М-да, с меня мистер Стокер свою героиню не списал бы это точно. Представляю, как это выглядело бы на практике!
"В полночь он прилетел к окну невинной девы, взмахивая широкими крыльями летучей мыши, и позвал ее томным голосом...
— Юля... Юляа-а-а-а!
В ответ из окна вылетела тапочка (ваза с цветами, книга, ночной горшок со всем содержимым, полено от камина — это уж что под руку попало, тем и... попало) и впечаталась вампиру в голову.
— Уйди, противный, дай поспать! Развелось тут поклонников! Коты только в марте орут, а эти — круглый год! Сталина (или учитывая эпоху — парламента) на вас нету!"
Или как вариант:
"Он влетел в комнату и наклонился над кроватью.
— Юля... Юляа-а-а-а!
Чисто случайно, разворачиваясь на звук, спросонок героиня попала вампиру локтем (затылком, ногой) по зубам, зверски выбив клык и три коренных зуба, а потом завизжала так, что бедный кровопийца не сразу окно нашел. Ультразвуком оглоушило".
Вот это как-то больше на меня похоже.
А уж насчет вечной жизни...
Ха!
В гробу я такую жизнь видела! В белых тапочках! Еще не хватало бегать по ночам и кусать всяких раз-ных. А вдруг они больные какой-нибудь экземой? Или еще чем похуже? Меня с детства учили не тя-нуть в рот всякую пакость!
Я бы ко вчерашним бандерлогам из джипа и щипцами не притронулась. А вот Даниэль их точно выпьет. Или это с голодухи, а обычно вампиры предпочитают более эстетичную пищу? Дюшка ведь положил глаз на Катьку, а не на Наташку?
— А ты сегодня завтракал?
Даниэль улыбнулся, не показывая клыков. Очень по-человечески.
— Нет. Я лучше поужинаю. Слушай дальше. Вампиры организованны по группам. Мы, знаешь ли, инди-видуалисты, эгоисты и бунтари по натуре. Поэтому много вампиров стараются в одном месте не соби-рать. То есть не так! Гораздо раньше, еще около тысячи лет назад, когда люди начали считать нас злом, вампиры решили, что надо перейти на строгую конспирацию.
— Так конспирацию — или легализацию? — опять перебила я.
— И то и другое. Пусть нас считают сказкой, но хорошо к нам относятся, чем наоборот — знают что мы есть...
— И считают вас сволочами.
— Это ты еще слишком мягко выражаешься. А адовым отродьем, отпрыском Люцифера, испражнения-ми демона — не хочешь? Священники на такие дела мастера. Но дальше о нашей истории. Образовался совет вампиров из пяти Старейшин. Они — самые старые и самые опытные из нас. И самые сильные. Этот Совет принимает законы, судит тяжбы и принимает решение о наказаниях. Ни один вампир не смеет ослушаться Совета, если он не желает умереть, или что-нибудь похуже смерти. Существуют вам-пирские общины в городах. Во главе каждой общины — Князь Города. Он — единственный господин и хозяин всех вампиров данной местности. Протектор или креатор. Они обязаны ему отчетом и беспреко-словным повиновением.
— Что такое протектор или креатор? — уточнила я.
— Повелитель — протектор или создатель — креатор. Если я прибываю на территорию другого Князя — я обязан испросить и получить его согласие. В свою очередь, мой Князь должен получить от Князя города в который я собираюсь, подтверждение моей безопасности. Если этого не происходит — я действую на свой страх и риск. И меня могут просто убить. Или убить очень сложно и долго. Если все формальности согласованы, я могу ехать совершенно спокойно. Если на территории другого Князя мне будет причи-нен малейший вред, он ответит за это перед Старейшинами.
— И Дюшка? Или ты здесь на свой страх и риск?
— Нет. Моя княгиня дала Андрэ власть надо мной. Он был в своем праве.
— Даже когда пытал тебя!? Жесть!
У меня это просто в голове не укладывалось. Все это — еще и добровольно!? Озверели клыкозаврики! Или колхоз дело добровольное? Хочешь вступай, хочешь — расстреляем?
