Стратег. Город под серым покрывалом.

— Эмм... Вы что, серьезно?

— А почему нет? Я могу тебя поздравить, ты в кои то веки выдал первую здравую мысль.

— ...Да? — Я пытался сообразить, кто из нас двоих сдвинулся на почве переутомленности.

— Вода поступает через крышку фильтра. Для того, чтобы попасть в бассейн, совсем не обязательно деформироваться в размеры пяти сантиметров. Достаточно только открутить вентиль и снять крышку с трубы. Понимаешь?

— Но это же безумие. — Только и смог вымолвить я. — Вы предлагаете попасть в дом... со стороны моря?

— Та сторона почти не охраняется. Следят только за крупными объектами, вроде катеров и лодок, а под водой никто ничего не увидит.

— Такой план не выдержит никакой критики. — Покачал я головой. — Вот увидите, это просто смешно...

— А это действительно безопасно? — В который раз спросил Мелид, заинтересованно слушая версию Йохэнсена.

Я делал все, чтобы раскритиковать наш с Джеем план и привлечь внимание своего начальства к безрассудности его идеи, однако Мелид просто напросто меня не замечал.

— Но мистер Мелид, нас на смех поднимут, когда мы предложим Им...

— Помолчи, Савеллис. — Досадливо махнул рукой Мелид, как будто желая избавиться от назойливой мухи.

Я открыл, было рот, чтобы что-нибудь вымолвить, но подумав, просто отошел в сторону, не желая принимать участия в этом абсурде. Раз за разом идеи Йохэнсена были все смелее и смелее.

— Дэймон, где ты там бродишь, иди сюда! — Позвал меня Мелид.

— Я здесь, ваша светлость и готов исполнить три ваших желания! — Я переступил с ноги на ногу, всем своим видом высказывая готовность служить.

Мелид поморщился. Джей с заметным трудом сдержал улыбку. Очевидно, его забавляла манера моего общения с шефом. Впрочем, как я заметил, моя персона вообще заметно поднимала ему настроение...

— Дэймон, мистер Йохэнсен сказал, что ты стал намного лучше работать. Стараешься? Молодец.

Я опасливо покосился на шефа. Надеюсь, что по голове он меня гладить не будет. И с каких пор этот швед-психолог стал у нас таким авторитетом? Стоило Джею обмолвиться о моих положительных качествах, как у Мелида аж гордость в глазах заплескалась за успехи своего любимого подчиненного.

— Послушайте, я рад конечно, что все так замечательно, но не лучше ли...

— Ладно-ладно, Дэймон, у вас еще много работы. Можешь передохнуть немного, покурить, выпить кофе, а потом — за работу! — Бодро отскандировал мой шеф и очевидно, с трудом удержавшись, чтобы не потрепать меня по щеке — направился к своему кабинету.

Я почувствовал, что у меня нервно поддергивается левое веко...

— Хочешь кофе? — Почти сочувственно спросил Джей, всматриваясь в мое лицо.

— Значит вот так вот, да?! — Я отскочил от него в сторону, как от угрозы атомной войны. — Теперь еще и смерти моей добиваетесь? Кофе? Мне его нельзя! И вы об этом знаете, между прочим!

— Тебе и нервничать нельзя...

— И как я могу не нервничать в такой обстановке!? Вы!.. Вы... Вы просто разрушили мой привычный уклад жизни! Разметали в клочья спокойную повседневность моего существования, разбили вдребезги безопасные будни моего бытия, выбили почву из под ног... — Меня снова начало заносить.

Хотя, понять меня в то мгновение было легко. Я находился в состоянии шока.

— А ты не преувеличиваешь?..

Наверное, в тот момент мы со спокойным, флегматичным психологом составляли занятный контраст. Он неподвижно возвышался посреди пустующего коридора, а я вращался вокруг него, размахивая руками, как верный спутник вокруг планеты.

