Не я - значит, никто - роман закончен!

— Садись-садись, — настоял я и пошутил: — я же не король, чтобы в гордом одиночестве за огромным столом обедать. К тому же одиночеством за два года в темнице Цитадели я сыт по горло...

— Вы очень добры... — и снова очень тихо, на пределе слышимости.

Набрала себе в тарелку, села с другой стороны, на самый краешек скамьи, глаз не поднимает. Надо бы еще немного обстановку разрядить.

— Знаешь, я думаю, теперь ты будешь для меня готовить, — сказал я, доев суп. — У тебя очень неплохо получается.

— Как пожелаете, — ответила она.

Я взялся за салат — и салат неплох. Умеет готовить: практика есть, рука набита, чай, у семьи трактирщика львиная доля работы — готовка с утра до вечера для постоянного потока посетителей... Надо бы только как-то установить чуть более непринужденную атмосферу...

Когда я разобрался с салатом, девчушка как раз доела суп. Я задумался, что бы такое сказать, и тут заговорила она.

— Простите... могу я у вас попросить о... сущем пустяке?

— Конечно, — согласился я, — в чем дело?

— В солдатах, — ответила она, все так же не поднимая глаз, и я заметил, что она начинает краснеть.

— Они к тебе пристают? — догадался я и подумал, что и сам бы к ней охотно поприставал.

— Нет... пока нет. Пока только... смотрят. Беда не в самих солдатах, может, среди них нашелся бы кто-то, добрый и сильный, но... Их жены все это видят, и им не нравится, что их мужья засматриваются... на других. Только супротив мужа ругаться жене не с руки, а за сироту заступиться некому...

Я сжал зубы. Ну да, деревенской бабе, тем более средневековой, неоткуда взять ни чувство справедливости, ни элементарное сострадание. Правду сказал один человек, пишущий о взаимоотношениях мужчин и женщин между собой и друг с другом: женщины не выбирают себе мужчин, они за них конкурируют, порой с жестокостью, для мужчин запредельной. Чем ругаться с мужем, таким же деревенским мужиком, к тому же профессионально деформированным солдатом, от которого можно и в глаз заработать, проще гнобить потенциальную конкурентку, особенно если это беззащитная девчушка-сирота.

— Солдатские жены отравляют тебе жизнь? — уточнил я.

— Пока еще до дела не дошло, но... их неприязнь... буквально в воздухе висит, они ее даже не пытаются скрывать...

Я тяжело вздохнул.

— Как тебя зовут?

— Зенобия, ваша светлость...

— Не там ты, Зенобия, ищешь сильного и доброго. — С этими словами я накрыл ее руку своей.

Она моментально сделалась пунцовой, но руку не отдернула, вместо этого робко положила вторую руку на мою.

И вот тут уже кровь ударила в голову мне, да еще и закипела в придачу.

Тридцать секунд спустя Зенобия лежала на лавке, а я — на ней: вести ее в спальню было слишком далеко и долго. Меня просто захлестнула страсть, а вместе с ней еще и нежность, которой я никогда не испытывал по отношению к Альте. Альта — она жесткая. Ей не нужны ни чужая нежность, ни чужая защита, она сама за себя может постоять. А вот Зенобия — совсем другое дело. Худенькая, робкая девчушка разбудила во мне не только жажду обладания ею, но и желание защитить и уберечь. И если для этого мне придется кого-нибудь убить... не вопрос. Черт возьми, пойду и если не убью, то крепко всыплю кому надо... как только слезу с Зенобии.

Судя по всему, происходящее саму Зенобию не только устраивало, но и нравилось ей. Она по-прежнему не смотрела мне в глаза, стыдливо повернув голову в сторону, но обхватила меня руками и вцепилась в мою рубашку. Каждое мое движение сопровождалось коротким стоном, стоны стали плавно переходить во вскрики. Я запустил левую руку под блузку, которую снять с нее не успел, и нащупал ладонью маленький набухший сосок. Зенобия при этом снова покраснела, а я понял, что разбираться с солдатами буду чуть позже: одного раза мне не хватит.