— Даже в эти минуты. — подтвердил Даниэль. — Хотя мне пришлось очень тяжело.
— И ничего нельзя сделать!?
Я не понимала что происходит. Да если бы со мной так поступили, как с ним, и я потом выжила, я бы на рога встала. А Даниэль спокоен и сдержан!
— Кое-что можно. Но я расскажу тебе попозже. Выпей сок, пока не остыло.
Я скривилась и залпом опрокинула в себя чашку. Гадость!
— Интересно, почему? И, кстати говоря, почему Андрэ так тебя возненавидел?
— Ты сок весь выпила? Отлично.
— Не уходи от ответа.
— Я не ухожу. Но ты можешь завтракать и слушать одновременно.
— Могу. А что у нас на завтрак?
Даниэль развернулся с тяжелым деревянным подносом в руках и поставил его мне на колени. Я смор-щила нос.
— Что это?
— Телячья печенка. Полусырая. Гарнир — жаренная картошка. И гранатовый сок. Тебе полезно.
— Садист!
— Вампир, с твоего позволения.
— Охотно позволяю. Но на завтрак я вообще-то предпочитаю йогурт и тосты.
— Тебе надо восстановить потерянную кровь. Все. Ешь без споров, а не то ничего не расскажу.
Я сделала вид, что поверила, сунула в рот кусок печенки и преданно уставилась на Даниэля. Вампир улыбнулся, показав клыки, и щелкнул меня по носу.
— Теперь это надо прожевать и проглотить. Ну!? А то рассказывать не буду.
— Еще и шантажист. Даниэль...
— Да?
Я с усилием проглотила кусок печенки и кое-как запила ее гранатовым соком. Вроде, пролезло. Но съесть все это? Порция была рассчитана на трех меня.
— А зачем ты вообще приехал в этот город?
— Ешь. Еще кусок.
Я сунула в рот еще кусок печенки. За такие откровения можно и лягушку сожрать, не то, что вампир-скую стряпню!
— Тебя интересовало, как я оказался у Андрэ? А ведь все просто. Для меня. Ты видела его клуб? Вол-ков? Фрески?
— Видела.
— И как ты их находишь?
Даниэль впился в мое лицо глазами, словно готовился поймать меня на лжи, но я была абсолютно чест-на. И мне это ничего не стоило.
— Они прекрасны.
В серебристо-серых глазах заблестела радость.
— Это я нарисовал их.
— Да?
Я не сомневалась, я просто не могла придумать лучшей реплики.
— Мой Князь одолжил меня Андрэ. Я художник, Юля. С самого рождения. Я был человеком-художником и не смог от этого отказаться потом. Наоборот, это стало моей душой и смыслом моей жизни. Другого я в ней найти не смог. У вампира нет семьи, детей, родины — у меня ничего не оста-лось. Только мои кисти и краски.
— Понятно.
Я и правда понимала. Мне стало по-настоящему грустно. Вампир-художник. Невероятно одаренный ху-дожник, которым гордилась бы его родина. Если бы он не стал вампиром тогда, триста лет назад.
— А стать вампиром — это был твой личный выбор?
— Нет. Я тогда был всего лишь учеником. Мой мастер запил. А в мастерскую поздно вечером пришла женщина, которая прятала лицо под капюшоном. Она хотела заказать свой портрет. Я предложил ей на-рисовать ее. И она согласилась. Это был первый мой портрет — и я старался изо всех сил. Она была очень красива. Вот только не улыбалась. Совсем не улыбалась. И очень мало говорила. И приходила только по ночам. После того, как я завершил ее портрет, она превратила меня в вампира. Моего мнения никто не спросил. Меня просто подстерегли на улице — и инициировали.
— Бедный мой друг.
Я коснулась руки Даниэля. Только по одному виду его рук, я могла определить, что он художник. Даже пальцы у него говорили о его профессии. Тонкие, длинные, нервные, изящные и очень сильные даже с виду. Вампир не отстранился. Наоборот, его пальцы скользнули и переплелись с моими. Он вниматель-но смотрел мне прямо в глаза.
— Друг?