— Я преуменьшаю! А знаете... Да черт с вами! Ваша взяла, я выбрасываю белый флаг. Нравится вам играть в супер-героев — играйте! Плавайте под водой, ползайте по стенам, устраивайте шоу с переодеваниями... Но помните, что я вас предупреждал — это реальная жизнь, а не фантастический триллер по первому каналу!

Придя к выводу, что мое феноменально выступление закончено, я так же, как пять минут назад Мелид, развернулся и быстрым шагом пошел по коридору. Только в отличие от своего шефа, я шел в сторону улицы. Как был — в джинсах и свитере. Благо, что сигареты по моей дурацкой привычке были еще с утра забыты в кармане.

*13

Нахохлившись, спрятав руки в карманы и зажав сигарету в зубах, Дэймон прохаживался вдоль стеклянных стендов здания ЦУИПа, периодически оглядываясь на вход. Может быть, не хотел, чтобы кто-то тревожил его покой, а, скорее всего, ждал, когда за ним бросится толпа утешителей. Джей бросаться не стал, а просто неторопливо вышел следом за парнем, перекинув через руку его пальто. В конце концов, ответственность за здоровье этого восприимчивого юноши входила в его обязанности. Пусть даже только за психологическое.

— В тебе погиб великий драматический актер. — Вздохнул Джей, осторожно проходя по дороге, покрытой коркой скользкого льда.

Проклятая застывшая вода паразитировала на любой гладкой поверхности и прохожие длинной шеренгой передвигались по узкому участку снега вдоль тротуаров. Иногда кто-то из особенно невезучих где-то подскальзывался и одновременно со звуком упавшего тела раздавались громкие ругательства... Погода в Мемфелисе Джея не радовала. Как, впрочем, и все остальное в этом городе. Тяжелая атмосфера, промерзлый, сырой воздух, как будто пронизанный тонкими иголками льда, впивающимися в кожу лица своим холодом. Тяжелое серое небо, еле видное кроваво-красное солнце, истинно северное, скупое и радующее своим появлением совсем изредка, серебряный от мороза воздух, высокие рыхлые сугробы, которые усталые дворники просто иногда забывали убирать... И все-таки в нем было свое редкое обаяние. Пугающе-колючее, прохладное, угрюмое, но искреннее. Город был живым и напоминал уставшего человека, погруженного в свои проблемы, тоскующего по летнему теплу и отчужденного. Но город определенно жил своей, внутренней, глубинной жизнью, скрытой от глаз невнимательных. Для тех, кто умел чувствовать — он был уютным и заботливым. Суровым, сдержанным, но очень чувствительным. Город напоминал ему Дэймона Савеллиса...Интересно, а он знает себя так же хорошо?

Джей усмехнулся, выплывая из своих мыслей. А скорее, вырванный оттуда вызывающе-ядовитым голосом. Ему все-таки соблагоизволили ответить.

— У меня вообще много талантов. — Дэймон забрал у него из рук свое пальто, выкинул сигарету, озябшими руками пытаясь застегнуть верхнюю одежду.

— И я пытаюсь их в тебе пробудить.

— Лучшее — враг хорошего. — Глубокомысленно изрек парень, сражаясь с пуговицами.

— Странно видеть такого юного человека с такими консервативными рассуждениями.

— У меня богатый жизненный опыт.

— Охотно верю. А ты долго мерзнуть собираешься?

— Я вас здесь насильно не держу. — Дэймон упрямо достал из пачки вторую сигарету. — Работу вашу я до обеда доделаю, не волнуйтесь.

— Ну, для начала — она твоя, а не моя. А во вторых, сегодня ты уже ничего хорошего не сделаешь...

Я совершенно не понимал Джея Йохэнсена. Я не понимал его мотивов, действий, выводов... Я не понимал, почему меня это вообще волнует.

— Мелид только что меня так уверенно хвалил. Не жаль будет его разочаровывать?

— Тебе нужно успокоиться и понять наконец-то кое-что.

— И что же?

— Заканчивай уже насыщать свои легкие никотином и пошли в помещение. Я думаю, что разговаривать в тепле намного комфортнее, чем на морозе...