Вскоре мне пришлось убрать руку и зажать ей рот: вскрики стали слишком уж громкими, а всем остальным в деревне совсем не обязательно знать подробности о нас. На самом деле, потеря невелика: все равно грудь у Зенобии состоит практически из одних сосков...

Я оказался прав: мне действительно не хватило одного раза. Для второго сеанса я за руку отвел Зенобию в спальню, и она послушно пошла за мной, позволив мне сделать все, что я хотел, только трогательно краснела, когда я снимал с нее то, что не успел снять вначале.

Чуть позже, когда мы лежали рядом, восстанавливая дыхание, Зенобия тихо спросила:

— Мне уже можно идти, ваша светлость?

— Можно, только не нужно. Я сейчас пойду разберусь с солдатами, а ты испеки мне чего-нибудь вкусного, хорошо?

— Как скажете...

Я взял ее за подбородок и повернул голову так, чтобы заглянуть ей в глаза. Получилось встретиться взглядом только на один миг: Зенобия снова стыдливо хлопнула ресницами и покраснела.

Я поцеловал ее, сел на кровати и принялся одеваться. Выходя из комнаты, оглянулся через плечо на худенькое обнаженное тело на смятой простыни и поймал себя на мысли, что уже считаю Зенобию свой собственностью: скорее я ее убью, чем позволю достаться кому-то еще. Но с гораздо большей вероятностью я убью того, кто попытается отнять у меня эту девчушку или хотя бы обидеть ее.

...И готов начать прямо сейчас.

— Ты, ты и ты — за мной, — скомандовал своей охране, сунул за пояс револьвер и вышел из дома.

Мое появление возле храма вызвало нездоровую суматоху — все стремились побыстрее убраться с моего пути. Оно и к лучшему: моя жажда крови слегка унялась, но только слегка.

Сержанта Нибеля я нашел на первом этаже храма у самой двери: оказалось, солдаты обустроили тут опорный пункт. Поскольку оконца у храма высокие, но очень узкие, и их мало к тому же, то наиболее уязвимым местом сооружения является его широкая двойная дверь. Сержант укрепил эту ахиллесову пяту, перегородив небольшую прихожую бревенчатыми заграждениями с кольями и деревянными щитами, откуда солдаты могли бы отбиваться алебардами и ружьями от гораздо более многочисленного противника. Остальная часть храма отгорожена, опять же, щитами, чтобы уберечь людей от влетающих пуль. Ну а пространство между внешними щитами и внутренними солдаты заняли под свое караульное помещение.

Сержант как раз был занят литьем пуль, а еще трое солдат, свободных от охраны и не спящих, чистили свое оружие и кирасы. Увидев меня, все четверо вытянулись по стойке смирно.

Я закрыл за собой дверь и велел одному солдату:

— Закрой внутреннюю дверь. Разговор есть.

— Да, сэр? — спросил Нибель.

— Жалуются на тебя и твоих людей. И на жен ваших.

— Кто? За что?! — удивился он.

— Вы на девок местных пялитесь, а бабам вашим это не нравится, тут-то и корень проблемы. Тут, понимаешь, только два варианта есть. Ежели ты в семье своей глава — жену держать должен в строгости и покорности, она должна знать и свое место, и то, что никаких особых привилегий или прав у нее нет, ни перед кем. А ежели ты подкаблучник и жену на место поставить не можешь — глаза свои в землю и на других девок смотреть не моги. И это касается всех твоих людей без исключения.

— Э-э-э... я, кажется, догадываюсь, откудова ноги растут... Виноват, разберусь.

— Да уж разберись. А заодно пойми простую вещь: вы мне тут нужны для порядка и охраны. И всякий мой подданный в вас должен видеть защиту и решение проблем, а не проблему! И мне совершенно наплевать, кто тут склоки устраивает — ваши жены или не ваши! Склочных — за ворота! Или, как вариант, я помогу вам в семьях ваших утвердиться, раз сами не можете: всех вас в круг поставлю и заставлю выпороть ремнем жену соседа справа. Как вам идея?