— Да, — подтвердила я.
— Я пил твою кровь. На твоих глазах я убил ни в чем не повинного человека, хотя мог бы оставить его в живых. Я практически изнасиловал тебя вчера — и ты называешь меня своим другом!?
— Да. Если ты сам того захочешь.
Я действительно не понимала, что его волнует. Да. Он убивал, но и я убила. И почему-то не переживаю. Ни капельки. Наверное, остатки переживаний вылетели из меня вместе с остатками вчерашнего ужина, в углу пыточной камеры. Мы защищались. А дедушка учил меня, что для победы хороши все средства. Если хочешь выжить — иди вперед, не оглядываясь. И не думай, что у тебя под ногами — город, поле или мост. Потом, после победы, ты заново построишь дома, заново бросишь зерна в почву и отремонтиру-ешь мосты. Но если ты будешь убит — кто сделает все это за тебя? Можно и сомневаться, и плакать, и биться в истерике, но лучше все это делать после победы. А на войне будь любезен воевать!
— Ты не испытываешь ко мне отвращения или страха? Брезгливости?
Ах, вот оно в чем дело!
— Ничего подобного я не испытываю. Напротив, ты мне очень нравишься. Знаешь, можно быть хоро-шим вампиром, а можно быть плохим человеком. И никто не убедит меня, что первый хуже второго только из-за клыков и оригинальной диеты.
Кажется, удивлять вампиров — это становится моей профессией. Серые глаза недоуменно расширились.
— Оригинальной диеты? Я пью человеческую кровь! Не забывай об этом!
— И часто ты убиваешь, чтобы напиться?
Даниэль не отводил глаз. Он что — решил передо мной исповедаться? Ну что ж, в добрый час. Информа-ция всегда полезна. Кстати, а только ли информация? Юля, не ври себе! Вот она ты! Это ты сейчас си-дишь в кровати, смотришь в светло-серые глаза, и по уши довольна его откровенностью. Признайся са-ма себе — он тебе нравится.
Да нравится. Еще и потому, что в его присутствии я не испытываю "синдрома Катрин". Он красив, но не настолько, чтобы я стала нервничать. И не пользуется своим вампирским обаянием. Или пользуется, но чуть-чуть и незаметно?
Кто знает.
В любом случае надо быть осторожнее и спокойнее. И не возводить все, что Даниэль рассказывает мне, в звание абсолютной истины.
— Я убиваю иногда. Чаще я просто пью кровь. Мне нужно не слишком много, чтобы насытиться, и по-том, у нас есть добровольные доноры.
Хм. Но вслух я своего сомнения не высказала. Наоборот.
— Стоит ли тогда так переживать?
— Я рад, что ты так это воспринимаешь.
Я только плечами пожала. А как я должна это воспринимать? К добру или к злу, но я не страдаю расиз-мом. Дедушка с раннего детства повторял мне, что хуже нацизма греха нет, что все люди равны, что цвет кожи глаз и волос не делает человека лучше или хуже — и я усвоила это крепче правил хорошего тона. И в этот список автоматически были включены вампиры. Ну что же теперь поделать, если их при-рода такими создала? Не сердимся же мы на комаров? Это их природа. Монстры? Да еще неизвестно кто хуже — вампиры или инквизиторы! А сколько людей погибло во время второй мировой! Мучительно погибло! Да вампирам такое количество жертв и не снилось! Разве что за пару столетий. Но почему ни-кто не охотился за подонками из Берлина с осиновым колом в руке и не записывал их в разряд нечисти? Автоматически. Они ведь заслужили? Заслужили. И все же их считают людьми. А вампиров — нелюдя-ми. Хотя вторые как раз не очень виновны в своей природе. Забавно. А вообще...
Я как-то спросила у деда — почему наши войска тогда не вырезали всю Германию. Дойчи ведь хотели так поступить с нами. Было бы чистое око за око. Времена были попроще, война все списала бы. Ан нет. Немцы остались на своем месте. Почему?
— Дед, ведь они все хотели нашей смерти! И все участвовали в этой войне! Давали деньги, работали на войну! Мы имели право!