Но я упорно продолжал втягивать в себя дым, пока в моих окоченевших пальцах не остался смятый фильтр. И только затем вернулся в здание. Джей все это время терпеливо ждал...

— Знаете, в последнее время вы почти перестали меня раздражать... А теперь снова начали.

— Очень жаль. — Совершенно равнодушно произнес психолог.

Или мне это показалось? Как бы там не было, это меня неприятно кольнуло. Задетое самолюбие?.. Я воззвал к инстинкту самосохранения и продолжил выплескивать всю накопившуюся обиду на ближнего своего.

— Так что же я должен понять, мистер Йохэнсен?

— Перестань себя бояться, Дэймон.

*14

Выходные получились мрачными и тоскливыми. Я бесцельно бродил по квартире, спотыкался о жаждавшую моего внимания кошку, постоянно что-то жевал, кипятил воду в кастрюле и пытался увлечь себя чтением.

— Нужно купить чайник. — Убежденно повторил я в который раз, обращаясь к Табби.

Кошка уже прочно обосновалась в моей квартире, привыкла к своему имени и теперь с видом единственного правителя, восседала на столе. Я согнал обнаглевшее животное на пол, напевая:

— Это стол, за ним едят, это стул...

Я пытался развлечь сам себя. На плите фыркала и вздувалась белковыми пузырями очередная подгоревшая яичница с криво нарезанными ломтиками черного хлеба, а вскипевшая вода переливала через край и с шипением испарялась с раскаленной плитки. Я философски принял и то и другое... Сегодня мой дом, мое уютное недостроенное гнездышко, было против меня. Значит, утешения стоило искать на улице... Странный парадокс — не доверяя своему городу, используя всю силу ума против его благополучия и спокойствия его жителей, я находил в нем единственного, самого близкого друга. Не простил бы мне Макс таких слов... Но я в который раз был вынужден признать, что обладая замечательными друзьями и огромным количеством знакомых, больше всего на свете я любил одиночество. Нет, не так... Одиночество любило меня. Преданно и ревностно, оно оберегало меня от возможных перемен и светлых моментов, которые могли бы изменить мою жизнь. Моя теплая, душная жизнь была самым топким болотом... И я безрадостно признавал, что мне в нем было уютно. Одиночество поселилось в глубине моей души в тот момент, когда её покинули воспоминания. Самые дорогие обычному человеку, самые важные воспоминания о детстве, о матери, были стерты из моего сознания, как папка с ненужными файлами. Десять лет жизни, которые, возможно, спасли бы меня от самого себя. От постоянного, терзающего мой мозг вопроса — "Почему?..". Может быть, я хотя бы знал, откуда у меня клаустрофобия...

Я стремился сбежать в город. Из теплой, безопасной квартиры я собирался временно перебраться в другую близкую мне обитель с мрачным ликом и серым телом. Я собирался поступить так же, как поступал всё это время, живя в Мемфелисе. Я собирался спрятаться... В недрах спальных районах, в опасных глубинах трущоб. Я шел в который раз изучать город, потеплее запахнув свое пальто, такое же бесцветное, подходящее под основной тон его улиц, одев наушники, включив на полную мощность привычные сознанию амбаент и техно, чтобы звучанием музыки заглушить враждебные звуки машин и людей, упершись взглядом в пол. Я шел изучать и понимать город, пытаясь понять и изучить себя. В который раз...

Я не слишком люблю слушать песни. Слова, на каком бы языке они не звучали в моих наушниках, сбивали меня с хода мысли, вносили какой-то свой, часто чуждый мне смысл в плавное течение моих раздумий, устраивали сумятицу, беспорядок в строгих, слаженных схемах моего разума. Я мыслил стратегически, я жил стратегиями, я зарабатывал ими деньги... Я не мог жить иначе. Это было невозможно...

"Такого понятия, как "невозможно" — не существует. Запомните это"...