— Того не потребуется, ваша светлость, я быстро все улажу, я ж и не знал, что тут такое дело, больше наружу глядел, а внутри оно ж вроде как тихо было, никто не жаловался, не роптал...

Тут я немного разозлился:

— Ты у нас такой дурак по нечетным или как?!! Как, Хаос подери, ты представляешь себе жалобу стражнику на его собственную жену?!! В общем, я предупредил: будет еще хоть одна жалоба, на вас ли, на жен ли ваших — сам займусь вопросами порядка, и тогда достанется всем: и виновным, и тем, кто это допустил!

— Ум-м-м... Я понял, не тупой... Порядок наведу.

— Надеюсь на это!

И я потопал обратно.

Первым делом я заглянул в спальню, надеясь еще разок полюбоваться девичьим тельцем и прикидывая, хватит ли меня на третий забег, но увидел там только застеленную кровать. Саму Зенобию я отыскал на кухне: она как раз заворачивала начинку в кусочки теста.

— Я дал втык сержанту, — сообщил я. — Если тебя и дальше будут притеснять — спущу пару шкур, чтобы остальным уж точно неповадно было.

— Спасибо, — тихо сказала она, — вы очень добры, хозяин...

При этом Зенобия чуть зарделась, и я подумал, что ее, кажется, полностью устраивает быть моей собственностью... Надо же, как тонко она подметила мои к ней чувства. А вот меня устроили бы чуточку более непринужденные отношения, и чтобы она, наконец, научилась смотреть мне в глаза и говорить громче. Забавно, но мне уже недостаточно быть ее хозяином, хочется стать еще и другом. Хм... вот будь тут что-то вроде большой ванны или душевой кабинки — можно было бы заняться любовью во время совместного мытья, к тому же, она не сможет меня помыть с закрытыми глазами... Но вот беда: мыться тут можно только в кадке, куда едва-едва помещается только один.

Решено. Завтра или послезавтра я прикажу старосте построить у дома что-то вроде душевой кабинки.

* * *

Вечером Зенобия наварила странных таких типа кнедликов с мясом, на вкус они, впрочем, оказались весьма на высоте. Затем я отправил ее в храм, полагая, что Альта вернется еще сегодня. Я не очень-то опасался реакции Альты на появление у меня новой девушки: она циничная и прагматичная, и до необходимости ее урезонивать жесткими методами дело вряд ли дойдет. Но вот Зенобии сама перспектива конфликта с моей ученицей может показаться ужасной, и это после неурядиц с солдатскими женами... Да нет. В другой раз. Альта рано или поздно будет поставлена перед фактом, что она у меня не одна, но не сегодня, грузить Зенобию в первый же день — это перебор.

Сидя над книгой с кнедликом, я внезапно подумал, что если Альта не вернется — я, как дурак, буду ночью спать один. Потому как переть посреди ночи в храм за своей ненаглядной — вариант так себе.

Но Альта все же управилась до полуночи. Мы сложили принесенные припасы в одной из комнат, а затем поужинали супом и кнедликами.

— Это ты сам наварил, что ли? — удивилась Альта.

— Мастер.

— Мастер.

— Конечно же, нет, — ухмыльнулся я, — у меня, если ты забыла, несколько сотен подданных.

— Суп очень похож на 'т-ла', — заметила она, — такой готовят в моей родной провинции и в Болонге... Но тут такое ем в первый раз.

— А ты не местная?

— Нет, конечно. Я кортанка, родом из мест, граничащих с Болонгой.

Мы легли спать порознь: Альта сослалась на сильную усталость, а я настаивать не стал. По правде говоря, глаза слипались и у меня тоже, в основном, от книжек, да и занятия любовью с Зенобией, гораздо более страстные и бурные, чем обычно с Альтой, внесли свою лепту.

Снилась мне, само собой, Зенобия.

