заминка: некоторые солдаты, уже предупрежденные, что соглашаются на службу некроманту-чернокнижнику, все равно испугались, завидев такую кучу зомби и подозревая, что их ведут на убой.

Я только усмехнулся в ответ:

— Если б вы были нужны мне мертвыми — уже стояли бы среди этих. Правда в том, что живые без мертвых не могут устоять перед порчей, но и мертвые без живых могут не так уж и много.

Второй заминкой стали сомнения половины состава насчет того, что будет с их присягой королю.

Я картинно оглянулся по сторонам:

— Королю? Вы тут где-то видите короля? Король сейчас сидит в какой-то норе и трясется за свою шкуру, и до вас ему дела нет никакого. Король бросил и вас, и всю провинцию. Все, здесь больше не Тантагор, теперь этот край — моя земля. Мои владения. Я теперь ваш единственный сюзерен — до самой вашей смерти. А близко она или далеко — от вашей службы зависеть будет. Но усвойте твердо одно: после службы мне, самому ужасному из некромантов, вам нигде больше, кроме моих владений, не будет ни места, ни прощения. Никогда об этом не забывайте.

* * *

После наспех проведенной присяги мы с сержантом утрясли разные нюансы гарнизонной службы. На его подразделение я возложил круглосуточное дежурство на стенах не менее четырех постов и поддержание порядка внутри ограждения. Любая деятельность вне частокола, включая строительство, стала возможной только в моем присутствии, я запретил кого-либо впускать без моего разрешения, а также установил жесткие нормы выдачи продовольствия. Нынешнего количества провианта, с учетом того, что староста многих привел не с пустыми руками, хватит на неделю, с водой староста проблему решил в зародыше, 'захватив' частоколом часть одного двора с колодцем.