— Юля, а в чем виноваты те, кто не воевал с нами на фронте и в тылу? Женщины, дети...
— Они же тоже немцы! И так же убили бы нас.
— Ты неправильно ставишь вопрос, малышка. Те, кто пришел воевать с нами, были такими же маль-чишками. Глупыми и беспомощными. Если тебе с самого рождения говорить, что все негры плохие и их надо убивать — кем ты вырастешь?
— Сволочью. Мразью. Зомби.
— Именно. Мы убивали солдат, потому что не было иного выбора. Но они уже были не немцы. Они бы-ли как зомби из твоей фантастики. Просто — зомби.
— А те, кто их толкал на это? Кто развязал эту войну? Кто шел сюда убивать — и убивал с удоволь-ствием?
— А это тоже были не немцы. Это были мрази и сволочи. А такие есть в любом народе. И если ты сей-час возьмешь журнал "Форбс" — думаешь там все беленькие и пушистые? У всех, кто там напечатан руки по локоть в крови. Даже если они сами никого и не убивали из пистолета. Но это не делает хуже их страны. Или народы, к которым они принадлежат. Так-то, Юленька.
Я не смогла бы высказать все это связно и просто, но, кажется, Даниэль меня понял.
— Что ж, пойдем дальше.
Даниэль отстранился, протянул руку и взял с письменного стола два листа бумаги.
— Посмотри.
Я осторожно взяла их в руки — и ахнула. Это были два портрета, сделанных цветными карандашами. Один портрет изображал Надю. Но как изображал. Это было своего рода — два в одном. Моя подруга стояла на светло-сером фоне в черном монашеском платье и белом головном платке, кажется, апостоль-нике. Стояла вполоборота напротив зеркала. Ее можно было легко узнать, но она была совсем не такой, как в жизни! Совсем другая! Как Даниэлю удалось передать ее внутренний свет, ее доброту и любовь к людям и к жизни? Все то, что она так тщательно скрывала под маской грубости и хамства? Для этого нужен не просто талант. Для этого нужен гений! Такое Надино лицо можно было бы изобразить и на иконе. Оно было живым, человеческим, невероятно добрым и участливым. И участвующим в событиях окружающего мира. В детстве, когда бабушка еще была жива и водила меня в церковь, я со страхом вглядывалась в недобрые лица икон. Все они были мрачными и холодными. Ярко сияло золото и камни окладов, ладан дурманил голову, блеск свечей оживлял мертвые лица, но они все равно оставались мертвыми. На них было написано сострадание, а в глазах читалось: "Что за дело нам, святым, до вашей грешной земли!?"
Они были слишком далеки от людей в своем божественном совершенстве. Такие не могут понять тебя. Такие могут только судить — и, разумеется, свысока прощать. И за это я их ненавидела. А лицо Нади было живым и чистым. Оно сияло любовью к миру и готовностью помочь. Не судить или прощать, но просто протянуть руку.
Но и это было еще не все. В зеркале напротив также отражалась Надя. Но — совершенно с другим ли-цом. Теперь это была женщина в доспехах средневекового рыцаря. В кольчуге и с мечом. Волосы убра-ны за спину, лицо холодное и жесткое. А в глазах — только одно — желание сражаться. И... такое чувст-во... Эта женщина в зеркале вовсе не была мягкой. Она сделала бы все. Что угодно для достижения своей цели, но в то же время во всей фигуре, в лице, в руке, небрежным жестом лежащей на рукояти меча, чувствовалось — благородство. И это тоже была Надюшка. Две стороны монеты. И обе чертовски верные. И — красивые. Это действительно была Надя, ее можно было узнать лучше, чем на фотогра-фии, но куда делись жидкие волосы и лишний вес? Эти портреты можно было выставлять на обложку "ВОГ" или еще какого-нибудь мужского журнала, а к концу месяца Надюшку спокойно можно было бы выдать замуж за миллионера. Они бы еще и под дверью передрались за такую жену.
— Ты обязательно должен подарить этот рисунок ей, — наконец произнесла я. И с удивлением обнаружи-ла, что в моих глазах стоят слезы.