* * *

Рано утром я оставил Альту готовить все необходимое для производства тотемов, а сам взял книгу и выдвинулся с половиной сил к реке, откуда крестьяне начали проводить канал к нашему укреплению. Бегущая вода — самый сильный репеллент для эфириалов, они ненавидят ее еще сильнее, чем дорожку из соли или правильные формы. Почему — точно никто не знал, книги упоминали об отдельных фактах, когда эфириалы пересекали рвы с водой и реки по мосту или вброд без вреда для себя, но зачастую бегущая вода оказывается непреодолимым для них препятствием. Я предположил, что при действительно сильной мотивации ров эфириала не остановит, но от случайных гостей защита вполне надежная.

Моя роль на земляных работах свелась к битью баклуш: я всего лишь олицетворял собой безопасность, а потому сидел в кресле на холмике и листал книгу. За окрестностями наблюдать даже не пришлось: Нибель предоставил для этого шесть часовых по всей длине предполагаемого канала.

Книгу почитать тоже особо не получилось: мои мысли были очень далеки от гранита науки и вертелись вокруг Зенобии. Я всей душой жаждал снова заключить ее в свои объятия, почувствовать, как она вцепится в мою рубашку, увидеть трогательный румянец на ее щеках и заглушить ее вскрики ладонью или своими губами. Но для этого мне надо либо отправить Альту куда-нибудь и надолго, либо поставить ее в известность, что у меня теперь появилась новая наложница.

Предстоящие объяснения меня не очень пугали, да и вечно избегать их не выйдет... К тому же, никаких поручений для Альты у меня нет, потому единственный вариант, при котором Зенобия сможет оказаться сегодня в моей постели — через разговор с Альтой. И, надо думать, я сделаю это сразу после секса с ней: так мои слова о том, что она по-прежнему моя любимая ученица, не будут вызывать сомнений.

Я принял это решение и подумал, что оно и к лучшему: лишь пара минут решительности и твердости отделяет меня от того момента, когда вместе со мной будут жить уже две девушки, и моя постель отныне одинокой больше не будет. Да, черт побери, именно так я и поступлю — причем сразу же, как только вернусь с миссии по охране землекопов.

Крестьяне управились с работой только к вечеру — все-таки канава в полверсты, хоть и не глубокая. Зато теперь у нас есть не только колодец, но и канава. Теперь еще прокопать защитный ров вокруг — и вуаля! К тому же, в канаве и мыться можно будет, если дно вымостить булыжником...

— Как думаешь, дотемна ров удастся выкопать? — спросил я.

Староста поскреб затылок:

— Ну, вокруг того, что есть — полагаю, что да. Но если будем расширяться еще сильнее — а оно желательно, дабы от тесноты избавиться — то надобно план иметь, где чего будет и где, стало быть, должон ров проходить.

Я призадумался. Если устраивать тут основную твердыню — мне понадобятся и помещения для войск, и склады для вооружения и тотемов, и мастерские для всего и вся, включая обработку новых 'рекрутов'... Много места надо.

— Ладно, тогда спешить не будем, завтра поразмыслим. А теперь отправь ко мне ту девчонку, что в прошлый раз: готовит она замечательно.

План прост: приходит Зенобия, я отправляю ее на кухню, сам иду в спальню с Альтой, а затем сообщаю ей новость. Потом мы ужинаем втроем, как нормальная шведская семья, а потом Альта остается заниматься теоретическими исследованиями, а я уединяюсь с Зенобией...

Но моим сладострастным мечтам сбыться было не суждено: вместо Зенобии пришел староста и сообщил, что девчушка бесследно пропала.

* * *

— Что значит — пропала?!

Староста виновато развел руками:

— Ну вот пропала. Исчезла. Ее нигде нет.

— Испарилась?!

— Мне-то почем знать? Вот как вы распорядились, так я, значит, за ней и послал... А мне говорят — нету ее. Я сам пошел поглядеть — а ее и правда нет, хотя я не помню, чтобы давал ей какую-то работу, не до того было... Пошел к кашеварам — а они ее не видели еще с утра... Может, я кого другого пришлю?