Этнический транс, с элементами звуков дикой природы, самобытный и независимый, не отвлекал от порывов бесполезного самопознания, не давил на мозги, не отвлекал и не раздражал. Я любил слушать только музыку. Без слов... Слов, недосказанных, бессмысленных, непонятных мне самому и так хватало в моей гудящей голове. Я думал... Размышлял... Я нарушал данный самому себе запрет — я пытался вспомнить. Прогоняя боль, сдавливающую виски, я пытался понять... "Почему?". Что же все-таки произошло, что изменилось, когда я навсегда решил поселиться в крупном, очаровавшем меня, индустриальном городе? Почему он отнял у меня память, давая взамен то, о чем я не просил? Когда я начинал думать об этом... Когда мне казалось, что истина мелькает где-то на дне моих глубоких, темных мыслей... Мне становилось страшно...

"Перестань себя бояться, Дэймон"...

Сам того не замечая, я оказался на том же самом месте, где был совсем недавно, переживая похожие ощущения. Как бы я не боролся со своими депрессивными наплывами, они все равно каждый раз приводили меня на одно и тоже место — на старенькое, самое древнее кладбище Мемфелиса. Здесь был похоронен мой первый друг, любовник и учитель... Заржавевшая чугунная калитка открылась с леденящим душу скрипом, с ближайшего к входу дерева взлетела крупная ворона. У меня появилось ощущение дежавю... Липкий снег холмиками собирался на носках туфель, мешал идти, мягко скрежетал под ногами. Тропинка уходила в глубь кладбища и становилась все уже, приходилось протискиваться боком, чтобы не задевать кресты и надгробья. Я шел прямо, стараясь не натыкаться взглядом постаревшие черно-белые фотографии, не читать имена и даты рождения умерших... Люди покоились здесь в полном забвении. Кладбище было настолько ветхим и заброшенным... Кладбище было бедным. Хотя, может быть, это только для живых имеют значения такие мелочи, как красота и роскошь? А мертвецам на это глубоко плевать... Они уже отбыли свой срок на этой земле, отмучались и получили долгожданный отдых. Они были под землей, но куда выше нас... Где-то далеко, в месте, недоступном нашему пониманию.

Я невольно посмотрел наверх, но увидел над головой только хмурое декабрьское небо, готовое осыпать нас очередной порцией снега.

Я не люблю кладбища... Иногда мне кажется, что это именно то место в городе, где мне бывать не следует. Но я упорно продолжаю приходить сюда. Может быть, уже не сколько ради Уитвилла, сколько для того, чтобы снова испытать это чувство... Трепета, благоговейного почтения к последнему пристанищу наших предков и...

И тут я услышал пение.

Хор из мужских и женских голосов раздавался откуда-то из глубины погоста. Пели на смутно знакомом мне языке, но смысла я понять не мог. Может быть, прислушайся я внимательнее, даже смог бы различить отдельные слова. Песнопение не было похоже на погребальное. Скорее, это напоминало какой-то ритуал.

"Вот только с сектантами столкнуться мне не хватало для полного счастья"... — Подумал я, отступая за стену чьей-то именной гробницы.

"Элизабет Лингер. 1880-1923." — Золотистыми буквами было выгравировано над тяжелой каменной дверью.

— Ну, что же, простите, уважаемая Элизабет, что вынужден потревожить ваш покой... — Произнес я тихо, оглядывая невысокое строение.

— Думаю, что она не обидится. — Раздалось около моего левого уха.

Я подпрыгнул на одном месте, развернувшись в полете на сто восемьдесят градусов, поскользнулся и съехал с сугроба, упав на одно колено. Однако тут же молниеносно вскочил и повернулся в сторону говорившего. Передо мной стоял тот самый кладбищенский сторож, которому я так настойчиво предлагал свою Табби пару недель назад.

— Добрый день. — Вежливо поздоровался я, отряхиваясь.

— Вообще-то уже вечер. — Поправил меня очень знакомый голос с известным оттенком строгости и шведским акцентом.

Не оправившись еще от первого потрясения, я сейчас же пережил еще одно. Голос принадлежал Джею Йохэнсену. Так можно было и сердечный приступ схлопотать...